Глава 18

Улицы были забиты взволнованными и испуганными горожанами. Протолкавшись сквозь толпу, Эвандер добрался до гостиницы. Над дворцом все еще стояло облако пара, а в воздухе чувствовался сильный запах дыма. Однако восстание, похоже, шло на убыль. Стража вновь овладела ситуацией.

От Центрального круга плотным потоком катились мрачные бунтовщики, многие шатались под грузом разнообразной добычи — начиная от мешков зерна и кончая дворцовой мебелью.

В гостинице Эвандер нашел Элсу. Она вскочила на ноги с восторженным визгом, обняла юношу и возблагодарила монжонского бога Пернаксо.

Такой прием растрогал Эвандера почти до слез, искренняя радость маленькой женщины тронула его сердце. Вот уж кого не отталкивала его безобразная кожа! Сначала юноша даже не мог говорить, потом он заметил отсутствие второго утоли:

— А где же Юми?

— С нашим ковром большое несчастье. Юми скоро вернется. Расскажи, что произошло. Где ты был?

Эвандер все объяснил. Элсу помрачнела, когда юноша сказал, что Пострема пыталась похитить его, а повествование о темнице, о несправедливости короля и затем о бунте слушала, вскрикивая от ужаса.

Принц сбросил грязную одежду и выкупался, а Элсу принесла ему еду и горячий келут. После нескольких дней в тюрьме юноша просто умирал с голоду. Король Агрант не выказывал особенной щедрости к заключенным, да еще тюремщики забирали большую часть пищи, предназначенной Эвандеру, говоря, что нет смысла кормить львиный корм. От одного запаха пирога у бывшего заключенного потекли слюнки. Эвандер сел за стол и принялся уничтожать провизию с поистине волчьим аппетитом.

Как раз к завершению трапезы вернулся Юми. Маленький утоли приветствовал юношу, сопроводив слова горячим объятием, вознес хвалу богам за их милость, потом присел рядом с Эвандером и внимательно выслушал его историю. Время от времени Элсу быстро произносила что-нибудь на своем языке, и оба утоли переговаривались на этом древнем журчащем наречии, а затем вновь обращали взгляды больших глаз к Эвандеру. Юми грустно кивал, словно слышал подтверждение своих самых худших опасений.

— Ужасная несправедливость, — вздохнул он, когда его молодой друг закончил рассказ. — Я не понимал раньше. Мы не знали, куда ты исчез. Я даже стал думать, что ты бросил нас. Я везде о тебе спрашивал, но тщетно. Прости, что сомневался в тебе, Эвандер.

Юноша пожал руку маленькому уголи.

— Мы должны спрятать тебя от короля. Эвандер был совершенно согласен. Вряд ли ему удастся укрыться в гостинице. Вскоре стража займется обыском всех людных мест, и король наверняка назначит награду за поимку беглеца. Нет, оставаться в гостинице было никак нельзя.

— А что с вашим ковром? — спросил Эвандер. Юми помрачнел.

— Ведьма отказалась возвратить ковер моих предков. Я обратился в Совет уголи. Они примут меры.

Глаза Элсу расширились, и она забормотала про себя молитву.

— Она пыталась заточить меня с помощью колдовства, — прорычал Эвандер. — Это же противозаконно!

—  — Когда утрясется это недоразумение с королем, мы сможем потребовать ее ареста. Но сначала мы должны получить ковер. Ведьма дошла до того, что пригрозила испортить его.

Элсу вскрикнула.

Юноша выглядел угрюмым:

— Я хочу помочь вам получить ковер назад.

— Отлично, твоя помощь нам пригодится, Эвандер. Но сначала мы пойдем в дом к Орнизолесту. Он — глава монжонского Совета утоли и добрый человек. Ты поживешь у него, пока мы не найдем способ тайно вывезти тебя из города. За воротами сейчас следят.

— А что будет с принцессой Сириной? Маленький человечек беспомощно развел руками:

— Она достанется чародею. Тому из двух, который победит сегодня вечером.

