– Трактир внизу, в подвале, – проговорила она сквозь стучащие зубы.
Они спустились по освещенной факелами крутой лестнице в большое подвальное помещение с грубыми столами и скамьями. За одним расположились несколько школяров, за другим мирно беседовали два горожанина. Кроме краснощекой владелицы Алтеи, в харчевне больше никого не было.
– Что, миледи, дождик застал? – благодушно спросила та, окинув Хью любопытным взглядом. – Тогда вам надо поскорее согреться, иначе не миновать простуды, а там, не дай Бог, и чахотки! И зачем вы только вышли в такую дрянную погоду? Знатная девушка не должна поступать опрометчиво!
– Радостно встретить человека, который мыслит не столько глубоко, сколько здраво! – заметил Хью, пальцами зачесывая назад мокрые волосы. – Впрочем, в насквозь промокшей девушке есть свое неповторимое очарование.
Щеки Алтеи от смущения стали еще краснее, а Филиппа прикусила губу, думая: «Этот Хью Уэксфорд боек на язык». Она не ошиблась, когда решила, что он красив. Должно быть, он вполне во вкусе Алтеи с этой гривой белокурых волос и заразительной улыбкой. Но сама она не из таких, ей больше по душе люди думающие, которым он только что так небрежно вынес приговор. Она предпочитает торжество разума над инстинктами, а не наоборот!
Алтея быстро вернулась с масляным светильником, кувшином кларета и двумя видавшими виды латунными кубками. От себя она добавила небольшую жаровню с тлеющим углем, которую пристроила на полу поближе к промокшим ногам Филиппы. Та благодарно улыбнулась ей.
– Похоже, вы давно знакомы, – заметил Хью, наполняя кубки. – Вы что же, часто здесь бываете? Никогда не видел, чтобы птица такого полета залетала в подобные места, не говоря уже о том, чтобы торчать в них безвылазно.
– Студенческие вечеринки нередко заканчиваются в тавернах и кабаках, – ответила Филиппа, пожав плечами. – Таков обычай что здесь, что в Париже. Поначалу это меня несколько смущало, но потом я решила, что в этом и состоит вся прелесть университетской жизни. Она чужда условностей.
– Я уже понял, что условности вам не по душе, – хмыкнул Хью.
Его многозначительная усмешка заставила девушку вскинуть подбородок.
– Конечно, презрение к условностям не столь волнующе, как, скажем, темные делишки, но у каждого свои предпочтения!
Хью поднес кубок к губам и устремил на нее внимательный взгляд поверх иззубренного края. В тусклом янтарном свете лампы глаза его, казалось, слегка мерцали. Их глубина заставила Филиппу вспомнить о дорогом стекле, которое дядюшка Лотульф заказал для своего кабинета. Ребенком она любила сидеть на подоконнике и следить за оживленной жизнью улицы сквозь толстое пузырчатое светло-зеленое стекло. Казалось, она смотрит на подводный мир, полный самых разных созданий и ничуть не похожий на обитель старого книжника, тихую гавань, где оказались они с сестрой. Там, в этом светло-зеленом мире, дети кричали и прыгали в свое удовольствие, и хотя им приходилось зарабатывать себе на жизнь тяжким трудом, они брали свое в шумных играх. И они смеялись, смеялись по любому поводу, сколько душе угодно…
– Что случилось?
Девушка опомнилась и отвела взгляд, краем глаза заметив в ухе Хью очень странную серьгу: не подвеску, а плоское золотое колечко с языческим орнаментом. Филиппе приходилось видеть нечто подобное только у чернокожих, но никак не у людей своего круга. Заметила она и еще кое-что. На носу у Хью, у самой переносицы, виднелась красная припухлость.
– Это моя работа? – ужаснулась она. – Мне страшно жаль!
– Не говорите ерунды! Это был чуть ли не единственный разумный ваш поступок в том переулке.
