Глава сорок восьмая
      На следующий день погода улучшилась. Небо очистилось, и лужи стали подсыхать. Лагдален и Эйлса, подкрепившись с утра овсянкой с маслом, ехали верхом на свежих пони. Невзирая на то что будущее пленниц оставалось весьма неопределенным, они несколько воспряли духом. Вид окруженного живописными холмами озера завораживал своей красотой. Ближе к полудню они вы ехали на большую дорогу, пересекавшую дивный Неллинский лес.
      За лесом простиралась очаровательная долина, обрамленная семью округлыми холмами. Ее пересекала мягко изгибавшаяся река, а в отдалении высилась огромная гора, чей четко очерченный контур походил на клык. Лагдален никогда не видела ее прежде, но сразу признала легендарный Санберг.
      - Долина Бегущего Оленя, - сказала она.
      Эйлса кивнула. Эта местность славилась повсюду красотами природы и мятежным духом населения. Справа от них высился поблескивавший в солнечных лучах Санберг, а впереди виднелся огромный дом. Проехав вдоль обносившей усадьбу стены, они миновали ворота из белого камня и по пали во внутренний двор. Там пленницам велели сойти с пони и провели их в дом, у дверей которого стояла вооруженная стража.
      В глаза Лагдален прежде всего бросилась роскошь внутреннего убранства. На стенах висели картины Аупоза и Иеффа Хиларда, стоившие баснословно дорого. Полы устилали мягкие ковры, заглушавшие даже топот грубых сапог наемников.
      Пройдя по длинному коридору с бледно-голубыми стенами и темно-голубым потолком, пленницы оказались в просторной комнате, увешанной зеркалами в золоченых рамах. Мужчина в черной униформе препирался с другим, рослым толстяком в дорогом костюме из коричневой ткани. Пусть не с первого взгляда, но Лагдален узнала его. То был Вексенн Чамперийский, один из вдохновителей аубинасского мятежа.
      При появлении молодых женщин и их стражников спор прервался. Мужчины обернулись к ним, после чего малый в ненавистной униформе Падмасы гневно обратился к упитанному щеголю:
      - Мой лорд Лапсор не одобрит такого вмешательства.
      - Спасибо за информацию, дорогой Косок, но это мой дом, и я сохраняю за собой право побеседовать с каждым, кто его посетит.
      Косок выглядел так, будто его подмывало вытащить кинжал и всадить вальяжному спорщику прямо в горло. С видимым усилием он сдержал себя, поклонился и покинул комнату, напоследок окинув взглядом Лагдален. Молодая женщина похолодела - глаза его были совершенно пусты.
      Пленницы остались наедине с мужчиной в коричневом костюме. Лагдален чуть ли не слышала неодобрительное покашливание своего отца - тот никогда не одобрил бы дорогих туфель и желтых шелковых чулок. Томмазо из Тарчо, человек старой закалки, считал, что богатство никогда не следует выставлять напоказ. По его мнению, богатым и бедным следовало одеваться одинаково скромно, а нарочитое хвастовство являлось лишь свидетельством дурного вкуса.
      - Вырядился, как дурак - прозвучал в ее голове строгий голос Томмазо.
      Щеголь между тем заговорил вежливо и даже радушно.
      - Приветствую вас в Оленьем Чертоге, - промолвил он. - Прошу, присаживайтесь поудобнее. - Хозяин простер руки по направлению к выглядевшим весьма уютно, мягким кушеткам. - Я пошлю за горячим келутом. Надеюсь, вы не откажетесь. Ничто так не восстанавливает силы после долгой дороги, как чашка доброго келута.
      Пленницы удивленно переглянулись - они никак не ждали, что перед ними будут рассыпаться в любезностях, но сочли за благо принять предложение, словно не видели в этом ничего особенного. Их собирались угостить келутом, как обычных гостей, но запястья при этом оставались связанными.
      Щеголеватый малый тоже прекрасно понимал двусмысленность ситуации и, кажется, пытался внушить самому себе, что все не так уж плохо.
