Глава 26

Натали смотрела вслед дилижансу, пока тот не превратился в точку. Кейн тоже смотрел в ту сторону. Затем его задумчивый взгляд переместился на Натали. Она заметно напряглась, словно ощутив этот взгляд, и поспешила

Трудно было поставить ей это в вину. Теперь-то Кейн хорошо понимал, отчего Натали Валланс так возненавидела его, потеряв кусок земли. Она была сказочно богатой и могла бы оставаться ею до скончания века, если бы не бумага за подписью ее мужа. Да, у нее была веская причина скрежетать зубами при одном упоминании о нем. Без сомнения, то же самое чувствовал и Эшлин Блэкмор, только тот лучше скрывал свои чувства.

Если невозможно избежать неприятностей, лучше поскорее через них пройти. С этой мыслью Натали быстро поднялась по ступеням особняка и постучала дверным молотком. Дверь, как всегда, отворил старый Уильям. При виде Натали взгляд его потеплел.

— Входите, миссис Валланс. Позвольте взять вашу ротонду.

Натали благодарно сбросила тяжелое одеяние на руки старику.

— Лорд Блэкмор ждет меня.

— Видите ли в чем дело, мэм, его милость…

— Только не говорите, что его нет дома! Он никак не мог уйти! Я предупреждала о своем приходе.

— Нет-нет, конечно же, его милость дома. Просто явился неожиданный посетитель, и они сейчас в кабинете. Это ненадолго, не извольте беспокоиться. — Расшаркавшись, Уильям сделал жест в сторону лестницы. — Пожалуйста, пройдите в малую гостиную. Там вам будет удобнее.

— Хорошо. — Вздохнув, Натали поправила перед зеркалом прическу и поднялась на второй этаж.

В малой гостиной было солнечно, но очень холодно, несмотря на жар от горящих в камине поленьев. Дуло из-под двери библиотеки, смежной с гостиной. Озябнув, Натали заглянула туда, и в глаза ей бросилось отворенное окно. Его едва ли могли оставить в таком виде: Эшлин лишь недавно избавился от сильной простуды, да и Уильям принимал близко к сердцу здоровье своего хозяина. Скорее всего ослабел или был неплотно заложен засов. Так или иначе, в окно врывался ледяной зимний ветер. Он трепал гардину и с шелестом перелистывал страницы книги на библиотечном пюпитре.

Натали подошла к окну и затворила его. Взгляд ее при этом невольно упал на раскрытые страницы. Это была не книга, а дневник, слегка пожелтевший от времени. На каждой странице сверху было золотом вытиснено “Титус Блэкмор”. Кто бы это мог быть? Давно умерший предок Эшлина? Это нетрудно будет определить по датам.

Натали взяла оплетенный в кожу томик и заглянула на титульную страницу. Там стояло “Май, 5, 1859”. Едва ли это были дела давно минувших дней. Почерк крупный, четкий, читать было легко, и Натали машинально стала перелистывать страницы.

“Наконец-то я в Америке! Надо уведомить Эшлина”. Ничего интригующего.

Натали перелистнула сразу несколько страниц в надежде понять, кем же приходится Эшлину автор этих строк.

“Август, 8, 1859. Добрался до малоисследованной части Колорадо. Не может быть, чтобы я не наткнулся на золото. Должно же и мне когда-нибудь повезти”.

Еще несколько страниц.

“Февраль, 2, 1860. Фортуна соизволила заметить, что я существую. Встретил индианку из племени… ну и название! Пакоте-юте… фукоте-юте… не важно, главное, она в восторге от моих светлых волос и болтает о каком-то золоте. Клад или что-то в этом роде”.

