В самом деле, он не угрожает. Просто доводит до моего сведения то, что мне и без него понятно.

— Хорошо, Уильям, я сдаюсь. Если мои функции сводятся только к идентификации…

— Да, да, — прерывает меня Сеймур. — Я понимаю, что вы хотите сказать. Надеюсь, вы не будете прибегать к попыткам скрыться. Если я вам говорю, что у вас нет никакой возможности освободиться, вы должны мне верить… А теперь, — говорит Сеймур, медленно поворачивая назад, — пойдем к вашему автомобилю. Потом я проведу вас в гостиницу, где остановилась Мод. Комната для вас заказана. Дальнейшие директивы получите завтра утром. Я лично не смогу все время ходить с вами, вы будете иметь дело преимущественно с дамами. И, зная вашу склонность использовать женщин в личных целях, хочу предупредить: не тешьте себя иллюзиями относительно этих дам. Они профессионалки. Кое в чем они, по-моему, даже педантичней, чем я. Следовательно, не мешайте проведению операции, которая, судя по всему, должна пройти легко и без осложнений даже для вас.

И он повел меня к неизвестной гостинице и неизвестной цели.

Гостиница «Четыре времени года» отличалась не только своим длинным названием, но и просторными холлами; много картин, люстр и зеркал. Вообще в больших гостиницах привыкли завоевывать престиж главным образом роскошными холлами, а вот о жилых помещениях там заботятся значительно меньше. Вполне логично: холл подбивает тебя снять номер именно в этой гостинице, а когда ты уже номер снял, воспринимаешь его скромный вид с философским спокойствием.

Собственно, у меня комната хорошая. Обои цвета блеклого золота, старинная мебель с оливково-зеленой обивкой и, что самое главное, — большая мягкая кровать.

Но сон не идет ко мне. При полной изоляции, в которой я очутился, остается единственная — ненадежная — возможность выйти на связь — это человек из Висбадена.

Но неизвестно, в каком он положении, не находится ли он сам под наблюдением. И как связаться с ним после того, как ты оказался в плену? Неизвестно, как оставить адрес, чтоб тебя нашли свои. Неизвестно даже, смогут ли вовремя передать твое послание, ибо, если его получат уже после того, как ты окажешься в каком-то полицейском подвале, вряд ли будет большая польза от твоих письменных упражнений…

Когда и как заснул — не знаю. Просыпаюсь потому, что возле моей головы мягко звонит телефон. Раскрываю глаза. За окном уже день.

— Альбер, вы уже завтракали? — раздается в трубке приятный женский голос.

— Нет. Во время сна я никогда не завтракаю.

— Тогда мы могли бы позавтракать вместе примерно через полчаса…

— Хорошо. Я успею собраться.

Полчаса, конечно, вполне достаточно, чтоб побриться, принять душ и одеться. Но приказной тон, каким дама говорила со мной, мне не понравился, и я выхожу к ней через сорок минут.

Мод сидит за столом, никак не показывая своего отношения к тому, что я опоздал. Десять часов утра. Просторная столовая пуста.

— Надеюсь, я не заставил вас ждать, — учтиво говорю я.

— Я думала, что торговцы — народ пунктуальный.

— Улыбнитесь, — говорю я. — Сегодня будет чудесный день.

Ее лицо и в самом деле осветилось легкой улыбкой. Легкой и, кажется, иронической.

— Договоримся наперед не говорить о погоде. И вообще вам необязательно развлекать меня разговором.

— Хорошо, я буду молчать. Если вы настаиваете.

— Я ни на чем не настаиваю, — произносит она, словно я ребенок, которому надо объяснять элементарные вещи. — Просто хочу, чтобы вы не делали лишних усилий. Считайте меня служебным лицом.

Кельнер приносит кофе, а вместе с ним булочку, масло, конфитюр.

— Не скажете ли вы мне, как служебное лицо, какие у нас планы?

