Лицо командира эскадрона Таррента почти лишилось кожи, он был слегка помят в схватке – то ли драконом, то ли троллем, никто не мог сказать – и сломал руку. Кроме того, он жаловался на звон в ушах после удара обухом топора. На какое-то время командир эскадрона потерял возможность требовать, чтобы сталь и медь снаряжения блестела как следует. По правде говоря, вряд ли он сейчас об этом думал. Боль в руке была слишком сильна.

У Релкина красовалась повязка на лбу. Он не заметил, что тому было виной – хвост дракона или случайная стрела. Левая нога парня в двух местах была перевязана, а над локтем ушибленной правой руки стояла примочка.

Перевязки пришлось делать всем драконирам Сто девятого, без исключения. И все были опечалены судьбой Распа и Брайона. Для Распа и Оаста разожгли большой погребальный костер, и уцелевшие драконы широким кольцом окружили высокое пламя. Пива не было, но драконы все равно пели похоронные песни в похвалу убитым, и голоса ящеров далеко разносились в ночном воздухе, приводя в удивление тех, кто слышал их впервые.

Вождь клана Ранар лежал в своей палатке, где за ним ухаживала дочь Эйлса. Он с волнением вслушивался в эти звуки, потому что голоса были сильные и стройные и ни на что не похожие. Эйлса вышла на какое-то время, а затем вернулась в палатку, глаза ее были огромными от удивления.

– Это поразительно, дочь, – сказал он. – Подумай о волке, который потерял свою подругу или члена стаи. Волки оплакивают свои потери. Драконы тоже хищники, только более умные, чем волки.

Ранар откинулся на подушку. Годы давали себя знать. Сейчас он страдал от колотой раны предплечья и от скользящего удара по шее. Но что действительно беспокоило его – это два сломанных ребра справа и вялость, которую он чувствовал в ногах. Он подумал, что едва ли смог бы пройти милю пешком.

Никогда вождь не видел подобного сражения и был убежден, что воспоминания не покинут его до конца дней. Он видел столько ужасов, сколько не дано человеку выдержать под этим небом.

На сердце вождя лежала большая тяжесть, он оплакивал убитых воинов Фирда и своего войска. Как много их пало в одной только битве – такого еще никогда не было в истории клана. Должно смениться поколение или больше, чтобы залечить потери. Однако честь имени Ваттель останется незапятнанной навсегда. Ранар почувствовал прилив гордости от этой мысли. Но сколько же матерей, жен и сыновей должен он посетить! Они будут плакать, и их глаза будут обвинять его, и ему придется жить с этой болью до самой смерти. Такова была ответственность военного вождя, он должен объяснять тем, кто горевал, что не было другого выбора – или они любой ценой разгромят врага, или же клана Ваттель больше не будет.

Взгляд Ранара упал на лицо дочери, спокойное и прекрасное. Она была полностью поглощена приготовлением бинтов. Битва навсегда отняла у нее что-то. Что-то умерло, возможно ее юность, и сменилось чем-то жестким и даже жестоким.

Она мало говорила, меняя повязки на ранах отца. К счастью, кровотечение на шее остановилось, и не было необходимости во враче.

Сама Эйлса дважды принимала участие непосредственно в сражении. Она наносила яростные удары по грубым квадратным щитам бесов, которые пытались захватить ее, когда прорвали строй Фирда. Она отрубила руку одного из бесов, вцепившегося ей в волосы, и все еще помнила чувство ужаса, которое охватило ее в тот момент. Однако плен был бы куда большим ужасом, который длился бы бесконечно.

Загорелись костры для приготовления пищи, закипела вода в котлах для пшеничных макарон, которые готовили с луком-пореем, поджаренным на горячих углях, открывали ливолезское вино, привезенное из погребов замка Ваттель.

Драконы закончили свою погребальную песнь. Почти все люди крепко спали, когда вернулся капитан Идс. Он наскоро поел и тотчас же отправился в палатку Ранара.

Ранар приподнялся и сел. Эйлса ввела капитана в палатку и указала ему место на складном стуле возле койки Ранара.