      - Конечно, - промолвил он, печально пожимая плечами, - мне и самому не по нраву тот способ, каким вас, леди Лагдален из Тарчо, доставили в мой скромный приют на берегу Бегущего Оленя. Но раз уж вы здесь, я сделаю все от меня зависящее, чтобы оставить у вас приятное впечатление о пребывании в моем доме.
      Это показное гостеприимство показалось Лагдален странным, но она решила подыграть Вексенну. Пока связаны руки, у нее не было особого выбора. Возможность вырваться на свободу представлялась более чем сомнительной.
      - В таком случае мы благодарим вас, Вексенн Чамперийский, лорд Неллинский, - промолвила она, по мере сил стараясь заставить свой голос звучать спокойно и невозмутимо.
      - Неллин - это славное место, леди. Столь же славное, как и Марнери. Он выпятил губу, словно призывая ее возразить.
      - Я тоже так считала, мастер Вексенн. Однако ныне, как я понимаю, слава Неллина повергнута во прах в результате восстания против закона и справедливости.
      - Постыдного закона, сударыня, постыдного. Закона, не позволяющего нам должным образом пользоваться плодами своего нелегкого труда.
      Лагдален огляделась по сторонам и снова посмотрела на собеседника:
      - Мне кажется, мастер Вексенн, что ваш труд принес более чем щедрые плоды. Пожалуй, ни один дом в Марнери не мог бы сравниться с вашим. В такой роскоши не живут даже банкиры.
      Вексенн захлопал глазами. Он был явно польщен услышанным, тогда как Лагдален все это не могло не коробить. Будучи Тарчо, она по рождению принадлежала к высшему слою общества и, хотя служба существенно расширила ее горизонты, сохранила аристократические предрассудки. В сравнении с Тарчо или любым из благородных домов Марнери этот разжившийся на торговле зерном выскочка представлял собой пустое место. Его богатство раздражало так же, как и необоснованные претензии. К счастью, ее невысказанная неприязнь так и осталась для Вексенна тайной.
      - Чудесный дом, не правда ли? Олений Чертог - забота всей моей жизни, и мне кажется, он прекрасно гармонирует с долиной. Драгоценность, венчающая шлем Аубинаса.
      - О да! - Лагдален приметила великолепную картину на дальней стене пастораль, вне всякого сомнения, тоже принадлежавшая кисти Аупоза. Безусловно, именно в таком месте и должны висеть полотна великого Аупоза.
      Вексенн просиял. Какое удовольствие сидеть в этой гостиной в обществе очаровательной дамы, принадлежащей к высшей аристократии Марнери, и слышать такие похвалы. Он старался не думать о том, что должно случиться потом. О проклятом дураке Косоке и о требованиях лорда Лапсора. Это становилось невыносимым.
      Хорошо воспитанная леди из Марнери конечно же знала, кто такой Аупоз. В отличие от многих неотесанных аубинасских богатеев, не сведущих ни в чем, кроме своего зерна и своей охоты.
      - Благодарю вас, леди.
      Вексенн повернулся к Эйлсе:
      - Сожалею, что у нас не было возможности быть должным образом представленными друг другу. Прошу принять мои извинения по этому поводу. Я - Вексенн Чамперийский.
      - Я - Эйлса из клана Ваттель.
      - Ваттель! Великие небеса, вы далеко от дома.
      Кажется, Вексенн находил эту мысль занятной, чего ни как нельзя было сказать об Эйлсе.
      - Я здесь не по своей воле, мастер Вексенн.
      - Нет, разумеется нет. Я уже говорил, что сожалею об этом, искренне сожалею. Все это во имя дела. Но не волнуйтесь, все образуется. Скоро мы обретем свободу и зароем топор войны. Возможно, вы посетите меня снова уже как гостьи.
      Лагдален и Эйлса переглянулись. В нынешних обстоятельствах подобное предложение казалось, по меньшей мере, эксцентричным.
      - Зачем меня сюда привезли? Чего вы от нас хотите?
      - Я? Мне ничего от вас не надо, юная леди Ваттель. Это не я посылал за вами. Это он.