— Наш общий знакомый вам об этом говорил, — отвечает Мод.

— Я имею в виду сегодняшний день.

— Поедем во Франкфурт.

Дама поднимает на меня глаза. Большие, темно-карие, они сообщают: тут не место для разговоров.

— У вас красивые глаза, — говорю я.

— Я позабочусь о том, чтоб вынесли чемоданы, и расплачусь, — говорит Мод, поднимаясь. — Подождите меня в холле.

Что и говорить: служебное лицо.

В подземном гараже гостиницы возникла небольшая размолвка.

— Вы куда? — спросила дама, увидев, что я направляюсь к своему БМВ. — Мы поедем вместе.

— Конечно, но каждый в своем автомобиле.

— Вы поедете в моем автомобиле, Альбер.

— Но наш общий знакомый мне этого не говорил…

— Он говорил мне. Со временем вы снова получите свой автомобиль. А пока что кладите сюда свой чемодан.

Сажусь в зеленый «мерседес» на место покойников. В отличие от моего БМВ, пропитанного запахом бензина и табака, тут господствует легкий запах парфюмерии.

Она ловко выводит «мерседес» из гаража. Опытного водителя видно по тому, как он трогается с места. Максимилианштрассе залита солнцем. Мод держит руль левой рукой, правой вынимает из сумки черные очки, и я вспоминаю бывшую секретаршу Сеймура — Грейс, хотя ее очки были не темные.

Если не принимать во внимание очки, то сходство между Грейс и Мод такое же, как между небом и землей. Та была стройная, нервная, агрессивная. А эта — «в здоровом теле — здоровый дух», спокойно-самоуверенна и холодно-доброжелательна. Чистое, матово-белое лицо, под бледно-лиловой поплиновой блузкой выделяется большой бюст, массивные бедра обтягивает юбка на серой английской фланели. Нет, у Сеймура не такой вкус. Служебное лицо — и только.

Объезжаем бензоколонку и выезжаем на автостраду. Точнее сказать: въезжаем в автостраду, ибо это особый мир, ограниченный с боков бетонными рвами, где денно и нощно нескончаемые потоки механических кровяных телец циркулируют в бетонных венах.

Изолированный, оторванный от всего окружающего мир двух измерений, сведенный к двум направлениям — того, откуда ты едешь, и того, куда едешь, — серая лента, которая непрерывно раскручивается под тобой, связывая то, что было, с тем, что будет.

— У меня такое чувство, будто вы работали на радио, — говорю я немного погодя.

— Если это вас так интересует, так я действительно там работала.

— У вас такой мелодичный, хорошо поставленный голос.

— Не понимаю, чем вам не нравится мой голос? — небрежно бросает Мод.

— Ничем. Просто он мне напоминает магнитофонную запись…

— В таком случае ни о чем меня не расспрашивайте. Будете молчать вы — будет молчать и мой магнитофон.

— Почему же! Тембр вашего голоса мне приятен. К тому же у меня к вам вопрос.

Женщина молчит, глядя на бетонную ленту, что бежит нам навстречу.

Прибываем во Франкфурт около трех часов. Гостиница «Континенталь», где мы останавливаемся, несмотря на громкое название, — стандартная гостиница среднего уровня. Когда мы поднимаемся в лифте в сопровождении мальчика с чемоданами, дама предлагает:

— Примем ванну и тогда спустимся пообедать.

— Я не голоден.

— Тогда я закажу что-нибудь себе в комнату.

— Если вы будете делать заказ, попросите, чтоб мне в номер принесли газеты.

— Хорошо.

Комнаты на четвертом этаже, но довольно далеко одна от другой. Моя — в конце коридора, и, пока мальчик отпирает дверь, я замечаю в глубине еще один лифт, видимо служебный.

Через несколько минут после того, как я распаковал свои вещи, принесли газеты. Наскоро просматриваю одну из них: надо же знать, что происходит в мире. Потом, по привычке, сгибаю ее на финансовой странице и бросаю на кровать. Теперь надо ждать телефонного звонка. Вскоре дожидаюсь и этого.