– Имя Ваттель всегда будет жить в моем сердце, – сказал капитан. – Ваши люди воистину храбро сражались сегодня. Мои солдаты и я вам многим обязаны.

– Благодарю вас, капитан, за столь лестную оценку. Клан Ваттель держался достойно, чего бы это ему ни стоило.

Идс мрачно кивнул:

– Да, это я хорошо знаю. И это многого стоило и моим людям также, и моим драконам. Тяжелая битва, конечно.

– Я никогда не видел битвы тяжелее.

– Я боюсь, как бы для моих людей она не оказалась последней битвой в этой кампании. Мы должны уходить как можно быстрее.

Голова Ранера работала все так же четко, как и раньше:

– Вы имеете в виду Арнейс?

– Именно. Я должен переправить туда моих людей так быстро, как только смогу. Утром мы выступаем к перевалу Кохон. Я прошу разрешения оставить беженцев под вашей защитой. Они только замедлят наш переход.

– Вы хотите присоединиться к своему легиону на другой стороне?

– Если смогу. Они нуждаются в каждом, кто способен держать в руках оружие. Я боюсь, как бы не случилось худшее. Враг должен быть остановлен там. Шансы слишком неравны.

Ранар поборол свое желание сразу ответить. С болью в сердце он промолчал, пробормотав только какие-то банальности и выразив надежду, что Идс, его люди и драконы совершат переход благополучно.

– Мы позаботимся, конечно, о беженцах. Пусть Великая Мать сохранит вас и принесет вам победу.

Вскоре после этого Идс вышел, а Ранар остался лежать со странной болью в сердце. Существовало несколько путей в Арнейс, но самый короткий из них был известен только Ранару и еще двум его людям. Это была самая большая тайна клана, доставшаяся ему от древних времен. Ранар не смог заставить себя рассказать о ней, хотя искренне желал помочь Идсу и его людям. Тайный вход к Темной Лестнице находился всего лишь в пяти лигах отсюда. Внизу, в горных глубинах, он открывался на подземную реку Эферни, которая вела к Дандинг Пулу в Арнейсе на другой стороне горного массива Ливоль. Но рассказать об этом кому-либо, кроме своего наследника, было бы слишком большим грехом, и Ранар не осмелился на это.

Глава 60

Утром капитан Идс сделал короткую поверку людей и драконов. Несмотря на страстное желание как можно быстрее отправиться в путь, он понял, что день отдыха абсолютно необходим. Все были слишком измотаны, слишком усталы и слишком потрепаны, чтобы двигаться.

До перевала Кохон оставалось, вероятно, миль сорок, а от перевала еще сорок, чтобы спуститься в долину Данделин в Верхнем Арнейсе. Идс вернулся к себе в палатку, принялся изучать карту дороги и планировать маршрут.

В это утро Релкин поднялся позже обыкновенного, покормил дракона и, несмотря на многочисленные раны и боль, принялся таскать воду. Правая рука ныла, а ушиб над локтем стал уже густо-лилового цвета. Мальчишка приложил примочки, пропитанные Старым Сугустусом, к испещренным кровавыми струпьями ногам и со свистом втянул воздух от боли. Когда с собственными ранами было покончено, он занялся Базилом и сменил дюжину повязок на коже дракона. Несмотря на латы и кольчугу, которые защищали грудь и ноги, Базу все же здорово досталось. Особенно Релкина беспокоили неприятные укусы на хвосте, которые он тщательно промазал медом, а потом и Старым Сугустусом. В течение всей процедуры Базил оставался спокойным, хотя Релкин чувствовал, что тот крепится.

– Большая битва, – это было все, что произнес Хвостолом.

Затем драконир взял большой меч дракона и точильный камень и принялся за работу над клинком. Экатор находился в прекрасном состоянии. Релкин в который раз поразился тем, что Экатор, пройдя столько битв, не имеет на сияющем лезвии ни одной зазубрины. В нем поистине обитал дикий и совершенный дух.

