Глава восьмая

Декабрь я встречаю на периферии. Приходится немного погостить на заводе «Ударник» в порядке обмена опытом. История с трубами становится все более запутанной, а папка с документацией разбухает не по дням, а по часам – руководство «Ударника» тоже внесло в нее свою лепту. Слушая объяснения директора, я рассеянно осматриваю заводской двор, ряд черных деревьев у каменной стены – их кроны кажутся странными иероглифами на фоне белесого неба, называемого синоптиками высокой облачностью.

Как раз в это время рабочие в синих комбинезонах и ватниках выходят на обеденный перерыв. Они идут в столовую разрозненными группами, на их чумазых, лоснящихся от пота лицах жесткое выражение – работа с металлом всегда придает человеку какую-то твердость, металл – дело не шуточное. Я не замечаю в них той усталости, от которой ноги заплетаются. (Эти, в директорском кабинете, – тоже не переутомлены.)

Проверка оказалась полезной, хотя и не оправдала моих ожиданий. И теперь я снова в столице. Уже третий час, мне пора в редакцию.

Но пока что это всего лишь доброе намерение. Мне не удается сделать и пяти шагов, как где-то рядом со звоном разбивается оконное стекло. По проходу между двумя строениями в сторону улицы мчится на всех парах какой-то мальчишка. Заметив меня, он пытается дать задний ход, но я успеваю по-отечески сграбастать его. В другом конце прохода, точнее, в нашем дворе, ватага мальчишек поменьше с интересом наблюдает за развитием событий.

Этот шпингалет со слипшимися соломенными волосами и наглым лицом хорошо мне знаком еще с той поры, когда я от скуки разглядывал наш двор. Этот утоптанный, как деревенская сельская площадь, двор напоминает мне глубокую яму, образуемую окрестными зданиями, – после того как с моего ореха опала листва яма эта кажется мне особенно страшной. Сумрачная арена, на которой подвизаются гладиаторы из местной ребятни, пока родители на работе – помимо того, что ребятня поднимает шум и бьет стекла, она требует есть.

Конечно, в общем, дети народец не плохой, однако не стоит обольщаться: налицо все предпосылки, что они скоро станут плохими, попав под команду такого вот кретинистого типа, как этот, с соломенными волосами, вечного крикуна и драчуна.

Первое, что бы я сделал, – это дал бы ему два-три пинка, чтобы у него навсегда пропала охота творить зло. Но я человек ленивый и редко поддаюсь первой реакции, потому что она обычно неверна, а порою даже просто глупа.

– Зачем ты разбил окно? – спрашиваю я, крепко держа мальчишку за пояс.

Он делает отчаянные попытки вырваться и даже колотит меня кулаками в грудь. Довольно увесистые кулаки, если принять во внимание, что ему вряд ли исполнилось двенадцать.

– И прекрати драться! – предупреждаю я, не выпуская мальчишку. – Я ведь тоже драться умею. Зачем разбил окно?

Пацан молчит, пронзительно глядя мне в глаза светлыми злыми глазами.

– Ладно, – говорю я, – в таком случае пойдем к участковому. Ему ты ответишь.

– Дядя, не надо к участковому, – просит мальчишка.

– Почему? Вы с ним старые знакомые? – Молчание. – Говори, почему ты разбил окно?

– Почему… Другие заставили…

– Ты еще и плут? А разве не ты здесь командуешь? Я тебя знаю, пакостник, у меня давно руки чешутся при виде тебя. Из-за тебя во дворе все беды. Но теперь ты получишь свое!

– Дядя, не надо меня к участковому! – заладил мальчишка, словно ничего другого сказать не может.

Голос у него грубый, хриплый – вечно он горланит, – и потому просьба его звучит фальшиво.

– Что вам сделал этот старик? – Я повышаю тон. – Я тебя спрашиваю.

