15

На следующее утро остров Сладкого Дьявола, который всегда был самой большой тайной фермы Блэквуд, принимал гостей – десяток борцов с преступностью, включая не только шерифа округа Руби-Ривер и его заместителей, но и двух частных детективов, нанятых тетушкой Куин, двух экспертов частной лаборатории и двух представителей Федерального бюро расследований.

Таким образом, Хижина Отшельника стала общественным достоянием. И я, стоя на берегу и указывая детективам, куда были сброшены трупы, радовался, видя, как по тайному жилищу Манфреда снует народ.

После завтрака у Папашки случился по-настоящему сильный приступ несварения, так что он отказался поехать с нами. Он и сам здорово расстроился, но понимал, что не выдержит поездки.

А вот тетушка Куин, наоборот, держалась стойко, хотя никто не ожидал от нее такой смелости. Она явилась на пристань в подогнанном по фигуре спортивном костюме цвета хаки, в котором была похожа на археолога девятнадцатого века. (Я совсем забыл, что всего год назад она решила уединиться в джунглях и побывала на Амазонке.)

И разумеется, с нами поехала Жасмин. Она была в синих джинсах, ни разу прежде не одеванных, и в моей старой клетчатой рубашке, под которой дерзко выпирали ее грудки. Жасмин курила сигареты "Кэмел" и поглядывала на всех с подозрением, если не с откровенным презрением.

Я стоял на берегу и прислушивался, не прозвучит ли в мой адрес хоть слово одобрения, чтобы больше не чувствовать себя одиноким и осмеянным.

Разумеется, никаких трупов в болоте не нашли.

Впрочем, обследовать вязкое дно шестом на глубине от шести до десяти футов не такая уж легкая задача, да и аллигаторы, кишевшие вокруг острова, вели себя как-то по-особому навязчиво и "дружелюбно", что для меня означало только одно: они ожидали новой порции, после того как недавно насытились телами, которые им скормили на моих глазах.

Что касается останков со второго этажа или "материала", как его начали официально называть, то большую часть увезли представители ФБР и эксперты из частной лаборатории при Мэйфейровском медицинском центре – огромном частном учреждении, недавно построенном известным семейством Мэйфейров из Нового Орлеана, к которому принадлежал и отец Кевинин Мэйфейр, но по линии янки.

Представители ФБР присутствовали только потому, что у них были средства, чтобы собрать и протестировать материал, и потому, что в их организации хранились обширные материалы по пропавшим без вести людям, где мог бы найтись двойник нашей ДНК. Таким образом, была бы поставлена точка в истории какой-нибудь несчастной жертвы.

Специалисты Мэйфейровского медицинского центра тоже обладали первоклассной лабораторией, и тетушка наняла их, чтобы они провели тест специально для нас, ведь Хижина Отшельника все-таки находилась в наших владениях.

Что касается шерифа, то он только и делал, что сыпал избитыми фразами и рассказывал какие-то пошлые хвастливые истории о розыгрышах, которые устраивал своим друзьям. Тем самым шериф служил источником веселья, снимавшего общее напряжение.

Письмо, оставленное таинственным незнакомцем, передали не представителям ФБР, как я просил, а Мэйфейровскому медицинскому центру. Не могло ли это разрушить "цепь доказательств", если вдруг в Хижине Отшельника обнаружат ДНК какого-нибудь недавно пропавшего человека? Никоим образом. Потому что ничто, кроме моего ничем не подкрепленного свидетельства, не связывало письмо с Хижиной Отшельника.

Во всяком случае, я так оценил ситуацию в то утро массовой схватки, в которой на вязком вонючем болоте, кишащем рептилиями и насекомыми, сошлись в лобовой атаке государственный официоз и южное упрямство.

Представители ФБР благообразного вида держались весьма почтительно – наверное, поэтому шериф и его команда едва обращали на них внимание. Я подробно отвечал на все вопросы, кто бы их ни задавал, в том числе и на вопросы экспертов из Мэйфейровского центра, проявивших большой интерес и любознательность при сборе данных.

Никто не позаботился снять отпечатки пальцев с таинственного мраморного стола или римского кресла, но почти каждый рано или поздно до них дотронулся.