Все остальное снаряжение не столь хорошо сохранилось. Оба щита были изрублены. Его собственный меч – в зазубринах. Одна из хвостовых булав сломана. На шлеме Базила красовалась вмятина.

Релкин собрал все в кучу, намереваясь отнести для починки кузнецу.

– Мне нравился Расп, – внезапно пробормотал Баз. Релкин взглянул на дракона, их глаза на какой-то момент встретились, а затем юноша снова вернулся к работе.

Лагерь был спокоен. Даже громадный Пурпурно-Зеленый отдыхал, подчинившись заботам Мануэля, который обрабатывал ему неприятный порез на спине.

– Ну как, Релкин, – спросил Мануэль немного спустя, когда они наполняли кувшины с водой, – ты все еще веришь в своих старых богов?

– Конечно, почему же нет?

– И ты веришь, что старый Асгах теперь вручает души наших товарищей богу Гонго, чтобы тот поместил их в пещеры мертвых?

Мануэль был поразительно хорошо осведомлен. «Все это – книжные знания», – с тоской подумал Релкин. У него самого никогда не было достаточно времени, чтобы читать с тех пор, как он окончил три класса сельской школы. Он научился читать и считать, и это было практически все.

– Да, полагаю, что так. А куда, по-твоему, они отправляются?

Мануэль улыбнулся:

– В руки Великой Матери, конечно. Релкин отвернулся. Действительно ли существует этот старый Гонго? Чудовище с восемью головами и тридцатью семью руками? Кто живет в пещерах в самом низу мира и управляет душами мертвецов – разве их не отбирают боги нижнего мира?

Было невозможно узнать, действительно ли Гонго живет там внизу, ниже королевства гномов, глубже, чем пожиратели. Релкин чувствовал себя не в своей тарелке. По сравнению с Великой Матерью старый Гонго внезапно показался ему странным варваром. Как могло что-то, похожее на старого Гонго, вообще жить под землей?

«Мать пребудет во всех нас ныне, присно и во веки веков», – промелькнули слова литании в его голове.

Релкин подумал о старом Каймо, своем любимом боге. Вмешивался ли Каймо в битву? Кажется, нет. Это была на редкость тяжелая драка и очень длинная, под конец они перешли в наступление и обратили бесов в бегство. Они сделали все сами. Старый Каймо тут ни при чем. Во всяком случае, если он и сделал что-то, то при этом позволил бессмысленно погибнуть множеству людей. Релкин видел, как рыли могилы – их были сотни. Если Каймо отвечал за своих поклонников, то почему же он позволил убить старину Распа или, скажем, Брайона.

Все это казалось Релкину бессмысленным. Он был зол на бога и на самого себя за то, что упрямо цеплялся за эти древние верования.

Мальчик позаимствовал тележку, чтобы отвезти щит и шлем к кузнецу, а когда его вещи выложили в ряд для осмотра, взял свой арбалет и отправился на пустошь поохотиться и немного побыть одному. Он шел медленно, чувствуя слабость в ногах и общее недомогание. На пустоши он увидел кроликов, но, к несчастью, они тоже увидели охотника и тотчас же разбежались по своим норам, как только он приблизился к ним на расстояние выстрела.

На вершине холма, заросшего вереском, Релкин нашел место, откуда мог видеть полукруг из десяти кроличьих нор. Он спрятался в вереске и стал ждать.

Кролики были очень осторожны, но и голодны, и спустя некоторое время они стали нервно выглядывать наружу. Несколько раз высунувшись и снова спрятавшись, один кролик все-таки вылез и принялся щипать траву внизу у песчаной отмели. Постепенно зверек приблизился к месту засады. Релкин ждал. Ему не хотелось промахнуться. Раненый кролик мог спрятаться в свою нору и умереть под землей.

Наконец кролик сделал еще один прыжок в сторону засады. Парень прицелился и хотел было спустить тетиву, когда кролик внезапно дернулся, завизжал и умер, пригвожденный к земле чьей-то стрелой.

Неподалеку из зарослей вереска поднялся горец в кожаной одежде и обуви, он подобрал тушку и вытащил стрелу.