– Он на нас кричит…

– И вы решили его наказать? А теперь слушай: если еще хоть раз будет разбито окно, я тебя вмиг найду, где бы ты ни спрятался, и ты мне заплатишь за все разбитые стекла – да так, что запомнишь на всю жизнь. Отныне ты за все отвечаешь, понял? Только ты!

Светлый злой взгляд темнеет. То ли оттого, что больше не придется бить стекла, то ли оттого, что пацан не может стукнуть меня так, как хотел бы. Вероятно, решив, что вопрос исчерпан, он снова пытается вырваться.

– Постой, куда торопишься? Успеешь… Сперва почини окно, а там посмотрим.

И, сжав плечо пацана, рискуя его раздавить, я тащу озорника в дом.

Когда мы входим, Лиза подметает осколки, разлетевшиеся по всему полу, а лежащий на кровати Димов, вооружившись очками, читает какое-то письмо.

Рыцарь болеет. Может, это всего лишь легкая простуда, но для этого хилого, истощенного организма легких болезней не существует. И все-таки Димов не сидит сложа руки: последнее время он усердно с кем-то переписывается.

– Мы пришли чинить окно, – говорю я.

– Так это ты бьешь стекла? – спрашивает старик, и его голос не выражает ничего, кроме немощи.

. Пацан молчит, мне приходится еще крепче сжать его плечо.

– Отвечай, тебя спрашивают.

– Я…

Мне кажется, сейчас последует длинная назидательная лекция, изобилующая всякими там «разве так можно?», «куда это годится?», но, к моему удивлению, Димов снова надевает очки и погружается в чтение.

Разбиты два стекла – внутреннее и наружное, так что работа предстоит большая, и возиться, конечно, придется главным образом мне. Я мог бы справиться и один, но в воспитательных целях самую нудную операцию – выскабливание старой замазки – поручаю пацану. Тем временем Лиза, недовольная моими жесткими приемами, пытается объяснить мальчишке, как некрасиво он поступает по отношению к старому больному человеку и что теперь о нем будет говорить общественность, а ведь ему жить с этими людьми, и каково ему будет, если они станут говорить, что это не мальчик, а настоящий бандит, и прочее в таком же духе.

Наконец мальчишка уходит, я собираюсь в редакцию, но в это время слышится слабый голос Димова:

– Странное дело…

– Что тут странного? Обыкновенное озорство, – пренебрежительно отвечаю я.

– Но почему он это сделал? – наивно спрашивает старик.

– Из подлости.

– Из подлости? Вы о ком говорите?

– Об этом пацане, о ком же еще?

– Значит, мы говорим каждый о своем, – констатирует Рыцарь упавшим голосом. – Я имею в виду Несторова.

– При чем тут Несторов? – удивленно спрашивает Лиза.

– Да оказывается, вовсе не он вел следствие. И приказа на мой арест он не отдавал.

– Этого вы не можете знать, – скептически бросаю я.

– Я – не могу. Но другим это известно.

– Иначе и быть не может! – подтверждает Лиза, покончив с уборкой. – Товарищ Несторов неплохой человек, и вы напрасно…

Поглощенный своими рассуждениями, Димов ее не слышит.

– Факты не вызывают сомнения, – бормочет он.

– Какие же? – спрашиваю я, стараясь вывести его из шокового состояния.

– А такие, – отвечает Димов, – что Несторова все это время вообще не было в Болгарии.

– Наверняка не было! – вторит ему Лиза. – Товарищ Несторов неплохой человек.

Не знаю, плохой человек товарищ Несторов или нет, но в том, что на следующий день напротив нашего дома снова появился плохой человек, сомневаться не приходится. Молодой белобрысый мужчина, руки – в карманах черной куртки.

Я смотрю из окна коридора, обращенного на улицу, и, пока соображаю, надо ли предупредить Лизу, вдруг вижу ее – она вышагивает по противоположному тротуару в своем новом бежевом плаще, приобретенном, вероятно, на деньги, заработанные у Миланова.

Лиза не замечает Лазаря или делает вид, что не замечает, – во всяком случае, она пытается миновать его. Однако парень грубо хватает ее за руку. Вырвав руку, Лиза – нечто совершенно неожиданное! – изо всей силы дает ему затрещину.

