ГЛАВА 6

Головная боль долго не отпускала Риккардо. Он лежал на кровати, стиснув зубы. Спустя некоторое время – может, через четверть оры, а может, через вечность – боль утихла.

Риккардо встал и пошел прогуляться перед сном. Он всегда так делал, доктор прописал прогулку как средство от бессонницы. Была уже ночь, садовые аллеи графу надоели, а бродить, словно привидение, по резиденции, скрипеть паркетом и пугать слуг де Вега не хотел. Он знал другое средство.

Над резиденцией возвышается смотровая башенка, попасть в нее можно было и не выходя из здания.

Сто двадцать ступенек вверх по винтовой лестнице и столько же вниз. А в перерыве постоять на смотровой площадке и смотреть на ночной Осбен, на его редкие огоньки, наслаждаясь тишиной, воздухом и высотой.

К удивлению Риккардо, у входа в башенку стоял слуга, один из тех, что привезла с собой Патриция. Охранял покой госпожи. Он хотел было преградить ему дорогу, но увидел лицо и отступил.

Граф осторожно поднимался по деревянным ступенькам, стараясь идти беззвучно. Ему это удалось.

Патриция испуганно вскрикнула и обернулась, когда он вышел на площадку.

– Ах, Риккардо, это вы! – облегченно вздохнула она, узнав его в свете лун. – Зачем подкрадывались так тихо?

– Чтобы внезапно напасть на вас и съесть, – Риккардо постарался, чтобы голос звучал мрачно и страшно.

– Вы все шутите, Риккардо.

– Нет, Пат, я не шучу, – грустно сказал он. – Я давно уже разучился шутить. Когда-то я хотел скинуть тебя вниз с этой башни на камни.

– И что же помешало исполнению желания?

– Тебя рядом не оказалось, Пат. – Он сделал шаг ей встречу.

– Что тебе сейчас мешает, Риккардо? – Патриция отступила, уткнувшись спиной в ограждение.

– То, что сейчас я тебя опять люблю. – Он подошел к ней и встал рядом, всматриваясь в ночное небо. – Красиво, не правда ли?

– А когда хотел убить, разве не любил?

– Любил, только эта любовь называлась ненавистью, – тихо ответил он и замолчал.

– Зачем ты сжег мои портреты? Наводил порчу? – спросила она.

– Нет, а что, разве так можно навести порчу? – удивился Риккардо и констатировал: – Это Кармен тебе рассказала.

– Нет.

Он знал, она лжет.

– Кармен. Я прощался с тобой, Пат. Прощался навсегда. Избавлялся от всего, что нас связывало. Сжег четыре портрета.

– У тебя же их было только три?

– Нет. – Риккардо вспомнил последний портрет и улыбнулся. – Их было четыре. Я подкупил художника, который рисовал вас с Анной полуобнаженными. Хочу сказать, это был опасный с вашей стороны эксперимент. Если бы твой отец узнал…

– Он бы запер меня навечно в фамильном замке, – продолжила Пат и тут же мило смутилась, покраснела, отвела взор и быстро вернулась к изначальной теме: – Почему ты вдруг решил порвать со мной? Кармен сказала, это произошло внезапно, как порыв ветра, как удар молнии.

– Я долго страдал без тебя, не находил места, хотел даже убить тебя и Васкеса. Но потом встретил Ястреба – это не выдумка, он есть. Встреча изменила меня…

– Так изменила, что ты стал убивать женщин? Сколько счастья, радости, любви и света несла Анна миру и людям! Ее улыбка разбивала сердца ухажеров, идальго дрались из-за нее на дуэлях. А ей отрубили голову. Быстро и жестоко. На центральной площади Вильены, по приказу отвергнутого кавалера.

Риккардо почувствовал, что начинает злиться. Опять.

– К чему ты это, Патриция?

– Ты казнил ее, Риккардо! Убил! Мстя за то, что однажды она тебя отвергла. Воспользовался, обесчестил, а потом, насладившись ее позором, убил!

– Не кричи, Пат! Стража сбежится. Отвечаю по порядку. Я не гнал ее силой в свою постель. Она сама сделала этот выбор.