Релкин, возмущенный и злой, встал, готовый выругать горца, когда понял, что это была Эйлса, дочь Ранара.

– О, во имя древних пророков, – в удивлении воскликнула девушка, – ты напугал меня! – затем она заметила арбалет в его руках. – Ты что, тоже целился в него?

Его неудовольствие внезапно улетучилось:

– А, такой уж это выдался день, я полагаю. Мы израсходовали все свое счастье вчера.

– Мы добились великой победы. Отчего же так плохо на душе, Релкин?

И она думала о том же. Он мрачно улыбнулся про себя. Эйлса была готова к сражениям. Просто ей никогда не приходилось видеть так много смертей.

– Всегда печально, когда теряешь сразу многих. Все вдруг становится бессмысленным. Если люди погибают, кому важно, кто выиграл сражение? Но вскоре это чувство уходит, и ты вспоминаешь, что защитил невинных людей, которых враг обрек бы на вынашивание бесов. И ты вспоминаешь все, что ты слышал о врагах, и понимаешь, что должен бороться, даже если это унесет жизнь кого-то из твоих друзей. И даже твою собственную.

Она немного помолчала.

– Наверно, ты прав, Релкин. Меня огорчают потери, но одновременно я испытываю громадное удовлетворение от того, что мы разгромили этих ужасных бесов и проклятых троллей.

– И не только троллей и бесов, – с гневом сказал Релкин. – Там было много людей, сражавшихся на стороне врага. Капитан Идс и его солдаты захватили в плен нескольких наемников. Их всех допросят. А потом повесят.

В глазах Эйлсы промелькнуло пламя:

– Я бы сожгла их на костре.

Релкин кивнул. Наконец-то Эйлса стала прежней.

– Никто не любит тех, кто сражается на стороне врага. Но повесить – это лучше. Так обычно поступают в легионе.

Она фыркнула:

– В клане Ваттель принято казнить только настоящих убийц. Но мы их не вешаем. В Зеленом замке они становятся на колени, кладут свою голову на чурбан, и палач отрубает им топором головы.

На Релкина вновь нахлынуло воспоминание о старом Гонго. Эти ребята из Ваттеля сохранили многое от старых времен, из времен Золотого Вероната. Впрочем, это слышно даже по их речи.

– Тебе нужен кролик? – внезапно спросила Эйлса. – Может быть, мы попытаемся убить еще одного?

Релкин посмотрел на темные входы в норы на песчаной отмели:

– Нет, не надо. На ужин у нас будет мясо. Я видел, что ваши люди привели нам несколько быков из своих стад.

– Да, – с гордостью подтвердила она, – мой отец приказал устроить вечером пир. Мне нужен был кролик, чтобы приготовить пирог для отца. Ему нравится хороший пирог с кроличьим мясом. На пиру мы будем иметь честь принять тебя, если ты согласишься прийти.

Релкин был поражен, он не привык к подобным приглашениям:

– Это честь для меня, конечно – быть приглашенным к твоему костру. Но ты уверена, что другие воспримут это правильно? Например, твой отец. Я только драконир. Разве он не предпочтет лейтенантов из хороших семей, владеющих землей в Аубинасе? Они наверняка будут искать твоей руки, Эйлса, дочь Ранара?

Она рассмеялась:

– Какое мне дело до лейтенантов. И в особенности, какое мне дело до лейтенанта Аптено со всеми его землями в Аубинасе. Мой отец – мудрый человек, Релкин, и он будет счастлив принять такого храброго воина, как ты.

Они вместе прошли по вереску и спустились в сухой овраг с крутыми склонами. По дороге они обсуждали волновавшие их темы и делились планами, как они будут жить, когда станут «свободными». Для Релкина свобода была весьма осязаемым понятием, свобода придет к нему через семь лет. Для Эйлсы она была более туманной и трудно воображаемой, хотя и желанной.