— Думаешь, состязание состоится? Несмотря на бунт?

Юми мрачно кивнул:

— Это единственный способ положить конец бесчинствам чародея с Черной горы.

Эвандер, оглушенный сказанным, затряс головой. Бедняжка Сирина, на самом деле она наверняка не хотела, чтобы его бросили на растерзание львам. Она просто была испугана, на грани истерики, ведь ей пришлось столько всего перенести в тот день. Поэтому от страха она солгала отцу.

Чувства юноши к принцессе ничуть не изменились. И сидеть сложа руки, когда ее отдают замуж за чародея, он не мог. Эвандер кусал губу. Но как же ему спасти Сирину?

— Отведем Эвандера в дом Орнизолеста, — решил Юми. — Он будет там в безопасности. Во всяком случае, в большей безопасности, чем здесь.

Выйдя на улицу, они быстро и уверенно зашагали по тротуару. Город все еще наводняло множество людей, и порядок был еще толком не восстановлен. Большинство бунтовщиков улизнуло по главной улице, и отряды стражи носились туда-сюда в поисках запоздавших нарушителей спокойствия. Со стороны дворца доносился мерный шум — это солдаты разделывались с пьяными грабителями, запертыми во дворце, как в ловушке. Утоли в бунте не участвовали, так что солдаты не обращали на Элсу и Юми никакого внимания, как, впрочем, и на Эвандера — одежда его была чистой, а щеки свежевыбритыми.

Троица пересекла Средний круг и свернула на широкую улицу, застроенную огромными четырехэтажными зданиями. Один из этих домов принадлежал богатому уголи-купцу Орнизолесту. Юми дернул за свисающую тяжелую цепь, и внутри раздался звонок. Очень долго ничего больше не происходило, потом дверь бесшумно отворилась. Несколько утоли с сияющими лицами радушно провели гостей через отделанные темным деревом комнаты с низкими потолками в гостиную Орнизолеста.

Там гостей встретил сам хозяин — необычайно тучный утоли в камзоле из темно-синего бархата, с золотой цепью на шее.

Несколько минут Юми и Элсу говорили с Орнизолестом на своем языке. Затем хозяин поднялся, с приветственным восклицанием обнял Эвандера и перешел на фурду.

— Доброго друга утоли мы всегда рады видеть в этом доме, — тепло сказал Орнизолест. — Особенно мы рады видеть друзей наших друзей Юми и Элсу, величайших садоводов сегодняшних дней. Как можно забыть пурпурные орхидеи, выращенные ими к празднованию начала нового тысячелетия? Или наряд из живых цветов, который они преподнесли королеве уголи на праздник Декадиона? Те цветы затмевали даже самые прекрасные розы, никто никогда не видел такого наряда!

Наводнившие гостиную уголи, купцы и их слуги, вежливо зааплодировали.

— Ты останешься в этом доме, пока мы не придумаем, как вывезти тебя из города. Думаю, это вполне реально, и тебе не придется долго ждать.

Затем заговорили о ковре, доставшемся Юми от предков и столь коварно похищенном. Эвандер сел у окна, и ему подали кубок охлажденного вина и вазочку с орехами. Юноша бросил взгляд на сад за окном — классический сад уголи: настоящее море цветов, высаженных, главным образом, по принципу резкого цветового контраста — оранжевые лепестки на фоне темной зелени с проблесками розового, синее на желтом, а по краям — красный шалфей и белые бутоны.

В ходе дискуссии о ведьме и ковре уголи становились все более и более возбужденными. Орнизолесту даже пришлось повысить голос, и все тут же умолкли. Выслушав длинную речь хозяина дома, все присутствующие задумались над планом действий.

Эвандер внимательно наблюдал за обсуждением. Элсу время от времени переводила ему отдельные фразы — речь шла о том, чтобы ворваться в дом Постремы, Это казалось довольно простым делом.