В самом деле неожиданное. И для Лазаря, вероятно, тоже: от удара голова его резко дернулась, он пошатнулся и был готов броситься на Лизу, но ее воинственный вид (или случайный прохожий, или вдруг пришедшая мысль) заставляет его овладеть собой.

Лазарь что-то говорит, Лиза отрицательно качает головой. Новая реплика – новый отказ. Белобрысый продолжает, и на сей раз движения Лизы да, вероятно, и слова уже не столь категоричны. Затем действующие лица расходятся в разные стороны.

– Тони, мне очень неловко, но я должна положить конец этой истории, и без вашей помощи мне не обойтись, – говорит Лиза полчаса спустя, поднявшись в комнату.

– Какой истории?

– Да с этими оболтусами…

– Но я ведь понятия не имею, что это за история.

– Я расскажу, если у вас хватит терпения выслушать, но сейчас мне надо к Димову.

– Идите.

– У меня очень, очень большая просьба… Мне придется встретиться с тем типом – раз и навсегда выяснить с ним отношения. Он будет ждать вечером в «Славин». А я боюсь идти одна.

– Возьмите Илиева.

– Да что вы! Разве не видите, что он за человек! Он там в обморок упадет, как услышит эту историю.

– В «Славию», говорите?… Место весьма сомнительное.

– Ну, в «Софию» я бы и без вас пошла.

– А почему вы позволяете им диктовать, где и когда встречаться?

– Я должна покончить с этой историей несмотря ни на что. Надоело.

– Хорошо, хорошо, не кричите. Я пошел в редакцию, вернусь часа через два.

Вот мы и в ресторане. Когда-то, помнится, это было вполне приличное заведение, но с годами порядки изменились. Ансамбль при помощи системы усилителей делает все от него зависящее, чтобы отпугнуть чувствительную публику. Однако чувствительных сейчас что-то не видно – вокруг люди явно иного склада: чем громче музыка, тем лучше они чувствуют себя в этой тесноте, в толпе танцующих, мечущихся словно ошалелые. Вот это жизнь.

После короткого спора с метрдотелем, который норовит усадить нас к другой какой-то компании, мне удается отвоевать отдельный столик – увы, в опасной близости к оркестру и громыхающим устройствам. Затем происходит еще одна короткая беседа, на сей раз с официантом, который приносит внушительное меню с множеством всяческих названий, а так как названиями сыт не будешь, я прошу его принести, что есть.

Ужин проходит в полном молчании и почти при полном отсутствии аппетита. Молчание объясняется неистовым грохотом, а отсутствие аппетита – местной кухней. Окинув зал беглым взглядом, я устанавливаю, что в нем нет ни одной знакомой физиономии, если не считать моего бывшего однокашника, с которым мы на расстоянии обменялись кивками. Не имею представления, чем этот человек занимается, но у меня вдруг возникает подозрение, что он из милиции.

– Хотите потанцевать? – спрашиваю я Лизу – пусть не думает, что я совсем уж невнимательный кавалер.

– Только этого мне не хватает, – отвечает она, протягивая руку к сигаретам.

– Вас не будоражат ритмы? Ваши биотоки не реагируют на рок?

– Тони, охота вам смеяться?

Странная женщина. Помолчав, она говорит:

– Стоит только выйти – ведь не удержишься, начнешь кривляться и сразу привлечешь к себе всеобщее внимание…

Сразу видно – Миланов вышколил.

В это время из-за толпы танцующих появляется Лазарь. Он любезно кивает направо и налево и садится на минуту, но тут же поднимается и уходит под тем предлогом, что ему надо позвонить.

Звонил он или не звонил, мы так и не узнали – он не возвращается.

– И не вернется, – говорю я полчаса спустя. – Какой смысл торчать тут до полуночи?

– Да, не вернется, – подтверждает Лиза. – Но, наверное, придет Мони.