Овраг привел молодых людей в круглую впадину, в центре которой темнел пруд, поросший сорняками и дававший пристанище целому выводку разговорчивых лягушек. На противоположной стороне пруда они заметили кроликов, но даже не попытались перебраться туда, потому что им больше нравилось сидеть на бугорке, жевать травяные стебельки и болтать.

Эйлса, дочь Ранара, с удовольствием разговаривала с юным дракониром. Она чувствовала, что их не разделяют никакие барьеры. И кроме того, она была заинтригована его упоминанием о «судьбе».

– Ты оказался прав, Релкин. Ты сказал, что мы выживем, и вот мы сидим здесь. А теперь ты отправишься в Арнейс и найдешь свою судьбу.

Он засмеялся:

– Насколько я понимаю, это означает только – быть в Арнейсе и там погибнуть. Иногда мне кажется, что это все просто глупость.

– Не смей говорить, что скоро погибнешь, – запротестовала она.

Релкин видел, что небезразличен ей, и мальчишеское сердце замирало. Между тем Эйлсу внезапно обуял страх потерять этого человека. Он уйдет на восток рано утром, а она останется здесь. Через несколько дней он может погибнуть на поле сражения. Она понимала, что будет безутешна и никогда никого больше не полюбит.

Она поражалась самой себе. Будучи дочерью вождя клана, она не имела права рассчитывать на женитьбу по любви, или, как некоторые шутили, сделать собственную ошибку в браке.

Они шли по песку и вереску под ярким солнцем, и Эйлса на время выбросила из головы все свои страхи и пыталась просто наслаждаться настоящим.

Они говорили о своей жизни, и Эйлса описывала как могла жизнь принцессы. Они вместе смеялись над ее рассказами об учителях в замке Ваттель, о старом Риммеере, математике, о мисс Гимбрел, учившей ее языкам и манерам поведения. Девушка рассказала Релкину о своей испорченной, но замечательной бабушке с материнской стороны, которая в зимние праздники всегда была навеселе и отпускала грубые шутки. И если верить всему, что о ней говорили, могла вести себя и более вольно.

Потом она рассказывала о друзьях, таких как Сильва, которые были с ней, начиная с детства. И о старом Руфусе, резчике по дереву, который, сколько она помнила, всегда вырезал для нее всякие вещи. Она поведала ему даже о шутке, которую слышала об Эдоне Норвате, неоперившемся юнце, который, как она полагала, будет ее мужем. Эта мысль заставила обоих стать чуть серьезнее, потому что напомнила о том, что их любовь невозможна.

Эйлса понимала, что, даже если бы она действительно любила этого юношу, она все равно не смогла бы жить с ним. Он уже был помолвлен с легионом – на семь лет. И со своим драконом – на всю оставшуюся жизнь. Драконы могут жить до сорока.

Нет, это невозможно.

Она удивилась на какой-то момент, не это ли было причиной столь несерьезного отношения Ранара к ее чувствам к дракониру. Вождь знал, что Релкин уйдет в горы и, возможно, никогда не вернется.

Ранар был хитрым человеком, уж ей-то это было хорошо известно! И он изучил характер своей дочери. Не рассчитал ли он заранее, что может произойти между ними и как все это окончится?

Релкин, в свою очередь, рассказывал о городах Урдха, в которых он побывал, о толпах народа, заполнявших их, о просторных улицах, которые тянулись на целые мили и были запружены экипажами. Рассказывал о реках, кишевших небольшими судами. И» кроме всего прочего, о пирамидах – зиккуратах многочисленных древних религий, которые держали в повиновении массу народа. На какой-то момент Эйлса забыла обо всем, пытаясь вообразить эти огромные зиккураты. Она много слышала о них и знала, что это самые большие сооружения в мире.

Внезапно идиллию прервал какой-то особенный резкий крик, прозвучавший позади молодых людей. Они обернулись и присели, увидев орла, низко пролетевшего над их головами. Он пронесся направо, через пруд, затем обратно. Летел он очень низко и явно направлялся к людям. Релкин зарядил арбалет, но стрелять не стал.