– Но если нос сломан…
– Вы себе льстите. Чтобы сломать нос, нужен удар посильнее. Вам просто посчастливилось попасть по перелому, которым я обязан Грэхему Фоксу. Мы тогда изрядно поколотили друг друга.
– Как, разве вы не дружили?
Филиппа, наконец, отведала кларета и нашла, что на сей раз он против обыкновения не разбавлен.
– Мы дружили, просто не сошлись во мнениях. Это касалось моей сестры. Драка помогла нам прийти к соглашению.
– А просто поговорить вы не могли?
– Вот и видно, что вы не знаете мужчин, – заметил Хью, заставив девушку встопорщить перышки.
– Вы очень ошибаетесь! Меня всю жизнь окружают одни мужчины.
– Школяры и магистры? Их вы называете мужчинами? Это все равно, что назвать мерина жеребцом! Они и сами понятия не имеют, что такое быть мужчиной.
– И что же это такое? Готовность пускать в ход кулаки при первом удобном случае?
– Именно так, если опасность угрожает человеку, который дорог мне или моей стране.
– Или если при этом хорошо заплатят, – добавила Филиппа ехидно.
Хью снова глянул на нее поверх края кубка. Он больше не улыбался.
– Может, все-таки стоит прочесть письмо лорда Ричарда?
Ах да, письмо! Она достала свиток пергамента и с минуту разглядывала громадную печать с изображением человека на троне – очевидно, короля Генриха. Убедившись, что письмо действительно адресовано ей, девушка сломала печать, вытянула шнурок и с хрустом развернула пергамент.
Глава 3
Опершись локтями на изрезанную столешницу, Хью потягивал вино и смотрел на погруженную в чтение Филиппу. При этом он размышлял о том, как она отреагирует, узнав, по какой причине удостоилась внимания юстициария, и какое будущее тот ей уготовил. Впрочем, лорд Ричард мог счесть эту информацию чересчур деликатной, чтобы доверить ее листу пергамента, и рассчитывал, что Хью сам доведет до сведения Филиппы всю подоплеку этой истории.
Выяснить это предстояло очень скоро.
Филиппа читала, сосредоточенно сдвинув брови, отчего между этими широко распахнутыми черными крыльями пролегла тонкая морщинка. Серьезное выражение ее лица ни мало не гармонировало с тонкими чертами и небрежно переброшенными на грудь косами, иссиня-черными, как вороново крыло. Хью скользнул взглядом по аккуратной дорожке пробора, задержался на выбившемся локоне, все еще влажном и потому трогательно прилипшем к щеке. Ощутив его взгляд, девушка машинально заложила локон за ухо.
– А ведь и в самом деле… – вдруг сказала она, не скрывая удивления. – Лорд Ричард хочет, чтобы я была шпионом короля!
Хью подавил улыбку. При всем своем изрядном образовании и недюжинном уме, она выглядела по-детски простодушной из-за удивленного выражения огромных глаз. Сама она, конечно, понятия об этом не имела и считала, что знает жизнь. На ее поведении, несомненно, сказалось многолетнее затворничество в доме каноника Лотульфа, а потом в стенах учебного заведения, хотя, услышав это, она наверняка пришла бы в негодование. По мнению Хью, Филиппа де Пари не подходила для миссии, которую ей намерен был поручить королевский юстициарий, но он не собирался оспаривать мнение лорда Ричарда, второго человека в Англии после короля. Пятнадцать лет военной службы научили его беспрекословно повиноваться даже тем приказам, от которых он был не в восторге.
– Как много вам известно о планах лорда Ричарда относительно меня? – спросила девушка.
Чтобы выиграть время, Хью сделал еще глоток чересчур сладкого на его вкус вина.
– Смотря, что сказано о них в письме.
– Только то, что он посылает вас за мной для аудиенции в Вестминстере, где разговор пойдет о деле величайшей важности, и что мне предстоит некая тайная миссия.
Значит, ему придется самому посвятить ее в детали.