На всех – даже на шерифа – произвел впечатление золотой мавзолей, если это сооружение действительно было мавзолеем, а многократные попытки найти хоть какой-то способ его вскрыть не увенчались успехом. Золотые пластины (шериф настаивал, что они бронзовые) – так вот, повторю, золотые пластины были так плотно пригнаны к гранитному обрамлению, что их можно было сковырнуть только самым грубым ломом, на что мы, гордые владельцы мавзолея, не дали разрешения.

Наконец к середине дня было решено прекратить поиски трупов, и шериф со своей командой убрались с острова, проклиная на чем свет узкие пироги, шесты, кипарисы с их мощными кривыми корнями, глицинию, ежевику, жару и комаров. Господа из ФБР последовали тем же маршрутом, но вели себя гораздо более сдержанно, когда наш работник, Джексон, управлял их пирогой, – видимо, не в стиле ФБР вообще что-то проклинать.

Тетушка Куин, мы с Жасмин, а также наши Обитатели Флигеля, Клем и Феликс (оба приходились Жасмин братьями, и один из них часто исполнял роль шофера тетушки Куин), не желая задерживаться на острове – Жасмин ведь читала письмо, – поспешили за ФБР и не отставали от них до самой пристани.

Отъехав на безопасное расстояние, когда за деревьями уже виднелся Блэквуд-Мэнор, я сообщил Клему и Феликсу, что в ближайшем будущем намерен провести в Хижину Отшельника электричество, и попросил не забывать, как добраться туда, где мы только что побывали. Тетушка Куин высказала свое согласие, поэтому к моим словам оба отнеслись со вниманием.

А еще они были слишком добры, чтобы открыто посмеяться надо мной. Кроме того, они устали, и я вручил каждому денежную премию, на что Жасмин прореагировала с заметной долей утонченной ревности. Пришлось дать премию и ей. Я почему-то был уверен, что денег она не возьмет, но она взяла, нарочито засунув банкноты в лифчик и подмигнув мне при этом.

Тогда я совсем осмелел, схватил ее и, перегнув в талии, крепко поцеловал.

"Закрутишь с черной – на белую потом даже не взглянешь", – шепнула она.

Я чуть не умер со смеху.

"Откуда ты знаешь?"

"Всегда знала, – ответила Жасмин. – Удивительно, как ты этого до сих пор не слышал. Так что поосторожнее, юноша".

Она велела мне перестать дурачиться и ушла. Помогая тетушке Куин взбираться на холм, Жасмин о чем-то подозрительно с ней шепталась.

Не знаю, почему я так испугался. Все успели убедиться, что я не соврал насчет острова. Все своими собственными глазами увидели и мраморный стол, и золотое кресло. Все читали странную надпись на мавзолее.

Разве я не торжествовал те несколько секунд сегодня утром, когда караван из маленьких пирог приближался к острову? Да, торжествовал! И разве я не торжествовал, когда на второй этаж Хижины набилась толпа людей, с ужасом рассматривавших зловещего вида ржавые цепи и почерневшее месиво на полу? Вот именно, торжествовал.

Но что все это значило теперь?

Четыре часа дня. Солнце клонилось к горизонту. Особняк, несмотря на все свое тщеславное величие, выглядел заброшенным.

У меня стало скверно на душе, очень скверно.

Я по-прежнему стоял на том же месте, в нескольких шагах от прекрасных клумб Папашки, и смотрел не отрываясь на большие колонны дома. Наконец на крыльце появилась тетушка Куин и сказала, что повсюду меня ищет. Я знал, что надо бы ей ответить, но мне трудно было нарушить окружавшую меня тишину.

Где-то в глубине я понимал, что именно ее доброе милое личико сейчас и нужно моей ничтожной эгоистичной душонке, но все равно никак не мог заговорить. Я думал о таинственном незнакомце, я думал о трупах, скользнувших в болотную жижу. Я видел лунный свет, словно тот лился на меня в эту секунду. Я видел смутные очертания человека возле камина в моей спальне. Отблески света на руке, лбу, щеке. Я ощутил ужас. Я понимал, что здесь кроется тайна, но меня охватила холодная паника.