— Принесли ли вам газеты? — слышу голос дикторши.

— Да, благодарю.

Через полчаса она определенно позвонит снова, чтоб поинтересоваться, прочитал ли я их. А еще со временем захочет узнать, не проголодался ли я. Проверим. Звонить она будет непременно, но я не могу терять из-за этого свой последний шанс.

Тихонько выхожу в коридор, цепляю на дверь найденную в комнате табличку с надписью: «Прошу не беспокоить», запираю номер и крадусь к лифту.

Грузовой лифт опускает меня в партер служебной части гостиницы. В глубине коридора — выход на улицу. В помещении — ни души. Сквозь приоткрытую дверь замечаю женщину, занятую сортировкой простыней, но она меня не видит.

«Континенталь» стоит на площади около вокзала, где всегда дежурят такси. Беру первое попавшееся и бросаю шоферу:

— Висбаден — и обратно. Чем быстрее, тем лучше.

Мне посчастливилось. Водитель из тех юношей — с длинными волосами, в черной спортивной куртке, — для которых вождение автомобиля и профессия, и спорт. Я уже чуть ли не жалею, что сел к нему. В моих обстоятельствах быстрая езда — это хорошо, но еще лучше возвратиться назад живым.

Когда сегодня утром Мод сказала: «Франкфурт», я сразу же подумал: «Это твой последний шанс, смотри, чтоб его не потерять». Ибо, если бы она назвала Гамбург, Любек или какой-то еще город в том направлении, это означало бы конец всем надеждам.

…Часы показывают около пяти, когда я говорю водителю: «Остановись», вручаю ему банкнот, чтоб не волновался, что не возвращусь, и скрываюсь за углом.

В этот день мне в самом деле везет. Приближаясь к знакомому дому, вижу Шмитхагена — он возится около автомобиля перед садовой калиткой. Шмитхаген также замечает меня издалека и, когда я подхожу, грустно говорит:

— Это вы…

— Наверное, предпоследний раз, — успокаиваю его.

— Лучше, чтоб это было в последний, — ворчит он. — Жена, сосед, я же вам говорил…

— Да, да, но, разговаривая, жестикулируйте, будто вы мне показываете дорогу…

Ну и чудак: остерегается соседей, а не думает о том, что, возможно, кто-то следит за мной.

Услыхав мой совет, Шмитхаген показывает рукой в конец улицы, потом направо, налево, словно флюгер.

— Довольно, — киваю я, словно благодарю. — Записку я бросил в окошко автомобиля. Проследите, чтоб ее немедленно переправили.

— Только завтра, раньше не выйдет, — предупреждает Шмитхаген.

Голос его я слышу уже у себя за спиной, ибо направляюсь к такси. Водитель ждет там, где я его оставил. Порядочный парень. И неразговорчивый, что очень важно. Возвращение назад тоже связано с серьезной опасностью, зато добираюсь до гостиницы намного раньше, чем надеялся.

В номере у меня звонит телефон. Не обращаю на него внимания, переодеваюсь — надеваю пижаму, вытягиваюсь на кровати и почти засыпаю. Чуть погодя стучат в дверь. Сначала тихонько, потом — громче. Неторопливо поднимаюсь и отпираю.

— Где вы ходили, Альбер? — любезно спрашивает Мод и входит в комнату, не обращая внимания на то, что я в пижаме. И не только входит, а еще и садится на стул, закинув ногу на ногу. Значит, разговора не избежать.

— Я был в постели. Разве не видно?

— Я три раза вам звонила.

— Наверное, я спал.

— И два раза стучала в дверь.

— Видимо, вы не заметили табличку: «Прошу не беспокоить».

— Это для прислуги. А я не прислуга.

— Дверь не прозрачная, откуда мне было знать, что это вы?