У него едва хватило времени заметить, что с орлом не все в порядке, когда более крупная птица или другое летающее создание устремилось с неба прямо на орла. Крылья размером с парус судна громко хлопали, и на громадной морде, похожей на крысиную, пылали, как яркие угли, красные глаза.

– Рукх-мышь! – закричал Релкин и столкнул Эйлсу с дорожки. Он тщательно прицелился и вогнал стрелу в грудь гигантской летучей мыши, когда та начала резко снижаться.

Страшилище издало леденящий крик ярости и боли, затем закружилось и стало набирать высоту над прудом, чтобы спикировать на людей. Релкин достал вторую стрелу, перезарядил арбалет, прицелился… Но на самой высшей точке подъема крылья рукх-мыши сложились, она камнем упала прямо в пруд и с ужасным всплеском исчезла в воде.

Спустя секунду орел приземлился недалеко от Релкина. Парень увидел, что перья в хвосте крылатого хищника и на крыле повреждены. Видно, рукх-мышь атаковала его в воздухе.

Разглядел он и более любопытную вещь. На шее орла был привязан кожаный мешок. В воздухе что-то мелькнуло, и Релкин мог поклясться, что успел заметить маленькую птичку, возможно, воробья, выпорхнувшего оттуда и перелетевшего на землю.

Орел оставался неподвижным и молчаливым, крылья его были сложены, он очень спокойно с расстояния двадцати пяти футов глядел на Релкина и Эйлсу. Релкин никогда не видел вблизи таких больших птиц. Но кожаный мешок заинтересовал мальчика намного сильнее.

– Что это? – спросила Эйлса, показывая в сторону утонувшего чудовища. Волны, вызванные его падением, уже достигли берега пруда.

– Это летучая рукх-мышь, изобретение врагов. Я видел однажды такую тварь в Урдхе, как раз когда мы оставили город Дзу.

«Этот парень видел слишком много таинственных вещей в свои годы», – подумала Эйлса, дочь Ранара. Мир за пределами Ваттель Бека, где она прожила всю свою жизнь, вдруг показался ей ужасно страшным.

– Это был великолепный выстрел. Релкин. Драконир пожал плечами:

– Нет, Эйлса, дочь Ранара. Я сказал бы, что это сравнительно легкий выстрел. Она летела прямо над головой в пятидесяти футах, не меняя направления. Ты могла бы выстрелить не хуже. Я видел, как ты застрелила кролика.

– Но ты убил ее.

– Возможно, старые боги глядели вместо меня.

– А этот орел ведет себя как-то странно.

– Я думаю, он ранен.

– А что это за кожаный мешок на его шее?

Эйлса и Релкин, соблюдая осторожность, подошли ближе к орлу, тот не улетал и не пытался напасть.

Вернулась маленькая птичка. Она запрыгала по земле, затем уселась на стебель вереска и теперь пристально глядела на Релкина своими маленькими темными глазками.

Это был крапивник. Вот он снялся с места и пролетел мимо драконира в нескольких дюймах от носа. Релкин отпрянул. Он слышал об агрессивности крапивников, но никогда не видел, чтобы они атаковали человека.

Крапивник устроился на ветке неподалеку и уставился на парня. Затем разразился быстрыми звуками, которые совсем не походили на пение обычного крапивника. Релкин глядел во все глаза, и волосы у него на затылке шевелились. Из вереска появилась мышь, встала на задние лапки и тоже уставилась на драконира своими глазами-бусинками.

Эйлса была ошеломлена.

– Кто они, Релкин, – спросила она дрожа. – Это твои друзья?

Он почувствовал, что его глаза вылезают из орбит. Два крошечных животных приблизились друг к другу. Они переговаривались странными звуками, которые не напоминали ни пение птиц, ни писк мыши.

– Они заколдованы, вот и все, – Эйлса отступила на шаг.

Мышь подошла поближе, видимо, вполне доверяя людям, и остановилась только тогда, когда оказалась прямо перед Релкином. Здесь она уселась и подняла голову.

В ее глазах было что-то, какая-то необоримая сила. Релкин наклонился и поднял зверька.

