И все же в этот зимний день, сидя за маленьким неудобным столиком, она упорно писала, стараясь сконцентрироваться на своей работе и не отвлекаться на доносившиеся со стороны замка Блэкберн звуки сражения.

Отложив перо, она приложила руки к мешочку с горячей золой, прикрепленному на поясе, согревая пальцы, и почувствовала, как приятное тепло поднимается по закоченевшим рукам к груди. Ей вспомнилось другое тепло, там, на предрассветном берегу реки, которое завладело тогда всем ее существом, пожирало ее огненными языками страсти.

Мартина подумала о Торне. Она не видела его уже три месяца, и его образ — голос, небесно-голубые глаза, улыбка и ямочки на щеках — неотступно преследовал ее.

Она спрятала лицо в ладонях и закрыла глаза. Интересно, Торн тоже там, среди воинов, осаждающих замок Блэкберн? Конечно, он должен быть среди них. Когда Невилль вернулся в Суссекс в канун праздника всех вятых во главе войска дикарей-наемников из Уэльса и захватил Блэкберн, объявив его своей законной вотчиной, Оливье созвал всех вассалов и тех, кто присягнул им на верность, чтобы изгнать Невилля оттуда и наказать. И, будучи самым опытным воином барона Годфри, Торн наверняка сейчас находится на переднем крае сражения. По словам брата Мэтью, он командует лучниками.

Осада замка шла уже несколько недель. Слабо разбираясь в реалиях войны, Мартина тревожно прислушивалась К отчетливо доносившимся в морозном воздухе звукам битвы — ржанию лошадей, звукам труб и барабанов, яростным крикам командиров и воплям раненых. Однажды Мартина услышала жуткие крики множества голосов и поежилась от охватившего ее страха. Вскоре после этого в монастырь на трех повозках привезли раненых людей лорда Оливье, которые, стеная от боли, рассказывали, что уэльсцы Невилля сбросили на атакующих град горящих кувшинов со смолой.

Брат Поль с помощниками ухаживали за ранеными, размещенными в монастырском лазарете. Мартина хорошо умела врачевать раны и знала об этом больше, чем монастырский лекарь, область познаний которого распространялась в основном на обычные, мирные болезни. Она неоднократно предлагала свою помощь, но каждый раз получала решительный отказ, потому что ей просто было запрещено заходить в ту часть монастыря, где находился лазарет. Брат Поль советовал ей лишь молиться за облегчение участи раненых солдат.

Несмолкаемый шум битвы время от времени прерывался другими, гулкими, загадочными звуками. Эти повторяющиеся тяжелые удары, по словам Мэтью, свидетельствовали о том, что осаждающие пытаются проломить тараном внешние стены замка. Иногда раздавался жуткий треск, это означало, что выпущенные из катапульт огромные каменные глыбы достигали своей цели.

От брата Поля Мартина узнала, что больные в лазарете считали эту осаду очень трудной. Замок, хоть и недостроенный, был возведен на совесть и казался неприступным. И хотя им удалось пробить брешь в стене и попасть во внешний двор, все же внутренние стены оказались еще более толстыми и прочными. А уэльсцы Невилля — несколько сотен воинственных варваров, вооруженных мощными арбалетами и неиссякаемым запасом стрел к ним — сражались с дикой яростью. У них, несомненно, имелся годовой запас провианта, так что они могли продержаться очень долго, нанося при этом большой урон войску графа Оливье. И могло случиться так, что король, узнав о безуспешных попытках победить Невилля, будет вынужден уступить и признать его права на баронство Блэкберн, несмотря на гнусные методы, с помощью которых тот завладел им, дабы положить конец кровопролитию.

Мартина снова взяла в руку перо и продолжала писать вплоть до вечерней службы. Сделав короткий перерыв на ужин, она запалила масляную лампадку и работала до тех пор, пока стройное хоровое пение не возвестило о наступлении ночи.