– Лорд Ричард не принуждает меня соглашаться даже на поездку с вами в Вестминстер. Так он пишет, и я весьма этому рада. С чего бы мне срываться с места и пускаться в путь с таким…
Она отвела взгляд, чтобы скрыть… неприязнь? Страх?
– С таким, как я, – холодно подсказал Хью.
– Вот именно. Очевидно, лорд Ричард заранее угадал нелестный характер моих мыслей, потому что в письме говорится в основном о вас.
– Обо мне?!
– Поскольку предполагается, что мы проведем вместе два дня, он взял на себя труд заверить меня в вашей порядочности и самом благородном происхождении.
Предполагается, что им придется работать в паре, мысленно уточнил Хью, но решил оставить это при себе до Вестминстера.
– И что его милость изволил рассказать обо мне?
– Ничего, что помогло бы забыть лезвие у горла и угрозу лишить меня чести, – мрачно ответила девушка.
– Мы уже обсуждали, что я всего лишь…
– Всего лишь испытывали меня на прочность. – Она окинула его испепеляющим взглядом и подняла кубок. – То-то обрадовался бы лорд Ричард, узнай он, до чего ваши действия шли вразрез с портретом благородного рыцаря, который он мне нарисовал!
– Не могу поверить, что в его глазах я – благородный рыцарь.
– Тем не менее, он пишет… – Филиппа сверилась с письмом, – пишет, что вы принадлежите к одному из самых знатных семейств в Англии и что Уильям Уэксфорд, ваш отец, воспитал вас в лучших традициях рыцарства.
– Очевидно, он где-то недоглядел.
Филиппа окинула взглядом его растрепанные волосы, небритый подбородок, непритязательный наряд и серьгу в ухе.
– И все же лорд Ричард высоко ценит вас. Вот послушайте: «Уже в двенадцать лет Хью Уэксфорд славился техникой владения мечом. В восемнадцать он был посвящен в рыцарство и провел пятнадцать лет в разного рода битвах. Для многих он и по сей день живая легенда».
Сам того, не замечая, Хью сжал почти бесполезной правой рукой ножку кубка, как тысячи раз сжимал ею рукоять меча. Меча, который был ему теперь ни к чему.
– «Сэр Хью явился ко мне два года назад с рекомендательным письмом Ричарда де Клера, графа Чепстоу, известного как Ричард Крепкий Лук, под началом которого воевал на ирландской земле. В битве за Дублин его правая рука была искалечена ударом меча и стала бесполезна в бою. Граф Чепстоу, однако, счел, что человек столь доблестный и сильный духом может послужить отчизне как-то иначе – например, в моем ведомстве. Я был с ним полностью согласен, и мнение мое не изменилось, по сей день». – Филиппа вернула письмо в сумку и покосилась на руку с кубком. – Я думала, вы воевали в дальних странах.
– Я воевал там, где больше платили. Три года назад самым щедрым был Ричард Крепкий Лук, которому взбрело в голову снова усадить на трон ссыльного короля Лейнстера и взять в жены его дочь ради земель, которые когда-нибудь перейдут к нему по праву наследования. Этот замысел удался с помощью наемников, среди которых был и я, но в самом скором времени король Генрих завладел этим лакомым кусочком ирландской земли, а новоиспеченного короля сделал своим вассалом. Я знал, что этим кончится.
– Но все равно ввязались в эту войну ради денег, не так ли?
Хью стерпел ехидный тон, поскольку это была чистая правда.
– Поговорим позже, – сказал он спокойно, – когда вы поближе столкнетесь с жизнью.
Филиппа опустила глаза на свой кубок и задумалась. Топкая морщинка между ее бровями залегла вновь.
– Кто посвятил вас в рыцари, сюзерен отца?
– Да, но мне пришлось присягнуть на верность и самому отцу. Так он надеялся удержать меня в Уэксфорде, пока я не стану образцовым рыцарем. Но не слишком ли вы любопытны?
– Скорее любознательна, как каждый школяр. Итак, вы нарушили данную отцу клятву и стали наемником?