И она снова говорит, что с этой историей давно пора кончать. При этом Лиза старается перекричать оркестр и беспокойно оглядывается по сторонам, что меня раздражает больше всего.

– Ваше дело сидеть за столом как можно более спокойно, – напоминаю я. – С наблюдением я как-нибудь сам справлюсь.

– Но, Тони, вы же не знаете их в лицо!

– Значит, есть и другие?

Вместо ответа перед нами возникает высокий красавец в лиловом костюме в полоску, с галстуком светло-красного цвета. Типичная физиономия: здоров как бык и почти столь же умен. Фамильярный, изрядно подвыпивший, он приглашает мою даму на танец. «В другой раз не будешь стрелять глазами», – шпыняю я ее про себя.

– Я ем! – резко бросает Лиза, хотя уже отодвинула свою тарелку.

Здоровяк смотрит нерешительно, а потом ретируется, видимо, решив, что несколько поторопился со своим приглашением.

– У меня такое впечатление, что он вас знает, – говорю я.

– Может быть.

– И вы его знаете.

– Кажется, он тоже приятель Лазаря.

– Значит, они все-таки здесь.

– Я же сказала, они наверняка здесь, их только ваше присутствие смущает.

– Может, мне уйти?

– Еще чего!

Мы пьем кофе, когда красавец снова повисает над нашим столиком.

– Не мешайте, я пью кофе, – говорит Лиза.

– Потом допьешь, а? – предлагает здоровяк. – Нам с тобой самое время размяться.

– В другой раз.

– Что значит в другой раз? – упорствует он. – Нечего корчить из себя баронессу. Мне надо кое-что тебе сказать.

– Место для разговоров здесь, – вмешиваюсь наконец я. – Или садись, или проваливай.

Красавец пренебрежительно бормочет, словно только сейчас меня заметил:

– А это кто такой?

Он хватает Лизу за руку, тянет к себе, однако поднять ее ему не удается. Вот тут-то он и получает резкий удар дамской туфли. Удар приходится по ноге, по самому чувствительному месту – по косточке, – парень сгибается, а Лиза вторично его бьет, на сей раз по физиономии – от такой как бы небрежной, но хлесткой оплеухи немудрено и звезды увидеть.

Красавец хватается за щеку, один глаз у него мгновенно наливается слезой.

– А ну-ка сгинь, – командует Лиза. – Если не хочешь, чтобы все видели, как тебя баба отделает.

Пока что никто ничего не заметил. И наш удалец, которого подобная популярность, как видно, не прельщает, бросив на ходу какую-то угрозу, убирается восвояси.

– Что он сказал?

– Говорит, тебе только «жиллет» вправит мозги. – И, поскольку я не могу сообразить, что имеется в виду, Лиза поясняет: – Лезвие, понимаете? Вот так: чирк-чирк по лицу!…

– Чудесная перспектива, – признаю я.

– Да он трус, – невозмутимо говорит Лиза.

Однако я сомневаюсь: мне он не показался трусом. Здесь, в ресторане, разумеется, безопасно, а вот за его стенами, на улице, всего можно ждать. Я ищу взглядом своего бывшего однокашника, который, похоже, из милиции, но его уже нет.

– Теперь и Мони не придет, – говорит Лиза.

– Вы поразительно догадливы, – киваю я. – Неужели не ясно, что им нужно поговорить без свидетелей?

– Мне в голову не пришло, – признается она. – Мне казался более вероятным первый вариант.

Я не пытаюсь выяснить, какой первый и какой – второй. Сейчас не время рассуждать. Расплатившись, мы одеваемся и выходим на улицу.

– До трамвая ближе всего, – говорю я. – И освещение довольно сносное. Так что – вперед!

Улица и в самом деле хорошо освещена. И совершенно безлюдна. Мы пересекаем ее и идем вдоль тротуара к остановке. Здесь несколько темней и все так же пусто. Так что я почти не удивляюсь, когда перед нами вдруг вырастают трое – они перекрывают нам путь и замирают в угрожающих позах.

