ГЛАВА 4

Напротив резиденции графов Кардесов – на другом берегу Дайки – возвышалась Проклятая башня. Как она звалась изначально, никто уже и не знал. Она была донжоном Старого замка, построенного еще самим Черным Риккардо, графом-магом.

Его далекий потомок сидел в лодке, прислушиваясь к всплескам воды и скрипу уключин. Два молчаливых стражника перевозили его на другой берег. Графу не спалось, даже близость и тепло Кармен не смогли успокоить его, охладить разгоряченную душу. Он не раз вставал с постели и подходил к окну, всматриваясь в темноту. Мысли его кружились вокруг башни. Наконец он не выдержал и решился: будь что будет.

Де Вега молча смотрел на медленно приближающиеся развалины.

Старый замок. Недолгим был его век. Прадед строил его на века, но вышло совсем иначе. Как там говорится в летописи: «И пришла болезнь неизвестная, нежданная и беспощадная. Желтой заразой прозванная, ибо желтели лица умерших. Пришла осенью, когда был убран последний сноп. Злые языки поговаривали, что это наказание Кардесу за правителя-колдуна, но неправда это. Спас граф Риккардо край наш, собрал всех больных и заразных и затворился с ними в замке, вновь построенном».

Де Вега прикрыл глаза, представляя себе, как все это было.

Паника, страх. Прадед, железной рукой загоняющий всех подозрительных в ворота своей цитадели. Почти тысяча человек. Мужчины, женщины, дети. Больные и все, кто с ними общался. Горожане, приезжие купцы, стражники, сам граф.

Заколоченные изнутри ворота. Бунты обезумевших людей. Смерть.

«И всходил граф Риккардо на стену и говорил, сколько в живых осталось. И было так каждое утро. Но через четыре месяца и два дня не услышали мы голоса его, не увидели властителя нашего. Плач поднялся в городе. Закатилось солнце. Ведь так надеялись мы, что граф спасется. Ведь со всеми, со всеми, кроме него, мы уже давно простились. Казалось, защищен он был от болезни…»

А за стенами замка в Осбене графа ждали братья-инквизиторы, истины алчущие. Верные псы церкви Единого, что много лет ждали только удобного момента – вцепиться Черному Риккардо в горло. Об этом летописец молчит.

Лодка мягко стукнулась о деревянный причал. Это пробудило нынешнего властителя Кардеса от мрачных дум.

– Ждите здесь. Дальше я один.

Сойдя с причала, Риккардо оказался в пределах обветшалых стен Старого замка. Ворот не было. Войти в заброшенную, обветшалую цитадель мог любой. Но желающих гулять по кладбищу было мало.

Когда прошли отведенные законом пятьдесят лет, люди вошли внутрь цитадели. Подземелья оказались наглухо замурованы, по секциям. Сжигать – не было столько дров. Порядок прадед держал железный – живые хоронили мертвых. О последнем – своем оруженосце – он позаботился сам. Заложил камнем в нише почти у выхода из подземелья.

Нашли и записи графа – кто и когда умер. Все, поименно. Последним живым оставался сам граф. Но и он в одно утро исчез. Бесследно. Останков – костей, оружия, фамильных колец – так и не нашли.

Стальные набойки сапог звонко цокали о камни мощеной дорожки. Риккардо не нуждался в масляной лампе или факеле. За последние месяцы он слишком хорошо выучил дорогу к Проклятой башне. Последнему пристанищу знаменитого предка.

Де Вега думал о последних днях его.

Один. Совсем один. Дом стал братской могилой. За стенами инквизиторы, науськанные врагами, что не простили ни побед, ни славы, ни своей к нему зависти. Там, в ставшем таким далеким Осбене, жена – дочь мелкого дворянчика, увиденная им где-то в Тронто. Чужая. Оскорбленные мезальянсом соседи, хотевшие подложить под него своих дочерей, не примут ее как равную. Сын, совсем малютка. Вряд ли доведется увидеть, как тот станет взрослым. Бежать некуда, да и не бегал он никогда и ни от кого. Что делать?

Черный наруч на левой деснице. Может, поможет? Помог ведь когда-то. Но вот что теперь возьмет за помощь?

– Доброй ночи, монсеньор! – негромкие приветствия часовых напомнили Риккардо, что он у подножия башни. Тщательно отобранные солдаты охраняли каменные ступени, что спиралью охватывали башню до вершины. Дверь внизу была замурована.

Де Вега хмыкнул:

– Доброй. Как же. Шутите.

