II
      А вообще, легко или трудно играть любовь? Профессионалы в один голос утверждают, что это дело бесконечно тяжелое, которое может получиться лишь при нескольких условиях. Главное из них у актеров - влюбленность в своего партнера.
      - Если нет влюбленности, ничего не получится, - утверждает Михаил Козаков. - Скажу честно, когда мы с Лилей Толмачевой играли "Двое на качелях", мы с ней доигрались до настоящего романа.
      Впрочем, наличие романа у партнеров - совсем не обязательно. Тут как раз тот случай, когда каждый приспосабливается к роли, как может, - с романом или без оного. Например, Марина Зудина уверяет, что ей невыносимо трудно было играть телеспектакль "Тени" с Олегом Табаковым именно потому, что в этот момент их роман был в самом разгаре.
      - И все мои старания были направлены на то, чтобы скрыть от зрителей свои настоящие чувства.
      В отличие от супруги Олег Павлович не испытывал и не испытывает дискомфорта в театральной версии любви. Как с женой, так и с другими партнершами. Артист Хованский, который репетирует Роберта в "Трех товарищах", также уверен, что без влюбленности в артистку Хаматову у него ничего не получится. И однажды он поймал себя на том, что ему все время хочется стоять с ней рядом, обнимать и кайфовать даже от того, как она выглядит.
      - Как-то она пришла, и от нее пахло потрясающей туалетной водой. Я сказал ей: "Чулпашка, а ты не могла бы использовать ее всегда, она мне помогает играть".
      - Чтобы любовь на сцене лучше шла, может быть, вам закрутить роман? предложила я Чулпан.
      - Нет. Это же буду не я и не моя любовь. Лично я люблю совершенно по-другому. А потом, если роман кончится, что тогда?
      III
      "Современник".
      Здесь любовь - это не кино, где первый кадр - знакомство, второй постель. Такой любви в "Трех товарищах" нет. Как нет империи страсти со вчерашним набором из обнаженных тел и нарочито гру
      бых фраз типа: "трахнуться", "перепихнуться" и пр. В "Трех товарищах" между первым и вторым кадром Волчек реконструирует большую тщательно проработанную прелюдию любви. Ту самую, которая обычно бывает с дурацким видом, с дрожью в голосе и невладением рук, с идиотским заиканием...
      На самом деле на сцене красивая любовь без вранья - мечта всякого, идиотизм которой - в ее несбыточности. Поимевшие ее хоть раз - избранные. Не понюхавшие ни разу вкуса подлинной чистоты становятся в большинстве своем циниками.
      Даже музыкальная тема любви выдается режиссером экономными порциями на протяжении всего спектакля, чтобы в финале разразиться на всю мощь.
      Слева по авансцене стоит предмет, цену которому знают все влюбленные, скамейка. На скамейке - Роберт и Пат.
      Волчек: Саш, возьми ее руку, так, проведи по глазам. Нет, лучше не по глазам, по всему лицу води. Так. Целуй руку. Дальше...
      Дальше, естественно, следует поцелуй. Пауза. И в этот момент Волчек встает. Решительно идет к сцене, зовет артиста. Что-то шепчет ему на ухо, судя по энергичной жестикуляции, - что-то страстное или крепкое. Возвращается к столику. Закуривает. Что же она ему такое сказала? Но почему-то именно после режиссерского инструктажа все переменилось. В этот момент в воздухе пронеслось нечто незримое и беззвучно грянуло. Даже тишина стала особой. Поцелуй вышел ошеломляющий. И все слова - его и ее - зазвучали по-другому. То же самое, но только по-другому.
      - Чулпан, - спросила я артистку, - когда поцелуй не формальный, а настоящий, это имеет значение?
      - Конечно, имеет. Тогда есть толчок, возбуждение.
      - А кто возбуждается - Чулпан Хаматова или Пат?
      - Обе, наверное. Физика моя, а голова и мысли Пат.