Собирались напасть неожиданно и высадить входную дверь. Все надеялись, что при стремительном нападении Пострема не успеет уничтожить ковер. Если удастся войти, то удастся и прорваться к ковру, отбить его и таким образом вернуть владельцу.

Эвандер посчитал этот план практически невыполнимым и через некоторое время рискнул заявить об этом вслух.

Орнизолест поднял глаза на юношу:

— Отчего же?

— Оттого что у ведьмы множество слуг, и они окажут сопротивление. А драка с ними займет, возможно, гораздо больше времени, чем вы предполагаете. Ведьма успеет послать за стражей.

Уголи молча уставились на молодого человека. Его слова звучали мудро. И хотя всем не терпелось ринуться в бой и схватиться с ведьмой, в их души закралось сомнение: быть может, стоит продумать какой-то другой вариант?

После долгой внутренней борьбы Орнизолест тоже это осознал:

— Эвандер прав. Наш план не сработает. Мы — народ уголи. Мы не сильны в драке. Нам не справиться даже с прислужниками ведьмы. Надо думать дальше.

Последовали часы мучительных раздумий. Наконец Эвандер внес единственное предложение, у которого были какие-то шансы на успех. Юноше самому стало немного не по себе, но другого выхода он не видел.

Он предложил использовать себя в качестве приманки — ведь Пострема наверняка обрадуется возможности вновь заполучить драгоценного раба. Уголи сообщат ведьме, что согласны обменять Эвандера на ковер.

Когда Пострема явится на встречу, ловушка захлопнется, и уголи сами возьмут ведьму в плен. Тогда ей придется обменять ковер на собственную свободу.

— Она прибегнет к магии, — предостерег Эвандер. — И наверняка придет вместе с телохранителями.

— Ее магия слаба. Это же ведьма-Ткачиха, а не Королева Мышей, — успокоил юношу Орнизолест.

— Боги охранят нас от магии! — воскликнул кто-то.

— Уверяю вас, Пострема обладает истинным могуществом, — возразил Эвандер. — Поверьте мне, я-то знаю.

— Мы тоже могущественны, — гордо заявил Орнизолест.

Остальные уголи хранили молчание. Подумав, глава монжонского Совета задумчиво кивнул:

— Идея Эвандера хороша, по крайней мере, гораздо лучше нашей. Мы можем поймать ведьму в ловушку, но следует опасаться ее чар.

Вскоре все было решено.

Глава 19

Теперь, после продовольственного бунта, король Агрант был как никогда твердо настроен привести свой план в исполнение. Сирина выйдет замуж за чародея-победителя, кем бы он ни оказался, и дело с концом. Спасти город и сохранить Тимнал можно, только заключив союз с каким-нибудь могущественным чародеем.

Сирину перевели в небольшую комнатку (как выразилась принцесса — в камеру), а снаружи у двери выставили стражу. Комнатка находилась на шестом этаже башни, и в ней было всего одно окно. Из своего заключения принцесса хорошо видела зеленый купол львиного вольера, возвышающийся среди деревьев.

Единственными посетителями Сирины могли быть только ее кузины и верные подруги Амили и Луипа, к которым, к счастью, очень благоволила королева. Так что принцесса была не совсем одинока.

— Моему венценосному отцу и в голову не приходит, что его зерновая политика может быть как-то связана с бунтом, — бушевала Сирина. — Я думаю, ничего бы вообще не произошло, если бы отец велел раздать часть зерна из дворцовых кладовых. Надо было постараться облегчить муки голода тех, кто и вправду нуждается.

Амили и Луипу больше волновало состояние дворцового интерьера.

— Но, Сирина, они же разрушили весь первый этаж! Скажи спасибо, дорогая, что ты не можешь увидеть это безобразие собственными глазами, у тебя бы сердце разорвалось. Вандалы, настоящие вандалы! Сорвали со стен веспалинские гобелены и разорвали их в клочья.

— Знаю, это ужасно, Амили, но подумай, эти люди были разъярены. И потом, они же бедняки. Что они знают об искусстве Беспала?