Тетушка Куин подошла и остановилась рядом. Она что-то говорила, но я не слышал слов. Наконец сквозь тишину ко мне пробился ее голос... что-то насчет людей, приехавших охранять поместье. Профессиональные надежные охранники из агентства Нового Орлеана.

Умом я понимал, что эти слова что-то означают. Они означали что-то хорошее, и я тут же мысленно представил себе этих людей – то, как они охраняют двери, сидят в гостиной, в кухне, в столовой. Когда я не способен думать или воспринимать информацию, я рисую в воображении картины. Я прислушался к самому себе.

Ничто не могло прогнать холодную панику, охватившую меня. Мне казалось, что мое единственное спасение – оставаться неподвижным.

"Квинн!" – воскликнула тетушка и коснулась рукой моей шеи, а я посмотрел на нее и подумал: "Сколько она еще проживет?" И горло так сильно сжало, что я не смог выдавить ни слова.

Наконец я вынырнул на поверхность. Взял ее руку, поцеловал и сказал: "Позволь, я помогу тебе подняться по лестнице. Ты всегда ходишь на этих невозможных каблуках. Как только ты на них удерживаешься? А что, если упадешь и сломаешь бедро, – что тогда, моя любимая тетушка? Ты не сможешь отправиться ни в Катманду, ни в Тимбукту, ни в Исландию".

Она оперлась на мою руку, и мы прошли в дом. Проводив тетушку до ее спальни и кивнув охраннику, сидевшему в столовой, я поднялся наверх.

Почему-то это врезалось в память. Интересно, а что не врезалось?

Паника по-прежнему не отступала. Что, если ее смыть? Я зашел в ванную, скинул с себя грязную после болота одежду и шагнул под душ.

Стоя под теплыми струями, я молился, если вообще был способен молиться, чтобы это невыносимое отчаяние наконец покинуло меня. Я попытался вернуть то радостное волнение, которое испытал, впервые ступив на остров, попытался почувствовать хоть что-нибудь, лишь бы прогнать отвратительную тоску. Но радостное волнение превратилось в страх, а уж в чем-чем, а в страхах я разбирался. Мой страх успел пустить новые корни, ему было чем подпитаться.

Должно быть, я закрыл глаза. Потому что вдруг осознал, что Гоблин рядом. И тогда я открыл глаза и увидел его прямо перед собой.

Он был абсолютно не похож на призрака. Обычный человек из плоти и крови. Вода стекала струями по его волосам, лицу, плечам. Он смотрел на меня не мигая своими большими глазами – абсолютная моя копия, только лицо маловыразительное.

"Прочь, Гоблин", – приказал я, как всегда, когда он не вовремя появлялся в ванной.

Но он не собирался исчезать. Взглянув ему в глаза, я понял, что он упрямо не сдает своих позиций и что вода наделяет его необыкновенной силой. А еще я понял, что впервые вижу, как вода струится по его телу. Прежде она проходила насквозь. Сейчас Гоблин обрел плоть и новую силу.

Неожиданно я почувствовал, что боюсь его. Как тогда, в церкви, во время мессы в память Линелль, когда он опустился на колени очень близко от меня, после причащения.

Он был возбужден. Я тоже.

Не сводя с меня взгляда, он потянулся к мылу на небольшой фарфоровой полочке, взял его в руки и густо их намылил.

"Как такое возможно?" – подумал я. Но он это делал, удерживая в руках кусок мыла, а потом он положил его на место и, протянув ко мне руки, левой рукой взял меня за мошонку, а пальцы правой сомкнул вокруг члена.

"Перестань, что ты делаешь", – возмутился я, но не очень убедительно. Движения его правой руки стали ритмичными, я все больше и больше возбуждался, теряя волю.

Когда все было кончено, он обнял меня левой рукой и придержал, и я опирался о его шею, чувствуя, что ноги стали как ватные.

Немного погодя я прислонился к теплому кафелю, все еще смакуя удовольствие, чувствуя слабость после наслаждения. Вода продолжала тихо журчать, и я вопросительно уставился на него. Его образ – если, конечно, можно считать это образом – проявился явственнее, чем прежде.