      А партнер ее так и не признался, что сказала ему Волчек. Отделался туманной фразой: "Это раскрепощает". К каким только способам не прибегает режиссер, чтобы достать или даже выбить из актера любовь. Уговоры, крики, копание в мужской и женской психологии, провокации... Правда, на этот раз "Три товарища" обошлись без по-следнего. Хотя Галина Борисовна помнит, как однажды, чтобы вызвать состояние шока у артиста, она выставила бестолкового за дверь, быстро разделась до комбинации и крикнула: "Входи". Он вошел и со словами: "Ой, извините" - вылетел пулей.
      Роберт: ...У меня есть недостатки, и я всего-навсего шофер такси, но вообще-то...
      Пат: Вообще-то ты самый любимый на свете пьянчужка (обнимает его, целует).
      В этот момент Чулпан, легкомысленно полулежа в кресле, набрасывает покрывало на себя и Роберта. Из-под клетчатого пледа слышно хихиканье. Две ножки в здоровенных носках из шерсти трогательно свешиваются с ручки кресла то ли женские, то ли детские.
      Волчек: Вот, а теперь, Чулпан, положи ему голову на плечо. По-детски, а не "сексувально", как говорит Виктюк.
      IV
      Кстати, о сексе. Впрочем, о сценическом сексе нельзя говорить "кстати", так как это - дело серьезное. Причем секс - не страстный поцелуй, объятия и раздевания с имитацией полового акта. Это обаяние пола - мужского и женского под которое попадает зал. Это когда совсем независимо от артиста все окрашивается чувственным, сексуальным светом. Даже непонятно за счет чего: из-за трещинки ли в голосе, кошачьей пластики, особого поворота головы или, как говорил Карамазов-отец, из-за ямочки под коленкой у Грушеньки. Обаяние пола, сексапильность актера - это не выдумка, а факт, имеющий массу подтверждений.
      Только сугубо социальный репертуар советского театра и косность чиновников не позволили стать официально признанными секс-символами тем актрисам, которые вполне заслуживают этого почетного звания. Но негласно сексапильность признавалась за первой красавицей ленинградской сцены Натальей Теняковой, Зинаидой Шарко, по прозвищу "самые красивые ножки Ленинграда". Волна секса буквально накатывала с экрана, когда на нем появлялась чувственная, шикарная Алла Ларионова.
      Татьяна Лаврова, Наталья Гундарева, Валентина Малявина, Маргарита Терехова, Марина Неелова, Елена Коренева... У каждой из них был свой особый шарм и привкус сексуальности. Скажем, у Лавровой - интеллектуальный, а Неелова несла обаяние "анфан терибль" - ужасного ребенка.
      Сейчас, когда секс стал легальным двигателем карьеры и двигателем вообще, немногие актрисы могут похвастаться сексуальной манкостью. Бесспорным секс-символом в Питере считается Татьяна Кузнецова - томная актриса из Театра им. Комиссаржевской. В Москве явного лидера среди молодых нет, хотя сильное чувственное обаяние ощущается в Елене Яковлевой, Евгении Крюковой, Марии Ароновой, Ольге Дроздовой, Марии Мироновой и Чулпан Хаматовой, в этой женщине-ребенке с грустными глазами и припухшими губами.
      V
      "Современник".
      "Три товарища" добрели до моря. То есть Роберт вывез Пат на отдых, для чего слева на сцене установили здоровенную кровать. И под истеричный крик чаек из динамиков ее долго двигают так, чтобы влюбленных хорошо было видно с крайних кресел.
      Волчек: Стоп. А почему Роберт ее расхотел? Это надо как-то отыграть.
      Под ее командами отыгрывают все - крик кукушки, совравшей Пат про долгую жизнь. Кровать, на которой у Пат вскоре горлом хлынет кровь...
      Роберт: Если бы ты была просто нормальной женщиной, я не мог бы тебя любить.
      Пат: А вообще-то ты можешь любить?
      Роберт: Ничего себе вопросик на ночь...
      В этот момент Волчек с улыбкой смотрит на сцену и шевелит губами.
      - Вот смотри, - шепчет она, - когда он обнял ее колени и провел по ним тыльной стороной ладоней, то получилось трогательнее. Чувствуешь разницу?
      - Галина Борисовна, а вы-то сами что чувствуете в этот момент? Проигрываете ситуацию? - спрашиваю ее.
