ГЛАВА 1

– Убей его, – приказал король, словно махнул рукой цепному псу: «Загрызи!»

– Последствий не боишься? – спросил я.

– Нет. Если сделаешь все правильно, их не будет, – отрезал король. – Граф должен умереть.

– Наследники?

– На твое усмотрение.

– Кто еще посвящен?

– Лейтенант Феррейра. Ступай. Разработаешь с ним план действий. Подробностей знать не желаю. Без результата не возвращайся. – Король отвернулся.

У Его Величества Хорхе Третьего было ужасное настроение. Как раз в этот день три года назад мятежные гранды навязали ему Хартию. Но фортуна изменчива, особенно если ей помогают люди, и графу Торе, одному из лидеров мятежа, предстояло вскоре умереть.

Я чуть наклонил голову, только лишь намечая поклон, и вышел из кабинета.

Мое имя – Гийом. Просто Гийом, без титула и фамилии. По роду занятий и призванию души – боевой маг. Верное орудие короля Камоэнса: циничного прагматика, жестокого политика и большой сволочи, да хранят его боги этого неба, потому что иначе страна рухнет.

В спину меня называют цепным псом, но я не таков. Я больше похож на одного из ручных леопардов, которые, по древней традиции, стерегут покой джайских вельмож-науров. Они разорвут любого по приказу хозяина, однако сами науры остерегаются обижать своих диких охранников – слишком уж те горды и опасны.

Я вместе с учениками наблюдал за штурмом замка графа Торе с вершины холма. Королевские солдаты с трудом преодолели глубокий ров и теперь тщетно пытались приставить лестницы к стенам.

– Как считаете, через сколько «короли» побегут? – задал я провокационный вопрос.

Первым ответил Гонсало де Агиляр, выходец из разорившегося знатного рода, – мой первый ученик, самый опытный, несмотря на молодость, и самый трудный.

– Как вы смеете сомневаться в гвардии, Гийом? – Гонсало завелся сразу. – Солдаты Феррейры не отступят, не выполнив приказ!

Титулованный дворянин в двадцатом поколении, почти ровня королю по происхождению, он тяготился ролью ученика у безродного мага – «Заброды из-за моря», как меня прозвали столичные дворяне, выскочки и нахала. Эти мысли я без труда читал в его глазах во все время обучения. Но с Хорхе не спорят, и младший в роду Агиляров пошел ко мне в ученики перенимать столь необходимое для Камоэнса искусство.

Гонсало очень честолюбив, это его слабая сторона. Горд, это можно легко заметить по надменному взгляду и задранному вверх длинному носу. Мечтает о великом будущем, поэтому терпит меня, стиснув зубы, – другого учителя нет. Одет всегда пышно и со вкусом. Даже теперь на нем не дорожное одеяние, а роскошный плащ с королевским гербом – тремя лунами и посохом, – очевидно означающим нашу профессию.

Я же не люблю показуху и пускание пыли в глаза: человека красят дела, а не одежда.

– Гонсало, вы гордитесь тем, что все ваши предки были военными, часто цитируете столь любимое вами «Искусство войны» Вальдара, но не видите дальше своего носа. Этот приступ пробный… – подколол я его.

– Я знаю, Гийом. Знаю, что в лагере еще нет осадных машин: баллист и катапульт, без которых замок не взять. Я спорю с формулировкой, гвардия не «бежит»! – К чести Гонсало, он быстро нашел достойный ответ.

– А вы как считаете, Понсе? – поинтересовался я у своего второго ученика.

– Я плохо разбираюсь в военном деле. Фортуна есть компонент изменчивый… – виновато улыбнулся тот.

Ясно. Понсе опять в стороне. Этот двадцатилетний сын чародея «старой» школы прилежно учился, впитывал знания как губка, но совсем не имел своего мнения. Инициатива и желание выделиться у него отсутствовали напрочь. В перспективе из него получится средненький маг, никудышный товарищ и верный слуга королю.

– Этот штурм должен лишь оценить силы обороняющихся, а заодно и рискнуть проверить – вдруг удастся взять с налету? Всерьез замком займутся лишь тогда, когда подвезут осадные машины, – подал голос Кербон, мой младший ученик.

Парню всего семнадцать, но он уже подает большие надежды. Во всей Мендоре, столице Камоэнса, я нашел лишь трех парней, подходящих на роль учеников. Одним из них, к вящему недовольству знати, оказался сын лавочника Кербон. В этом высоком, тощем, сутулом парнишке с горящими глазами таился большой потенциал. У меня нет любимцев, но в душе я ему благоволю, так как узнаю себя в том же возрасте.

Спор решился сам собой. Защитники сбросили все приставленные к стенам лестницы, щедро угостили алебардщиков короля кипящей смолой – так, что крики обожженных разнеслись на пару лиг вокруг – потрепали стрелами.

Солдаты начали отступать, и тогда граф Торе, опытный воин, решился на вылазку: отворил ворота и с несколькими десятками всадников атаковал «королей». Одна рота даже потеряла знамя, когда отступление превратилось в бегство.

– В лагерь, сеньоры будущие маги. Прикладной урок-наблюдение на сегодня закончен.

Мое описание боя звучит невинно, потому что нельзя передать словами шум и азарт схватки, воинскую доблесть и подлость. Отразить буквой ряды мертвых тел, скошенных безнаказанными залпами лучников с высоты стен, стоны и вопли ослепших от смолы, злость поражения. Дать пощупать коросту на сердцах полевых хирургов, равнодушно оттяпывавших раненым, упавшим вместе с откинутыми лестницами, руки и ноги с множественными переломами.

Я чуть задержался на вершине, чтобы бросить еще один взгляд на донжон мятежного замка. Огромную круглую башню в самом центре осажденной цитадели украшало огромное знамя с красным драконом на зеленом поле. Символ рокоша – законного мятежа вассала против сеньора. Если, конечно, мятеж может быть законным. Гонсало, если бы мог читать мои мысли, сразу бы съязвил, что мне, сыну купца, не понять людей благородного сословия.

Это так. Такой дракон – символ рокоша – может поджечь всю страну, если дать ему волю. А это уже не причуды благородных, а всеобщее бедствие.

Графу Торе не стать таким драконом. Герб его украшает медведь. И сейчас этот медведь попал в смертельный капкан.

Торе – один из лидеров мятежной знати. Угроза стабильности и порядку. В этом я поддерживаю короля. Но как храбрый и умный лидер он мне симпатичен. А как человека мне даже его немного жаль.

План, разработанный мной и гвардейским лейтенантом Феррейра, был прост. Провокация. Сына графа схватили по ложному обвинению в разбое на королевской дороге. Граф бросился выручать сына из тюрьмы. Без крови не обошлось. Судья и балья, выполнявшие наш приказ, пали первой жертвой мятежа. Торе не сдержал гнев. Заодно его воины при полном одобрении горожан повесили сборщика налогов.

Мятеж налицо. Граф понял, во что его втравили, и заперся в замке, призвав на помощь друзей и товарищей. Никто не пришел. Просто не успели. Мы с Бласом Феррейра ждали лишь известия о мятеже. Форсированный марш из соседней провинции – и граф заперт в замке.

Я отправился к командирской палатке, белевшей в центре лагеря. Рядом с ней трепыхался на ветру флаг с тремя белыми лунами на синем фоне – символами королевства Камоэнс. Стражники в блестящих кирасах молча расступились, пропустив меня. Внутри большой палатки, к моему удивлению, было очень тихо.

– Что, сбор командиров уже прошел? Неужели обошлись без меня?

– Нет, черт, аккуратнее… – Антонио Блас Феррейра, лейтенант гвардии, зарычал сквозь крепко сжатые зубы.

Лекарь как раз извлекал наконечник стрелы из раны. Блас лично участвовал в штурме.

– Уф, кажется все, – с облегчением вздохнул капитан.

Лекарь – маленький, толстый, бородатый человечек – бросил извлеченный наконечник в жестяное судно и принялся быстро промывать и бинтовать рану.

– Нет конечно, как же без вас, сеньор Гийом. Сбор назначен через две оры[1]. – Антонио жадно глотнул из пузатой фляжки, омочив в вине пышные черные усы.

Двадцатитрехлетний Феррейра был самым молодым лейтенантом гвардии за всю историю Камоэнса. На вид обычный вояка: высокий, широкоплечий, простое лицо. Его выдавали глаза. Острый, цепкий, умный взгляд. Блас – южанин, отсюда и двойное имя, в двенадцать лет убил первого врага – кочевника-алькасарца, шедшего с набегом. Он из мелкопоместных дворян, таких в столице презрительно кличут «босоногими». Всего добился сам.

Благодаря отчаянной храбрости и воинской смекалке попал в гвардию. Был замечен лично королем, отличился, когда Его Величество Хорхе Третий расправлялся с мятежными грандами.

Немногословен, но верен, слова никогда не расходятся с делом. Ко мне он, в отличие от своего друга Гонсало, относится с явным уважением и трепетом, ибо знает не понаслышке, что такое боевой маг. Однажды я спас ему жизнь.

– Зачем рисковали собой, лейтенант? Вы же не юный рыцарь, жаждущий подвигов? – Я отхлебнул из предложенной фляжки.

Хорошее вино – «Доррес», десятилетней выдержки. Пробыв в Камоэнсе три с лишним года, я научился разбираться в здешних винах.

– Виноват. Не удержался, – ответил он.

Хорхе в своей обычной манере не поставил кого-то из нас старшим, но мы с Бласом быстро нашли общий язык.

– Риск оправдался, – похвастался Блас успехом, – я увидел все их слабые стороны. Центральные ворота слабоваты – видимо, давно не чинили. Выбить их – замок наш. Но вот таран будет лишь через пару дней.

– Зачем таран, когда есть мы – маги? – спросил я. – Вы же знаете, Блас, приказ Хорхе: решить вопрос как можно скорее.

– Знаю. – Лейтенант стал абсолютно серьезным. – Но применить магию против мятежного графа – нарушить Хартию, подписанную королем.

– Хартию, которую Хорхе три года назад навязал сам граф Торе, – продолжил я. – Да, нарушим, но законно. Есть лазейка. Осажденные применят магию первыми.

Блас удивленно приподнял бровь.

– Да-да. Я в этом просто уверен.

– Но раз вы уверены, – улыбнулся он, – тогда я спокоен. Ответ мага Гийома поставит их с ног на голову.

– Не мой. Вашего друга Гонсало. Его Величество желает, чтобы тот как можно быстрее сдал экзамен на боевого мага. Этот мятеж подходит идеально. Но нужны будут жертвы и с нашей стороны, для правдоподобия.

Услышав мои последние слова, Блас помрачнел, закусил губу. Не щадить чужих он привык давно, своих – еще нет.

– К примеру те, кто сегодня потерял знамя и побежал, – сказал я. – Создашь из них особый отряд – штрафной. Наступать они будут особо, где-нибудь с краю.

Лейтенант угрюмо кивнул.

– И еще. О нашем разговоре Гонсало ни слова. Он пока слишком горд и наивен. Возмутится, побрезгует такой победой. Нам эти осложнения не нужны.

– Срок? – коротко уточнил Блас.

– Послезавтра. Гонсало нужно время на подготовку.

Мы с Гонсало на рассвете покинули лагерь. Путь наш лежал на уже знакомый холм. Я сразу перешел к делу, тем более что мой ученик сам ждал чего-то подобного.

– Слушайте меня внимательно. По данным разведки, мятежники могут применить магию против королевских войск. Ваша задача – возможный ответный удар. Считайте это экзаменом.

– Цель? – деловито спросил он.

– Главные ворота. Методы и способы достижения задания на ваше усмотрение.

Гонсало замер, смотря в сторону замка. Сделал несколько пассов руками. Я почувствовал слабые магические колебания. Молодец, усилил зрение. Я его не тревожил. Вскоре он обернулся ко мне.

– Эффективней всего – огненный шар. Диаметр примерно пять-шесть локтей. Думаю, этого должно хватить. Для сбора Силы планирую использовать классическую одиннадцатилучевую звезду.

– Неплохо, только одиннадцать – слишком сложно в полевых условиях, это тебе не лаборатория. Лучше возьми семилучевую большего диаметра. Усиль стихийные коэффициенты. Это требует больших усилий, зато надежней.

Гонсало кивнул и принялся за работу. Достал из специального футляра маленькую лопатку и латунные инструменты: большой циркуль, угольники, транспортиры, линейки, маленькие острые колья. Я ему не мешал.

Экзамен – одно из важнейших событий в жизни. Проверка – чего ты стоишь. Вспомнил свой экзамен, неофициальный, не ради диплома, посоха мага, а для себя. День, точнее ночь, когда убил человека, оскорбившего меня. Отомстил коварно и подло – сжег его особняк и бежал от правосудия, так и не получив королевский патент.

Время шло. В водяных часах – клепсидрах – ора капала за орой. Гонсало чертил на земле звезду: работал аккуратно, постоянно проверяя и перепроверяя свои вычисления. Маги – одни из лучших в мире математиков. Главное – точность!

Магия – умение собирать и преобразовывать Силу. Силу, которой наполнено все вокруг. Живое и неживое. Она – кровь нашего мира. Маг – вампир, пьет ее, ничего, кроме себя, не давая взамен. Маг – проводник, пропускает Силу через себя.

Когда творишь заклинание, ощущаешь свое единение с этим миром. Это самое сильное чувство – и радость, и боль. Непосвященному не понять. Способность к магии встречается не так уж редко, просто не всем удается ее развить. Может быть, и к лучшему. Даже я не могу с уверенностью сказать: что это – благословение или проклятие? Для Гонсало пока – благословение, он еще не знает, как больно бывает, когда вроде бы всемогущая магия не в силах помочь…

Звезда – своего рода емкость для сбора Силы из окружающего мира. Она облегчает магу жизнь, дает возможность собрать большой запас энергии, незаменима при подготовке сильных заклятий, сберегает собственные силы чародея.

Время шло. Гонсало закончил семилучевую звезду. Один из лучей, самый длинный, направлен точно на обреченные ворота. Принялся за пентаграмму, заключенную внутри большой звезды.

Длинный плащ уже давно отброшен в сторону, молодой волшебник весь взмок от труда и напряжения, цена ошибки слишком велика. Вот вроде бы и все, первая часть завершена. Он отошел шагов на пять назад, стал придирчиво осматривать результат.

– Третий от меня луч внешней звезды – ошибка на два-три градуса, – сделал я короткое замечание.

Как всегда, не поверил. Кинулся проверять. Найдя оплошность, в спешке исправил.

– Как вы заметили?

– Опыт, Гонсало. Просто опыт. Начертишь еще сотни две, любая оплошность будет сразу же бросаться в глаза.

Теперь звезду нужно было оживить. Семь невзрачных серых камушков – для семи лучей внешней звезды.

Садаст – минерал хрупкий и ломкий, в строительстве бесполезен, зато в магии незаменим – обладает удивительным свойством притягивать Силу.

Пять миниатюрных серебряных треножников – для внутренней пентаграммы. Один для огня, другой для воды, третий для воздуха, четвертый под воду, последний – пустой. Пятый элемент – незримая сущность мага, она поддерживает равновесие в хрупкой системе первоначал.

Гонсало встал в центр. Закрыл глаза, скрестил руки на груди. Ждал, пока волнение уляжется, сосредоточивался.

Все, началось. Руки раскрылись. Кисти стали двигаться очень быстро, словно бы в каком-то странном танце или плетя невидимый узор. Руки, особенно пальцы, – инструменты мага.

Мой лучший ученик старался изо всех сил. Ему нужно было дотянуться до первоначал, пробудить, заставить служить себе, соединить в единую цепь противоположности: огонь и воду, землю и воздух, – замкнуть эту цепь на себя.

Камешки садаста раскалились, над треножниками стали зажигаться огни: красный, темно-синий, цвета морской волны, серо-зеленый и светло-синий, почти голубой. Огни зажглись и погасли, давая жизнь звездам, начерченным на земле.

Борозды одна за другой заполнились рубиновым светом. Линии замкнулись. Звезды окончательно пробудились. Если бы я взглянул на них, используя магическое зрение, то увидел бы, что земля, заключенная в них, чуть заметно пульсировала.

– Хорошая работа, Гонсало.

– Благодарю. Но надеюсь, она нам не потребуется, – холодно ответил он.

Второй штурм начался по плану, утром следующего дня. Феррейра поднял лагерь еще затемно. Атакующие колонны шли на приступ сквозь туман, не успевший рассеяться под лучами солнца. Капельки воды оседали на блестящих кирасах, начищенных шлемах и суровых лицах. Солдаты несли длинные лестницы – взбираться на стены; фашины и плетни – для преодоления рва. Мятежники, озлобленные столь ранней побудкой, оказали достойный отпор.

Видно было, как то и дело срывались вниз со стены и лестниц фигурки людей, казавшиеся маленькими из-за расстояния. Я не раз участвовал в штурмах и прекрасно представлял себе, какой ад развернулся у подножия стен.

Сверху льют смолу, кипяток, сбрасывают камни, бьют из луков или, что еще хуже, из арбалетов, от которых не спасают даже самые надежные доспехи. А ты должен лезть вверх по лестницам в надежде, что сумеешь забраться на стену, избежав падения, и продержаться один против десятерых, пока следом не залезут товарищи.

Мы с Гонсало наблюдали за штурмом с вершины холма. Примерно оры через две я понял – время пришло.

Нашел взглядом отряд, сформированный лейтенантом из тех, что струсили при прошлом штурме. К защитным шлемам – капалинам, больше всего напоминающим железные шляпы, – привязаны красные ленточки. Они честно старались искупить вину кровью – приставили сразу три лестницы, упорно пытаясь закрепиться на крепостной стене.

То, что нужно. Посреди их строя вдруг расцвел ядовитый грязно-зеленый цветок. Расцвел и лопнул, растекся зловонным облаком, несущим смерть нескольким десяткам несчастных.

Прекрасная провокация – использованное мной заклятие как раз из примитивного арсенала здешних чародеев. Гонсало не заметил подвоха, я незаметно отвел ему глаза. Наивный гордец хоть и относился ко мне враждебно, но как учителю доверял. Зря. Друзей, коллег и товарищей нужно проверять в первую очередь.

– Гийом, посмотрите! Нет, этого не может быть! Какая низость, какое коварство! – от возмущения у Гонсало перехватило горло.

– А я вас предупреждал. Мятежникам нечего терять. Еще бы чуть-чуть – и наши солдаты взяли бы стену. Спасая жизнь, забываешь о любых конвенциях и хартиях. Теперь наш ход.

Молодой волшебник стал в центр пентаграммы. Дотронулся до накопленной звездой Силы, подчинил себе. Несколько несложных пасов – между сомкнутыми ладонями зажегся огонек.

Гонсало стал разводить руки в стороны, «огненный мяч» – очень мощное, хоть и простое заклятие – быстро увеличивался в размерах. Сначала был с кулак, через мгновение – с голову ребенка, потом уже и в руках не помещался. Самое трудное, как ни странно, – не создать огненный шар, а долго удерживать его в руках. Теперь требовалось аккуратно навести сгусток пламени на ворота по ранее проведенному лучу внешней звезды. Все.

Огненный шар в пять локтей диаметром быстрее ветра устремился к цели. Взрыв был такой силы, что вместе с воротами разлетелась на куски и часть крепостной стены, обрушилась надвратная башня. «Короли» тут же устремились в пролом, деморализованные защитники не смогли их сдержать.

Ландскнехты графа один за другим бросали оружие. Всем было ясно – замок пал. Вот уже сбросили на землю с башни хищного дракона – символ мятежа.

Внезапно маленькие ворота в одной из боковых башен распахнулись, мост перекинулся через ров. Десяток всадников – среди них и мятежный граф в шлеме с красным плюмажем – галопом вылетели из замка, раздавив, раскидав тех, кто попытался их остановить. Наши доблестные рыцари пешими участвовали в штурме, в том числе и сам Феррейра, так что у графа был шанс если не удрать совсем, то уйти на значительное расстояние и затянуть погоню.

– Гонсало, цель – убегающий граф. Сколько до него?

– От нас примерно две… нет, уже полторы лиги. Сейчас… – Окрыленный успехом маг-дворянин вновь ударил огненным шаром. Промахнулся. Собрался, прицелился получше, но все равно промазал.

– Не мыслите столь примитивно. Бейте на упреждение. Смотрите.

Воздух – стихия своенравная, но всегда доступная. Нужно совсем немного: всего лишь почувствовать его силу и норов, стать ветром, ураганом, смерчем. Не на словах – на деле. Родиться, восстать из ниоткуда на пути удирающих мятежников. Напрасно они без жалости рвут лошадиные бока шпорами – не успеют осадить коней, остановить безудержный бег.

Всесильный ветер, чьи порывы сносят крыши замков и ломают самые крепкие корабельные мачты, легко разметал жалкую кавалькаду. Графа Торе в тяжелых доспехах выбросило из седла, швырнуло на землю. Ветер заглушил треск костей. Королевский палач остался без работы, столичная чернь, охочая до кровавых потех, лишилась любимого зрелища. Это была достойная смерть для храброго и сильного человека.

Из замка выносили все ценное: серебряную посуду, казну, утварь, мебель, ткани, оружие. У них был приказ – сжечь мятежное гнездо, как только закончат сбор трофеев. Король хорошо тогда обогатился, конфисковав все имущество графа.

Воины в плащах, украшенных тремя лунами, с помощью кулаков и древков алебард строили на поле перед замком многочисленных пленников – большинство защитников сдалось сразу же, как только «короли» ворвались во внутренний двор. Многие пленные были уже ограблены – согласно святому праву победителей выворачивать карманы проигравшим. Массового насилия над женщинами не учиняли – Феррейра умеет поддерживать дисциплину, – но в горячке после боя гвардейцы наверняка задрали подол не одной молодке.

Пленников тут же сортировали: простых дружинников и наемников в одну сторону, дворян и жрецов – в другую. Последних ждала каторга или виселица, суд Его Величества, как известно, быстр, жесток, но справедлив.

Среди пленных не было ни одного чародея, их в плен не брали – наш негласный уговор с Феррейрой. Свидетели подлога мне были не нужны. И ни одного человека из ближайшего окружения Торе – приказ короля. Наследник графа тоже погиб.

Я проследил, чтобы с его женой, двумя дочерьми и младшим сыном, годовалым малышом, обошлись хорошо. Они не опасны – а значит, можно проявить милосердие.

Феррейра, едва заметив меня и Гонсало, поспешил навстречу. Вид у него усталый, но довольный, на доспехах свежие вмятины и следы крови.

– Победа, господа маги. Победа! Черт возьми, а я уж думал – надолго мы здесь застряли.

– Благодари Гонсало, его заслуга. Вот он, истинный герой дня! – указал я рукой на молодого волшебника. Тот вдруг покраснел.

– У вас учился, Гийом. – Редкий случай: благодарный Гонсало отдал должное моим преподавательским способностям. – К тому же, – обратился он к Бласу, – если бы не Гийом, граф Торе, несомненно, ушел бы.

– Нет, от лейтенанта Феррейра еще никто не убегал, – отмахнулся я, зная, что это сейчас Гонсало такой вежливый, а через пару дней тон его станет вновь презрительно холодным. Незачем привыкать.

– Главное, сеньоры, мы выполнили королевскую волю, – заключил Феррейра. И неожиданно продекламировал:

– К чему этот стих, он же о любви? – удивился Гонсало.

– Так магия, как и любовь, – «Она». Твоим способностям честь воздаю, – рассмеялся Феррейра, воздев руки к небу, и пояснил для меня: – Это стихи нашего друга Луиса де Кордовы.

– Я уже где-то слышал это имя. Кажется, этим летом он написал хвалебную оду в честь короля.

– И не только, – засмеялся Гонсало. – Придворным красавицам была посвящена добрая сотня сонетов.

– Любовная поэзия меня мало интересует, но эти стихи мне понравились. Как-нибудь познакомите нас, – ответил я.

Феррейра, декламирующий чьи-то стихи, – что-то необычное. Лейтенант слишком уж приземлен, не любит игры слов, не ценит воздушных замков из поэтических образов. Отсюда следует, что он просто дружен с автором стихов, а тот не пустой вертопрах.

Середина осени в Камоэнсе – золотая пора. Погода стоит прекрасная, здесь, за теплыми морями, они практически не знают зимы. Теплый ветер играет разноцветным кружевом опадающих листьев, солнце светит по-прежнему ярко и приветливо. Дни открыты для бесконечных праздников, а ночи – для любви. Вот только дожди слишком часты. Как там, у де Кордовы:

На обратном пути Агиляр и Феррейра постоянно цитировали стихи своего друга. Гонсало даже подарил мне свою записную книжку, куда от руки было переписано несколько десятков стихов. От скуки выучил несколько. Попадались весьма неплохие сонеты.

Сбор урожая закончен, дары природы собраны и проданы. Дворяне стягиваются на зиму в города – гулять и веселиться, тратить доходы с владений. Горячее время для купцов – только успевай обслуживать благородных клиентов – и для священников – все свадьбы по традиции справляют только осенью.

В стольный град Мендору мы въехали ближе к обеду. На улицах было тесно от карет, украшенных гербами самых знатных родов королевства; в глазах рябило от пышных ливрей слуг, пробивающих дорогу господам. И чем ближе к дворцу мы приближались, тем больше встречали карет. Объяснение было простое – Большой Королевский Бал. Событие года. Этим все сказано.

Торжественной церемонии награждения не случилось. Его Величество принял нас троих в личных апартаментах. Выслушал доклад Феррейры, сидя не на троне, а за рабочим столом из красного дерева, заваленным бумагами. Поблагодарил за верную службу, распорядился о денежных наградах. Весьма солидных. Хорхе Третий по натуре своей скуповат, но на государственные нужды золота не жалеет.

У меня недостатка в деньгах нет, это скорее формальность, но для худородного лейтенанта деньги весьма кстати, жизнь при дворе дорога, а вот Гонсало больше бы обрадовался личному дару монарха – какому-нибудь перстню например, чему-нибудь более заметному для двора, знати и прекрасных сеньорит.

– Можете быть свободны, сеньоры. Отпускаю вас по домам. Смойте с тела пыль дорог, а с души усталость. Жду всех на сегодняшнем балу. Нет, ты, Гийом, останься, хочу с тобой поговорить особо.

Гонсало и Феррейра поклонились и вышли. Старый слуга закрыл за ними и за собой дверь.

– Гийом, бери стул, садись и рассказывай, как было все на самом деле, – король указал рукой на стоявший в углу стул.

Хорхе – один из тех немногих людей, их можно по пальцам пересчитать, что вызывают у меня уважение. Невысокий, широкоплечий, волосы с ранней сединой, он выглядит старше своих тридцати двух лет. До того как стать королем, считался лучшим воином в Камоэнсе. Он взошел на трон после убийства старшего брата. Встал у руля тонущего корабля. Страна была на грани гражданской войны: междоусобицы грандов, крестьянские бунты, пустая казна, угроза внешнего вторжения. Хорхе со всем справился. Пусть его жестокость и коварство вошли в поговорки, как и лисья хитрость, но страну он спас. И сейчас жизнь всех подданных понемногу, но улучшается.

Прирожденный лидер, он не боится иметь в окружении своем сильных людей, часто знающих и умеющих больше него. Редкое во все времена качество. При мысли о нем на ум сразу приходили слова неизвестного здесь поэта:

Но Хорхе Третий опасней льва, у хищника нет его холодной расчетливости. В этом мы с королем похожи.

– Феррейра уже доложил тебе о штурме замка. Мне нечего добавить. – Наедине король разрешал – нет, правильнее сказать, приказывал – называть его на «ты». Насколько мне известно, больше это никому не дозволялось.

– Не увиливай. Монарху следует отвечать прямо, правдиво и по существу, – поучительным тоном произнес король, чуть улыбнувшись.

– Как уже было сказано, Гонсало сдал экзамен. Правда, пришлось немного подтолкнуть его – юноша не хотел нарушать Хартию.

– Свидетели есть?

– Нет, претензий к короне никто предъявить не сможет. Вот видишь, Хорхе, я выполняю свою часть договора: Гонсало – первый полноценный боевой маг у тебя на службе. Скоро приму экзамен еще у двоих. У Понсе примерно через полгода, у Кербона через год, им еще учиться и учиться.

– Прекрасно. Еще трое равных тебе – алькасарцам будет трудно решиться на войну.

– Равных мне? – удивился я.

– Ты же утверждал, что обучаешь их всему, что сам знаешь? Ты мне врал? – обманчиво спокойным голосом поинтересовался Хорхе. Мне очень не понравился взгляд его холодных серых глаз.

– Я никогда тебя не обманывал, Хорхе. Я учу твоих дворян всему, что знаю. Но еще долго, очень долго никто из них ко мне не приблизится. Во-первых, опыт той школы, что прошел я, тот же Гонсало не выдержал бы – слишком горд и благороден. Сравни тепличный цветок и пустынную колючку. Во-вторых, мои ученики – узкие специалисты, натасканы только в боевой магии, в остальном – базовые знания, основы, не более. Ты сам так хотел. А я странствующий волшебник – мне знакомы все формы и виды магии, просто убивать и разрушать умею лучше, чем строить и лечить, – медленно отвечал я, не отводя взор.

Вообще-то смотреть в глаза Его Величеству – это неслыханная дерзость и нарушение этикета, но мы были одни, и приличия меня не слишком волновали.

– Объяснения принимаются, – ответил после недолгого молчания король. – Извини за беспочвенные подозрения, Гийом.

Я молча кивнул.

Хорхе Третий умел признавать свои ошибки. Поэтому люди и шли за ним.

– Ладно, не буду тебя больше держать. Наверняка устал с дороги, иди, отдохни. Кстати, приглашение на бал тебя тоже касается, – улыбнулся на прощание король. – Хватит быть затворником. Надо хоть изредка, но появляться при дворе. И так столько слухов и сплетен про тебя ходит.

– Слушаюсь и повинуюсь, Ваше Величество, – поклонился я Хорхе в пояс. – Сегодня буду обязательно.

Король рассмеялся и на прощание погрозил мне остро заточенным гусиным пером.

Во дворец я вернулся только ночью, в самый разгар праздника. Не люблю эти пышные официальные торжества. Суета, шум, толпы титулованных бездельников соревнуются в том, чьи наряды моднее, красивее и дороже. Сплетни, слухи, скандалы. Все роли заранее расписаны и обговорены.

Новость дня. Маркиза ди Тарсия отвесила мужу пощечину и отправилась танцевать с графом Локой, маркиз вызвал графа на дуэль и стал ухаживать за его женой. Ближе к утру граф с маркизом напьются и помирятся.

Записные остряки здесь соревнуются в двусмысленных остротах, поэты на ходу сочиняют хвалебные оды дамам и колкие эпиграммы противникам. Старики играют в карты, обсуждают политику, планируют брачные союзы детей и внуков. Плетутся интриги и заговоры.

Мое появление вызвало многочисленные перешептывания. Я чувствовал на себе десятки недовольных, враждебных взглядов. Дворяне не стеснялись, открыто обсуждая мою персону, столь не любимую ими. Интересно, какие слухи и домыслы обо мне появятся после этого вечера? – подумал тогда я.

Они не могли простить мне, верному орудию короля, участия в подавлении мятежей и разрушении родовых замков бунтовщиков. Да и не место пришлому чародею без роду и племени рядом с высшим дворянством, солью земли. Пусть. Мне все равно.

Хватит об этом, я отвлекся.

Больше всего бала ждет молодежь. Это время как будто создано для того, чтобы влюбляться и влюблять, разбивать сердца и умирать от счастья. Знаю, сам когда-то был таким.

шептал я, глядя с балкона на кружащиеся в танце пары. В тот день эти строчки были у всех на устах. Де Кордова, сочинивший их накануне бала, угадал настроение, владевшее слушателями. Осень – время любви, страшной, но притягательной болезни.

Я твердо решил обязательно познакомиться с поэтом. Говорили, что он безумно влюблен, поэтому стихи его так легки, точны, талантливы. Рядом со мной стоял Гонсало. Бедняга грустно вздыхал, его сердце уже давно принадлежало принцессе Ангеле, племяннице Хорхе. Но любовь эта была безответной и безнадежной. Поэтому молодой волшебник тщательно скрывал от всех свои чувства.

Я, как и Гонсало, искал взглядом интересующую меня особу. Почти две сотни молодых красавиц кружились в танце, но лишь одна притягивала мой взор. Прекрасная Изабелла – мечта любого мужчины, моя мечта, ставшая реальностью.

Взгляд мой отыскал девушку только к концу танца. На ней было ярко-зеленое платье по последней придворной моде, с десятком пышных юбок, расшитое золотом, украшенное драгоценными камнями. Я чуть улыбнулся, заметив ее. Нет, я ее не любил.

Просто судьба однажды сделала мне подарок – возможность, отказаться от которой было нельзя. Пусть красавица танцует с другими, веселится, обнимает кавалера, счастливого оттого, что она выбрала именно его. Все равно Изабелла будет моей и только моей, когда я того захочу.

Наши взгляды пересеклись. Моя улыбка убила ее радость, ее веселье. Плохо? Нет. Время все исправит. Кавалер Изабеллы заволновался, его испугала столь резкая смена настроения. Он заметил меня – причину ее печали. Взор молодого дворянина не сулил мне ничего хорошего. Изабелла что-то горячо шептала юноше на ухо, наверняка говорила обо мне, предупреждала. Я перестал улыбаться. Пригляделся, немножко усилив магией зрение.

Мне не понравилось то, как Изабелла на него смотрела, как говорила. Лицо, глаза, движения губ, то, как она с ним держалась. Вот это плохо. Я не привык к соперникам. Изабелла моя. Никому еще не удавалось отнять добычу у Гийома, за морем больше известного как Играющий со Смертью, здесь же прозванного Бледным, у лучшего боевого мага, которого можно нанять за деньги.

– Спаси сына, чародей, спаси… заплачу любую цену, – нелегко давались блистательному графу Клосто эти слова.

Предсмертное проклятие друга, спасшего графу жизнь, настигало гордого вельможу. Проклятие предательски убитого им друга. Страшный грех – страшное проклятие. «Погибель тебе и всему роду твоему до седьмого колена». Смерть шла за графом: два старших сына трагически погибли, младший медленно умирал от неизвестной болезни.

Граф долго колебался, прежде чем обратился ко мне. Но все же пришел просить о помощи ненавистного чужака, заброду из-за моря, злобного колдуна и чернокнижника. Потому что здешние горе-волшебники, при всей их ненависти ко мне, ничем помочь не смогли.

– Спаси Мигеля, чародей… все для тебя сделаю, все отдам, только спаси… прошу… – Больше всего на свете боялся прославленный граф, что древний род его прервется.

И напрасными окажутся все интриги и заговоры, в которых он участвовал, чтобы укрепить мощь и богатство семьи. Все совершенные им предательства. Ибо умрут те, для кого он старался.

Тогда, полгода назад, я превзошел сам себя. Нет, не снял проклятие, но отсрочил его на добрую сотню лет. Даровав наследнику графа жизнь и возможность продолжить свой древний род. Плата тоже была высока. Я преподал графу урок, наказал за то презрение, с которым он раньше относился ко мне.

– Ты не отказываешься от своих слов, граф? Нет? Говорят, твоя дочь – одна из самых красивых девушек во всем королевстве? Да еще и умна – воистину бесценное сокровище. Ну так как – не отказываешься от своих слов? Не передумал? Тогда жди, однажды я приду за твоей дочерью.

Граф от слов своих не отказался. Хоть и тяжело, очень тяжело далось ему это согласие. Первоначально я и не думал исполнять обещанное, планировал, что после, помучив гордеца, все-таки возьму плату золотом. Но, увидев Изабеллу, поговорив с ней, передумал. Решил, что она будет моей женой. Нет, это не любовь, я забыл, что значит это слово. Холодный расчет. Анализ всех плюсов и минусов данного союза, его достоинств и недостатков. Старею, наверное, одному бывает скучно.

К тому же, думал тогда я, если останусь в этом королевстве надолго, то породниться с древним знатным родом – прекрасный способ стать для общества равным. Дворяне, хоть я их и презираю, – пока правящий слой в государстве.

В то время я был сильно занят, но планировал, что через год попрошу – потребую ее руки. Я привязался к этой гордой красавице.

– Кто этот напыщенный юноша, кавалер Изабеллы, дочери графа Клосто? – спросил я у Гонсало.

– Виконт Луис де Кордова, мой друг. Вы еще хотели с ним познакомиться, вам понравились его стихи. Вас представить ему, Гийом? – Этот мальчишка, наивный гордец, считающий себя сильным волшебником, назвал меня по имени, забыв добавить дарованный мне недавно королем титул маркиза.

Указ о награждении официально не объявлялся, Хорхе не хотел лишний раз дразнить знать, но Гонсало об этом знал. Пусть, я не люблю этой пустой мишуры.

– Да, будьте так любезны.

Спускаться вниз не пришлось. Изабелла и Луис сами подошли к нам. Вместе, девушка крепко сжимала руку виконта.

– Здравствуй, Изабелла. Кто это? – спросил я, нарушая все правила приличия, не дожидаясь, пока виконта представят.

Он был высок, красив: большие голубые глаза, бакенбарды, усики, завитые согласно последней моде. Роскошный камзол, расшитый золотом. Уверенный взгляд.

– Мой друг… – с вызовом в голосе ответила Изабелла.

– Позвольте представиться… – начал виконт, но я резко оборвал его:

– Позволяю…

Луис смутился, но продолжил начатую речь:

– Луис де Кордова, виконт де Леон, маркиз ля Лораш, властитель…

– Достаточно, у меня плохая память, боюсь, все не запомню… – Я нарушал все принятые в свете нормы общения. Еще подумал тогда: странно, неужели ревную… – Гийом, просто Гийом. – Я окончательно смутил Луиса. Глупец, нашел чем кичиться перед магом – титулами.

Гонсало с удивлением смотрел на меня. Обычно я холодно вежлив со всеми. И с теми, к кому отношусь благожелательно, друзей у меня нет, и тем более с врагами.

Виконт был удивлен и смущен.

– Вы – волшебник…

– Да, один из лучших. А кто вы такой, виконт Луис? Один из тех знатных бездельников, что составляют двор, или нечто большее? – Не знаю, что тогда на меня нашло.

– Я – поэт… – гордо ответил он, но затем спохватился: – Что за тон, сеньор Гийом, как понимать ваш вопрос?

– Я беспокоюсь за Изабеллу, виконт.

– Вам не о чем беспокоиться, Гийом, сеньора под нашей защитой, – вмешался Гонсало.

– Вы ее друг, родственник, товарищ старого графа? – с вызовом спросил Луис.

– Нет, – кратко ответил я.

– Тогда мне непонятно ваше беспокойство, сеньор! – Мальчишка перешел в наступление, чувствуя безмолвную поддержку Изабеллы. В глазах девушки была плохо скрываемая злость. И чем, интересно, я ее вызвал?

– Изабелла – моя невеста, виконт.

– Это ложь! – воскликнула девушка, впервые за вечер заговорив со мной.

– Не стоит так кричать, Изабелла, вы же знаете, что это правда. Боюсь, я навещу вашего отца раньше, чем планировал. Но пока веселитесь, время еще есть. Прощайте, господа! – бросил я напоследок остолбеневшим дворянам и спустился в бальную залу.

Выходя из залы, я столкнулся с принцессой Ангелой.

– Здравствуйте, Гийом, куда вы так спешите? Неужели вы нас уже покидаете? – улыбнулась мне принцесса.

Отблески ламп играли на камнях ее ожерелья голубого жемчуга, идеально сочетавшегося с длинным платьем белого шелка. У принцессы прекрасный вкус, к тому же она самый честный человек во дворце, всегда честно, в лицо говорит, что думает. Ангела никогда не опускается до перешептываний за спиной.

– Мне что-то стало душно. Вы же знаете, я не привык к подобным празднествам, – попытался отшутиться я.

– Не лукавьте. Я видела вас на балконе вместе с Гонсало, Изабеллой и Луисом де Кордовой. Что там произошло? – спросила Ангела и дала знак сопровождавшим ее дамам, чтобы нас оставили вдвоем.

– Простите, принцесса, но здесь не самое лучшее место для разговора. И у меня нет желания говорить с вами об этом. Вы все узнаете от Изабеллы, насколько я знаю, она ваша подруга.

– Гийом, я вам приказываю! – Принцесса не любит, когда ей отказывают.

– Ваше Высочество, я готов умереть за вас, но приказы мне может отдавать только король. Прошу меня простить, но я должен идти. – Я поклонился Ангеле и быстро прошел в соседнюю залу.

Испортил Изабелле праздник, рассуждал я, шагая по роскошным залам мимо разодетых придворных. Да, испортил. Намеренно. Теперь она меня ненавидит. Сама виновата. Я запомнил ее взгляд, обращенный на виконта.

В полутемном коридоре спугнул целовавшуюся парочку. Кавалер хотел что-то сказать мне в спину, но осекся, узнав.

Аристократы! Каблуки сапог гулко стучали по мраморным плитам пола. Лорды, гранды, герцоги, князья… Титулы разные – суть одна. Самовлюбленные гордецы, считающие себя выше всех по праву рождения. Раньше их спесь и гордыня выводили меня из себя, сейчас я научился не обращать внимания на подобные мелочи. Дворяне, в большинстве своем пустые прожигатели жизни, считают, что весь мир принадлежит им, и только им. Низшие сословия же – быдло, недостойное уважения, грязь под ногами.

Память – страшная вещь. То, что, кажется, давно забыл, спрятал от самого себя, всплывает в самый неподходящий момент.

Молодость. Кровь, бьющая в голову. Весна – время любви и ненависти. Солнце, слепящее глаза. Весенняя грязь под ногами. Враг, враг, которого я хотел убить, растерзать. Его смерть мне была милее собственной жизни.

Отчаянный выпад почти вслепую, кровь с рассеченного лба заливает глаза – промах. Противник, смеясь, уходит от удара, его клинок рассекает мне руку. Неглубокий, но болезненный порез. Ловкая подножка кидает в грязь. В поединке с равным такое недопустимо – но почему бы не поиздеваться над зазнавшимся плебеем? Выскочкой, посмевшим считать себя равным благородным. Пусть знает свое место.