      - Кто он?
      Вексенн поджал губы: казалось, он осторожно взвешивает каждое слово.
      - Весьма примечательное существо. Древний, чрезвычайно могущественный лорд. Ум его очень глубок. Он обладает познаниями, намного превышающими все, что мы можем себе представить.
      - Вот оно что. И как же его зовут?
      - Он именует себя Лапсором. Но я подозреваю, что у него много имен.
      Лагдален почувствовала что теряет терпение. Тупое самодовольство аубинасских торгашей изрядно надоело ей за то время, пока она вела дело Портеуса Глэйвса.
      - Да, мастер Вексенн, мы наслышаны об этом лорде. Имен у него действительно много, и он враг всего живого.
      Истинный, смертоносный слуга тьмы, наделенный не большей способностью к состраданию, нежели камень. А воз можно, и меньшей. Он использует вас и выплюнет, как косточку от съеденной вишни.
      Вексенн вытаращился.
      - Что?.. - начал было он, но тут же осекся и заставил себя говорить по-другому. - Нет, не надо возводить на него напраслину, молодые леди. Прошу вас, не говорите так. Лорд Лапсор оказывает неоценимую помощь нашему делу.
      - Говорят, будто это его обычная политика. Он подстрекает к мятежам, разжигает усобицы, а впоследствии губит и врагов, и друзей. Все они оказываются в общей могиле.
      Вексенн всплеснул руками:
      - Нельзя сделать яичницу, не разбив яиц.
      - Выходит, вы готовы оправдать любое кровопролитие. Сколько народу погибло в результате вашего восстания?
      - Мы отстаиваем принципы свободы.
      Копившееся негодование Лагдален прорвалось наружу:
      - Свободы от чего? И ради чего? Свобода нужна вам, чтобы обогатиться и обобрать остальной Аргонат. Но лишитесь единства, девять городов падут, как пал в свое время Веронат!
      - О, не стоит вспоминать седую древность. Почему мы не имеем права воспользоваться преимуществом, которое дает нам наша плодородная почва?
      Природа щедро благословила вас, это так, Я не видела здесь признаков нищеты. Но плодородные земли не были бы вашими, когда бы другие не сражались и не отстояли их от врага.
      - Довольно! Имперская ведьма, вот вы кто. Но ничего, он быстро заставит вас позабыть весь этот вздор!
      Повисло молчание.
      - Как я понимаю, промолвила Лагдален ледяным тоном, - ваше "гостеприимство" не предполагает безопасности.
      Послышался стук в дверь.
      - В чем дело? - спросил Вексенн.
      Дверь отворилась, и в комнату вошел другой роскошно одетый мужчина. В первый момент Лагдален испытала потрясение, но тут же сообразила, что удивляться нечему. Где еще могла она ожидать увидеть Портеуса Глэйвса.
      - Портеус! - воскликнул Вексени. - Вот так сюрприз! Ты уже вернулся с фронта?
      - Так ведь я туда и не ездил, дружище. Мне было приказано позаботиться об охране тыла.
      - О, вот как. А я-то думал, что ты отправишься на передовую. Возглавишь битву за Аубинас.
      - Конечно, дружище, я только об этом и мечтаю. Но мы должны выполнять приказы, разве не так?
      - Признаться, я как-то не привык выполнять приказы. Мне сподручнее их отдавать. Уверен, ты меня понимаешь.
      - Конечно, дружище. Привычки у меня те же, но времена меняются. Идет война, и все мы солдаты. А значит, должны выполнять приказы, когда это необходимо.
      - Хм... Ну...
      - Так или иначе, дружище, я здесь по просьбе Косока. Представляешь, он сказал нечто несусветное - будто бы ты забрал его пленниц и удерживаешь их у себя. Вот я и решил пойти да посмотреть, в чем дело.
      Вексенн уставился на Портеуса. И как только лорд Лапсор ухитрился сотворить такое с его старым другом.
      - Нет.
      - Нет? - Портеус насупил брови, как будто не понимал, что означает это слово.