Ступеньки кажутся бесконечными. Время. Прадеда нет, но это его башня. Где ты, мой оклеветанный тезка? Или враги говорили правду – продался демону? Все повторяется. Он тоже готов звать неведомые силы, ибо не знает, что делать, и не может бежать.

Де Вега запнулся, больно ударился коленом о ступеньку, прикусил губу. Он ведь не хотел идти сюда. Отговаривал себя. Пытался забыть. Но в итоге поднимается на вершину. Душу жжет.

Вороны, что еще сотню лет назад облюбовали башню как место для ночевок, с рассерженным зловещим карканьем взлетели с насиженных мест – пугать спящий рядом город.

Луны – ночь выдалась необыкновенно яркой – осветили черный провал. У башни не было крыши.

Еще одна тяжелая дверь. Ночью здесь нет солдата. Массивный ключ, скрипящий в замке, нужно поворачивать самому.

Все. Он стоит на маленьком балкончике. Выходящем вовнутрь башни. Под ним темная пустота. Отсутствие света. Он здесь бессилен.

– Патриция! – сказал Риккардо, обращаясь к темноте. – Она здесь. Представляешь? Она здесь, в Осбене. Приехала меня убить. Смерть. Королевская Смерть. Она все так же прекрасна, траур ее нисколько не портит. Мой кошмар сбылся. Она здесь. Чувства, о которых я забыл, то есть надеялся, что забыл, вновь проснулись во мне. А я ведь теперь ее враг. Убийца мужа и подруги. Трус и ничтожество. Да, Альфонс де Васкес постарался на славу. Я бы все отдал, чтобы изменить прошлое! Все! Но ведь прошлое нам неподвластно! Не так ли?! – Риккардо рассмеялся. – Какую бы мы цену ни предлагали! Как бы ни молили судьбу!

Ответом ему было лишь воронье карканье.

Копыта лошадей звонко цокали о камни моста. Патриция подумала, что не зря сегодня предпочла конную прогулку карете. Конечно, дамское седло усложняло управление лошадью, в детстве она привыкла к мужскому – с тех пор как в первый раз попробовала ездить верхом под чутким руководством отца на его жеребце. Да и наездницей она была не самой умелой, но поездка ей нравилась.

– Осторожней, здесь крутой спуск, – предупредил граф.

– Вижу, – отреагировала Патриция, чуть придерживая смирную лошадку. Даже слишком смирную. Наверное, самую покладистую на графских конюшнях. Обещанный храм находился на другой стороне неширокой реки, через которую был переброшен широкий и высокий мост, что при всей своей надежности казался немного воздушным.

– Красивый мост, – она решила похвалить графа. – Не хуже, чем в Вильене. Не ожидала найти здесь такую смесь красоты, надежности и изящества.

– А чем мы хуже других городов? – удивился Риккардо и тут же испортил все очарование момента: – Вы еще не слышали о нашей канализации.

– Фи, – Пат искренне возмутилась, – как грубо!

– Это важнейшая часть жизни города, – улыбнулся граф и, к ее ужасу, принялся объяснять подробно: – Как правитель я обязан знать все. Отходы текут по трубам под землей. Отсюда и уменьшение числа болезней, и чистота улиц, и воздух свежее, чем в других городах. Во всем Камоэнсе такое есть только в Мендоре – столице – и в моем Осбене.

Они ехали вдвоем, несколько слуг следовали за ними далеко позади. Пат устала от сопровождения. Люди на улицах приветствовали своего графа:

– Доброе утро, Риккардо!

– Здравствуйте, монсеньор, я вижу, у вас отличное настроение.

Де Вега же, забыв о графском достоинстве, отвечал на все приветствия. Кому простым кивком, а кому и словом:

– Ты прав, Хью. Как торговля?

– Живет понемногу вашими заботами, сеньор Риккардо.

Патриция заметила, что она вызывает среди горожан особое оживление, ей улыбались и отдавали поклоны.

– Привет, красавица! – крикнул кто-то из толпы.

Пат позволила себе улыбнуться, но тут же прикусила губу.

Красавица. В траурном наряде. Наглец. Издевается. Красавица, рядом с де Вегой. Виновником…

Она оборвала неприятную мысль, но все веселье куда-то исчезло.

Де Вега, очевидно, заметил это.

– Вы им нравитесь, Патриция.

– Так я же ваша «гостья», – сделала она ударение на последнем слове. – Зачем вы им это сказали?

– Потому что это – чистая правда. И еще для того, чтобы облегчить свою и вашу жизнь. В образе Королевской Смерти вы не смогли бы гулять по городу.

Пат не нашла, что ответить.