Длинный узкий дуэльный меч выскальзывает из моей ладони, липкой от крови.

Враг высок и красив, гордая осанка, бледное лицо, сразу видно – голубая кровь. Настоящий дворянин, двадцать поколений титулованных предков.

Он ждет, когда я подберу меч и поднимусь. Ждет, чтобы снова играючи швырнуть меня в грязь, нанеся легкую рану.

Мой отец был купцом первой гильдии, очень состоятельным человеком. Он хотел, чтобы его внуки были дворянами. Обычное дело, союз между богатыми негоциантами и разорившейся дворянской фамилией, деньгами и титулом. Та девушка, я ее полюбил, но внезапно возникший соперник спутал все планы. Гвардейский офицер, не слишком богатый, но красивый. Девушка колебалась. Офицер вызвал меня на дуэль. А я, дурак, согласился. Сын купца – и воин. Шансов не было. Офицер добился своего: я был унижен, раздавлен и опозорен. Девушка ушла к победителю. Оправившись от ран, телесных и душевных, я пошел в ученики к знаменитому магу. Отец не пожалел на меня денег, благо, склонность к волшебству я имел.

Закончив обучение, я сжег заживо и оскорбившего меня офицера, и ту девушку. Отомстил и бежал в далекие страны. Странствовал, созидал и разрушал, лечил и убивал, писал ученые трактаты, боролся с магами, королями и церковью. Всегда шел вперед не оглядываясь, сжигая мосты. Учился, постигал тайны магии, чтобы спустя пятнадцать лет приплыть в Камоэнс Бледным Гийомом, лучшим боевым магом, которого можно нанять за деньги.

Тогда любимая мною девушка выбрала другого. Но сейчас, сейчас Изабелле, хоть я ее и не люблю, не из кого выбирать, некуда бежать.

Шаги гулко отдавались в пустых покоях. В этой части дворца во время бала оставались только слуги и редкие парочки, жаждущие уединения. Заметил большое, в рост человека, настенное зеркало. Подошел к нему, испугав даму, что хотела поправить прическу. Света десятка ламп показалось недостаточно. Создал и подвесил в воздухе над зеркалом огненный шар. Вгляделся.

Узкое лицо, острый подбородок. Голубые глаза, тонкие брови. Бледная как мел кожа, ни единой кровинки – ошибка молодости, хотел избавиться от привычки краснеть. Здесь, в Камоэнсе, жители белокожи, но смуглы из-за обилия солнца. Я же резко выделяюсь, почти урод. За это меня и прозвали Бледным. Не обижаюсь, прозвище не хуже прочих.

Короткие черные волосы. Резкий контраст с лицом. Я не ношу ни усов, ни бакенбард, ни бороды. Всегда гладко выбрит. Еще одно отличие от местных жителей. Здесь усы и бородка – обязательный признак настоящего мужчины. Это дает завистникам и врагам немало поводов для насмешек за спиной. В лицо – боятся.

На мне белая рубашка, заправленная в широкие свободные штаны красного бархата, сверху тонкая куртка мягкой кожи. Люблю яркие цвета. Почти нет украшений, лишь большой сапфир на груди на серебряной цепочке, да серебряный же браслет на правом запястье. Ничем мага и не напоминаю. Вот на Гонсало посмотришь: сразу видно – настоящий волшебник. Соответствующее длиннополое одеяние, пальцы в тонких кольцах искусной работы: золотых, серебряных и деревянных, одежда украшена цепочками в виде змей и таинственными амулетами.

Хватит! – оборвал мрачные мысли. О чем это я? Неужели такие мелочи могут меня задевать?

Не понравилось охватившее меня раздражение. Нельзя давать волю эмоциям. Я сбавил шаг, остановился, сделал несколько глубоких вдохов, задержал дыхание и представил, как вместе с выдохом из меня уходит злость. Классическая формула самоконтроля. Помогло. Раздражение ушло.

Вскоре покинул дворец. Отправился домой, в огромный особняк, расположенный недалеко от дворцового комплекса, в самом престижном квартале города.

Молчаливые смуглокожие стражники, вооруженные саблями, в ярко расшитых халатах, отворили мне двери. Лица, согласно многовековому обычаю, скрыты от иноплеменников за зелеными платками. Алькасарцы – жители Великой Степи, граничащей с Камоэнсом. Их султанат богат и обширен: земли много, хватает и на пашни, и на кочевья. Но, несмотря на это, они часто дерутся с соседями. Очень гордый и воинственный народ.

Алькасарцы иногда тревожат границы Камоэнса набегами. Этим не повезло, вместо того чтобы вернуться домой с добычей, сами угодили в плен. Я их выкупил. Дал свободу. Идеальные слуги и охранники, каждый из них опытный воин.

Камоэнсцев ненавидят, меня же, наоборот, почти боготворят. Алькасарцы поклоняются Вечному Пламени, из которого, по их легендам, зародилось все живое. Я показал им свою власть над огнем.

Пламя, убивающее и исцеляющее, тот жар, что умертвляет все живое, и очистительный огонь, спасающий жизнь, рассеивающий чары, изгоняющий черноту из человеческой души.

Гордые алькасарцы, увидев все это, пали на колени. Отныне я был их повелитель. Гонсало подобное не по силам. Он умеет только убивать. Таково желание Хорхе, узкие профессионалы не так опасны, как я, например.

– Мой господин, какие будут распоряжения? – Высокий воин, облаченный в длинную кольчугу, поверх нее – шелковый халат, поклонился мне в пояс.

Халат защищает от рубящих ударов. Шелк нельзя разрубить, можно только разрезать. Это мой главный слуга, доверенное лицо, домоправитель. Зовут его Сайлан.

– Ужинать не буду. Распорядись насчет ванны. Отнесите в спальню вино, мандариновый сок, фрукты. В общем, как обычно, – отдал я приказания. – Все тренируешь воинов? – кивнул на воинское облачение алькасарца. – Не поздно ли? Ночь уже на дворе.

– Самое время, – хищно улыбнулся он, – все нападения обычно совершаются вечером, ночью или ранним утром. Воины должны быть готовы ко всему.

– Может, ты и прав. Поступай, как разумеешь. Я тебе полностью доверяю.

– Я недостоин такой чести, – вновь склонился в поклоне Сайлан, – но делаю все, что в моих слабых силах, чтобы оправдать ее.

– Верю. Ни у кого нет такой надежной охраны, как у меня. Твое усердие будет оценено по достоинству.

Мой дом опровергает все классические представления жителей Камоэнса о чародеях. Вместо башни из темного камня, обросшей мхом, с узкими окнами-бойницами – трехэтажный особняк, построенный в соответствии со здешними канонами домоустройства.

Большие окна, обилие солнца и света. Мой дом открыт для гостей, хоть и редко, очень редко они здесь бывают. Покои обставлены по последней моде. Большой сад с тропинками для прогулок и беседками, даже рабочим столом – люблю работать на улице в хорошую погоду.

В подвалах, как и положено, хранится старая мебель и сберегаются в холоде продукты. Секретных комнат с многочисленными колбами темного стекла, склянками с мутными жидкостями, магическими книгами и живыми мертвецами, что охраняют от воров секреты, в подвале нет и в помине. Все опасные опыты я провожу в специально подготовленных для этого помещениях Королевской Магической Школы. Для мелких же опытов и для работы с амулетами есть небольшая лаборатория на третьем этаже – светлая и чистая. Книги я храню в кабинете, а занятия некромантией – это уже давно пройденный мною этап.

Переступив порог родного дома, я принял ванну и лег спать. Тому, кто не ворочался месяц в походной койке или вовсе на голой земле, закутавшись в плащ, не понять всей прелести пуховой перины!

Утром, как обычно, встал рано. Не могу и не умею долго валяться в постели, если чувствую, что выспался и силы восстановлены. Умылся, позавтракал – и в кабинет, работать. Король дал мне двухнедельный отпуск, этого времени как раз хватит, чтобы завершить работу над «Сравнительным анализом и характеристикой существующих магических школ и их основных доктрин». В Школе Магов я единственный учитель, все пособия и учебники приходится составлять самому или переводить немногочисленные книги, привезенные с собой из-за моря.

Рядом черновик «Заметок придворного» – наблюдения о дворцовой жизни, ничего нового, шокирующего, сверхъестественного, старые и новые события в моей трактовке и с комментариями. Издаю же «Заметки» в королевской типографии примерно раз в полгода, под псевдонимом «граф Лопус», что означает – «наблюдающий». Вскрываю ложь, изобличаю тайные пороки, разглашаю секретные альянсы и «заговоры» аристократов. Заметки эти вызывают большой интерес, порождают немало громких скандалов. Так, детская забава, маленькая месть придворному обществу. Хорхе – мой первый читатель. Говорят, король громко смеется, читая заметки графа Лопуса.

Интересней было бы написать о самом Хорхе. О его борьбе с мятежными баронами, церковью, с любой силой в государстве, что осмеливается выступать против его власти. Интриг, тайн и приключений хватило бы на десяток рыцарских романов, которые так любят читать при дворе. Вот только Хорхе – не рыцарь.

Кровь вперемешку с гноем и грязью капала бы со страниц ненаписанного романа. Нельзя привести разоренное государство в порядок без жестких, а зачастую и подлых методов. Система заложников, массовые казни, истребление мятежных родов до последнего человека, ущемление старых прав крестьян и горожан, искоренение инакомыслия, если оно, по мнению короля, идет во вред Камоэнсу… Оценивая все это, нужно помнить, что человеческая мораль здесь неуместна. Я не берусь его судить, но все же лучше один справедливый и великий тиран, чем тысяча мелких и подлых. Думаю, что потомки Хорхе оценят.

Я спокойно работал, не обращал внимания на время. Гусиные перья были прекрасно заточены, чернил хватало, слова легко ложились на пергамент. Конечно, существуют заклинания, облегчающие создание текстов: говоришь или даже думаешь, и буквы сами проявляются на бумаге, но уж столько с ними заботы, что для меня проще по старинке – вручную. Закончив главу, отвлекся, посмотрел, за окном уже полдень. Пора обедать. В дверь осторожно постучали. Думал, слуга зовет к столу. Нет. Мне пришли две записки.

Одна на гербовой бумаге. Всего три слова: «Жду после обеда». Да, надо отметить, почерк у его величества ужасный. С трудом разобрал, что написано, скорее догадался. Примерно раз в две недели я бываю у Хорхе и рассказываю ему о тех странах, где побывал, совмещая это с игрой в «Смерть Короля» и дегустацией различных сортов вин последнего урожая.

Веду повествование о политике, истории, войнах, об известных личностях: королях, полководцах, героях. Хорхе справедливо считает, что, изучая чужие провалы и успехи, можно многому научиться. Что ж, воля короля – закон. Пока я с этой волей согласен.

Вторая записка в маленьком конвертике красной бумаги, пахнущем розами. Я знаю, от кого она. Многие отдали бы все, некоторые, может быть, даже и жизнь, чтобы получить такую записку.

«Гийом, вы меня смертельно оскорбили своим невниманием. Жду вас сегодня вечером».

Мария де Тавора. Графиня Тоцкая, баронесса Орейская, герцогиня Андизская. Женщина ослепительной красоты, хитрости и коварства.

Таких, как она, зовут «львицами», ибо сильных мира сего, «львов», они кидают к своим ногам. Примерно так отозвался бы о ней поэт. Но я слишком скептичен. Не вижу львов при дворе Хорхе, за исключением самого короля. Настоящие львы никогда не падут ни к чьим ногам, какими бы прекрасными те ни были.

Марии двадцать пять. Она давно похоронила мужа (покойный герцог был старше ее на сорок лет), и теперь жила в свое удовольствие, являясь одной из звезд королевского двора. Богата, красива, своевольна, познала тонкости куртуазной науки.

Самые знатные и прославленные мужчины добивались ее внимания. Марии посвящали стихи поэты, из-за ее улыбки дрались на дуэлях, хотя часто победитель получал в награду холодное презрение, а проигравший – благосклонность. Говорили, что и сам король добивался ее, но Мария отказала. Вздор.

Во-первых, Хорхе никогда на это не пойдет, фаворитки, подобные Марии, слишком уж алчут власти. Во-вторых, ему нельзя отказать.

На меня она обратила свой взор случайно.

Летом Хорхе со свитой гулял по недавно отстроенному зоопарку. Первому и единственному в Камоэнсе. Задумке короля. По его приказу со всех концов государства и из близлежащих стран доставили множество различных птиц и животных. Преобладали в основном хищники. Наместники в провинциях рассуждали так: чем больше, страшней и опасней зверь, тем лучше.

Герцогиня де Тавора задержалась около котлована, где держали медведя с Таргальских гор. Этому ужасному хищнику весом в тридцать стоунов, с когтями в три пальца длиной охотники недаром дали имя «Задерун».

Герцогиня, опершись об ограждение, внимательно рассматривала хищника, бесновавшегося на дне котлована. Потом нечаянно обронила тонкий надушенный платочек, который оберегал тонкое обоняние герцогини от «ароматов» зоопарка. Намеренная случайность.

– Какая жалость, это подарок моей покойной матери. Неужели он для меня потерян безвозвратно? – огорчилась герцогиня.

Служители, прибежавшие на зов, только развели руками. Спускаться вниз они отказывались.

– Вижу, мой платок обрел нового хозяина, – печально вздохнула Мария.

– Нет, я достану его для вас! – раздался голос Феррейры. Блас был рад этой возможности привлечь к себе внимание герцогини. Ведь иного шанса у бедного служаки-лейтенанта не было.

– А если медведь его не отдаст? – улыбнувшись, поинтересовалась светская львица.

– Я убью его! – воскликнул глупец. Ему почти сразу принесли длинную рогатину – специально на медведя.

Хорхе в это время с нами не было. Он оставил свиту, получив какое-то срочное письмо. Иначе бы запретил Феррейре участвовать в этой самоубийственной авантюре.

Результат был предсказуем. Лейтенант – превосходный фехтовальщик – оказался никудышным охотником. Медведь почти сразу же сломал рогатину. Феррейра отбросил бесполезный обломок, стал отмахиваться мечом. Но зверя это не остановило, он зажал лейтенанта в угол. Казалось, еще чуть-чуть – и страшный удар лапы с выпущенными когтями оторвет Феррейре голову. Спрыгнуть вниз и помочь никто не решался. Послали за арбалетчиками, но те явно не успевали. Лейтенанта надо было спасать. Храбрецам негоже так умирать.

Внешне это выглядело смешно. Нелепый маг в кожаной куртке стал хлопать в ладоши вытянутыми по направлению к медведю руками. Раз, другой, примеряясь. После третьего, самого сильного хлопка голова хищника лопнула, как кочан капусты от удара молотом. Находившихся у края котлована, то есть всех присутствующих, забрызгало мозгами и кровью.

Феррейра с трудом поднялся по веревочной лестнице. Его шатало. В руке он держал красный шелковый платок.

– Вы спасли мне жизнь, Гийом, я этого не забуду. Возьмите, он ваш по праву, – лейтенант протянул мне платок.

– Вы дурак, Феррейра, – грубо ответил я и бросил этот злосчастный кусок ткани, украшенный вензелем «M T», вниз к медведю, в кровь и грязь.

Мария мной заинтересовалась. Как я посмел так поступить? Даже не воспользовался представившимся шансом! Это просто оскорбительно. Герцогиня проявила ко мне интерес.

Но я ее принципиально не замечал, чем вызвал у нее еще большее желание подчинить себе несносного мага. Влечение усиливалось тем, что я был единственным настоящим, полноценным магом в Камоэнсе. Уверен, она сразу отвела мне роль в своих интригах.

Герцогиня добилась своего – маг попросил ее о встрече, тайной. Прекрасно. Во время первого свидания, устав от тонкостей светской беседы, больше похожей на словесный поединок или допрос с пристрастием, я банально залез в ее сознание. Догадки подтвердились. Узнав, что меня собирались использовать в опасной политической интриге, приказал ей забыть об этих планах.

Мы стали встречаться как любовники, тайно. Она не хотела афишировать связь с магом-изгоем, поднялся бы скандал, свет бы ее не понял. И мне это тоже было ни к чему. Зачем противникам и недоброжелателям знать, откуда мне становятся известны их секреты. Я дарил герцогине многочисленные магические безделушки – дорогие, модные, но бесполезные игрушки.

Вот только Мария после каждой встречи с недоумением и злостью вспоминала, что опять у нее не получилось привлечь мага к ее делам. В нужный момент не находилось слов, знаменитое красноречие пропадало, проверенные уловки почему-то не срабатывали. Что неудивительно: блоки в подсознании я поставил умело.

Наша связь, безрезультатная для Марии, ей надоела. Я чувствовал: мы скоро расстанемся, что к лучшему. Как источник информации герцогиня себя исчерпала. Но, судя по записке, она решила поиграть со мной напоследок, ведь еще недавно запрещала к ней приближаться, изображала обиду.

ГЛАВА 2

Во дворце по сравнению с обычными днями было малолюдно. Праздник удался на славу. Бал закончился только на рассвете, так что знать тем утром отдыхала от веселья, отсыпалась и боролась с головной болью – погуляли славно.

Добродушный толстяк Лего, управляющий двора, встретив меня в коридоре, тут же принялся жаловаться на то, сколько золота ушло на празднество, и на беспокойных гостей, после которых осталось много сломанной мебели, разбитых зеркал и разорванных портьер.

– Вы не поверите, Гийом, только золотых и серебряных вилок и ложек пропало почти две сотни! – причитал он, семеня рядом. Нам было по пути в королевские покои.

– Почему же, верю. Хорошая вилка сегодня дорого стоит, – согласился я.

– О, Гийом, это вы, я рад вас видеть! – радостно воскликнул, едва увидев меня, Феррейра. Лейтенант был бодр и свеж, как будто не танцевал всю ночь.

– Добрый день, Блас. Какая красивая у вас медаль на груди! Золотая, в центре рубин. Неужели Хорхе резко повысил вам жалованье? Хотя вряд ли. Признавайтесь, кого ограбили?

– Казну Его Величества, Гийом. Это королевский приз лучшему фехтовальщику! – гордо ответил Феррейра. – Вчера перед балом проводился турнир. Едва успел.

– Рад за вас. И кто же был вашим соперником в последнем поединке? Барон Эрсилья, как всегда? – поинтересовался я.

– Нет, не угадали. Виконт де Кордова. Барон проиграл ему две схватки из трех.

– Вот как?! Наш поэт, оказывается, превосходный фехтовальщик?

– Да. Луис давно берет у меня уроки. Скоро ученик обгонит учителя, вчера он заставил меня попотеть, – серьезно ответил Феррейра, не заметив моей иронии. – Простите, Гийом, должен вас оставить. Дела.

– До встречи.

Де Кордова победил барона Эрсилью и заставил попотеть Феррейру. Интересно, очень интересно. Я видел Феррейру в деле, он прирожденный убийца, ангел Смерти короля Хорхе. Лучший меч королевства; если Кордова хоть чуть-чуть с ним сравнился…

В одном из коридоров встретил весьма колоритную компанию. Троих «старых» волшебников. Так с моим появлением в Камоэнсе стали называть здешних, так сказать, коренных, исконных чародеев.

Длинные, до пола, бесформенные серые или коричневые одежды. Резные посохи темного дерева. Глаза, обращенные на меня, горят ненавистью. Тощие тела, изможденные аскезой: здешние «волшебники», если их вообще можно так называть, почему-то считают, что разнообразные обеты, посты и прочие ограничения, усложняющие жизнь, лишающие ее многих ярких цветов, увеличивают магические способности. Бред.

Местные немногочисленные чародеи составляют особое замкнутое сословие. Нет притока свежей крови. Обучение идет от отца к сыну, и никак иначе. А ведь часто, очень часто бывает, что сыновья чародеев не имеют к магии не малейшей склонности.

Как результат – «старые» волшебники прекрасно предсказывают судьбу, заклинают погоду, лечат, делают неплохие амулеты. Они хорошие алхимики, составляют приличного качества эликсиры. Но воевать – не умеют. Ибо их магия по большей части предметная, требующая долгой, тщательной подготовки, точнейших измерений и дней работы перед тем, как получить результат.

А я – странствующий маг, волшебник совершенно иной школы. Выходец из другого, отличного от этого мира. Чародей, могущий оперировать силами стихий без всякой подготовки, в любой момент способный создать, сплести заклятие.

Необязательно разрушающее или убивающее – я могу неплохо лечить, созданные мной амулеты пользуются огромным спросом. Но, используя алькасарскую присказку, замечу: боевая магия – мой конек.

Мы с Хорхе заключили два с лишним года назад договор. Пакт между могущественным королем и нищим забродой, выходцем из-за моря. Он оказывает мне свое покровительство, дает новую родину, я обучаю для него магов, полноценных боевых магов. Опору престола, грозу соседей.

Камоэнс – там далеко за морем, где я вырос, – считался страной почти сказочной. Причина – огромные расстояния и тяготы путешествия. Поэтому-то я и купил место на борту торгового корабля.

Купец-авантюрист, вложивший все деньги в крайне опасное предприятие, был этим весьма обрадован. Я не обманул ожидания: все три его корабля благополучно загрузились диковинным за морем кофе и отбыли обратно. Я же остался в Камоэнсе. Один. Из вещей лишь одежда да сумка с чародейскими трактатами. Никого в чужой стране не знающий, никому не известный. Оба обстоятельства меня вполне устраивали.

– Я напрасно вызвал тебя, Гийом. Посол из Далмации попросил срочной аудиенции, придется отложить нашу беседу, – поведал мне король, готовясь к встрече с дипломатом.

Слуга как раз принес ему парадное одеяние для официальных приемов. Разглашаю государственный секрет: в неофициальной обстановке король носит длинные, до пола, мягкие алькасарские халаты.

– Гийом, возьми, – король протянул мне амулет.

Большой сапфир в серебряной оправе, на золотой цепочке. Зачарованный камень должен светиться ярко-синим огнем изнутри, но сейчас амулет разряжен и представляет собой обычное украшение.

В обмен я снял с шеи и вручил королю свой, точно такой же.

– Гийом? – удивился Хорхе.

– Наденьте, мага и без амулета убить гораздо сложнее, чем короля. В этот раз не удалось – обязательно попытаются вновь, – пресек я попытку возразить.

Во время моего отъезда короля хотели отравить, однако созданный мною амулет спас Хорхе жизнь.

– Но исполнителей уже поймали и пытают. Еще немного – и они назовут имена заказчиков, – небрежно отмахнулся монарх.

– Тем более, заговорщикам нечего терять.

– Я запомню твой жест, – пообещал король. – В городскую тюрьму привезли висельников из провинции. Распоряжусь, чтобы их отписали тебе в Седой Замок. И еще: Ангела хотела тебя видеть.

– Зачем я понадобился принцессе?

– Сам узнаешь, – бросил король. И я понял, что аудиенция закончена.

Слуга в ливрее, украшенной тремя лунами, отвел меня к принцессе. Ангела кормила лебедей в садовом пруду. Великолепные гордые птицы с царственной неторопливостью, степенно подплывали к мраморному бортику и, вытянув шеи, брали из ее рук угощение. Куски белой булки с королевского стола – их любимое лакомство.

– Здравствуйте, принцесса.

– Добрый день, Гийом. – Ангела бросила в воду последний кусок и развернулась ко мне. – Прекрасная сегодня погода, не так ли? – Я молча кивнул. – Пойдемте, прогуляемся по саду.

Принцесса была в светло-розовом платье, украшенном кружевами из Далмации. Красивые серьги с топазами, несколько колец на пальцах. Украшения – ее маленькая слабость.

Ангела обладает живым, острым умом, не терпит лжи, любит науки и прекрасные искусства, покровительствует художникам и поэтам. Когда-то она хотела брать у меня уроки волшебства, но, к несчастью, девушка не имеет ни малейшей склонности к магии.

– Гийом, послушайте:

– Ваше мнение? – поинтересовалась принцесса.

– Хорошие стихи, – скупо бросил я. – Вы что-то хотели ими мне передать?

– Луис де Кордова любит Изабеллу. Эти стихи о ней и для нее. А вы, Гийом?

– Да? – переспросил я. – Простите, Ангела, я вас не понимаю.

– Вы любите Изабеллу?

– Нет, что вы, – чуть улыбнулся кончиками губ.

– Тогда мне непонятны ваши мотивы, Гийом. К чему была вчерашняя сцена? – Упорство – еще одна характерная черта принцессы, иногда весьма неприятная.

– Любовь – не единственный повод для раздражения и ревности, принцесса. Этой болезнью я давно уже переболел.

– Вы ее ревнуете? Не любя? Как же это?

– Ответ прост. Так же, как ревную человека, пьющего из моего любимого бокала, играющего на моей скрипке, как злюсь на наглеца, без позволения залезшего в мою библиотеку, – объяснил я.

– Глупость! Изабелла ничем вам не обязана, – возразила Ангела.

– Она – нет. Ее отец – да. Удивлены? Лучшая подруга вам об этом не рассказывала? Расспросите ее об этом. Узнайте всю правду, а потом уж зовите меня для наставительной беседы.

– Не дерзите мне, Гийом.

– Простите мне резкие слова, Ангела. Каюсь, – склонился в поклоне.

Принцесса неожиданно рассмеялась.

– Покорность и смирение так нелепо выглядят в вашем исполнении, сквозь них все равно проглядывают гордость и высокое самомнение. Больше так не делайте, иначе я решу, что вы надо мной смеетесь. Но вернемся к делу. – Ангела резко сменила тон. – Чем вам обязан отец Изабеллы?

– Один злой маг спас его сына и взял дочь в качестве оплаты. По-моему, мы будем неплохо смотреться вместе – Изабелла и я. Как вы считаете, принцесса? – небрежно поинтересовался я.

– Не знала, что вы так жестоки, – медленно проговорила Ангела.

– Кстати, за Изабеллу дают большое приданое. Несколько богатых поместий в самом сердце страны. Думаю, неземная любовь Луиса еще и этим объясняется. Денег никогда не бывает слишком много.

– Глупость. Он просто любит ее, приданое здесь ни к чему. Де Кордова очень богат. А вы, оказывается, еще и расчетливы, – заметила она.

– Неужели дядя не рассказывал? – Я картинно удивился. – Граф сам виноват, сказал: «Проси все, что хочешь». Обычно мои расценки ниже, но упускать такой случай – глупо.

– Изабелла не отвечает за отца. Ни он, ни вы не имеете права распоряжаться ее судьбой! – категорично возразила принцесса.

– Ангела, оглянитесь. Посмотрите на мир вокруг. Да, это несправедливо, но такова жизнь. Родители решают судьбы детей. Девять браков из десяти – без любви. Да и вы сами вскоре покинете Камоэнс, обвенчавшись с каким-нибудь принцем – к примеру, из той же Далмации. Как тамошнего наследника зовут? Марк, кажется.

– Дядя обещал мне, что я сама буду решать свою судьбу. Марк – я встречалась с ним, – он мне не нравится, – почему-то девушка восприняла мои слова буквально. Значит, попал в точку.

– Политика такая вещь, что людям приходится часто нарушать данные обещания. А королям в особенности. Вне зависимости от того, хотят они этого или нет, – жестко докончил я.

Девушка отвела взор.

– Это нечестно, вы жестокий человек, Гийом, – медленно проговорила она.

Заметил, что ее глаза подозрительно заблестели.

– Простите, Ангела. Не хотел вас обидеть. Вот только правда – жестокая вещь. Но каждый выбирает свой путь, всегда есть возможность изменить или хотя бы попытаться изменить существующий порядок, – тихо сказал я.

Принцесса была одной из тех, кто вызывает у меня симпатию.

– Вам это легко говорить: сильный волшебник, внушаете страх и уважение, сами решаете свою судьбу… – голос ее предательски дрогнул.

– Сильный маг. Х-ха. Иногда мне кажется, что лучше бы я стал купцом, как отец, – грустно усмехнулся я и вдруг неожиданно для самого себя предложил: – Ангела, хотите узнать, как я стал магом? Надеюсь, это вас отвлечет.

– Внимательно вас слушаю, Гийом.

Мы долго гуляли по дворцовым аллеям. Странная пара: маг и принцесса. Рассказывал ей о своей юности. О том, что толкнуло меня на магическую стезю. О любви, боли и мести. Почему я так легко открылся ей? Наверное, просто давно, очень давно не говорил ни с кем по душам. Ангела. Она вызывала доверие и уважение. Редко кто в моих глазах совмещал оба этих качества. И то эти люди остались далеко в прошлом. Хорхе Третьего, к примеру, я только уважаю.

– Вы интересный человек, Гийом. Со сложной судьбой. У вас была роковая любовь, что нанесла такую жестокую рану. Мне вас жаль.

– Никогда больше этого не говорите, принцесса. Иначе мы с вами поссоримся.

– Хорошо, не буду. Но поймите: не стоит мстить всему миру за старую обиду. Тем более Изабелле и Луису. Отбросьте ненависть.

– Отвечаю по порядку. Любовь… любовь была не одна, но сейчас не об этом. За ту обиду я давно отомстил. Жизней обидчиков хватило сполна. Ненависть тесно связана с любовью. А магия не терпит эмоций. Эта простая истина давалась мне нелегко, но я ее усвоил, хоть и не с первого раза. Сейчас эти два разрушительных чувства мне незнакомы. Не путайте ненависть с чувством собственника и холодным расчетом. Изабелла – моя, я честно выполнил свою часть соглашения со старым графом. Луис, он словно пытается меня обворовать, – я пытался довести свои доводы до принцессы, но получалось плохо.

– Я вам не верю. Изабелла не ваша собственность. Как можно сравнивать любовь с воровством?

На руку упала капля воды. Посмотрел на небо. Собирались тучи.

– Да, Ангела, мы друг друга не понимаем. Но это не смертельно. Но, думаю, пришла пора нам расстаться, вернуться во дворец. Скоро начнется дождь, да и вам не стоит появляться вместе со мной. Ибо мою персону свет не очень любит.

– Отчасти в этом виноваты вы сами.

– Может быть. Кстати, Ангела, вы весьма жестоки.

– Я? – удивилась принцесса. – У меня нет слов. В чем причина столь нелепого обвинения?

– Гонсало, – улыбнулся я, – вчера он весь вечер смотрел на вас. Вы бы видели его глаза. Да и вообще, он каждый час вас вспоминает. А вы на балу даже не улыбнулись ему.

– Неправда, улыбалась, – возразила Ангела. – Но он мне только друг. Не больше.

– Он об этом знает? – спросил я.

– Да, я ему уже об этом не раз говорила.

– Тогда ему можно только посочувствовать…

Принцесса ничего не ответила.

– Прощайте, Гийом. – Ангела протянула руку для поцелуя, когда мы расходились. – Мы еще поговорим на затронутую сегодня тему.

– Обязательно, принцесса.

Ее кожа пахла ландышами.

Домой после беседы с принцессой я возвращался в прекрасном настроении. И, думаю, это было заметно по моему лицу, потому что уже на выходе из дворца ко мне якобы совершенно случайно подошел маркиз де ля Крус. Невысокий, тощий, с тонкими руками и ногами, мелкими чертами лица, маленькими крысиными глазками. Весьма неприятная личность. Известный сплетник, записной остряк, профессиональный картежник, модник и мот. Продажная шкура.

– О, великий волшебник, какая встреча! Вас нечасто увидишь во дворце, Гийом.

– Тут слишком много людей, похожих на вас, маркиз. Подобное общество меня раздражает.

– О, вы сегодня сердиты! Уж не прекрасная ли Изабелла де Клосто этому причиной? – Маркиз мерзко улыбнулся, обнажив желтые, мелкие, как у хорька, зубы.

– С дороги, ля Крус!

– Неужели я угадал? Кстати, Луис де Кордова вами очень интересовался. И вы уж мне поверьте, я расписал вас самым лучшим образом.

– Ля Крус, вы никогда не смотрели на небо? – Маркиз смотрел на меня, как на полоумного. – Да, да, на звезды. Их вид так завораживает, что от волнения перехватывает дыхание. – Я посмотрел маркизу в глаза, он хотел громко рассмеяться, но не смог. Ибо горло сдавила невидимая петля, не было сил даже крикнуть. – И знаете, ля Крус, – продолжил я, – лично я считаю, что гораздо лучше, когда у людей перехватывает дыхание при виде неземной красоты, чем в результате гнилых слов. Вы со мной согласны? Не слышу, но думаю, что согласны. Идите, подышите свежим воздухом. Судя по цвету лица, вам это просто необходимо.

Я щелкнул пальцами, снимая петлю, и направился к парадному выходу из дворца. Сзади еще долго доносилось шумное сопение, маркиз никак не мог отдышаться.

К герцогине я вечером не поехал. Знал, что она в то время находилась не у себя дома, а на приеме у далмацийского посла. Мария хотела немножко поиграть со мной, не получилось.

Ночью гулял по крыше – она плоская, специально предназначена для проведения на ней праздников и танцев. Особняки такого же устройства, как мой, здесь зовут гасиендами.

Наслаждался тишиной, ночным воздухом и покоем. Смотрел на небо, но оно было затянуто тучами. Звезд не увидел.

Следующим утром я встал даже раньше обычного. День предстоял ответственный и напряженный. После завтрака зашел в кабинет, выдвинул один из ящиков рабочего стола, достал две шкатулки: одну деревянную, другую малахитовую. В шкатулках хранились драгоценности, в основном кольца.

В той, что зеленого камня, – зачарованные, обладающие какими-либо магическими свойствами: определять яды, останавливать кровь, развеивать волшебство. В деревянной – обычные, без всякой магии, заготовки.

Выбрал маленькое симпатичное колечко с изумрудом. Этот цвет подходил к зеленым глазам Изабеллы. Кольцо зачаровано, снимает усталость, если смотреть на камень. Позвонил в колокольчик, вызывая слугу.

Дверь отворилась, вошел высокий алькасарец в зеленом халате с саблей на поясе. Длинные волосы его на лбу обхватывал серебряный обруч – знак его должности. Если проводить аналогию с Великой Степью, откуда родом Сайлан, то при моем дворе он визирь.

Ибо относится он ко мне, как к султану, и в его руках управление всеми слугами, стражниками, повседневными обязанностями, даже моя казна. Это человек, которому я доверяю, потому что не вижу у алькасарца ни одной мотивации меня предать.

– Сайлан, срежь в саду самую красивую розу, продень ее в кольцо и отошли в особняк графа Клосто. Выбери по своему вкусу хорошую саблю из моей коллекции для ее брата Мигеля и ящик вина, самого редкого, что найдешь: старый граф известный коллекционер, – распорядился я.

Невозмутимый Сайлан выслушал указания, молча поклонился в пояс и вышел. Я был уверен, что со всеми заданиями он справится прекрасно.

Сайлан – не простой кочевник, а сын одной из наложниц прежнего султана. Попав в плен, он это тщательно скрывал, боясь позора. Но мне, полубогу, умеющему повелевать огнем, поведал сразу же. Так что и саблю, достойную султана, он подберет, и с вином не оплошает. Народ Великой Степи этот благородный напиток уважает, хоть сам виноград и не выращивает.

Мигель отмечал день Оберегающего – святого, в честь которого его назвали, небесного покровителя. Нужно было поздравить спасенного мной человека, заодно напомнить о себе старому графу и Изабелле.

Оставалось только написать короткую приветственную записку семейству Клосто – и в путь.

Нет, к сожалению, не в особняк Клосто, в другое место, не столь приятное, как дом Изабеллы.

Карета – не люблю ездить верхом – доставила меня к высокой старой крепости из серого камня. Знаменитый на весь Камоэнс Седой Замок. Внушающая страх и ужас королевская тюрьма, единицы из числа тех, кто сюда попадал, снова видели дневной свет. Но за последние полгода назначение замка несколько изменилось. Если раньше здесь держали только знатных пленников из числа тех, кого и убить нельзя, и оставлять на свободе опасно, то теперь в этих мрачных стенах стали появляться узники презренного происхождения. Обыкновенные разбойники, грабители, убивавшие не по политическим или иным «благородным» мотивам, а просто так, ради самого процесса или наживы.

У всех новых узников был смертный приговор, и гороховую похлебку в Седом Замке они хлебали недолго.

Большая комната с низким потолком. Сырость. Подземелье, бывший пыточный застенок, но света здесь хватало. Горели десятки факелов. В воздухе запах крови, им там все пропитано, хоть и моют регулярно. Аура страха, безнадежного отчаяния и смертного ужаса. То, что надо. На темном каменном полу белой фосфорной краской нарисована классическая пентаграмма. В центре ее железный стул с зажимами для рук, ног и головы.

Примитивно, но какие условия выполнения задачи – такой и способ. Зачем все усложнять?

Сапфир в серебряной оправе, что держал я в руке в шелковом мешочке, – мое творение, талисман Жизни, способный излечить хозяина даже от смертельных ран, если, конечно, полностью заряжен. О том, действует амулет или нет, судят по излучаемому им сиянию. Амулет Хорхе тусклый. Короля недавно пытались отравить, талисман поборол яд, но разрядился, нужно его восстановить. Наполнить Жизнью, чужой.

Классическая некромантия. Когда-то я этим серьезно увлекался, даже написал несколько трактатов, из-за чего имел серьезные проблемы. Это часть моего договора с королем, тайная часть.

Сила есть везде. Живые существа – не исключение, наоборот. Умирая, человек излучает немало энергии, нужно только ее собрать. Чем мучительнее смерть, тем мощнее излучение. Грязная работа. Хорхе отдал мне всех убийц и грабителей, что заслужили смертные приговоры. Если раньше их убивали на площади на потеху публике, то теперь – здесь, для блага короля. Методы, кстати, гораздо гуманнее. Привязанного к стулу не четвертуешь, не колесуешь и живьем не сожжешь.

Палачи в черно-красных одеждах силой усаживают обнаженного по пояс преступника на стул, закрепляют зажимы. Убийца бессильно дергается, беззвучно кричит. Во рту казнимого кляп, лишний шум ни к чему. На шею привязывают мешочек с талисманом. При тесном, непосредственном контакте эффект лучше. Предварительно я настраиваю амулет на прием, а не на отдачу. Удар кинжалом в грудь, личный приказ Хорхе, – и мучительно, и не слишком долго, справедливость превыше всего. Конвульсии. Все. Следующий.

Так, пока я не почувствую, что амулет заряжен. Обычно хватало двадцати-тридцати человек. Не слишком приятная процедура, но по-другому пока не умеем.

Мой амулет заряжается точно так же.

После завершения сей нелюбимой обязанности – домой, принять ванну и отдыхать. Ванна – обязательна. Тюрьма обладает удивительной способностью пропитывать собой, своим особым зловонным запахом одежду, волосы и даже кожу.

Лица двух приговоренных показались мне знакомы. Кажется, я их видел раньше. Может быть, даже при дворе. Хорхе говорил, что здесь лишь простые грабители и убийцы, однако нельзя исключать и того, что он подсунул в их число и политических узников. У короля особое чувство юмора, он всегда использует людей до конца. Не захотели быть соратниками при жизни, послужите своей смертью. Официально – умерли на плахе. На самом же деле – попали ко мне.

Прерывать ритуал я не стал. Политическим врагам Хорхе я немного сочувствовал, но помочь им не было ни желания, ни возможности. Казаться мне может все, что угодно, а договор есть договор.

На обед – мой аппетит уже давным-давно ничто не может испортить – толстый, всегда улыбающийся повар Хасан приготовил утку под соусом и несколько видов салатов. Пышные обеды с десятью переменами блюд – не люблю. Зачем, когда мне хватает двух.

Были времена, когда мне на стол подавали языки жаворонков в соусе из десятка изысканных вин, зажаренные на сушеном сборе из сотни редких трав. Но случалось, что и толстая крыса казалась деликатесом.

Пережив все, любовь к изыскам теряешь. Для меня главное – просто и вкусно. Хасан – отличный повар. Столичные гранды, бывавшие у меня в гостях, его не раз пытались сманить, предлагали большие деньги, но верность – отличительная черта алькасарцев.

Во время обеда слуга в цветах дома Клосто доставил письмо. Меня приглашали на званый ужин в честь дня Оберегающего Мигеля Клосто. Отказываться я не собирался.

Особняк графа – массивное каменное здание – был виден издалека. Он напоминал своими очертаниями небольшой замок, что было неудивительно, ведь был построен почти сотню лет назад, в смутное время гражданских войн и бесчисленных дворцовых переворотов, заговоров и тайных убийств.

Столы для гостей поставили в саду. Благо погода стояла теплая. Там, где я родился, за морем, к месяцу осенних дождей листва уже опадала, а люди одевались в теплые одежды. Здесь же царила золотая осень и можно было обходиться одним камзолом.

– Гийом, вам кто-нибудь говорил, что красно-голубой камзол на вас смотрится ужасно? – едва поприветствовав меня, громко поинтересовался Мигель.

– Не поверите, но я это знаю.

– Тогда зачем вы его носите?

– Мне просто нравятся эти цвета, – объяснил я.

– Да, как говорит в таких случаях лейб-медик Строцци, «здесь медицина бессильна», – картинно сокрушился Мигель и сменил тему: – Ваш подарок, – эта сабля – лучшее оружие, что я когда-либо держал в руках. Сознавайтесь, хотите меня подкупить?

Младшему сыну графа Клосто двадцать пять лет, он служил в министерстве иностранных дел, был человеком широких взглядов, практичным и немного циничным. И, вдобавок ко всему, чувство такта у него отсутствовало напрочь. Поэтому-то я его и спас. Этот человек, умирая, пытался острить над священником, пришедшим отпустить ему грехи. Я выгнал священника и поставил Мигеля на ноги.

– Нет, Мигель, – не принял я предложенной игры, – просто подарок. Подкупать вас нет смысла.