Кровь прилила к лицу Натали так стремительно, что зашумело в ушах и потемнело в глазах. Кем бы ни был этот Титус Блэкмор, он с поразительным старанием увековечил на этих страницах историю своих гнусностей. Натали с ужасом читала о том, как без памяти влюбленная, наивная и доверчивая девушка привела его в Гранитный дворец и помогла составить карту его расположения с точным указанием местонахождения золота. Как вскоре после этого он убил ее и спрятал тело в одной из бесчисленных горных расселин. Следующим шагом должно было стать устранение Тахомы, который “явно что-то разнюхал и даже не пытался скрывать свою неприязнь”. Титус едва мог дождаться, когда старик будет мертв, чтобы прихватить как можно больше золота и вернуться в “благословенный Альбион”.

Снизу донеслись голоса — Эшлин провожал неизвестного визитера. Вот-вот он должен был появиться наверху.

Натали захлопнула дневник и положила на прежнее место. Сердце колотилось так, что, казалось, заглушало звук шагов, мысли были в полном смятении, поэтому все, на что она была способна в эту минуту, это вернуться в гостиную и изобразить нетерпеливое ожидание. Когда вошел Эшлин, она стояла у камина, притопывая ногой и барабаня пальцами по мраморной полке.

— Дорогая, прости, что заставил тебя ждать! — воскликнул он, бросаясь к ней с распростертыми объятиями.

Пришлось вытерпеть и объятия, и поцелуй. При этом Натали пыталась собраться с мыслями. Нужно было как можно скорее покинуть особняк, чтобы ненароком не обмолвиться или не взглянуть на графа как-нибудь слишком испытующе. Уже само присутствие Эшлина вызывало сейчас у Натали тошноту.

— Я готов выслушать все, что ты сочтешь нужным мне сказать, — заботливым тоном проговорил тот.

— Просто я хотела пожелать тебе удачной поездки в Денвер, и сделать это без посторонних, — быстро солгала Натали.

— О! — обрадовался граф. — Как мило с твоей стороны!

Он снова склонился для поцелуя. Каким-то чудом Натали удалось на него ответить.

— Если ты считаешь это подходящим моментом для развития наших отношений, у меня еще целый час до дилижанса, — прошептал Эшлин ей на ухо.

— Но я и так уже задержалась сверх всякой меры! Сегодня слушается дело о… Боже, нет времени даже объяснить!

— Как некстати, — вздохнул граф. — Я бы отложил поездку, но компания требует регулярной отчетности.

— Я все понимаю, дорогой, не нужно извинений. Мне решительно пора!

Натали высвободилась, изнемогая от желания оказаться как можно дальше и от особняка, и от Эшлина — желательно уже навсегда.

— Ты найдешь чем заняться в мое отсутствие?

— Разумеется. Дел невпроворот! — ответила она, хотя впереди у нее ожидалось целых десять свободных

В вестибюле Эшлин отобрал у Уильяма ротонду Натали, отослал его и сам закутал Натали. Повинуясь внезапному порыву, он всем телом прижался к ее спине и произнес низким чувственным голосом;

— Дорогая, когда мы поженимся… могла бы ты перед тем, как лечь в постель, заплетать волосы в косы?

* * *

Натали стояла у окна кабинета и украдкой, из-за шторы, наблюдала за улицей. Когда мимо проехал дилижанс, у нее вырвался вздох облегчения. Эшлин наконец покинул город.

Мысли Натали все время возвращались к дневнику. В ее памяти всплывали некоторые факты, на которые сейчас она смотрела другими глазами. Хотя она заверила Тахому, что у Эшлина нет и не было брата, он еще несколько раз возвращался к этому вопросу. Эшлин вскоре после приезда обратился к ней с просьбой продать ему земли, которыми теперь владел Кейн, объяснив это тем, что они войдут в полосу отчуждения вокруг будущей железнодорожной ветки, а именно туннеля под седловиной. На этих же землях Кейн застрелил одного из Лезервудов. А что, собственно, они там делали? То, что земля сменила хозяина, не меняло сути — братья нарушили границу земельных владений. Зачем? Потому что пронюхали насчет золота? Но каким образом? Эшлин, похоже, знал о золоте все. Допустим, нет и речи ни о какой железной дороге. Допустим, Эшлин охотится за золотом и только поэтому к ней посватался. А Кейн? Так ли уж случайно эти земли оказались в его распоряжении? Не сам ли он намекнул Девлину, что их можно поставить на карту?