      - Проигрываю все. И поцелуй тоже. Пытаюсь впрыгнуть в их состояние.
      - Уточните, в чье именно: Пат или Роберта?
      - Тут многое соединяется. С одной стороны, моя эмоциональная память мне подсказывает, а с другой - профессиональное чутье, что нужно делать: поцеловать ей глаза или руку. Впрочем, процесс непростой и на составные не раскладывается.
      Как же не раскладывается, когда любовь, нематериальную сущность которой толком никто объяснить не может, выверяется чуть ли не с логарифмической линейкой?
      Спрашиваю любовников из "Трех товарищей":
      - Вы верите в такую любовь, как в романе?
      Чулпан Хаматова:
      - Безусловно верю. Но я ничего подобного в жизни не испытывала. Не знаю, как бы с этим справилась. Даже не могу представить ситуацию, когда любви подчинено все. В жизни я более труслива, и, наверное, более холодна.
      Для Александра Хованского это вообще не вопрос:
      - Я полюбил даже медсестру, которая в больнице приходила делать мне уколы. Живу по принципу - в любви или все или ничего.
      Не признающий в любви полутонов, акварели и пастели (не путать с постелью), Хованский убедился тем не менее в том, что не всякая женщина желает безумства в любви.
      - А ты?
      - А я - да. Но не всякая такое выдержит.
      VI
      Играть любовь, как и ставить, трудно. И не всякий ее может играть, более того, считают профессионалы, не всякому любовь на сцене идет. Некоторые в любви как слоны в посудной лавке: шуму много, а чувства - ноль. Рассказывают, что роскошно любить на сцене умели Высоцкий, Даль, Миронов. Страстным сценическим любовником считался старейший ленинградский артист Николай Симонов (первый Петр I в отечественном кинематографе). Он был настолько достоверен и убедителен, что даже партнерши путались - любит он их или героинь? К примеру, Нина Ургант, игравшая с Симоновым в одном спектакле, вспоминает, что он так вел сцену объяснения в беседке, что актриса была уверена - все закончится настоящим, а не фальшивым поцелуем. Не тут-то было: поцелуй оказался условным, а после спектакля Симонов заявил, что никогда в жизни не будет целоваться натурально, потому что "это театр, а не жизнь".
      Кстати, о жизни. Есть наблюдение: тот, кто великолепен был в сценической любви, тот и в жизни умел любить. Или по крайней мере красиво влюблялся. Чтобы разбудить женщину в актрисе, совсем не обязательно обладать эффектной внешностью, накачанным телом и басом. Стопроцентными женщинами многие актрисы, по их собственным признаниям, чувствовали и чувствуют себя рядом с Евгением Евстигнеевым, практически не игравшим любовников, Николаем Караченцовым, Владимиром Машковым и Арменом Джигарханяном - обладателем, как он сам считает, обезьяньей фигуры.
      - Армен Борисович, что главное, когда играешь любовь?
      - Это такая вещь... Это не понять. Я чего-то фантазировал, подкладывал из своего жизненного опыта, но...
      И тут артист высказал мысль, которую можно считать ключевой в понимании сценической любви:
      - Про любовь не говорят. Про любовь скрывают.
      И чем интереснее скрывают, добавлю я, тем лучше она выходит.
      VII
      "Современник".
      - Ты не говори ей, что любишь. Его любовь - не на словах, а за словами, опять кричит Волчек.
      Тот, кто учит любить других, сам-то счастлив? Или его самого надо поучить? Правило это или закономерность, но существует мнение, что у тех, кто замечательно ставит любовь в театре, с собственной любовью не все так просто. Режиссер БДТ Георгий Товстоногов, например, при всех его многочисленных романах - от минутных до многолетних - был человеком глубоко одиноким. И единственной женщиной, которая была верна ему до конца, оказалась его сестра. Главреж "Современника" на мой вопрос о личном счастье задумалась.
      - Может быть, спектакль для меня сублимация любви. Может, там (показывает на сцену) я по-настоящему и любила. По крайней мере, все, что сыграли мои артисты, я играла вместе с ними.