– Нет-нет, Релкин, не трогай ее, здесь какое-то колдовство! Это вражеские штуки, их злые духи.

– Я так не думаю, Эйлса. У меня такое чувство, что я знаю эту мышку.

Эйлса посмотрела на него. Он мог иметь в виду только колдовство. Он уже несколько раз упоминал эльфов и колдуний, но она не верила ни единому слову, полагая, что это просто басни драконира. Нельзя же принимать такое всерьез!

«Он знает эту мышь? Как? Откуда?» – вопросы множились в голове девушки. Крапивник перелетел на плечо драконира и, довольный, уселся там.

– Я знаю их, Эйлса, я чувствую это.

Релкин посмотрел мыши прямо в глаза. В такие блестящие маленькие глазки. Они блестели, как черный жемчуг, а внутри что-то переливалось, словно намек на скрытый смысл. Он должен был понять это «что-то». И глядя все пристальнее и пристальнее, он чувствовал, что близок к разгадке. Там что-то кружилось, и мысли мальчика внезапно улетучились, как будто он засыпал, только это не было состояние сна.

А затем все еще слабо, но четко, как будто обрушились барьеры между ними, в его мозгу зазвучал голос. Он был тихим и отдаленным, как если бы ребенок кричал на дальнем конце улицы. Но Релкин ясно понимал смысл сказанного и теперь твердо знал, что перед ним была сама Королева Мышей.

Глава 61

Драконир вернулся к нормальному восприятию действительности внезапно. Сам он был готов к этому, но для Эйлсы его пробуждение оказалось приятной неожиданностью. Она все сильнее беспокоилась, почему он молчит так долго, кроме того, она поняла, что драконир и мышь погрузились в своеобразный транс. Возникло даже странное ощущение, что головы человека и маленького животного соединены, хотя на самом деле их разделяло несколько дюймов.

– Эйлса, – сказал Релкин, зашатавшись и потянувшись к девушке. Она взяла протянутую руку и ощутила легкий удар током. Мышь спокойно сидела у юноши на ладони. Крапивник то и дело отлетал в поисках насекомых, но не очень далеко. Время от времени он возвращался и кормил мышь. Эйлсу каждый раз передергивало.

– Ты не говорил целый час или даже больше, Релкин. С тобой все в порядке?

– Да, Эйлса, все хорошо, я в порядке. Я все-таки знаю этих созданий. В них вселились мои друзья, Великие Ведьмы Лессис и Рибела.

– А орел? – она кивнула в сторону большой хищной птицы, которая, вернувшись после удачной охоты, жадно раздирала на части кролика.

– О, это совсем особый случай. В орла тоже вселилась другая моя подруга, молодая леди, которую я любил – до того, как она вышла замуж, конечно, – лицо его приняло озабоченное выражение. – Теперь я люблю только тебя, Эйлса, дочь Ранара.

– Я знаю, Релкин, и люблю тебя. Но наша любовь была обречена еще до того, как она началась.

– Судьба соткана из случайностей. Некоторые вещи более вероятны, чем другие. Человек может разглядеть будущее, если он знает, как за это взяться. Вместо некоторых людей глядят Синни.

– Судьба, вероятность, Синни… Я не уверена, что я понимаю тебя, Релкин.

– Я не уверен, что понимаю сам себя, но я знаю, что мы должны найти капитана Идса. Тут выяснились очень интересные вещи, которые я могу сообщить только ему.

Держась за руки, счастливые этим прикосновением, они побежали к лагерю, а оба маленьких создания сидели у Релкина на плечах.

Когда они добрались до лагеря, Релкин отправился в палатку Идса и попросил разрешения поговорить с капитаном.

На посту стоял пехотинец из Триста двадцать второй центурии, который подозрительно посмотрел на мышь и крапивника, потом перевел взгляд на прекрасную золотоволосую леди и только после этого с тяжелым вздохом обратился к Релкину:

– Ладно, здесь не иначе как дело связано с колдовством. Надеюсь, это действительно важно. Если капитан будет спрашивать с меня, драконир, тогда я найду тебя, понял?