      - Нет, я вовсе никого не удерживаю. Я встретил гостей, вот и все. Я имею право принимать каждого, кто посещает мой дом.
      А, вот оно что. Очень хорошо. Но не находишь ли ты, что пора отвести пленниц в их камеры? Они должны быть там к тому времени, когда лорд Лапсор вернется и захочет на них взглянуть.
      Ноздри Вексенна раздулись. Это был его дом, и восстание было делом его рук, а они действовали так, словно он был пустым местом. Решили, будто могут делать в его доме все что угодно, даже не спрашивая разрешения.
      - Они будут доставлены к Лапсору в должное время. Пока же останутся у меня - мне угодно с ними побеседовать. Ты кажется забыл, Портеус, что армией Аубинаса командую я.
      На одутловатом лице Глэйвса отразилось замешательство.
      - Но лорд Лапсор приказал поместить их в клетки, он хочет начать работать с ними сразу по возвращении.
      Сердце Лагдален застыло.
      - Работать? - мягко спросила она.
      Портеус взглянул на нее, но, кажется, не узнал. Он разительно изменился - сильно сбавил в весе, а взгляд его сделался пустым, как у новорожденного теленка.
      - Может, и так, Портеус, но я еще не закончил беседу. Вот когда поговорю с этими молодыми леди, их сможет увидеть и Лапсор.
      - Фалтус, подумай как следует. Если лорд не сможет вовремя приступить к своей работе, он будет недоволен.
      - Увы, дорогой Портеус, иногда такое случается. Лорд Лапсор меня поймет.
      Отказ Вексенна был выше разумения Глэйвса.
      Снова послышался стук, и служанка внесла поднос с горячим келутом. При виде связанных рук молодых женщин брови ее поползли вверх, но она, не сказав ни слова, накрыла на стол. Лагдален и Эйлса взялись за чашки. Портеус пробормотал что-то себе под нос, резко повернулся и вышел из комнаты.
      - Я должен извиниться за поведение моего друга Портеуса. Последнее время он сам на себя не похож.
      Лагдален отпила глоточек келута и взглянула на Вексенна. Она начинала понимать, что к чему. Связавшись с этим Лапсором, Вексенн все равно что поймал тигра за хвост. Он не мог чувствовать себя в безопасности даже в собственном великолепном доме.
      - Итак, мастер Вексенн, лорд Лапсор гостит здесь, у вас?
      На лице Вексенна появилась вымученная улыбка, тогда как рука его сжалась в кулак.
      - О да. Необычный гость. Разместился в подвале, можете себе представить. Живет там с целой армией всяких диковинных существ. Невероятно, но он сотворил их всего за несколько недель.
      - Портеус Глэйвс упоминал о какой-то "работе". Что он имел в виду?
      Вексенн побледнел. Рука его задрожала, и чашка звякнула о блюдце. Перед мысленным взором предстали кошмарные образы.
      - Ах, давайте не будем... не стоит обсуждать такие вещи. Пойдемте лучше прогуляемся по оранжерее. Вам там понравится. Да, наверняка понравится.
      Женщины поднялись, и Вексенн повел их по великолепным залам своего огромного дома. Двое стражей следовали за ними на почтительном расстоянии. Через некоторое время они остановились перед огромным холстом с изображением кипевшей под мрачным тучами кровопролитной битвы.
      - Это "Танагос" Иеффа Хиларда. Существует ли что-либо, способное сравниться с этим полотном по накалу ярости и страсти?
      Лагдален вынуждена была согласиться. Благодаря несравненному мастерству Хиларда великое сражение при Танагосе разворачивалось перед глазами зрителей почти как наяву. Восседавшие на белых конях рыцари Аубинаса устремлялись вперед, чтобы прорвать строй армии владыки демонов. Люди, бесы и тролли наносили яростные удары, упавшие корчились в агонии. Под нависшими грозовыми тучами решалась судьба Цивилизации.
      Некогда - припомнила Лагдален - слово Аубинас и впрямь произносили с гордостью. Земля эта была родиной великих воителей, бесстрашно отстаивавших дело Аргоната. Увы, за много поколений жители этого края забыли о верности союзу и прониклись высокомерием по отношению к соседям.
