Глава 32

Как смогла быстро и бесшумно Натали откинула одеяло. При этом она не сводила опасливого взгляда со спящего Кейна. Он не шевелился. Окрыленная этим, она свесила ноги с кровати, затем собралась с силами и встала, держась за край ночного столика.

Ее тут же накрыло волной головокружения. Контуры слабо освещенного помещения заколебались, расплылись и куда-то отодвинулись. К счастью, Натали рухнула навзничь на постель, а не ничком на пол. Дожидаясь, пока окружающие предметы перестанут плыть и раскачиваться, она взвешивала свои шансы на побег. Стоит ли вообще за это браться? Кейн обещал, что сам отвезет ее домой, как только она достаточно оправится.

Но когда, по его мнению, это произойдет? Сколько еще ей делить с ним жилье? Два дня? Три? Неделю? И все это время слушать глубокий вкрадчивый голос, от которого по телу все чаще пробегает сладкая дрожь? Видеть, как Кейн полуголый ходит по комнате, словно нарочно давая ей возможность любоваться игрой мышц на отлично сложенном теле, тройной линией шрамов на спине, которые так и хочется погладить? Целую неделю ощущать прикосновения рук, таких сильных и ловких, ловить испытующий взгляд голубых глаз и гадать, все время гадать, насколько Кейн искренен в своих заботах о ней, спорить с собой, то верить, а то сомневаться, изводясь от неопределенности…

Натали снова попробовала встать.

На этот раз обошлось без головокружения. Обнадеженная, она двинулась через полутемное помещение — медленно и осторожно, то и дело бросая взгляды в сторону Кейна. Одежду и обувь она еще раньше высмотрела у двери, но рубашки там не было. Вряд ли у Кейна нашлось время на стирку, наверное, он ее просто выбросил. Приходилось совершать побег в его собственной рубашке, в которую могли поместиться сразу две таких Натали.

Путем невероятных усилий она ухитрилась натянуть тесно облегающие кожаные штаны. При этом она совершенно выбилась из сил и была вынуждена передохнуть, прильнув к косяку двери. Нечего было и думать пытаться запихнуть рубашку в штаны. С трудом их застегнув, Натали завязала полы рубашки на талии. Прикинув, сумеет ли обуться стоя, она со вздохом понесла сапоги к столу. Так как стулья были придвинуты вплотную, пришлось вытаскивать один из них, не избежав глухого скрежета ножек по полу. Проклиная все на свете, Натали уселась и взялась за обувь.

Она совсем забыла про носки, а между тем без них сапоги никак не натягивались, и она вторично выбилась из сил — настолько, что пришлось потратить несколько минут драгоценного времени на отдых. От тарелки с едой так вкусно пахло, что у Натали громко забурчало в животе. Она с испугом схватилась за него.

Теперь можно было заняться верхней одеждой, висевшей на колышках у двери. Вариантов было несколько. Натали выбрала одеяние, достаточно теплое на вид, однако, надевая его, сильно разбередила плечо. Она старалась утешить себя тем, что все образуется. Главное — это добраться домой.

Однако силы, которых и без того было немного, теперь оказались совсем на исходе. Кое-как управившись со щеколдой, Натали в последний раз обернулась на Кейна. Она была права, полагая, что он уснет крепким сном, и вот он спал, доверчиво и мирно, уверенный, что и она отдыхает в теплой постели, которую он ей предоставил. Рука ее задрожала на дверной ручке. На лице у Кейна застыло выражение такое умиротворенное, что он казался сейчас просто мальчишкой.

Натали протиснулась в едва приотворенную дверь, закрыла ее за собой и сделала первый глоток морозного воздуха. Снег валил с безжалостным упорством, ветер забирался под одежду. Запахнувшись плотнее, она подняла воротник и побрела к сараю, единственной хозяйственной постройке, где только и могла быть конюшня, в глубине души сознавая, что совершает величайшую глупость в своей жизни. Но дом манил, и казалось, что не так уж сложно до него добраться. Дома ждет своя собственная постель и все необходимое для полного выздоровления. Разве она не проделывала этот путь сотни раз? В слишком смелых расчетах Натали совершенно упустила из виду свое состояние и погоду.