      Я ухожу из "Современника", окончательно сбитая с толку и запутавшаяся в любовных сетях, расставленных профессионалами.
      - Вот, детка, наконец-то ты почувствовала это состояние, - неслось мне вслед...
      После того, как на экране она вошла в клетку с тиграми, я тоже решила стать дрессировщицей. Когда подкладывала взрывчатку под фашистский самолет, я жалела, что война кончилась и моему подвигу в ней нет места. А жесткая анархистка уводила неокрепшее детское сознание с праведного пути школьных учебников. Я тоже хотела быть такой же, как Леночка Воронцова ("Укротительница тигров"), Аня Морозова ("Вызываю огонь на себя"), Мария Захарченко ("Операция "Трест""). В конце концов, как артистка Касаткина, которая помыкала хищниками легко и непринужденно, после чего целовалась с красавцем-героем. И мне было плевать на социальный заказ, возложенный на ее героинь. Перед обаянием их силы и энергии я (и не только я) чувствовала себя как удав перед кроликом. Со временем выяснилось, что она укротительница не только хищников, но и
      Укротительница всех
      Жертвы для мужа - Предложение остаться в клетке - Почему мужья уходят от медсестер
      Исповедь грешницы - Товарищ маршал
      Она и в жизни, как укротительница, - резкие импульсивные движения, твердый голос с преобладанием низких ноток. Смотрит в упор, разве что хлыста в руках не хватает. Впрочем, он ей ни к чему, при ней и так подтягиваются. Нет сомнения, что эта женщина сама без каскадера входила в клетку.
      - Вспоминать "Укротительницу тигров" - одно удовольствие. В клетку кроме меня входили и Кадочников, и Филиппов. Страшно было. Но этот страх проходил через несколько минут. Дальше - ощущение прострации. Однажды тигр Пурш стал на задние лапы, дико зарычал, перебил палку, а затем выбил из моих рук шамбарьер. Он так носился по вольеру, что несколько раз ударил меня хвостом по ногам - я еле устояла. И только слушала команды дрессировщика Эдера: "Бей! Ложись! Стоять!" Как выходила из клетки - не помню. К четырем тиграм дрессировщик меня допустить не мог (он нес за нас, артистов, уголовную ответственность), и тогда сделали стекло в вольере, внизу оно доходило мне до колен и поднималось на вытянутую руку. Когда тигрица Рада стала кусать трех тигров, они начали так прыгать, что вся массовка заорала, решив, что они ко мне перемахнули. И в этот миг странная мысль и совсем неуместная посетила меня: "Надо же, - подумала я, - одна баба трех мужиков гоняет". И как только я об этом подумала, разъяренная Рада разбила стекло и влетела в мой вольер. Эдер заорал: "Вода!" Но никакой воды не было. И тогда он сорвал замок и буквально вырвал меня из вольера.
      - А вы всегда работаете без дублера?
      - Как правило, без. Но в "Укротительнице" у меня была дублерша - Маргарита Назарова. Я дважды падала с лошади - на "Укрощении строптивой" и "Операции "Трест". На "Операции моя лошадь
      перепрыгнула через барьер и неожиданно сделала "свечку", потому что шел грузовик. Я не удержалась, упала спиной об землю. У меня - трещина в позвоночнике. "Скорая". Больница. Два месяца, лежа на доске. А спустя какое-то время приходит ассистентка и говорит: "Вы не можете нас выручить: листья опадают, а осень в фильме должна быть". Я говорю: "Есть же дублерша". - "Нет, важно ваше лицо, три камеры и галоп". Она пошла уговаривать врача, но он сказал: "Как вы безжалостны, какая боль будет у нее, когда она сядет на лошадь, а тем более помчит в галоп". Короче, муж приезжает: "Может, не надо?" - спрашивает он. "Конечно, надо. Осень кончается". И вот на носилках меня в "рафик" засовывают, на площадке лежа одевают, помогают забраться на лошадь. Я только успела оператору сказать: "Проверьте все стеклышки, я думаю, что второго дубля не будет". В общем, когда я сползла с лошади после полуторакилометрового галопа, я выла так на земле, как воют звери от боли.