— И все-таки куда вы ходили?

Тон мягкий, как всегда, но я уже хорошо изучил его, чтоб понимать, что к чему.

— Знаете, Мод, — говорю я, садясь на стул напротив, — мне ничего не мешает признаться, что я действительно выходил, и даже подтвердить это перед нашим общим знакомым. Но такое признание повредит только вам. Вы согласны со мной?

Она молча смотрит на меня, но лицо ее ничего не выражает — само внимание! Ну а мое внимание распределено между ее лицом и скрещенными ножками.

— Не хочу хвастаться, но я могу очень усложнить вашу миссию игрой в прятки — и тогда наш общий знакомый будет считать вас никчемной. Поэтому договоримся так: не будем компрометировать друг друга.

— Но я не могу позволить вам делать что вздумается.

— Я и не собираюсь делать что-то такое, что могло бы усложнить наше общее задание. Речь идет лишь о том, чтоб не надоедать друг другу.

— Разве я вам надоела?

— Вообще говоря, не очень. Если не обращать внимания на мелочи: утром вы меня разбудили, а теперь мешаете заснуть.

Женщина смотрит на меня, а я на нее. Если уж Сеймур отрекомендовал меня как бабника, надо подкрепить эту рекомендацию, но не перебрать.

Приятное лицо, приятный ясный взгляд, приятная полуулыбка, которая, едва появившись, сразу же угасает. Нетрудно догадаться, что кроется за этим приветливым фасадом: карие глаза изучают собеседника, красивые высокие брови дергаются от напряженных раздумий, уголки полных губ кривятся в недоверчивой улыбке, частые паузы в разговоре свидетельствуют о настороженности — одним словом, обычные рефлексы профессионалки среднего уровня.

Фигура у этой дамы довольно пропорциональна. В случае нужды Мод могла бы зарабатывать себе на хлеб как натурщица.

Но сейчас ей вряд ли угрожает нужда. Лиловая блузка, серая юбка и серые туфли на высоких каблуках придают тот элегантный вид, который свидетельствует о жизненном достатке, а бриллиант на маленьком перстне на левой руке, кажется, настоящий.

— Следовательно, вы предлагаете мне что-то вроде джентльменского соглашения? — наконец говорит Мод с чуть заметной усмешкой.

— Когда вы меня так сосредоточенно изучаете, можете не усмехаться, — замечаю я. — Это рассеивает ваше внимание.

— Вы тоже изучаете меня, но я не делаю вам замечаний.

— Я лишь любуюсь вами.

— Оставьте дешевые комплименты. На меня они не действуют.

— Вы пресыщены ими.

— Нет. Просто я не такая дуреха, как вам кажется. А что касается соглашения, то должна вам сказать, что я заключаю соглашения только со своими работодателями.

— Очень сожалею, что вы так истолковали мои слова.

— Извините, если ошиблась. В таком случае можете быть уверены, что и без любого соглашения я буду стараться не беспокоить вас.

— Чудесно. Только этого я и хотел.

— А я хочу еще чего-то, — молвит дама, поднимаясь. — Скажем, хорошо поужинать. Своими выдумками вы испортили мне аппетит, но теперь я чувствую, что он возвратился.

— Еще нет шести… — напоминаю я.

— Неужто вы живете по часам? — сводит брови Мод. — Вы не похожи на такого… — И, направляясь к двери, добавляет: — Будете ждать меня внизу, хорошо?

В ресторане я ем медленно: разжевывая пищу, я «пережевываю» и мысли. А они у меня не очень веселые.

Послание, переданное Шмитхагену, было нацарапано еще утром в гостинице. Совсем коротенькое сообщение о ситуации, которая создалась. Теперь остается ждать инструкции и канал для отступления. Ответ должен прийти снова к Шмитхагену, ибо я не имел возможности дать другой адрес. Когда придет ответ и смогу ли я в ближайшее время побывать в Висбадене, чтоб получить его? — вот вопрос, который сейчас беспокоит меня.