Пробираться на конюшню по глубокому снегу было непросто. В конце пути Натали едва не падала от слабости. Внутри, не решаясь сесть из страха, что не найдет в себе сил подняться, она нашарила полку с масляной плошкой и спички. Озябшие руки плохо слушались. Засветив плошку, Натали сразу увидела в стойле Блейза. Тот радостно заржал, приветствуя ее.

— Тихо, дружок, тихо! — прошептала она. — Ты разбудишь Кейна.

Жеребец, однако, был слишком рад видеть ее. Он продолжал ржать, фыркать и всхрапывать, он подталкивал хозяйку мордой, пока она надрывалась, взгромождая ему на спину непомерно тяжелое седло. Дьявол, возбужденный происходящим, затанцевал в стойле и присоединил к приветствиям Блейза свое ржание.

Пристроив наконец седло на спине гнедого, Натали поняла, что сейчас лишится чувств от полного изнеможения, и повисла у него на шее, тяжело дыша и обливаясь потом. Благородное животное притихло и теперь лишь слегка пофыркивало ей в ухо, словно выражая свое сочувствие. Блейз как будто понимал, чего ей сейчас стоит привычный ритуал. Немного придя в себя, Натали застегнула подпругу. Взнуздать жеребца было нетрудно — он всегда сам помогал ей в этом. Только теперь она сполна оценила его из ряда вон выходящие достоинства.

На подгибающихся ногах она вывела Блейза из стойла и в буквальном смысле вскарабкалась ему на спину. Она не была уверена, что сможет это сделать снаружи. Пришлось пригнуться, чтобы выехать в низкую дверь сарая, что не прибавило ей приятных ощущений.

Конюшня находилась с подветренной стороны, и здесь намело огромные сугробы, но за углом оказалась полоса вылизанной ветром мерзлой земли. Не решившись на галоп из страха разбудить Кейна цокотом подков, Натали пустила Блейза шагом и оказалась около дома как раз в тот момент, когда оттуда выскочил Кейн.

Он так и был в расстегнутой рубашке, одну сторону которой ветер тотчас надул пузырем, бросая в образовавшееся пространство снег. На смуглом лице Кейна застыла маска яростного гнева.

Напряжение последних минут, боль и опустошение, шок от внезапной встречи лишили Натали остатков здравого смысла. С криком ужаса она ударила жеребца пятками, и тот рванулся прямо на бегущего человека. Кейн и не подумал уступить дорогу. Он прыгнул вперед и ухватил поводья, заставив Блейза с диким ржанием подняться на дыбы. Кейн повис на поводьях всей тяжестью, остановив жеребца.

Дальнейшее показалось Натали сплошным кошмаром. Она кричала, рвалась, отбивалась, лягалась и даже пыталась кусаться. Тщетно — Кейн стащил ее с седла в снег и за шиворот поволок за собой на конюшню. В другой руке он так и держал поводья Блейза. В сарае, не выпуская извивающуюся Натали, он одной рукой расседлал перепуганного жеребца и толкнул его снова в стойло. Казалось, ярость навеки застыла у него на лице. Он так стиснул ворот Натали, что она могла только хрипеть. Лучше бы он ругал ее, чтобы дать выход своему гневу! Но Кейн не проронил ни слова, и это было по-настоящему страшно.

Закрыв Блейза в стойле, Кейн подхватил Натали на руки и понес с дом. Обезумев от ужаса, она продолжала тщетные попытки вырваться. Она была уверена, что ничего хорошего ее не ждет.

Что же касается Кейна, то он задыхался от ярости и не смог бы произнести ни слова, даже если бы очень хотел. Не так-то просто удерживать на руках женщину, в которую вселился дьявол. Снег под рубашкой растаял, она липла к телу, с волос текло на лицо, заливая глаза, в ботинках хлюпало, ноги вязли в сугробах. К тому же где-то неподалеку таился колодец, который Кейн начал рыть еще до снега, но из-за спешки с домом забросил. Не слишком глубокая яма тем не менее представляла собой ловушку. В сплошном снегопаде нелегко было сориентироваться, и, конечно же, Кейн с Натали на руках рухнул прямо в яму.