      А еще у меня был случай, когда я чуть не погибла на съемках картины "Вызываю огонь на себя". Помните, там эпизод, когда наши самолеты бомбят? На экране - хроника, а на земле пиротехники подкладывали взрывчатку. Но кто из них знал, куда пойдет волна? А волна пошла под мое корыто, которое было из очень толстой жести. Корыто разорвалось в куски, которые полетели прямо мне на голову. Меня рванул за руку осветитель. Секунда решала мою судьбу.
      - А может, все это жертвы для мужа-режиссера, ради удачи которого можно и с больничной койки сползти, и на мину напороться?
      - Есть, конечно, такая ситуация - у мужа сниматься ответственно. Обыватели думают, что все по блату, если муж режиссер. Но ведь из одиннадцати фильмов, поймите, что я ни одного ему не завалила. Рязанов однажды сказал: "Конечно, если бы у меня была такая жена, как у Колосова, я бы тоже сделал потрясающие картины". Это его упрекали в том, что жена помогает уровень держать. А я считаю так (твердо и решительно), что если сложился творческий союз людей, учившихся у одного педагога и верящих в одну идею (то есть психологическую разработку, изучение материала эпохи, времени, людей) и такой союз выигрывает, - это гордость. Я что, его опозорила? Когда я слышу такие разговоры ("Касаткиной повезло, муж снимает"), во мне рождается еще больший азарт. Желание победы. Не злость.
      - Значит, вы почувствовали себя укротительницей. Но уже в жизни. Я ошибаюсь?
      - Между прочим, когда "Укротительницу тигров" мы сдавали на "Ленфильме", то дрессировщик Эдер сказал при всех - битком было в зале: "Я, Эдер, делаю предложение Людмиле Касаткиной стать укротительницей тигров. У нее есть настоящий кураж. Я ей доверяю одиннадцать штук". Я отказалась: "Ну что делать, я больше люблю людей". Он еще тогда рассердился: "Неужели вы не почувствовали в клетке власть, сильнее которой нет ничего на свете?" Власть? Нет - азарт.
      Я вот очень люблю моего попугая Борю дрессировать. Он уже умеет говорить: "Где моя Люля? Люля пришла". На очки садится, в глазки заглядывает. Я его укрощала любовью.
      - А вот я, Людмила Ивановна, уверена в том, что каждая женщина в душе хочет быть не укротительницей, а укрощенной. Вас, такую смелую и куражистую, кто-нибудь укротил?
      - Выходит, укротил. Говорят, я была хорошенькой. У меня было много поклонников. Но меня называли девушкой из прошлого века. Потому что если кто-то до меня дотрагивался руками, я бежала, как оглашенная. Такая недотрога была. И поэтому когда за мной начал ходить Колосов, вернувшийся с войны, пионы носить... Помню, его подвели ко мне в гитисовском дворике:
      - Вот познакомься, это Людмила Касаткина. У нее сегодня день рождения.
      - А можно мне сегодня зайти вас поздравить? - спросил он робко.
      - Отчего же. Конюшовский переулок, двадцать два, квартира пятьдесят.
      И вот он надраил свои сапоги, начистил пуговицы на гимнастерке, приходит с пионами, а ему говорят: "Тут такой нет". Это я пошутила над ним (смеется). Четыре года мы дружили до женитьбы. Я сказала ему: "Я должна проверить, люблю ли я тебя, а ты меня по-настоящему". И за четыре года он отвадил от меня всех моих поклонников. Знаете, чем он меня тронул? После четвертого курса мы поехали в разрушенный Севастополь от ЦК комсомола бригадой работать. Денег нет, нам только дорогу оплатили. Жара страшная, есть хочется. И вот иду я по улице и вдруг вижу, что у ларька, где продают виноград, стоит Колосов и считает на своей руке копеечки... А потом он принес мне ветку винограда... Я видела, как он считал, где он это купил... (Слезы на глазах.)