– На другой же день я покинул Уэксфорд и больше там не бывал.
– Вы что же, порвали все связи с семьей?
– Только с отцом. Мать умерла вторыми родами. Джоанна жила в то время в Лондоне, иначе я бы остался.
– Да, но… как же право наследования?
– Уэксфорд принадлежит не моему отцу, а его сюзерену и достался бы мне разве что волею случая.
– И все же нарушить клятву рыцарской верности…
– В жизни каждого мужчины рано или поздно бывает момент, когда ему приходится решать, как он намерен жить дальше: по указке других или по собственному разумению. Свобода дорого достается, но превыше ее нет ничего. Кому и понять это, как не вам, миледи. Ведь вы предпочли проторить тропу в край, где почти не ступала еще нога женщины.
– Да, я вас понимаю, – тихо произнесла Филиппа и подняла на него свои большие глаза.
Наступила напряженная тишина, которая была вскоре прервана криками, донесшимися с лестницы. В трактир, с порога требуя вина, ворвалась большая группа школяров, уже и без того хорошо подвыпивших. Едва разместившись за соседним столом, они застучали кулаками, подгоняя трактирщицу.
– Я не поеду с вами в Вестминстер, – сказала Филиппа, повышая голос, чтобы перекричать шумных соседей. – Передайте лорду Ричарду, что я высоко ценю его доверие, но…
– Продолжим разговор в другом месте, – перебил Хью.
– Говорить больше не о чем! Я приняла решение.
Хью получил приказ не возвращаться без Филиппы де Пари. Он положил на стол плату и поднялся.
– Вы снимаете несколько комнат, верно? На Кибальд-Стрит?
– Все-то вы знаете, – с неудовольствием заметила девушка, вставая.
Она даже не догадывалась, сколько всего ему известно. Хью набросил плащ на ее плечи, казавшиеся особенно хрупкими в сравнении с его сильными ладонями.
– Надеюсь, вы не ожидаете, приглашения ко мне домой?
– Но проводить-то вас можно? – мягко осведомился он. – Что бы вы обо мне ни думали, я никогда еще не вламывался в девичьи комнаты. После того, что случилось в том переулке, вы вряд ли мне поверите, и все же это так. Меня не нужно опасаться.
Филиппа отвела взгляд, поправляя плащ.
Дождь кончился, даже тучи успели разойтись. Улицы были теперь щедро залиты лунным светом, воздух так чист и свеж, как бывает только после летнего ливня. Это мог быть идеальный вечер для долгой прогулки, не превратись дороги в реки жидкой грязи.
– Всем известно, – начал Хью, убедившись, что вокруг нет любопытных ушей, – что два года назад королева Элеонора покинула Англию и своего супруга. Вы наверняка знаете, что было тому причиной: король уж слишком афишировал свой роман с Розамундой Клиффорд. Сейчас королева с дочерью, Марией де Шампань, проживает в своем фамильном дворце в Пуатье вместе с многочисленными придворными. Французская аристократия смешалась там с философами, поэтами и менестрелями.
– О да, я много наслышана о нравах Пуатье, – сказала Филиппа, тщетно стараясь уберечь одежду и обувь от вездесущей грязи. – Королева с дочерью создали свод манер, применимых к любовной связи мужчины и женщины. Он называется «Куртуазная любовь» и служит учебником изысканности и галантности.
– А вам известно, что там изложены довольно смелые идеи? Например, любовная связь законна при любых обстоятельствах, ибо кто посмеет оспаривать полет стрелы Амура? Зато брак душит истинную любовь, поэтому нет ничего достойнее, чем соблазнить чужого мужа или жену. Обольщение возводится в ранг искусства…
– Разумеется, мне все это известно! – Хью удивленно запнулся, и Филиппа засмеялась. – Уж не хотите ли вы меня шокировать? Я всю свою жизнь изучаю самые смелые идеи самых просвещенных умов всех времен, и они меня ничуть не пугают, скорее вдохновляют.