– Кстати, мы уже подъезжаем к храму, – де Вега указал на массивное каменное здание с куполом, увенчанным изображением солнца. Стены были покрыты искусной резьбой на мотивы священных книг, вход украшали мраморные колонны. Храм завораживал и привлекал взор, он был достоин столицы провинции, а не графства. Осбен больше не казался Патриции медвежьим углом, затерянным на краю света.

Риккардо спрыгнул с коня, отдал поводья подбежавшему служке и предложил свою помощь. Девушка отказалась, сама слезла с седла.

– Прошу. – Они вошли внутрь храма. Навстречу вышел настоятель. Невысокий худой мужчина в годах, одет скромно, в черную ризу, на груди висело серебряное солнце. Священники в ее родной Вильене, подчинявшиеся столице и исповедовавшие истинную веру, выглядели значительнее и увереннее. Их одеяния были расшиты золотом, а драгоценная посуда для богослужений украшена самоцветными камнями. Этот же выглядел не слугой Господа, а нищим, забредшим в церковь.

– Приветствую вас, граф Риккардо, чем могу помочь?

– Благодарю, отче. Ваша помощь не требуется, – чуть поклонился настоятелю граф. Пат и не подумала. Это не ее церковь. – Я просто покажу храм гостье.

Когда священник отошел, она не удержалась:

– Бедный у вас храм. Скупитесь на золото?

Риккардо улыбнулся:

– Дело не в золоте, у нас в Маракойе разграничивают мирское и духовное. Зачем церкви сокровища земные? Она должна хранить небесные: добро и любовь, веру в людей и справедливость. Посмотри, как здесь красиво. Это дороже любого золота.

В этом граф был прав. В храме было действительно очень красиво.

Стены были искусно расписаны настоящими мастерами, что не пожалели ни сил, ни умений, ни дорогой – судя по яркости цветов – краски. Голубой потолок, очевидно, символизировал небо. Не было икон, роспись показывала мир, где царят любовь и добро. Пасторальные картины, что дороги каждому сердцу. Над алтарем был изображен Единый в виде старого, но еще крепкого мужчины, убеленного годами, в простой одежде. Еще одно отличие от остального Камоэнса – на голове Единого не было воздушной сияющей короны. Пат показалось, что Бог со стены смотрит именно на нее. И взгляд этот был добрым, заботливым, ласковым.

– Да, – восхищенно произнесла девушка, – ваш храм прекрасен!

Риккардо довольно улыбнулся:

– Взгляд заметила?

Он перешел на «ты», но Пат не стала его поправлять.

– Да.

– Это наша гордость. Имя мастера неизвестно, но, ясно, руку его направляло небо.

– Скажи, а кто эти люди? – Патриция указала на портреты, висящие на специально выделенном фрагменте стены под изображением Единого. – Святые?

– Нет, не совсем, скорее… – Граф запнулся, подбирая нужные слова, – скорее это люди, достойно прожившие свою жизнь и ставшие примером для окружающих.

– Значит все-таки святые?

– Нет, их жизнь не была образцом святости, они были обычными людьми. Расскажу на примере. – Риккардо указал на портрет бородатого мужчины средних лет в одеянии монаха. – Преподобный Альварес – священник этого храма триста лет назад. Тогда Осбен был маленьким городком. По сохранившимся запискам, преподобный был человеком веселым и добрым. Никогда не отказывал в помощи страждущим, мирил семьи, хранил душевный покой городка. Любил женщин и был не прочь выпить. Содержал приют для сирот. Когда Кардес захватили скайцы, поднял жителей на восстание и был убит захватчиками. На похороны пришел весь город.

Это не образец святого праведника, как многие в официальной церкви Камоэнса. Те святые, которым ты поклоняешься, в большинстве своем славны тем, что всю жизнь ходили с веригами, постились до полусмерти и избегали женщин как огня. Альварес – образец настоящего живого человека.

– Не будем спорить, – отмахнулась Пат. – Вот лучше скажите мне, Риккардо, – они уже вышли на улицу, – почему превратили графство в притон для сектантов и еретиков всех мастей? Не брезгуете никем. Собираете отбросы со всех Благословенных земель.

– Узнаю стиль Альфонса – очернить и опошлить, зная, что я оправдаться все равно не смогу.

– А вы попробуйте.

– Кардес – самое большое графство Маракойи. Много свободных земель, мало людей. Еще мой прадед, Риккардо, пытался решить эту проблему – не смог. Принимать беглых вилланов нельзя. А еще откуда могут взяться новые подданные? Отец отдавал землю бесплатно своим кондотьерам, в результате две тысячи опытных воинов осели в графстве, их сыновья дрались под Дайкой.