– Спасая брата.

– Брат того не стоил. Он не держал слово. Дальше. Обесчестил? – Риккардо рассмеялся. – Я был не первым ее любовником, честь свою она отдала кому-то другому. Она пыталась меня отравить, Пат. Убить. Есть такой яд, гальт. Слышала? Анна подсыпала мне его в вино. Клянусь честью, я ничем ее не обидел. Может, даже женился бы на ней после войны. Она всегда мне нравилась. Но Анна меня предала. Простить ее я не мог.

– И отрубил голову! – Пат выкрикнула эти слова.

Он поймал ее взгляд, она тут же опустила глаза. Не из смятения. Нет. Пат смотрела на свои пальцы. Точнее на ногти. Красивые длинные ногти.

Она сейчас хочет выцарапать мне глаза, подумал Риккардо, и тоже сорвался на крик:

– Да, а что нужно было сделать?! Отдать ее солдатам на потеху?! Тихонько придушить, без лишнего шума?!

– Ты продал душу лукавому, де Вега. – Патриция отвела взор.

– Эта башня такой же высоты, как и та, что стоит напротив собора Единого в Мендоре, где ты венчалась. Четыре арбалетчика убили бы тебя и Васкеса при входе или выходе. Знаешь, как больно, когда зазубренный стальной болт входит в тело, ломая ребра? – Он схватил ее за плечи и смотрел прямо в глаза. – Это первый вариант. Второй – яд, слуги уже были подкуплены, вы умирали бы долго, очень долго, выхаркивая гниющие внутренности…

Риккардо чувствовал – ее трясет.

– Отпусти меня!

– А знаешь, почему этого не случилось? – мягко спросил он, выполнив ее просьбу. – Ястреб дает не только силы идти по выбранному пути, но учит уважать чужой выбор. Поэтому я отказался от мести и попытался проститься с тобой. Но уважение чужого пути не означает слабость. Анна хотела меня убить – она умерла.

– И меня ты убьешь?

– Нет, ты – это судьба, рок. Часть моего пути. И я тебя люблю. Тебе можно. – Риккардо грустно улыбнулся. – Спокойной ночи, Пат. Спускайся осторожнее, ступеньки скользкие.

Небо в Вильене, столице одноименной провинции, сотрясала звучная дробь. Знаменитые барабанщики – гордость скайских кондотьеров – замерли в ожидании.

Палач в черной маске закончил последние приготовления и с немым вопросом в глазах повернулся к власть предержащему.

Риккардо де Вега – граф Кардес – привычно взмахнул рукой:

– Начинайте.

Последний день второй недели – так называемый Законник – время, когда вершат правосудие и проводят казни.

На центральной площади Вильены тесно от народа. Все сословия здесь. Шумят, волнуются, но взбунтоваться не посмеют – боятся. Три ряда скайцев с алебардами наперевес, окружив эшафот, сдерживают толпу, отделяя ее от графской свиты.

Риккардо всегда нравились скайцы – люди суровые и простые, на чье слово можно положиться. Пусть и брали за свои услуги огромные деньги. Их тщательно выбритые лица с длинными волосами, собранными в одну косу под шлемом, были для него символом надежности.

Граф развел озябшие плечи – нельзя показывать людям свои слабости. Винсенту Ла Клаве, что находится рядом и со скукой на лице взирает на происходящее, хорошо – он никогда не мерзнет.

А Красавчик – черный в белых яблоках жеребец – всхрапнул и потянул поводья, его горячей натуре надоело стоять неподвижно.

Риккардо прикрыл глаза. В последние дни он спал мало.

Вильена сдалась без боя. За четыре дня до вступления в нее войск маракойских графов все местные жители вылавливали тела дворян из Дайки. Холодная вода хорошо сохранила трупы. Две тысячи тел – прекрасный устрашающий эффект.

В поход Риккардо взял с собой немногих кардесцев – две тысячи добровольцев, молодых парней, горячих и охочих до приключений, да пятьсот паасинов – очень уж хорошие они лучники.