Кто есть кто?

Когда Натали вернулась в Клауд-Уэст, небо закрыли тяжелые темные тучи. Потянул ветер. Все предвещало буран. Тем не менее дома Натали тут же начала переодеваться для дальней поездки. Она даже не удосужилась развесить снятую одежду по положенным местам, просто побросала где попало.

На ранчо царили сумрак и безмолвие. Дядя уехал, Джейн уже некоторое время гостила у замужней дочери в Аризоне та ожидала первенца, и экономка уведомила хозяйку, что вернется, только убедившись, что роды прошли благополучно.

Не желая тратить время на растопку камина, Натали сильно продрогла, избавляясь от многочисленных деталей женского туалета. Зубы у нее стучали, когда она спускалась по лестнице в полной мужской амуниции для зимней езды верхом. Зная пристрастия племянницы, полковник оставил ей свой стетсон. Поскольку шляпа была велика Натали, под нее без труда удалось запрятать волосы.

Оседлав Блейза, Натали направила его на восток. Небо было теперь сплошь темным и как бы провисло, отягощенное готовым выпасть снегом. Ветер все свежел. Однако Натали пренебрегла этими тревожными знаками. Самым важным сейчас было повидать Тахому и обсудить с ним детали событий прошлого, на которые она по чистой случайности наткнулась в дневнике Титуса Блэкмора.

Начался снегопад.

* * *

— Эй, Берл! — окликнул Дамон, почесываясь. — Метет! Што, так уж обяжательно шовать нош наружу шегодня? Нельжа подождать пару дней?

— Нельзя! — отрезал старший брат, заряжавший у печки револьвер. — Поднимайся и надевай что потеплее. Пора наведаться в гости к мистеру Ковингтону.

— Поднимайша… одевайша… тебе бы только командовать! — ворчал Дамон. — А я люблю подремать пошле обеда! Ковингтон никуда не денетша. В такую погоду только дурак ташкаетша по лешам!

— Когда закончим дело, можешь спать хоть до второго пришествия! Оно и лучше, что метет, — снег скроет все следы.

Дамон, за столом обычно переедавший, по дороге к Промонтори-Пойнт мучился коликами, и настроение у него было хуже некуда.

* * *

Кейн вернулся домой уже вечером, задал Дьяволу корма, наполнил водой поилку. Снег начал падать еще раньше, а теперь разошелся не на шутку. Покидая сарай, Кейн невольно остановился на пороге при виде зловещего неба.

Буран надвигался с севера и, судя по всему, нес с собой немалый заряд снежной массы. Кейн улыбнулся при мысли о том, что дом сработан на совесть, а запасов пищи и выпивки хватит на самую затяжную непогоду. Спешить было некуда: миллиарды в золотых слитках подождут, когда он приложит к ним руку.

Вернувшись в дом, Кейн удовлетворенно оглядел свое обиталище. В таком вот доме у жарко пылающего камина хорошо не спеша размышлять со стаканом в руке, как распорядиться своим несметным богатством. Он подбросил в огонь дров, дождался, пока пламя заревет в трубе, для удобства разделся до пояса и налил себе отличного кентуккийского виски. Можно было не экономить — теперь было на что пополнить запас.

Какое-то время Кейн сидел в кресле, перекинув одну ногу через подлокотник, и грезил наяву. Он снова богат. Куда богаче прежнего. Богат, как Крез… нет, богаче Креза! Чем же заняться? Объехать всю Европу? Или начать с Америки и первым делом навестить Нью-Йорк? А потом, конечно, на Миссисипи. Заново отстроить особняк, обновить плантацию — все устроить на самой современной основе, чтобы потом сидеть на веранде с видом на реку, потягивать виски со льдом и наслаждаться каждой минутой жизни. Чем не светлое будущее?