– А «жиллет», пожалуй, не пустое обещание, – шепчу я.

– Прирежут меня? – спрашивает Лиза спокойно.

– Стоило бы, – тихо бросаю я. – Справитесь хоть с одним?

– С двумя, – бодро заявляет она. – Я из них фарш сделаю. Вы держите того, верзилу.

– Не горячитесь, – советую я.

Лиза застыла в героической позе Орлеанской девы, слегка расставив ноги, зажав в кулаке пилку для ногтей.

– Первому, кто подойдет, я проткну горло! – объявляет она, вся охваченная жаждой боя.

– А как насчет второго? – спрашивает красавец и, показав что-то блестящее, делает шаг вперед.

Остальные тоже приближаются к нам на шаг. Потом еще на шаг. Словом, дистанция сокращается.

Мое внимание сосредоточено главным образом на красавце в лиловом костюме. С учетом его роста. И с учетом «жиллета». Садануть бы его в самое уязвимое место, не то – мир праху твоему, дорогой товарищ!… Ключ от входной двери – мое единственное оружие. Когда приходится защищаться обыкновенным ключом, а в качестве союзника выступает женщина, перспектива самая что ни на есть безрадостная, так что я решаю воспользоваться единственным своим реальным преимуществом – нанести удар первым. Я стою неподвижно, словно парализованный страхом, но вдруг стремительно бросаюсь вперед, на того, что посередине, головой целясь ему в живот, но все мои помыслы устремлены вправо, и в тот момент, когда средний охвачен братской заботой о том, чтобы раскроить мне череп, я уклоняюсь от его удара и вонзаю кулак в пах красавца.

Вероятно, я не промахнулся – красавец, скорчившись клубком, уже лежит посреди тротуара. Вероятно – потому что для более детальных наблюдений нет времени, и, если я все же их веду, они носят скорее астрономический характер, ибо в глазах у меня внезапно вспыхивает множество ослепительных звезд.

– Да, крепко тебе врезали, – слышу я чей-то голос – глухой и невнятный, будто говорят в платок.

Я открываю глаза. Звезд не видно. А во мраке надо мной склонились двое – Лиза и мой университетский знакомый.

– Ничего, – бормочу я, хватаясь за темя и с трудом подавляя желание заорать благим матом.

«А эти где?» – собираюсь я спросить и замечаю, что их уже грузят в джип.

– Можешь идти? – спрашивает мой знакомый, помогая мне встать. – Идем, надо протокол составить. – Затем он оборачивается к Лизе и сухо добавляет: – Вы тоже.

Ну что ж, протокол, так протокол, однако бумага ничего не меняет.

Показания довольно противоречивы, и те трое хором твердят, будто я первый на них напал, они лишь оборонялись (что с формальной точки зрения, может быть, и верно, но далеко от истины). Хорошо хоть у моего знакомого достаточно данных обо мне – впрочем, и о троице тоже, так что история на этом и заканчивается.

Мы возвращаемся домой, время уже позднее, голова у меня раскалывается, да и Лиза не в блестящем состоянии – военный совет надо, конечно, отложить. Но прежде чем уйти в чулан, Лиза говорит:

– Вот уж не ожидала, что вы такой!…

– Какой? – спрашиваю я.

– Вы ведь всегда были сдержанным, даже инертным.

– Слюнтяем, хотите сказать? Что ж, спасибо на добром слове.

– Да вовсе не слюнтяем, но даже в гороскопе вашем сказано: инертный. А вы бросились на них первым!

– Это бывает – от страха, – отвечаю я. – И еще: «жиллет» в руках того красавца…

На следующее утро вопреки транквилизаторам, а может, и благодаря им моя голова находится в еще более плачевном состоянии. Я выхожу на улицу подышать свежим воздухом, но ноги сами несут меня к учреждению, где служит мой бывший однокашник. После бессонной ночи он тоже не в лучшей форме.

– Надо было еще в ресторане меня предупредить, раз такое дело, – замечает он, выслушивая мои объяснения. – Теперь вот пеняй на себя.