Они погрузились в снег с головой, разъяренный мужчина и перепуганная женщина, он с проклятием, она с криком ужаса. Падая, Кейн не выпустил Натали из рук. Некоторое время они полулежали в ледяной белой могиле, приходя в себя. Снег набился в каждую складку одежды, залепил лица, заледенил кожу. К счастью, выбраться оказалось несложно.

Сделав последний рывок, Кейн открыл дверь плечом, захлопнул ее ногой и грубо поставил Натали на пол. Ледяная ванна отрезвила ее. Теперь она была полна раскаяния и готова к полному и безоговорочному повиновению.

— Кейн, я… — начала она, стуча зубами.

— Молчать! — вскричал он. — Не желаю слышать от тебя ни единого слова! Ни единого, понятно?!

Натали прикусила язык и стояла, обтекая на пол талой водой, дрожа всем телом и щелкая зубами, как кастаньетами. Она боялась не только заговорить, но и шевельнуться, и только неотрывно следила за тем, как Кейн разводит в камине огонь. Потом он повернулся и протянул к ней руку. Она сдавленно вскрикнула и отшатнулась. Кейн как будто не слышал. Он подтянул Натали ближе к камину и начал раздевать. Верхнюю одежду он отшвырнул к двери. Когда тяжелая от влаги шерсть шлепнула о дерево, Натали вздрогнула, нервно обернулась и успела увидеть, как одеяние сползает по двери, оставляя на ней мокрый след.

Кейн взялся за рубашку, тоже мокрую. Натали осмелилась на протест — робко заслонилась рукой. Он молча отстранил ее руку и сопроводил это действие угрожающим взглядом. Зная, что окончательно проиграла, Натали опустила глаза и смирилась. Рубашка тоже была брошена к двери.

Раздевая Натали, Кейн втайне надеялся, что она будет всерьез протестовать, чтобы хоть отчасти дать выход гневу. Однако она вела себя кротко, и он не мог этого не оценить. Толкнув ее в кресло, он стащил полные воды сапоги и бросил где пришлось, потом снова вздернул Натали на ноги и взялся за пуговицы штанов. Стянуть мокрую кожу по бедрам было не так-то просто, и Кейн погрузился в это занятие полностью, по-прежнему молча. В конце концов он поставил Натали перед камином, окоченевшую и обнаженную. Она чувствовала себя так, словцо вместе с одеждой Кейн лишил ее и всякого достоинства.

Только когда Кейн направился прочь, она посмела шевельнуться. Он тотчас обернулся.

— Не вздумай сойти с места!

Она замерла.

Вернулся он с полотенцами. Натали протянула руку. Кейп отдернул от нее всю стопку. Вытирать Натали он начал со спины, так чтобы она продолжала стоять лицом к огню. Он действовал грубо, но даже при всей своей ярости осторожно промокнул плечо. Нельзя сказать, чтобы Натали этого переценила, однако когда полотенце проехалось по ягодицам, у нее на глаза навернулись слезы унижения. Увы, и это было еще не все. Кейн рывком повернул ее к себе.

— Пожалуйста… пожалуйста, не надо… — пролепетала она. — Позволь мне самой…

Взгляды их встретились, и она совершенно ясно осознала, что просьбы бесполезны.

Кейн поднял с ее плеч массу волос, настолько пропитанных водой, что они совсем потемнели, и обмотал их полотенцем, закрутив его вокруг головы. Полотенце намокло. Тогда он его отбросил, взял другое и вытирал волосы до тех пор, пока они не стали лишь слегка влажными. Очередное сухое полотенце было обмотано вокруг головы Натали и завязано узлом на макушке.