Неожиданно для себя Кейн тяжело вздохнул и поспешил сделать большой глоток из стакана. Меланхолия подкралась незаметно, усилилась и перешла в тоскливую скуку. Деньги… не в них счастье! Что толку в деньгах, если ничто не интересует, ничто не увлекает? Зачем ему Европа, зачем Нью-Йорк? Что он станет там делать? Да и вообще где бы то ни было…

Когда стакан опустел, Кейн снова его наполнил и отставил, чтобы принять более удобную позу. Веки отяжелели. Голова откинулась на спинку кресла.

В доме, состоявшем всего из одной комнаты, было жарко натоплено. Треск и шепот огня в камине убаюкивали. Кейн бросил взгляд на стакан, но ему уже лень было потянуться за ним. Он сидел, постепенно оседая в кресле, вяло поигрывая лапой снежного барса, которую отмыли от крови ловкие руки Белинды. Белинды, которой уже не было на свете. Как жаль… Кейн задремал.

Глава 27

Погода стремительно ухудшалась.

Ветер, набрав силу, насквозь пронизывал даже зимнюю одежду и норовил сорвать с головы великоватую шляпу, пока, забрав поводья в одну руку, Натали не нахлобучила стетсон по самые глаза. Чтобы хоть как-то противостоять порывам ветра, она повернула южнее, надеясь вернуться на нужный курс позже, за утесами.

Снегопад то ослабевал, то усиливался и наконец разразился во всю свою мощь, так что уже в нескольких метрах ничего не стало видно. Небо из темного превратилось в белое. И вокруг было теперь бело — сплошная белизна, в которой легко затеряться.

Однако Натали не слишком встревожилась. Во-первых, она прекрасно знала дорогу и могла бы проделать весь путь даже с закрытыми глазами. Во-вторых, Блейз обладал превосходным инстинктом, и на него можно было положиться при любых обстоятельствах. Поощрительно потрепав жеребца по влажной холке, Натали предоставила ему свободу.

Какое-то время спустя Блейз вдруг остановился, всхрапнул и заржал. Несколько удивленная, Натали огляделась и заметила на фоне сплошной белизны темный столбик дыма, который мог подниматься только из трубы нового жилища Кейна Ковингтона. Это объясняло странное поведение гнедого: даже в такую погоду он почуял в стойле своего единокровного брата. Натали легким шлепком послала его вперед.

* * *

— Штоб тебя шерти вжали! — ворчал Дамон. — Надо было оштатша дома! Я ни шерта не вижу в этом шнегу!

— Заткнись! — прикрикнул на него Берл. — Мы почти у цели.

— Не нравитша мне вшо это…

— Тише! — прошипел старший брат, ткнув его под ребра. — Мне что-то послышалось!

Они остановили лошадей. Берл стер с замерзших Щек снег и принялся озираться по сторонам,

— А я нишево не слышу… — начал Дамон, но еще более резкий тычок заставил его умолкнуть.

— Чтоб мне пропасть! — тихо произнес Берл, моргая слипшимися ресницами. — Этот дурак Ковингтон решил проехаться!

— А я нишево… ага, вот он!

— Он ли?

— А кому ешшо тут быть?

— Верно. Все вроде сходится: штаны, пончо, стетсон, гнедой. И шляпу, как всегда, нахлобучил по самый нос. Правильно сделал, что вылез из своей норы, — тем проще для тебя, Дамон.

— Для меня? Пошему это для меня? Я думал…

— Потому что за ним остался должок, и я не хочу лишать тебя шанса расквитаться. Долго не раздумывай, не то мы его потеряем. И я очень, очень надеюсь, что ты не промахнешься, братишка. Если Ковингтон при оружии, выстрелить второй раз ты не успеешь.