Хью не успел ответить: он услышал в ближайшем переулке звук частого дыхания и сделал своей спутнице предостерегающий жест. Девушка открыла рот для вопроса, но он приложил палец к губам, требуя полной тишины. Однако когда он попытался схватиться за ятаган, того не оказалось у пояса. Тогда он откинул полу плаща Филиппы и выхватил оружие из ножен. Она замерла, повинуясь нетерпеливому жесту.
Хью приблизился к углу переулка, помедлил – и бросился туда, держа ятаган наготове.
Его приветствовал испуганный женский возглас, потом смех. Чуть впереди, у стены, можно было видеть белые в лунном свете женские ноги, скрещенные на мужской пояснице. Растрепанная блондинка насмешливо смотрела на непрошеного гостя поверх плеча в темном одеянии и своих обнаженных рук, обвивающих шею мужчины. Выше виднелась тонзура клирика. Не ведая о вторжении, любитель плотских утех продолжал ритмично двигать бедрами. Хью запоздало опустил ятаган.
– Эй, красавчик! – окликнула его потаскушка и призывно повела языком вдоль яркой верхней губы. – Если немного подождешь, я к твоим услугам всего за три пенни.
– Проваливай! – пропыхтел клирик через плечо.
– С радостью, – усмехнулся Хью. – Прости, дружище, что помешал.
– Два пенни, красавчик! Что-то мне говорит, что я не пожалею.
– Я тоже… не пожалел бы, если бы не спешил так.
– Жаль! А то, может, передумаешь… – начала блондинка, но умолкла и перевела взгляд на что-то за спиной Хью.
Оглянувшись, он увидел в переулке Филиппу, холодно смотревшую на занятую делом парочку. Должно быть, ей было не впервой лицезреть подобные сцены, раз уж она в одиночку бродила по городу по ночам.
– Ах, вот куда ты спешишь, красавчик! Что ж, удачи!
С этими словами потаскушка крепче обняла клирика и запечатлела на его губах поцелуй притворной страсти. Хью огляделся. Филиппы в переулке уже не было, она шла по улице немного впереди. Повернувшись к Хью, как ни в чем не бывало, девушка протянула ему ножны.
– Забирайте и это. Завтра у меня весь бок будет в синяках от такой тяжести.
– Жаль, что вам пришлось увидеть эту сцену… – начал Хью.
– В переулках по ночам чего только не увидишь, – перебила девушка с несколько деланным равнодушием. – Как-то мне пришлось наткнуться на магистра с двумя шлюхами сразу.
– Хм…
– Но это не значит, что я выискиваю такие зрелища!
– Нет? Похвально.
Несколько минут они шли в неловком молчании, потом Филиппе, должно быть, пришло в голову переменить тему.
– А вы слыхали о «любовных судах» при дворе королевы Элеоноры? Любовники в масках предстают перед советом фрейлин и излагают свои претензии друг к другу. Их защитники обсуждают существо дела, совет выносит вердикт, а королева его утверждает. Не правда ли, это чудесно?
– Вы серьезно? – Хью расхохотался. – Да ведь ничего не может быть глупее!
– А чем, по-вашему, любовные проблемы отличаются от любых других? Почему их нельзя представить на суд?
Хью помедлил, прежде чем ответить, и напомнил себе, что перед ним создание неискушенное, почти наверняка девственница. Он не знал, какой тон взять. С одной стороны, под заносчивостью интеллектуалки крылась детская наивность, с другой – Филиппа не моргнула глазом, наткнувшись на совокуплявшуюся пару.
– Процедура суда – признак цивилизованного общества, а в том, что происходит между мужчиной и женщиной в постели, нет ничего цивилизованного. В этом мы есть и будем на уровне диких зверей.
– Я говорю о сердечных делах, а не о постельных!
– Страсть начинается с вожделения и остается примитивной, даже поднявшись до уровня любви.
– То есть веление плоти, всегда опережает веление сердца и души, а духовная близость вырастает из низменной страсти?