– Жаль. А я уж мечтал, что еще попрошу что-нибудь за поддержку, – огорчился Мигель, хотя его лицо говорило об обратном. – Я на вашей стороне, Гийом. Во-первых, потому, что долги нужно отдавать, а слово держать. Во-вторых, вы – лучшая кандидатура для Изабеллы, лучше, чем этот поэт де Кордова. В вас я уверен, а в нем… Слишком часто он меняет объект своей страсти. «Прекрасную даму», музу поэта, – так они это называют. За последние полгода в этой роли побывали: сеньора Миранда – дочь министра иностранных дел; леди Эрсилья – был большой скандал; герцогиня Тавора – нет, этой он только посвящал сонеты. И вот теперь Изабелла. Через месяц она ему наскучит – что тогда? Лучше уж вы, Гийом. Знаю, что вы дадите Изабелле все, чего она достойна, убережете от глупостей. А то, что вы ее не любите, – это к лучшему. Союз, основанный на здоровом расчете, сильнее сердечного. И еще весьма важно то, что, в отличие от Луиса, изменять вы ей не будете, – закончил Мигель.

– В последнем уверены? – Слова его вызвали у меня улыбку.

– Уверен, я вас неплохо изучил. Публичные романы на стороне, измены – все они, в конце концов, заканчиваются скандалами. А вы этого не любите.

– Ваш отец меня все так же сильно ненавидит? – спросил я, увидев старого графа.

За разговором время летит быстро, мы были уже в центре сада, где собирались гости.

– Да. Он втайне мечтает отдать Изабеллу за какого-нибудь герцога, но слово нарушить не смеет, – подтвердил Мигель.

– Прекрасно! – ответил я.

Рядом с графом, приветствуя подходивших гостей, стояла Изабелла.

Граф был не рад меня видеть. Уверен, он втайне надеялся, что я не приду.

– Рад вас видеть, граф! – Я поклонился, согласно придворному этикету, как младший старшему, как жених отцу невесты. В тот момент я был сама галантность и вежливость.

– Не могу сказать того же, Гийом, – проскрежетал сквозь зубы граф.

В его глазах ясно читалось, как он был бы рад, если бы я внезапно скончался. Умер, погиб, исчез навсегда.

– Я вас тоже люблю, граф, но сейчас не время ссориться, – пресек я дальнейший обмен любезностями. – Приветствую вас, Изабелла. Вы сегодня просто ослепительны! – обратился к его дочери. В ее прекрасных голубых глазах злости и раздражения было не меньше.

– Благодарю, – сухо кивнула она в ответ.

– Граф, у меня к вам один вопрос. Помните ли вы наш договор? Если да, то согласны ли его исполнить?

Лицо графа налилось кровью, он побагровел – казалось, его сейчас хватит удар.

– Ты, ты… ничтожество… грязный колдун… – от волнения Клосто было трудно говорить. – Ты что, специально пришел сегодня, в день Оберегающего моего сына, чтобы сказать мне это?!

– Да, специально и именно сегодня. Так каков ответ?

– Да. Теперь доволен?! Убирайся с глаз моих! – прорычал старый граф.

– Повинуюсь, – склонил я голову. – Просто хотелось убедиться, а то кто-то, кажется, забыл о договоре.

Изабеллы рядом уже не было. Она в спешке ушла, едва я завел этот разговор.

Гостей было множество. К графу съехалось, наверное, полстолицы. Причем именно та половина, которую я не знал. Но вот промелькнуло знакомое лицо.

Граф Агриппа д'Обинье – самый молодой военачальник Хорхе Третьего. Статный, красивый, излучающий силу и уверенность. Его отец – выходец из Далмации, это объясняет странное для Камоэнса имя. Я знаю его уже больше двух лет, воевали вместе. Гоняли пиратов на побережье и били гордых алькасарцев, когда султан Ибрагим Великолепный решил в очередной раз проверить крепость границ Камоэнса.

У нас с Агриппой д'Обинье сразу же нашлись общие темы для разговора. Имя Бласа Феррейры было обоим прекрасно известно.

– Вы видели бои Феррейры на королевском турнире? – спросил я.

– Да, Гийом, Блас был как всегда на высоте. Просто невозможно уследить за его клинком. Это были не поединки, а просто уроки фехтовального искусства! Какие кварты, синистры из немыслимых позиций. Как красиво он победил де Кордову! Кружась в пируэте, финтом с дексетера в левую подмышку! – Агриппа был ярым поклонником фехтования. – К тому же он прекрасный учитель.

– Да, знаю. Де Кордова, неожиданно занявший второе место, берет у Феррейры уроки, – неохотно согласился я.

– Да что там де Кордова! – отмахнулся Агриппа. – Мой брат Филипп тоже обучается у Бласа, и если бы он был три дня назад в столице, то де Кордова не вошел бы и в тройку! А вот и он сам! – воскликнул д'Обинье-старший.

– Как слышал, речь шла о моих скромных талантах. Позвольте представиться, Филипп, – произнес подошедший к нам светловолосый юноша лет семнадцати с приятной, доброй улыбкой на лице.

– Рад знакомству. Гийом, Маг Его Величества, – ответил я.

– Так обрадован нашим знакомством, сеньор Гийом. Феррейра много о вас рассказывал.

– Надеюсь, он вас не напугал рассказами о злобном колдуне, который обожает превращать фехтовальщиков в статуи? – попробовал пошутить я.

– Так вот почему у Феррейры так долго не было достойных соперников?! – воскликнул Филипп и рассмеялся. – Нет, что вы, напротив, всячески нахваливал вас. Так что нам с де Кордовой ужасно захотелось с вами познакомиться.

– Что ж, ваши желания исполнились. С де Кордовой я познакомился. Он не в восторге. Какое у вас сложится мнение, не знаю, – хмуро ответил я.

– Ладно, хватит на эту тему, сеньоры. Лучше обратим внимание на тех прекрасных дам, что украшают этот вечер своим присутствием! – вмешался Агриппа, заметив мою реакцию.

– Изабелла сегодня ослепительна! Я вас понимаю, Гийом. За такую красавицу вы просто обязаны бороться. – Филипп не заметил прямого намека. – Но и Луис так просто не отступит. Скорее всего, вам придется драться, – безапелляционно закончил он.

Агриппа рассмеялся.

– Посмотрите, Гийом, какое счастливое время – юность, им кажется, что все проблемы можно решить ударом меча.

Я сухо улыбнулся в ответ. Филипп смутился, принялся с серьезным видом расправлять невидимые складки на камзоле. В это время девушка, проходившая мимо нас, передала мне маленькую записку. Невольно проводил ее взглядом. Прекрасное платье подчеркивало стройную фигуру, длинные черные волосы, уложенные в сложную прическу, были стянуты сеточкой из золоченых нитей. У Изабеллы красивые подруги. Прочитал записку.

– Сеньоры, я должен откланяться. Дела.

Филипп с серьезным видом произнес:

– Понимаю, любовь. Удачи!

После этой фразы Агриппа опять рассмеялся. Филипп окончательно смутился. Мне почему-то понравились его открытость, прямота и какая-то наивность. На глазах нет сословных шор, за такими, как он, будущее Камоэнса. Нужно заранее знакомиться с такими юнцами, ибо через пару лет – сколько Филиппу, семнадцать? – они уже будут играть немалую роль.

Изабелла попросила меня о встрече. Сама. В саду сейчас много лишних глаз и ушей. Поэтому служанка провела меня в один из залов особняка Клосто. Изабелла ждала меня там. Гордая, до боли красивая и решительная. На лице ни следа слез, искусный макияж безупречен, но я почувствовал, что она недавно плакала.

– Изабелла. Вы хотели о чем-то со мной поговорить.

– Да, Гийом. Создавшуюся проблему нужно решить. Буду кратка: откажитесь от меня! – Прекрасные огненно-рыжие волосы в сочетании с изумрудным платьем – это завораживало взор. – Что вам нужно, Гийом? Отец может дать вам все, что захотите! Хотите денег, дворянства, земель с вилланами[3]? – продолжала Изабелла. Ей хотелось свободы и счастья. Я ее понимал.

Большие карие глаза, красивое правильное лицо. С первого взгляда оно вызывает симпатию. Интересный тип красоты – вечный ребенок. Хочется за ней ухаживать, смешить, выполнять все желания, оберегать от любых проблем. Делать все, чтобы она улыбалась.

Такие девушки мало меняются с возрастом. Их красоту кто-то назовет кукольной. Пусть. Мне нравился этот тип. Моя единственная жена, моя радость и боль, была такой.

– Деньги – я богаче вашего отца. Не верите, зря, – отвечал я. – Дворянство – Его Величество даровал мне титул маркиза, просто я этим не кичусь, мало кто знает. Я нужен королю, попрошу – сделает грандом. Вам нечего мне предложить, Изабелла. Ваш отец не откажет мне, когда я приду просить вашей руки. Он зависит от меня.

– Я вас ненавижу, вы разрушаете мою жизнь! – Казалось, еще чуть-чуть – и Изабелла заплачет.

– Не верю, вы еще не знаете, что такое настоящая ненависть. Я дам вам все, что захотите. Сделаю счастливой. Чем маг-гранд хуже гранда-поэта? – Казалось бы, простой вопрос, но он вдруг вызвал бурю эмоций.

– Счастье в золотой клетке – увольте! – закричала девушка. – Вы не способны дарить тепло, сеньор Бледный Гийом, – она произнесла мое имя, как ругательство. – Не знаете, что такое любовь, каково это – любить! Луис, он отдает всего себя без остатка, я счастлива, когда он рядом.

– Любовь? К сожалению, знаю, – возразил я. – Вы молоды, глупы и наивны, но время все исправит. Да, я не идеал, но выбора у вас нет, привыкайте.

– Привыкать? К чему? К вам? Лучше умереть! – Еще немного – и на крик сбежались бы встревоженные слуги. – Вы только притворяетесь светлым и добрым! Помогаете умирающим, но…

Интересно, когда я притворялся добрым и светлым? Нелепые обвинения, однако в такие моменты логика у импульсивных дам не работает.

– Но какую плату вы берете за эту помощь?! – У Изабеллы ко мне накопилось много претензий.

– Вы сожалеете, что я спас вашего брата?

Щеку обожгло. Пощечина.

– Светлые одежды – маска. Под ней скрывается черная душа!

Не люблю женскую истерику. Горящие глаза, нервный голос, срывающийся на крик. Раздражает. Жаль, рядом не было воды. Плеснул бы в лицо Изабелле.

Быстро представил и сплел заклятие – простейшую иллюзию. Яркая одежда вдруг почернела. Лицо сузилось, осунулось, заострилось, стало похоже на череп. Ногти стремительно выросли, превратившись в когти. Кожа стала серой, морщинистой. Классический злой колдун из страшных сказок.

– На самом деле я такой? – спросил я у Изабеллы.

Но, видимо, сказки она не любила с детства, ибо тут же влепила мне вторую пощечину, бросила в лицо:

– Подлец! – и ушла.

Через некоторое время, когда перестали гореть щеки, я вышел в сад вслед за ней. Больше к Изабелле не подходил – зачем портить девушке вечер? Да и она меня избегала.

Весь вечер мы Филиппом д'Обинье спорили, кто опасней – маг или умелый фехтовальщик, опытный воин, герой? Спор продолжался до тех пор, пока я не показал ему кое-что из своего арсенала – маленькую шаровую молнию. Тут уж Филипп был вынужден признать свое поражение. Но добавил, что это нечестно: молнией можно убивать из-за угла, а мечом – только лицом к лицу.

Эх, молодость, беззаботное время! Вопросы чести еще что-то значат.

Когда стемнело, слуги запустили ракеты. На небе расцвели десятки огненных цветов. Публика была в восторге.

Поздно ночью я приехал во дворец. У Хорхе есть милая привычка – проводить Совиные Советы, как их в шутку называет дядя короля герцог Гальба.

Наш возлюбленный монарх мало спит, поздно ложится и рано встает, но это не значит, что подданные должны во всем ему следовать. Я, например, просто ненавижу Совиные Советы.

Нас было трое: король, я и герцог Гальба.

Герцогу сорок восемь лет, однако крепостью тела он мог дать фору молодым гвардейцам, а в силе духа ему было мало равных. Лицо его выглядело жестким и решительным. За загнутый, как у хищной птицы, нос ему дали прозвище «Ястреб», которым он искренне гордился. Я уже встречался с такими людьми, как герцог, они беспощадны к врагам и очень требовательны к друзьям, причем первых у них мало, а последних много.

Гальба – ловкий правитель. Его владения огромны, но из всей знати только он когда-то поддержал племянника и не прогадал. Хорхе постепенно ущемлял права богатых и знатных, но дядю не трогал. Мы с Гальбой часто отстаивали противоположные мнения. Король слушал и выбирал. Так было и теперь.

– С экспедицией в южный океан следует отправить Понсе, а не Гонсало, – выразил я свое мнение по спорному вопросу.

– Гонсало – маг. Наш первый маг, – Гальба сделал ударение на слове «наш». Меня он лишь терпел и этого не скрывал. – Он должен плыть.

Восемь лет назад единственный сын Гальбы пропал без вести, исследуя южный океан. Поэтому-то, наверное, герцог и принял в смуте сторону Хорхе.

– Гонсало – маг. Боевых магов новой формации, как вы, герцог, правильно заметили, в Камоэнсе пока двое. Понсе – еще не получил диплом. Это будет экзамен для него, – ответил я.

– Отправим Понсе. Гонсало нужен здесь. Султан опять что-то затевает, – принял через некоторое время решение король.

Герцог с ненавистью посмотрел на меня. Гонсало – его протеже. Удачная экспедиция к южным землям сулила ему, а следовательно, и герцогу большие выгоды.

Я опять, в который раз перешел герцогу дорогу. Но это меня нисколько не пугало. Ведь мы с ним и так уже смертельные враги.

Но, судя по всему, вечер я своим появлением Изабелле все-таки испортил, так как на следующий день в одном из коридоров дворца дорогу мне преградил Луис де Кордова. Чуть позади него встали Гонсало и Феррейра. Поэт был бледен и взволнован. За их спинами, метрах в десяти дальше по коридору, виднелась крысиная морда ля Круса. Маркиз за последние дни сильно сдружился с Гонсало и Луисом.

– Гийом, вчера вы нанесли обиду сеньоре Изабелле, она со слезами на глазах проклинала вас. Оскорбив ее, вы оскорбили меня. Я вызываю вас! – Де Кордова бросил мне в лицо черную перчатку. По традиции на ней был вышит его герб – кречет, державший в когтях меч.

Я молчал, не отвечая. Воцарилась напряженная тишина. Все ждали развязки. В том числе и праздные зеваки, которые внимательно следили за каждым словом и жестом, чтобы было потом о чем рассказать.

Какой наивный план! Наверняка его автором был достойный Феррейра. Лицо выдавало гвардейца. Наивный Блас полагал, что нашел выход из создавшегося положения. Придумал, как разрешить конфликт между своим другом, с одной стороны, и спасителем – с другой.

Дуэль. Я – маг – плохо владею мечом. Против де Кордовы – мастера фехтования – у меня нет ни единого шанса. Все будет «честно», магией мне воспользоваться не дозволят, тот же Гонсало проследит. А значит, я обречен. Спасая жизнь, мне придется признать поражение и уступить Изабеллу, освободить ее отца от данного слова. Или нет, тут же промелькнула более приземленная, жесткая практичная мысль: врагов у меня много, да и в благородности поэта уверенности нет. Смерть моя – решение всех проблем. Мертвые не опасны. У благородного Феррейры – одни планы, у Луиса – другие.

Я понял это, заглянув в его глаза. Чувства Изабеллы – ее ненависть и обида – для него слишком много значили. Поэт решил спасти красавицу от чудовища, избрав самый благородный способ – убийство, называемое дуэлью. Перед Феррейрой оправдается: несчастный случай, убивать не хотел, но так вышло. Бласу придется это принять. Луис его друг, а я? Так, непонятный чужак.

Троица ждала моего ответа. Пальцы Луиса нервно сжимали рукоять меча. Боевого, а не парадного. Гонсало отводил взор. Что, мальчишка, тебе тоже хочется убрать меня со сцены? Стать первым?

Феррейра – его взгляд был чуть виноватым и будто бы ободряющим: ну же, Гийом, ответь на вызов, давай решим эту проблему!

Я никогда не играю по чужим правилам. Взмах рукой, порыв ветра – перчатка хлестнула владельца по лицу.

– Вы, кажется, обронили перчатку, виконт. Подберите. Я не оскорблял Изабеллу, это ложь, – спокойно произнес я, глядя ему в глаза.

– Да как вы смеете! – закричал Луис, делая шаг вперед. Клинок чуть выдвинулся из ножен.

Остановился, видя мою руку, вытянутую навстречу ему в запрещающем жесте. Ладонь открыта, пальцы чуть растопырены. Идеальное положение кисти для кастования любого заклятия.

– Не хватайтесь за оружие, виконт, иначе умрете раньше, чем обнажите меч, – предупредил я его.

Феррейра стоял на месте, не вмешивался. На лице разочарование – задумка казалась такой удачной. Почему я не согласился?..

– Гонсало, спокойно, вы тоже мне еще не соперник. – Мой бывший ученик чуть было не собрался плести против меня боевое заклятие. – Я все сказал, сеньоры. Дальнейший разговор на эту тему считаю пустой тратой времени. Расступитесь, меня ждет король.

Гонсало освободил дорогу. Феррейра силой оттащил Луиса. Поэт тщетно пытался высвободиться из железной хватки. Он лишь прокричал мне вслед:

– Трус, бесчестный ублюдок! Грязный колдун, убийца детей, мерзкий некромант! Предатель и убийца! Мы еще встретимся!

После нашей стычки родилось немало слухов и сплетен. Придворные сплетницы должны были быть мне благодарны. Интересно, откуда виконту стало известно о моих былых странствиях? Ведь часть его обвинений, кроме детей – в такую грязь я никогда не вмешивался, была правдой.

Де Кордова совершил большую ошибку: все слышали его оскорбления, у меня появился повод убить его. Молодость и глупость – это синонимы. Что с него взять? Ради мимолетного увлечения Луис рисковал жизнью. Хотя сам скольким красавицам уже разбил сердца?!

Гонсало стоял рядом с Луисом – конечно, ведь он его друг. Но была еще одна причина, побудившая его пойти против меня. Вчерашний Совет Сов. Мой бывший ученик очень честолюбив. Жаждет богатства и славы. Я, по его мнению, вчера намеренно помешал ему, опасаясь конкуренции. Глупец.

– Здравствуй, Гийом, – кивнул мне Хорхе.

Король разбирал бумаги за столом в кабинете. По-моему, это был проект торгового соглашения с Далмацией.

– Что, опять в центре скандала? Твои способности наживать врагов и раздражать всех, кто тебя хоть раз увидел, поражают.

Да, от Хорхе трудно что-то скрыть. После стычки я сразу отправился к нему. Шел быстро, никуда не сворачивая, не отвлекаясь на разговоры. И все же королю уже донесли.

– Такой уж я есть. Враги? Какие враги? Все мои враги давно мертвы. А эти – так, мальчишки, молодая кровь играет, – с пренебрежением отмахнулся я. – Кстати, я тебя еще не раздражаю?

– Если бы раздражал, то сейчас ты общался бы не со мной, а с палачами, – ответил Хорхе.

Как обычно, непонятно было, шутит он или говорит серьезно. Министров эта королевская особенность страшно пугала – то ли казнит, то ли наградит. Не знаешь, чего ждать. Но я его знал хорошо.

– Вряд ли, Хорхе. Ты слишком расчетлив. Никогда не бросаешься людьми, как бы они тебя ни раздражали, – возразил я. – Если бы ты действительно решил от меня избавиться, то сделал бы это не раньше, чем нашел замену.

– Не будь таким самоуверенным. – Король отложил перо в сторону. – Ты сам готовишь себе смену. Гонсало – хороший маг.

– Это он сам так считает? – спросил я. – Или гордые им друзья? А может, зрители, которым он показал пару детских заклинаний? Ярко, шумно, как раз чтобы добиться успеха у впечатлительных сеньорит.

– Эх, Гийом, – притворно вздохнул король, – ты все шутишь. А ко мне за эти дни уже не раз приходили члены Королевского совета и палаты Грандов. Просили отстранить тебя от дел. Дескать, подготовил ты Гонсало, теперь он полноценный волшебник, сам справится. А Гийома Бледного лучше отправить туда, откуда он прибыл, – за море. А еще лучше – в темницу или вовсе в мир иной.

– И что ты им ответил?

– Отказал. Сейчас отказал. Но могу и передумать, – жестко закончил Хорхе.

Эти вечные игры с королем мне уже давным-давно надоели.

– Можешь, – согласился я. – Только где ты потом найдешь человека, что отдал бы тебе свой амулет Жизни? – Я снял с шеи сапфир и передал его королю. – Держи, зарядил.

– Да, на преданность твою я всегда могу положиться, – кивнул Хорхе. – Поэтому и держу.

Он протянул руку, чтобы взять амулет, но замер.

– А зачем меняться – они же одинаковые? Или себе ты сделал лучше, чем королю, признавайся? – Хорхе чуть улыбнулся.

Конечно, лучше, подумал я, но вслух сказал другое:

– Нет, они одинаковы по силе. Просто этот настроен именно на тебя. Действует эффективней.

Короля объяснение вполне удовлетворило. Мы обменялись сапфирами.

– Планируешь долговременный союз с Далмацией? – Я показал на бумаги.

– Да, – кивнул король.

– Выдашь Ангелу за тамошнего наследника, Марка?

– Еще не знаю, – ответил Хорхе. – Для нее спрашиваешь? Успела нажаловаться на злого дядю? – внезапно спросил он.

– Нет, простое любопытство.

– Ладно. Передай Ангеле, что свое обещание я помню. Никто ее неволить не будет. За кого хочет, за того и выйдет.

– Сам ей это скажешь. Когда я еще увижу принцессу?

– Сегодня. Найдешь ее в покоях наследника. Она хотела тебя видеть.

– Зачем? – удивился я.

– Узнаешь, когда встретишься. Если не ошибаюсь, что-то связанное с этим скандалом, тобой и Изабеллой Клосто.

Покои принца располагались в противоположном крыле дворца. Войдя в комнату для занятий, я стал свидетелем умилительной картины. Ангела читала вместе с принцем сказки.

– Хорхе, не упрямься. Прочитай еще две страницы – и можешь идти играть.

– Не хочу! – противился наследник. – Мне эта книжка не нравится. Скучная.

– Хорошо. Давай возьмем другую книжку. Какую ты хочешь? Может быть, «Сказание о Храбром Фернандо» или «Дракон Гаанады»? – предложила принцесса.

Его Высочеству, будущему Хорхе Четвертому – надеюсь, это произойдет не скоро, – недавно исполнилось пять лет. Ужасный возраст. Да и вообще с детьми, особенно с маленькими, очень трудно. Но Ангела прекрасно справлялась.

Мать наследника отравили вскоре после его рождения, на следующий день после коронации Хорхе. Женщина по ошибке выпила вина из стакана супруга.

Ангеле тогда исполнилось тринадцать, она сама недавно стала сиротой. Трагически погиб ее отец, брат Хорхе. Юная принцесса приняла активное участие в воспитании наследника. Отчасти заменила ему мать.

При моем появлении учебный процесс остановился. Принц тут же потерял всякое желание учиться. Я не стал обманывать его ожидания, показал маленький фокус: модель парусного корабля, висевшая на стене, внезапно поплыла по воздуху, прямо в руки восторженного малыша.

– Гийом, вы нам мешаете, – строго сказала принцесса. Потом посмотрела на принца. – Ладно, Хорхе, можешь идти играть. Продолжим вечером.

Принц радостно улыбнулся и выбежал из комнаты.

– Нелегко воспитывать детей. А уж наследника тем более, – посочувствовал я.

– Глупости. Для меня он в первую очередь младший брат. Вы так говорите, у вас были дети? – спросила она.

– Нет.

– Простите, – она почему-то извинилась, взглянула в окно. По стеклу ударили первые капли намечающегося дождя. – Отнес октябрь в давильни виноград, и ливни пали с высоты, жестоки, – продекламировала принцесса и предложила: – Пройдемте в мои покои, Гийом. Сейчас как раз время выпить чашечку кофе.

– С удовольствием.

Мы с принцессой пили кофе за маленьким столиком в ее покоях. Хороший кофе – алькасарский. Чудесный аромат.

Фрейлины, сидевшие в противоположном углу комнаты, гадали на картах. Или делали вид, что гадают, тщетно пытаясь подслушать наш разговор. Специально для таких случаев скрытные маги давным-давно придумали одно хитрое заклинание.

Нет, не заглушающее звук, это вызвало бы подозрение. До уха постороннего долетали лишь случайные, ничего не говорящие фразы, вырванные из контекста или создающие впечатление светской беседы. Вот мы с принцессой, к примеру, рассуждали о погоде. Так, во всяком случае, думали фрейлины.

– Знаете, Гийом, – сказала Ангела, собственноручно наливая мне вторую чашку – большая честь, кстати, – я много думала над вашими словами, пыталась проанализировать сложившуюся ситуацию, говорила с дядей. Вы напрасно отказались от любви. Струсили, бежали. И теперь завидуете тем, кто любит. Считая, что вам это уже недоступно. Этот запретный плод – вы сами себе его запретили – вас манит. Но вы его боитесь, боитесь нарушить данное самому себе обязательство. Боитесь вновь полюбить. Скинуть броню равнодушия, холода, презрения и безразличия. Опять испытать те полузабытые чувства…

Я не удержался и вставил:

– Вы это имели в виду? Извините, что перебил. Мне все это знакомо, даже слишком хорошо знакомо, – сказал я, закончив читать стихотворение. – Зависть здесь ни при чем. Как можно завидовать тому, что приносит боль, горе и разочарование? Я долго шел к тому, чтобы убить любовь. Отказаться от нее навсегда. Закрыть сердце. Мне это удалось. Не сразу, но удалось. И еще, Ангела, если мы не хотим поссориться, никогда не называйте меня трусом, даже образно. Я никогда ни от чего не бежал, всегда шел навстречу. Поэтому и выжил там, где другие умирали. Стал тем, кто я есть сейчас. Эта «броня», как вы сказали, – единственное, что спасает, когда любовь начинает убивать. И, примерив ее один раз, убеждаешься в том, что она необходима, и больше не снимаешь.

– Вы прочитали мне прекрасные строки. – Ангела выслушала меня, не перебивая. – Теперь прошу, задумайтесь над этими:

– Хорошие стихи, – похвалил я. – Надеюсь, не Луис де Кордова?

– Нет, Гуттьерье де Сетина. Известнейший рыцарь-поэт. Умер незадолго до моего рождения.

– Я плохо знаю вашу литературу.

– Речь сейчас не об этом, – напомнила мне принцесса.

– Да, – согласился я. – Наши пути с героем вашего сонета разошлись. Он был благородным рыцарем, человеком слова и чести, а не странствующим магом. Ему не приходилось убивать друзей и любимых. Мое же сердце не выдержало «очистительных страданий» и обросло – не корой, а железом. Отринув любовь, я «обрыскал землю, возмущал державы», причем весьма успешно, вот только «весь мир зажать в железное кольцо» не получилось. В моей душе один кумир – я сам. Гийом Бледный. Играющий со смертью. Игрок. Смерть. Главное – я.

– Человеку не дано понять себя до конца. Вы не можете утверждать, что вам известны все закоулки вашей души, – не сдавалась Ангела.

– Да, я знаю замечательные строки на эту тему, – вновь согласился с ней я.

– Эти строчки, бесспорно, верны. Но верны они только для обычных людей, – подытожил я прочитанные мною строки.

– А вы считаете себя не обычным человеком? Может быть, полубогом, ибо так легко рассуждаете на темы жизни и смерти, отвергаете вечные истины, любите играть судьбами людей? – язвительно спросила принцесса.

– Да, я не обычный человек. Я маг. А маг должен познать в первую очередь себя. До конца. Без этого невозможно познать природу. Овладеть ее Силой, подчинить себе стихии. Рассуждения – опыт, которого у вас пока мало. Судьбы людей – уж не Изабеллу ли вы имеете в виду? Вы сами каждый день влияете на жизнь окружающих, приближаете, отдаляете от себя фрейлин, командуете слугами. Но даже об этом не задумываетесь. Мои же действия вас раздражают, ибо слишком заметны и касаются вашей подруги, – жестко ответил я.

Ангела надолго замолчала.

– Так к чему вы начали этот разговор, принцесса? – спросил я.

– Хотела доказать вам вашу неправоту. Убедить, что зря отвергаете любовь…

– И свести это все к Изабелле. Убедить меня дать ей свободу? – продолжил я.

– Это главная цель, но не единственная. Вы мне интересны, Гийом. Личности, подобные вам, встречаются крайне редко. Яркие, самобытные, непонятные. Чем вы живете, о чем и как думаете? – объясняла принцесса.

– Вы тоже весьма притягательная персона, Ангела. Об этом мало кто знает, но у короля от вас мало секретов. В людях вы разбираетесь отлично. Вас уважают не за титул, а за острый ум, наблюдательность, обаяние, умение говорить, а главное – слушать. Даже я в прошлый разговор перед вами раскрылся. А это много значит. Яркая личность. Я для вас загадка? Или я не прав? Думаете раскусить?

– Конечно. Не люблю загадок, – кивнула принцесса. Забытый кофе остывал в чашках.

– Зачем? Без загадок жизнь скучна.

– Надо, – улыбнулась Ангела. – У меня к вам несколько вопросов. Удовлетворите мое любопытство?

– Задавайте, но не обещаю, что на все отвечу, – предупредил я и захрустел сладкой воздушной вафлей.

– Сколько вам лет, Гийом?

– На сколько выгляжу, столько и есть.

– Нет. Вы же не дама, – улыбнулась принцесса. – Так сколько, на самом деле?

Я молчал.

– Лицо, если отбросить эту неестественную бледность, она вас старит, – лет тридцать пять. А вот глаза… У вас глаза старика, Гийом. В них столько усталости. Так сколько?

– Лицо не врет. Тридцать семь лет. Я почти ровесник Хорхе. Чуть старше. Глаза – ответ прост. В восемнадцать я стал учеником мага. В двадцать был полноценным волшебником. Итого почти семнадцать лет, пятнадцать из них следует считать за три каждый. Это здесь я веду спокойную размеренную жизнь, бездельничаю… Там, за морем, ни одна война не обходилась без моего участия. В перерывах я успевал писать магические трактаты, гулять с друзьями…

– Любить, – продолжила она.

– И любить тоже, – согласился я.

Воцарилась неловкая пауза.

– А сейчас? Мария, герцогиня де Тавора? Как вы к ней относитесь?

Вопрос застал врасплох. Я внимательно посмотрел в глаза принцессе.

– Вы не годитесь для династических браков с соседями, сеньора. Ваш муж узнает все секреты нашего государства. Дядя рассказал?

– Да. Вы испытываете к Марии какие-нибудь чувства? – Ангела повторила вопрос.

– Нет, что вы. Это весьма хитрая, злопамятная особа с лживым языком.

– Неужели? – удивилась Ангела. – Так почему же вы несколько месяцев встречались тайно и до сих пор не расстались? Герцогиня за это время не завела ни одного романа, хранит вам верность. Да и вы отослали из дома содержанку.

Я сделал два глубоких вдоха и ответил:

– Ваши знания меня поражают, Ангела. Ваш дядя, наверное, стареет – стал слишком болтлив. Тайна. Х-ха. Герцогиня хочет подчинить себе мага, маг этому весьма активно сопротивляется. Марию это начинает злить. Скоро расстанемся. Точнее, уже почти расстались. Верность. Х-ха. У вашего дяди плохие агенты. Открыто – нет, я однажды намекнул, что делать этого не стоит. Вот и маскируется. Та содержанка, она мне просто надоела. Зачем заводить новую, если есть герцогиня? Простите за пошлость. Не хочу вас расстраивать, но любовь и здесь ни при чем.

– Вы правы. Любовь ни при чем. Думаете, я так легко сдамся? – рассмеялась Ангела. – Нет уж. У меня готова и вторая версия, обосновывающая ваше поведение.

– Я вас внимательно слушаю.

– Вы, Гийом, никогда не любили. Нет, то есть, конечно, думали, что чувство, испытываемое вами, и есть любовь. Но вы любили не человека, которому в этой любви клялись, а себя. Себя – благородного, нежного, чувственного, способного на возвышенные чувства. Вы просто эгоист. Нашли себе девушку, которая на самом деле была для вас красивой куклой, ухаживали за ней, играли в любовь. Любя при этом только себя. «В моей душе один кумир – я сам. Гийом Бледный» – ваши слова, – принцесса говорила жестко и уверенно. – Такая ситуация сейчас и с Изабеллой. Вы честно отвечаете, что не любите ее, ибо это правда. Но отказаться от самого себя не можете. Поэтому и разрушаете сразу две жизни. Ее и Луиса. Уничтожаете то, на что сами не способны.

– Спорить с вами я не буду. Бесполезно. Молчите о Луисе, он и так сегодня рисковал жизнью, испытывая мою доброту.

– Да? – картинно удивилась Ангела. – А кто же тогда отказался от дуэли? Неужели тот гордый маг, что сидит передо мной? – ехидно поинтересовалась она.

– Так это была ваша идея, а не Феррейры? Как я раньше не догадался. Запомните, принцесса, я никогда не играю по чужим правилам. Если бы мальчишка хоть попытался меня ударить… Хватит об этом. Вернемся к вашим словам.

– Давайте. Но вы же только что отказывались их обсуждать.

– Передумал. Вы не поверите, но когда-то давным-давно я искал идеал. Женщину, к ногам которой мог бы упасть. Ту, которой я был бы недостоин. Странно звучит, не так ли? Отвлекся. Продолжаю. Ту, что была бы меня выше, лучше, чище. Женщину, которую достаточно было один раз увидеть, чтобы влюбиться на всю жизнь. – Я замолчал, справляясь с нахлынувшими воспоминаниями.

– И вы ее не нашли? – вставила Ангела, воспользовавшись моей паузой.

– Нет, как раз наоборот. Нашел. К несчастью, – мой голос дрогнул.

– Почему к несчастью?

– Это долгая история. И не стоит вам ее рассказывать.

– Времени у нас много. Вы мне не доверяете? Ваше право.

– Вам, вам я почему-то доверяю… Хотя знаю, что доверять нельзя никому. Нет, надо, надо хоть с кем-то ею поделиться. Но предупреждаю, Ангела, если вы воспользуетесь моей слабостью – вы мой злейший враг на всю жизнь.

– Вы меня удивляете, Гийом. Куда исчезло ваше хладнокровие? Угроза королевской крови – знаете, чем это карается? – попыталась отшутиться принцесса, но было видно, мои слова ее впечатлили.

– Я сам себя удивляю, – ответил я и начал рассказ: – Эта история очень банальна. Жил однажды один волшебник. Жил себе тихо, мирно и радостно. Никого не обижал, и его никто не обижал, ибо волшебник этот был лучшим боевым магом, которого можно нанять за деньги. Звали мага этого Гийом, Играющий со Смертью.

Или Гийом-Игрок. Был Гийом жизнью своей очень доволен. Магия ему давалась легко, коллеги по чародейному цеху уважали и побаивались, короли и герцоги зазывали на балы и на приемы, набивались в друзья. Замок был крепок, сокровищница ломилась от злата. Но для мага все это было не главное, красавица жена – вот что занимало все его мысли. Любил он ее так сильно, что словами выразить нельзя. И она его любила, так ему казалось.

И был у мага друг. Друг верный, вместе все тяготы преодолевали, учились чародейскому ремеслу, не раз друг друга из беды выручали. Как два брата были они. Даже имена их были схожи. Гийом и Готье. Готье был лучшим лекарем на свете, не раз излечивал смертельно раненного Гийома. На свадьбе Гийома Готье читал слова обряда, что в тех краях считалось высшим знаком доверия. И с женой друга своего Готье был в прекрасных отношениях. Случалось ему мирить рассорившихся супругов.

И вот однажды магу пришлось надолго покинуть дом. Сказал он тогда другу:

– Пригляди за женой моей! Оберегай ее от всяких проблем.

– Хорошо, – ответил тогда друг.

Уехал маг воевать, а когда вернулся, нашел свой замок пустым. Кинулся к другу, а его и след простыл. Ибо буквально воспринял друг просьбу ту. Да и супруга не слишком верной оказалась. Сбежали в неведомые края они через неделю после моего отъезда, – сбился я, забыв, что рассказываю от третьего лица.

– Вам трудно пришлось, – сочувственно вздохнула принцесса.

– Да. Представляете, каково это – вернуться в пустой дом. Узнать о таком предательстве. Самый страшный кошмар, и тот покажется сказкой по сравнению с этим. Не находишь себе места, мечешься, рычишь от бессильной злобы, все время задавая себе один вопрос: «Почему?»

– И почему? – спросила Ангела.

– Она меня не любила. Делала вид, подчинялась воле родителей. Хорошо притворялась, не хотела меня обижать. Готье – я ему доверял как себе. Другой бы сразу взревновал – почему это жена так много с ним общается? А я, наоборот, радовался, что близкие мне люди ладят между собой. Готье ее полюбил. Она полюбила его. Сильное было чувство. Сильнее, чем дружба, совместно пролитая кровь. Толкнула на предательство. Увидев это, я отказался от любви. Что она делает с человеком? А чуть позже я отказался и от ненависти, ибо она еще страшнее, сжигает тебя изнутри. – Я сжал ладони так, что ногти впились в кожу.

– Вы их простили? Оставили ненависть? – в голосе Ангелы была надежда.

– Простил? Нет. Ненавидеть перестал – да. Но только после того, как отыскал их. Далеко, очень далеко убежали влюбленные. Постоянно путешествовали, меняли место жительства, имена. Но я шел по следу, как гончая собака. Вспомню – становится страшно, каким я был. Кровь казалась мне красной водицей. Догнал. Ночью пришел в гости. Местный князь поселил волшебника-лекаря у себя во дворце. Пришлось повозиться со стражей. Кого убил, кого усыпил. Шума не было. Вошел в спальню, они меня не ждали. Готье пробовал сопротивляться. Силы были неравны. Посмотрел в их глаза. Нет ни следа былой приязни. Ненависть, злоба на меня, хотя это они, они во всем были виноваты! – чуть не сорвался на крик. – Чувствовал тогда не удовлетворение – настиг преступников, а усталость, какую-то обреченность, тоску. Боль, оттого что ничего нельзя изменить и, как я сейчас ни поступлю, все равно будет только хуже. Хотелось умереть – вот такая грустная история, Ангела. Глупая и бессмысленная.

– И чем все закончилось? – чуть дрожащим голосом спросила она.

– А чем это могло закончиться? Я уже говорил: ненавижу воров и предателей, – привычным жестким голосом ответил я. – Дворец князя горел всю ночь. А утром, утром я был уже далеко.

– Зачем вы мне это рассказали, Гийом?

– Чтобы вы поняли, Ангела. Если я не простил женщину, которую любил больше жизни, и друга, что мне эту жизнь не раз спасал, то неужели вы надеетесь, что я вдруг подобрею и дам Луису себя обворовать? Не стоит больше лезть ко мне в душу, пытаться изменить в «лучшую сторону», хлопоча об Изабелле. Ее я никому не отдам. Дело принципа.

Большие часы в углу комнаты отбили пять ударов.

– Я засиделся у вас, принцесса. Простите, но должен откланяться. Дела.

– Ступайте, сеньор маг, – холодно попрощалась Ангела.

Набережная. Ночь. Небо, затянутое тучами. Размытая луна, отражающаяся в хмурых осенних водах реки. Прохладный слабый ветер. Прекрасное место для прогулок. И время. Никого вокруг. Тишина.

Я гулял, наслаждаясь этим замечательным сочетанием стихий и пространства. Вспоминал беседу с Ангелой, ее слова не выходили из головы. Зря. Зря я рассказал ей эту историю. Теперь не могу отбросить прочь гнетущие воспоминания.

Горящий камин слабо освещает большую комнату. Тени играют на стенах. Тягостное молчание. Уже заранее знаешь все вопросы и ответы. Готье с трудом стоит на ногах, опирается одной рукой на резное изголовье кровати. Лицо мокрое от пота, дышит с трудом, хрипит. Попробовал со мной потягаться. Это тебе не раны сращивать. Мне достаточно было взглянуть ему в глаза, чтобы выпить все силы, оставив на грани обморока. Лаура – неверная жена – даже не успела встать. Сейчас полусидит-полулежит, прижимая к себе одеяло. Как будто это ее спасет. Огонь камина освещает ее лицо. Испуганное, растерянное, взволнованное. Не ждали меня здесь. Совсем не ждали. Лаура тщетно ищет, что сказать. Не находит слов. Ее хватает только на судорожное:

– Гийом, не надо… Гийом, давай поговорим!

То-то вы не хотели поговорить со мной раньше. Сбежали, как преступники, которыми в принципе и являетесь. В глазах Лауры пылает ненависть. Любимая, когда ты успела меня возненавидеть? За что? За свою вину?

Смотрю в глаза Готье. Ненависти нет. Есть боль, чувство вины, обреченность и готовность защищать Лауру. Она мне достанется только после его смерти. Готье, дурак, думаю я, с чего ты взял, что она мне нужна? Теперь…

Кисть руки согнута на манер кошачьей лапы, пальцы-когти скребут по воздуху. Один взмах – и на белых простынях появятся темные карминовые пятна.

Молчат. И я молчу. Так не может долго продолжаться. Пальцы-когти нервно скребут по воздуху.

Мои мысли прервал шум за спиной. Оборачиваться не стал. И так все ясно. Судя по речи, пьяная компания дворян возвращается с веселой гулянки. Карета и телохранители ждут меня в квартале отсюда. Я всегда прогуливаюсь в одиночестве, ибо молчаливая охрана, следующая рядом, портит все удовольствие. Да и лишнее это. Ибо та компания, хоть голоса и говорили об агрессивности и желании приключений, была не опасна. Для меня.

– Эй, ты! Стой, кому сказали! – кричит мне кто-то хриплым голосом.

Оборачиваюсь. Трое. Судя по одежде и манере держаться – дворяне. На поясах мечи. Тот, что простужен, кашляет и вновь повторяет:

– Стоять!