Кейн вел себя так, словно возился с неодушевленным предметом. По мере того как негодование оттесняло страх, Натали выпрямлялась и наконец вытянулась в струнку с высоко поднятой головой и сжатыми кулаками. Она уже не пыталась прикрываться, не желала опускаться до уговоров. Пусть делает что хочет.

А Кейн методично продолжал свое занятие. Он вытер Натали лицо, шею, Плечи, оставил на них полотенце и взялся за следующее.

Наступила очередь груди.

До сих пор быстрые движения Кейна были намеренно лишены всякой мягкости, но теперь они замедлились, обвиняющий взгляд опустился вниз. Руки с полотенцем легли на грудь. Против воли Натали затаила дыхание. Тишина в комнате стала оглушительной. Сердце зачастило, и, уж конечно, Кейн это вполне ощутил.

Он поднял глаза.

Взгляды их встретились и остались прикованными друг к другу. Натали знала, что в ее глазах можно прочесть нарастающее желание. Руки Кейна, до сих пор неподвижно лежавшие на ее груди, начали двигаться. Теперь это были медленные, чувственные, волнующие движения. В ответ на них груди наполнились, приподнялись, вершинки их налились и затвердели. Натали слышала его дыхание, размеренное и глубокое, он слышал ее — частое и затрудненное.

Когда руки с полотенцем передвинулись немного ниже, Натали зажмурилась от стыда: груди появились из-под них тугими, призывно выпяченными, а соски непристойно торчали. Она так и не открыла глаз, пока руки кругами двигались по животу, но ощущала, как трепещет там кожа. Потом они перекочевали на ноги. Тогда она решилась бросить взгляд из-под ресниц.

Кейн склонился перед ней, опершись на одно колено. Она могла видеть макушку его опущенной головы и ощущала на холодной коже тепло его дыхания. Чтобы удержаться от трепета, ей пришлось сделать над собой усилие. Она молилась то о том, чтобы эта сладкая пытка поскорее закончилась, то о том, чтобы она не кончалась никогда.

Кейн выпрямился. Одну долгую минуту он смотрел Натали прямо в глаза, потом, все так же удерживая ее взгляд, прижал полотенце к треугольнику рыжих волос внизу ее живота. Лицо его при этом оставалось бесстрастным. Казалось, он задался целью продемонстрировать Натали, что абсолютно не реагирует на нее, ни в малейшей степени. Мгновения, пока рука оставалась в паху, показались Натали бесконечными, но вот Кейн отвел руку и разжал пальцы, выронив полотенце.

Взяв Натали за руку, он отвел ее к кровати, отогнул одеяло и слегка подтолкнул ее, жестом приказывая лечь. Безмерно усталая, она забралась в постель и тихо, благодарно вздохнула, когда Кейн укрыл ее до самого подбородка. Ей хотелось зарыться глубоко в перину в поисках тепла, но она могла лишь свернуться калачиком на здоровом боку.

Это означало, между прочим, что в поле ее зрения оказался камин. Именно туда направился Кейн, уложив ее. Там он разделся догола, побросав одежду как придется, и Натали не могла не наблюдать за этим процессом. Он стоял спиной к ней и не спеша, все с той же сводящей с ума методичностью вытирал свое смуглое влажное тело. Шрамы на спине, казалось, совершали какой-то странный танец в такт с его размеренными движениями, мышцы перекатывались, ноги были крепко уперты в пол.

Он был занят делом. Он забыл о ней.

Вдруг, очень резко и неожиданно, Кейн повернулся. У Натали захватило дух. Он стоял, давая возможность ей себя разглядывать — смуглый бог огня, освещенный скачущим пламенем.

Сладкий жар прокатился по ее телу, вернулся и заполнил его без остатка, насытив каждую клеточку. Жар шел от гудящего пламени и от обнаженного мужского тела. Ничто на свете не заставило бы Натали отвести в эти минуты взгляд. Она была заворожена.

Кейн сделал движение. Она напряглась, сама не зная, чего боится больше: что он намерен лечь с ней в постель, или, наоборот, что не собирается это делать.