– Так, значит, сыновья кондотьеров без чести и совести виноваты в том, что пленных не брали, а раненых добивали? – возмутилась Патриция.

– Нет, это я отдал такой приказ. В Кардесе грабителей и насильников вешают независимо от титулов. Не передергивайте, Патриция, вам это не к лицу.

Пат закусила губу. Ее бесило несоответствие между словами и поступками.

Верующий де Вега, любит церковь. А ее Альфонс, так же как мужья и братья подруг, больше никогда не вернется домой. Добрый де Вега, справедливый, но убил беззащитную женщину. Но заострять на этом внимание – снова подставлять себя под удар. Поэтому она сменила тему:

– Вы так и не ответили, почему принимаете еретиков?

– Не перебивайте – и узнаете. – Риккардо оставался невозмутимым. – Мой учитель Клавдий Турмеда, отец Кармен, предложил мне этот способ освоения новых земель. Кардес – глушь, чиновники короля и столичной Церкви здесь появляются редко. Их интересуют лишь налоги. Да и мне – юнцу – легче оправдаться, чем взрослому вельможе. В семнадцать лет я подписал указ о равенстве всех религий. Люди его поддержали.

– Как можно равнять в правах истинных верующих и еретиков из Лагра?! – воскликнула Патриция.

– Вы, наверное, забыли, сеньора, что и нас, «возвращенцев», в Мендоре за глаза называют еретиками, хотя мы и подчиняемся совету епископов и платим им десятину. Для меня разницы нет. Все люди равны независимо от веры. Есть и плохие, и хорошие. Первых в Кардесе ждет Подруга, для вторых – свободные земли и пособие на первое время, – неожиданно жестко закончил Риккардо.

– Кто помогает еретикам, тот губит свою бессмертную душу! – Строчка из проповеди вспомнилась крайне удачно.

– У нас с вами религиозный диспут получается, Патриция, – рассмеялся де Вега. – Считайте, что душу я свою уже продал.

– Это точно, – отметила девушка, посмотрев на его левую руку, скрытую черным наручем.

– Еретики – в чем их грех? – продолжал Риккардо. – В Лагре убивали за мелкий отход от основных канонов, доходило до абсурда; вопрос «Есть ли у Единого борода?» – решал судьбы городов. Лагрцы тысячами бежали ко мне. Религия у каждого своя. Мои любимые друзья-подданные паасины, лесной народ, – вообще язычники, поклоняются волку. Что из этого? Зато налоги платят вовремя, и лучники у них прекрасные.

За семь лет население Кардеса увеличилось на треть. Доходы благодаря упрощению налоговой системы и искоренению мздоимства чиновников выросли вдвое. Свободных земель хватит, чтобы принять еще тысяч десять – пятнадцать.

– Вы готовы душу продать за барыш, граф.

– Да, я – воплощение зла. К счастью, вы скоро избавите мир от моего присутствия.

– А вы надеетесь на другой исход? – Пат постаралась, чтобы это прозвучало как можно жестче.

Де Вега посмотрел ей в глаза. Пат не отвела взгляда, и бравада спала с его лица.

– Нет, Пат, давно уже не надеюсь.

Риккардо де Вега – граф Кардес – молча рвал поводья. Точнее, пытался, бессмысленно и безуспешно. Грубая кожа не поддавалась, но усилия, пусть даже напрасные, выпускали злость.

Обратная дорога ничем не напоминала веселое утро, они не разговаривали друг с другом, смотрели в разные стороны. Пат наверняка обиделась. Завязавшийся было диалог оказался испорчен этой глупой перепалкой. Наконец Риккардо не выдержал и поинтересовался как бы мимоходом:

– Патриция, вы когда-нибудь были в типографии?

Девушка ответила не сразу, но было видно, это вопрос заинтересовал.

– И вы сейчас скажете, что в вашем чудесном Осбене есть еще и типография?

– Сеньора, вас невозможно удивить, – он постарался, чтобы голос звучал разочарованно. – Хотите взглянуть?

– Что ж, смотрите, не обманите мои ожидания, – ответила она.

– Тогда нам сейчас нужно свернуть направо. Типография снимает дом рядом с ратушей.

– Прошу сюда, Патриция, – он придержал дверь.

В свое время де Вега откликнулся на предложение встреченного в Вильене нищего студента организовать в Кардесе выпуск газеты и теперь нисколько об этом не жалел.

Луис, как обычно, что-то писал за большим столом у окна. На столе кроме груды книг и бумаг находилось несколько чашек и кружек – судя по всему, сегодняшний, а может, еще и вчерашний обед.

Риккардо улыбнулся. Его типограф не меняет своих привычек.