На мне были длинный плащ и шляпа с короткими полями. Такие здесь обычно носят юристы, чиновники, королевские служащие.

– Сеньоры, посмотрите, кто встал у нас на дороге! – восклицает второй, в красном камзоле.

– Ха, да эта чернильная душа уже наделала в штаны от страха! – смеется третий, он принял бледность моего лица за испуг. Зря.

– Не бойся, не тронем. Не станем марать о тебя руки. Снимай плащ! – велит простуженный.

Слышал я о такой забаве. Шайки бездельников, не знающих, чем себя занять, грабят прохожих по ночам. А иногда и днем. Отбирают одежду. Забавы ради. Часто бьют жертв. Иногда силой уводят с собой красивых девушек. Власти на это закрывают глаза. Такое есть везде. Помню, в юности и в моем родном городе было что-то подобное. И не так уж эти трое и пьяны.

Скучно? Что ж, давайте повеселимся, подумал я.

Снимаю и отдаю «красному» плащ. Второй с удивлением рассматривает меня. Лицо спокойное, страха не видно. Лишь интерес в глазах. Какая-то неправильная жертва.

– Эй, чинуша, шляпу тоже давай! – добавляет простуженный.

Оттолкнули и спокойно, как ни в чем не бывало, пошли дальше своей дорогой. Знали – жаловаться, кричать, звать стражу не буду. Вот только второй напоследок внимательно смотрит мне в лицо. Пытается вспомнить, где видел. Но здесь слишком темно. Фонари горят через раз, вороватые чиновники экономят на масле.

Отошли на десять шагов. Достаточно. Такого расстояния мне хватит. Громко спрашиваю:

– Сеньоры, вещи отдавать не собираетесь?

– Что он там пищит, Хуан! – кричит «красный».

– Раньше, сеньоры, вы могли бы оправдаться шуткой. Но шутка эта затянулась. Лучше с извинениями верните плащ и кошелек. И я вас прощу. Не то рассержусь и повыдергиваю все перья из хвоста. – Я их намеренно провоцировал.

– Сейчас проучу наглеца! – хрипит простуженный и делает шаг мне навстречу. У него на голове берет с павлиньим пером.

– Так вот каков ваш ответ! Может, хватит играть в разбойников, сосунки?!

– Убью! – Меч покидает ножны.

– Стой, это маг… – запоздало кричит Хуан. Вспомнил, значит.

Но «простуженный» уже стоит на коленях, в первый миг с удивлением смотрит на распоротый живот. Потом кричит. Страшно.

Моя правая кисть, словно кошачья лапа, согнутые пальцы – когти. Воздух – прекрасная стихия.

– Вы не боитесь кошек, сеньоры?

Сеньоры кошек не испугались. Бросились на меня, на ходу обнажая мечи. Тот, что в красном камзоле, не выдержал, когда четыре воздушных когтя полоснули его по лицу. Выпустил меч, дико взвыл, схватился руками за лицо. Глаз у него больше не было. Падая, сбил товарища. Хуан поднялся быстро, но я все равно успел раньше. Шаровая молния разорвала благородному грабителю грудь. Он умер мгновенно. Упал в двух шагах от меня.

Когда на место стычки прибежала стража, простуженный уже не шевелился. Его товарищ в красном камзоле громко стонал, боясь оторвать руки от лица.

– Кто старший? Вы? Отправьте кого-нибудь в гвардейские казармы. За лейтенантом Феррейрой! Да, да – тем самым! Скажите, Гийом зовет. Шевелитесь! – скомандовал я.

Начальник стражи, пораженный увиденным, подчинился моему уверенному, властному тону.

– Гийом, зачем вы их убили? – уже во второй раз спрашивал меня Феррейра. Лейтенанта подняли из постели. Спешил. Вместо обычного черного с желтым камзола – отличительного знака гвардейцев – синий плащ поверх белой рубашки. Зол и взволнован.

– Меня пытались ограбить. Забрать то, что принадлежит мне. А я жуткий собственник, Блас. Ненавижу воров.

– Но…

– Что «но»? Дворян тронуть нельзя? Просто мальчишкам захотелось повеселиться – это хотели сказать? Плохое веселье. Я дал им шанс. Они им не воспользовались. Любого, кто пытается меня убить, я убиваю. – В воздухе воняло паленым мясом.

– Но разве нельзя было просто сказать, кто ты? Они сразу бы отстали.

– Может быть, – согласился я. – Но об этом я не подумал.

Феррейра странно смотрел мне вслед. Мне не нравился этот взгляд.

Суд и закон были на моей стороне. Самооборона. Лейтенанту могли не понравиться мои действия, но удерживать меня не было смысла. Я прошел пешком квартал, сел в поджидавшую меня карету и отправился домой. Накричал на слуг. Эта троица все же сумела испортить мне настроение.

ГЛАВА 3

Вернувшись домой, не мог уснуть. Одолела странная бессонница. Пробовал работать. Но бумаги валились из рук, а амулеты отказывались получать заданные свойства. Однако я быстро нашел выход. Хасан сварил прекрасный кофе, и я всю ночь беседовал с Сайланом. О политике, истории, географии, оружии и битвах. О его родном Алькасаре. Визирь уговаривал меня съездить к нему на родину. Обещал всеобщий почет и уважение.

Под утро, с первыми лучами солнца сон вернулся. Проспал до обеда.

Неожиданные гости появились, когда я изволил завтракать. Феррейру я сразу узнал по голосу – говорить тихо он не умел, и по тяжелым шагам – кстати, когда требовалось, лейтенант ступал тише кошки.

– Доброе утро! – поприветствовал я его, едва здоровяк показался в дверях.

– Утро доброе, Гийом! – шумно ответил улыбающийся Феррейра. – За окном полдень!

– И что из того? У него есть повод отдохнуть. Он вчера сразил троих наглецов. Приветствую вас, Гийом. – Вторым оказался не кто иной, как Филипп д'Обинье. Вот кого я не ожидал увидеть, так это его.

– Какими судьбами, сеньоры? – спросил я, допивая мандариновый сок, вставая из-за стола и протягивая подошедшим дворянам руку.

– Случайная встреча. У меня к вам дело личного характера, – многозначительно ответил Феррейра. – И прошу выслушать меня как можно быстрее, королевская служба не может ждать долго.

– А я прибыл заказать вам амулет, – объяснил Филипп.

– Что ж, постараюсь удовлетворить оба ваших желания, сеньоры. – Я повел гостей наверх, на третий этаж, где располагалась моя лаборатория.

– Филипп, мы с Бласом тебя ненадолго оставим. Не возражаешь? Если хочешь, можешь осмотреть лабораторию.

– Я не возражаю, что вы. Даже рад. Когда еще выпадет возможность увидеть мастерскую волшебника, – согласился Филипп.

– Если заинтересует, скажешь, устрою экскурсию, – пообещал я ему. – Блас, – обратился к Феррейре, – пройдем в соседнюю залу.

– Гийом, у меня к вам послание от Луиса де Кордовы. – Феррейра сразу перешел к делу.

– Какое послание?

– Он просит вас о встрече.

– После того как пытался вызвать на дуэль, используя как повод нелепые обвинения?

– Обвинения не были нелепыми. Вы тогда на самом деле обидели Изабеллу, – не согласился Феррейра.

– Может быть, и обидел, но не оскорбил, – заметил я. – Ладно, давайте к делу. Чего он хочет?

– Встретиться с вами. И поговорить. Разрешить возникший конфликт, – ответил Феррейра.

– Хорошо. Завтра утром встречаемся на набережной около дворцового парка. Но я иду на это только из уважения к вам, Блас. Боюсь, встреча эта будет бессмысленной. Ибо мне не о чем с ним говорить.

– Спасибо, Гийом. Я передам ваши слова Луису, – кивнул он. – Вчерашнее происшествие наделало много шуму, – лейтенант сменил тему. – Эта драка, я считаю, спровоцированная вами, очень многих настроила против королевского мага. Двое убитых, один искалеченный. Хоть формально вы и правы, родственники будут мстить.

– Пусть попытаются. Закончат тем же. Я никому не позволю угрожать мне или пытаться ограбить. Оставим этот разговор.

– И еще, – внезапно сказал Блас, – пожалуйста, при разговоре с Гонсало не упоминайте имя принцессы Ангелы. Как бы это смешно ни звучало, он вас к ней ревнует.

Я хоть и был предупрежден, но расхохотался:

– Меня к принцессе? Большей глупости я в жизни не слышал. Вы еще скажите, он думает, я в нее влюблен! Х-ха.

– Нет, он так не думает. Ревнует к другому. С вами принцесса подолгу общается, хорошо о вас отзывается, его же в последние дни совсем не замечает. Гонсало ревнует к ее вниманию, сознает, что это глупо, но все же злится, – разъяснил Феррейра.

Блас распрощался со мной и д'Обинье и отбыл во дворец. Я занялся Филиппом.

Знать часто заказывает мне различные амулеты и зелья. Странно, но факт. Меня ненавидят, боятся, кто-то презирает, но и те, и другие, и третьи состоят в клиентах. Носить зачарованные мною кольца модно, амулеты придают обладателю популярности. Точно так же люди любят одежду из шкур хищников. Доступное приобщение к опасному и притягательному.

Нет, боевыми заклятиями я не торгую. Ядами тоже. Лекарства, различные снадобья, улучшающие самочувствие, повышающие реакцию, дающие временный дар предвидения и предсказания. Зачарованные кольца, камни и браслеты, обладающие способностями выявлять яды, отводить глаза, насылать иллюзии, делать владельца красивей, привлекательней. Последние особенно популярны у сеньорит.

– Так какой амулет вам нужен, Филипп?

– Не мне, одной даме. – Он чуть смутился.

– Прекрасно, насколько мне известно, прекрасные сеньориты обожают подобные подарки. Ваши старания оценят по заслугам. – Я подвел его к столу, на котором были разложены готовые амулеты.

– Что-нибудь снимающее усталость.

– Чтобы на балу танцевать весь вечер без перерыва? Понимаю. Посмотрите, вот чудесный кулон, созданный руками королевских ювелиров. Золотая змейка, вместо глаз изумруды. Посмотрите в глаза змейки, – я протянул ему описываемый талисман.

– Да, вы правы, то, что нужно, – согласился обрадованный Филипп. – Во всем теле легкость, я полон энергии.

– Носится на теле, потихоньку-помаленьку заряжается энергией хозяина, затем отдает при необходимости. Полностью заряженный, если носили не меньше недели, может дважды восстановить силы, – описал я принцип действия амулета.

– Беру, мне подходит.

– Цены мои знаете. Сама змейка – сто пятьдесят флоренов, цена ювелира, зачарованная – еще тысяча, – назвал я цену.

Огромная сумма, за нее можно купить двух, а то и трех породистых алькасарских скакунов, каких и королю подарить не стыдно. Я не врал Изабелле, говоря, что я богаче ее отца. Знать, соревновавшаяся в роскоши, обеспечивала мне прекрасный доход. Да и король весьма щедро оплачивал мои услуги.

– У вас есть перо и чернила? – спросил Филипп, доставая из кармана тисненную золотом записную книжку с прыгающей рысью – гербом рода д'Обинье – на кожаной обложке.

– Конечно, ведь вы в гостях у волшебника. – Я подал ему требуемые аксессуары.

Филипп небрежно написал на вырванном листке необходимую сумму и расписался. Почерк был на удивление красив и аккуратен.

– Банк Луперсио? – поинтересовался я, не глядя положив чек в специальный ящик стола.

– Угадали, – улыбнулся Филипп. – От вас, судя по рассказам, вообще мало что может укрыться.

– Рассказчик – сеньор Феррейра?

– Не только он, вы персона, вызывающая всеобщий интерес. Честно скажу, многие о вас, Гийом, отзываются крайне дурно.

– Мне все равно. Это их проблемы. Вам решать, как ко мне относиться, – заметил я.

– Свой выбор я уже сделал, и не в пользу сплетников. Раз пришел сегодня к вам, – рассмеялся Филипп. – Можете звать меня на «ты». За последний месяц, проведенный в Мендоре, официальные обращения мне надоели. Кстати, предложение показать мне дом остается в силе?

– Ну если тебе это еще интересно, то прошу. Ты будешь первым после короля гостем, перед которым откроются все двери.

Я показал тогда Филиппу весь дом, все этажи. Провел по комнатам с загадочными диковинами, привезенными из-за далеких морей, похвастался своей гордостью – оружейной. Хоть сам плохо разбираюсь в оружии, неважно фехтую, но все же люблю подержать меч в руках, наслаждаясь великолепием этих смертоносных игрушек для взрослых.

Сайлан – знаток оружия – собрал для меня эту коллекцию, некоторые клинки обошлись в целые состояния. Филипп – прекрасный фехтовальщик – просто не мог оторвать взгляд от ковров, на которых висели мечи, сабли, кинжалы и дуэльные шпаги. Уговорил меня продать ему один клинок – узкий длинный меч, называемый лагротой, по имени города[4], где был выкован.

Филипп – первый после Хорхе, кто побывал в моем кабинете. Я почему-то чувствовал странную симпатию к этому юноше. Открытому, честному, лишенному сословных предрассудков, жадно впитывающему новые знания.

Я показал д'Обинье свою новую разработку для королевской армии.

– То есть этот раствор при разбитии колбы мгновенно взрывается? Так почему же алхимики не вытеснили магов, ведь компоненты легко доступны? – спросил он.

– Сам по себе раствор безвреден, магия провоцирует взрыв. Мысль или жест волшебника играют роль огненной искры… – объяснил я ему тонкости практического применения.

– Может быть, скоро я увижу тебя в деле, Гийом. Весной я сдаю экзамен на первый офицерский чин.

– Уверен, ты будешь прекрасным офицером. Достигнешь многого. Тем более что опасность пасть в первой же схватке, как гибнет большинство новичков, тебе не грозит – фехтовальщик ты прекрасный.

Филипп рассеянно кивнул в ответ на мою реплику и спросил неожиданно:

– Ты отмечал мои фехтовальные таланты, Гийом. Но что они значат по сравнению с твоими способностями? Вчера ты легко справился с тремя противниками, а они были неплохими бойцами… – В голосе его промелькнула грустная нотка.

– Ответ прост, Филипп. Десять шагов.

– Не понял. При чем здесь шаги? – переспросил он.

– Расстояние. Чтобы сплести боевое заклятие, мне хватит того времени, за которое опытный мечник преодолевает пять шагов. Давно рассчитано и проверено. Времени было с запасом.

– Зачем ты мне рассказываешь? Ведь это твоя тайна? – удивился Филипп.

– Какая тайна?! – отмахнулся я. – Магов всегда сопровождает эскорт, специально на этот случай. Это общеизвестный факт.

– Пять шагов, – задумчиво повторил Филипп.

– Хочешь проверить? – улыбнулся я. – Отлично, считай шаги. Меч в ножнах. Начинаем на счет «три».

– Здесь? – спросил Филипп, отступив от меня на положенное расстояние.

– А чем мой кабинет тебя не устраивает? Не бойся, не поранишь. Раз, два, три!

Филипп молниеносным движением выхватил из ножен меч, шагнул ко мне, клинок сверкнул в воздухе. И замер. Удерживающее заклятие. Одно из самых простых.

– Вот видишь, – сказал я, снимая заклятие. – Что и требовалось доказать.

– Но я бил не в полную силу, боялся ранить, – оправдывался Филипп.

– Так это был и не настоящий бой. И мои движения были чуть медленнее. Вижу, ты расстроен. Не стоит. У меня есть одна безделушка, которая может поднять твое настроение. – Я подошел к дубовому столу, достал из выдвижного ящика малахитовую шкатулку.

– Так, не то, нет. Ага, вот то, что нужно, – протянул Филиппу маленькое невзрачное серебряное колечко, совсем простое, без какого-либо узора. – Надень на палец.

Филипп удивленно посмотрел на меня, но повиновался.

– А теперь повторим тот же трюк, – предложил я.

Юноша отошел на пять шагов.

– Раз, два, три! – скомандовал я.

Теперь меч замер у моей шеи. А Филиппа чуть обожгло горячим воздухом, имитирующим огонь.

– Вот видишь, все поправимо. Нет ничего невозможного.

– Но как, оно ведь… – У д'Обинье-младшего пропал дар речи.

– Невзрачное, без драгоценного камня? – продолжил я. – Зачем эти никчемные украшения? Для чего? У кольца другая ценность.

– Оно бесценно. – Филипп был потрясен. – Я хочу купить его у вас, хотя не знаю, будут ли у меня такие деньги… и продадите ли вы его мне вообще, – печально закончил он.

– Нравится? Бери. Оно твое. Я зачаровывал его для воина. Такого сейчас вижу перед собой. Только долго не носи: за все нужно платить, через пару часов ты будешь падать с ног от усталости, – ответил ему я, улыбаясь.

– Гийом, благодарю. Этот дар бесценен. Я… я твой должник. – Лицо Филиппа светилось от счастья.

Да, подумал я, как мало иногда нужно человеку, чтобы почувствовать себя счастливым. Жаль, что я разучился радоваться мелочам.

Иногда самые ценные дары – ничто по сравнению с тем, что получаешь взамен. В тот день я приобрел дружбу Филиппа д'Обинье. Юноша честно считал меня прекрасным человеком. В дальнейшем это могло сильно пригодиться. Корысть и расчет, скажет кто-то? Может быть. Но нужно везде искать выгоду, тем более, если человек тебе в чем-то симпатичен. Сделай его союзником.

– Теперь вам придется отходить на шесть шагов! – пошутил на прощание Филипп.

– Нет, не думаю, – жестко ответил я – так, что юноша перестал улыбаться. – Ибо никому еще не удавалось подойти даже на десять.

Тем вечером мне предстоял один неприятный визит. Могущественный герцог Гальба пригласил меня к себе для важного разговора. Так было написано в пригласительном письме. Поездка обещала быть не слишком приятной, но опасаться было нечего. Отравить меня трудно, а убивать открыто Гальба не будет – по крайней мере до тех пор, пока меня поддерживает король.

Но я все равно взял с собой десяток алькасарцев – так сказать, для поддержания престижа. И не ошибся, увидел, как они со свитскими герцога друг друга глазами есть стали, – на сердце сразу потеплело.

Герцог принял меня в своем кабинете. По рабочему месту можно многое сказать о человеке. На столе у герцога царил идеальный, почти аскетический порядок – ничего лишнего, только приборы для письма, магическая лампа в виде большого хрустального шара, какие-то бумаги в стопке и меч. На столе лежал обнаженный меч.

Алькасарцев дальше гостиной не пустили, я ожидал, что герцог будет один. Однако рядом с креслом, в которое я сел без приглашения, тут же встали двое разодетых красавцев с манерами опытных фехтовальщиков.

Когда у человека за спиной кто-то есть, он испытывает дискомфорт и волнение – очевидно, на меня хотели надавить. Я позволил себе усмехнуться. Пугать меня вздумали.

– Герцог, прикажите им выйти. А то я человек нервный, не люблю этих шуток, могу случайно покалечить. Не жалко парней?

Парни за спиной усмехнулись, но как-то натянуто. Я чувствовал их напряжение.

– Отойдите. – Герцог чуть шевельнул рукой.

Фехтовальщики, я их часто видел при дворе, встали по бокам от меня на расстоянии двух шагов, положив руки на рукояти мечей.

– Зачем звали, герцог? – спросил я прямо.

– Ты, маг, в последнее время забыл свое место, перешел грань, – грубо начал Гальба.

– Будь вежливей, герцог, – перебил его я.

– С тобой? – усмехнулся он. – Никогда. Отстань от Изабеллы Клосто, Гийом Бледный, иначе я рассержусь и раздавлю тебя, как муху в кулаке. – В герцоге мне импонировала прямота. Он никогда не скрывал своих чувств ко мне.

– Не пугай меня, Гальба. Не боюсь. Чтобы прекратить дальнейший спор – я спешу, – скажу только: иди к черту! Это моя невеста, я ее никому не отдам! – Я намеренно копировал его речь, зная, что это лишь разозлит его.

– Я закрывал глаза на твои грехи, маг, ведь ты нужен королю, но теперь ты обидел сына моего друга. – Он сжал кисть на эфесе меча.

Фехтовальщики чуть выдвинули клинки из ножен, готовясь к атаке.

– Не страшно. – Я даже не пошевелился, не расцепил руки, лежавшие на груди.

Я знал, что герцог не стал бы на меня нападать. Он слишком умен и понимает мою необходимость для короля и Камоэнса.

– Прощай. – Я встал и щелкнул пальцами.

Один из фехтовальщиков, не сдержавшись, выругался. Они только сейчас осознали, что несколько мгновений не могли даже пошевелиться.

Эти же двое конвоировали меня к выходу. Один из них держался особенно дерзко. Его не смутила неподвижность.

– Скажите, Гийом, а это правда, что настоящий маг уже не мужчина? Говорят, кастрация просто необходима для заклинаний. – У него хватало храбрости острить.

Я такое уважаю.

– Говорят многое. – Я остановился, развернулся и посмотрел ему в глаза. – Как вас зовут, сеньор?

– Альфонс де Васкес, – ответил тот.

– Вот я скажу вам, Альфонс Васкес: будьте осторожны в любви, помните, что зла во благо не бывает, и берегитесь Ястреба.

Свитский Гальбы сделался белым, как его манжеты.

– Чушь! – выдохнул он.

– Чушь, – согласился я.

Иногда я смотрю в глаза человека и вижу смутные образы. Это был тот случай. Предсказания случайны, намеренно их сделать нельзя, и обычно бесполезны для человека. Как хотелось бы мне взглянуть себе в глаза, но отражение в зеркале – это совсем не то.

В то утро, когда я встретился с де Кордовой, погода резко испортилась. Похолодало. Небо затянули тучи, холодный ветер норовил забрать тепло из-под кожаной куртки. По водной глади реки неторопливо плыли кухонные отбросы. Кто-то из прислуги дворцовой кухни в нарушение всех запретов опять выкинул помои в воду. Луис опаздывал, нет, неверно, это я пришел на оговоренное место чуть раньше.

– Сеньор, прошу, уделите мне немного внимания. – Поэт был хмур и серьезен. Под глазами круги. Бессонница. Искал выход. Этот разговор давался ему нелегко. – Вы взяли слово с отца Изабеллы, что он отдаст вам дочь…

Я молча кивнул, он прикусил губу и продолжил:

– Я… я прошу вас вернуть старому графу его слово. Нет, нет – не просто так. Я отдам вам все, что захотите. Мой род один из самых богатых и знатных в королевстве… Все, что угодно, – только откажитесь. Я люблю ее…

– Нет, – я был краток.

– Почему? Ведь она не вас любит, меня! Вы сделаете Изабеллу несчастной! Она вас боится! Не убивайте нашу любовь, наше счастье!

– Нет.

– Гийом, проявите милосердие. Есть в вашей душе жалость, попробуйте хоть раз сделать добро! Пожалуйста. Прошу вас, – его голос дрожал, непривычными были ему унизительные для гордости просящие нотки.

Я не люблю смотреть на чужое унижение, Луис просил меня, своего врага, о пощаде… Вот до чего доводит любовь… глупый мальчишка. Мне даже стало жаль его на мгновение.

– Вы просите меня о снисхождении, виконт? А ведь еще два дня назад ваш голос был полон злобы и яда. Я ведь бесчестный ублюдок, трус, грязный колдун. Ответ тот же. Нет!

Де Кордова отшатнулся, как от удара. Лицо его побелело. В тот момент еще неизвестно было, кто «бледнее». Виконт сжал кулаки – так, что ногти впились в кожу. Глаза горели. Я ждал. Поэт сумел сдержать себя. Ничего не ответил, развернулся и пошел к ждавшему его экипажу.

На противоположной стороне улицы я заметил знакомое лицо. Точнее, крысиную морду. Маркиз де ля Крус собственной персоной. Де Кордове не повезло, его позор будет известен всем. У ля Круса хорошее воображение, додумает, то, чего слышать не мог.

Виконт уходил, провожаемый взглядом записного сплетника. Он унизился перед безродным пришлым колдуном, опозорил себя. Теперь Луис меня по-настоящему ненавидел. Поэтому был способен на любую глупость. Но я в тот же день позаботился, нашел выход, как оградить себя от его неосторожных действий. Сразу после встречи с Луисом объехал несколько столичных банков и нанес ранние визиты самым известным ростовщикам. Потом послал письмо к маркизу де ля Крусу. Пригласил его на ужин в трактир «Жирный кот».

«Жирный кот» – одно из лучших увеселительных заведений города. Прекрасная кухня, отличные вина, смазливые служанки, крепкие дубовые столы и лавки, хозяин отпускает в долг. Как раз то, что нужно гвардейцам. Когда гвардии выдают жалованье, в «Жирном коте» сутками напролет идет веселье. Телохранители Хорхе гуляют от души, пьют, пока не упадут, отсыпаются в комнатах на третьем этаже, желающие могут там еще и девушку заказать, и снова пьют. Пока деньги не иссякнут. Пирушки часто заканчиваются дуэлями. О гордом и своевольном нраве гвардии, как и о ее склонности к гулянкам, ходят легенды.

Швейцар, почтительно кланяясь, отворил мне двери. В общей зале было малолюдно. Два или три человека потягивали вино за игрой в карты. До выдачи жалованья гвардии было еще две недели, солдаты и офицеры, почти сразу прокутившие королевское золото, остро нуждались в деньгах. Им было не до «Жирного кота». Ходили анекдоты о том, как гвардейцы всеми способами избегали заимодавцев, требовавших вернуть долги.

Я поднялся вверх по лестнице на второй этаж, где располагались отдельные кабинеты. Толкнул дверь крайнего номера.

Маркиз де ля Крус хищно улыбнулся при моем появлении. Сам Бледный Гийом просит его о встрече. Нуждается в его услугах. В глазах ля Круса легко читалась алчность. Он уже прикидывал, сколько денег сможет с меня содрать. И за сколько флоренов потом продаст мои секреты.

– Гийом, наконец-то вы пришли. Опаздываете. Я уже собирался уходить, – произнес он вместо приветствия. Врал. Его отсюда выгнать можно было только силой.

– Но не ушли. Сразу перейдем к делу. – Я сел напротив него, положил руки на стол. – Вы, маркиз, сейчас тесно общаетесь с сеньорами Луисом де Кордовой и Гонсало де Агиляром. Они почему-то вас привечают, хотя их друг Феррейра вас терпеть не может. Как и я. Но речь не об этом. Вышеупомянутые сеньоры сейчас, скорее всего, строят планы, как разрешить мой конфликт с де Кордовой в пользу последнего. Грубо говоря, думают, как отнять у меня Изабеллу де Клосто. Я хочу знать о каждом их шаге, каждом слове.

– Да как вы смеете предлагать мне такое?! За кого меня принимаете? Если бы не покровительство короля, я бы вызвал вас на дуэль! – возмутился ля Крус, но не слишком громко, чтобы посторонние не услышали.

Я рассмеялся ему в лицо. Этот мерзавец думал, что я буду с ним препираться, торговаться, покупать его услуги, делая себя от него зависимым.

– За кого принимаю? За продажную сволочь, которой ты, трус, и являешься. Смотри! – кинул на стол пачку бумаг, перевязанную красной лентой. – Узнаешь? Это твои расписки.

Ля Крус бросил на бумаги один взгляд, увидел свою подпись и побледнел.

– Что вы хотите? – прохрипел он.

– Здесь твоих долгов на шестьдесят тысяч флоренов. Конечно, со временем ты бы мог их покрыть по очереди, постепенно, но одномоментно, все сразу – ты разорен, маркиз. Я тебя уничтожу, пущу по миру, отберу у тебя даже этот твой щегольской камзол. Если захочу, – грозил я, глядя маркизу в глаза.

Ля Крус попытался что-то сказать, но слова застряли у него во рту. Лицо уже не было бледным, налилось кровью. Маркиз оттягивал пальцем воротник камзола, задыхался.

– Перспектива ясна? – Ля Крус быстро кивнул. – А теперь сиди и думай, как ты можешь ее избежать. – Я хищно улыбнулся на прощание и вышел, оставив маркиза одного.

Завтра я буду знать всю интересующую меня информацию. Ля Крус был перепуган насмерть. Он решил, что я скупил все его долговые расписки. Еще чего! Я просто взял их в аренду у ростовщиков. И сразу бы вернул, как только маркиз стал бы мне бесполезен. Я знал, что он будет стараться изо всех сил, выслуживаться, спасая свою шкуру.

Разобравшись с маркизом, я успел поужинать в соседнем трактире. Вкушать пищу рядом с перетрусившим сплетником мне было противно. Время поджимало. На вечер у меня было еще одно дело.

Визит к герцогине де Таворе. Визит тайный и для нее совершенно неожиданный. Я решил сделать Марии сюрприз. Вот только знал, что он ей точно не понравится. Наши отношения затянулись, лучше для обоих было бы расстаться, но мне от герцогини требовалась одна услуга. И ей придется согласиться, независимо – хочет она того или нет.

Оставил карету и телохранителей за квартал от особняка герцогини. Дальше пошел пешком. Через ворота идти не хотелось, как и отводить глаза стражникам. Вспомнил молодость, быстро перелез через забор. Рассмеялся. Действительно, ситуация была нелепая: могущественный маг лезет через забор в дом любовницы, словно мальчишка. Спокойно прошел по аллеям парка к самому особняку. Зашел через черный ход для прислуги. Никто и не подумал меня остановить. Охранники привыкли к моим визитам. Дошел до личных покоев Марии. Постучался в маленькую неприметную дверцу в конце коридора – комнату ее личной служанки. Милая девушка всего за один золотой согласилась тайно провести меня к герцогине. Хитрая служанка ничем не рисковала: если меня засекут, объяснение простое – маг сам прошел, обернувшись невидимым.

Сквозь неплотно запертую дверь доносились два голоса. Женский и мужской. Я не стал позорить гордое имя волшебника подглядыванием сквозь замочную скважину. Благо стены в покоях де Таворы были тонкие. Заклинание «Ясного Ока» – и стены для меня больше не помеха.

– Мария, смилуйся! Перестань терзать мое израненное сердце! – воскликнул мужчина в черно-серебряном кафтане. Он стоял перед герцогиней, удобно устроившейся в резном кресле.

Сеньор Агриппа д'Обинье. Вот кого я не ожидал здесь увидеть, так это его. Но судьба часто преподносит нам и не такие сюрпризы.

– Агриппа, чего вы требуете от меня? – властно произнесла герцогиня, на шее у Марии я заметил цепочку с маленьким кулоном. В виде змейки. Так вот для какой дамы выбирал подарок д'Обинье-младший.

– Не требую. Прошу! Молю! Мне надоела секретность встреч, скрытность и таинственность. Почему я не могу открыто заявить о своих чувствах к тебе? – вопрошал Агриппа. В голосе его чувствовалась неподдельная боль. – Пощади мои чувства! Это самая жестокая пытка – видеть, как ты танцуешь с другими, кокетничаешь, флиртуешь. И в то же время самому изображать безразличие…

– Тебе мало моей любви, Агриппа? Ты думаешь только о своих чувствах, забывая о моих! – Герцогиня сменила тон, перешла на «ты». – Сколько слез я пролила, наблюдая со стороны твои глупые выходки. Я тебе больше не нужна? Ты ищешь повод порвать со мной? Скажи честно! – Мария в тот момент была сама невинность, оскорбленная добродетель, обманутая любовь.

Лучшая защита – нападение. Бедный д'Обинье, он сразу побледнел, сжался, принялся оправдываться.

– Нет, что ты, Мария! Я об этом даже и подумать не мог. Я люблю тебя, люблю всем сердцем. Смотри, я у твоих ног! – Он встал перед ней на колени. – Просто я мечтаю о том дне, когда смогу сказать это открыто, не таясь. Чтобы все знали о моей любви!

– Главное – что я об этом знаю, Агриппа. – Голос Марии смягчился, она провела пальцами по его лицу. Коснулась старого шрама от алькасарской сабли. – Думаешь, я просто так, по пустой прихоти настаиваю на том, чтобы мы встречались тайно? – ласково спросила она. – Нет, мой любимый. Все это ради тебя, я ограждаю нашу любовь от бесчисленных завистников и сплетников, что рады будут оклеветать наши чувства, донести твоей жене. Она устроит скандал. Поверь мне, пусть пока все остается как есть, так будет лучше, – мягко закончила герцогиня.

– Жена – к черту! Разведусь, откуплюсь от нее! – горячо ответил д'Обинье. – Прошу тебя, Мария, будь моей женой. Я чувствую, мы небом предназначены друг другу.

– Не спеши, Агриппа! – погрозила ему пальцем Мария. – Не строй воздушных замков: то, что я дарю тебе свою любовь, еще не значит, что я выйду за тебя замуж!

– Но почему?! – воскликнул Агриппа. – Почему? Ведь ты говоришь, что любишь меня! Что, что тебе нужно, Мария? Скажи, что мешает?!

– Не все так просто, мой граф, – улыбнулась герцогиня.

В тот момент я решил, что увидел достаточно. Смотреть дальше на унижения д'Обинье у меня не было ни малейшего желания. Храбрый воин, отличный полководец, он сейчас был похож на кусок теста. Лепи из него что хочешь. Куда делись его гордость и воля? До чего доводит любовь…

Я сотворил короткое заклинание. Дал понять Марии, что нахожусь в соседней комнате.

Надо отдать герцогине должное. Она даже не переменилась в лице. Лишь сказала графу: «Сейчас вернусь» – и вышла в соседнюю комнату. В ту, где сидел я, удобно развалившись на диване, закинув ногу на ногу.

– Гийом, он меня преследует! Угрожает, я никак не могу от него отделаться! Отказать не смею: Агриппа – страшный человек! Обещал убить и себя, и меня, если я его брошу! – раздался горячий шепот.

Если бы Мария была актрисой, то после ее выступлений овации не стихали бы в течение оры. Какой талант! За несколько мгновений герцогиня преобразилась. С д'Обинье говорила светская львица, предо мной же предстала несчастная, напуганная женщина, нуждающаяся в помощи и поддержке.

– Да, страшный, для врагов, – согласился я таким же тихим голосом. – Перед вами же он робок и трепетен. Я тоже вас, помнится, кое о чем предупреждал! – После моих слов Мария резко переменилась в лице, но не сдалась.

– Гийом, я все объясню! – Она еще пыталась сопротивляться.

– Не спорю, все объясните, – кивнул я. – Только сначала отправьте домой сеньора д'Обинье.

Герцогиня вышла из комнаты. Бедный Агриппа! Будет опять мучиться – чем вызвана такая резкая смена настроения его любимой? Уж не его ли здесь вина? Я был уверен, что сегодня спать он не будет, обвинит во всем себя, а не ее – Мария безупречна – и напьется с горя.

Мария графа проводила быстро. Не прошло и пол-оры, как она вновь предстала предо мной, уселась в соседнее кресло. На высокомерном гордом лице ни следа стыда или растерянности. Собранна, настроена на острый разговор. Мой взгляд невольно скользнул по ее роскошной фигуре, чуть задержался на глубоком декольте. Герцогиня не зря носила титул первой красавицы при дворе короля Хорхе.

– Вы что-то хотите мне сказать, Гийом?

– Я? Кажется, вы хотели все объяснить мне. Но неважно, отбросим эмоции. Вы мне изменяете, Мария, хотя однажды клялись в любви и верности – врали, конечно, но важен сам факт!

– В верности не клялась! – перебила Мария.

– Для меня любовь подразумевает верность. Но какая в нашем случае любовь? Между двумя банальными любовниками, – продолжил я, чуть улыбнувшись невольному каламбуру. – Мы оба пытались получить максимальную выгоду из нашего союза. Мне кажется, что я в этом преуспел чуть больше. – Герцогиня рассмеялась. – Но опять же, это неважно. Главное другое: вы нарушили свою клятву, я же свои обязательства – зачаровывать для вас амулеты и талисманы – выполнял.

– И что дальше? Вы подадите на меня в королевский суд? Иск мага Гийома к герцогине де Таворе? – ехидно улыбнулась Мария, поправив рукой сбившуюся прядь роскошных русых волос.

– Нет. У меня есть для вас одно предложение. Думаю, мы придем к компромиссу. Если же нет… – Я посмотрел герцогине в глаза. Она перестала улыбаться.

– Что за предложение? – Мария сразу перешла к делу.

– Вы знаете о конфликте между мной и Луисом де Кордовой.

– Из-за этой нарядной куклы Изабеллы? – усмехнулась Мария. Всех красивых женщин она сразу же записывала в соперницы и никогда не упускала возможности принизить хотя бы одну из них. – Конечно, знаю. С вашей стороны, Гийом, это не измена?

– Нет, ибо с Изабеллой я не спал, в отличие от вас и Агриппы. В этот список можно добавить барона Эрсилью и министра финансов. Это те, о ком я знаю. – Мария осеклась. – Продолжим. Луис раньше добивался вашего внимания. Даже написал сонет, который заканчивался словами:

– Вы прекрасно осведомлены, – сказала герцогиня. – Что дальше?

– От вас требуется добиться любви поэта. Заставьте его пасть к своим ногам. Вы это умеете. Сделайте так, чтобы все это увидели.

– И Изабелла поняла, что ее возлюбленный врал, когда говорил о неземной любви! – докончила Мария.

– Да, вы абсолютно правы. И общество успокоилось.

– Не получится, Гийом. Просите что-нибудь другое, – печально вздохнув, отказала герцогиня. – Рада бы вам помочь, но…

– Что «но»?

– Как я объясню свое поведение д'Обинье? Он поднимет скандал.

– А вы не хотите терять такого влиятельного и знатного любовника, – продолжил я. – Придумайте что-нибудь. У вас подобные вещи раньше прекрасно получались. Ведь вы красивы и хотели бы оставаться чарующей и желанной еще долгие и долгие годы. Выполните мою просьбу – продлю вам молодость, нет – старость придет очень быстро.

– Вы мне угрожаете и не оставляете выбора, – ответила после непродолжительного молчания Мария. – Я сделаю то, о чем вы просите.

– Прекрасно. – Я встал с дивана. – За окном уже ночь. Засиделся я у вас в гостях, Мария. Прощайте. Провожать не надо, выход найду сам.

Герцогиня ничего не ответила. Или нет, по-моему, все-таки прошептала мне в спину проклятие. Но я этого не испугался. Проклинать по-настоящему Мария не умела и вряд ли когда-нибудь бы научилась.

После нескольких напряженных, наполненных событиями дней судьба решила дать мне передышку. Целых три дня спокойно отдыхал и работал. Никто не вызывал на дуэль, не пытался ограбить. Никто не пытался копаться в душе и не вызывал мучительные воспоминания откровенными разговорами.

От ля Круса новостей не было, значит, Луис де Кордова ничего пока не планировал. Я каждый день бывал в гостях у семейства Клосто, играл в «Смерть Короля» с Мигелем. С Изабеллой почти не общался, она сухо отвечала на приветствия и тут же уходила, пользуясь любым поводом, стоило мне оказаться с ней рядом.

Старый граф в мой первый визит страшно разозлился, в ответ на грубое приветствие я поведал ему, что на моей родине свадебные обычаи в чем-то подобны алькасарским – за невесту дают выкуп. Назвал сумму. Граф послал меня ко всем чертям, но задумался. По лицу было видно. Триста тысяч флоренов наличными и драгоценными камнями. Все состояние графа, включая фамильные земли и замки, оценивалось в миллион золотых. Гордость боролась с алчностью.

Мигель подтрунивал над сестрой:

– Изабелла, как там ваш любимый де Кордова? Уже взят в мужья герцогиней де Таворой или наша «львица» его так, не дожидаясь свадьбы, живьем съела?

Изабелла от этих злых шуток едва не плакала. Весь двор, вся знать столицы только и говорили, что о новом увлечении знаменитой герцогини. Де Тавора обратила свой взор на поэта. Луис, еще полгода назад мечтавший об этом, пока сопротивлялся. Но силы были неравны: познания Марии в куртуазной науке намного превосходили опыт поэта. К тому же к услугам герцогини была целая армия – свита прихлебателей и сводников, распространявшая самые невероятные слухи и сплетни.

Репутации Изабеллы за эти считаные дни был нанесен тяжелый урон. Она сидела дома, не решаясь выйти в свет. Ее навещали подруги. И не только подруги.

Ежедневно она встречалась с Луисом. Я узнал об этих встречах случайно. Гуляя по знаменитому саду Клосто, почувствовал магию. Кто-то поставил заклинания-колокольчики, извещающие волшебника о том, что кто-то пересек огражденную черту. Гонсало страховал свидания любовников. Я не стал им мешать. Какая разница – встречается Изабелла с Луисом или нет? Выбор за нее уже сделан, перспектива одна.

Еще немного, рассуждал тогда я, и старый граф оценит все выгоды от родства и союза со мной. Изабелла лишится и этой поддержки. Остается еще принцесса, но она, как и остальные подруги Изабеллы, бессильна помочь ей. Главное – не забывать о Луисе, он может быть опасен. Но о нем позаботится Мария де Тавора. Привяжет к себе. Изабелла сама разочаруется в возлюбленном.

Сейчас думаю, как тяжело было в те дни и Луису, и Изабелле, и Бласу Феррейре. Ведь последний влюблен в Марию де Тавору, влюблен сильно и безнадежно, как и Гонсало в принцессу. Блас страдал. Луис, друг его, ни в чем не был виноват, но все же.

Это были трудные дни для всех них. Не говоря уже об Агриппе д'Обинье. Доблестный полководец, тайный любовник Марии, игрушка в ее руках, он мучился больше всех. Но молчал. Не знаю, что тогда ему сказала Мария, но скандала не случилось.

Хотя после всего, что произошло, лучше бы тогда разразился страшный скандал и Агриппа вызвал бы меня на дуэль. Было бы гораздо лучше… Отвлекся. Продолжаю.

ГЛАВА 4

Вечером третьего дня у меня были гости. Филипп д'Обинье и Гонсало собственной персоной. Филипп хотел выкупить у меня тот меч – лагроту, что я обещал ему продать, когда показывал дом. А Гонсало – не знаю, как он вообще согласился зайти ко мне в дом. Его ученичество у меня было закончено, общаться мы перестали, лишь вежливо здоровались, случайно встречаясь во дворце.