Этого оказалось достаточно, чтобы Дамон выхватил “кольт” и выстрелил во всадника, пробиравшегося по глубокому снегу.

* * *

Трескучий звук заставил Кейна подскочить в кресле. Дремота была не настолько глубока, чтобы он не узнал выстрела. Выхватив револьвер, он бросился наружу, забыв, что почти не одет.

За дверью завывала метель, снег валил густо, как пух из опрокинутой корзины. В сплошной белизне невозможно было различить ни единого предмета, но где-то рядом раздавалось паническое ржание. Кейн бросился на звук. При виде гнедого под седлом, но без седока он насторожился.

Осторожно, медленно приблизился Кейн к испуганному животному. Жеребец не шевельнулся, даже не подался назад, и очень скоро стало понятно почему: поводья были намертво зажаты в руке неподвижно распростертого человека в мужской одежде. Еще не видя лица, Кейн понял, что это Натали.

Сунув револьвер за пояс штанов, он опустился на колени в глубокий снег, не отдавая себе отчета в том, что сквозь зубы сыплет проклятиями. Натали лежала на спине. Снег уже успел запорошить ее волосы, рассыпавшиеся, когда с них слетела шляпа. Смертельная бледность покрывала лицо, даже губы казались не ярче снежинок, что покоились на щеках. Хотя они были приоткрыты, над ними не поднимался парок от дыхания.

Приложив ухо к груди Натали, Кейн не расслышал ничего кроме ударов собственного сердца. При попытке нащупать пульс на шейной артерии он наткнулся на широкое золотое ожерелье. К счастью, под ним едва заметно пульсировало. Обнадеженный, Кейн осторожно разжал стиснутые на поводьях пальцы и поднял Натали. Рука его сразу стала влажной, а на снегу осталось ярко-алое пятно.

Пока Кейн пробирался к дому, Натали подавала не больше признаков жизни, чем тряпичная кукла в руках ребенка. Плотно прикрыв за собой дверь, он уложил ее на стол и перевернул на живот. Чтобы выяснить, куда попала пуля, пришлось разрезать пропитанные кровью одежду и белье. Как оказалось, пуля попала в плечо и застряла в мягких тканях, и именно это было причиной обильного кровотечения. Чтобы остановить его, нужно было извлечь пулю.

Ловкие пальцы Кейна без труда разомкнули хитроумный замочек ожерелья. Не тратя времени на то, чтобы рассмотреть драгоценность, он положил ее на тумбочку и занялся раной. Конечно, следовало бы отправиться за доктором Эллероем, который сумел бы провести операцию по всем правилам. Но путь до городка был неблизкий, да и буран все крепчал. Даже если бы доктор согласился выехать, Натали могла потерять слишком много крови до его прибытия.

Однако нужно было что-то предпринимать, и Кейн взялся за дело.

Не прошло и четверти часа с той минуты, как он переступил порог дома с Натали на руках, а она уже лежала на чистой белой простыне без всякой одежды, за исключением панталон. Ниже талии она была укрыта одеялом. Все было готово для операции: рана тщательно промыта, нож прокипячен и для верности обожжен над пламенем, еще одна простыня разорвана на широкие полосы. Кейн стоял над неподвижным телом, давая обсохнуть вымытым в виски рукам, Как хирург над операционным столом.

Поврежденная в драке рука плохо слушалась, к тому же ее немилосердно щипало от спирта. Тем не менее пальцы крепко сомкнулись вокруг рукоятки ножа. Избегая смотреть Натали в лицо из страха, что это подорвет его решимость, Кейн поднес острие ножа к нежной податливой плоти и невольно содрогнулся.

Однако выхода не было. Острый кончик вошел в рану, нащупывая пулю. Белая спина дернулась, с губ слетел жалобный стон. Кейн стиснул зубы и приказал себе продолжать, Боль была неизбежна, лучше всего было поскорее пройти через этот этап. К счастью, как это часто случается в чрезвычайной ситуации, пальцы слушались все лучше и лучше.