Раскладывая по местам свои письменные принадлежности, она почувствовала запах гари, но не костра, а опаленного мяса и какой-то еще, неизвестный ей, терпкий и едкий.

Схватив плащ, она выбежала из покоев и помчалась к воротам, наткнувшись на собравшихся там монахов и брата Мэтью, которые вглядывались в темноту в направлении замка Блэкберн. Она не увидела никакого пламени, только точечки факелов на стенах и все.

— Что происходит? Что горит? — спросила она у настоятеля.

— Точно не знаю, — пробормотал он, всматриваясь вдаль. Он положил руку ей на плечо. — Пойдемте, бессмысленно стоять здесь на ветру. Завтра мы в любом случае узнаем, что произошло.

Мартина едва успела заснуть, как брат Мэтью разбудил ее.

— Прибыл сэр Питер, миледи, — сказал он ей, оставаясь снаружи, за занавеской. — Он хочет видеть вас.

Она накинула тунику поверх ночной рубашки и вышла к Питеру, который ждал ее в зале, в кольчуге и со шлемом в руках.

— Сэр Питер?

— Я к вам по делу, насчет Торна, — мрачно сказал он.

— Что с ним… он… он ведь не…

— Нет, но он…

Застывшее на его лице выражение суровой печали сказало ей все.

— Я подумал, что, может быть, у вас есть какое-нибудь средство, чтобы облегчить его боль.

— О Боже! Где он?

— В лазарете.

— Но брат Поль не позволяет мне заходить туда. — Она вопросительно посмотрела на Мэтью. Пронзительный взгляд темных глаз настоятеля, казалось, проникал в самую глубь ее души.

— Брат Поль спит, и я не вижу необходимости будить его, чтобы спрашивать разрешения на посещение вами сэра Торна, то есть, если вы, конечно, хотите, навестить его.

— О, спасибо.

Схватив свой сундучок, Мартина последовала за мужчинами через темный двор, к расположенной в дальней восточной оконечности монастыря больнице. Войдя внутрь, она увидела, что лазарет занимает всего одну просторную комнату, уставленную рядами кроватей, на которых лежали раненые. Большинство из них спали. Худой молодой монах почтительно приветствовал Мэтью и Питера, но с недоумением уставился на Мартину, его изумленный взгляд скользил по ее неприкрытым золотым косам.

— Все в порядке, брат Лука, — сказал Мэтью. — Мы пришли навестить того рыцаря, которого привезли недавно.

Брат Лука указал на отгороженный занавесками дальний угол, возле потрескивающего очага.

— Мы поместили его там, где потеплее.

— Матерь Божья, — прошептала Мартина, когда отодвинула штору и взглянула на лежащего Торна. На нем были доспехи, включая страшно искореженный шлем, лицо было мертвенно-бледным, лоб покрывала испарина. Он тяжело дышал, глаза блуждали. Из стыка лат на правом плече торчали арбалетные стрелы, а его правая нога была неестественно вывернута.

— Торн, — тихо окликнула его Мартина.

Торн остановил на ней взгляд, на мгновение лицо его расслабилось и он едва улыбнулся. Губы беззвучно произнесли ее имя, но когда он потянулся к ней больной рукой, улыбка превратилась в гримасу боли и он застонал, сомкнув веки.

Подошел брат Лука. Он принес тазик с водой, кусок мыла, связку бинтов, набор хирургических инструментов и кувшин с бренди, поставив все это на столик рядом с кроватью. Отодвинув Мартину, он проворно расстегнул шлем Торна, снял его и принялся развязывать сложную систему креплений и застежек, удерживающих его латы, налокотники, наколенники и остальные доспехи.

Мартина знала, что бренди — единственное обезболивающее, имеющееся под рукой у монастырских лекарей; оно было менее эффективно, нежели имеющийся у нее порошок болиголова. Раскрыв сундучок, она достала ступку и принялась растирать травы для своего снадобья.