Глава 33

Кейн отбросил полотенце и медленно повернул голову к постели. Он все еще был разгневан нелепым поведением Натали, но злость уже отчасти сменилась возбуждением. Он стоял неподвижно, предоставляя виновнице всей этой суматохи видеть, как твердеет его мужская плоть. Ей стоит на это посмотреть, думал он, потому что на этот раз она заслужила наказание — любое, какое ему вздумается выбрать.

Он отдал столько сил, чтобы спасти Натали жизнь, а она поступила как последняя идиотка. Она перепугала его. Когда, пробудившись от глубокого сна, не нашел ее в доме, он чуть не умер от страха. Те несколько минут, пока они не столкнулись посреди бурана, он успел нарисовать себе сотню леденящих кровь картин: холодный труп Натали в чащобе, Натали со сломанной шеей у подножия обрыва, Натали в смертельных объятиях лавины, под тоннами снега. Едва дыша, в ледяном поту, забыв одеться, он бросился на поиски. Он молился, чтобы не опоздать, и снова чуть не умер, уже от облегчения, когда обнаружил беглянку.

И вот она лежит в постели как ни в чем не бывало, безмозглое неблагодарное создание, и можно поклясться, что в ней нет и крупицы раскаяния. Да что там раскаяние! Зная Натали Валланс, можно биться об заклад, что она горда собой. Доказала, что способна на побег. Как удобно, когда под рукой болван, всегда готовый уберечь ее глупую шею!

Что ж, и самый большой болван не будет бесконечно надрываться задаром. Пора потребовать небольшое вознаграждение за труды. Пусть сопротивляется, если ей угодно и если хватит сил.

В конце концов, он ждал достаточно долго. Разве он не желал ее все это время, с того самого дня, когда она впервые выпала ему в объятия из изрешеченного пулями дилижанса, под жгучее солнце мексиканских равнин? И что это за желание! Примитивная, животная страсть сродни пламени, что сейчас обжигает спину. Страсть, от которой хочется наброситься и подмять под себя — неистово, беспощадно, не обращая внимания на мольбы и увещевания… а потом покоить в объятиях, лелеять и нежить, и покрывать легчайшими поцелуями благодарности за свершившееся чудо… обожать, боготворить, защищать…

Кейн опомнился и тряхнул головой, отгоняя неуместные мысли. Вот это уже ни к чему! Огненноволосая распутница не заслуживает обожания, с ней можно только совокупляться, потому что это как раз то, чего она жаждет. Для того она и рождена на свет: пробуждать низменные страсти — и утолять их, обрекая несчастных на постыдное рабство. Пропади пропадом она и подобные ей! Он не из тех, кто будет таскаться следом, вымаливая крошки! Никакая страсть не заставит его опуститься до унижения. Это была бы ее полная и окончательная победа, свидетельство его слабости и ее могущества.

Это был бы позор. Пойти на все ради того, чтобы побывать там, где бывали другие, где кто только не бывал! Если представить себе, сколько мужчин целовало эти губы, груди и все остальное, становится тошно. Бог, должно быть, любит пошутить, если может дать ангельское обличье обыкновенной самке.

Кейн отвернулся, прошагал к дивану и рухнул на него, натянув покрывало на голову. Зажатая между сиденьем и животом, его плоть вздрагивала от спазмов желания. Это были мучительные минуты, и Кейн не догадывался, что совсем рядом Натали мучается не меньше, чем он.

Пока он стоял, очерченный светом пламени, так похожий на языческого бога, она не могла оторвать от него завороженного взгляда. По мере того как проходили минуты, в ней нарастало сладкое томление, напряжение, которое требовало разрядки. Между ног было так жарко, что, сама не замечая того, она инстинктивно их развела. Она была полна ожидания и тяготения. Кожа стала такой чувствительной, что гладкий лен простыни казался грубым.

Она была готова к близости, как и Кейн.

Но вот он отошел и лег, словно его столь очевидное возбуждение ничего не значило. Натали не могла поверить своим глазам. Она приподнялась, собираясь окликнуть Кейна, позвать его, но так и не вымолвила ни слова. Он не двигался, словно окаменел. Ничего не происходило. Наконец и она опустилась на подушку, борясь со слезами, и долго лежала в тисках неудовлетворенной потребности.