      Однажды в Финляндии на приеме, устроенном правительством в мою честь, я произнесла тост. Роскошно сервированный стол был, послы, шикарно одетые гости. А я сказала: "Я благодарю господина Кекконнена за честь, которую он оказывает мне. Я благодарю народ Суоми за его гостеприимство. Но мой тост будет, простите меня и поймите, за наших русских мужиков!" Пауза была звенящая. Посол наш сполз под стол. "Потому что, знаете, они какие? Вот мой муж, если у него в кармане есть один рубль, он не успокоится, пока на меня его не истратит. Вот среди вас есть такие?" Пауза. Хохот. Аплодисменты.
      (С возвышенной ноты переходит на смех.) Хотя Андрей Попов, когда мы снимали "Укрощение строптивой", говорил: "Ты укрощала тигров? А теперь я буду тебя укрощать".
      - Интересно, есть ли в творческой биографии Людмилы Ивановны Касаткиной белые пятна?
      - Конечно. Про жизнь я не буду говорить, если можно. Белые пятна моей биографии в театре были очень горькие. Ну вот скажите (темпераментно и с болью), что такое для актрисы играть, играть, играть, а потом бац - и перерыв. Не стало Попова, одни режиссеры, с которыми я работала, ушли, пришли другие. И дело не в возрасте: я очень плавно переходила от девочек к женщинам. И никогда не молодилась. Тут я согласна с теми мудрецами, которые говорят, что лучше уйти раньше, чем позже. И, понимаете, когда ждешь от премьеры до премьеры пять лет... Это же было, было. Двенадцать лет я играла спектакль "Орфей спускается в ад". На аншлагах! Но двенадцать лет. Мою биографию в театре продлил режиссер Александр Бурдонский, который увидел меня сначала в "Орфее", потом в "Шарадах Бродвея" и вот сейчас в роли Елизаветы Английской в спектакле "Ваша сестра и пленница". Это же подарок судьбы! (Яростно, радостно, с затаенной болью).
      - А поражения или неудачи были? Хотя в это трудно поверить.
      - Вот мы репетировали с Хейфецем "Дядю Ваню". Он мне дал роль Елены Андреевны, а я говорю: "Простите, это не моя роль. Моя роль - Соня".
      - Как, вы не хотели играть красавицу и выбрали замечательную, чудную Соню, но очень некрасивую, почти урода?
      - Да! Потому что Соня любит закусывать по ночам и Соня - работяга. Для меня она личность. Я не хожу по земле с ощущением, что я красивая. Ну нету у меня этого ощущения. И что вы думаете? Я вынуждена была уйти из спектакля. Я сказала мужу: "Сережа, я не могу, я плохо себя чувствую, я фальшивлю, это все неправда". И была генералка, даже известная критик Вишневская меня похвалила, но я ушла. Вот моя неудача, я считаю. Меня никогда не тянуло к женщинам-вамп.
      - А голос у вас, Людмила Ивановна, как раз из этого разряда. Кстати, я давно хотела спросить, вы специально меняли голос и добавляли в тембр демонические, страстные краски?
      - Это такой меня родила мамочка. Когда я впервые услышала на радио свой голос, я рыдала. Долго мучилась, пока не привыкла. Но низы... Когда с балетом в пятнадцать лет было покончено, я стала заниматься в Доме пионеров в переулке Стопани. Там я читала Пушкина. И мой педагог Анна Гавриловна Бовшек сказала: "Я замечаю у тебя низкие нотки, они бывают редко в твоем возрасте. Тебе пятнадцать? Так вот, я даю тебе задание - выучить кусок из "Войны и мира" "Кутузов часто не спал по ночам...". Я хочу знать, как ты про мужика читаешь. Твои обертоны богаче, чем ты думаешь. Давай заниматься".
      И когда я пришла поступать в ГИТИС на актерский и читала там "Итальянскую сказку" Горького (дрожащим голосом), очевидно, я читала это на низах, заливаясь слезами, и от этого кто-то из приемной комиссии вытирал глаза. "Что это - пыль?" - подумала я. Оказывается, маленькая, беленькая, с тоненькими косичками, без каблучков девчонка читает на низах и заставляет плакать! Когда я пришла в театр, меня какое-то время держали на ролях голубых героинь. Но я-то чувствовала, что мне это трудно, я напрягаюсь, это надо где-то выше говорить. А выше я не чувствую. И я стала тянуться к другим ролям. Хотя я не считаю, что я такая манкая, сексуальная, еще какая-то.