Скайцы порадовали. Три с половиной тысячи пикейщиков да две арбалетчиков – огромная сила, особенно стрелки. Рыцарей Агриппы д'Обинье – королевского полководца – остановит шквал тяжелых болтов.

Карл де Санчо отступает к Вильене. Ему удалось поднять против короля тысяч шесть-семь дворян, но вскоре вмешался Агриппа д'Обинье и нанес ему ряд поражений.

Все решится здесь, под Вильеной. Победят Агриппу – дорога на Мендору открыта, король с остальным войском стоит на алькасарской границе: султан может ударить в любой день.

Разобьем Агриппу – король согласится на все требования, чтобы не допустить полномасштабной гражданской войны и сохранить королевство.

Резко начавшаяся и так же резко оборвавшаяся барабанная дробь вкупе с пронзительным криком вернули Риккардо к действительности.

Помощники палача быстро и деловито поднимали вверх упавший нож гильотины.

Первые преступники – так, мелочь. Три местных вора, пойманные с поличным, да свой, кардесец, что решил, будто приказ «О запрете грабежей и воровства» на него не распространяется. Изнасиловал горожанку и теперь за это лишится головы, другим в назидание.

Палач взмахнул рукой, насильника поставили на колени, шею опустили на ложе гильотины, откинули длинные немытые, слипшиеся волосы. Свист падающего ножа, хруст, и голова насильника покатилась прямо в бадью с опилками. Кровь из перерубленных вен и артерий хлестала, заливая помост. Подмастерья за ноги оттащили тело, освобождая место для новой жертвы.

– Посмотри, как шагает, – толкнул в бок Ла Клава. – Как король, словно не он сейчас голову потеряет, а мы.

Риккардо не любил казни, презирая тех, кто находил в зрелище чужой смерти развлечение, но сегодня присутствие его и Ла Клавы было необходимо.

Алонсо Рамирес, брат прекрасной Анны, один из тех счастливчиков, которых можно пересчитать по пальцам, чей конь переплыл Дайку и спас хозяина от неминуемой гибели.

Заняв город, Риккардо взял со всех оставшихся в нем дворян клятву не бороться против него в обмен на то, что забудет их «геройства» в Ла Клаве. Винсент был категорически против. Вот и сейчас он не преминул уколоть:

– Риккардо, скажи, зачем мы ссорились из-за этой амнистии, если такие, как Алонсо, тут же принялись ее нарушать.

Рамирес был пленен при попытке убить его, графа Кардеса. Клятвопреступник хотел отомстить за товарищей, «павших от рук крылатого палача», – так он выразился. Впрочем, вильенцы его преступником не считали, напротив. В их глазах он был героем.

Высокий красавец гордо шел, чеканя шаг, к эшафоту. Небрежно отстранившись от конвоиров, посылал воздушные поцелуи – одними только губами, руки были связаны – сеньорам и сеньоритам. И даже самые ревнивые мужья не думали ревновать, наоборот – сами махали ему руками.

Стража по периметру едва сдерживала толпу. На всякий случай в соседних переулках стояла конница, готовая по первому знаку всех разогнать.

Алонсо Рамирес готовился умереть как настоящий идальго – с улыбкой на устах, презрительно смеясь в лицо врагам. Посмотреть на него пришел весь город.

Купцы, ремесленники, дворяне, монахи, слуги. Многие были с семьями. Алонсо в Вильене любили за веселый нрав, благородство, красоту, отчаянность и удаль.

– А вот и де Вега! – прокричал он, заметив Риккардо. – Вот он, всем известный палач, трус, не щадивший раненых! Но ты рано радуешься: королевские войска уже на подходе. И гвардейцы отомстят тебе, кровосос, за пролитую кровь вильенцев!

– Не пытайся быть героем, Алонсо. Ты предпочел смерти вместе с товарищами бегство, сам придумай этому название. Ты нарушил слово. О милосердии надо было думать, когда убивали четырнадцатилетнего Хуана Ла Клаву. – Риккардо был абсолютно спокоен.