Время тянулось и тянулось. Мало-помалу страсть отхлынула, оставив только опустошение и ноющую боль во всех мышцах. Кейн спал, об этом говорило его ровное и глубокое дыхание. Теперь, когда безумие отступило, Натали была даже рада, что он не лег с ней в постель. Теперь она больше знала о нем. Он оказался сильнее, чем она думала. Он желал ее, но не поддался желанию, хотя и мог бы.

Все к лучшему.

Она никогда не поймет до конца этого странного человека. Но уважать его она будет.

* * *

Ее разбудил яркий свет. Натали села в постели, прикрываясь одеялом.

Все шторы были раздвинуты, и комнату освещало солнце. Буран закончился, побесновавшись пять дней. Небо расчистилось, это можно было видеть за окнами, что выходили на юг. За остальными виднелись деревья в тяжелых снежных шапках.

Оглядевшись, Натали увидела в ногах постели брюки, фланелевую рубашку, теплые носки и нижнее белье — полный комплект мужской одежды. Взгляд невольно обратился к дивану. Там было пусто. Еще раз оглядев комнату, теперь уже в поисках Кейна, Натали обнаружила его на кухне. Кейн был полностью одет и наливал из кофейника кофе. Он молча принес чашку к постели.

— Спасибо… — пролепетала Натали и засуетилась, стараясь принять чашку и удержать на груди одеяло.

— Пожалуйста.

Голос был ровным, без следа эмоций, лицо хранило бесстрастный вид, глаза упорно смотрели вниз. Казалось, Кейн внимательно изучает парок, поднимающийся от кофе. Когда чашка перекочевала к Натали, он неохотно поднял глаза.

— У меня накопилась уйма дел. Начну с лошадей. Если ты все еще настроена на отъезд, я отвезу тебя самое позднее через пару дней.

— Хорошо, Кейн.

Ничего больше не сказав, он пошел к двери. Потягивая кофе, Натали украдкой следила за тем, как он одевается. Сняв с колышка черный стетсон, он повертел его в руках и сказал:

— За стеллажом приготовлена ванна. Вода как раз остыла до нужной температуры. Можешь не торопиться — я вернусь не раньше полудня. Надень то, что на постели. Все чистое. Рукава и штанины завернешь.

— Хорошо, Кейн. — Натали помялась и решилась: — Насчет вчерашнего… понимаешь, я… мне очень жаль!

— Мне тоже, — ответил Кейн.

Натали поняла, что речь идет не только о ее попытке к бегству. Она залилась краской, вспомнив, как бесцеремонно его разглядывала и как реагировала на его наготу и возбуждение.

Кейн вышел. Что ж, подумала Натали, раз он не желает обсуждать вчерашнее, лучше выбросить все из головы. Есть проблемы поважнее ее животной страсти к Кейну Ковингтону. К примеру, Эшлин, бывший жених. В его глазах они все еще обручены. Или дневник. Пора подумать, как объяснить все Тахоме. Да и вообще нужно докопаться до сути всех этих странностей. К тому времени как Эшлин вернется из Денвера, она уже будет в Клауд-Уэсте. Он, конечно, не замедлит явиться с визитом, и она поставит его перед парой компрометирующих фактов.

Натали допила кофе, с удовольствием приняла ванну и обрядилась в брюки Кейна. Они, конечно, были ей длинны, что не помешало им оказаться почти столь же облегающими, как и ее собственные кожаные штаны. Самой тяжкой задачей оказалось продеть раненую руку в рукав рубашки. Добившись этого, застегнувшись и разгладив мягкую фланель на груди и плечах, Натали удовлетворенно вздохнула. Рубашка доходила чуть ли не до колен, и общий вид был довольно нелепый, зато наряд был очень подходящим для погоды. Осталось привести в порядок волосы.