      - А какая? Ваши ощущения?
      - Настоящая или фальшивая. "Я же фальшивлю, когда говорю с мужем, который, как мне сказали, мне изменяет". Это в старом спектакле "Океан" (он уже не идет). Да, я медсестра. Он - капитан третьего ранга. У нас две девочки. Но мне сказали это... (Шепотом и с болью.) И мои чувства - подлинные они или нет? Я ходила за медсестрой из поликлиники трое суток. Сидела на приеме. Потом бежала с ней за детьми: одного из сада забирали, другого - из школы. По магазинам. Потом вместе стирали, вместе готовили. Я трое суток прожила ее жизнью.
      - Не понимаю, Людмила Ивановна, а зачем?
      - Я пришла в поликлинику и сказала: "Хочу знать, что у вас за профессия". И еще - почему он разлюбил медсестру и изменял ей. Также я ходила в суд, когда играла судью в спектакле "Ковалева из провинции". Почему я ходила к судье? Я хотела понять, как судят человека, и некоторыми судами была возмущена. Я нашла сороколетнюю судью. Пришла на первый процесс (ужасно неправильно судит), на второй, третий. "Я хочу понять, - сказала я удивленной помощнице судьи, почему и как рождается приговор?" Я спорила по трем процессам. А судья мне сказала, что только десять лет можно быть судьей, дальше сердце черствеет.
      Она же мне сказала: "Помните: от сумы и от тюрьмы не зарекайся". Это правда. Вы вышли из дома, все было прекрасно, но дом сгорел. Все надо начинать с начала. Сума. Дальше: ехал по улице прекрасный человек, задавил пусть пьяного, но задавил. Все - тюрьма. И вот когда я играла судью, я хотела, чтобы люди поверили, что я способна или имею право судить человека.
      - Что за допотопный метод? Ведь есть же воображение актера, другие приемы... Чтобы играть проститутку, вовсе необязательно ходить в публичный дом. Или как?
      - Станиславский говорил, что если у талантливого человека отличное воображение, то, не будучи проституткой, ему легко представить, как она вела бы себя в предлагаемых обстоятельствах. Он был прав. А мне этого было мало. Вот мало (очень твердо). Я бы, конечно, не пошла в публичный дом, ибо я умею наблюдать. Слышали такое выражение "б-ь по-монастырски"? К нам однажды пришла в театр такая: белый воротничок, почти школьное форменное платье... Знаете, у меня такой зоркий глаз. Такая интуиция, с которой мне трудно жить. Я, к сожалению, не обманываюсь. Я хочу обмануться (очень твердо), но... Я начинаю наблюдать, как она разговаривает с мужчинами, как она смотрит, чем завлекает.
      А было такое - сказала Сереже, что не готова сниматься в сцене, когда у меня отнимают сына (речь идет о картине "Помни имя свое". - М.Р.), и я не могла это представить. И тогда я нашла сторожа в концлагере, где мы снимали, и он мне открыл какой-то барак, где были свалены горы детских башмачков. И всю ночь (плачет)... всю ночь я рассматривала детскую обувь: стоптанную, с запекшейся кровью, новенькую. Башмачки из всех стран. Я старалась угадать, кому принадлежали ботиночки - мальчику, девочке, сколько им было лет и сколько они пробыли в концлагере до своей гибели... Наутро, когда я услышала по мегафону: "В барак, на съемку", я сказала: "Сегодня я могу сниматься, я сыграю, как у меня отнимали сына"...
      - А куда в таком случае вы ездили наблюдать английскую королеву?
      - Вот здесь, когда я все о ней прочла, включилась мое воображение, моя интуиция. Я все время искала субъективную правду и хотела понять: а как бы я вела себя в этой ситуации? Я искала общее в наших судьбах. У нее было горькое детство (Тауэр, казнь матери), у меня - тоже невеселое, хотя казни матери я не видела. Я нашла много смыканий. Я так много захотела сказать людям...