– Я тебя искал, но ты вдруг куда-то исчез.

– Никуда я не исчезал, я в холле сидел. Это ведь моя работа.

– В первую очередь надо, по-моему, Лазаря поприжать.

– Лазарь ничего не знает. И мы пока не будем его трогать.

– Мони тоже ничего не знает?

– Мони как сквозь землю провалился.

– Такого да не найти!…

– Всему свое время. Всякому овощу свой срок, верно? – И, видя, что я не разделяю его оптимизма, мои знакомый добавляет: – Давай-ка договоримся, Павлов: я не буду заниматься журналистикой, а ты оставь в покое хулиганов. Одним словом, не отбивай у меня хлеб.

– Но эта женщина все время живет под страхом…

– «Эта женщина» – совсем не та, за которую ты ее принимаешь, – холодно отчеканивает мой бывший однокашник. – Ты не ребенок, я не собираюсь тебя учить, но послушай дружеского совета: будь с нею осторожен.

– Что вы имеете против нее?

– Против нее – ничего, но предупредить тебя – мой долг.

– Ах, даже долг? Тогда говори все до конца.

– Мы не информационное агентство. Но по старой дружбе хочу предостеречь тебя: эта женщина – далеко не ангел. Неразборчива в смысле мужиков, был привод по поводу продажи краденых вещей, устроили ее на работу – бросила… Она лгала нам, вероятно, лжет и тебе.

Такие-то дела, говорю я себе, возвращаясь домой. Этого следовало ожидать. Разве стала бы она забиваться в чулан, если б у нее не было на то причин. Она готова прозябать в любой дыре (впрочем, как и ты), ей все равно, где жить (впрочем, как и тебе), лишь бы спастись. От чего? Ей – от тюрьмы. А тебе? Вы оба дошли до ручки, хоть и по разным причинам.

Разница в том, что ты ни от кого не ждешь помощи. А она повисла у тебя на шее – и спасай ее. Именно ты спасай, не Илиев, поскольку Илиеву ничего не следует знать. Уж перед ним-то она корчит из себя ангела. То, что вела безрассудную жизнь, – ее личное дело. Но с какой стати она втравливает в свои авантюры меня? Тошно становится от всех ее историй. У каждого в жизни случались истории, но эта особа – просто ходячая энциклопедия историй, одна злополучнее другой.

С ее появлением у меня начались неприятности. Как говорится, женщина одна, а бед хоть отбавляй. Удары, предназначенные ей, сыплются на мою голову. Ее жилищная проблема превратилась в мою. Она находит отца, а я должен его приручать. Ее затравили молодые изверги, а мне выпала честь померяться с ними силой. Словом, идет плохая карта, а я отдуваюсь, потому что карта, предназначавшаяся ей, безошибочно достается мне.

Неприятности. Не драмы, конечно, не удары судьбы, просто досадные огорчения вроде такого, например: идешь по полю, а в твои ботинки то и дело попадают камушки и трут, и трут ноги. Обычные житейские невзгоды, с которыми сталкивается каждый вступающий в жизнь… Вступающий? Только этого мне не хватает – из-за какой-то Лизы начинать жизнь сначала! Нет, по мне, уж лучше Беба – к ней идешь, как в прославленный ресторан, заранее зная, что там тебя ждет не райское блаженство, конечно, но уж бифштекс ты получишь вполне добротный. А главное, ничем не рискуешь, никаких тебе историй – во всяком случае, никаких историй, кроме тех, которые тебе давно известны.

Время уже обеденное, а мгла на улицах все еще не рассеялась. Синеватая осенняя мгла, в которой все вокруг кажется каким-то размытым, неопределенным. Ладно, пусть будет так, лишь бы не раздирали горло едкие промышленные дымы. А видеть вещи не такими, каковы они на самом деле, не так уж и плохо. Хуже, когда мгла рассеивается и вдруг становится ясно, что все обстоит совсем не так, как тебе представлялось.