Гребень Кейна обнаружился на верхней полке этажерки. Там же были расставлены другие предметы туалета: бритвенный прибор, одеколон, зубочистки. Были там мелкие деньги и несколько сложенных пополам банкнот, кучка табачных брикетов, от которой исходил едкий запах, серные спички, стопка бумаги в четверть листа, запонки с ониксом, золотые часы на цепочке, перочинный ножик с перламутровой рукояткой и тому подобное.

Это были личные вещи, по ним можно было составить портрет того, кому они принадлежат. Натали с интересом перебирала их: открыла и захлопнула крышку часов, пропустила между пальцами гладкую золотую цепочку, провела рукой по шелковистому на ощупь перламутру рукоятки ножика. Внимание Натали привлек шейный платок. Под ним как будто что-то лежало, и из чистого любопытства она решила посмотреть, что это. Глаза ее расширились, брови взлетели вверх.

Наконечник стрелы! Золотой наконечник! Откуда? Ну конечно, из Гранитного дворца! Там таких множество. Значит, Кейн знает про золото!

Натали схватила заостренный самородок и сжала так, что уколола пальцы.

Что же делать? Нельзя, чтобы Кейн продолжал выносить золото из дворца. Ни один белый не смеет остаться в живых, даже если он только взглядом коснулся священного золота. Если его застигнут, то убьют на месте. Надо его предупредить! Да-да, она это сделает, как только он вернется в дом. А если он просто отмахнется от предостережения? Надо убедить его, что золото должно оставаться в неприкосновенности.

С тяжелым вздохом Натали вернула наконечник на место и прикрыла платком. Расчесывая волосы, она мысленно репетировала разговор с Кейном, рассеянно скользя взглядом по корешкам книг. Ей попались “Большие надежды” Диккенса, “Рубайят” Омара Хайяма в переводе Фитцджеральда, “Отверженные” Гюго, двухтомник пьес Шекспира, Марк Твен и даже Толстой. Для лесного отшельника Кейн Ковингтон имел довольно богатую библиотеку.

Взгляд Натали упал на черный кожаный переплет без названия. Отложив гребень, она достала книгу. Как она и думала, это была Библия. В инстинктивной попытке найти утешение Натали полистала священную книгу в поисках абзацев, знакомых еще с детских лет.

Двадцать третий псалом…

Но прочесть не удалось. Как раз здесь между толстыми страницами лежал выцветший, захватанный дагерротип. С портрета улыбалось поистине ангельское лицо. Каскад черных как смоль локонов красиво обрамлял его совершенный овал.

Из больших ясных глаз смотрела, казалось, сама невинность. Точеная шея, плечи и грудь, подчеркнутые открытым вечерним платьем, довершали образ юной красавицы. В углу виднелась надпись: “Обожаемому Кейну с клятвой в вечной любви! Сюзанна”.

Натали перечитала надпись не менее дюжины раз, и столько же раз заглянула в лицо, дышавшее юной прелестью.

— Так вот ты какая, Сюзанна Гамильтон… — произнесла она вслух. — Насколько красива, настолько и глупа. Что может быть хуже, чем понять свою ошибку, когда ничего уже не исправишь; Увидишь, тебе это суждено… а может быть, и мне…

Раздраженная невинным взглядом черных глаз, Натали резко захлопнула Библию, намереваясь вернуть ее на полку, но от хлопка оттуда выпала другая драгоценная реликвия — локон. Он должен был быть черным, и, чтобы убедиться в этом, Натали подошла к окну. Но, приглядевшись, она увидела, что держит в руке прядь собственных рыжих волос.

С губ сорвался возглас удивления. Ее локон! Почему он лежит в Библии Кейна? И как там оказался? Когда он мог быть отрезан?

И вдруг с поразительной ясностью Натали вспомнила день в “Испанской вдове”, шальную пулю, срезавшую клок ее волос, и то, как он лежал на земляном полу, пламенея в солнечном луче. Локон, которого она лишилась по вине кровожадного индейца. Это был день, когда она встретила Кейна Ковингтона в образе бородатого преступника.