— Они разбили витражи в молельне. Такое великолепие — и погублено несколькими минутами безумной ярости, — посетовала Луипа.

— Пойми, они же голодали там, под городом, в темноте.

— Сирина, ты просто воплощение великодушия, Ладно, пусть голодающие протестуют, но никто ведь не заставлял их уничтожать бесценные произведения искусства!

— Они не могут утолить голод искусством! Почему король не раздал голодающим зерно? Кузины согласно закивали.

— Действительно, почему? Ведь он предотвратил бы весь этот кошмар! — подхватила Амили.

— Хорошо, но тогда и у короля бы закончилось зерно, и пришлось бы голодать и нам тоже, — тут же возразила Луипа.

Девушки на минуту примолкли. Сирина тяжело вздохнула и выглянула в окно. На дальней крыше тихо ворковали белоснежные голуби.

— Все еще не могу поверить, что отец отдает меня в жены одному из этих дряхлых зловонных чародеев с мерзкой щетиной и вонючим дыханием.

Амили и Луипа сжали губки. На глазах у них заблестели слезы.

— Бедная Сирина, — в один голос зарыдали девушки.

Сама принцесса не плакала. Ее положение было слишком серьезным, чтобы она могла позволить себе реветь в три ручья. Ведь должен же быть какой-то выход! Но какой? О побеге не могло быть и речи…

Рассказывая о новостях внешнего мира, кузины ни словом не обмолвились о драке в тюрьме и массовом бегстве узников. Сама же Сирина не решилась спросить о судьбе Эвандера. Она не могла допустить, чтобы ее кузины, какими бы милыми они ни были, сплетничали о ней и ее молодом госте.

Девушки ушли, и в одиночестве принцесса наконец горько расплакалась, раскаиваясь в своем предательстве. Она снова и снова жалела о том, что дурно обошлась с юношей. Он был такой замечательный! Сирина чувствовала, что он способен и на доброту, и на яростное неистовство — если придется защищать кого-то, например, ее саму.

Увы! Принцессе оставалось только рыдать о несчастном красивом молодом человеке, вставшем на ее защиту, а потом преданном ею же и обреченном на гибель в пасти льва.

Все дело было в том, что Сирина испытывала непреодолимый ужас перед уродством, перед любыми физическими и психическими отклонениями. У нее была малолетняя умственно отсталая кузина, которая даже говорила с трудом, и принцесса чувствовала себя очень скверно в обществе больной родственницы.

Девушка часто молила бога Пернаксо избавить ее от страха перед ненормальностью. Принцесса считала этот страх недостойным, несовместимым с истинным милосердием, иногда даже позорным. Но Пернаксо, к сожалению, не услышал ее молитв, и принцессе так и не удалось избавиться от панического страха, не подчинявшегося никакому контролю. И вот теперь из-за этой слабости она потеряла человека, которого полюбила, и сердце ее было навеки разбито.

Из-под купола доносилось оглушительное рычание хищников. Ворвавшиеся во дворец бунтовщики жестоко издевались над животными, бросая в них камни сквозь решетку, и теперь львы жаждали крови и мести.

Сирина пристально посмотрела на окно. Она всегда могла выброситься из него и покончить со всем разом — но она боялась смерти. Принцесса была молода и красива, впереди ее ждала — или должна была ждать — удивительная жизнь.

Сирина вновь задумалась о своем ближайшем будущем: о смрадных объятиях одного из отвратительных старых волшебников. В полном отчаянии девушка опустилась на пол.

В ту ночь львы вели себя беспокойно, и их рычание слышалось даже на другом конце города.

Эвандер сидел на самом высоком балконе дома Орнизолеста и благодарил богов за то, что — явно по их особой милости — слушает рык огромных голодных кошек, находясь не в камере, а на свободе. В неожиданном повороте судьбы чувствовалось нечто сверхъестественное.