Наливаю себе немного кьянти. Я бы налил и даме, но ее бокал полон.

Мод абсолютно уверена, что я выходил из своей комнаты, и неизвестно, как истолковала мой поступок, однако именно этим поступком я возбудил ее интерес. Утром она почти не обращала на меня внимания, а теперь пристально изучает.

— Полагаю, вы уже получили инструкции? — спрашиваю я.

— Инструкции такие: остаемся тут.

Может быть, Мод ничего и не знает. Сеймур вряд ли посвящает ее в свои планы. Просто каждый раз дает отдельные задания. «Немного терпения», — приказываю себе. Немного терпения, больше болтовни — это наилучший способ убить время.

— Можно сменить обстановку, — предлагает Мод, посмотрев на часы.

Эдакий непринужденный жест, непринужденное и предложение, но люди нашей профессии подозрительны. «Начинаются общие подходы», — думаю я. Ну и что? Пусть начинаются!

— Я слыхал, что Франкфурт славился когда-то местами ночных развлечений, — бросаю я пробный шар.

— В наше время развлекаться можно одинаково и днем и ночью, — небрежно отвечает дама.

— Да, но тут ночная жизнь была особенно оживленная, — не сдаюсь я. — Что нам мешает посмотреть на нее?

— Ничего, кроме времени, — отвечает Мод. — Насколько мне известно, развлекательные программы начинаются здесь где-то в одиннадцать. Пойдем выпьем в «Глобус», а потом заглянем еще куда-нибудь.

«Но ты же не пьешь!» — думаю я, а вслух говорю:

— Великолепная идея!

Я никогда не слыхал о «Глобусе», видимо, он не фигурирует среди достопримечательных мест Франкфурта. Маленький, ничем не примечательный бар. Зеленые и розовые неоновые огни, зеркала, миниатюрные кресла, обитые черной искусственной кожей, да еще полки с бутылками за медным прилавком — этим и исчерпывается модерновая меблировка. Посетители преимущественно мужчины, специфическая внешность и язык которых свидетельствуют о том, что большинство клиентов — американские офицеры в гражданском.

Мы устраиваемся за маленьким столиком в уголке за баром, где никому нет до нас дела, в том числе и кельнеру, перегруженному заказами. «И это уютное заведение?» — хочется мне спросить, но вместо этого я говорю:

— Что вы будете пить?

— Кока-колу.

Я иду к стойке, беру кока-колу, себе скотч, расплачиваюсь и возвращаюсь к столу.

— А вы энергичный, — констатирует Мод.

— Да. В мелочах.

— И к тому же скромный.

— Когда нечем похвалиться, человек всегда скромен.

Дама машинально поддерживает разговор. Ее внимание сосредоточено на посетителях. Да, она профессионалка, но среднего уровня. Отбросив ее притворное безразличие, легко заметить, как пристально присматривается она ко всем.

— Я думал — вы немка, а оказывается — американка, — замечаю я.

— Вы уже дважды угадали. Сперва про радио, теперь мое происхождение. Не надо так часто угадывать, Альбер. Это не к лицу обыкновенному торговцу.

Я оставляю ее реплику без внимания, и она продолжает:

— По матери я немка, а по отцу — американка.

— Но выросли в Штатах.

— Снова угадали. Только на этот раз не засчитывается — угадать это было очень легко: американцы не переселяются в Европу, скорее наоборот. Так случилось с моей матерью.

Слова звучат как прелюдия к семейной истории. Выходит, я ошибся: эта женщина подхватывает любую тему, но не любит доводить разговор до конца. Да, в конце концов, какое это имеет значение? Важно что-то говорить, убивая время.

Мод уже не изучает публику, ее темно-карие глаза смотрят в сторону дверей. Взгляды всех — мой также — направлены туда.