      В ярко освещенном коридоре они задержались, чтобы насладиться первым изображением Санберга кисти Хонориста Аугюза.
      - За свою жизнь великий Хонорист писал Санберг сорок один раз. Гора одна, а картины все разные. Каждая из них уникальна и погода, и время дня, и угол зрения все имеет значение. Санберг многолик.
      На Эйлсу, дочь Ранара, богатство и красота огромного дома произвели немалое впечатление. Ваттельские горцы гордились длинными родословными, но главным их богатством были стада овец. В их старинных домах не было и намека на роскошь. Конечно, она слышала об Аупозе и других мастерах его школы, но за всю свою жизнь видела только одну его картину, хранившуюся в доме банкира из Марнери. Здесь же они висели повсюду, вместе с полотнами бессмертного Хиларда и Десли из Во.
      - Ваша коллекция картин необычайно хороша, мастер Вексенн. Я действительно хотела бы ознакомиться с ней, но не со связанными руками.
      На лице Вексенна отразилась внутренняя борьба. Он понимал, что связать благородных дам позор и бесчестье, стыдился этого, но не осмеливался нарушить приказ Лагтсора. "До каких пор можно трепетать перед Лапсором?" подумал он, но тут же припомнил руки, протянувшиеся к лицу Портеуса, и содрогнулся
      - Я тоже предпочел бы, леди Ваттель, чтобы ваше желание исполнилось. Пойдемте, оранжерея ждет.
      Оранжерея представляла собой просторное помещение - почти бельведер со стеклянным потолком и длинным рядом высоких, пропускавших много света окон. Радовали взгляд тянущиеся вдоль стены апельсиновые деревья. По существу то была терраса, открывавшаяся только на юг. С трех сторон над ней возвышались стены дома, которые можно было углядеть сквозь стекло. Лагдален заметила, что по углам со стеклянного потолка сбегали дренажные трубы.
      Вексенн вертелся и потирал руки от гордости.
      - Здесь всегда тепло, вне зависимости от погоды.
      Они подошли к окнам. Внизу, футах в тридцати, виднелась мощеная дорожка.
      Лагдален задумалась, удастся ли ей разбить стекло и разрезать путы прежде, чем Вексенн призовет стражей, несомненно находившихся за дверью, и поняла, что это, скорее всего, неосуществимо.
      Горделивым жестом Вексенн указал на открывавшийся из окна великолепный вид.
      - Именно здесь великий Хонорист сидел и писал серию пейзажей Бегущего Оленя. Я удостоверился в этом, прежде чем принял решение строить дом.
      Лагдален кивнула:
      - Да, я слышала, что великий Аупоз прожил в этой долине большую часть своей жизни и создал здесь большинство своих шедевров. Но в Марнери мы храним, как сокровище, написанные им виды моря и побережья.
      - Да, да. Хонорист много странствовал. Он совершил два морских путешествия, а в результате создал потрясающие шедевры. Я имею в виду, в частности, и "Врата Кунфшона. Эта картина висит у меня в большом зале.
      Даже на Лагдален это произвело сильное впечатление. Она выросла в окружении художественных сокровищ Сторожевой башни и знала, что "Врата Кунфшона" считаются Одной из величайших картин в истории цивилизации.
      - А вы не боитесь, что столь своевольный гость может угрожать вашей коллекции?
      Вексенн побледнел. Подобная мысль никогда не приходила ему в голову, но сейчас ударила, словно молот.
      - Он не осмелится. Никто не посягнет на столь бесценную красоту.
      - На вашем месте, мастер Вексенн, я бы спрятала самые любимые картины. Лорд Лапсор может воспользоваться ими, чтобы шантажировать вас. Запомните мои слова.
      Вексенн заморгал: его страх перед Лапсором обрел новое измерение.
      Неожиданно двери позади них распахнулись, и вошел слуга. Вексенн повернулся к нему.
      - Хозяин, прибыл лорд-барон Неллинский.