– Идальго свободен от слова, данного предателю, трусу и человеку, потерявшему честь, – с усмешкой ответил ему словами из рыцарского кодекса Алонсо.

– Слово есть слово, – отрезал Риккардо, – хватит пустых прений. Не тяните, – обратился он к высокому мастеру и конвоирам.

Рамиреса ухватили под руки два дюжих солдата и потащили на эшафот. Алонсо оттолкнул одного, подставил подножку, и конвоир покатился вниз по ступеням под хохот горожан.

– Не дергайся! – грозно приказал Алонсо второй солдат, плечистый детина, наверняка сын мельника или кузнеца.

– Не дыши на меня чесноком! – Рамирес поморщился и плюнул детине в глаз.

Тот неспешно утерся и ответил. Да так, что Алонсо едва устоял на ногах. Врезал от души, хорошо, что без замаха, иначе бы убил, вместо гильотины.

Рамирес согнулся, выплевывая выбитые зубы. Страшный удар изуродовал лицо, сломал нос. Поднял голову и снова плюнул, на этот раз кровью.

– Баске, хватит! – тут же скомандовал сержант. Но здоровяк и не собирался повторять экзекуцию. Утерся, хмыкнул и потащил гордого идальго на эшафот.

Рамиреса уложили на вонючую плаху, липкую от крови предшественников. Кровь из сломанного, расплющенного носа хлестала с такой силой, что казалось, Алонсо уже убили.

Высокий мастер был уже готов нажать педаль и отпустить нож на шею приговоренного, как гробовую тишину на затаившей дыхание площади разорвал девичий голос:

– Пощадите!

Толпа расступилась, давая дорогу кричавшей.

Риккардо вздрогнул, голос показался ему знакомым, дал знак, и охрана допустила к нему девушку. Он узнал ее. Такую красавицу было трудно не узнать. Прелестная фигура, неотразимое сочетание больших голубых глаз и черных волос. Мягкий страстный голос. Она сводила мужчин с ума.

– Риккардо де Вега, прошу вас, пощадите моего брата! – взмолилась она, заламывая руки.

Гордости в Анне было даже больше, чем в брате. Мягкость в их роду считалась слабостью. Ее бабка, не дрогнув в лице, наблюдала, как четвертуют деда. Но Анна оказалась слабее легендарной родственницы или человечней.

Де Вега не мог отвести от нее взгляд. От прекрасных манящих глаз, сверкающих ненавистью, от милого личика, искаженного болью, от хрупкой фигурки, вызывающей одно желание – исполнить все ее просьбы.

– Риккардо, осталось в вас еще что-то человеческое, спасите Алонсо! – кричала она, видя, что он молчит.

Де Вега молчал.

– Ана, не шмей! Жамочи! – надрывался на плахе Рамирес. Звуки с большим трудом вылетали из разбитого рта.

– Почему я должен его пощадить? – ответил наконец Риккардо. – Скажи мне, Анна, почему? – тихо повторил он.

– Риккардо, ты когда-то добивался моей благосклонности, говорил, что готов остановить реку, срыть гору, только бы заслужить мою улыбку, – сказала девушка, гладя ему в глаза. – Ты врал мне?

– Нет. – Он чуть мотнул подбородком.

– Пощади его, и я твоя, – торопливо продолжила Анна, словно эти слова жгли ей губы.

Граф, как всегда, ответил не сразу. Мгновения текли медленно, словно густой мед.

– Хорошо, – кивнул он, приняв решение, но так и не решив для себя, зачем и почему он это делает. – Я принимаю выкуп, – последние слова де Вега произнес громко, так чтобы вся площадь слышала.

Риккардо поселился в резиденции королевского наместника в Вильене, предпочтя его родовому гнезду герцога Гальбы. Большое здание резиденции, которое так удобно защищать, досталось ему вместе с хозяином. Наместник не успел выехать и теперь сидел в городской тюрьме.

День после отмененной казни выдался трудным, легкие дни для графа Кардеса закончились вместе с поднятым восстанием. Совещание с офицерами по поводу завтрашних совместных учений скайцев и кардесцев продолжалось до глубокой ночи. По окончании Риккардо принял ванну и отправился спать. Часовые у дверей его спальни расступились, пряча улыбки. Граф заподозрил неладное, но отступать было поздно.