– А, граф Риккардо, какая встреча! – радостно воскликнул студент, вскакивая из-за стола и бросаясь навстречу гостям. – Приветствую вас, сеньора! – он отвесил глубокий поклон Патриции. Графу же он просто подал руку, которую тот пожал.

Пат смотрела на все это с большим удивлением, и было почему. Двадцатилетний Луис отпустил пегую бороду и выглядел на тридцать, одет же он, как студиоз столичного университета, причем наряд его не нов и основательно запачкан чернилами и жирными пятнами.

– Здравствуй, Луис, как работа продвигается? – поинтересовался де Вега, погасив усмешку.

– Прекрасно, сеньор, вот посмотрите, – он протянул ему груду исписанных листков. – Содержание «Новостей Кардеса» за этот месяц.

Риккардо честно попытался разобрать написанное. Не смог. Вернул листы владельцу.

– Твой почерк понятен только тебе. Расскажи Патриции о своей газете.

– О вашей, граф, – поправил его студент.

– Ты ее делаешь, значит – она твоя.

– К сожалению, – начал студент, – читателей пока мало, и новости до графства доходят с большим опозданием. Мы публикуем в газете указы короля и монсеньора. Кроме того, я рассказываю о важных событиях внутри королевства и в соседних графствах, публикую светскую хронику, например сообщения о помолвках, свадьбах и разводах. Купцы размещают объявления о товарах и их стоимости. Тираж целых двести экземпляров! – гордо закончил Луис – Рассылаем по всей Маракойе.

Он провел гостей в помещение, где располагалась гордость типографии – печатный станок и наборы шрифтов.

– Всего тридцать лет назад остийцы изобрели печатный станок, над создателем его смеялись, а теперь мы в Кардесе выпускаем газету – их во всем Камоэнсе лишь три выходит – и собираемся печатать книги, – разглагольствовал студент, о любимом деле он мог говорить сутки напролет.

– Ваш город преподносит мне сюрприз за сюрпризом, – улыбнулась Патриция, когда они вышли на свежий воздух. Зыбкое перемирие было восстановлено.

– Стараюсь, – ответил де Вега.

Пат разрешила подсадить ее в седло.

– И где вы его нашли? – спросила она.

– А разве не видно? – рассмеялся Риккардо. – Бывший студент Мендорского университета. Богослов. Увлекался наукой во вред штудированию священных книг, вот и выгнали.

В раскрытых воротах резиденции их встретил Хуан – конюший.

– Граф Риккардо, – сказал он, – в город зашел Странник. Вы просили доложить, если это случится.

– Спасибо, Хуан. Где он остановился? – спросил Риккардо.

– На заднем дворе таверны «Тучный Бык».

– Сеньора, – он обернулся к Патриции, – вы еще не устали?

– Нет, – улыбнулась она. – Что вы на этот раз мне приготовили? Странствующего волшебника?

– Не совсем. Скорее поэта-предсказателя.

– Вы меня заинтересовали. Кто он, этот Странник? Это не имя, а прозвище.

– Не знаю, он никогда не задерживался в Осбене надолго, и его не удавалось разговорить. Иногда он кажется мудрецом, иногда безумцем. Имя? Он сам так себя называет.

На вывеске таверны красовался упитанный бычок, целиком насаженный на вертел. Но сегодня не яства и напитки влекли посетителей, а Странник. Трактирщик не обижался – наверное, потому что все, ждущие своей очереди, пропускали по кружечке-другой пива.

В таверне было не протолкнуться, но посетители расступились, давая им дорогу. Патриция поднесла к лицу надушенный платок, дышать здесь с непривычки было трудно. Она уже успела пожалеть, что согласилась на это предложение.

– Нам сюда, – Риккардо открыл дверь и пропустил ее вперед.

Они оказались на заднем дворе. Дышалось здесь гораздо легче, чем в таверне.

Странник сидел на сеновале, рядом с ним – кувшин молока и блюдо с мясом и хлебом. Еще один кувшин, с пивом, ждал своей очереди.

Странник был мужчиной неопределенного возраста, ему можно было дать и тридцать, и пятьдесят. Все зависело от того, улыбается он или нет.

На нем была льняная рубашка, украшенная искусной вышивкой, явно какая-то вдовушка постаралась, и потертые штаны неопределенного цвета. Сидел он на расстеленном плаще. Руки, это было видно даже через ткань, от плеч до кистей были разрисованы разноцветными узорами. На крюке, вбитом в столб, висел редкий в этих краях инструмент – далмацийская восьмиструнная гитара. Пат узнала ее, Альфонс любил играть на такой.