      - Гурмилиос? Чего он хочет? Я думал, он уже уехал домой.
      Вексенн обернулся назад, к Лагдален и Эйлсе.
      - Прошу простить меня, милые дамы, но я должен ненадолго отлучиться. Он направился к двери и уже на пороге обернулся снова и добавил: - Считаю своим долгом предупредить, что у всех дверей выставлена стража. Побег невозможен.
      Вексенн ушел. Эйлса метнулась к двери и увидела стоявших прямо за ней стражников. Молодые женщины выглянули из окна, оценивая возможность спуститься вниз.
      - Он оставил нас без присмотра?
      Увы, особой нужды в присмотре не было. Окна не имели запоров, но спуститься вниз по гладкой, отвесной стене не представлялось возможным, даже Эйлса, привыкшая карабкаться по скалам, могла бы проделать это, лишь будь ее руки свободны, да и то с большим трудом.
      - Да, вроде бы без присмотра.
      Лагдален жестом указала на угол и едва слышно прошептала:
      - Трубы.
      Оказалось, что, несмотря на связанные запястья, обе женщины могли обхватить трубы ладонями. Зазор между трубой и стеной позволял просунуть тонкие пальцы, а выступы каменной резьбы в углу позволяли упираться ногами.
      - Полезай наверх, - шепнула Лагдален.
      - И ты тоже.
      Это оказалось непросто. Руки немели и соскальзывали, но женщины продолжали карабкаться и добрались до потолка почти одновременно. Эйлса опередила Лагдален на несколько секунд.
      Нелегко было удержаться и наверху, изучая узорчатое, фасетное стекло потолка. В конце концов Эйлса надавила макушкой и почувствовала, как стеклянный сегмент приподнимается.
      - У меня подалось, прошептала она.
      - Хорошо. Потому как у меня - нет.
      Эйлса поднажала изо всех сил и выдавила стеклянную планку из рамы. Держась руками за соединение труб, она протиснула плечи в отверстие и, поднатужившись, выбралась на стеклянную крышу оранжереи. По центру ее были проложены узенькие мостки, и девушка двинулась туда, стараясь ступать только там, где соединялись между собой рамы - В этих местах конструкция казалась наиболее прочной. В одном месте крыша угрожающе просела, но тем не менее Эйлса благополучно добралась до мостков, а уж по ним до выходивших на крышу дверей в стене. Одна из них оказалась открытой. За ней виднелась каморка, наполненная плотницким материалом - брусом, рейками и тому подобным. Дальше находилась кладовая со всяческим инструментом. Сердце девушки прыгнуло. Она пригляделась прислушалась, но не уловила никаких признаков чьего бы то ни было присутствия. Скользнув внутрь, она увидела длинный верстак и полки, на которых были разложены пилы, сверла, клещи, молотки - все, что могло потребоваться столяру или плотнику. Эйлса тут же принялась искать, чем бы разрезать веревки, и через некоторое время нашла комплект из семи разного размера стамесок. Самая маленькая и острая вполне могла подойти, но чтобы разрезать веревки, надо было ее чем-то держать. Сначала девушка попыталась зажать стамеску в зубах, но в результате только порезалась. Затем ей попались на глаза привинченные к верстаку тиски: это было как раз то, что требовалось. Конечно, установить стамеску и закрутить винт связанными руками удалось не сразу, но когда после не скольких неуклюжих попыток острая железяка прочно встала на место, путы были перерезаны в несколько мгновений.
      Стряхнув с запястий обрезки веревок, Эйлса взяла деревянную колотушку, прихватила стамеску и поспешила назад по крыше оранжереи. Вексенн еще не вернулся. "Кажется, - с усмешкой подумала Эйлса, - Лагдален его переиграла. Можно побиться об заклад, что сейчас он пытается спрятать подальше свои любимые картины. А поскольку их очень много, быстро ему с этим делом не управиться".
      Осторожно перемещаясь по хрупкой крыше, она достигла угла, где, скрючившись под потолком, так и висела на трубе Лагдален. Эйлса велела ей вжаться в стену, треснула колотушкой по стеклу и пробила дырку, во все стороны от которой разбегались трещины.