Это было легко предсказуемо. Гонсало и раньше не скрывал своей нелюбви ко мне. А став полноценным магом, возгордился еще больше, забыв, кто дал ему знания, научил пользоваться Силой. Но я привык к подобной неблагодарности.

– Добрый вечер, сеньоры, какими судьбами! – громко поприветствовал их я, спустившись к гостям на первый этаж.

Сеньоры ждали меня у маленького фонтана, расположенного в центре большой площадки перед лестницей. Молодые люди о чем-то тихо переговаривались, попутно осматривая обстановку. Льющаяся вода заглушала их слова.

Первый этаж моего дома был спланирован с учетом алькасарских мотивов. Высокий потолок, колонны, весь пол застелен коврами, пальмы в кадках, фонтан, много свободного места, полумрак и прохлада, низкие мягкие диваны.

– Здравствуйте, Гийом. Помните, вы обещали мне продать меч! – сразу перешел к делу Филипп. Юноша был сегодня бледен, заметно взволнован, в глазах пылал непонятный мне огонь.

– Что-то случилось, Филипп? – спросил я.

– Нет, ничего, все просто прекрасно, – быстро ответил д'Обинье.

– Вы сегодня какой-то странный, Гийом, обычно состояние окружающих вас нисколько не волнует, – тут же уколол меня Гонсало.

– Смотря что за люди меня окружают. – Мы поднимались по широкой лестнице на второй этаж. Коллекция оружия находилась в моих личных покоях.

– Да, вы любите играть словами, но вам давно нет веры! – Гонсало сегодня словно подменили. Раньше он себе ничего подобного не позволял.

– Гонсало, вы в чем-то меня обвиняете? Если да – то говорите прямо. Решим все споры на магической дуэли. Вы же теперь полноправный маг. Если нет – то я вас не понимаю. – Я резко развернулся и посмотрел ему в глаза.

Гонсало взгляда не отводил.

– Сеньоры, что с вами? Гонсало, успокойтесь! – Филипп едва не закричал на спутника. Я ждал.

– Извините, Гийом, – сказал наконец молодой волшебник. – Сегодня у нас был очень трудный день, – попытался оправдаться он.

Но заговоренный амулет-браслет на правом запястье покалывал мне руку, говоря, что Гонсало лжет. Раскаяния здесь и не чувствовалось.

– Забудем, – ответил я.

Поднялись на второй этаж. Филипп как-то странно осматривал покои, будто что-то здесь искал, жадно и внимательно.

– Вы что-то ищете? – поинтересовался я.

– Нет. Просто мне почему-то кажется, что оружейную мы уже прошли.

Д'Обинье обращался ко мне на «вы», хотя в прошлый визит сам предложил перейти на «ты». На указательном пальце его правой руки красовалось простенькое серебряное колечко.

– Вы забыли, Филипп, – на «вы» так на «вы», мысленно решил я, – оружие висит в моей гостиной на ковре.

Поведение Филиппа мне не понравилось. Подумал тогда: нужно будет поговорить с д'Обинье-младшим. Конечно, когда Гонсало рядом не будет. Хотя объяснение окажется, скорее всего, очень простым – очередная несчастная любовь. Х-ха. Эта осень богата на подобные сюрпризы.

Слуга отворил перед нами дверь в гостиную. Мой пес Родге, огромный волкодав, мирно дремавший на ковре, проснулся и зарычал на гостей.

– Спокойно, Родге, это свои, – сказал я.

– Свои… – повторил за мной Филипп и криво улыбнулся.

Волкодав перестал рычать, подошел ко мне. Я погладил его по здоровенной башке.

– Этот меч вам приглянулся, Филипп? – решил уточнить я.

– Да, он самый, – кивнул д'Обинье.

– Тысяча флоренов, – назвал я цену.

– Огромная цена, – вставил Гонсало.

– Да, но он, поверьте, того стоит. За что купил, за то и продаю. Без своей обычной надбавки. Клинок простой, не зачарованный, – улыбнулся я.

– Но он и без этого прекрасен. Стоит этого золота, – подтвердил Филипп, сделав мечом пару рубящих движений.

– Осторожней, не пораньте нас с Гонсало.

– Не бойтесь, вас с Гонсало я не пораню, – серьезно ответил мне Филипп, не заметив шутки.

Через некоторое время, уже прощаясь, Филипп спросил меня, указывая на невиданную диковину – парадные двери моего особняка были выполнены из стекла:

– Скажите, Гийом, это такая хитрость или вы настолько в себе уверены?

– Вы о чем, Филипп?

– Внешний забор, ограждающий сад, низкий настолько, что даже ребенок может перелезть. Стеклянные двери, большие окна на первом этаже. Вы никого не боитесь или, наоборот, это провокация, дом полон ловушек?

– Ах, Филипп, смерть может настигнуть нас в любой момент. Жить в крепости – увольте, надоело. Мой дом, я сам составлял проект. Какие опасности? В первый год моей службы на короля меня пытались убить восемь раз. Никто в этом, как видите, не преуспел. От мелких врагов меня защитят слуги и стража: двадцать алькасарцев – надежная преграда для убийц. – Я указал на стражников у дверей, в блестящих кольчугах и шелковых халатах. – Ну а если на меня разозлится король или гранды сговорятся, то от армии никакая крепость не спасет. Смерти я не боюсь, слишком часто умирал. Так зачем же портить жизнь, прячась от нее за заборами и дубовыми дверями? Я люблю свет. – Гонсало и Филипп слушали мою длинную речь не перебивая, я и не заметил, что увлекся.

– Простите нас, Гийом, но нам нужно идти, – прервал меня Филипп.

– Понимаю, бал у де Таворы? Гонсало, передайте от меня поздравления Луису, я завидую его успеху!

Гонсало скривился, но смолчал. Филипп поморщился.

– Прощайте, Гийом.

– Мой дом открыт для вас, Филипп. Заходите всегда, буду рад, – сказал я ему на прощание.

– Обязательно, – странным голосом ответил д'Обинье и криво улыбнулся, задумавшись о чем-то.

Проводив гостей, послал слугу за Сайланом. У меня для него был подарок. Я никогда не забываю тех, кто мне верно и преданно служит.

– Господин, вы хотели меня видеть? – В голосе алькасарца ни притворства, ни подобострастия. За это я его особо уважал.

– Да, Сайлан. Называй меня «Гийом», сколько раз можно тебе об этом напоминать?

– Хорошо, господин, – согласился алькасарец. – Тот волшебник, ваш бывший ученик, что сейчас приходил к вам, – не стоит ему больше здесь бывать. Он ваш враг, хотя сам этого еще не сознает. Это видно по глазам, – предупредил меня Сайлан.

– Знаю. Но открытый враг лучше лживого друга. А Гонсало не из тех, кто скрывает неприязнь, – ответил я.

– Все равно опасайтесь его. Тот, кто предал наставника, не заслуживает уважения. По нашим обычаям, таких хоронят в шкуре шакала, – горячо возразил алькасарец.

– Здесь другие обычаи. Гонсало мне ничем не обязан. Я обучал его по поручению короля, а не по своему или его желанию. Хватит об этом. У меня для тебя подарок. Взгляни.

Я подвел его к столу, где лежал длинный клинок, замотанный в шелк. Развернул ткань.

– Вечное Пламя! Для вас нет невозможного, господин Гийом! – воскликнул пораженный до глубины души алькасарец.

В руке он держал ятаган. Самое совершенное оружие – шедевр работы личных оружейников султана. Клинок с небольшим двойным изгибом, чуть меньше двух локтей длиной. Гарды нет. Ятаганом можно и рубить, и колоть, и резать. Ни одно другое оружие не способно совместить все эти три свойства. Причем рубящие удары наносятся верхней частью клинка, а режущие – нижней, вогнутой частью. Самые лучшие доспехи – ничто перед таким оружием. Ятаганы невероятно трудны в изготовлении, стоят баснословно дорого. Но я ничего не жалею для тех, кто мне верен.

Когда-то, до плена, Сайлан носил на поясе такой же клинок. Я вернул ему потерю.

– Рад, что тебе понравился мой подарок. Знаю, охота опробовать в деле. Можешь идти. Но через два часа жду тебя у себя в покоях. Сыграем в «Смерть Короля». На этот раз я тебя обыграю.

– В «Гибель Султана», – поправил меня алькасарец. – Презренные камоэнсцы украли у нас идею. Чуть изменили правила и переименовали. Но боюсь, господин, вы опять проиграете. Ибо не всем дано понять благородное искусство игры, – хитро улыбнулся Сайлан.

– Посмотрим! – смеясь, я погрозил ему кулаком. – Все, ступай с глаз моих!

В ту ночь я долго не мог уснуть. Словно бы предчувствовал что-то. Бессонница надоела – произнес заклятие, наводящее сон. На волшебника его собственные заклятия, конечно, действуют хуже, чем на окружающих, но я почти сразу же уснул. Нет, не в своей спальне, мне почему-то там спать не хотелось, а на мягком низком диване рядом со столиком для игры в «Гибель Султана». Эта ночь едва не стала последней в моей жизни. Находясь под действием магии, я слишком поздно почувствовал, как звонят «колокольчики» – заклинания, оповещающие о незваных гостях. Когда вскочил на ноги, нападавшие уже ворвались в двери особняка.

Вскочил и кинулся к лестнице, на ходу плетя защитные заклятия. Босой, в распахнутом шелковом халате, на груди на цепочке болтался амулет-сапфир.

На первом этаже уже шел бой. Два десятка убийц выбили стеклянные двери и ворвались внутрь. Я ударил огненным мячом, взрывом отбросило человек пять-шесть, остальные кинулись вверх по лестнице.

Ночью в доме дежурили восемь стражников, остальные спали в казарме, соединенной с домом крытым переходом. Но, судя по крикам, и там уже шел бой.

Четверо алькасарцев погибли у входа в тщетной попытке сдержать убийц. Уцелевшие телохранители защищали лестницу, не давая убийцам добраться до меня. Игра «Гибель Султана» началась.

Происходящее прекрасно освещалось. В моем доме по ночам в коридорах и на этажах зажигалось две сотни простых и магических ламп.

Убийцы в длинных кольчугах, в черных плащах без гербов, с мечами в руках лезли вверх по лестнице. Численный перевес на их стороне, еще чуть-чуть – сметут алькасарцев. В ближнем бою мне не устоять. Ударил шаровой молнией – голова здоровяка со шрамом во все лицо лопнула, как гнилая тыква. Одним меньше.

В этот самый момент почувствовал, что кто-то пытается меня околдовать. Заклятие Неподвижности. Внизу, у фонтана, человек в красном плаще – наверное, командир – нараспев читал заклятие по листку пергамента. Гонсало! – обожгла мозг страшная догадка. Только он мог продать им боевое заклинание.

Страшный порыв ветра швырнул командира, и он врезался в колонну. Но мои движения все же чуть замедлились. Боевые кличи. Рев десятка глоток: «Убивай!» Один из алькасарцев согнулся, получив пикой в живот, кольчуга не спасла.

Из моих ладоней в лица убийцам срывается кипящая смола. В глаза.

Нате! Получайте!

Дикий визг, на мгновение отступают. Но новые полезли вперед. С мечами и кинжалами. На лицах масок нет. Ублюдки. Они были уверены в себе, в своих силах, в том, что я умру.

Кровь тоже вода. Нужно только ее позвать. Лопались вены и артерии, кровь хлестала, забрызгивая светлые стены. Еще двое заметались в агонии, преграждая дорогу товарищам.

Все новые и новые убийцы врывались в дом. Сколько же их, думал я, кто вас послал?

– Господин! Бегите! – хрипит, исходя кровавой пеной, храбрый воин Качин. Извечный враг – камоэнсец полоснул его мечом от груди до живота.

В ответ я поджариваю его убийцу. Гийом никогда не бросает тех, кто ему верен. Лучше умереть, чем предать. В этом с алькасарцами я полностью согласен. На залитом кровью лице Качина страшная улыбка. Счастливая улыбка. Вечное Пламя видело его достойную смерть. Он попадет в рай. В Степь на небесах, туда, где всегда царит весна, трава зелена, скот тучен, девушки молоды и прекрасны, а благородные враги и преданные друзья каждый день сходятся в геройских схватках, чтобы наутро воскреснуть. Жизнь, достойная настоящего мужчины.

Особый, ни с чем не сравнимый свист. Стрелы. Убийцы учатся на ошибках. Арбалеты. Мой воздушный щит выдерживает одновременно три попадания, четвертая стрела ударяет в плечо. Шелковый халат прекрасно держит удары сабель, но от арбалетных болтов не спасает. Сжав зубы от боли, полосую воздушными когтями стрелков. Цепляю двоих, остальные успевают спрятаться.

На лестнице атаковали с новой силой. Отчаянно лезли вверх, скользя в крови, запинаясь об трупы товарищей. Моих последних защитников иссекли саблями, закололи мечами, изрубили топорами. Меня забрызгало кровью убиваемых алькасарцев. Отступил назад.

Молнией – ветвистой, ярко-голубой – в толпу «черных» убийц. Потом ветром. Сила урагана отшвыривает всех – и живых, и мертвых – вниз. У подножия лестницы уже вал мертвых тел в черных плащах.

Остался один. Бежать уже некуда. Отовсюду – сверху, снизу и сзади, со второго этажа, – кидаются убийцы. Огненный щит, воздушный щит, испытанные заклинания спасают ненадолго. Вот так и умирают боевые маги, допустив врага на расстояние удара мечом. Их слишком много, не успеваю убивать. Зажали в угол.

Шах.

Нет времени сплести мощное заклинание. Защитные щиты вспыхивают и гаснут. Один за другим, под градом ударов. Зацепили бок. Амулет затянул рану, но со вспоротым животом или отрубленной головой даже он не поможет. Везде злобные, налитые кровью лица убийц, в глазах их ненависть и азарт. Им кажется: еще немного – и все! Победа! Они правы. Но тот, кто только что лишился глаз, этого уже не увидит. Как и тот, кто хрипит под ногами товарищей, тщетно пытаясь зажать распоротое горло.

– Боитесь кошек, сеньоры?! – кричал я.

Тайфун, вокруг разрушение, внутри спокойное око – я. Порыв воздуха отшвырнул убийц в стороны. Кто-то уже не поднялся. Последний удар изо всех сил – обреченный удар. Выхода нет. Обидно умирать от рук неизвестных убийц в собственном доме. Мат.

– Кто вас послал? – кричу. Голова кружилась – вскользь зацепили саблей.

– Вспомни свои грехи, ублюдок! – Седой мужчина в дорогой броне, эфес меча украшен драгоценными камнями. Остальные расступились, освобождая ему место. Он хотел снести мне голову этим мечом. Не успел. Из лужи крови на полу взметнулась карминовая струя, что, словно копье, пронзила седого. Все. Я приготовился умереть. Но убийцам было уже не до меня.

– Зайдан Ассаке! Иль самия! – раздался отчаянный крик.

Сайлан. Мой визирь прорывался ко мне на помощь. Полуголый, весь в крови, он был страшен. Ятаган сверкал, снося головы, рубя кольчуги, отсекая руки, подрубая ноги. Сайлан был быстр, как молния, как порыв ветра. Я никогда не видел ничего подобного.

«Зайдан Ассаке» – последний бой по-алькасарски. Это не фигура речи. Боевой клич человека, уже считающего себя мертвым. «Иль самия» – воззвание обреченного к Вечному Пламени, просьба дать силы, чтобы достойно встретить смерть, забрав с собой как можно больше врагов.

Воспользовавшись смятением среди убийц, я ударил огненной плетью, освобождая проход на второй этаж. Сайлан был уже рядом со мной.

– Господин, бегите! – кричал он.

– За мной, Сайлан! – Я сделал шаг к проходу и замер.

Убийцы остановились. По лестнице, легко перепрыгивая через искалеченные тела, поднимался молодой воин. Хищно сверкал длинный узкий меч – лагрота, обагренный кровью, блестело на черной перчатке маленькое серебряное колечко.

Филипп д'Обинье. В глазах его – смерть. Моя смерть.

Сайлан ударил первым. Обманный выпад, провоцирующий противника открыться, шаг вперед и чуть вбок одновременно с новым ударом в лицо. Таков был излюбленный прием Сайлана. Я много раз видел, как алькасарец тренировался.

Филипп, один из лучших учеников Феррейры, не стал даже уклоняться. Не было нужды. На его пальце сверкал мой амулет. Д'Обинье был быстр и ловок, слишком быстр.

«Нравится? Бери. Оно твое, – вспомнил я свои слова. – Я зачаровывал его для воина. Такого сейчас вижу перед собой. Только долго не носи, за все нужно платить, через пару часов ты будешь падать с ног от усталости», – улыбаясь, сказал я тогда Филиппу.

Страшный удар – наискосок через грудь от плеча до живота – отшвырнул Сайлана к моим ногам.

– Господин, бегите! – прорычал он и медленно поднялся. Он не мог встать, рана смертельна, но поднялся, чтобы защитить меня.

Я подчинился. Ибо Сайлана спасти был не в силах. Мог только отомстить за него. Устремился по коридору на второй этаж.

Филипп легко увернулся от выпада Сайлана, рубанул алькасарца в висок, метнулся за мной в коридор и остановился. Не знал, где меня искать. Десятки дверей. Убийцы разделились: часть из них кинулась в ближайшие комнаты, другие вперед по коридору.

Я не дышал, застыв за шторой. Убийца в черном плаще откинул ее, обдал меня горячим дыханием и ушел. «Отвод глаз» – одно из первых заклинаний, что я выучил в юности. Помогало, когда приходилось уходить из трактира не расплатившись.

Боялся, как бы убийца не заметил кровь на полу, но в комнате было темно. Лампы во внутренних помещениях, в отличие от коридоров, ночью не зажигали.

Нападавшие меня упустили, и второго шанса я им не дал. Дождался, когда убийцы уйдут, выбежал из комнаты, назад по коридору на залитую кровью лестницу, вверх на третий этаж. Нет, не в лабораторию, там меня ждут, – в маленькую, незаметную каморку для прислуги. Ветхий рассохшийся сундучок хранил в себе такой же старый дорожный мешочек.

Два перстня с рубинами и два с сапфирами на левую руку, на правую – длинную, до локтя, перчатку, весьма мерзкую на вид, что неудивительно, ведь кожа для нее снята с вампира. Выпил, почти не морщась, бутылочку мерзкого отвара – пусть наутро я не смог встать на ноги, но тогда тело работало на пределе человеческих сил.

В коридоре трое. С криками бросились на меня, сапфир на перстне вспыхнул синим пламенем и исчез, оставляя после себя три ледяные статуи. Разбил замерзших убийц воздушной плетью.

Вниз по лестнице – еще двое. Перчатка источала зеленый свет. Если он попадает на кожу, та мгновенно лопается. Переступил через обезображенные тела, вместо лиц у них выжженные ямы. Зря не надели шлемы. Босые ступни скользили в крови. Порезался о брошенный меч. Захромал.

Крики привлекали все новых и новых убийц. Озлобленные, яростные лица, ненависть и страх в глазах. Махали мечами, пытались достать короткой алебардой. Орали боевые кличи.

– Бей, убивай! Камоэнс и Обинье! – разносилось по залам моего дома.

Все это слабо помогало. Им больно и страшно было подыхать, этим убийцам, они вопили от боли, когда воздушные когти вспарывали тела, визжали, как свиньи, горя в огне!

Я оправдал данное мне когда-то прозвище – смертью прошелся по комнатам, коридорам, залам. Бил ублюдков по отдельности. Пока оставшиеся не успели собраться вместе. На пороге своих личных покоев споткнулся о Родге. Волкодав грыз, кусал, драл непрошеных гостей, пока не пал замертво, изрубленный, исколотый. Забрав с собой одного из «черных». Почувствовал, что в спальне меня ждут.

Ядовитый дым, что выжигает глаза и легкие. Из комнаты выполз всего один обладатель черного плаща, хрипя, задыхаясь, раздирая руками грудь. Я не стал облегчать его мучения.

Родге, ты отмщен.

– Филипп! Филипп д'Обинье! Ублюдок! Предатель! Где ты, сукин сын! – вопил я во все горло.

В ответ тишина. Никто больше не пытается снести мне голову мечом. Догадался – они на первом этаже. Все завершится там, где и началось.

Медленно спустился до первого этажа. Внизу у фонтана – Филипп. Кинул в него огненным мячом. Невидимая сфера вокруг него вспыхнула на мгновение, поглотив пламя. Магическая защита. Серьезная. Гонсало очень постарался. Сделал бы подобную раньше, экзамен я зачел бы ему досрочно. Филипп засмеялся. Хрипло и зло. Взмахнул мечом, приглашая вниз. В засаду.

– Гийом, держитесь! – раздался крик. Из-за колонны у самого входа страшным по силе ударом выбросило арбалетчика. Он упал, щедро забрызгивая кровью мозаичный пол.

Блас Феррейра. В черно-желтом камзоле, с длинным мечом в руках.

– Гийом, я иду!

Навстречу ему сразу же бросились убийцы, прятавшиеся до того за колоннами и в проходах. Человек семь-восемь, столько же вместе с Филиппом устремилось ко мне. Отбросил их ударом ветра. Убил двоих молнией, снова отбросил тех, кто вновь кинулся вверх по лестнице.

Феррейра не зря звался лучшим мечом королевства.

Он вошел в ряды убийц как смерч, как ураган. Пронесся насквозь, оставляя за собой раненых и умирающих. Взлетал и падал его длинный меч, неуловимо быстрые взмахи клинка сливались в один. «Черные» один за другим вылетали из смертоносного круга. Разбрызгивая кровь по коврам и колоннам, опрокидывая кадки с пальмами. Зажимая руками страшные раны. Умирая.

– Гийом, еще чуть-чуть! – Феррейра расправился с преградившими ему путь убийцами и бросился на тех, кто пытался добраться до меня.

– Филипп, что вы здесь делаете?!

От неожиданности Феррейра чуть не пропустил удар другого убийцы. На Бласа напали по всем правилам. Тройкой. Били одновременно в бедро, грудь и голову. Феррейра отпрыгнул назад, ушел в сторону, за колонну, строй убийц разбился. Гвардеец воспользовался этим и молниеносно атаковал. Тройка эта быстро стала двойкой. Третий убийца вскоре агонизировал на полу, получив самым кончиком меча в горло.

Второго убил я. Хлопнул ладонью, как в том случае с медведем. Результат был такой же. Обезглавленное тело зашаталось и рухнуло на пол.

Д'Обинье остался один. Все его товарищи – раненые и мертвые – лежали на залитом кровью полу.

Филипп и Блас рубились среди груды мертвых тел. Почти четыре десятка убитых на первом этаже и лестнице. Кошмар и ужас. Не для этого был дом построен.

Учитель и ученик скользили по залитому кровью полу, словно в смертоносном танце, кружили в пируэтах, обмениваясь ударами. Молниями сверкали мечи, нельзя было уследить за бесчисленными выпадами, финтами и дексетерами, кватерами и синистрами из невозможных позиций. И прочими искусными фехтовальными приемами, названий которых я не знал.

Но понятно было лишь одно – Феррейра не мог одолеть Филиппа. Ученик превзошел учителя. Благодаря моему талисману. Простенькому серебряному кольцу на черной перчатке. Блас бил уже в полную силу, видя, что Филипп ему, по крайней мере, не уступает. Д'Обинье же, наоборот, щадил учителя. Пытался лишь легко ранить или обезоружить. Ему это удалось.

Меч вылетел из руки гвардейца, зазвенел, ударяясь о колонну. Феррейра тут же отскочил в сторону, подхватил клинок убитого им «черного».

– В сторону, Блас, ты мне не враг. Я не хочу тебя убивать! – Филипп остановил взмах меча.

– Убери меч, Филипп! Давай поговорим! – попытался убедить его Феррейра.

– В сторону, Блас! – Д'Обинье шел ко мне. Гвардеец преграждал ему дорогу, медленно пятясь назад.

– Что случилось?! – крикнул он.

– У него спроси! Ты защищаешь убийцу, Феррейра!

– Гийом?!

– Не знаю, о чем он. Еще вчера Филипп был в моем доме гостем!

– Ты угрожал убить Марию де Тавору, если она не будет выполнять твои приказы! Желаешь смерти Луису де Кордове! Замышляешь заговор против короля! – яростно выкрикивал Филипп, делая еще один шаг ко мне навстречу. В глазах его были ненависть и жажда убийства.

– Гийом?! – вновь воскликнул Феррейра, поворачиваясь ко мне, открывая Филиппу спину.

– Мария была моей любовницей, одновременно за моей спиной она крутила роман с Агриппой. Но марать о нее руки я и не собирался. Она же, видно, почему-то возжелала моей смерти.

– Ты заставлял ее завлечь Луиса! – продолжал обвинять меня д'Обинье.

– Попросил, это разные вещи! – Феррейра побледнел. – Я не желал ничьей смерти, иначе бы не плел интриги. Заговор против короля – ложь! Вы, Феррейра, это прекрасно знаете. Я никогда не отрублю руку, меня кормящую и опекающую, – отвечал я, стараясь говорить спокойно, но получалось плохо.

– Ты врешь, Гийом! Твои слова пропитаны ядом, протягиваешь руку, готовя смертельный удар! Блас, с дороги!

Филипп был в пятнадцати шагах от меня. Еще чуть-чуть – и будет поздно. Нужно было нанести упреждающий удар, но мешал Блас.

– Это ты ударил меня в спину, Филипп. Напал ночью во главе убийц, даже не попытавшись разобраться. Пришел убить купленным у меня же мечом, с помощью подаренного мной амулета. Зачем вчера вечером навещал? Разведать все до конца?! – яростно прокричал я, сделал глубокий вдох и закончил совсем другим голосом, стальным, лишенным каких-либо эмоций: – Ты умрешь.

Филипп вздрогнул, но не растерялся.

– Я снесу тебе голову, колдун!

– Гийом, я не дам вам убить Филиппа! Король во всем разберется! – Феррейра стоял на лестнице между нами.

– Я не убийца, Блас. Не привык резать спящих. Это будет дуэль, честная. Филипп, ты согласен? – спросил я.

Д'Обинье кивнул в ответ. И стал спускаться вниз.

Он думал, что победа у него в кармане. Заговорен Гонсало, неплохо защищен от боевых заклятий. Прежде чем я его успею сжечь, он, как и обещал, снесет мне голову. Плюс амулет, мой амулет. Он слишком быстр. Расправился с Сайланом, как с ребенком, обезоружил Феррейру. С пяти шагов…

– Так, меч уже обнажен. Добавляем еще один шаг. Филипп, не возражаешь? – Филипп не возражал. Он помнил, как с пяти шагов его меч замирал около моей шеи.

Феррейра с недоумением смотрел на нас. Встали в шести шагах друг напротив друга. Филипп в кольчуге, черном плаще и легком шлеме с красным плюмажем. Меч-лагрота в руках.

Я босой, хромой, в распахнутом алом шелковом халате. Обломанное древко арбалетного болта торчит из раненого плеча. Стянул перчатку из кожи вампира, снял перстни.

– Феррейра, считайте до трех. Ты готов, мой убийца?!

Вспомнил ту, недавнюю сцену.

– Так, не то, нет. Ага, вот то, что нужно, – я протянул Филиппу маленькое невзрачное серебряное колечко, совсем простое, без какого-либо узора. – Надень на палец.

Филипп удивленно посмотрел на меня, но повиновался.

– А теперь повторим тот же трюк, – предложил я.

Юноша отошел на пять шагов.

– Раз, два, три! – скомандовал я.

Теперь меч замер у моей шеи. А Филиппа чуть обожгло горячим воздухом, имитирующим огонь.

– Раз, два, три! – прокричал Феррейра.

Филипп прыгнул вперед, занося меч для удара. Его клинок замер в двух пальцах от моей шеи. Остановился, не в силах дотянуться до тонкой кожи, под которой скрывались такие важные и такие легкоранимые артерии и вены.

Клинок не мог дотянуться, ибо хозяин завис в воздухе, тщетно пытаясь освободиться.

Я вытянул вперед и вверх руки, держа Филиппа в воздушных тисках. Поднял повыше.

Ненависть, ярость, бессильная злоба в его глазах. Взгляд сверху вниз, он завис в двух метрах надо мной. Хорошо, что потолки были высокие.

– Сейчас ты умрешь, Филипп. – Я швырнул его в сторону, не дав бросить в меня меч.

Юношу приложило о каменную колонну, был слышен хруст костей. Упал, звякнуло железо кольчуги. Меч выпал из рук. Попытался подняться. Воздушные тиски, мои руки, схватили его вновь.

– Гийом, не надо. Хватит! – кричал, просил, требовал Феррейра.

Вновь поднял Филиппа в воздух, размахнулся, ударил о колонну.

– Оставьте его! – Меч Феррейра у моего горла. Учитель спасал ученика.

– Уберите меч, д'Обинье вы уже не поможете.

Филипп полулежал-полусидел у основания колонны. Шлем слетел, обнажив светлые русые волосы. Они были в крови, как и лицо. Изо рта текла темная карминовая струйка. Взгляд, прежде горящий ненавистью, погас. Он уже не был убийцей Сайлана, лучшим в мире воином, моим врагом. Лицо стало совсем детским, обиженным. Мальчишка. Семнадцать лет.

– Лучше бы я помог ему убить вас, – тихо с болью произнес Феррейра.

– Может быть… – согласился я.

«Теперь вам придется отходить на шесть шагов!» – пошутил тогда на прощание Филипп.

Я в тот раз обманул мальчишку. Мне хватало и трех.

Феррейра молчал, глядя на Филиппа и на побоище вокруг.

– Господин, – раздался сзади чей-то голос.

Оглянулся. Хасан. Повар сжимал в руках окровавленный топор. Рядом с ним еще один алькасарец – раненый, но с саблей в руках. Я и не надеялся, что кто-то уцелел.

– Есть еще живые?

– Нет, господин, – печально помотал головой Хасан.

– Добейте всех врагов, кто еще шевелится! – приказал я.

Хасан хищно оскалился и кивнул. Наклонился, пнул ногой лежащего рядом «черного». Тот застонал, топор обрушился раненому на голову.

– Отмените приказ! – потребовал Феррейра.

– Нет! – отказал ему я. – Все, кто посмел напасть на мой дом, умрут. К тому же вы прекрасно понимаете, Феррейра, – свидетелей оставлять нельзя. Это нужно замять, скрыть, утаить ради безопасности и спокойствия королевства.

– Скрыть не удастся, – возразил Блас.

– Скрыть – нет, изменить полностью – да. На меня напали. Филипп и его люди погибли, защищая меня.

– Все сорок человек?

– Часть останется убийцами, часть наденет светлые одежды. Кстати, как вы здесь оказались? – спросил я.

– Хотел с вами поговорить…

– О чем же?

– Теперь нам уже не о чем разговаривать, Гийом! Марию я вам никогда не прощу, – медленно ответил Феррейра. Глаза его горели.

– И не надо. Вы – во дворец, возьмите самых верных гвардейцев, оцепите дом. Все нужно сделать так, как я сказал, иначе скандал заденет и короля. Выносите трупы. Я – к Агриппе д'Обинье.

– Я не позволю вам его убить! – Рука Феррейры все еще сжимала рукоять меча.

– Убивать? Нет. Смертей хватит. Просто поговорить, – ответил я. – Весь мой дом – царство смерти. Убиты все мои слуги и воины – двадцать с лишним человек. Филипп разрубил Сайлана, моего визиря – человека, спасшего мне жизнь. Убийцы прикончили моего пса, зарубили даже кошек на кухне.

– Вы могли пощадить Филиппа!

– Для вас он просто ученик, милый юноша. Таким он был и для меня. Но никто, пришедший ко мне с мечом, не имеет права на жизнь. Я не хочу ссориться с вами, Блас.

– Вы с ним играли. Знали все заранее. Это хуже, чем убийство беззащитного. Вы со всеми играете – со мной, с Луисом и Изабеллой. С Марией де Таворой. С Гонсало. Нравится играть людьми?! Доигрались. Мне жаль, что я сегодня дрался на вашей стороне! Отныне вы мне враг, Гийом! Говорю открыто.

– Спасибо за откровенность. Вы мне больше ничем не обязаны, тот случай с медведем – на сегодняшнюю помощь. Только, пожалуйста, не бейте в спину. Не люблю.

Ударом ноги распахнул дверь. Вошел в личные апартаменты графа д'Обинье-старшего.

Агриппа вскочил на ноги, потянулся рукой за мечом, лежавшим на столе. Хлестнул его воздушной плетью по руке. Да, не ожидал лучший полководец Хорхе Третьего увидеть меня ночью в своих личных покоях. Я должен был лежать мертвый, обезглавленный для верности, на залитом кровью полу в горящем особняке, а не расхаживать по его дому.

Бойни не было – просто погрузил в сон или отвел глаза всем, кого встретил на пути.

На расстеленной кровати – Мария.

– Ужасной тебе ночи, Агриппа! Как ты себя чувствуешь?

– Где Филипп? – О брате вспомнил. Ясно, сам знаменитейший граф не мог участвовать в убийстве королевского мага. Положение не то, да и рисковать собой права не имеет. Филипп же с радостью согласился. Мститель и радетель за семейную честь и братское счастье.

– Все кости переломаны. Мертв. Как и все, кого ты послал.

– Убийца! – Агриппа бросился на меня, безоружный. Плеть отшвырнула его назад на кровать, оставив багровые полосы на мускулистом теле.

– Ты хотел меня убить, а не я тебя! Успокойся. Я пришел поговорить.

Агриппа молчал, тяжело дыша, выжидая миг для новой попытки.

– Твой брат, которого я был бы рад принять как друга, погиб, подняв на меня меч. Хочешь последовать за ним? – спросил я. – Взяв с собой Марию?

Агриппа вздрогнул.

– Если разговора не получится, мне придется вас убить. Я слышал нелепые обвинения. Это ложь. Я никого не хотел убивать. Марию использовал, да. Она приманила бы к себе Луиса и тут же отторгла. Вашей любви ничто не угрожало. Я не мщу неверным любовницам. Но тебя использовали, Агриппа. Твои чувства, твою любовь. Мария и ее покровители. Те, кому давно надоел пришлый маг. Герцог Гальба, например. Раз не получилось приручить, через ту же Марию, – убрать, убить. Руками графа д'Обинье, его людей, брата и моего ученика Гонсало, помешанного на чести.

– Ты лжешь! – воскликнул Агриппа.

– Спроси у нее сам. Видишь, Мария даже не пытается возражать. Знает, я умею чувствовать ложь. И наказывать за нее.

– Я люблю тебя, Агриппа! – закричала Мария.

– Тем хуже, – заметил я. Д'Обинье молчал. – Я пришел заключить с тобой мир. Откажусь от мести. Забуду все. Не трону Марию, хотя она достойна смерти. Ты же согласишься с моей версией случившегося. На мой дом напали. Филипп, бывший у меня в гостях, пал, защищая хозяина. Блас Феррейра был там под самый конец, подтвердит. Можешь поговорить с ним. Твой брат пал в честной схватке.

– Защищая… Ни за что!

– В противном случае в городе начнется гражданская война. Знать захочет моей смерти. А я не дам себя убить. У меня будет время до утра на подготовку. Кровь зальет улицы. Его Величество – ты о нем подумал? Как отразится все это на престиже королевской власти, которой ты служил всю жизнь? О себе и о Марии не забывай!

Агриппа долго молчал. Очень долго. Длинные свечи «на две оры» успели оплавиться больше чем на треть. Я его не торопил, спешить было некуда.

– Я согласен, Гийом. И будь ты проклят, убийца брата!

ГЛАВА 5

Два последующих дня я провел во дворце, в лечебном покое. Лейб-медик Строцци, приветливый старичок с окладистой бородой, пытался меня лечить по всем правилам медицинского искусства. Осмотрел багровые рубцы ран, затянутых с помощью амулета Жизни, многозначительно кивал, вздыхал, щипал бороду, в конце концов, прописал множество микстур, отваров для притираний, целебных настоев.

Я вежливо поблагодарил его, но от лечения отказался. Ибо знал: все, что мне нужно, это глубокий, крепкий, продолжительный сон. Лучшее средство для восстановления подорванных магическими стимуляторами сил.

В итоге я с небольшими перерывами спал двое суток. Меня никто не беспокоил, исключение – королевский визит к раненому. Феррейра уже успел рассказать ему, что видел, и познакомить с моей трактовкой событий. Она и стала официальной. Агриппа д'Обинье, стиснув зубы, согласился и теперь скорбел об убитом таинственными бандитами брате.

Хорхе, отослав врачей, высказал мне все, что он думает об ублюдочном интригане, вшивом маге, херовом ловеласе, грозящем Камоэнсу неисчислимыми неприятностями. Это был только краткий список предъявленных обвинений. Король держал речь, наверное, в течение полуоры, не меньше, да так, что стены дрожали.

Я терпеливо ждал, когда он выдохнется. Не протестовал и не защищался. Наконец Хорхе остановился, смочил горло вином со стола больного и признал, что я был прав, даже похвалил, что не дал себя убить и нашел выход, избавив его от необходимости спасать мою шкуру от разгневанных грандов. Особенно его заинтересовала новость, что Гонсало косвенно участвовал в нападении. Я пообещал ему поговорить с бывшим учеником. По душам, но без смертоубийства.

Весь город только и говорил, что о ночном нападении на особняк королевского мага. Поначалу строились самые странные, нелепые и противоречивые версии о том, кто напал и почему. Но вскоре общество приняло мою версию – покушались на несметные богатства, накопленные чародеем. Те, кто сначала относились к этому с усмешкой, поверили, услышав о том, что я официально попросил руки Изабеллы де Клосто, точнее – о выкупе за невесту, который был предложен графу, якобы согласно обычаям моей родины.

Триста тысяч флоренов. Призрак алчности завладел столицей. Кое-кто из грандов уже как бы и в шутку, но поговаривал, что за такие деньги он бы и сам выдал за мага дочь.

Брат Изабеллы был единственным человеком, за исключением Хорхе, Ангелы и, к моему удивлению, толстяка Лего, управляющего дворца, что пришел навестить меня в лечебный покой.

– Мигель, возьмите, – я протянул ему запечатанный свиток, украшенный золотой печатью с гербом, пожалованным мне королем. – Здесь я официально прошу у вашего отца руки Изабеллы.

– Давно пора! – обрадовался Мигель. – А то все тянете, так вскоре и глазом бы моргнуть не успели, а титул Изабеллы уже не «леди Клосто», а «виконтесса де Кордова», – рассмеялся он над собственной шуткой. Я скупо улыбнулся.

– Да, и еще: постарайтесь, чтобы об этом узнало как можно больше людей, – попросил я.

– Ваша просьба легко выполнима, Гийом. Я и так бы всех встречных дворян стал звать на свадьбу! Какую свадьбу мы закатим! – мечтательно сказал он. – Вся столица гулять будет. Лично напою своего начальника, министра иностранных дел Архенасолу, а то этот блюститель нравов мне уже надоел с нравоучениями на тему морального облика камоэнского дипломата и претензиями к моему стилю работы на официальных приемах!

– Спаивать до свинячьего визга второго секретаря тронтовского[5] посольства – дурной тон, – заметил я.

– Он сам на это пошел, насильно я ему вино в рот не заливал. К тому же столько интересного из слов несчастного пьяницы узнал, хотели даже в должности повысить, – возразил Мигель.

– Но не повысили, – прервал его я. – Мы отвлеклись. Вернемся к делу. Ваш отец уже не выступает против моей персоны?

– Нет, я сумел убедить его, что такие родственники нужны нашему семейству. Выздоравливайте, Гийом, я рад, что бандитам не удалось вас убить.

– Я тоже рад этому. Даже больше, чем вы.

– Гонсало, нам нужно поговорить, – голосом, не допускающим возражений, обратился я к своему бывшему ученику, найдя его во дворце.

Молодой волшебник не стал возражать. Для разговора я выбрал комнату в старой части дворца, редко посещаемой придворными. Риск встретить здесь кого-то, кроме слуг, был невелик, но мы одновременно поставили защитные барьеры от подслушивания.

Встали у окна, из которого открывался прекрасный вид на тенистые аллеи, ведущие к пруду с лебедями. Я посмотрел в глаза бывшему ученику.

– Что вы хотите мне сказать, Гийом? – Гонсало первый нарушил молчание, он хоть и держался уверенно, но почти сразу отвел глаза, не выдержал моего взгляда.

– Я хотел бы узнать, Гонсало, как ваши понятия о чести сочетаются с участием в покушении на мою жизнь. Скажите, каково это – помогать убийству человека, который сделал из вас мага? Научил управлять Силой, изменил всю вашу жизнь?

Гонсало де Агиляр молчал.

– Нет, ответьте, мне интересно. Хоть я и «человек без чести и совести», как вы меня часто называете, но такое даже мне не приходило в голову. К своему учителю я до сих пор питаю теплые чувства.

– Вы – зло, Гийом. Раньше я считал вас простым наемником, пусть и магом. Учиться у того, кого не уважаешь, трудно. Ведь человек – это не только какие-то особые возможности, деньги, власть, влияние. Это, прежде всего душа, речи, помыслы, поступки.

Ваша душа черна, Гийом, за последние десять дней я в этом убедился. При осаде мятежного замка вы устроили ужасную провокацию, обманом впутали в нее меня, уничтожили свидетелей! Изабелла – вы обманом взяли у графа слово и решили, что девушка – ваша собственность. Оскорбляли ее и Луиса, пользуясь своей безнаказанностью. Убийство на набережной – они просто шутили, но вам важен был повод! Вы плели интриги, шантажировали Марию де Тавору. Какой хитрый замысел, чтобы рассорить Луиса с Изабеллой и с Феррейрой! Вы прекрасно знали о чувствах Бласа. Бедный Филипп, он восхищался вами. Долго не мог поверить, услышав о вашем коварстве! Я случайно узнал об этом…

– И решили помочь доброму юноше Филиппу д'Обинье убить злого чародея? Вы даже не попытались разобраться! Гонсало, я уже был для вас символом зла. Думаю, герцог Гальба прочил вам мое место. Жажда власти! Вы мне завидуете. Да, и еще один благородный повод – спасти короля, а в особенности принцессу Ангелу, от моего дурного влияния. И не нужно рассказывать детские сказки о зле и добре! – зло усмехнулся я в ответ на его проникновенную речь.