      Она была великая королева, но глубоко несчастная женщина. И вот пока я не почувствовала ее боли (почти плачет), я не могла играть и репетировать. Андрей Попов говорил: "Людмила, с тобой нельзя репетировать. Вечером спектакль. Надо беречь силы, как бережет их Зельдин. А ты так подлинно существуешь, что и я вынужден затрачиваться, а ведь мне вечером на сцену выходить".
      - А у вас остаются силы?
      - А как же, а как же. Я не знаю только, где я их достаю. Я утром встаю, пока раскачаюсь, пока сделаю свою гимнастику. Я же в балетной школе до пятнадцати лет училась, у меня хореографический станок: сначала так, потом на приседаниях (больше всего потрясает нога, которая под прямым углом резко взлетает к голове). Двадцать минут мне хватает, чтобы я стала мокрой, затем душ, не горячий, прохладный. Выпила кофе - и побежала. Вот мое утро.
      - Вы можете себе представить, как чувствует себя журналист, которому вы говорите: "Но о белых пятнах в жизни я говорить не буду"?
      - Но вы тоже должны меня понять. Если бы это была исповедь... (А я пишу исповедь о моих взаимоотношениях с партнерами, о том, что я вижу, как бывает больно.) При том, что люди меня считают счастливой. (Быстро, почти без пауз.) А я и есть счастливая - у меня замечательный муж, сыночек хороший, у меня были прекрасные мама и папа... Но дело в том, что я не люблю исповедальных интервью. Это все равно, как я ненавижу женщин, которые рассказывают о своей близости с мужчинами. Я презираю их. У меня есть мой кусок галактики. На земле мне будет полагаться всего полтора метра. А там (палец вверх) у меня никто не отнимает кусок моей галактики. И вот ей (переходит на шепот) я буду шептать и говорить про себя. Потому я пишу, ни для кого, и никому не отдам, и сожгу рукопись в конце концов.
      - Но ведь исповедь предполагает раскаяние в грехе. А они, как и у каждого человека, есть и у вас.
      - Да, как у каждого. Нет греха перед мужем, но столько цинизма кругом, что мне не поверят. Но я гордая и не могла допустить, чтобы за его спиной смеялись. Я помню, как наш артист Сошальский однажды сказал: "Ты не изменяешь своему Сереже. Тебе некого будет вспомнить перед смертью". - "Почему? Я буду Сережу вспоминать". Он махнул рукой и пошел. Моя вспышка, я закричала на мужа - это грех. Но мое достоинство заключается в том, как он говорит, что я тут же прошу прощения.
      - Ваша профессия, вернее, ее природа - греховна. Артисты наблюдают друг друга из кулис, ревниво следят друг за другом. Это такое рождает в их душах...
      - Когда мне было одиннадцать лет, я прибежала к маме зареванная: "У Тани новое платье, а я хожу вся штопаная-перештопаная". Вот тогда (качает головой) моя мамочка впервые в жизни ударила меня по щеке, вот так. (Удар рукой наотмашь рассекает воздух. Слезы.) "Ты не радовалась, что ей купили новое платье, ты (резкое ударение на "ты"). Ты плачешь, значит, ты дрянь".
      - И с тех пор вы ни разу не испытали подобного чувства к коллегам?
      - Если вы напишете, как я скажу, - "нет" - циники не поверят. Я не понимаю, что такое белая или черная зависть. Я могу сказать (с восторгом): "Как она сыграла эту сцену!" Я буду смотреть ее семь, десять раз, чтобы понять, "как". Восемнадцать раз я сидела возле дирижера и смотрела, как играет Доброжанская. Сейчас почему-то никто из молодых не ходит смотреть старших коллег.
      Иногда мне говорили: "Это не твоя роль. Тебе дали несчастную женщину в спектакле "Орфей спускается в ад", а ты такая благополучная". Значит, если я кажусь благополучной, это счастье. Слава Богу, что они так думают. И поэтому я хочу, чтобы во мне осталось то, что я не хочу отдать людям. Ведь в жизни каждого человека, и в моей тоже, есть не только радость.