      На какой-то момент обе беглянки затаили дыхание, но звон разбиваемого стекла был не настолько громким, чтобы привлечь внимание стражников. Орудуя стамеской, Эйлса раскачала и высвободила из рамы острые осколки. Они по падали на землю у подножия апельсиновых деревьев, почти не произведя шума. В течение нескольких минут девушка расчистила отверстие настолько, чтобы Лагдален могла в него пролезть. Что она и сделала. Молодые женщины растянулись плашмя на крыше, а когда отдышались, поднялись на ноги и осторожно двинулись к мосткам. Добравшись до мастерской, Эйлса первым делом развязала Лагдален, которая тут же вооружилась колотушкой и зубилом.
      Задняя дверь мастерской вела в коридор, по обеим сторонам которого рядами тянулись простые деревянные двери. Пол был голым - судя по всему, здесь находились комнаты прислуги. Самих слуг нигде не было видно - лишь из-за одной двери доносился храп. В конце коридора находилась ведущая наверх лестница. Поднявшись по ней, беглянки оказались в лабиринте чердачных помещений, где они и затерялись.
      Глава сорок девятая
      Около полудня Базил и Релкин закончили дежурство на позициях под Посилой и, сменившись, отправились на бивуак Сто девятого. Релкин устал, но его ждала работа, не терпевшая отлагательства. Следовало позаботиться о Базиле.
      Длинная рана на правой стороне хвоста требовала очистки и втирания Старого Сугустуса. С левой стороны груди имелось множество неглубоких порезов и кровоподтеков, которые дракон заработал, перевалив в пылу схватки через упавшее дерево. Обработав эти повреждения, Релкин занялся менее значительными царапинами и ушибами, а под конец проверил уже зажившую рану, полученную под Куошем. К счастью, несмотря на яростное напряжение ночной битвы, она не открылась, и Релкин вздохнул с облегчением. Бывало, что раны открывались спустя недели после того, как были залечены: это представляло собой сущую муку для драконопаса и серьезную угрозу для дракона.
      Сквозь просветы в облаках проглядывало солнышко, а Релкин усердно работал иглой и нитками, не скупясь на Старый Сугустус. Кое-где пришлось накладывать повязки и ставить припарки, но в конце концов все было сделано.
      Во время этой процедуры Базил пару раз зашипел, но в целом, как и обычно, перенес боль со стоицизмом, присущим большинству вивернов. Вот Мануэлю тому приходилось не сладко, ибо Пурпурно-Зеленый проявлял куда большую чувствительность. Базил постарался отвлечься - забыть о прижигавшем его порезы Старом Сугустусе, сосредоточившись на мыслях о еде.
      Закончив лечение, Релкин поспешил к полевой кухне, где разжился большим горшком супа и дюжиной караваев хлеба. По дороге он заглянул в лазарет. Обмотанный повязками кожистоспинник Гунтер спал; судя по всему, он должен был выжить. Его драконопас Ури сидел рядом, нервно теребя ремень от джобогина.
      Свейн и Ракама пытались хоть чуточку его приободрить. Все боялись, что после ранения Гунтер может стать калекой.
      - Дракон будет жить, - промолвил Релкин. - Это уже хорошо.
      - Релкин, попроси старых богов, чтобы он вернулся в строй. Вот увидишь, они тебя послушают.
      - Держу пари, что он вернется. Непременно вернется.
      - Жаль молодого медношкурого и Ховта, - сказал Ракама.
      - Еще бы, - поддержал его Свейн. Это наша общая боль.
      - Проклятие, ведь Хонт был еще мальчонкой. А Чурн? Кто мог бы сказать худое слово про старину Чурна?
      - Сколько таких мальчишек, как Хонт, полегло вместе со своими драконами на полях сражений, по которым довелось пройти Сто девятому марнерийскому за время его существования? - вслух подумал Релкин и сжал крепкую руку Свейна. Ракама добавил свою руку, то же сделал и Ури.
      - Мы отомстим за них.