Наконец пуля была извлечена и со стуком шлепнулась в миску. Поскольку об ином дезинфицирующем средстве можно было только мечтать, Кейн промыл рану все тем же кентуккийским виски и перебинтовал обрывками простыни. Когда Натали, одетая в одну из его рубашек, уже была перенесена на кровать, у Кейна задрожали руки, ноги ослабели, и в голове так помутилось от напряжения, что он вынужден был выйти на ветер и снег. Он оставался там до тех пор, пока не пришел в себя.

После этого началось долгое бдение у постели раненой.

Из своей разнокалиберной мебели Кейн выбрал самый прямой и жесткий стул, подставил его к изголовью и оседлал, зная, что в этой позе вряд ли поддастся дремоте. Положив руки на спинку, опираясь на них подбородком, он не сводил глаз с лица на подушке, до того бледного от потери крови, что оно казалось белее наволочки. Об успехе операции прежде всего должно было свидетельствовать возвращение красок на это лицо.

Увы, щеки Натали казались все бледнее. Встревоженный, Кейн осторожно подсунул руку под ее плечо. Рука ощутила кровь. Неудивительно, что румянец не спешил возвращаться, — кровотечение не останавливалось. Поразмыслив, Кейн решился на радикальное средство. Далеко не сразу — сначала он постоял с кочергой в руках, переводя взгляд с черного металла к белому лицу на подушке.

Но иного пути положить конец кровотечению не было.

Пока кочерга раскалялась, Кейн так и эдак поворачивал в голове свой план. Приложить раскаленный металл к женскому телу… это казалось средневековым изуверством. Не хотелось и думать о том, какой уродливый шрам осквернит совершенство этого тела. Однако кровь продолжала течь, а с ней понемногу уходила жизнь.

Испачканная рубашка полетела в корзину с грязным бельем, а Натали снова перекочевала на стол. Кейн вторично промыл рану, с помощью полотенца извлек кочергу из камина и встал над столом, держа ее наготове. Когда он прижал загнутый конец инструмента к ране, рука его не дрожала. Послышался отвратительный шипящий звук, запахло паленой плотью. Тело, до тех пор неподвижное и вялое, конвульсивно изогнулось. В вой ветра за окном вплелся крик мучительной боли.

Однако Натали так и не очнулась.

— Прости! — хрипло произнес Кейн, когда она снова поникла. — Прости, милая!

Он наклонился и поцеловал ее в лоб, а когда выпрямился, увидел на белой коже кровавую отметину и сразу ощутил во рту вкус крови. Нижняя губа его была жестоко прокушена.

Криво усмехнувшись, Кейн вытер со лба Натали свою кровь. На этот раз он положил ее в постель без рубашки, только прикрыв до пояса одеялом.

Огонь в камине почти догорел, пришлось подбросить дров и дождаться, пока они разгорятся. При этом Кейн разговаривал с Натали, словно она могла его слышать. Им владело суеверное чувство, будто стоит ему на минуту забыть о ней, как душа ее настолько отдалится, что уже не сможет найти дорогу назад.

— Все будет хорошо… — приговаривал он. — Я посильнее разожгу огонь, станет тепло… ты не простудишься. Говорят, прижженное место нельзя ни бинтовать, ни прикрывать, иначе оно размякнет и рана снова откроется. Воздух быстро подсушит ожог, образуется корочка… а потом и вовсе заживет. Надеюсь, тебе не холодно…

Он вернулся к кровати весь блестящий от пота и долго всматривался в черты, настолько неподвижные, словно на них уже лежала печать смерти. И хотя это было не так, тревожное чувство сжимало сердце тисками. Кейн специально уложил Натали на бок, чтобы меньше давило на рану и был доступ воздуха. Но в то же время так ему яснее виделось клеймо, которое он оставил.