Горящие свечи на комоде позволяли лицезреть Анну Рамирес во всей красе. Самая неприступная красавица Вильены лежала в его постели, откинувшись на подушки, наполовину укрытая одеялом. Тонкий батист ночной рубашки не скрывал, а, наоборот, подчеркивал ее прелести.

Граф присел на кровать с другой стороны.

– Я о тебе совсем забыл, – признался он.

– А я нет, Риккардо, – ответила Анна. Голос ее был одновременно и вызывающий, и язвительный, и маняще-притягательный.

– Я тоже. Твой брат жив. – Граф внимательно посмотрел на нее, чуть наклонив голову вбок.

– Я тебе не нравлюсь? Посмей соврать, и я выцарапаю тебе глаза! – Анна улыбнулась.

– Глупо. О чем-то подобном я мечтал юнцом.

– Мечта исполнилась. Радуйся, Риккардо. Не бойся, не укушу. Или ты еще не знаешь, как подступиться к женщине, граф Кардес?

Риккардо не ответил на ее укол. Лишь прилег на кровать так, что смог мягко провести пальцем по ее лицу и тонкой шее, кажущейся неестественно белой в огне свечей. После чего встал и расстегнул верхнюю пуговицу камзола.

– Неужто решился? – усмехнулась Анна.

– Глупо, но выгонять тебя или уходить самому – еще большая глупость. Да и нельзя оскорблять женщину, заставляя ее одеваться, – спокойно объяснил граф, стягивая камзол и снимая рубашку.

– Наруч свой ты не снимаешь даже в постели? – с искусственной ленцой в голосе поинтересовалась девушка.

– Угадала.

Со следующего утра Анна Рамирес прочно вошла в жизнь графа Кардеса. Он встал поздно и тут же отметил, что на завтрак ему подали не привычную походную кашу с мелко порубленным мясом, а два десятка блюд. Анна успела завести свой распорядок на кухне.

Вечером, когда он отдыхал вместе с офицерами за парой бутылок вина, Анна вышла и села на диван рядом с ним. Офицеры переглянулись, а Ханрик Оланс – командир скайцев, крепкий детина лет сорока – одобрительно крякнул и подмигнул ему.

Анна развлекала гостей беседой, мило улыбалась, играя роль гостеприимной хозяйки.

– Не увлекайся, – сказал ей Риккардо, когда гости ушли.

– Боишься за мою репутацию? – усмехнулась она.

– Нет. В городе тебя считают героиней, страдалицей, пожертвовавшей собой ради брата, претерпевающей муки и унижения от жестокого графа Кардеса.

– А разве это не так? – поинтересовалась Анна.

Риккардо не нашелся, что ответить.

– Я дала слово, что буду твоей, и держу его. Но роль одной лишь подстилки меня не удовлетворяет.

– Самолюбие? – поинтересовался граф. – Роль хозяйки меньше ранит?

– Да!

– У тебя хорошо получается. Мне нравится. И если это продолжилось и после войны, я был бы рад.

– Предложение?! – Анна удивленно рассмеялась. – Совесть замучила, Риккардо? Совратил невинную девушку и теперь искупаешь грехи?

– Не невинную. – Граф Кардес был серьезен. – Анна, ты мне симпатична. Недаром я когда-то, хоть и по глупости, просил твоей руки. Жениться мне рано или поздно придется, вряд ли это будет брак по любви, ее нет. Так что ты – хороший вариант. Хотя бы симпатична.

Анна не отвечала, ее азарт и заносчивость куда-то исчезли, она отвела взгляд.

– Не торопись с ответом. В любом случае все решится только после войны.

Через две недели к Вильене подошла потрепанная конница де Санчо. Королевская армия держалась на расстоянии трех дневных переходов, поэтому решено было устроить праздник по случаю объединения сил. Графов осталось четверо. Хуан де Боскан попал в плен, но велись переговоры об обмене его на королевского наместника в Вильене. Вскоре он должен был присоединиться к товарищам. Так что они отдыхали с чистой совестью. Да и солдатам нужно было отвлечься в преддверии битвы.