– Нет, я не стремился на ваше место, Гийом. Ибо еще не готов. Вы важны для Камоэнса, но опасны для моих друзей. Я не знал, что мне делать. Вы мой учитель и одновременно враг. Я помог Филиппу, дал ему магическую защиту и пару боевых заклятий. Но сам вмешиваться не стал. Ибо не мог поднять на вас руку. Филипп погиб. Вы добили всех раненых. Значит, судьба решила, что сейчас зло – то есть вы – должно победить! А с судьбой спорить бесполезно. – Он остановился, ожидая от меня каких-то действий.

– Что замерли, Гонсало де Агиляр? Ждете, что я вызову вас на магическую дуэль, согласно правилам и канонам? Не дождетесь! Я слишком много сил на вас потратил, да и обещание королю надо держать. Забыть – не забуду, простить – не прощу. Но отбросьте ваши замашки, и мы поладим, – сказал я.

Это было совсем не то, что Гонсало ожидал услышать.

– Гийом, оставьте Изабеллу и Луиса в покое! – вымолвил он наконец.

– Не забывайтесь, Гонсало. Это к делу не относится, – перебил я его.

– Если вы не прекратите их преследовать, – повторил Гонсало, – я останусь вашим врагом. Поверьте, во второй раз я не буду держаться в стороне, – тихо закончил он.

– Верю. Поэтому говорю еще раз: не вмешивайтесь в мои дела, де Агиляр. Иначе я разозлюсь по-настоящему. И друзей тоже удержите. Ибо смерти начинаются, когда кто-то забывает об этом, – посоветовал я ему на прощание.

Похороны. Никогда не любил на них присутствовать. Особенно если хоронят тех, кого я сам отправил в мир иной. Но на кладбище идти пришлось.

С Филиппом пришла проститься вся Мендора. В глазах темнело от траурных нарядов. Лицемеры, большинство и не знало его.

Я был вынужден стоять рядом с Агриппой д'Обинье. Братом своего «спасителя». Агриппа скрипел зубами от раздиравшей его ненависти. Сжимал руки – так, что кожа белела. Но никто не связывал это со мной. Граф хоронил младшего брата.

Бесчисленные друзья, родственники, товарищи, просто знакомые говорили речь за речью, расписывая достоинства погибшего юноши: его благородство, доброту, отзывчивость, бесстрашие, честность, верность семье, короне и Камоэнсу.

Недалеко от Агриппы д'Обинье стояли три друга: де Кордова, де Агиляр, и Феррейра. Рядом с ними крутился и ля Крус. По глазам Луиса я понял, что он знает, как все было на самом деле.

– Гийом, выслушаете меня, это срочно. Очень срочно! – Взволнованный ля Крус догнал меня, уходящего с кладбища к своей карете, огляделся. – Я отлучился ненадолго. Луис, узнав о вашем сватовстве к Изабелле, не стал дожидаться ответа графа Клосто. Он хочет похитить Изабеллу из дома ее отца.

Хорошая идея, подумал я, тайное венчание – и я влюбленным уже не опасен.

– Тебе известно, когда планируется похищение?

– В ближайшие дни. Луис говорил, у них мало времени, надо спешить. Мне поручено договориться с настоятелем собора Святого Агносия. Он мой родственник.

Умно. Обряд, проведенный священником главного собора столицы, мне оспорить не удастся.

– Делай то, что тебе поручено. Если появится какая-то еще информация, немедленно сообщай, – ответил я маркизу. Его узкое лицо, похожее на крысиную морду, вызывало у меня отвращение. Предатель. Ненавижу предателей. Даже если они предают для меня.

– Вы передадите мне расписки? – заискивающе спросил ля Крус.

– Позже поговорим об этом, – отмахнулся я.

– Хорхе, у меня к тебе просьба. – Я застал короля в оружейной зале.

Хорхе Третий, до того как был коронован, слыл лучшим фехтовальщиком Камоэнса. Монарх в турнирах участвовать не может. Поначалу его это весьма огорчало, но потом государственные дела не оставили времени на любимую забаву. Король немного растолстел, потерял прежнюю гибкость и ловкость, но любви к оружию не утратил. В этом мы были схожи.

– Говори, может быть, и выполню. Ты редко обращаешься ко мне с подобными словами, – милостиво разрешил король.

– Отправь меня с официальным поручением из столицы. Так, чтобы это стало известно всем, – попросил я.

– Зачем? – как бы между делом, осматривая очередной меч, поинтересовался король.

Я не стал юлить, рассказал ему все, что услышал от ля Круса.

– И что дальше? – спросил Хорхе.

– Если это нельзя предотвратить, нужно, чтобы похищение случилось, когда мне это будет удобно. Мой мнимый отъезд – прекрасная провокация. Я буду ждать друзей в доме Изабеллы, – объяснил я свой план.

– Постарайся без крови, – пожелал король.

– Хорхе… – с укоризной ответил я, – их будет минимум трое. Луис де Кордова, Блас Феррейра, Гонсало де Агиляр. Без крови не получится.

– Гонсало останется в живых! – поставил условие король. – Бласа жалко, постарайся не убивать его. Луис – делай с ним, что хочешь.

– Хорошо, – кивнул я.

– Приказ подпишу через ору. Болтливый герольд будет искать тебя по всему дворцу, чтобы вручить официальный приказ.

– У тебя есть болтливые герольды? – улыбнулся я.

– У меня есть все, – серьезно ответил Хорхе. – Взгляни.

Он взял со стола и передал мне меч в ножнах. Я наполовину вынул клинок из ножен. Лишь наполовину – искушать алых стражей[6], личную охрану Хорхе, мне не хотелось. Волнистый узор на лезвии – признак хорошей стали, металл раз за разом перековывали, добиваясь нужного качества.

– Обычный эсток – меч-шпага, – начал я, – вот только сталь почему-то слишком светлая, почти белая. Впервые вижу такое. Не знаю, из-за чего это. Может, особый сорт железа, может, что-то еще – в металлургии я разбираюсь слабо.

– Это зачарованный меч, – спокойно объяснил Хорхе. – Подарок из Далмации. Ему не одна сотня лет. Единичный экземпляр. Секрет создания такого оружия давно утерян.

– И на что же он зачарован? Рубит сталь, как тряпку, делает владельца неуязвимым – все это байки! В деле хоть проверял? – презрительно спросил я.

– Нет, этот меч спасает владельца от колдовства, направленного против воли и разума. Того, у кого он в руках, по легенде, волшебник не может себе подчинить, обмануть, отвести ему глаза, лишить воли.

– Весьма интересно, – прокомментировал я. – Это все?

– Нет, еще это оружие – меч Веры, способно ослаблять заклятия. Даже самые мощные и надежные. Все зависит от силы воли владельца и его веры в свою правоту.

– На деле его хоть однажды проверяли?

– Нет, мне тоже интересно, правдива ли легенда. Это оружие две сотни лет пролежало в далмацийской сокровищнице без дела. Магия могла и развеяться, – ответил Хорхе.

– Да, если и была, то давно выветрилась, – безапелляционно заявил я. – Даже намека на нее не чувствую.

В ответ Хорхе лишь махнул рукой, решив, что ничего больше от меня не добьется. Аудиенция была закончена.

В этот раз принцесса не стала просить дядю отослать мага к ней для разговора. Сама встретила меня, выходящего из королевской оружейной.

– Здравствуйте, Ангела. – Склонил голову в поклоне.

– Добрый вечер, Гийом. – Принцесса была серьезна и неулыбчива.

– Что вас расстроило, принцесса? Могу я чем-нибудь облегчить ваши страдания? Гонсало? Хотите, надеру ему уши? – попытался я рассмешить ее, но Ангела даже не улыбнулась.

– Нет, Гонсало здесь ни при чем, хоть я и беседовала с ним сегодня.

– Он расписывал меня как самого страшного в мире злодея? – спросил я.

– И это тоже. Я пыталась вас защищать, но неудачно, – ответила она. – Он мне все рассказал. И про Агриппу с Марией, и правду о Филиппе. О вашем сватовстве я и так знала.

– Правд всегда бывает как минимум две. Спасибо за то, что пытались меня защищать. Хоть и неудачно. – Я вновь поклонился.

– Не паясничайте. – Девушка нервничала. – Я осторожно отнеслась к его словам. Спросила у дяди, как это было на самом деле. Сравнила обе версии.

– Я не буду вам рассказывать свою. Незачем. Политика, смешанная с любовью, – видите, до чего она доводит? Грязные интриги и наивные убийцы. Ужасная в итоге получилась смесь. Вы опять хотите просить меня за Изабеллу и Луиса? Не надо. Не стоит, – попросил ее я. – Ответы вы знаете, будет только хуже. Для всех.

Ангела долго не отвечала. Наконец тихо сказала:

– А знаете, я все-таки верю в вас, Гийом. В то, что вы не такой, каким кажетесь. Способны любить и творить добро.

– Спасибо за веру. Не хочу вас расстраивать, Ангела. Давайте сменим тему. Хотите, расскажу какую-нибудь смешную историю? Вижу, не хотите. Тогда, может быть, не смешную, а интересную? Я много повидал и рассказал вашему дяде едва ли половину. Задавайте вопросы, – предложил я.

Мы гуляли по пустынным в этот час коридорам королевской части дворца, закрытой для посторонних. Лишь алые гвардейцы, замершие на постах словно статуи, провожали нас взглядами.

– Хорошо, – грустно улыбнулась принцесса. – Сменим тему. Я опять буду мучить вас неприятными вопросами. Вы сами разрешили. Не верю, что можно разучиться любить и ненавидеть. Готовы? Гийом, испытывали ли вы когда-нибудь зависть к чужим чувствам?

– Да, однажды видел такую сильную любовь, что даже завидовал. Ибо была весна, а я был молод и не имел возлюбленной, – отвечал я.

– Неужели? – удивилась Ангела. – А вы же утверждали, что не завидуете любви? И что же это был за союз двух любящих сердец, что даже сейчас вы помните о нем?

– Сейчас не завидую. А тогда был молод и глуп. Очень красивая была пара. О ней стоит помнить. Молодой маг и прекрасная принцесса…

– Гийом, это нечестно! – воскликнула принцесса и обиженно отвернулась. Гвардейцы напряглись.

– Не хотел вас обидеть. Я даже и не думал намекать на вас и Гонсало. Ваша любовь, к горести Гонсало, не взаимна. А та была взаимной. Чуть ошибся: не принцессой была та девушка, а дочь герцога. Но герцог тот был могущественнее многих королей.

– И чем все закончилось? Счастливой свадьбой?

– Нет. Они встречались тайно. Когда их любовь раскрылась, мага схватили, пытали, обвиняя в «оскорблении чести герцога». Мы, то есть другие волшебники на службе у герцога, сумели спасти парню жизнь. Но колдовать он уже не мог – отрубили кисти рук. Как и читать любимой стихи – язык отрезали. Страшная участь. Я бы предпочел ей смерть.

– Вы остались на службе у герцога? – Принцесса остановилась.

– До тех пор, пока не окончился срок заключенного ранее договора. Я никогда не нарушаю данную клятву. Когда срок вышел, ушел на службу к его врагам. Грустная история, – закончил я.

– Да, вы правы, очень грустная, – согласилась принцесса.

Мы некоторое время шли молча. Потом она вновь заговорила:

– Гийом, на этот вопрос можете не отвечать. Он личный.

– Задавайте. Что-то скрывать от вас бессмысленно, вы и так слишком много обо мне знаете, – улыбнулся я.

– Я долго размышляла над вашими рассказами. Если они правдивы…

– То есть если я не врал? Правильно, до конца верить нельзя никому, – продолжил я.

– И это тоже. Но я о другом. Возможно, вы говорите неправду не специально, сами не отдавая себе отчета, стараясь избежать неприятных моментов… если это все правда, то…

– То?.. – спросил я.

– То напрашивается интересный вывод. Вы много говорили о своих прежних сильных чувствах – а вас кто-нибудь любил?

– Мама, – попытался отшутиться я, не получилось. – Лаура – нет, она лишь притворялась, хоть и очень умело. Была одна девушка… ее звали Кора. Она… она была куртизанкой. Лучшей куртизанкой, самой дорогой в том огромном портовом городе, где я жил до свадьбы с Лаурой. Дворянка из обедневшей семьи… Я почти год прожил в ее небольшом уютном особнячке с маленьким садом и фонтаном в гостиной. Мы были красивой парой. Она давала мне иллюзию настоящего дома, тепла и покоя. Даже нет, не иллюзию. Ведь Кора любила меня.

– А вы? – тихо спросила Ангела.

– Я? Нет. Просто привязанность, не больше. Потом встретил Лауру, влюбился. Решил расстаться с Корой, подарил ей целое состояние, чтобы до конца своих дней она ни в чем не нуждалась. Мне было с ней хорошо. Кора же от всего отказывалась, просила лишь об одном – чтобы я ее не бросал. В день моей свадьбы она вскрыла себе вены.

– Бедная девушка, но не стоит себя винить в ее гибели, Гийом. Прошлое не вернуть. Она сама приняла это решение. Вы не могли ей помешать…

– Я и не виню, уже давно не виню. Прошлое не вернуть, даже самым сильным магам это не под силу. Но если бы это было возможно, я бы ей помешал. Самым простым образом – взял бы ее в жены, – печально ответил я.

– Взяли бы в жены? – переспросила Ангела. Кажется, я ее шокировал.

– Да.

– Куртизанку?!

– И что? Многие светские дамы при дворе вашего дяди – по сути профессиональные содержанки. И никто их не осуждает, наоборот. Главное, она меня любила. Кто знает, каким бы я был, если бы остался тогда с ней, – сказал я и надолго замолчал.

Принцесса пыталась задавать какие-то уточняющие вопросы, но я отвечал на них невпопад. Через некоторое время мы поняли, что пора расходиться.

– Гийом, – сказала она на прощание. – Прошу. Будьте милосердны. Хотя бы в память о той же Коре.

– Простите, Ангела, но я давно забыл, что это значит. Память о Коре здесь не поможет.

На следующий день я с помпой выехал из столицы в числе посольства в Далмацию. Официально Хорхе поручил мне вручить монарху Далмации ответные дары от короля Камоэнса. Длинная вереница карет, конные гвардейцы охраны и я на великолепном алькасарском жеребце светло-серой масти, беседующий с командиром гвардейцев, – весь город видел мой отъезд.

Не люблю лошадей, как и они меня, но пришлось терпеть эту пытку – верховую езду.

Вместе со свитой я пробыл недолго. Через пять или шесть ор вернулся в город. Тайно, под видом купца, наложив на себя соответствующее заклинание-иллюзию. Ближе к вечеру прибыл в особняк Клосто.

Последние два дня перед отъездом я жил там: и для того, чтобы не дать Луису похитить мою невесту – старый граф, скрипя зубами, дал согласие на брак, – и потому, что не хотелось возвращаться в свой особняк, пропитанный смертью.

В доме Клосто жизнь шла своим чередом. Старый граф ни о чем не догадывался, Изабелла даже не знала о моем возвращении – я ждал ночи в комнате Мигеля. Тот меня всецело поддерживал. Хотел даже вместе со мной встретить ночных гостей.

– Какие-то нахалы решили, что могут легко выкрасть мою сестру из дому. У меня найдется для них весьма острый контраргумент.

– Нет, Мигель. Вы все испортите. Пожалуйста, проведите эту ночь вне дома, – попросил-приказал я.

– Хорошо, как скажете. Сегодня отец приглашен в гости старым другом – бароном Таго, визит растянется на пару дней, я поеду с ним, – согласился Мигель.

Ночь была необычайно красивая. Редкая ночь. Ни одной тучи на небе. Видно все звезды. Стой и любуйся, вдыхай ночной воздух, свежесть которого чуть кружит голову, словно бокал хорошего вина. Но отдохнуть не удалось. Ожидание выматывает еще сильнее, чем действие.

Время шло. Уже глубокой ночью сторожевые заклинания сообщили мне о гостях, перелезших через высокую ограду.

Я пошел к Изабелле. Она вечером случайно зашла к Мигелю и увидела там меня. Догадалась обо всем. Убежала, заперлась в своей комнате и плакала все это время от горя, крушения надежд, обиды.

– Изабелла! – громко позвал я ее через дверь. – Вы меня слышите, я знаю. Луис пришел за вами. Я не хочу крови. Выйдите и скажите ему, что остаетесь со мной. Тогда виконт не пострадает.

Ответа не было. Я вздохнул и спустился вниз.

Их было трое: Луис, Гонсало и Блас. Они поняли, что я здесь, – Гонсало почувствовал сторожевые заклинания. Друзья ждали на площадке перед центральным входом, освещаемой добрым десятком фонарей.

Меня опять пришли убивать. На этот раз открыто.

Обидно. Почему делать добро так опасно? Безмолвный вопрос ночному небу. Ответа нет. Луис – влечение к Изабелле затмило ему голову. Гонсало – этот явно метит на мое место, хотя себя, наверное, оправдывает другими, возвышенными причинами. Блас – прямой как меч, честный враг. Открыто заявил об этом. Он не простил мне ни ту троицу на набережной, ни Филиппа, ни Марию де Тавору. Куклы, мнящие себя самостоятельными и не знающие о своей настоящей природе. А кукловод сейчас в безопасности. Герцог Гальба сейчас сидит и пьет ночной кофе, ожидая известий. Я могу убить этих трех, но он останется безнаказанным, почти. Я связан королем, он не позволит причинить вред дяде. Можно пожаловаться Хорхе, но не буду – это признак слабости.

Трое ночных гостей молча стояли, отбрасывая длинные тени. Одетые как на парад, одно слово – аристократы, привыкли жить и умирать красиво. Лица суровые решительные, в глазах…

Так, чуть-чуть магии – и в темноте я стал видеть лучше кошки. В глазах троицы легко читалась готовность убивать и умирать.

Неужели они на что-то надеются?

– Приветствую вас, сеньоры. Эта сцена словно взята из сказки. Герои спасают красавицу от мерзкого колдуна. Слишком банально – вам так не кажется? – громко поинтересовался я.

В ответ тишина. Они ждали, не говоря ни слова в ответ, пока я закончу, не нападали. Излишняя вежливость – недостаток благородного воспитания. Пришел убивать – убивай.

Гонсало. Мой бывший ученик увешан амулетами, собран и сосредоточен.

«В магическом поединке побеждает не грубая сила, а умение. Чаще проигрывает атаковавший первым» – прописные истины, этому я учил Гонсало. Но сегодня честного поединка не будет. Пора преподать ему еще один урок – чем теория отличается от практики, а заносчивый новичок от настоящего боевого мага.

Заклятие Пут – одно из простейших. Гонсало отбил бы его без труда, но я вложил в заклятие огромную силу. Мой ученик был к этому явно не готов. Это как если бы мы собрались фехтовать на рапирах, а я в нарушение правил метнул в него кузнечный молот.

Руки Гонсало взметнулись, творя защитные пассы, и застыли в движении. На лице чудная смесь злости, недоумения и обиды. Не человек, а статуя искусной работы.

Я слишком увлекся, наводя напоследок иллюзию цепей, чтобы унизить еще больше его гордость. Ведь Гонсало продолжал все видеть и чувствовать. Я отвлекся и не заметил, как Феррейра вытащил из-за плаща взведенный арбалет. Гвардеец запомнил, как сумели меня ранить люди д'Обинье. Арбалет маленький, длиной в локоть, – но и этого хватило.

Короткий болт ударил меня в грудь, граненый наконечник пробил правое легкое. Я зашатался и упал. Наконечник был отравлен. Яд сразу же попал в кровь.

Амулет-сапфир на груди, под рубашкой, вспыхнул ослепительно-синим пламенем, борясь с ядом и страшной раной. Хорхе, стоявшего на краю жизни и смерти, такой же амулет спас. Но за обеденным столом короля не пытались добить убийцы с мечами.

Луис бросился к застывшему Гонсало. Феррейра осторожно подошел ко мне. В руке меч, одно движение – и я умру. Безголовый чародей не опасен.

Блас, любитель стрельбы из арбалета, приставил меч к моему горлу, осторожно заглянул в глаза мертвого, как ему казалось, чародея. Что он хотел там увидеть, в моих глазах? В глазах того, кто однажды спас ему жизнь, чтобы пасть от руки спасенного.

Но я был жив. Когда наши глаза встретились, я передал ему свою боль, многократно усилив ее. Иллюзия оказалась действенной. Феррейра даже не дернулся, что было бы для меня фатально, у него не было сил. Адская боль сковала все тело. Через мгновение он просто упал без сознания.

Я уже поднимался, амулет на груди бешено пульсировал, давая силы, когда Луис обернулся взглянуть на поверженного мага. Увидев, что враг жив, а Феррейра без движения лежит на земле, он кинулся на меня.

В руке поэт держал длинный узкий меч. Вроде бы обычный эсток, но лезвие излучало белый свет. Так, значит, вот что имел в виду Хорхе, говоря, что хочет проверить волшебный меч.

Что ж, давай проверим, подумал я. На пальце у Луиса сверкнуло знакомое серебряное колечко. Агриппа снял его с пальца брата и вручил мстителю.

Вокруг моей левой руки вспыхнул прозрачный щит Силы – надежная защита. Я хорошо подготовился, не пренебрег разнообразными амулетами. Воздушная полусфера держит залп сотни лучников, что ей один меч! Феррейра застал меня врасплох, но такое удается лишь однажды. Виконт был мне неопасен.

Удар. Руку обожгло. Не может быть! Меч действительно зачарованный – хоть и не смог пробить, но все же ослабил защиту воздушного щита.

По локтю словно бы полоснули тупым ржавым ножом. Новый удар – новая рана. Воздушный вихрь отшвырнул Луиса вниз по ступенькам. Но он поднялся и, не чувствуя боли, вновь бросился на меня.

Рана в груди слишком тяжела. Я ослаб. Сил хватало только на простейшие заклятия. Раз за разом я отбивал атаки виконта. Левая рука стала одной большой раной: иссечена, изрезана, как старая кухонная доска.

«Поцелуй пламени». «Бич ветра». «Колючая роза». «Боль». Я не хотел убивать Луиса. Но на его месте любой бы уже сдался, отступил. Лицо обгорело, все тело изрезано, кожа лопается, адская боль выворачивает суставы. Но он вновь и вновь атаковал меня. Бросался вперед, чтобы пасть, скатиться вниз по ступеням и снова подняться.

Что движет им? Ведь нет надежды, я не отступлю.

– Остановись, безумец! – кричал я, но бесполезно. Какое бессмысленное, глупое упорство. Глупое, но вызывающее уважение.

Виконт опять атаковал меня, шатаясь, с трудом держа меч в руках. Я вдруг посмотрел ему прямо в глаза. Посмотрел – и увидел там себя. Себя двадцать лет назад. Такого же глупого мальчишку, из последних сил, на злобе, гордости и отчаянии кидавшегося на врага. Я ведь тоже тогда бился за свою любовь…

– Черт! – закусываю губу от боли, отвлекся, задумался.

И вот результат. Виконт, шатаясь, все же сумел подняться вверх по ступенькам, падая, резанул меня по ноге. Неглубоко, но все же ранил.

Прочь эмоции! Взмахом руки откинул Луиса к подножию лестницы.

Мне не хотелось убивать этого наглого поэта. Он сумел вызвать у меня уважение. Даже сострадание.

– Хватит, глупец, брось меч, успокойся, незачем губить себя! – втолковывал ему я, но все напрасно.

Луис сжимал меч Веры окровавленными ладонями. Его нельзя было зачаровать, подчинить себе, лишить воли. А убивать не хотелось.

Я четко осознал в тот момент, что, если он умрет, Изабелла умрет тоже, покончит с собой. Без него нет ее. А с ним… с ним я ничего поделать не мог. Только убить. Но это не выход.

Неприятные, запрятанные в самые потаенные углы памяти, вызывающие боль воспоминания в тот момент вновь резко напомнили о себе. Была уже в моей жизни похожая ситуация. Когда убийство – единственное решение, но убивать не хочешь, не можешь. Но понимаешь, что должен. Обязан, ради себя, своей гордости, чувства собственного достоинства. Гийом, Играющий со Смертью, не может оставить безнаказанными вызовы и оскорбления.

Горящий камин слабо освещает большую комнату. Тени играют на стенах. Тягостное молчание. Уже заранее знаешь все вопросы и ответы.

Кисть руки согнута на манер кошачьей лапы, пальцы-когти скребут по воздуху. Один взмах – и на белых простынях появятся густые темные карминовые пятна.

Молчат. И я молчу. Так не может долго продолжаться. Пальцы-когти нервно скребут по воздуху.

Вы предали меня, обманули! Два самых близких мне человека! Что мне делать! Как быть! Я шел за вами, словно гончая собака по кровавому следу. За кровью, вашей кровью! Вашими жизнями! Жизнями тех, кто сломал мою жизнь, мое счастье, мою веру в этот мир!

Пальцы-когти нервно скребут по воздуху. Но я не могу взмахнуть рукой, что-то мешает сделать это простое и легкое движение…

Весна. Листья уже распустились, по аллеям разносится радостное пение птиц. Солнце медленно закатывается за горизонт. Красота. Рай. И мы в этом раю. Я и Лаура.

Она в моих объятиях. Я чувствую ее тепло, ее дыхание. Разрываюсь от счастья, оттого что она рядом.

– Лаура, я тебя люблю!

– Я тоже тебя люблю, Гийом. Обещай, что всегда будешь рядом.

– Обещаю!

– Гийом, ты слышишь меня Гийом! – кричит Готье, творя пассы над моими ранами. – Держись старина, не умирай! Не смей даже думать об этом! Живи, скотина неблагодарная! Живи!

Я лишь улыбаюсь обескровленными губами. Ибо знаю, что разрублен мечом от груди до живота. При таких ранах самый лучший врачеватель бессилен. Даже если этот врачеватель – маг.

– Живи, Гийом! Живи!

Хрипло дышит Готье. Лаура замерла, судорожно сжав руками ни в чем не повинное одеяло.

Я пришел их убить. Покарать предателей. Отомстить за себя, свои оскорбленные чувства. Отплатить сторицей за боль. Не могу. Знаю, что потом себе этого никогда не прощу. Нельзя.

А как же боль, что они тебе причинили?! – кричит раненая гордость.

Женщина, которую любил. Друг, спасший жизнь. Когтями по бледным лицам? Нет. Мне больно, тяжко, но ведь будет только хуже…

Иногда лучше уйти… Не прощаясь… Ничего не говоря… Тихо прикрыть дверь… Уйти в ночь…

Луис де Кордова медленно поднимался на ноги. Сначала с трудом вставал на колени, потом пытался встать, опираясь на меч. Падал, стонал от боли, но снова поднимался. Я ждал, когда он начнет очередное восхождение по ступенькам навстречу безжалостной смерти. В виде огня, молнии, хлесткой воздушной плети.

Я смотрел в его полуослепшие от ожогов глаза, видел в них обреченную решимость, злость, ненависть и любовь, любовь к Изабелле. Даже перед лицом смерти он думал о ней. Я ощутил невольную зависть. Ему есть о ком думать, умирая…

Интересно, подумал я, кто из нас больший глупец? Я, решивший построить счастье на ненависти, или он, умирающий за любовь?

Погас щит Силы, повисла плетью израненная рука. Я больше не стоял на пути у виконта.

– Ступайте, Луис. – Я сплюнул кровь, идущую горлом. – Она… она вас ждет.

Одна рациональная мысль вдруг прояснила мое сознание. Или они меня, или я их, скандал, шум на всю столицу – в любом случае я проиграю. Герцог все точно рассчитал, но я спутал его планы.

Бросил прощальный взгляд на Луиса. Лицо его было изуродовано до неузнаваемости. Я тут же подумал, что эту пару – Изабеллу и Луиса – при дворе жестокие сплетники обязательно прозовут «Красавицей и Чудовищем».

Я медленно спускался по ступеням. Голова кружилась, пробитое легкое – это не шутка, силы были на исходе. Виконт стоял с открытым ртом, забыв про боль, смотрел мне вслед. Щелчок пальцами – Гонсало свободен. Иногда лучше просто уйти… Уйти в ночь… Особенно если вдруг остро осознал свою неправоту, свою силу и в то же время бессилие. И, не способный помочь себе, ты пытаешься хотя бы не навредить другим…

Я будто бы увидел, как в доме Изабелла, услышав голос Луиса, убирала от груди длинный стилет, она не хотела быть моей.

Я медленно шел по дорожке к центральным воротам. Кованые железные створки ворот были заперты на огромный деревянный засов. Хотел сорвать – не успел. Дерево рассыпалось в прах от магического удара. Мне помог Гонсало. Мой ученик догнал меня, чтобы задать всего один вопрос:

– Почему?

На душе вдруг стало чуточку теплее. Он ведь мог сейчас добить меня. Добить, а не помочь.

Я ничего ему не ответил, лишь улыбнулся. Гонсало меня не понял. Хотел переспросить, но не решился, замер, провожая удивленным взглядом.

– Возвращайтесь, Луису нужна ваша помощь, – прохрипел я и повернулся к нему спиной. Молодой волшебник повиновался.

На улице было на удивление тихо. Лишь возбужденно всхрапывали лошади, привязанные к ограде.

В особняке напротив, на самом верхнем этаже, откуда открывается прекрасный вид на площадку перед центральным входом, горел свет. Его Величество Хорхе Третий наблюдал за всем происходящим. Я сразу почувствовал его амулет Жизни, что отличался от моего тем, что выполнял еще и роль маяка. Какие выводы сделал король, мне до сих пор неизвестно.

От особняка Клосто до моего дома долгий путь. Пешком я дойти не мог. Увидел лошадей Луиса, что были привязаны к ограде… Хотел оседлать одну из них – не получилось. Лошади пугались запаха крови. Да и взобраться в седло у меня, раненого, не было сил. Оставалось только вернуться назад и попросить карету. Мою гордость спасла Ангела.

– Гийом! – услышал я за спиной ее нежный голос. Обернулся. Очевидно, принцесса вместе с дядей наблюдала за драмой «Злой колдун и храбрый рыцарь».

Что ж, подумал я, выслушаем ее мнение об игре актеров.

– Доброй ночи, принцесса!

За спиной Ангелы стояли три или четыре грозные фигуры. Алые гвардейцы короля Хорхе.

– Гийом! Я надеялась, я знала, вы… вы не такой, как кажетесь… вся эта черствость, расчетливость, злость, холод – это лишь маски.

– Если долго носить маску, она станет лицом, Ангела. Все обман и иллюзия. Я просто ранен и истекаю кровью… видите стрелу в груди? Иногда лучше красиво отступить, чтобы иметь возможность вернуться, – с трудом ответил я, медленно выговаривая слова.

– Гийом, вам помочь? Подождите, сейчас гвардейцы достанут карету… – Она была прелестна в своем беспокойстве.

Щечки, бледные от волнения, сверкающие, возбужденные глаза. Мешавший капюшон плаща сброшен, прекрасные каштановые волосы блестели в свете луны.

– Спасибо. Вы спасли меня от унижения. Прикажите им отвезти меня домой. У меня к вам одна просьба… простите… – Я сплюнул накопившуюся во рту кровь. – Никому об этом не говорите. Нет, я не сплетен боюсь. Они и так будут. Все равно узнают. Тот же Луис в стихах опишет. Просто так лучше для вашей репутации. И еще, Ангела. Вот, возьмите, – я снял с руки браслет, тонкую серебряную пластинку на цепочке, и протянул принцессе. – Аккуратней, не запачкайтесь, он в крови. Это полезная вещица – распознает ложь, нагревается, когда рядом говорят неправду. Сам сделал в юности.

– Благодарю, мне еще никто не делал таких подарков, – сказала она, приняв браслет, – но я давно научилась чувствовать, правду мне говорят или нет. Без разницы, под какой маской скрывается собеседник. Я знаю, ты не убил тогда лучшего друга и девушку, которую любил. – Ангела внезапно перешла на «ты».

– Бывшего друга и жену, – возразил я.

– Какая разница. Ты мне врал, Гийом, но я тебе это прощаю. – Ангела улыбнулась.

– Спасибо, принцесса. Но прошу, оставьте меня, – попросил я, опираясь одной рукой на ограду. – Вот ваши гвардейцы уже достали где-то карету.

– Это моя карета, – сказала Ангела. – Мы доставим тебя домой.

– Не вы, пусть ваши гвардейцы, но не вы. Ступайте к дяде, Ангела.

– Хорошо, раз ты так хочешь…

– Прощайте. – Я с трудом забрался в карету.

– Нет, Гийом, до встречи!

Гвардейцы не добили меня, как я того опасался. Лишь привезли домой. Видимо, я еще нужен Хорхе.

Сейчас я сижу за столом в саду, под открытым небом, всматриваясь в черное бездонное небо. Любуюсь звездами. Скоро наступит рассвет. Сейчас это все, что мне остается.

Камень-амулет на груди – бесполезная драгоценность. Сапфир, заряженный чужими жизнями, сделал свое дело. Спас меня, дал силы добраться до дому, извлечь стрелу, нейтрализовать яд, затянуть рану. Я в данный момент кажусь себе таким же пустым, никчемным, бесполезным камнем.

Человеком без будущего, доживающим один миг настоящего, любуясь картиной этого звездного неба. Одинокой песчинкой мироздания.

Боль в груди – как справа, так и слева. Сердце болит сильнее, чем раненое легкое. В голове вихрь мыслей, как подтверждающих старые истины, так и разрушающих привычный мир.

Враги и убивают, и щадят, вызывая уважение, открывая забытые истины. Те, кого считал другом, предают, но помощь приходит оттуда, откуда и не ждал. Я балансирую на грани пропасти, нужно время, чтобы все обдумать, разобраться, но времени нет.

Лишь одна мысль держит, не дает сорваться, пасть духом, отчаяться. Вот эта мысль, записываю.

Может быть, стоит вспомнить, как это – просто любить?

ГЛАВА 1

– Смерть в городе! – разорвал тишину взволнованный голос.

Риккардо де Вега – граф Кардес – отвлекся от письма поднял взгляд на нарушителя покоя.

– Что случилось, Хуан? – спросил он у юноши-конюшего. Тот с трудом переводил дыхание, сразу видно – бежал изо всех сил.

– Там, там… – конюший глубоко вздохнул, выравнивая голос, – монсеньор, в городские ворота въехала карета с королевским гербом на дверцах, в сопровождении черных гвардейцев. Старший из них просил передать вам: «Сеньор де Вега, встречайте свою смерть».

– Спасибо. Я давно ждал эту новость. – Де Вега отложил в сторону перо, его рука чуть дрожала, и замолчал. Встал из-за дубового стола, заваленного раскрытыми книгами и исписанными листами бумаги, подошел к окну. Через распахнутые настежь ставни легкий ветерок заносил в кабинет пьянящий аромат цветущих вишен. Взгляд графа устремился куда-то вдаль. Может быть, за речку Дайку, на противоположном берегу которой стоял храм Единого – место упокоения двенадцати графов Кардесов. А может быть, на Спящую Гору, окруженную великолепными дубовыми рощами. На вершине горы согласно старинным преданиям обитал Белый Ястреб – покровитель рода де Вега.

Риккардо долго стоял молча, не шевелясь, застыв на месте. Подданные давно привыкли к подобным приступам меланхолии, что часто, в последние месяцы очень часто, находили на графа.

– Где остановились гвардейцы? – поинтересовался Риккардо.

– Они едут сюда, монсеньор, – ответил конюший.

– Прекрасно, я встречу их. Можешь идти.

Конюший склонил голову в поклоне и вышел.

Граф потянулся, разминая затекшие мышцы – все утро писал, не вставая из-за стола. Усталость давала о себе знать. Подошел к зеркалу, поправил волосы, коснулся гладко выбритого подбородка, грустно улыбнулся сам себе. Провел рукой по лицу – тремя пальцами по трем тонким шрамикам, что тянулись через левую щеку. Графа словно кто-то полоснул когтями по лицу.

Этой зимой сеньор де Вега справил двадцатитрехлетие. Он был невысок, сухощав. В большом, в рост человека, зеркале в оправе из драгоценного красного дерева отражалась его фигура, облаченная в простой наряд, лишенный всяких украшений, – красные штаны и белую хлопковую рубашку. Белый и красный – фамильные цвета дома де Вега.

Их род когда-то бежал из Остии – отсюда вторая фамилия, вдобавок к первой – титулу. И неважно, что права на вегайские виноградники графом Кардесом давно потеряны, традиции в Маракойе чтят свято.

От отца, известного на весь Камоэнс полководца и заговорщика, Риккардо унаследовал густые черные волосы, волевой подбородок, гордые черты лица, умение презрительно улыбаться. Сам Риккардо отца помнил плохо – того не стало, когда сыну едва исполнилось восемь. Однако соратники покойного Энрике – его воспитатели – говорили, что он вылитый отец в молодости. То же лицо, лицо человека сильного, уверенного в себе: лидера, вождя, полководца.

Но истинную натуру Риккардо выдавали глаза. Большие карие глаза да светлая кожа – вот то немногое, что он унаследовал от матери-северянки, умершей при родах. Мягкий, чуть грустный взгляд раскрывал в нем натуру добрую, отзывчивую, чувствительную и слабую.

Граф обернулся, услышав стук каблучков за спиной. Увидел молодую темноволосую девушку в длинном, до пола, голубом платье.

– В этом наряде ты просто великолепна, Кармен! – попытался улыбнуться он. Не получилось.

– Не заговаривай мне зубы, Риккардо, – не приняла она его вымученный комплимент. – Конюший кричал: «Смерть в городе!»

– И что из этого? – устало спросил граф. – Ты не волнуйся, Кармен, сегодня я умирать не собираюсь. Так что недели две тебе еще придется терпеть мои придирки. Зато потом – свободна!

Девушка подскочила к нему, занесла руку для пощечины, но не ударила. Лишь коснулась щеки.

– Дурак. – Она провела по его лицу тонкими красивыми пальчиками.

– Дурак, взял да и сорвался на тебе… – согласился Риккардо. – Прости мне мою глупость. – Он виновато склонил голову.

По ее лицу пробежала маленькая слезинка.

– Они же тебя убьют.

– Знаю. Я ждал этого. Устал жить. – Граф чуть приобнял ее. Длинные блестящие волосы пахли черемухой.

Пальцы девушки коснулись еле заметных узеньких шрамиков на правой щеке Риккардо.

– Ты все еще ее любишь? – тихо спросила она.

Риккардо ответил не сразу.

– Не знаю, уже не знаю, – пауза, – буду честным… наверное… да.

Девушка вздохнула.

– Не поверишь, но я никогда тебя к ней не ревновала. К этой змее с ледяным сердцем, что овладела твоими мыслями. Даже тогда, когда в постели ты называл меня ее именем.

– Верю, солнышко, верю. Ведь, чтобы ревновать, нужно любить, – прошептал он ей на ушко, прижав к себе.

– А я тебя люблю, Риккардо, как брата…

– Знаю, Кармен, знаю. Ты для меня самый дорогой человек…

– После Патриции… – печально докончила она.

Он не ответил. Слышно было лишь, как усилившийся ветер треплет бумаги на столе.

– Ну ладно, солнышко, – тихо сказал наконец Риккардо, – мне нужно идти. Встречать «гостей». Прошу, не плачь. Я еще жив.

Он вышел из кабинета; шаги гулко отдавались от паркетного пола. Внутри резиденции графов Кардесов всегда царила прохлада, и этот необычайно жаркий день не был исключением.

Де Вега внезапно остановился, провел рукой по гладкой панели из благородного кедра. Грустные мысли не оставляли его.

Резиденция была замком лишь по названию. Графам не требовалась защита от собственных подданных – построили ее целиком из благородных пород дерева: дуба, сосны, кедра. Но немногие могли по достоинству оценить всю прелесть резиденции – прекрасного архитектурного ансамбля из двух малых и одного большого деревянных замков, соединенных крытыми галереями, украшенных десятком стройных башенок. Резиденция издали казалась игрушечной, но и вблизи не уставала радовать глаз.

Риккардо помнил, как много гостей приезжало в Осбен[7] вместе с отцом. После его смерти поток этот превратился в узкий ручеек из немногочисленных далеких родственников и друзей. Кардес – самое отдаленное графство Маракойи, прозванной Далеким Краем. Глушь.

Отец был знаменитым полководцем, люди тянулись к его славе. Сын же был никому не нужен и не известен. До последнего года, до тех страшных и кровавых событий, всколыхнувших страну. После этой проклятой зимы, сделавшей его знаменитым, ручеек иссяк.

Риккардо де Вега стал государственным преступником, врагом короны, и теперь доживал свои последние дни в полном одиночестве, лишенный связи с внешним миром. Ибо немногочисленные друзья, что могли бы приехать, не страшась королевских указов, погибли, их гибель отчасти лежит и на его совести. Прочее же дворянство Камоэнса в большинстве своем проклинало имя графа Кардеса и с нетерпением ждало вестей о его смерти.

Риккардо вздохнул, в одиночестве он мог позволить себе эту слабость. Слуги чувствовали, что он избегает их, поэтому и сами старались лишний раз не беспокоить графа. Коридоры были пустынны. Никто не мешал де Вега медленно брести навстречу судьбе.

Ждать его врагам оставалось недолго. Ибо смерть уже въехала в Осбен.

Риккардо вышел из резиденции вовремя. Грозный караван как раз остановился перед воротами. Две кареты, одна с королевским гербом на дверцах, и два десятка всадников.

– Добрый день, Франческо, – с улыбкой на устах поприветствовал граф капитана своей гвардии.