Я закрыл глаза. Меня переполняли и любовь и ненависть. Но сильнее всего я ощущал стыд. Я представил, как все скажут, будто я сам это сделал с собой, а потом выдумал историю про Гоблина; но я-то знал, что это сделал он, и сделает еще раз, как только мне захочется или как только ему захочется. А потом еще раз. Да, еще раз, и так будет всегда. Я и Гоблин – вместе навсегда.

Когда я открыл глаза, он по-прежнему стоял рядом. Глаза его блестели, губы были растянуты в улыбке. Неужели я настолько красив? – мелькнула у меня мысль. Нет. Мои глаза сияют по-другому.

"Убирайся!" – в ярости прошептал я.

Он приблизил губы к моему уху, и тут же у меня в голове зазвучал его голос, потянулась тоненькая цепочка слов под шум душа: "Папашка делает это. Клем, Феликс, мужчины делают это. Люби меня. Не люби Ревекку. Только не Ревекку".

И снова я почувствовал его объятие, и когда он откинулся назад, я поцеловал его жадно и пылко, впервые испытав такую близость, которую не испытывал ни с одним живым существом, и от этого сознания меня передернуло.

Я оттолкнул его что было сил и мысленно сделал то же самое. Только тогда он исчез, и, к моему ужасу, на том месте, где он только что стоял, поднялся парок, словно в полу открылась трещина и выпустила пар, а затем, к счастью, все закончилось.

В дверь громко застучали. Я услышал голос Рамоны:

"Тарквиний Блэквуд, выходи оттуда!"

Она знает, подумал я, весь мир знает. Разозлившись, я вытерся насухо и открыл дверь, потому что она так и не перестала в нее ломиться.

"Святые небеса! – воскликнул я. – У нас что, опять пожар?"

И тут я увидел, что она плачет.

"Папашка, – выдохнула Большая Рамона. – Он поссорился с Пэтси, там, у ворот. Опять эта несносная Пэтси! Пойдем, сынок! Пойдем, ты теперь мужчина в доме, ты им нужен!"

16

У фермы Блэквуд два въезда – одни ворота открываются на ореховую аллею, ведущую к парадному крыльцу, а через вторые, побольше, на восточной окраине поместья, въезжают грузовики и тракторы.

Именно там, у больших ворот, Папашка посадил два дуба в память о Милочке.

Видимо, туда он и отправился после полудня с ящиком рассады разноцветных бальзаминов, собираясь посадить их вокруг деревьев, о чем он давно твердил. Позже Обитатели Флигеля рассказывали, что события на острове Сладкого Дьявола вызвали у него недоумение и какую-то странную тревогу. Одна сторона лица у Папашки выглядела не так, как всегда, поэтому они собирались поехать попозже и взглянуть, как он там.

Пэтси отправилась к дальним воротам на своем новом грузовичке, чтобы поговорить с Папашкой, но перед выездом успела ругнуть его в присутствии Обитателей Флигеля за то, что вновь приходится клянчить у него деньги, а она это ненавидит, и вообще такое положение дел несправедливо, и так далее. Сеймора она с собой не взяла, ибо он не пожелал быть свидетелем очередной сцены и остался пить пиво с Обитателями флигеля.

Вскоре Пэтси вернулась и подняла тревогу. Выяснилось, что она успела вызвать "скорую" по телефону из машины. Когда Обитатели Флигеля рванули с Пэтси к дальним воротам, то нашли Папашку мертвым прямо рядом с клумбой. Руки у него были испачканы землей.

Мы с Большой Рамоной, Жасмин и тетушкой Куин появились там почти одновременно с бригадой медиков. Врачи оказались бессильны, и мы, рассевшись по машинам (тетушка Куин забралась в "скорую", чтобы сопровождать Папашку), поехали в маленькую больницу Руби-Ривер-Сити.

Но для Папашки было все кончено. Мы сразу это поняли, когда только увидели его лежащим под деревом. Тетушка Куин, беспрерывно всхлипывая, отдала распоряжения насчет вскрытия, заявив, что она просто обязана узнать причину, и мы отправились хлопотать насчет похорон.