— Осада завершилась успехом, — тихо сказал Питер, глядя на своего друга, который совершенно не слышал их, погруженный в забытье. — Мы захватили замок.

— Как вам это удалось? — спросил Мэтью. — Я был уверен, что Блэкберн неприступен.

— Так оно и есть. Когда мы поняли, что никогда не сумеем преодолеть его стены, Оливье начал переговоры с Невиллем, но Торн убедил его, что мир с убийцей Ансо и Айлентины недопустим, это будет страшной ошибкой. Он выдвинул свой план, и Оливье согласился с ним.

Монах освободил Торна от тяжелой стальной брони и кожаных доспехов, сбросив их на пол. Каждый раз, когда он нечаянно задевал две стрелы, торчащие из плеча, Торн судорожно вздрагивал.

— Первая часть его плана представляла собой классическую осадную стратегию, — продолжал Питер, — подкоп под стены. Мы установили под ними навес, и команда землекопов начала рыть туннель. Они подперли его бревнами, смазанными салом, а когда он был готов, набили туннель соломой, тушами дохлых свиней и подожгли. В жизни не видел такого огня и дыма, вы и представить себе не можете, какая вонь стояла вокруг!

— В нашу сторону тогда как раз дул ветер, — проговорил Мэтью, — так что нам и не надо представлять. Целью этого пожара было, как я полагаю, обрушить стены туннеля, а следовательно, и стены замка над ним.

— Да, но стены оказались такими толстыми, что это не сработало. Впрочем, Торн и не рассчитывал, что они рухнут.

— Так он знал, что они не упадут в результате подкопа?

— Да, это был всего лишь отвлекающий маневр, — подтвердил Питер. — Мы дождались темноты, пока огонь не утих, чтобы привести в действие наш настоящий план под покровом ночи. Пока все уэльсцы собрались у стены, под которой был подкоп, поливая ее сверху водой из бочек, Торн, Гай и я взяли приставную лестницу и, обойдя вокруг замка, стали забираться па оставленную без охраны стену с противоположной стороны.

Сняв с Торна все доспехи, брат Лука взял острый маленький ножик и принялся разрезать прилипшую к телу, мокрую от крови одежду рыцаря.

Питер покачал головой, с грустью глядя на сакса.

— Торн считал, что замок совершенно неприступен, чтобы взять его силой или разрушить. Поэтому надо было найти более слабое звено в обороне Невилля, и этим слабым звеном были сами защитники, солдаты-уэльсцы. При всей их силе и боевой выучке они оставались всего лишь наемниками, сражаясь за Невилля не из личной преданности, а за деньги. Отнимите у них это серебро, и они перестанут сражаться, потеряв стимул. План Торна заключался в том, чтобы, проникнув в замок, добраться до центральной башни и захватить Невилля.

— И быть убитыми в ходе этой вылазки, — мрачно заметил Мэтью. — Как только вы могли подумать, что сумеете незамеченными проникнуть в замок, битком набитый уэльскими солдатами? Это же самоубийство, неужели вы не отдавали себе в этом отчета?

— Конечно. Мы все причастились и получили отпущение грехов утром перед вылазкой. Мы знали, что не вернемся живыми. Торн настаивал, чтобы мы с Гаем не ходили с ним, но не смог отговорить нас. Когда мы приставили лестницу, он настоял на том, чтобы лезть первым, забравшись наверх, втянул лестницу за собой, и мы уже не могли последовать за ним.

Питер покачал головой, в его глазах стояли предательские слезинки.

— А потом он весело посмотрел на нас сверху, будто это была лучшая шутка в его жизни, а не подписанный добровольно смертный приговор.

— Тем самым он спас ваши жизни, — тихо сказал Мэтью.

Питер прерывисто вздохнул.