Когда передряга, в которую они попали, закончилась, она забыла о срезанных пулей волосах и не вспоминала до сегодняшнего дня. А Кейн не забыл. Каким-то образом он ухитрился прихватить локон с собой. Зачем? Чего ради?

Натали еще размышляла, а сердце, этот чуткий кусочек живой плоти, уже забилось чаще. В нем зародилась надежда.

Кейн хранил локон, потому что та жаркая бесстыдная ночь в “Испанской вдове” что-то для него значила, потому что она, Натали, ему небезразлична!

Откровения этого утра были столь важны, что она едва могла дождаться возвращения Кейна. Она попробовала скоротать время за чтением, но то и дело обращала взгляд к двери, теряя нужную строчку. В конце концов она отложила книгу, снова занялась волосами и водила по ним гребнем до тех пор, пока они не распушились и не вспыхнули, как расплавленное золото.

Когда ожидание стало уже совсем нестерпимым, снаружи послышался хруст шагов по мерзлой земле. Шаги быстро приближались. Пока Кейн отряхивал снег с сапог на низком заднем крылечке, Натали похлопала себя по щекам и покусала губы, чтобы не выглядеть слишком бледной, отбросила волосы за спину, кокетливо оставив одну прядь покоиться на груди, и приготовила приветливую улыбку.

Войдя, Кейн с порога нашел взглядом свою подопечную. Она была дивно хороша, сидя спиной к окну, так что волосы горели и переливались на солнце, как огненная грива. На щеках снова появился румянец, зеленые глаза светились теплом. Она улыбалась, приоткрыв яркие влажные губы. Даже в своей мешковатой одежде она казалась очень женственной.

Никогда еще Натали не выглядела столь милой и кроткой, и как раз это раздражало его больше всего.

Кейн намеренно провел первую половину дня вне дома. Вдали от этой женщины было легче напоминать себе, что это опытная, видавшая виды притворщица. Но вот она сидит с этим своим простодушным видом — воплощение кротости и благовоспитанности — и улыбается так, словно только что отложила куклу.

— Могла бы приготовить обед! — процедил Кейн, стянул стетсон и сердито бросил на стол.

— Сейчас приготовлю.

Улыбка Натали слегка померкла, но она с подозрительной готовностью вскочила с дивана. Кейн отмахнулся.

— Поздно, — буркнул он раздеваясь. — Теперь я и сам могу этим заняться.

Когда немного позже они уселись за стол, Натали сделала несколько попыток завязать разговор, но Кейн отвечал односложно и холодно, и она отступилась. В комнате повисла тишина. Как два малознакомых и не слишком приятных друг другу человека, они ели, не поднимая глаз. Кейн был настолько угрюм, что это нервировало Натали. Ей хотелось положить этому конец, но она не могла придумать, как это сделать: дать пощечину? Подойти и поцеловать, чтобы он вскочил и встряхнул ее как следует? Пусть будет все, что угодно, только бы не сидел напротив как посторонний. Но Натали не решилась на столь радикальный шаг. Последующие два дня прошли в той же обстановке. Напряжение нарастало, и когда Кейн объявил, что она может вернуться домой, у Натали вырвалось:

— Слава Богу!

Глава 34

— Ты уверена, что справишься одна? — спросил Кейн стоя на пороге спальни и собираясь покинуть Клауд-Уэст.

— Конечно, ведь я дома, — откликнулась Натали из недр необъятной кровати.

Здесь все было белым: подушки, простыни, покрывало даже отделанный кружевом полог. Ну и, конечно, ночная рубашка, которая была теперь на ней. Нервно оправляя манжету, она добавила:

— Ты сделал все, что мог.

В самом деле, в камине горел огонь, рядом лежал недельный запас дров. На ночном столике стоял поднос с чаем и бутербродами.

Кейн доставил Натали в Клауд-Уэст и, пока она меняла заимствованную одежду на свою собственную, вскипятил чай нарезал хлеб и, порывшись в буфете, нашел варенье. Когда он принес все это в спальню, Натали была уже в постели. Ее рыжие волосы казались единственным ярким пятном в этой бесцветной комнате.