Ночь была великолепна: огромные яркие звезды и теплый, несмотря на прозрачность, воздух. Эвандер смотрел на странный город, лежащий перед ним, и с удивлением думал обо всем, что произошло с тех пор, как он бежал из родных краев. На минуту юноша представил себе, как когда-нибудь, вернувшись на родину, он будет рассказывать родным о своих приключениях.

Мысли о доме оказались слишком тягостными, и юноша не без труда отогнал их. Он только помолился, чтобы его кузены проявили милосердие. Причин для чрезмерной жестокости у них не было. Родители Эвандера умерли, сестра вышла замуж и находилась в безопасности, вдали от Седимо. Смерть остальных членов семьи не принесла бы узурпаторам никакой пользы. Мадеес, ставший теперь королем, был, как хорошо знал Эвандер, человеком осторожным, и оставалась надежда, что он пощадил юных Флорио, Камиа и других молодых кузенов. Возможно, если на то будет воля богов, Эвандеру еще доведется посидеть на крепостной стене Седимо, рассказывая младшим двоюродным братьям, как он побывал в Монжоне, волшебном летающем городе на Баканском побережье. Конечно, на такой оборот дела шансов было мало, но, как понял Эвандер, это странный мир, и в нем возможны самые неожиданные вещи.

Разве не говорит в пользу этого утверждения то, что произошло с ним самим: он спас на улице девушку, а та оказалась принцессой, он целовал ее, он отдал ей сердце… К несчастью, проклятие могущественного чародея превратило седимского принца в полумонстра, и он потерял любовь прекраснейшей девушки, самое дорогое и желанное, что только есть на свете. А может быть, и не потерял… Эвандер до сих пор не мог истолковать поведение Сирины. Она, конечно, не пришла ему на помощь, но его арестовали, когда она была совершенно невменяема, да еще в присутствии ее венценосного отца, чей взгляд метал молнии. Понятно, почему принцесса проявила тогда нерешительность. Но любила ли она его? Возможно. Ведь когда они сидели вдвоем на кушетке в ее апартаментах, между ними определенно проскочила искра чувства.

Он, беглец и скиталец, скоро покинет этот город, такой чудесный и в то же время такой жестокий, но отъезд не сможет притупить чувство невосполнимой потери. Пока он будет искать лекарство для своей жабьей кожи, бедную Сирину выдадут замуж за одного из этих жутких стариков. Несчастная девушка, она подвергнется неимоверным мучениям, а он, ее принц, не в силах спасти любимую! Эвандеру хотелось кричать, хотелось немедленно отправиться во дворец и потребовать отпустить принцессу, даже если для него самого это закончится возвращением в королевские темницы.

Внезапно вновь донеслось львиное рычание. Дрессировщики принесли зверям мясо. Так как узники, предназначенные на обед львам, разбежались, выступление хищников в вечернем празднестве пришлось, к сожалению, отменить. Король уже собрался было скормить зверюшкам нескольких бунтовщиков, но приближенные посоветовали соблюдать осторожность — ничего не стоило вновь разъярить толпу, ведь в городе по-прежнему царил голод. Услышав львиные голоса, Эвандер вздрогнул, отвернулся и ушел в комнату, закрыв за собой балконную дверь. Рычание разъяренных кошек стало глуше.

Король Агрант решил, что финальные состязания волшебников состоятся в назначенное время, словно ничего не случилось. Первым делом надо решить проблемы города Монжона, а с бунтовщиками можно разобраться и после. Пока же городские ворота заперли, а стражу на стенах увеличили вчетверо.

Эвандер мрачно смотрел перед собой, в зеркало на стене. Сделать он ничего не мог. Нужно было исчезнуть из Монжона как можно скорее. А это значило, что необходимо вернуть Юми драгоценный «Ковер девяти лошадей».

План уже выполнялся. Утоли послали свое предложение ведьме и ожидали ответа с минуты на минуту.