Хью вновь не удержался от смеха.
– «Духовную близость» выдумали дамочки из Пуатье. Им не по зубам настоящий мужчина, они предпочитают существо бесполое. Чем меньше в мужчине мужского, тем легче им помыкать.
– Ну, знаете ли, Хью Уэксфорд!
– Я видел, что делает с мужчинами ваша «куртуазная любовь». Это марионетки в остроносых туфлях и с пышными рукавами, придворные дамы дергают их за веревочки по своей прихоти. Вместо соколиной охоты, игры в кости и хорошего поединка они заняты сочинением слащавых любовных поэм, в которых соловей непременно хлопается в обморок от аромата розы!
– Так вы бывали при дворе в Пуатье?
– Провел там три месяца полтора года назад. Если бы вы оказались на «любовном суде», то поначалу нашли бы его забавным, но потом…
– Полтора года назад… – Филиппа сделала гримаску, обходя особенно грязную лужу. – В то время вы уже служили у лорда Ричарда. И он отпустил вас на целых три месяца?.. О Боже! – Она остановилась как вкопанная. – Он сам послал вас туда! Вы шпионили… за королевой!
Хью помедлил с ответом, снова откупоривая флягу. Ему пришлось запрокинуть голову, выливая в рот последние капли вина.
– Дались вам эти слова: «шпион» и «шпионить»!
– Но вы не станете отрицать, что за этим стоял сам король Генрих? Когда муж отдает приказ шпионить за женой!..
– Брошенный муж, – невозмутимо поправил Хью. – Когда он в Ирландии был занят отчуждением земель Крепкого Лука, до него дошли кое-какие неприятные слухи.
– Слухи? – переспросила девушка, чуть запоздало, изображая удивление.
– Именно так. Слухи, что Пуатье стал оплотом мятежа и что во главе заговора стоит его супруга. Не слышали?
– Откуда? – На сей раз это прозвучало весьма убедительно.
– Ну, не знаю. – Хью снова был отчасти восхищен, отчасти раздосадован умением Филиппы лгать не моргнув глазом и подумал, что ошибся на ее счет: она была прирожденной шпионкой. – Говорили, что три старших сына – Генрих, Ричард и Джеффри – заодно с матерью.
– Как грустно, когда нет согласия между отцом и детьми!
– Нелегко иметь отцом человека могущественного и честолюбивого, – мрачно заметил Хью. – Его планы на будущее могут не совпасть с вашими.
– Что ж, вам виднее.
Чего ради бередить старые раны ей в угоду? Все это было так давно, что потеряло значение.
– Кроме сыновей Генриха, называли шотландского короля Вильгельма, графа Фландрии Филиппа, некоторых баронов Британии, Аквитании и Анжу и даже французского короля Людовика.
– Неужели?
– Так вот, – продолжал Хью невозмутимо, – если королева, в самом деле, готовит заговор с целью захвата трона, мне ничего об этом не известно. Это женщина удивительного ума, и ей под силу так все засекретить, что не докопаешься.
Он сильно подозревал, что его миссия в Пуатье провалилась из-за недостатка опыта, поскольку другим людям лорда Ричарда повезло несколько больше.
– Но ведь это ничем не подкрепленные слухи… – сказала Филиппа с ноткой тревоги в голосе.
– Что ставит короля Генриха в затруднительное положение. Он не может сделать первый ход против своих близких, пока не имеет убедительных доказательств их коварных замыслов. Он сам открыто изменил жене – пусть только на любовном фронте, однако это снискало ей всеобщее сочувствие. Необоснованное обвинение королевы окончательно его очернит.
– И я потребовалась лорду Ричарду в связи со всем этим… – медленно произнесла Филиппа после минуты тяжелого молчания.
– Король Генрих сейчас в Нормандии. Недавно к нему тайком явился граф Тулузский с известием, что переворот не за горами. Необходимо как можно скорее собрать доказательства. Думаю, это будет возложено на вас, но понятия не имею, каким образом.