      Бьюсь об заклад, - поддержал Свейн, - они еще попомнят Сто девятый эскадрон.
      На этом драконопасы расстались, и Релкин направился к кухонным кострам. Хотя за последний год вера его подверглась серьезным испытаниям, он на ходу бормотал молитвы, прося старых богов исцелить Гунтера. Есть они на небесах, нет ли - дело темное, зато ясно, что Гунтеру пригодится любая помощь, какую только можно получить.
      Гарнизон Посилты проявлял странную пассивность, что, несомненно, было на руку Урмину. Как и все солдаты, Релкин ожидал, что за ночной атакой последует вылазка из города. Но проходил час за часом, а на позициях у города царило затишье. Противник предпочитал отсиживаться за городскими стенами.
      Релкина это не могло не радовать. Имперские силы насчитывали теперь меньше тысячи человек и всего девять драконов, один из которых был неспособен сражаться но Аубинас не спешил воспользоваться преимуществом. Между тем каждый драгоценный час приближал появление генерала Трегора, спешившего по дороге Арго. Вернувшись, Релкин накормил дракона, да и сам умял ломоть хлеба и несколько чашек супа. Базил, насытившись, провалился в глубокий, без сновидений, сон и вскоре захрапел.
      Почувствовав, как тепло проникает в его истомленные члены, Релкин достал одеяло и, завернувшись в него, прилег под деревом. Проверок и смотров сегодня не ожидалось - Кузо знал, что это бесполезно. Релкина радовало, что Кузо схватывал все на лету. Из этого офицера и вправду мог получиться стоящий командир драконьего эскадрона. Кровь, пролитая в двух отчаянных схватках с новыми врагами, сблизила Кузо с его подчиненными. Боевой дух Сто девятого был высок, хотя эскадрон лишился большого Чурна и маленького Ховта.
      Приятно было осознавать, что на командира можно по ложиться. Набираясь опыта, Кузо рос на глазах.
      Устроившись поудобнее, юноша закрыл глаза, и скоро его посапывание смешалось с храпом дракона.
      Обстановка вокруг Посильты оставалась спокойной. Повстанческая пехота носа не высовывала из-за городских стен, да и остававшаяся близ Пшеничного тракта конница не предпринимала никаких попыток перейти в наступление хотя после ночного боя маленькая армия Урмина зализывала раны. Сам командор каждые несколько минут возносил молитвы.
      Час тянулся за часом. Небо оставалось чистым, солнце согревало землю, подсушивая застоявшиеся в ложбинах лужи, а аубинасские пехотинцы упорно игнорировали поступавшие из Неллина приказы атаковать противника. Их командиры видели у стен города боевых драконов и не собирались попусту гробить своих людей, пытаясь осуществить неосуществимое. Каждый знает, что людям не осилить драконов - для этого нужны бесы и тролли. А важным шишкам из Неллина не мешало бы вместо пустых приказов послать в Посилу подмогу, да такую, чтобы можно было сдержать зверей. В результате драконы спокойно спали. То же самое делали и драконопасы.
      К несчастью для Релкина, его сон вскоре был испорчен:
      Вернулось странное сновидение, уже тревожившее его прежде. Он снова чувствовал близость Эйлсы, но не мог ни коснуться ее, ни даже увидеть. Одно было несомненно - она в опасности. Какая-то древняя злобная воля силилась заполучить и самого Релкина - пальцы со стальными когтями тянулись к нему, одну за другой пронизывая тысячи тонких, как паутина, завес. Глаза горели красным огнем.
      Затем картина изменилась. Эйлса стояла на краю обрыва, а Релкин балансировал на скользком утесе.
      Из зарослей черного кустарника выскочило чудовище, похожее на гигантское насекомое на стальных ногах. Длинные клешни, щелкая, потянулись к Эйлсе. Девушка пустилась бежать по плоскому лугу, поверхность которого вспучивалась под злобным горячим ветром. Чудовище, хихикая, гналось за ней. Релкин тоже бежал: ветер доносил запах разложения и смерти. Впереди вырос огромный дом.