Зимы в Камоэнсе хоть и теплые, но все же солнце садится рано, для освещения резиденции одних свечей свезли воз, зажгли тысячу факелов.

Свет, исходящий от резиденции наместника, освещал половину Вильены. Вино лилось рекой, повара сбивались с ног, музыкантам и поэтам заплатили с роскошью, достойной алькасарского султана. Рыцари, прибывшие с Карлом де Санчо, пригласили на праздник родственников, живших в Вильене.

Винсент Ла Клава, скучая, потягивал вино, рассматривая веселящихся гостей.

Его и де Веги боялись. Плевали в спину и шептали проклятия. Им не удалось бы собрать на прием и десятка знатных вильенцев. Карл с легкостью пригласил всех желающих, и пришло несколько сотен гостей. Они совершенно не боялись де Санчо. Для них Карл был «своим», просто благородным грандом, которому захотелось объявить рокош королю. Он воюет честно и благородно, без подлых новшеств, без хитрых ловушек. Отпускает пленных под выкуп, пьет после боя вместе с побежденными. Храбрый и доблестный полководец. Всегда впереди своих рыцарей, а не прячется позади строя пикейщиков, как трус де Вега, который ни разу не обнажил меч[29]. И его рыцари – настоящие кабальеро[30], а не вчерашние вилланы, как офицеры де Веги.

Риккардо же и Ла Клава – два безумных убийцы, ославленные на века. Два палача, что подло и бесчестно перебили две тысячи благородных рыцарей. Как раз по десять сотен на графа выходит. Правда – об убитом брате, горящем доме и разоряемом крае – никому не нужна.

Веселье вокруг Ла Клавы шло своим чередом. Карл и Риккардо награждали отличившихся офицеров, провозглашали тосты и объявляли танцы. Риккардо не расставался со своей прекрасной пленницей – влюбился, что ли? Нашел время.

Поэт и романтик Кундера неведомым способом достал откуда-то сотни две роз – при том, что за окном зима – и раздал их прекрасным сеньоритам. Шутили, а может, это и было правдой, что он подкупом, шантажом или даже прямым ограблением раздобыл их в ближайшем монастыре, где была оранжерея.

– Риккардо, твоя дама танцует? – Винсент решил показаться на свет, не то его скоро потеряют.

– Благодарю, сеньор, но я обещала все танцы Риккардо, – чуть улыбнувшись, произнесла девушка, прежде чем де Вега успел ответить.

– А у меня сегодня болит нога, – посетовал граф.

– Врешь, – Винсент попытался рассмеяться, – ты просто боишься опозориться. Анна, он никогда не умел танцевать. Так, может быть, вы все-таки составите мне пару?

Анна сидела за столом рядом с Риккардо, словно жена или содержанка. Вильенцы известны своими консервативными обычаями, что запрещают жениху и невесте до свадьбы на официальных церемониях быть вместе. Нельзя даже сидеть рядом за одним столом. Только через одного, а то и двух родственников. Анна женой Риккардо не была, как и невестой.

Анна покачала головой.

– Жаль, – сокрушился Винсент, – иначе бы я непременно в вас влюбился и увел у Риккардо.

Граф Кардес, услышав эти слова, звонко рассмеялся и поцеловал Анну. Девушка улыбнулась в ответ, улыбка была грустной.

Риккардо отметил про себя, что что-то с ней не так. Бледна. Глаза горят. Взволнованна.

– Что с тобой, Анна? – участливо спросил он.

– Нездоровится, – отвечала девушка.

– Может, лучше тебе пойти отдохнуть? Здесь слишком шумно? – Риккардо беспокоился за нее.

– Нет, все нормально, я хочу побыть здесь, – отмахнулась Анна.

Едва ушел Винсент, лишь притворяющийся веселым, к ним чуть ли не бегом устремился де Кундера. Он был взволнован, немного пьян и поэтому долго не мог найти слов.