– Нет, монсеньор, день сегодня невероятно поганый, – хмуро ответил ему Франческо, высокий дородный рыцарь сорока пяти лет, служивший еще под началом отца Риккардо.

После того как восстание Пяти Графов было разбито, а в Кардес вошли королевские войска, звание его стало условным: указ короля Хорхе Третьего лишал мятежного графа права держать солдат и вооружать вассалов.

– Франческо, ты не прав, посмотри на небо. Оно ведь сегодня синее-синее, без единого облачка, – не согласился Риккардо. – А вы, сеньор Феррейра, как считаете? – обратился он к королевскому офицеру, стоявшему рядом с Франческо.

– Погода великолепна, я ею восхищаюсь, но еще больше я восхищаюсь вашим мужеством. Не каждый найдет в себе силы улыбаться перед знакомством со смертью, – тихо ответил тот.

Лейтенант гвардии Антонио Блас Феррейра искренне уважал графа де Вегу. Как благородного человека, достойно несущего тяжкий груз поражения, как полководца и стратега, прославившего свое имя, как человека чести, верного однажды данному слову.

Феррейре был отдан приказ – охранять графа Кардеса, не дать ему бежать из Осбена. Но Риккардо и не пытался, к счастью для лейтенанта, потому что, захоти он скрыться, преданные вассалы меньше чем за ору вырезали бы королевских солдат. Граф честно исполнял заключенный с королем договор.

– Мужеством? Меня всю жизнь обвиняли в трусости. – Риккардо грустно улыбнулся, краешком губ. – Хватит об этом, сеньоры. Лучше поприветствуем наших гостей.

Де Вега сделал два десятка шагов к украшенной королевскими лунами карете.

– Монсеньор де Вега? – командир черных[8] гвардейцев двинулся ему навстречу. Он единственный, кто спешился. Мундир его был лишен каких-либо знаков отличия. Дверцы карет были закрыты.

– Да. С кем имею честь говорить? – Риккардо протянул гвардейцу руку.

– Для вас это не имеет значения, – покачал головой посланник короля, но все же пожал протянутую руку.

– У вас нет письма для меня от Его Величества?

– Нет, но Его Величество просил передать вам дословно: «Граф де Вега, вы просили у меня красивую смерть. Я даю вам ее», – громко, медленно, чеканя каждое слово, произнес посланник.

– Что ж, передайте королю мою благодарность. Я ценю его милость, – ответил де Вега. – А сейчас я хочу увидеть лицо своей смерти.

Риккардо сделал шаг к карете.

– Сеньор! – воскликнул он. – Я горю от желания с вами познакомиться. Смелее, мы устроим пир в вашу честь. Будем гулять до рассвета, разопьем бочку доброго двадцатилетнего вина. Вы любите танцы? Девушки в Осбене просто прелестны! Где же ты, смерть, дай взглянуть на тебя!

Блас Феррейра глядел уже не на графа, а на плиты мостовой. Отвел взгляд. Не мог смотреть на то, как у де Веги сдают нервы.

Франческо сжал огромные кулачищи и шептал сквозь зубы богохульства. На его глазах Риккардо, которого рыцарь оберегал с младенчества, казалось, сходил с ума.

Граф замолчал. На площади воцарилась пронзительная тишина. Люди затаили дыхание, и даже город вокруг будто бы вымер. Не доносилось ни звука. Бродячий поэт, застывший у трактира в двадцати шагах от кареты, уже складывал в уме первые строки песни «Граф Риккардо и Смерть».

– Смотрите, граф. Смотрите лучше.

Дверца кареты раскрылась. На мостовую ступила сначала одна ножка, облаченная в изящную черную туфельку, потом другая.

– Узнаете меня, граф? – громко спросила молодая девушка, одетая в черное дорожное платье. На голове – черная шляпка, траурного же цвета были и длинные, до локтя, перчатки. Роскошные светло-русые волосы спадали ниже плеч, резко контрастируя с одеждой. – Здравствуй, Риккардо, – сказала она, глядя ему в глаза.

– Нет, не забыл. Хотел, мечтал об этом, но не смог, – признался он, чувствуя, что растворяется в ее больших синих глазах, сверкающих, как звезды на небе в безоблачную ночь, горящих невидимым пламенем. – Патриция… – Риккардо широко и радостно улыбнулся, впервые за долгие месяцы. – Патриция, если бы ты знала, как я рад тебя видеть!

Каменный мешок три на четыре шага. Нет, скорее колодец. На высоте двух человеческих ростов маленькое окошко, затянутое зеленой от старости решеткой. Хотя решетка здесь лишь для виду, в узкую щель бойницы не пролезет даже кошка, не то что человек.

Каменная скамья, в углу ржавое смердящее ведро. Камерам печально знаменитого Седого Замка далеко до лучших таверн и постоялых дворов Мендоры, к которым привыкло большинство из его благородных узников.

Седой Замок страшен тем, что попавший сюда вычеркивался из списка живых, его оплакивали как умершего, несмотря на то что он еще долгие-долгие годы медленно гнил в сырых подземельях. Словно бы в усмешку такое погребение заживо согласно законам считалось мягким наказанием, королевской милостью, противовесом усекновению головы, виселице или четвертованию. Много воплей, стенаний, богохульств и плача слышали эти старые стены из серого камня.

Риккардо де Вега был спокоен, ибо знал: ему эта милость не грозит. Единственного оставшегося в живых участника мятежа Пяти Графов, врага короны, государственного преступника, посягнувшего на целостность Камоэнса, бросившего вызов Хорхе Третьему, едва не сокрушившего королевскую рать, пощадить не могли.

Сквозь узкую бойницу в темницу проникли первые лучики солнца. Слабые, едва заметные, робкие, они словно бы колебались – наступило ли их время, пора разогнать ночь или еще немного подождать?

Граф прижимался к холодной, промерзшей насквозь каменной стене и не чувствовал холода, совсем не чувствовал. Он наслаждался восходом солнца, игрой солнечного зайчика, чудом пробившегося сквозь бойницу, на темном камне стены. Старался впитать в себя, запомнить, ощутить все его мгновения, ничего не пропустить. Наступало его последнее утро.

На главной площади Мендоры, перед величавым зданием парламента и собором Единого, наверняка уже соорудили помост. Хрупкие снежинки, кружась, медленно падают на деревянные столы, накрытые красным полотном. С ночи в узкую щель бойницы бьется северный ветер, словно пытаясь спасти его. Но тщетно. На столах, посыпанных белой крошкой, ждут своего часа пыточные инструменты.

Блестящая, слепящая глаза, отточенная до бритвенной остроты сталь: бесчисленные ножи, крюки для вытаскивания внутренностей, пилки, зубья, иголки. Перечислять можно еще долго. Арсеналы высоких мастеров[9] Мендоры богаты. Риккардо представил себе все это и содрогнулся. Он боялся боли, не умел ее терпеть. Боялся своей слабости и позора, поэтому уже полгода носил с собой яд. После пленения его не обыскивали, горошина яда в скорлупе кедрового орешка все еще с ним.

В полдень, Риккардо определил это по двенадцати ударам колокола, тяжелая, массивная дубовая дверь открылась.

– Монсеньор, вас ждут, – раздался голос стражника.

Твердо, но вежливо. «Монсеньор» – сегодня им приказали быть вежливыми.

Десяток темных коридоров, освещаемых жидкими огнями факелов, – новая камера. Два ведра с водой, черная от старости деревянная лохань, кусок дешевого, вонючего мыла. Перед казнью осужденный имел право помыться. Повсеместно принятый обычай добавлял к этому обильный ужин и другие удобства, от которых узник успевал отвыкнуть, например мягкий матрас на последнюю ночь. В Седом Замке это считали излишним. Риккардо де Вега, гранд, тринадцатый граф Камоэнса, имеющий крылья[10], присел, чуть зачерпнул ладонями воду. К его удивлению она оказалась кристально чистой, словно бы набранной из лесного родника.

– Брадобрей придет чуть позже, – раздался голос за спиной.

Массивная дверь затворилась с противным скрипом.

Придворный чародей короля Хорхе – Гийом, прозванный Бледным, дрожал на ветру, несмотря на кожаную куртку, в ожидании пленника. Высокие стены замка не спасали от ветра во внутреннем дворе. Ему было поручено доставить знаменитого узника к королю.

Маг бросил раздраженный взгляд на карету. Белая карета – цвет символизировал честность и беспристрастность суда. На дверцах герб Камоэнса – три белые луны на синем фоне пятиугольного щита. Эмблема королевского суда.

Гийом усмехнулся.

Нелепейшее сочетание: белое на синем и снова на белом. Привычка людей придавать цветам особое значение давно уже не раздражала моложавого чародея с глазами старика – слишком многое он повидал на своем веку. Скорее смешила.

Маг мог бы ждать графа Кардеса в карете, но предпочел мерзнуть на ветру. Ему очень хотелось увидеть лицо графа в первые мгновения после того, как его выведут из камеры. Это может много сказать о человеке.

Маг не ошибся в своих ожиданиях. Де Вега шел прямо, отстраняясь от стражи. Лицо его хоть и было бледным, но взгляд по-прежнему горел. Сломать молодого графа тюрьмой не удалось.

– Здравствуй, Гийом, – удивленно поприветствовал мага де Вега. – Не поверишь, но я рад тебя видеть!

– Верю, Риккардо, не поверишь, но верю, – с печалью в голосе ответил ему маг. – Присаживайся, Хорхе ждет нас.

Их странная приязнь друг к другу зародилась в тот день, когда маг принимал капитуляцию мятежников на залитых кровью лугах под Ведьминым лесом.

За день до этого он убил всех до единого друзей графа Кардеса. Без злости и ненависти, исполняя приказ короля. Это было работой Гийома.

Но они подружились. Потому что только усталый маг в праздновавшем «злую победу»[11] королевском стане проявил участие и понимание к черному от бессонницы графу Кардесу, последнему из пяти. Просто зашел с кувшином вина в палатку, где держали пленного, налил себе и ему и спросил:

– Почему?

Граф не ответил.

– Я хочу знать почему? – повторил маг. – Почему и зачем такой умный человек, как ты, ввязался в такую дурость, как этот бунт? Кто ты, Риккардо де Вега, граф Кардес – прозванный трусом сын великого отца? Я хочу это знать, для себя.

И сын великого отца заговорил, потому что нуждался в том, чтобы выплеснуть эмоции, он внутренне почувствовал, что может доверять убийце друзей. Этому странному боевому магу, что вступился за него сегодня.

Гийом отогнал воспоминания.

– Прошу в карету, мой граф. – Он чуть поклонился и на манер слуги распахнул дверцу. Внутри никого не было. Король знал – Гийому не нужны помощники. Риккардо ему не опасен.

– Ты слишком весел, Гийом. С чего бы это? – зло поинтересовался де Вега.

– Нельзя быть хмурым, Риккардо, даже в этот день. Судьба любит веселых. Смейся всегда и над ней и над людьми, даже если зубы сводит от боли.

Граф ничего ему не ответил. Залез внутрь кареты и молча уселся посередине.

– Раздвинь занавеси на дверцах, я хочу посмотреть на город, – попросил де Вега, когда они въехали в Мендору.

– Ты увидишь только тупые злобные лица, жаждущие твоей смерти – для них это еще одно развлечение, услышишь оскорбительные крики, не стоит, поверь мне снова. Я знаю.

– Спасибо за предупреждение, но я хочу в последний раз полюбоваться Мендорой. Люди? Что они перед вечностью? Перед смертью? Я не буду их видеть и слышать.

– Не торопись умирать, Риккардо.

Маг раздернул тяжелые портьеры, по традиции в карете правосудия не было стекла, и в нее сразу же ворвался ветер, разметавший длинные, давно не стриженные кудри Риккардо и отступивший перед короткой шевелюрой мага.

Путь кареты лежал во дворец. Гийом знал: сегодня он полон людей. Тысячи дворян пришли сюда увидеть суд и услышать королевскую волю.

– Мы прибыли, – сказал маг, когда карета остановилась.

Они вышли. Де Вега был тут же взят под конвой гвардейцами. Маг кивнул лейтенанту, командовавшему эскортом. Это был его давний знакомый – Блас Феррейра.

На эскорт были устремлены сотни ненавидящих глаз. В первых рядах, обступивших коричневую[12] дорожку, раскатанную по ступеням, много дворян из Вильены и Саттины, их легко отличить по траурным лентам на одежде, в основном женщины и старики. Рыцарство этих провинций пострадало особенно сильно.

Де Вега повинен в гибели их родственников: братьев, мужей, отцов. На берегу широкой Дайки и под Ведьминым лесом о пехоту графа Кардеса, словно о скалы, разбивались волны рыцарской конницы. Гордые кабальеро гибли от рук вчерашних вилланов. Строй и дисциплина победили доблесть.

Граф поднимался по ступеням дворца в сопровождении гвардейцев. Гийом шел чуть впереди, чувствуя ненависть и злобу, исходящую от красивых, разодетых как на праздник зевак. Для них сегодняшний день и был праздником. Хорхе – умелый политик, он сумел тонко внушить аристократам, что де Вега ответственен за все их беды. Зевакам было уже безразлично, так ли это. Толпа, пусть даже состоящая из умных людей, – все равно толпа.

Снегопад, начавшийся еще рано утром, со временем еще больше усилился; казалось, что кто-то распылил над городом мешок муки. Хлопья снега оседали на одежде и на коже графа, тая, как и время, отпущенное ему. Влага собиралась в капельки, и вот они уже катились по лицу Риккардо, словно слезы.

Де Вега медленно шел по коричневой дорожке. Его открыто оскорбляли, грозили, красочно описывали те виды пыток, что его ожидают. Такое поведение считалось недостойным, недопустимым для благородного человека, но в тот день все условности действовать перестали. Знать хотела крови. Казалось, еще чуть-чуть – и людское море сомкнется, раздавит преступника, не дожидаясь суда.

Кто-то метнул в графа камень. Нет, не камень – откуда тот мог взяться в руках придворного? Увесистую безделушку – яшмовый шар для гадания.

Метнул удачно. Тот угодил в голову Риккардо. Разбил ее в кровь и чуть оглушил графа.

Де Вега припал на одно колено, поднялся под злобный смех, посмотрел в ту сторону, откуда был сделан бросок.

– Дайте мне меч, лейтенант, – обратился он к лейтенанту гвардейцев. – Я убью скотину и верну вам оружие.

Лейтенант замер от удивления, не зная, что ответить. Разодетая в шелк и золото публика рассмеялась еще громче. Слышались выкрики:

– Каков наглец: «Дайте мне меч!»

– Нет, он просто безумец, глупец.

– Так ему и надо, мерзкому кровопийце!

Толпа гудела.

– Меч не нужен, – негромко произнес Гийом, но все услышали его слова, и смех мгновенно смолк. – Не беспокойтесь, Риккардо.

С высоты ступеней он сразу приметил «храбреца-метателя», хоть тот и попытался затеряться в толпе. Маг резко выбросил вперед руку и сжал ее. Внезапный порыв ветра прокатился по толпе, срывая шляпки. Метатель шаров схватился за горло. Маг медленно повел руку к себе, выводя его на дорожку. Одетый в красное с золотым толстяк послушно шел, лицо его было уже одного цвета с камзолом, толстые жирные пальцы бессильно царапали шею. Гийом сжал кисть сильнее, дождался, пока толстяк не свалится без сознания, и лишь тогда отпустил, не сказав ни слова.

Больше никто не осмеливался оскорблять мятежного графа.

На полпути к Королевской зале, где монарх принимал послов и вершил суд, по знаку мага гвардейцы свернули с широкого коридора в боковую залу.

Пройдя пятьдесят шагов по узким переходам, Риккардо с удивлением обнаружил, что находится в Золотых покоях – личных апартаментах короля. Его привели в небольшую комнату, обставленную просто и уютно: глубокие мягкие кресла, столик для игры, пышный ковер на полу. В одном из кресел расположился Хорхе Третий, прозванный одновременно и Справедливым, и Жестоким. Король отдыхал, потягивая алькасарский кофе. Пил он неспешно, с шумом втягивая обжигающую жидкость.

Де Вега ждал.

– Удивлен? – спросил король, отставив на стол пустую чашечку.

Хорхе недавно исполнилось тридцать два года. Это был высокий красивый мужчина с движениями опытного воина и жестким волевым взором.

– Да, Ваше Величество, – честно ответил граф, опускаясь в кресло напротив короля.

Слабое тело, измученное недельным заключением в Седом Замке, требовало отдыха. Гийом уже давно расположился в таком же кресле между королем и мятежником, словно бы образуя незримый мостик между ними.

– Ты ожидал другого: Судебная зала, в ней два десятка грандов, членов Верховного Совета, и суровый монарх, вершащий справедливый скорый суд. Длинные речи обвинителя, призывающего на сеньора де ля Вегу, графа Кардеса кару небес, обличающего твои бесчисленные пороки и прегрешения? – Хорхе Третий имел привычку обращаться к подданным на «ты». – Не так ли, признайся?

– Да, Ваше Величество, – Риккардо был по-прежнему немногословен.

– Отбрось сомнения – тебе все это еще предстоит, – обнадежил его король, он откровенно наслаждался ситуацией. – Но прежде чем этот балаган начнется, титулованные куклы уже изнывают в ожидании, я, король Камоэнса, хочу попросить тебя об одолжении.

– Меня? Попросить? – удивленно переспросил граф.

Он сидел, закинув ногу на ногу, скрестив руки на груди. Его раздражало в короле все: и уверенный голос победителя, и холодные серые глаза, и унижающее снисхождение в голосе.

– Простите, Ваше Величество, но слов глупее я не слышал. Зачем просить, когда я и так в вашей власти? Прикажите. Потребуйте. Заставьте. Не утруждайте себя просьбой.

Гийом уже хотел было вставить слово, но взглянул на короля и понял: его посредничества пока не требуется.

– Да, ты не ослышался. Именно попросить. Ибо приказать я не в силах, – спокойно, не обращая внимания на дерзкие слова графа, ответил Хорхе.

Король был всегда спокоен, сдержан, собран, сжат. Как змея перед броском. Как серый медведь-задерун с отрогов Таргальских гор. Невозмутимая сила, и горе тому, кто посмеет ей противиться.

Хорхе поймал взгляд мага и усмехнулся одними глазами.

– Ты причинил много бед государству. Ты, твои друзья и соратники. Союз Пяти Графов, правильней сказать, пяти безумцев, – продолжил король после небольшой паузы.

– Мы едва не добились главной своей цели – отделения Маракойи от Камоэнса. Если бы не твой маг, Далекий Край был бы свободен, – грубо перебил его де Вега и указал рукой в сторону Гийома.

На узком лице мага появилась грустная улыбка. Он словно бы извинялся.

– Пусть мы разбиты, – закончил Риккардо свою яростную речь, – но защитили веру отцов и своих подданных!

Гийом молчал, сейчас говорил король, но слова мятежного графа были правдой. Столичные святоши уже больше полугода и не заикались о том, чтобы привести к истинной вере заблудших овец из Маракойи. Знали – Хорхе не даст солдат, церковь он себе и так подчинил с помощью силы и денег, а недавние события заставили расчетливого политика отказаться от идеи «одно государство – одна вера».

– Знаю, – согласился Хорхе, – оставь хотя бы на время дурную привычку перебивать короля. Ты показал себя умелым полководцем, Риккардо де Вега, все убедились, что ты – плоть от плоти своего отца Энрике и не зря носишь герб с ястребом. А раньше мне говорили, что сын знаменитого кондотьера[13] Энрике променял ястреба на гуся[14]. Стал книжником-законником, позабыв о славе отца, о дворянской чести.

– Не тебе судить меня, король, тем более говорить о чести. Я жил так, как хотел. Мои достижения – отчасти плоды изучения старых книг. Гийом наверняка тебе это рассказывал, – с ленцой в голосе отвечал де Вега, но руки, судорожно сжимающие подлокотники, выдавали его.

Маг переводил взор с пойманного мятежника на монарха, втайне надеясь, что знаменитая выдержка в этот раз откажет Хорхе. Ведь Риккардо говорил с ним как с равным. Но ожидания придворного чародея не оправдались.

– Да, рассказывал. Мы подобрались к сути вопроса. Ты знаешь, Риккардо, мои офицеры – не дворянское ополчение, а регулярная армия, – они жаждут с тобой пообщаться. Мечтают, чтобы ты дал им уроки. Я хотел бы присвоить тебе титул констебля, граф Кардес, забыв о личных обидах, поставить во главе тех войск, что ты едва не уничтожил. Ибо войско, что ты создал, – войско нового типа, я чувствую – за ним будущее.

– Но, к сожалению, даже владыки не всегда могут исполнить свои желания, – вставил слово Гийом.

– Да, – согласился с магом король. – Те никчемные людишки, что собрались поглазеть на твой позор, – он указал рукой в сторону Судебной залы, – жаждут твоей смерти. Помиловать тебя – значит спровоцировать бунт, открытое неповиновение. А этого допустить нельзя. Ведь это еще и мой позор, Риккардо, – я не могу сберечь ценного для Камоэнса человека.

– Чего ты хочешь от меня, Хорхе Справедливый, прозванный еще и Жестоким? Слов сочувствия? Не услышишь.

– Я хочу, чтобы ты оставил нам свои знания.

– Я дал два сражения. Одно выиграл. Одно проиграл. Судят по результату. Восстание разгромлено. Что я могу дать тебе, король?

– Вы не могли выиграть, – почти ласково произнес Хорхе, так объясняют ребенку азбучные истины. – Тайные агенты, предатели вели вас к поражению. Королевская армия – моя армия плюс Гийом – к плахе. Но то, что вы так долго продержались, – твоя заслуга. Повторяю, мне нужны твои знания.

– Зачем? – устало спросил де Вега.

– Хорхе, я чувствую, что время мне вмешаться, – сказал Гийом. – Ты слышал о Королевской Смерти, Риккардо? Об отсроченном правосудии? Мы спасем тебя от публичной казни. От пыток и унижений. От боли и позора, от того, чего ты боишься больше смерти. Придет срок – умрешь легко и быстро.

– Яд и так всегда со мной. Я могу умереть здесь и сейчас. Зачем оттягивать смерть, продлевать агонию? – Де Вега зажал скорлупу с ядом между зубами, одно движение и…

– Яд? – переспросил маг, сделал еле заметное движение кистью.

Риккардо почувствовал, что не может не то что двинуться, даже вздохнуть.

– Яд, – продолжил Гийом, – забудь о нем. Мы не дадим тебе легко умереть. Выбирай – у тебя два пути. На одном – пытки… На другом – вечность.

Маг причмокнул губами, Риккардо согнулся, лицо исказила судорога, рот судорожно раскрылся, исторг из себя вместе со слюной капсулу с ядом, которую с момента плена носил под языком, боясь проглотить.

Гийом тут же вернул ему возможность двигаться, дышать, говорить. Но граф молчал, прожигая взглядом пышный ковер на полу. Хорхе вопросительно взглянул на мага:

– Зачем продлевать агонию? – спросил тот и сам ответил на вопрос: – Ради того, чтобы оставить о себя память, граф. Ведь ты об этом тайно мечтал, Риккардо? Оставить свой след в истории. Возвыситься над суетой и повседневностью. Ты напишешь книгу. Не для короля, для себя. Назовешь ее, например, трактатом «О военном искусстве». Станешь почти бессмертным. Ибо, пока ее будут читать, тебя будут помнить.

Де Вега не отвечал, закусив губу. Мучительно борясь сам с собой, сжимая в кулаки когда-то холеные, теперь же потемневшие, покрытые едва зажившими ранами руки. Король и маг терпеливо ждали его ответа. Хорхе знаком подозвал слугу. Указал пальцем на кофейную чашку. Де Вега поднял взор и заговорил, когда король поднес чашечку к жестко очерченному рту.

– Ваши аргументы нельзя оспорить, Гийом. С ними трудно спорить. У меня несколько условий. Первое – пусть маракойцев оставят в покое. Дайте нам свободу верить в то, во что хотим. Это твои подданные, Хорхе. Власть над Краем ты получил, забудь про идею силой его переосвятить[15].

Король рассмеялся:

– Кто сказал тебе эту чушь, граф?

– Друг.

– Значит, либо он обманул тебя, либо его специально ввели в заблуждение. Я сторонник терпимости и не намерен устраивать гражданскую войну из-за мелких различий в обрядах. Вы ведь не из-за этого восставали?

Риккардо игнорировал его вопрос.

– Я хочу вернуться домой, в Кардес, – выдвинул он второе условие.

– Под надзором гвардейцев, – согласился король и веско добавил: – Я тебе верю, но знати нужны гарантии.

– Время – вы не будете меня торопить. Тянуть не стану, сам оповещу, когда работа приблизится к завершению.

– У тебя будет достаточно времени, – заверил его Хорхе.

– Хорошо, и еще одно. – Лукавая улыбка на мгновение появилась на губах графа. – Смерть. Моя смерть. Хочу умереть быстро и красиво. В юности я видел, как сломался перед эшафотом герцог Кстильсий, ты обвинил его в попытке мятежа. Люди забыли о том, что он был великим человеком, они запомнили лишь его позор, его слабость, страх.

– Ты сам выберешь способ, – заверил его Гийом. – Захочешь – яд. Королевский посланник – Смерть – будет только формальностью, чтобы соблюсти все приличия.

– Даю слово, – как-то странно улыбнулся король. – Смерть твоя – она будет красивой.

Гвардейцы увели Риккардо из комнаты. Путь графа лежал в Королевскую залу. Суд, пусть приговор уже вынесен, должен был состояться. Слуга принес королю и волшебнику по чашке горячего ароматного кофе. У них еще было время. По обычаю король всегда чуть опаздывал.

– Я уже боялся, что он откажется, – бросил Гийом, сделав первый обжигающий глоток.

– Не отказался бы, – отрезал Хорхе. – Его отец скорее дал бы себя разрезать на части, чем заключил договор с врагом. А наш Риккардо слаб.

– Я тоже боюсь боли, – не согласился волшебник.

– Дело не в этом. Де Вега слаб. В нем нет решительности, воли. Его легко подчинить. Сломать. Нужно только надавить как следует, – спокойно объяснял король, играя печатью, которой только что утвердил свою волю на уже готовом листе приговора.

– Ты не прав, Хорхе… Ты не прав, – повторил маг, согревая горячей чашкой вечно холодные пальцы. – Я много с ним общался. Он слаб и податлив только до определенного момента. В вопросах жизни и смерти он непоколебим. Не принижай врага. Этим ты умаляешь и себя. Риккардо спас своих людей под Ведьминым лесом, обменяв свою жизнь на их прощение. Да и сколько твоих рыцарей и вассалов он тем самым уберег от смерти?

– Если бы он поступил иначе, я бы с ним и не заговорил, – хмыкнул король. – С чего это ты взялся его защищать?

– Ты же знаешь ответ. – Гийом поставил пустую чашку на столик для игры в карты. – Он мне нравится. Жаль, что придется его убить.

– Не убить, а казнить, – жестко поправил его король. – Правосудие превыше всего. Графа нельзя оставлять в живых. Для государства он сейчас опасен. Дело даже не в том, что знать жаждет его крови. Нет. Твой любезный Риккардо – натура хоть и слабая, но злопамятная и мстительная. Злопамятный трус – опасен. А если трус этот вдобавок ко всему еще и гордый да самолюбивый – то опасен вдвойне. Вспомни, как под этой забытой богом рекой он перебил рыцарское ополчение из Вильены и Саттины. Всех до единого. Пленных не брал. А ведь они лишь посмеялись однажды над его трусостью. Я же разрушил его жизнь, а ты, Гийом, убил друзей, опять же по моему приказу. Владения Кардес рано или поздно опять стали бы центром мятежа. Идея о независимости Маракойи, брошенная защищаемым тобой графом в массы, упала на плодородную почву. А я создаю единый и могучий Камоэнс. К тому же граф умен, и это делает его еще опасней.

– И все же мне его жаль, – сказал маг, когда король закончил речь. – Ведь по-настоящему умных людей в Камоэнсе мало. Как и везде.

– Да, констебль из него вышел бы замечательный, – согласился король. – То, что трус, так это не помеха – расчетливая осторожность лучше бестолковой доблести.

– Да что констебль! – отмахнулся Гийом. – Просмотри поступления налогов из графства Кардес, затребуй у шпиков информацию о доходах де Веги. Вот настоящая ценность. Я бы сделал его министром финансов.

– Но ты не король, – усмехнулся Хорхе.

– К счастью, нет, – серьезно ответил маг.

В обеденной зале царило напряженное молчание. Слышно было лишь, как звякает серебро приборов о фарфор тарелок.

Блас Феррейра подхватил губами кусочек мяса с золотой вилки и аккуратно положил ее на фарфор тарелки. Обеденная зала просто сверкала от обилия драгоценных металлов, соревнуясь пышностью убранства и роскошью с официальными королевскими приемами.

Де Вега сдержал слово, устроил для гостьи королевский прием. Распахнул кладовые, вытащил из подвала лучшие вина, доставшиеся еще от деда, выставил на столы драгоценную посуду: кубки, украшенные самоцветами, золотые блюда работы тайлайских мастеров, привезенные с далекого Востока, причудливой формы чаши и кувшины в форме зверей и птиц. Обычно граф довольствовался скромным фамильным серебром.

Но вот людей за огромным столом было всего четверо. Сам хозяин дома. Кармен – эта женщина, как успел понять гвардеец, была не просто любовницей графа, но и умело вела часть хозяйственных дел большого графства. Патриция Васкес, урожденная дель Карпио – Королевская Смерть, прелестная вдовушка, ее белокурые локоны были словно созданы под цвет траурного наряда. Милое личико с излишне строго очерченной линией губ портила жесткость, затаившаяся в уголках глаз. Взгляд ее метал молнии. Девушка пока держалась, но была похожа на тучу перед бурей – вот-вот разразится молнией. И он. Блас Феррейра. Лейтенант гвардии. Око короля Хорхе при отпущенном на время мятежнике.

Мясо оказалось немного жестковатым, но вкусным. Гвардеец отрезал ножом еще один кусок. Граф сразу же, как они прибыли в Осбен, пригласил своего конвоира и надсмотрщика за обеденный стол.

– Оставьте этикет, Блас. К Лукавому ваши «не могу», «мне неудобно», вы мой гость! А гости у нас в Кардесе обедают и ужинают за одним столом с хозяином. Насчет завтрака я вас не неволю. А сейчас прошу за стол, – сказал тогда Риккардо.

Простотой общения и доступностью он приятно отличался от большинства аристократов, привычки и манеры которых гвардеец успел отлично изучить за пять лет службы Его Величеству.

Смотря на то, как граф принимал Королевскую Смерть, Феррейра недоумевал: де Вега будто бы чествовал старого друга, а не свою будущую убийцу. Антонио, конечно, слышал что-то о странной истории, что связывала этих двух, но все же…

– Как вам жаркое, сеньор Феррейра? – вывел Бласа из раздумий голос Риккардо.

Старания его пропадали даром – праздника не получилось. Он и не мог получиться. Но молодого графа это нисколько не смущало. Он по-прежнему играл роль гостеприимного хозяина.

– Благодарю, граф, просто бесподобно.

– Еще бы, это ведь сердце медведя-задеруна, страшное чудище, скажу я вам. Мне прислали его в дар лесные охотники из племени паасинов. Сердце медведя – награда для храбреца, а я помню атаку гвардии под Ведьминым лесом, – отпускал он похвалы гвардейцу.

– А вы, граф, если судить по вашим делам, съели не одного медведя целиком, – попытался отшутиться гвардеец.

Он чувствовал себя неуютно, предпочел бы быть сейчас на поле брани, чем за богатым столом. Царившая атмосфера всеобщей напряженности угнетала его. Скованность движений, острые взгляды дам, что режут друг друга, словно ножи. Необычайная бледность хозяина дома, деланая беззаботность его речей. Молнии, которыми грозит ударить Патриция. Острые ноготки Кармен, которыми она слишком спокойно водит по тонкому стеклу высокого бокала. Феррейра поймал себя на том, что в нарушение этикета уставился на ее руки.

Все это как будто куча хвороста, подумал он, вспыхнет мгновенно, нужен только факел.

Долго ждать ему не пришлось.

– Ошибаетесь, Феррейра. Наш граф предпочитает зайцев или голубей. Не так ли, де Вега? Или со времени нашей последней встречи ваши гастрономические увлечения изменились? – хищно улыбаясь, поинтересовалась Патриция.

– Патриция, я рад, что вы совсем не изменились за то время, пока я был лишен счастья лицезреть вас, – отвечал ей Риккардо. – По-прежнему остры и колки. Эти качества меня всегда в вас привлекали.

– Любите трудности, граф? – поинтересовался Феррейра.

– Нет, – ответила за него Патриция, – граф всегда идет по пути наименьшего сопротивления.

Риккардо сделал вид, что не слышал ее слов.

– Молчите, граф, а ведь ваш долг – развлекать гостей, отвечать на их вопросы. Обычно вы были более обходительны, – ехидно произнесла урожденная дель Карпио, сделав маленький глоток вина.

– Да. Развлекать гостей – мой долг, чего желаете? Я готов выполнить все данные обязательства. Вино вы и так уже пьете, могу позвать музыкантов – но, знаю, танцевать со мной откажетесь. Девушки – они здесь и вправду прелестны – отпадают, чего вам предложить, не знаю. – Де Вега виновато развел руками.

На лице его опять была улыбка. Улыбка искусственная и натянутая. Феррейра видел: она скрывала боль. Граф не умел прятать свои чувства и разучился улыбаться. Любой бы на его месте разучился.

– Могу только умереть – наверное, это вас порадует, но прошу подождать еще какое-то время. Пока не допишу трактат для короля – буду жить.

– Ваша смерть, граф, меня не обрадует, вот если бы вы умерли год назад, но это все мечты… – усмехнулась Патриция. Горечь сквозила в ее голосе.

Риккардо де Вега – граф Кардес чувствовал, что не может оторвать взгляда от своей Смерти. От прелестного лица, изящных рук, тонкой шеи, которую он так любил целовать. От чувственных губ и больших синих глаз. От той глубины, что таилась в этой синеве, кружилась голова. Сердце сжалось – верный признак того, что старая неизлечимая болезнь вернулась.

«Как бы я хотел утонуть в ваших глазах, Патриция», – хотел он признаться, но вместо этого сказал совсем другие слова:

– Да. Это бы решило все проблемы. Но я жив, к счастью ли, к горю, не знаю. – Он не договорил фразу, не добавил: «Пока жив, моя прелестная Смерть». Но был почему-то уверен, что Патриция услышала его непроизнесенные слова.

Феррейра не обратил внимания на огонь в глазах графа, но заметил, как вздрогнула от этих слов Патриция.

– Если его смерть вас не обрадует, так почему вы здесь? – раздался голос Кармен.

– Судьба, – грустно ответила ей Королевская Смерть.

– Судьба, – эхом, едва слышно повторил де Вега.

Опять воцарилось напряженное молчание.

– Изумительный вкус, – гвардеец не любил такую тишину. – Кусочки птицы просто тают во рту. Вы не находите? – обратился он ко всем присутствующим.

– Отличный соус – Патриция вновь вмешалась в разговор, обратившись к Кармен: – Дорогая, не напишете потом рецепт для моей кухарки?

– Боюсь, сеньора, я ничем не смогу вам помочь. Кухня – дело поваров, – так же мило улыбаясь, отвечала ей Кармен, – но вы можете обратиться напрямую к нашей кухарке, уверена, вы с ней быстро найдете общий язык.

– Жаль, – притворно сокрушилась Патриция. – Просто ваш титул – «домоправительница» – вызывает некоторое смущение.

– Кармен – дочь верного соратника отца и моего учителя, благородного кабальеро Клавдия Турмеды, – вступился за Кармен Риккардо, но та не нуждалась в защите.

– Меня тоже удивил ваш титул – «Смерть». У нас недавно казнили отравительницу, что отправила на тот свет трех мужей. Стоя на эшафоте, эта ведьма тоже называла себя Смертью, – поведала всем Кармен.

Блас Феррейра, предвидя возможную ссору – Патриция собиралась сказать что-то уничтожающее, – громко спросил у графа:

– Монсеньор де Вега, я вижу на стенах портреты ваших благородных предков – не расскажете нам подробнее о них? Кто основатель вашего рода – тот черноволосый рыцарь, в дальнем от нас углу, что держит ястреба на охотничьей перчатке?

Риккардо с удовольствием сменил тему, радуясь вмешательству Феррейры.

– Нет, вас запутало то, что он первый в ряду, портреты висят не по порядку, основатель нашего рода – вот он, – де Вега указал на висящий над его головой портрет в полный рост седого мужа в кольчуге и с мечом на поясе. Над головой рыцаря в небе парил белый ястреб. – Вот основатель нашего рода – первый граф Кардес, – продолжил Риккардо. – Я назван в его честь.

– А тот черноволосый? – поинтересовался Феррейра. – На всех картинах ястребы белые и парят над головами властителей Кардеса, а этот держит алого ястреба на перчатке.

– Не алого, красного, хотя это вопрос восприятия, – поправил его де Вега и улыбнулся. – Знакомьтесь, мой прапрапрадед, и его тоже звали Риккардо.

По его знаку слуги поднесли лампы к картине, и все смогли лучше разглядеть изображение.

Прапрапрадед лукаво улыбался, держа на левой руке, облаченной в длинную, до локтя, перчатку черной кожи, алого ястреба. Все обратили внимание на то, что он очень похож на нынешнего графа Кардеса, вот только глаза другие, пронзительно голубые, наполненные силой, и взгляд иной – волевой, жесткий и чуть насмешливый. Риккардо с портрета был облачен во все черное, лишь плащ алый, как и птица на перчатке.

– Обратите внимание на одежду моего достойного родича, – де Вега указал рукой на портрет. – Всего лишь два цвета. Его так и прозвали – Черный Риккардо.

– Почему он висит в самом дальнем углу? – спросила Патриция.

– По семейным преданиям, он знался с неведомыми силами, что ведут свое происхождение явно не от Единого. Этим объясняли его нечеловеческую везучесть, гордость, дерзость и то, что все ему сходило с рук.

– То есть он был чернокнижником? Это объясняет странный выбор цветов, – вновь задала дерзкий вопрос посланница короля.

– Вы не так поняли. Чернокнижник – это тот, кто служит Лукавому. Мой же предок заключил договор с другими силами, – объяснил де Вега.

– Почему ястреб на картине алый, а не белый и сидит у вашего прадеда на охотничьей перчатке, вместо того чтобы парить в небе над головой? – заинтересовался темой Феррейра.

– Перчатка – чтобы руку не поранить. Когти у ястреба острые, больно, если сожмет их на голой руке. Очень больно, – пошутил Риккардо, и взгляд его на мгновение изменился, слово граф что-то вспомнил.

– Это и так всем известно, – перебила его Патриция. – Не отклоняйтесь от сути вопроса, граф.

Риккардо поморщился и продолжил речь:

– Ястреб – покровитель нашего рода. Независимо от цвета. Первый граф спас умирающую птицу. Подлеченный ястреб обернулся человеком. Поблагодарил за помощь и сказал, что отныне он будет помогать роду де Вега. Так гласит легенда. Мой предок, которого прозвали чародеем, был однажды замечен с красным Ястребом на черной перчатке. Отсюда и выбивающийся из общего ряда сюжет картины. Ее нарисовали после его смерти, весьма, кстати, загадочной. Я думаю, что мой тезка, очерненный людской молвой, просто заключил свой собственный договор с Ястребом на вершине Спящей Горы. И договор этот отличался от того, который был предложен основателю фамилии.

– Ясно, ваш предок продал душу в обмен на удачу, – продолжила Патриция.

– Не думаю, – отрезал де Вега. – Ястреб – покровитель рода, но лишь два графа удостаивались чести открыто общаться с ним. Одному он явился белым, другому алым. Ястреб не может быть злом.

– Если бы вас услышали архиепископы на Совете в Мендоре[16]. Вас бы тут же объявили еретиком, и простым покаянием вы бы не отделались.

– А нас, кардесцев, как и всех жителей Маракойи, в столице за глаза называют еретиками[17], – улыбнулась Кармен. И Феррейра потом долго не мог оторвать взгляд от ее белоснежных зубов и чувственных, пухлых губ.

– А вы, Риккардо, тоже ждете Ястреба, которого нет? – ехидно спросила Патриция и указала на левую длань графа.

Кожаный наруч, что закрывал предплечье от кисти до локтя, выделялся под рукавом рубашки. Он появился меньше года назад, перед событиями, потрясшими весь Камоэнс, и с тех пор граф никогда его не снимал, словно что-то скрывал.

– Жду, – кивнул де Вега. – И какого именно: алого или белого? – спросила Патриция. – Каков будет выбор третьего графа по имени Риккардо?

Де Вега понял, к чему она клонит. Год назад он изменил герб. Вместо белого Ястреба на алом фоне его рыцари шли в бой под белым стягом с алым Ястребом. Белый и алый – цвета дома Кардес.

Раньше такое уже случалось. Молодой граф не придумал ничего нового, королевским герольдам не к чему было придраться. В первый и последний раз до него такой стяг поднимал черноволосый Риккардо, известный своей гордостью и везением, связанный с неведомыми силами.

– Я просто жду его, – ответил третий граф Риккардо, пропустив намек на цвета. – Говорят, что он всегда прилетает. Перед смертью.

«Тогда ждать вам осталось недолго», – хотела сказать Патриция, но промолчала, не решившись надеть маску королевского вестника. В тот момент она была к этому не готова.

Суд над де Вегой прошел легче, чем ожидал король. В рядах грандов не было единства, и они не осмелились открыто перечить ему, протестовать против озвученного решения. Хорхе мысленно поблагодарил де Вегу, в двух битвах сумевшего отправить на тот свет многих представителей знатных фамилий. Чуть уменьшив их влияние и облегчив тем самым жизнь монарху, который часто колебался – а не провести ли ему такую же кровавую чистку?

– Шах, – констатировал Гийом и снял с доски фигурку латника. Его рыцарь угрожал королю.