— Он повернулся к нам и затем исчез за стеной. Мы остались ждать. Уэльсцы потушили огонь, и вскоре мы услышали голоса во внутреннем дворе и страшный шум. В конце концов флаг Невилля на башне упал, и защитники замка заявили о готовности сдаться, если им пообещают сохранить жизнь и не предадут правосудию. Оливье согласился с их условиями, и они подняли ворота. Мы собрали их оружие и окружили под башней. Невилль был мертв, а Торн — в таком состоянии, в котором вы сейчас его видите. Капеллан немедленно произнес над ним последнюю молитву. Уэльсцы рассказали, что Торн пробрался в башню, получив по дороге эти две стрелы из арбалета, и нашел Невилля. Приставив меч к его спине, он выволок негодяя во двор, заставив во всеуслышание объявить, что у него нет денег, чтобы расплатиться с наемниками.

— Это была правда? — спросил Мэтью.

— Не думаю. Невилль был не настолько глуп, чтобы связаться с кровожадными дикарями, не имея средств рассчитаться с ними.

— И как же Невилль умер?

— Они набросились на него и буквально разорвали в клочья. Когда мы нашли его… вернее, то, что осталось от него… в общем, — Питер взглянул на Мартину, сосредоточенно размешивающую свои травы в чаше с бренди, — я, наверное, никогда в жизни не забуду этого зрелища. Ногу Торну сломали в рукопашной схватке, в суматохе, но это было ненароком. Если бы они хотели убить его, то я уверен, что сейчас он был бы мертв. Думаю, они были восхищены его мужеством, а может, просто побоялись. Они никак не могли поверить, что человек, получив две стрелы, выпущенные из арбалета, еще способен стоять на ногах и сражаться. Они даже придумали ему какое-то уэльское прозвище что-то вроде Английский Великан, Не Желающий Умирать.

В этот момент Торн вряд ли напоминал Английского Великана: весь израненный, мечущийся в полубреду. У Мартины сердце обливалось кровью, глядя на него.

— Что станет с Блэкберном? — спросил настоятель у Питера.

Рыцарь пожал плечами.

— Никто пока не знает, но Оливье теперь не оставит замок без присмотра. Он вместе с семьей перебрался в него до принятия решения о наследовании баронства.

Мартина поморщилась, когда Торн вздрогнул от прикосновения брата Луки, который дотронулся до кости, торчащей наружу в области колена.

— Боюсь, что придется ампутировать ногу, — сказал он.

Мартина повернула голову вслед за Торном, который посмотрел на сложенные на столике ножи, повязки и костяные пилы. Ни один мускул не дрогнул на его лице, но она заметила, что дыхание его участилось.

— Пойду разбужу брата Поля, — сказал молодой монах, повернувшись к Мэтью. — Нам также понадобятся еще четыре человека, чтобы держать его. — Посмотрев на сакса, он добавил: — Четыре сильных человека.

— Позвольте сначала мне попытаться, — вмешалась Мартина, прежде чем Мэтью успел ответить. — Я могу сложить кость и вправить сустав, я уверена, что у меня это получится.

— Вам приходилось делать это раньше? — спросил настоятель.

— Я помогала врачу. И не один раз. Пожалуйста. Я уверена, что мне удастся спасти ему ногу с помощью тугой повязки и мази из травы-костоправа.

— А если рана загноится? — спросил Мэтью. — Тогда ему придется гораздо хуже, чем если мы отнимем ногу прямо сейчас.

— Я знаю, как избежать загноения, — настаивала Мартина. — И кроме того, я сумею вытащить стрелы. Разрешите мне попытаться, пожалуйста.

— Чтобы выправить перелом и извлечь стрелы, вам понадобится помощь, — сказал Мэтью.

— Я готов помочь, — вызвался Питер, снимая свой шлем.

Мэтью повернулся к Торну:

— Сэр Торн, вы позволите леди Мартине заняться вашими ранами?