– Понял.

Они вошли в палатку Идса.

– Говорите, драконир, – бросил Идс, настороженно поглядев в сторону Эйлсы. Если Релкин зашел так далеко, что скомпрометировал девушку, за это придется слишком дорого расплачиваться. Эти упрямые горцы могут посмотреть весьма неодобрительно на подобную шалость. Идс чувствовал сильную неприязнь к парню. Он всегда попадал в какие-то неприятности. Какого дьявола они всегда случаются именно с ним?

Затем он заметил, что на плечах у юноши сидят какие-то мелкие животные, и неприязнь перешла в гнев. Щеки капитана покраснели. Не дав ему времени взорваться, Релкин произнес:

– Сэр, я должен сообщить нечто странное. Вряд ли вы сразу сможете поверить в то, что я скажу, но я встречался с такими вещами и раньше. Слишком много, сэр, чересчур много, полагаю. Я знаю, о чем вы думаете, сэр. Я не сумасшедший. Эйлса, дочь Ранара, находится рядом с вами и может подтвердить некоторые вещи, о которых я буду говорить вам.

Идс все еще был близок к взрыву, он просто решил сдержаться на несколько секунд, не больше. Если этот драконир думает, что ему сойдет с рук подобная наглость, он скоро убедится, что не прав, страшно не прав. Ему будет отпущено нарядов месяца на три, возможно, на шесть, а возможно, и на целый год.

Релкин принялся долго и сбивчиво объяснять, как он увидел орла, как убил рукх-мышь и как обнаружил странных зверюшек.

Брови Идса во время этого рассказа поднялись, потом поползли выше и, наконец, достигли линии, где начинали расти волосы.

– Если вы это все придумали, чтобы добиться увольнения из легиона, молодой человек, тогда вы находитесь на верном пути. И все же перед тем, как я вас вышвырну, вы получите неделю нарядов вне очереди. Поняли меня?

– Да, сэр. Могу ли я продолжать, сэр? Жизненно важно, чтобы вы выслушали меня и, пожалуйста, поверьте мне. Спросите Эйлсу, дочь Ранара, правда ли то, что я вам только что рассказал.

Идс проглотил комок в горле и посмотрел на девушку. Она была дочерью вождя клана и говорили, что она обладает сильной волей и рассудительна.

У капитана Роркера Идса накопилось очень много вопросов.

Был ли парень полностью сумасшедшим? Было ли то, что он рассказывал, чепухой? Не хотел ли он попросту освободиться от службы, чтобы ухаживать за молодой красивой наследницей клана Ваттель?

Неторопливо и четко Эйлса подтвердила рассказ Релкина и добавила, что это не обычные животные, совсем не обычные.

Идс медленно кивнул. Для него все было слишком сложно. Эти ребята явно свихнулись. Возможно, они наелись каких-нибудь не тех грибов или их укусила змея. Нужно позвать врача, чтобы тот прописал им что-нибудь успокоительное.

Релкин видел, что Идс не верит его словам и вообще не принимает их с Эйлсой всерьез. Слишком все это странно. В отчаянии он сделал шаг вперед и посадил мышь на стол перед капитаном Идсом.

Мышь сидела очень спокойно и глядела прямо на капитана.

Идс взглянул на нее. Животное вело себя так же странно, как и эти дети. Это уже переходит пределы всякой шутки. Он поднял голову, чтобы позвать доктора, и тут мышиный взгляд ясно сказал ему:

«Нет!»

Черные глаза мыши были такие блестящие, такие круглые, такие ясные, и в них угадывалось какое-то движение… Идс почувствовал, как его волосы начали подниматься, а на лбу выступил пот.

– Да защитит меня Мать, – прошептал он.

– Воистину защитит, – произнес тихий четкий голос в его мозгу.

Идс с ужасом уставился на мышь. Она говорила с ним! Эта проклятая мышь разговаривала!

– Это не мышь говорит с тобой, – четко произнес голос в его голове. – Я Рибела из Дифвода. Я состою на службе Империи Розы.