Пока утоли готовились, Эвандера отослали отдохнуть в комнату наверху. Юноша ненадолго прилег на канапе, и вскоре ему приснился удивительный сон. Как наяву, привиделись озаренные теплым вечерним светом стены Седимо. Эвандер увидел себя непоседливым мальчиком лет восьми — он спешил к своей матери, к своей прекрасной матери, которой было суждено на следующий год умереть при родах. Юноша ясно видел ее округлый подбородок, веселые карие глаза и длинные темные волосы на фоне родных стен древнего Седимо, залитых золотистым светом. Он спешил к матери, чтобы рассказать ей о какой-то неведомой детской победе, сердце его пело, а с губ рвались неслышные слова. Он видел, как сверкают ее зубы — она радостно смеялась рассказу сына. Отец стоял рядом, и на его обычно суровом лице играла улыбка. Король жмурил глаза от лучей позднего вечернего солнца. В это лучезарное мгновение все трое оказались вместе в прекрасном мире детства — когда ничто не омрачало мечты и Данаис Эвандер твердо знал, что ему суждено сменить отца на Седимо-Кассимском престоле.

Сон оборвался внезапно, в одно мгновение сменившись кромешной тьмой. Эвандер проснулся. Он проснулся, но увиденные во сне картины остались с ним, особенно мамино лицо. Он давно не думал о матери. «Могла бы она гордиться своим сыном, — задумался Эвандер, — после всего, что произошло?»

Да, решил юноша, мать одобрила бы все, что он сделал. Она поняла бы, что ее мальчик — не трус. Он сделал лучшее, что мог сделать в сложившейся ситуации, и был уверен, что мать согласилась бы с ним. Но одобрил ли бы его отец? Отдать корону без боя? Эвандер знал, что гордости отца не было пределов. Он бы не сдался просто так. Но юноша также знал, что его отец обладал гораздо большей властью и никогда не оказывался в таком уязвимом положении, в каком случилось оказаться его сыну. «В случае угрозы опустошительной гражданской войны, — подумал Эвандер, — старый король сделал бы все, чтобы избежать распри, даже если бы пришлось отправиться в изгнание».

Сны растревожили юношу, и он нервно заходил по комнате. Хорошо, что хоть львы поутихли. Можно было вновь открыть балкон и впустить в комнату ночные звуки.

На улицах горели монжонские светильники, их сияние озаряло тысячи окон по всему городу, образуя фантастически яркий для Рителта городской пейзаж.

Из любопытства Эвандер снял покрывало с лампы, стоящей рядом, и помещение мгновенно наполнилось теплым янтарным светом.

Юноша увидел свое отражение в настенном зеркале. Грудь его была обнажена, и Эвандер внимательно осмотрел обезображенную кожу. Теперь она превратилась в твердую, неровную корку, частично окостеневшую, частично тонкую и прозрачную. Иногда в темных, затвердевших наростах просыпался зуд, и юноша чесался, безуспешно пытаясь избавиться от неприятного ощущения. На ощупь кожа казалась крокодильей, а не человеческой. На свету были заметны участки, где кремовая прозрачность сменялась глубокими черно-коричневыми оттенками. В кремовых выростах синели темные прожилки вен. Юноша вцепился в край нароста, пытаясь оторвать хотя бы кусочек. Когда он потянул достаточно сильно, его пронзила острая боль. Этот жуткий нарост, без сомнения, был напрямую связан с самим существом его несчастного носителя.

Эвандер отвернулся от зеркала и почувствовал, как твердый нарост трется о здоровую кожу руки. Это было жутко. Освободится ли он когда-нибудь от проклятия? Перестанет ли быть чудовищем, за которое на рынке редкостей в Урдхе передрались бы самые пресыщенные покупатели? Неудивительно, что принцесса с криками убежала.

Эвандер вздрогнул, надел рубашку и снова вышел на балкон, изо всех сил стараясь не думать об этом слишком много.

Глава 20

Было условлено обменять Эвандера и волшебный ковер Юми на постоялом дворе Иззума, во Внешнем круге, неподалеку от главных городских ворот.

Пока слуги несли ее в портшезе к постоялому двору. Пострема обдумывала ситуацию.