Торн посмотрел на Мартину; вера, светившаяся в его взгляде, наполнила ее гордостью и страхом. «Я не имею права ошибиться, он не должен умереть», — подумала она.

— Да, — прохрипел он. — Я разрешаю ей лечить меня.

— И все же нам понадобятся крепкие руки, чтобы держать его, пока миледи будет работать, — сказал брат Лука.

Мартина поднесла к губам Торна чашу с бренди и приподняла голову.

— Выпейте это, и нам никто не понадобится.

Он посмотрел ей в глаза.

— Что здесь помимо болиголова?

Молодой монах раскрыл рот и застыл в изумлении. Торн ухмыльнулся, затем быстро выпил содержимое чаши. Когда Мартина отпустила его, он протянул левую руку и с необычайной нежностью провел костяшками пальцев по ее щеке, вниз по скуле до подбородка и шеи, внимательно следя за движениями своих пальцев, будто вспоминая очертания ее лица. На какое-то мгновение Мартина забыла разделяющую их пропасть, забыла причиненную им боль, ощущая лишь реальность происходящего, от которой замирало сердце.

Мэтью закашлялся, и она, взяв руку Торна, опустила ее. Питер не заметил этой сценки, занятый своими доспехами, которые он снова натягивал на себя. Брат Мэтью знал, что отношения Мартины с Торном не были невинными, но совершенно не обязательно, чтобы об этом стало известно всем окружающим.

Она опустила ладонь на влажный и горячий лоб Торна.

— Закрой глаза, — прошептала она.

Он качнул головой.

— Нет, я хочу смотреть на тебя.

Но его веки уже отяжелели.

— Ты очень упрямый. — Она улыбнулась.

Торн тоже улыбнулся в ответ, не сводя с нее глаз, в которых уже начало расплываться окружающее.

— Да, я именно такой, — проговорил он слегка заплетающимся языком.

И когда его веки закрылись, она нежно прошептала:

— Спи.

Торн беззвучно прошептал слово «нет», а затем его голова склонилась набок, левая рука соскользнула с кровати, что-то выпало из нее и покатилось по полу.

Питер нагнулся и подобрал упавшую вещь.

«А-а-а, — подумал он, покачивая маленькую изящную вещицу на ладони, — мне бы следовало давно догадаться».

В последние три месяца Торн постоянно носил с собой какую-то вещицу, часто доставал ее из-за пазухи и в одиночестве любовался, не показывая ее Питеру и не отвечая на его расспросы о том, что это за вещь. Когда они подобрали его после взятия Блэкберна, он сжимал ее в кулаке.

— Что это? Что он держал в руке? — спросила Мартина, опуская руки в тазик с горячей водой и намыливая их.

Питер заколебался. Это была белая королева из шахматного набора, подаренного ею Эдмонду на свадьбу, — фигурка, таинственным образом исчезнувшая оттуда сразу после свадьбы. Поскольку Эдмонд не играл в шахматы, ему, наверное, было безразлично, а остальные тоже не придали значения пропаже.

Так вот, значит, что Торн носил у себя на груди, у сердца, на что любовался подолгу и что ласкал пальцами — скульптурный портрет леди Мартины Руанской. Слабая замена реальной женщины, но это единственное, что ему осталось. Знает ли она о его чувствах? Наверное, нет. Д если нет, то и не в его, Питера, праве, раскрывать ей секреты своего друга и господина.

— Что это было? Камешек? — вытирая руки, спросила Мартина.

— Ага, — сказал Питер, пряча белую королеву в карман нижней рубашки. — Просто какой-то камешек.

Кивнув, она указала ему на тазик:

— Могу я попросить вас вымыть руки?..

Мартина убрала со лба Торна непослушную прядь каштановых волос, ее взгляд скользнул по его длинному телу, остановившись на торчащих из плеча стрелах и совершенно ужасной ране на ноге. Глубоко вздохнув, она несколько взволнованным, но решительным голосом сказала:

— Ну что ж, можем приступать.