Филиппа остановилась перед зданием с плотно закрытыми ставнями и деревянным сапогом над дверью. Хью нашел занятным, что дочь барона снимает жилье у сапожника.
– Должна сказать, что этот разговор ничего не изменил. Я и не подумаю ехать с вами в Вестминстер. Единственное, что осталось неясным и возбуждает любопытство, это почему именно я? Допустим, королевский юстициарий от кого-то обо мне наслышан. Это еще не причина вербовать меня. А если я на стороне королевы?
– Это возможно, но неверно, – усмехнулся Хью.
– Вам-то откуда знать? – Филиппа с вызовом скрестила руки на груди.
– Да вот уж знаю. По долгу службы мне пришлось перехватывать письма некой особы и знакомить лорда Ричарда с их содержанием.
– Какой еще особы? – спросила девушка, бледнея.
– Особы, подозреваемой в злом умысле против нашего короля. Это некий Лотульф де Бове, каноник собора Парижской Богоматери и исповедник благочестивого короля Людовика.
– Как, вы читали письма дядюшки Лотульфа?
– Юный служитель церкви, которому он доверял их доставку, оказался падок на серебро, и мне не составило труда…
– Все письма?
– Увы, миледи, все до одного за последние два года. Копии, разумеется. Оригиналы были отосланы вам.
Филиппа в очередной раз сдвинула брови, напряженно размышляя.
– Но когда я получала письма, печать была в целости…
– Существуют способы, – хмыкнул Хью.
– Ах, способы! – Девушка отвернулась и сжала виски дрожащими пальцами. – Значит, вам известно, что…
– Что это ваш дядя Лотульф первым заподозрил заговор? Должен заметить, с его стороны было неразумно доверять бумаге столь важные сведения. Что касается его отзывов о короле Генрихе, они могут привести его на плаху. Постойте, как он назвал нашего монарха… ах да! Гнусным распутником, подлым убийцей, пособником Люцифера. Зато своего ненаглядного Людовика возвел, чуть ли не в ранг святого. Ну что? Все верно?
– А если и так? – прошептала Филиппа, дрожа всем телом. – Отец Лотульф – подданный Франции и короля Людовика, и наказать его у вас руки коротки! – Взгляд ее метнулся к ятагану. – Или…?
– Я не наемный убийца, миледи. – Прежде чем она успела осознать это, Хью продолжал: – Но за такими далеко ходить не надо. Нашему ведомству случается обращаться к людям, которым нравится убивать. За деньги они охотно прирежут собственную бабушку. Поверьте, их меньше всего занимает, кто чей подданный.
– Боже милостивый!
Теперь Филиппа выглядела совсем юной и насмерть перепуганной. Все лучшее в натуре Хью толкало привлечь ее к себе и заверить, что ничего подобного у лорда Ричарда и в мыслях нет (чего он не знал наверняка), но долг повелевал невозмутимо смотреть, как она ломает руки. Приказ был ясен: во вторник утром явиться в Вестминстер с Филиппой де Пари. Окажись она более сговорчивой, до угроз бы вообще не дошло.
Так он говорил себе, стараясь подавить неуместное сочувствие.
– Мы перехватываем и ваши письма к дяде. Из них известно, что вы симпатизируете не королеве, а королю. В одном из последних вы писали, что за семь лет, проведенных в Оксфорде, стали больше англичанкой в душе, чем француженкой. Вы честно старались отговорить своего дядю от участия в заговоре, но он и теперь упорствует в своих заблуждениях. Вы под стать друг другу – оба упрямцы.
– Он добрый человек, – сказала Филиппа, обращая к Хью полные слез глаза. – Когда-то он взял нас с сестрой под свою опеку. Нам тогда было по четыре года, и до того дня он нас ни разу в жизни не видел…
– Миледи, – начал Хью, отстраняясь от двери и делая шаг к ней.