– Риккардо, не поверишь, я сейчас встретил девушку. Она… я… в общем, решил – она будет моей женой! Это судьба.

– Так быстро? – удивился Риккардо.

– Да, это любовь с первого взгляда. Едва увидел – понял, поражен в самое сердце!

– А дама твоя, она хоть пленных-то берет? – улыбнулся де Вега.

– Да, в отличие от тебя. Решено – после войны женюсь. Если родители ее будут не согласны – украду. Я же на четверть дикий горец! – рассмеялся де Кундера и вернулся к возлюбленной.

Анна даже не улыбнулась, слушая откровения Кундеры. Хотя раньше не было в Вильене девушки веселее. Она думала о чем-то своем.

– Сеньоры, тост! – провозгласил де Санчо. – Выпьем за графа де Вегу, человека редкого ума и таланта! За нашего друга, я знаю, он станет великим полководцем, затмит славу отца! За тебя, Риккардо!

Слуга, разливавший вино по бокалам, куда-то пропал. Анна сама наполнила бокалы благородным напитком.

– Позволь тебе услужить, Риккардо, – натянуто улыбнулась она. Было заметно, что ей плохо.

– Анна, тебе нужно отдохнуть, я пришлю врача, – сказал Риккардо.

– Хорошо, – согласилась она. – Сейчас, один тост.

Друзья, соратники замерли, стоя с поднятыми бокалами. Гости, в большинстве своем, демонстративно отказались от вина. Риккардо, чуть улыбаясь, протянул руку к бокалу, правую. Вдруг почему-то убрал ее и взял бокал левой, от кисти до локтя заключенной в кожаный наруч, что хоть и был спрятан под одеждой, но все же проглядывал. Поднес бокал ко рту. Вдохнул аромат выдержанного вина. Закрыл глаза. Вдохнул еще раз. Опустил руку с бокалом.

– Сеньора, вы поспешили. Запах у гальта[31] тонкий, специфический. Его следовало бы добавить к белому вину, а не красному, – излишне спокойным голосом поведал он Анне, обращаясь также и ко всем присутствующим.

– Что случилось, Риккардо? – громко поинтересовался де Кундера. – Чего ты ждешь?

– Помолчи, – оборвал его Карл.

– Сеньора, не хотите отпить из моего бокала? – сказал Риккардо, глядя Анне в глаза. Он безмолвно спрашивал ее – почему? Безмолвно, потому что знал ответ.

Девушка протянула руку к бокалу. Но де Вега убрал от нее вино.

– Нет, это слишком простой выход. Мне жаль, Анна. – Он вздохнул печально и отступил на шаг. – Стража, взять ее! – Ставший чужим голос ударил, словно хлыст. Все вздрогнули, не веря в происходящее. Двое дюжих рыцарей взяли девушку под руки.

– Пусть женщины ее обыщут. Запереть под присмотром, не оставлять одну. Головой отвечаете!

– Риккардо, – предостерегающе поднял руку Карл, – не торопись! Друг, боюсь, ты ошибаешься, ведь гальт не имеет запаха.

– Для тебя, Карл, не имеет, а мне от отца досталась прекрасная коллекция ядов, – жестко отрезал де Вега. – Дадим это выпить собаке. Если та умрет, умрет и сеньора Рамирес.

– А если нет?

– Она умрет.

Анну увели, она не сопротивлялась. Де Вега вернулся к гостям. Все пошло своим чередом. На первый взгляд. Праздник был испорчен. Атмосфера веселья утрачена. Ее сменила череда масок, поддельных улыбок, натянутых речей. Перешептывания, слухи, сплетни. Гости стали быстро расходиться. Они не могли больше находиться рядом с графом Кардесом.

Сообщили, что у Анны в перстне нашли секрет – полость под яд. Одновременно с этим прибыл окровавленный гонец.

– Монсеньор, – обратился он к де Веге, – нападение на городскую тюрьму. Освободили почти два десятка узников!