Женщина, которая вошла, свободно смогла бы дать фору моей даме. В этом заведении появление Мод почти не заметили, она не из тех эффектных дамочек, на которых мужчины оглядываются на улицах. А эта… секс-бомба, да еще и высокого класса!

Секс-бомбу сопровождает какой-то бесцветный тип в твидовом пиджаке и серых брюках.

Под ливнем восхищенных взглядов новоприбывшая направляется к нашему столику.

— Мод, милая, я тебя увидела еще из дверей, — протяжно звучит ее мелодичный голос. — Не возражаешь, если мы выпьем с вами? — Это Добс, если вы незнакомы.

— А это — господин Каре, — говорит Мод, перехватив взгляд секс-бомбы, которая посмотрела на меня. — Размещайтесь.

Секс-бомбу зовут Сандрой. То, что она говорит, мало чем отличается от болтовни первой попавшейся секретарши или машинистки.

Меня она словно не замечает: это очень удобно, так как освобождает от необходимости искать темы для светского разговора. И все же, когда эта пара немного погодя оставляет нас, секс-бомба, прощаясь с Мод, не забывает бросить и мне:

— До свидания, мистер Каре.

Глаза Мод уже не следят за входом. Если она надеялась с кем-то тут встретиться, то это была, очевидно, Сандра, хотя я и не понимаю смысла этой встречи.

— Вам надоело? — через некоторое время спрашивает Мод.

— Пробую привыкнуть.

— Моя подруга не понравилась?

— А надо, чтоб она мне понравилась? — уклончиво отвечаю я, верный правилу: никогда не хвали женщине другую.

— Вы довольно долго ее рассматривали.

— Не надо преувеличивать. Когда нечего делать, можно рассматривать и носок своего ботинка.

— Сожалею, что довела вас до такого состояния. И складываю оружие. Отныне инициатива в ваших руках.

Выходим из «Глобуса» и берем курс снова в направлении вокзала — туда, где находится квартал «ночной жизни».

Сворачиваем наугад в какую-то бетонную арку, увенчанную белой надписью «Эрос», и попадаем в настоящий лабиринт коридоров, по стенам которых стоят женщины в чрезмерно коротких платьях, хотя мода на мини уже давно прошла, и чрезмерно оголенные. Они не приглашают ни словами, ни жестами — во-первых, это запрещено, а во-вторых, если они уже тут, значит, предлагают себя. А клиентов мало. Преобладают зрители, такие как мы, неторопливо проходящие мимо этих женщин, застывших под темным электрическим светом, словно персонажи нелегкой пантомимы.

— Зачем вы привели меня сюда? — спрашивает Мод. — Видимо, не для того, чтоб я помогла вам в выборе?

— Разве это я вас привел? Я же только сопровождаю вас.

— Но мы ведь договорились, что инициативу вы берете в свои руки!

Вот так, впервые инициатива оказалась в моих руках, а я даже не знаю, что с нею делать.

— Зайдем куда-нибудь, — предлагаю я, когда мы выбираемся из лабиринта и снова оказываемся на улице.

— Только не в эти кабаре, где артистки тычут тебе под нос свои бедра. — Мод гадливо кривит губы.

— У меня идея!

— Ну, говорите.

— Пойдем в гостиницу и ляжем спать.

Итак, мы возвращаемся в гостиницу, поднимаемся на четвертый этаж лифтом и желаем друг другу спокойной ночи.

Но прежде чем разойтись по комнатам, Мод говорит:

— Альбер, не считайте меня нахалкой, если я попрошу вас не оставлять гостиницу, не предупредив меня. Должна вам сказать, что Франкфурт — довольно опасный город, особенно ночью.

— Не волнуйтесь, — отвечаю я. — А если хотите быть совсем спокойной, можете взять меня в свою комнату.

— Лучше идите к себе. — Ее голос дикторши звучит приглушенно-мягко. — Ничто так не укрепляет здоровье, как спокойный сон и одиночество. Знаю это по собственному опыту.