Вместо того чтобы отпрянуть, как он ожидал, она положила руку ему на грудь. Это было легкое, почти неосязаемое прикосновение, но он ощутил его всем существом, словно своей маленькой рукой девушка сжала его сердце.
– Он взял нас к себе и воспитал, – говорила Филиппа. – Я долгие годы думала, что из добрых чувств к нашему отцу, но перед отъездом в Оксфорд узнала правду.
– Миледи… – снова повторил Хью, накрывая ее руку своей.
– Оказывается, поначалу он не хотел брать на себя такую обузу и предложил отцу отправить нас в монастырскую школу, но когда увидел, как мы плачем в объятиях друг друга, в нем все перевернулось. Он сказал, что в тот же миг полюбил нас, как родных. И в самом деле, он относился к нам не как опекун, а как отец – насколько умел. Он никогда и ни в чем не стеснял нас.
– Миледи! Выслушайте меня!
– Дядюшка может ошибаться насчет короля Генриха, – продолжала Филиппа упрямо, – но только потому, что предан Людовику. Поверьте, хоть он и упрям, сердце у него доброе и открытое. Убив его, вы убьете меня!
Глаза ее увлажнились, и частые слезы покатились по матово-бледным щекам. При этом взгляд ее оставался прикованным к лицу Хью, отчего тому вдруг перестало хватать воздуха.
– Никто не собирается причинять вред вашему дяде!
– Правда?
Он осторожно отер мокрые щеки девушки. Они были теплыми и удивительно нежными, а слезы – горячими. Он с удивлением услышал собственный голос:
– Зачем нам это? Он всего лишь скромный служитель Божий, а не заговорщик. Я думаю, не придется… ну, вы понимаете…
«Слезы лжеца стоят недорого, не позволяй им тронуть твое сердце», – вдруг вспомнилось ему. Он устыдился своей слабости. Умная головка Филиппы легко домыслила то, что он не решился выразить в словах. Ее глаза, и без того громадные, расширились и нашли взглядом ятаган.
– Значит, если я буду сговорчивой, вам не придется лишать жизни дядюшку Лотульфа? – прямо спросила она, отступая.
– Скажем так: если вы не будете сговорчивой, я не смогу гарантировать его безопасность, но если вы пойдете навстречу пожеланиям лорда Ричарда и отправитесь со мной в Вестминстер, не будет нужды применять к вашему дяде строгие меры за его вольнодумство. В конце концов, он беззащитный старик, а мы не так уж жестоки…
– Как мило с вашей стороны утверждать, что, вы не так уж жестоки, сразу после угрозы прикончить этого беззащитного старика!
Филиппа повернулась к Хью спиной, и он едва удержался от крепкого словца, снова подумав, насколько легче сражаться с толпой кровожадных янычар.
– Вот, значит, как, – сказала девушка угрюмо. – Я не захотела ехать с вами, но вы все же принудили меня к этому шантажом. Что ж, придется предстать перед юстициарием Англии, хоть я и не понимаю зачем!
– Пока что от вас требуется только явиться к нему. Если вам не понравятся планы лорда Ричарда на ваш счет, вы ответите отказом и вернетесь к прежней жизни. В этом случае вашему дяде ничего не будет угрожать. Однако может статься, мы убедим вас в своей правоте… – Филиппа повернулась к нему, и он поспешно продолжал: – В конце концов, это священное право короля – оставаться на троне! Да и вам пойдет на пользу немного пожить в реальном мире.
– По-вашему, я от него полностью оторвана?
– Целиком и полностью, – подтвердил Хью со смешком. – Занятно было бы посмотреть, каково вам придется, когда кругом будут обыкновенные люди, а не кроткие клирики и школяры.
– Это вызов, сэр Хью?
– Почему бы и нет? – Он улыбнулся шире, подумав, как легко подзадорить человека, дернув за нужную веревочку. – А теперь я вас покидаю. Выспитесь – впереди долгий путь. Я буду здесь еще до рассвета.
– Где вы остановились? В таверне у восточных ворот?