– Утроить стражу, прочесать весь город и окрестности. Ворота закрыты. Значит, если они его и покинули, то только стену перелезли по веревкам. Найти. Далеко уйти не могли. Алонсо Рамиреса взять живым. Пятьсот флоренов тому, кто его схватит, – сразу же распорядился Риккардо.

Карл де Санчо не оставлял его, зная, как раним его друг в этих вопросах. Риккардо не ложился спать, бодрствовал в компании с ним и бутылкой вина. Много пил не пьянея. Чертил вином на белой скатерти схемы, объясняя ему, как именно должны расположиться войска в предстоящем сражении. Карл часто не соглашался, спорил, зачеркивал, рисовал заново. Многое из того, что предлагал Риккардо, противоречило тому, что он, де Санчо, считал непреложными принципами сражения. В пылу спора время идет быстро. Карл и не заметил, как рассвело. Почти одновременно с восходом солнца доложили: насильно напоенная вином легавая сдохла.

– Риккардо, не делай глупостей, – попросил Карл, разливая вино по бокалам.

– Ты о чем? – невозмутимо поинтересовался Риккардо.

– Об этой девушке, Анне. Кинь ее в крепость, и хватит.

– Она пыталась меня убить.

– Дурочка, на что надеялась, не знаю. Но, повторяю, не делай глупостей, – настаивал на своем Карл.

– Наоборот, очень умная девушка. Красивая дурочка меня бы не заинтересовала. Она держала связь с людьми короля или герцога. Ее брата сегодня выкрали из тюрьмы. Анна больше не была связана ничем, кроме слова, но держать его в отношении меня не принято – дурной тон. Через два-три дня здесь будет королевская армия во главе с Агриппой д'Обинье. Будет бой. Вывести меня из игры – большая подмога.

– Ты преувеличиваешь.

– Нет, я же говорю: она очень умный человек. Только с ядом промахнулась. Откуда ей было знать, что мой отец в свое время много экспериментировал с ядами, оставив мне в наследство богатую коллекцию и инструкции по их применению. Анна – умная девушка. Красивая. Гордая. Слишком гордая, – повторял Риккардо, и взгляд его был отстраненным и пустым, – поэтому она завтра умрет.

– Ты не поднимешь руку на женщину! – удивленно воскликнул Карл.

– Я – нет. Высоких дел мастер – да. Гильотина. Две причины… не перебивай, прошу. Первая – одного из нас пытались отравить, убить. За это всегда нужно мстить. Иначе завтра таких Анн будут сотни. Второе – она нарушила слово, предала меня, хотела отравить. Я не причинил ей зла – наоборот, спас гордеца-брата. Хоть единожды обидел, был груб? Никогда. Ты меня знаешь.

– Риккардо, ты оскорбил ее гордость, заставил унизиться.

– Вздор, я никогда никого не неволю.

– Ты создал причины. Но в сторону это. Не стоит ее казнить, друг, ты сам об этом пожалеешь, не говоря уже том, что опозоришь себя. С женщинами не воюют.

– До тех пор, пока они не лезут в мужские игры. Буду сожалеть… скорее всего, да. Но хватит разговоров об этом. – Граф Кардес решительно встал из-за стола.

Де Санчо отметил про себя, что за последние полгода характер де Веги резко изменился, и он, Карл, кажется, знает, в чем дело. Но не может поделиться этим даже с Ла Клавой, ибо наруч, что меняет человека, – слишком уж это похоже на сказку.

Винсент Ла Клава отметил, что в этот раз на площади было народу раза в три больше, чем в прошлый. Весь город собрался здесь. Скайцы оцепили эшафот в шесть рядов. Толпа была заведена и могла вспыхнуть, как сухой стог сена, не хватало только трута и кремня.

Прямо напротив гильотины в окружении свиты сидел на черном в белых яблоках коне Риккардо де Вега, граф Кардес. На лице его лежала ледяная печать отстраненности, холодного спокойствия и равнодушия. Де Кундера отказался ехать. Он и Карл еще не потеряли надежды на то, что Риккардо одумается.

Де Вега кутался в подбитый мехом плащ, хотя погода была необычайно теплая даже для Вильены, где зимы как таковой почти нет.