– Нет, здесь ты просчитался, – ехидно улыбнулся Хорхе, и рыцарь пал, сраженный подлым ударом фигурки, изображавшей алькасарского конного лучника.

– Потеря воина еще не означает проигрыш в битве, – поучительно произнес маг и спустил на кочевника мифического дракона, лучник не выдержал жаркого пламени и был убран с доски.

Игра в «Смерть Короля» была любимым развлечением Его Величества Хорхе Третьего. Он отвел для игры особую залу. Маг Гийом в очередной раз громил короля, тот предпочитал сильных соперников и всегда достойно держал поражения.

По едва заметному знаку Хорхе вышколенный слуга, умевший улавливать даже еще не высказанные пожелания, налил ему коньяка в рюмку тонкого воздушного стекла.

Хорхе позволял себе расслабиться после трудного дня.

Тут дверь в залу распахнулась. Игроки обернулись.

В дверях стояла молодая девушка, облаченная в траурный наряд. Как она смогла пробраться во внутренние королевские покои, миновав десяток стражей, – загадка. Ведь Хорхе велел никого к нему не пускать.

– Ваше Величество, – голос девушки был, на удивление, не просящим, а требующим. – Я пришла к вам за справедливостью!

– Садитесь, сеньора, ведь, как говорят наши соседи – напыщенные остийцы, в ногах правды нет. Что случилось, кто вас обидел, что вы пришли искать моей помощи? – Хорхе никогда не забывал о королевском долге, обязанность монарха – заботиться о подданных.

Гийом улыбнулся девушке, в «Смерть Короля» они доиграют в другой раз.

– Ваше Величество, как вы могли пощадить преступника… – начала она, но Хорхе ее перебил:

– А имя у вас есть, прекрасная незнакомка?

Девушка смутилась, но ненадолго.

– Патриция де Васкес, урожденная дель Карпио, – с гордостью представилась она.

– Я помню вашего отца, – сказал король. – Он благородный человек. Я рад, что у него такая красивая дочь. Продолжайте.

– Вы сегодня пощадили Риккардо де Вегу, мой король. Бунтовщика, убийцу, предателя, бесчестного человека. Почему? Неужели пролитая им кровь превратилась для вас в воду? Неужели ему сойдут с рук совершенные злодейства?

– Сеньора, – мягко произнес король, – интересы государства превыше всего…

– Интересы государства! – воскликнула Патриция. – К нечистому интересы государства!

Маг вздрогнул, он не любил шума. А голос ее был таким громким, что, наверное, слышали даже гвардейцы, стоявшие по ту сторону толстых дубовых дверей.

– Но, помнится, Риккардо де Вега когда-то добивался вашей руки. Он вас любил. Почему же вы так желаете его смерти? Почему так жестоки? – Гийом нанес девушке коварный удар.

Маг отличался отличной памятью. Одним из его невинных увлечений было собирание сплетен из великосветской жизни.

– Я жестока? – Патриция задохнулась от возмущения. – Де Вега убил моего мужа, человека, которого я любила больше жизни. Этот подлый трус казнил в Вильене мою подругу Анну! Я жестока? – Молодая вдова горько засмеялась. – Кто смоет кровь с рук графа Кардеса? Я требую справедливости, Ваше Величество! – Патриция встала с предложенного ей кресла.

Она была решительна и грозна в своих требованиях. Ее разговор с королем совсем не напоминал разрешенные этикетом просьбы подданной к монарху. Но Хорхе видел, что еще немного – и из глаз ее брызнут слезы.

– Патриция, прошу вас, успокойтесь. Вы перебили короля. Во-первых, это невежливо, во-вторых, вы не дали мне договорить. Очевидно, вы невнимательно слушали приговор. Де Вега умрет. Не сегодня, не завтра, но вскоре. Не пройдет и полгода. Это не милость – это пытка. Он будет мучительно переживать каждый день, зная, что будущего нет. А как придет срок – я пришлю к нему Королевскую Смерть. Хотите стать его Смертью, Патриция?

Гийом с интересом наблюдал за метаморфозами, происходящими с девушкой. Она сначала побледнела, потом покраснела, дернулась в движении, но тут же замерла. Лицо ее выражало полную растерянность.

– Я… нет, Ваше Величество, Смертью Риккардо, нет… не хочу.

– Не будьте так категоричны, сеньора, – настаивал король. – Вспомните, вы же только что говорили, что он разрушил вашу жизнь, убил близких. Вы это ему уже простили? Так быстро?

– Нет… я не хочу его видеть… Не смогу, он… он ведь когда-то меня любил… – тихо сопротивлялась Патриция. Она бы отступила назад под гнетом королевских аргументов, но путь преграждало кресло.

– Это слабость, сеньора. Имейте силу взглянуть в лицо врага, – давил король. – Решайте же, в конце концов, жить де Веге – причине тысяч несчастий – или умереть. Хотите справедливости, его смерти – станьте ею. Или, клянусь, я помилую графа Кардеса, прощу все грехи, и он будет радоваться жизни, оставшись безнаказанным!

– Я… я согласна, – быстро выкрикнула Патриция, – согласна, – повторила она тихо, словно испугавшись, что может передумать.

– Вот и хорошо, – улыбнулся Хорхе. – Живите пока в столице, я дам вам знать, когда придет время исполнить мою волю, восстановить справедливость, стать Смертью для Риккардо де Веги – подлого убийцы и бунтовщика.

– Хорошо, – с каким-то ожесточением сказала Патриция. – Я могу идти, Ваше Величество?

– Да, сеньора, можете идти, – кивнул король.

Когда девушка переступала через порог, король вдруг задал вопрос:

– Патриция, кто вас провел через стражу? Моя племянница Ангела, не так ли?

Патриция ничего не ответила, лишь дрогнули в скрываемой улыбке уголки губ. Но королю хватило и ее молчания.

– Спасибо, вы свободны.

– Я сразу догадался, что это дело рук Ангелы, – улыбнулся Гийом, вспомнив о чем-то приятном.

– Да, – согласился Хорхе. – Моя племянница всегда была на стороне обиженных и оскорбленных.

– Ты прав, – опять улыбнулся маг, но улыбка быстро исчезла с его лица. – Знаешь, Хорхе, а тебя не зря назвали Жестоким.

– Что с тобой, Гийом? – внешне лениво поинтересовался Хорхе.

– Ты мстителен, мой король. Так и не смог простить де Веге, что он устроил встряску твоей власти. Надавил на девушку, сделал ее его Смертью. Сейчас смотрю на тебя и понимаю: точно знаешь, как сильно граф ее любил, раньше любил по крайней мере. И теперь – она его Смерть. Теперь, надеюсь, ты не будешь отрицать обвинения в жестокости.

– Месть, мой любезный маг, – блюдо, которое следует подавать холодным и которым нельзя пренебрегать, особенно мне – правителю. Де Вега поиграл в войну, стал причиной тысяч смертей, пусть теперь помучается. Все справедливо. А насчет жестокости, – король взглянул магу в глаза, – не тебе меня в этом обвинять!

Гийом взгляда не отвел, но промолчал, ибо нечем ему было ответить.

Это была удивительная ночь. В безоблачном небе горели три белые луны. Свет ночных солнц предназначался всем живущим, но монархи Камоэнса тысячу лет назад избрали их своим символом. Отстояв право на него в десятках битв. Чуть изменив цвет. Королевские луны стали серебряными.

Легкий ветерок играл в кронах деревьев. В воздухе преобладали запахи цветущих лип, вишен и черемухи. Двое медленно шли по широкой аллее. Молчали. Никто не решался заговорить первым.

Ужин, данный в честь гостей, был в тягость приглашенным. Да и не все из них согласились вообще на нем присутствовать. Таинственный гвардеец, привезший Патрицию, вообще ночевал вне города со своим отрядом, объяснив это тем, что утром путь его лежит дальше, в Лагр. Франческо тоже отказался, причем весьма грубо. Старый рыцарь едва не сорвался на сеньора. Но де Вега нисколько не обиделся.

Время шло, за окном ночь вступила в свои права, гости стали расходиться по отведенным им комнатам. Кармен уже семь лет жила в комнате, соседствующей со спальней Риккардо, – так требовали обычаи. Феррейра сразу по приезде разместился в резиденции. Долг предписывал ему быть всегда рядом с де Вегой. Патриция хотела бы остановиться в городе, но, как назло, в Осбене проводилась ярмарка. Обе гостиницы были переполнены купцами и дворянами, что приехали не только со всего Кардеса, но и из соседних графств. В толпе гостей города мелькали также яркие лагрские кафтаны и сдвинутые набок скайские береты. Торговля процветала.

Первой распрощалась со всеми Кармен. Тут же откланялся Феррейра. Патриция встала и, пересилив себя, произнесла на прощание:

– Спокойной ночи, обед был мне неприятен, но все же благодарю за заботу.

Едва она вышла в коридор, как граф ее догнал.

– Патриция, нам нужно поговорить, – сказал Риккардо, сам не понимая, почему это делает.

Граф осознавал, что ответ будет отрицательный, готовился к очередной насмешке, ядовитой уничтожающей колкости.

– Хорошо, – невольно вырвалось у девушки, но отступать было поздно. – Здесь душно, выйдем на улицу.

Тягостное молчание давило. Патриция первой нарушила тишину:

– Что вы хотели спросить у меня, де Вега? – в этот раз голос ее не подвел, звучал холодно.

– Не знаю, забыл, – честно ответил Риккардо. – Как ты, Пат?

– И ты еще спрашиваешь? – возмутилась она. – Посмотри на меня, Риккардо. – К его удивлению, раздражение девушки внезапно исчезло. – Ты сломал мою жизнь.

– Я не хотел быть причиной твоих бед…

– Не хотел! Я не знаю, как относиться к твоим словам, де Вега. Ты либо зло смеешься надо мной, либо безмозглый дурак! И не смей называть меня Пат! – взвилась девушка.

– Не то и не другое, Пат. Я просто не могу найти нужных слов. Не знаю, что тебе сказать.

– Если так, то лучше молчи, Риккардо.

– Не могу. Почему ты здесь? – тихо спросил он.

– Подумай, вспомни. Взгляни на меня. Ты убил моего мужа, разрушил жизнь. – Лунный свет отражался от ее золотистых волос; казалось, что они светятся в темноте.

– Я не убивал твоего мужа, Пат. Я никого не убивал.

– Сам нет, но разве ты не отвечаешь за своих воинов?

– Война есть война. Он пришел с мечом. Он погиб от меча. Судьба. Васкес был по натуре воинственен, путь рыцаря – постоянный риск, игра с судьбой. Я не виноват в его смерти.

– Твои слова пусты. Ими ты можешь оправдаться в своих глазах. Но не в моих.

Они остановились. Риккардо любовался ее очами, прекрасными даже в гневе. Особенно прекрасными в гневе, наполненными внутренней силой. Горящими изнутри. Огонь всегда завораживает. Огонь ненависти – не исключение.

– Жаль. Но скажи, неужели моя вина перед тобой так велика, что ты решила лично пытать меня, мою истерзанную душу? Ведь я любил тебя, Патриция.

– Ты всегда любил только себя, обо мне даже и не подумал. О моей душе, о моем сердце, Риккардо, – тихо говорила Патриция, ей не хотелось, она не могла нарушить красоту безмолвия ночи. Сам мир вокруг мешал ей.

Она чувствовала боль в его словах, но не верила в нее.

– Ты говоришь о своей любви, разрушив мою!

– Ты не любила Васкеса, – возразил Риккардо.

– Не тебе об этом судить!

– Мне. Я знаю тебя, Пат. Ты не любила его. Как и меня, но это неважно. Просто посчитала, что он лучше, чем я. Не знаю почему…

– Он не был трусом.

– Неужели ты до сих пор веришь в те подлые сплетни? Мне думалось, я всех убедил в обратном. Сегодня, когда я вышел встречать тебя, кто-то даже восхищался моей храбростью.

– И кто же? Уверена, это твоя дешевая любовница с замашками светской львицы. Как ее, Кармен? – желчно спросила Патриция.

– Нет. Феррейра – королевский лейтенант, который якобы не дает мне сбежать. Фикция для знати, – ответил Риккардо. – А Кармен не тронь, – сказал он уже другим, жестким, не терпящим возражений голосом – Пат раньше такого за ним не замечала. – Она самый близкий мне человек. Тебе я готов простить все, кроме нее.

– Так ты меня уже прощаешь? Благодарю, о великий. И как ты только снизошел до меня? – ехидно осведомилась Пат. Она хотела пройтись насчет близости Риккардо и его подданной, но осеклась, взглянув ему в глаза.

– Не цепляйся к словам, Пат, – попросил де Вега. – Хотя это всегда было твоей манерой речи, я должен был уже привыкнуть.

В ночи раздалось пение «любовника»[18], крохотная пичуга напоминала миру о том, что сейчас весна, время цветущих деревьев, счастливых людей, радости для души и плоти.

Двое на темной аллее прислушались к ее пению, разговор сам по себе смолк, оборвался на опасной стадии. По щеке Пат пробежала слезинка, на девушку нахлынули воспоминания. Но Риккардо этого не видел, она стояла, чуть отвернувшись, спрятав лицо от лунного света.

Граф стоял рядом с ней, его сердце разрывалось от нежности, хотелось шагнуть поближе и обнять, прижать к себе, вдохнуть аромат ее духов, поцеловать. Но он помнил о крови, что пролегла между ними, поэтому не двигался, чтобы не разрушить очарование момента.

– Пат, – прошептал он, когда соловей умолк.

– Да, – так же шепотом ответила она.

– Я сейчас подумал: а ведь могло случиться так, что мы были бы вместе и так же гуляли бы по залитым лунами аллеям. Как муж и жена… И не было бы ничего, что сейчас разделяет нас…

– Замолчи, Риккардо, замолчи, – потребовала Пат. – Не тешь себя и не мучай меня пустыми словами. Я не была бы с тобой счастлива. Хотя у тебя был шанс, но ты его упустил. Обозлился и в отместку растоптал мою жизнь. Поэтому ты умрешь. Я, Королевская Смерть, прикажу казнить тебя, когда придет время.

– Так и будет, Пат, – согласился Риккардо, – так и будет, – и бросил зло: – Да, наш король – редкостная сволочь.

– О чем ты?

– О подлой натуре Хорхе. А теперь позволь проводить тебя до дома. Знаю, я тебе сейчас противен, но не убегай, вокруг темно, и сама дорогу ты все равно не найдешь.

Перед тем как расстаться, он сказал ей:

– Давай будем вести себя так, словно ты моя гостья. Так будет легче для нас обоих. Ведь тебе придется терпеть меня некоторое время, книга еще не готова. Согласна?

– Хорошо, – услышал он скупой ответ.

ГЛАВА 2

– Дружище, не стой как истукан, идем же! Риккардо, нас ждут, ты не забыл? – Карл де Санчо дернул друга за рукав камзола, но тот этого и не заметил.

Взгляд владетеля Кардеса был прикован к прелестной девице, о чем-то мило щебетавшей с подругами как раз напротив них.

Карл улыбнулся. Кажется, его старания не пропали даром. Он почти чудом вытащил домоседа Риккардо на осенний бал в соседнюю провинцию, тот упирался изо всех сил, выдумывая различные поводы, и вот, едва зашли на бал, – влюбился.

– Подождут, – наконец-то соблаговолил обратить на него внимание де Вега. – Карл, посмотри на эту девушку, да, в небесно-голубом платье: стройный стан, легкая поступь – богиня грации из языческих мифов, ангел, спустившийся на землю.

– Да, совсем неплохо, что-то в ней есть. Вот только носик чуть длинноват. – Карл тут же дал свою оценку, более прагматичную.

– Карл!

Де Санчо улыбнулся во весь рот, столько возмущения было в голосе его друга.

– Хорошо, признаю, красавица. Но носик все равно длинноват.

Де Вега давно привык к манере общения своего друга и лишь вздохнул в ответ:

– Я чувствую, она послана мне небом.

Карл почувствовал, что сейчас рассмеется, поймал взгляд Риккардо и сделал серьезное лицо. Де Вега был по натуре своей влюбчив, часто он объявлял себя насмерть пораженным в самое сердце, стоило ему увидеть незнакомую красотку.

– Друг, так не стой, а действуй!

– Не поверишь, но я впервые в жизни боюсь, что мои ухаживания отвергнут, – признался Риккардо.

– Не беда, – де Санчо позволил себе усмехнуться. – Если бы не было разочарований, мы не познали бы радость успеха. Отвергнет эта красотка, всегда можешь переключиться на другую. Сегодня здесь весь цвет трех провинций. Выбор богат, – цинично закончил он.

Сам де Санчо уже приметил себе одну зеленоглазую прелестницу с ослепительными огненно-рыжими волосами. Улыбнулся ей, та ответила взаимностью – многообещающе стрельнула глазками.

– Тебе легко говорить, – завистливо вздохнул, напоминая другу о своем присутствии, Риккардо. – Ты же знаешь, как тяжело я переживаю, когда не нахожу отклика на свои чувства.

– Но это не мешает тебе тут же найти новый предмет для обожания – например, подругу бесчувственной красавицы. Кстати, я, кажется, знаю товарку той, что очаровала тебя, – Анну Рамирес. Идем, представлю. Смелее, черт тебя подери! – Карл улыбнулся и толкнул Риккардо в бок.

Чем быстрее он поможет другу, тем скорее освободится, слушать страдальческие стоны друга Санчо в этот вечер не хотел.

– Сеньориты, мы здесь, чтобы открыто заявить: вы наипрекраснейшие дамы на этом балу! – ослепительно улыбнулся он двум девушкам, с интересом глядевшим на молодых людей, шедших к ним через всю залу. – Я Карл де Санчо, с Анной мы уже знакомы, а это мой товарищ Риккардо де Кардес. Анна, красавица, пожалуйста, познакомь нас со своей подругой. А то, скажу по секрету, Риккардо влюбился в нее с первого взгляда.

– Это правда? – поинтересовалась Анна мягким обволакивающим голосом, от которого у мужчин кружилась голова.

От слов де Санчо лицо Риккардо залилось краской, он смутился и с трудом вымолвил:

– Да.

– Тогда давайте знакомиться, – подруга Анны протянула ему руку для поцелуя. – Патриция дель Карпио.

Де Санчо вскоре покинул друга, он сделал все, что мог. Освободившись, Карл обратил всю силу своего обаяния на то, чтобы завоевать ту рыжую красотку с зелеными глазами ведьмочки, родившуюся почему-то в баронской семье. Ведьмочка звалась Жанной, оказалась девушкой пылкой, непредсказуемой, с взрывным характером, в общем, Карл уже к концу третьего танца признался себе, что крепко попал в ее сети – не выпутаться.

С Риккардо Карл общался мало: тот весь вечер и всю ночь – бал длился до рассвета – не отходил от Патриции дель Карпио. Шутил, развлекал, старался предугадать любое желание, радовался как ребенок, если удавалось стать ее партнером в танце. Однако, по наблюдениям Карла, все его усилия оказались напрасными, девушка была вежлива, приветлива, но холодна.

– Я ей неинтересен, друг, – признался де Вега Карлу в перерыве между танцами ближе к утру. – Лед ее улыбки разбивает мои мечты. Я чувствую, что меня не гонят лишь из приличия и, может быть, из жалости, снисходя, видя мои старания.

Карл лишь сочувственно вздохнул. Его дела шли превосходно. Де Вега же вскоре куда-то исчез. Через некоторое время Жанна предложила Карлу подышать свежим воздухом. Возвращаясь, они наткнулись на Риккардо в одном из боковых коридоров.

Граф Кардес печально смотрел из окна в ночь, держа в одной руке полупустой бокал, в другой – бутылку вина.

– Друг, что случилось? – притворно веселым голосом спросил Карл.

– Как будто ты не знаешь, – обернулся Риккардо.

– Милая, – обратился Карл к «ведьмочке», – ступай в бальную залу, я сейчас к тебе присоединюсь.

– Скорее, а то со скуки я начну тебе изменять, – пригрозила Жанна, после чего, привстав на цыпочки, укусила его за мочку уха и покинула мужское общество.

– Меня отвергли, – вздохнул Риккардо, когда девушка удалилась.

– Не отчаивайся, согласно сказкам, лишь десятая попытка награждается ответной любовью, – улыбнулся Карл. – Но не бойся, умереть тебе от несчастной любви я не дам!

Риккардо шутки не принял, тогда де Санчо продолжил:

– Не расстраивайся, ты не один такой. Патриция, я расспрашивал, влюблена в какого-то идальго, уже связанного узами брака. Любовь эта тоже безнадежная. Он не обращает на нее ни малейшего внимания.

– Мне от этого не легче.

– Хватит грустно вздыхать, изображая мировую скорбь! – рассердился Карл. – Сейчас же ступай и заведи роман с первой встречной сеньоритой. Пусть десять откажут, одиннадцатая не устоит. Кого я учу? Ну а если считаешь, что это твоя любовь, – жди, когда она разлюбит свой идеал. Все, я должен идти. – Де Санчо тронул покрасневшую мочку правого уха, улыбнулся и удалился, оставив Риккардо одного.

Де Вега не последовал советам друга. Больше на балу де Санчо его не увидел. По словам самого Риккардо, он не смог смотреть на счастливые лица других и предпочел утопить печаль в вине.

Карл искренне переживал за друга, беспокоился за его здоровье, но и не мог предположить, какую роль сыграет эта девушка в жизни Риккардо. Через три года эта встреча жестоким эхом отразится на нем самом, Вильене, Маракойе, да и на всем Камоэнсе.

Он так же не мог представить себе, что всего через полгода сделает предложение Жанне, потому что поймет – ему не найти для себя лучшей жены, а графству Санчо – хозяйки. Вот только счастье их продлится совсем недолго.

Риккардо пробовал подождать. Неделю. Больше выдержать он не смог. Все повторилось.

Вежливая улыбка – Патриция не хотела обижать милого графа, он был так галантен, внимание было приятно, хоть она и не воспринимала его всерьез.

Риккардо, обрадованный этими мелкими, как ему казалось, успехами, попробовал усилить натиск.

Добился лишь того, что Патриция сказал ему прямо:

– Граф, вы хороший человек, приятный собеседник, но не более. Вы меня не привлекаете. Я не представляю себя вместе с вами.

Де Вега побледнел, его словно бы окунули в ледяную прорубь. Эти слова охладили любовный пыл еще на две недели, на десять дней. После чего он вновь попытался привлечь к себе внимание Патриции. Про себя и в разговорах с Карлом он называл ее «Пат», глаза его при этом светились нежностью.

Вышло только хуже. Был еще один разговор по душам, слова девушки больно ранили сердце. Риккардо заболел. Его бил озноб, часами молодой граф лежал в постели, глядя в потолок пустыми глазами. Пропали все желания, кроме одного – быть рядом с ней.

Его появление вызывало среди подруг и знакомых Патриции сочувственно-недоумевающие взгляды или, наоборот, насмешливые перешептывания.

Анна Рамирес сначала относилась к этому с улыбкой, потом же назойливость графа – он не оставлял ее подругу в покое – стала раздражать. Риккардо был ей немного симпатичен, поэтому, решив поговорить с ним по душам, выражалась она резко и прямо:

– Риккардо, вы ничего не добьетесь. Она вас не воспринимает как кавалера. Отступитесь. Неужели вам доставляют удовольствие ее издевки?

– Издевки? Это так выглядит со стороны? – спросил Риккардо и замолчал, ему был известен ответ. – Но почему вы мне это говорите, Анна? Ведь вы же ее близкая подруга?

– Поэтому и говорю. Так будет лучше для всех. Мне уже надоело лицезреть вас унылым. Возвращайтесь к себе в Кардес. Развейтесь, забудьте о ней, – устало повторила Анна. Она не любила повторять.

– Хорошо, – пообещал Риккардо.

Он уехал в Кардес. Патриция вздохнула спокойно, а сама Анна подумала, что, возможно, им будет недоставать этого наивного и немного смешного графа. Потом и Патриция вернулась в родовое имение, проведать отца.

Едва она уехала – Де Вега вернулся.

– Зачем вы здесь, Риккардо? Забыли наш разговор? – спросила тогда Анна.

– Нет, но это сильней меня.

– Вы неисправимы, – улыбнулась она.

Риккардо в ожидании возвращения Патриции стал бывать у Анны все чаще и чаще, она привечала его. Собеседником граф был превосходным: умел и слушать, и говорить. Знания его в самых различных областях были обширны, суждения смелы, на вечерах, даваемых семейством Рамирес, многие гости искали его общества.

Патриция долго не приезжала – болел ее отец, и внезапно, к всеобщему удивлению, Риккардо стал ухаживать за Анной. Позже Анне передали его слова, адресованные Карлу де Санчо: «Не знаю, как это случилось. Я и сам удивлен».

Анна несколько дней ради развлечения флиртовала с ним, затем запретила к ней приближаться.

– Хватит, Риккардо. Эта затянувшаяся шутка мне надоела. Оставьте меня в покое!

Риккардо это не смутило, он продолжал добиваться ее внимания, не замечая откровенных шуток, насмешек, лжи и издевательств. Анна его уже не щадила. Потом было предложение стать его женой.

Анна была удивлена и после некоторых раздумий отказала. Конечно, перспектива стать графиней заманчива, но, во-первых, чувств к графу нет, а во-вторых, быть второй – нет уж!

В итоге Анне пришлось попросить своего брата Алонсо вмешаться. Тот потребовал от Риккардо оставить его сестру в покое. Де Вега не хотел дуэли и подчинился.

«Простите, Анна. Увлекшись вами, я забыл о рамках приличий, поставил вас в неудобное положение. Можете забыть обо мне. Больше ваш покой не потревожу. Прощайте.

P.S. И все-таки вы – прекрасны!» – написал ей де Вега на прощание.

Его отъезд совпал с возвращением в город Патриции.

При встрече они поначалу немного посмеялись над казусной ситуацией, но потом смех стих сам по себе. Первой перестала улыбаться Пат, в глазах ее промелькнула грустинка, но уже спустя мгновение она заговорила на другую, более веселую тему, а именно о столичных нарядах.

Весь следующий год о Риккардо было мало что слышно, он не выезжал из своего графства. Карл де Санчо, почти переехавший в Вильену к невесте, рассказывал, что тот весь ушел в дела, затеял какую-то бестолковую и опасную реформу – раздал вилланам оружие и объявил их милицией. Но этим его нововведения не ограничивались. В графстве Кардес все религии и верования были объявлены равноправными. Конечно, маракойцы с их особой церковью всегда слыли немножко еретиками, но это было уж слишком. Несколько грандов при поддержке церковников подали на де Вегу жалобу в королевский суд, но безрезультатно: налоги Кардес платил исправно, в отличие от многих ревнителей благочестия.

По рассказам купцов, со стороны скайской и лагрской границ в Кардес потянулись караваны беженцев – де Вега обещал им свободные земли. Через Вильену проезжали наемные тронтовские инженеры, выписанные графом. Инженеры не скрывали цель работ – строительство и проектирование шахт и дорог.

Старики ворчали, вот, дескать, куда уходят богатства, собранные отцом непутевого Риккардо. Так, бурчали они, спускают семейные достояния.

Имя де Веги часто всплывало в вильенском обществе, основном как повод для безобидных шуток.

Легкие шаги раздались в спальне Риккардо. В свете лун, проникающем сквозь раскрытое окно, он увидел фигуру Кармен, соблазнительно-притягательную в тонкой прозрачной ночной рубашке. Да и кто еще мог зайти ночью в спальню графа Кардеса?

Но Риккардо не тронули ее прелести. В ту ночь он был к ним равнодушен. Графа бил жестокий озноб. Он дрожал, несмотря на жаркую ночь за окном, лежал на боку, завернувшись в шелковую простыню, поджав под себя ноги и скрестив руки на груди. В комнате чувствовался запах вина. Кармен подошла к Риккардо. Под ногами звякнула пустая бутылка. Девушка присела на кровать, положила руку ему на лоб. Прикосновение было холодным.

– Я убью ее, Риккардо, она пьет из тебя силы, как вампир, – прошептала она.

– Нет, Кармен, никого убивать не нужно. – Улыбка на мгновение озарила его лицо. – Я просто начал вспоминать, и прошлое оказалось сильнее меня.

– Она твой злой рок.

– Нет, она моя судьба. От судьбы не уйдешь. – Де Вегу трясла мелкая дрожь.

– Ты замерз? – лукаво спросила она, стараясь отвлечь его. – Я тебя согрею.

Кармен забралась к нему под простыню, ее горячие губы коснулись ямки у основания шеи, ладонь с острыми ноготками побежала по животу вниз.

– Нет, Кармен, не надо, – он остановил ее руку. – Просто побудь рядом.

Риккардо крепко и нежно прижал ее к себе, словно боялся потерять и остаться в одиночестве в этом мире. Один против ночи, лун и воспоминаний.

Кармен долго не смыкала глаз, ждала, пока дыхание Риккардо станет ровным, пульс успокоится и он заснет спокойно и безмятежно, как ребенок.

Риккардо лежал, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить девушку. Сон Кармен всегда был чуток. Ей не меньше, чем ему, нужен был отдых. Тепло ее тела согрело графа, но он никак не мог заснуть, лишь притворялся – прошлое мешало. Хотелось выть на луну в бессильной злобе от невозможности что-либо изменить, но на груди у Риккардо спала Кармен, и он молчал.

– Сеньора, взгляните на эти ткани – прекрасный шелк, привезен прямиком из Далмации. Уверяю вас, такого вы даже в столице не найдете, – расхваливал товар дородный купец. На комплименты гостье он тоже не скупился: – Я просто счастлив, что такая красивая леди заглянула в мою скромную лавку, это такая честь – принимать у себя гостью графа Риккардо!

Скромная лавка представляла собой целый этаж большого дома, лучший магазин тканей и одежды во всем Осбене, так, по крайней мере, говорили люди на улице.

Патриция утром вышла в город, побродить по улицам, посмотреть, как живут люди. Ей было скучно, тесно и душно в просторной резиденции графа. А главное – одиноко.

– Как вы сказали? – удивленно переспросила она. – Гостью графа?

– Да, гостью графа, – широко и тепло улыбнулся толстяк-купец. – Граф еще вчера предупредил всех, что к нему приехала старая знакомая.

Патриция ничего не ответила, она зашла в магазин по старой памяти, раньше девица дель Карпио очень любила выбирать себе ткани на платья, теперь же вдова де Васкес носила один цвет – черный.

– Не хотите шелк, так, быть может, мне предложить вам атлас из Остии или же бархат из Лагра?

– Нет, ваши ткани великолепны, но мне сейчас они ни к чему.

– Понимаю, сеньора. Война многих сгубила. Вот жена покойного графа де Санчо или фаворитка Хуана де Боскана всегда раньше делали у меня покупки, когда бывали в Осбене. А сейчас нет ни графов, ни их жен, ни платьев, – вздохнул торговец.

Патриция кивнула, она не стала уточнять, что муж ее пал, сражаясь с упомянутыми особами и лично с де Вегой. Спросила:

– У вас в Осбене бунт… – она сделала акцент на этом слове, – бунт против короля многих сгубил?

Торговец молчал. Пат не могла знать, что на городском собрании его уже десятый год выбирали помощником бургомистра и Хью Вискайно, называемый за глаза бочкой, прекрасно осведомлен о том, кто сейчас стоит перед ним.

– Ввязал вас граф в кровавую бойню, – словно сочувствуя, добавила девушка.

– Нет, сеньора, Риккардо – наш защитник, – возразил ей купец.

Он называл графа Кардеса, своего сюзерена, просто «Риккардо». Как и все в этом городе.

– Нет, сеньора, – продолжил он, – Риккардо спас наш край от огня, меча и разорения. Разбил в пух и прах рыцарей под Дайкой. Небольшая речушка, а известной стала. И я сам там был с городским ополчением. Жаркий, помню, выдался денек. По щиколотки в крови стояли, удар конницы сдержав. Ни мы животов не щадили, ни они, – купец указал на рыцарский щит, висящий у потолка над прилавком. – Опосля граф наш щедро трофеи раздавал за то, что не посрамили честь и победили.

Патриция подняла глаза на щит и прикусила губу: герб был ей знаком, хозяин в свое время сватался к ее подруге Анне.

– Граф пленных не брал, тоже честь свою берег? – зло спросила она.

– Так война, она на то и война. Рыцари нас грабить шли. Вот и получили. Спасибо Риккардо за вольности дарованные. Теперь мы никому себя обидеть не дадим, будь ты хоть разбойник, хоть идальго знатный, хоть сам король, – степенно, с достоинством отвечал ей купец.

Патриция вышла, не прощаясь. Вслед за ней магазин покинули двое крепких слуг, всюду сопровождавших хозяйку.

Она ехала в Кардес, считая его краем земли, медвежьим углом, затерянным на картах. Почти семь дней пути на сменных лошадях от Вильены. Из столицы же в Осбен добираться почти месяц.

Кардес – самое большое графство Маракойи – Далекого Края. Граничит с горным Скаем. Холмистая равнина, много лесов, только одна гора, да и та Спящая – место обитания Белого Ястреба, покровителя рода местных правителей де Вега.

Глушь – ни дорог, ни торговых путей. Торгует с остальным Камоэнсом хлебом и лесом. Малозаселенные земли.

Все это Пат знала из рассказов знакомых, но в основном из «Землеописания Камоэнса» – одной из любимых книг в юности. Мечтала тогда о путешествиях, отец дал ей хорошее образование. Она никогда раньше не была в Кардесе. В бытность свою невестой Риккардо – не успела. Сейчас же приехала его Смертью.

Ожидания ее обманули. Она обнаружила богатый край со счастливыми, улыбчивыми людьми, которые любили своего графа. И уважали, это самое странное, – подданные, обычно обеляют в своих глазах властителей, обвиняя в их грехах злых советников, уважение же встречается редко. Кардесцы уважали де Вегу. Несмотря на его молодой возраст. Чувствовалось из разговоров.

Патриции было непонятно – почему? Она не видела в Риккардо качеств, способных вызвать уважение народа. Он не был вождем, лидером. Наоборот, показал себя трусом. Трусов же вилланы не любят.

Кардес был необычным графством – здесь не было вилланов. Все жители были свободны и подчинялись своим судам, а не чиновникам графа.

Осбен – небольшой красивый город, кажущийся игрушечным. Все из дерева: дома, городские стены, даже мостовые и те из тесаных бревен. Окна в домах большие, во многих вставлено стекло – богато живут, не хуже, чем в столице. Наличники резные, веселые, ярким лаком крашенные.

Люди на улицах похожи на свои дома. Такие же веселые и приветливые.

А еще в Кардесе строили дороги. Хорошие дороги – широкие, удобные, мощенные камнем, для любого времени года – на века. Купцам уже не грозили весенние и зимние распутицы. И разбойников в Кардесе не было. Совсем, ну почти совсем.

На вопрос девушки «почему?» Феррейра, в чьи обязанности теперь входила еще и безопасность Патриции, в дополнение к охране де Веги, ответил:

– Так здесь у каждого виллана оружие. Сами с любыми разбойниками справятся. Да и стража у графа хорошая. Быстро ловят и отправляют в гости к Подруге. Так здесь называют гильотину.

Пояснения, данные любезным лейтенантом, были излишни. Она сразу же вспомнила эшафот, окруженный усатыми наемниками-скайцами, и начищенную сталь ножа, блестящую на солнце. На гильотине по приказу де Веги казнили, убили ее подругу Анну Рамирес. В глазах потемнело, и на мгновение вернулся старый кошмар – нестерпимая, всераздирающая боль в низу живота.

Девушка вернулась в резиденцию ближе к вечеру, обойдя весь город. Ужинали в том же составе: Риккардо, Патриция, Кармен и Блас.

Патриция оглядела сотрапезников и позлорадствовала про себя. Всего три гостя у графа: она сама – его Смерть, домоправительница – заносчивая куртизанка, пусть и благородного звания, и гвардеец – охранник. Всего трое за столом, рассчитанным на пятьдесят человек. Закономерный конец для Риккардо. А главное, справедливый. Подавали жаркое, несколько видов супов, отбивные. Той пышности, что царила за этим же столом прошлым вечером, не было. Видимо, на этот раз граф не стал менять ради гостей свой привычный распорядок.

Вместе с королевской роскошью ушла куда-то и озлобленность. Патриция почувствовала, что растеряла за напряженный день пыл, азарт. Сказывалась усталость. Окружающие, видимо, чувствовали себя точно так же. Ясней всего утомление читалось на лице Риккардо. Под глазами его были круги, на лице печать утомления.

– Как прошел день? – поинтересовался Феррейра, гвардеец всегда старался поддерживать разговор, часто переводил на себя жар перепалки. Он не любил ссор.

– Дописал предпоследнюю главу, – вяло похвастался де Вега.

– Обустройство лагеря и питание солдат? – спросил гвардеец.

– Угадали. Отправить вам на прочтение?

– Конечно, я потом буду хвастаться перед офицерами – был первым, кто читал труд Риккардо де Веги.

– Вы надеетесь прославиться, описывая содержимое солдатских котлов и правила расположения выгребных ям? – не преминула уколоть Патриция, сдержаться было выше ее сил.

На ней по-прежнему было черное платье, вот только уже с серебряным воротником. Пат вдруг ощутила резкий контраст, создаваемый ее цветами с красно-белой одеждой Риккардо, голубым платьем Кармен и желтым колетом Феррейры. Вместе с этим ощущением вновь пришло раздражение.

– Сеньора, будете смеяться, но на войне рацион солдата крайне важен. Сытый и здоровый воин вдвойне опасен для врага, – ответил за хозяина дома Блас и тут же увел разговор в сторону: – А я сегодня устроил учения моим гвардейцам, а то они скоро забудут, как меч держать.

– В конце недели сбор милиции округа, приводите туда своих рыцарей, – предложил Риккардо, – им будет чему поучиться.

– А вы, любезные дамы, как провели этот день? – продолжал свой опрос Феррейра.

– Разбирала налоговые квитанции за последние месяцы, торговый сбор с купцов в этом году на четверть больше, чем за тот же период прошлого, – улыбнулась Кармен.

– Удивлены? – рассмеялся Риккардо.

– Да, – кивнул Феррейра, – я думал, домоправительница…

Патриция промолчала.

– Этот титул шире, чем кажется на первый взгляд, – продолжал граф. – Кармен просто бесценна. Я, признаюсь, часто со страхом думал: а что будет, когда она меня покинет – выйдет замуж? Придется нанимать дюжину чиновников.

– Я все больше и больше поражаюсь вам, Кармен. Почему я до сих пор не встречал девушек, подобных к вам? – вопрошал Феррейра. Лейтенант гвардейцев с первого же дня обратил свой взор на домоправительницу, но сразу отступил, догадавшись о ее отношениях с графом. Внимание, оказываемое Бласом Кармен, раздражало Патрицию.

– Боитесь ее потерять? Но Кармен до сих пор с вами. Берегите ее, граф. – Пат решила напомнить о себе и сбить спесь с этой дешевой красотки.

Кармен дернулась, острые слова попали в цель. Ранее она неосмотрительно обмолвилась о своем возрасте – двадцать три года, большинство ее ровесниц давно замужем и успели нарожать много детей. Но она быстро справилась с обидой и спросила, продолжая приветливо улыбаться:

– Вы гуляли по нашему городу, Патриция. Вам понравился Осбен?

– У вас красивый город, – ответила Патриция. – Он меня порадовал, обманул мрачные ожидания. Я увидела прекрасные широкие улицы, мощенные светлым камнем, красивые дома, приветливых жителей.

– Честно, я бы хотел жить у вас, – вмешался Феррейра, – после суеты, гама и шума Мендоры так хочется иногда покоя.

– А вы, Патриция? – спросил Риккардо.

– Я вас не понимаю, граф.

– А вы хотели бы жить в Осбене? – повторил Риккардо.

В воздухе повисло напряжение.

– Может быть, – ответила она. – Но в другой жизни. Ведь вы, «возвращенцы», утверждаете, что это возможно.

– Да, мы, наша церковь, в это верим, – граф вздохнул. – Я совсем забыл о главной обязанности хозяина – развлекать гостей. Патриция, хотите, я завтра покажу вам нашу гордость – храм Единого, что на том берегу Дайки?

– Хочу. Вы это мне обещали еще очень давно, в другой жизни. Посмотрим на ваш храм. – Девушка приняла предложение. Все какое-то развлечение.

Спустя год после знакомства они вновь встретились на балу. Делали вид, что друг друга не знают. Но Риккардо ловил себя на том, что, кружась в танце с другой, он невольно ищет глазами Патрицию, зная, что, найдя, будет мучиться от ревности.

Он злился на себя, на Патрицию, на счастливого Карла, обнимающего свою зеленоглазую ведьмочку, на людей вокруг. На него находило страшное желание кого-нибудь убить, пугающее еще и потому, что он никого еще не убивал, никогда не был в бою и ни разу не дрался на дуэли. Последний факт почему-то бесил его. Карл, тут же вспомнилось, дрался раз десять.

Де Вега оставил танцы, перешел на вино, этот вечер грозил в точности повторить тот, ненавистный и любимый бал годовой давности. Ненавистный – ведь с него все началось, любимый – тогда он мог еще на что-то надеяться.

– Риккардо, налегать на вино еще до полуночи – дурной тон, – услышал он красивый и чуть ехидный голос Альфонса де Васкеса, своего троюродного брата и, как это ни странно, самого близкого родственника.

Альфонс двенадцать из шестнадцати месяцев в году проводил в столице, увидеть его в Вильене – большая удача.

– Если будешь читать нотации, ударю – вспомню детство и разобью нос! – пригрозил Риккардо.

Альфонс рассмеялся.

– Не стоит, я и тогда дрался лучше тебя! Лучше давай выпьем вина. Какой сорт?

– Лупьенское, десятилетней выдержки, – ответил Риккардо, – если уж пить с горя, то только его, словами трудно выразить великолепие вкуса. Это нужно почувствовать.

Вино разлито по бокалам и выпито.

– Да, аромат и вкус бесподобны, но хватит. На бал мы приходим не вино дегустировать, – прервал его Альфонс. – Чем вызвано твое горе, любезный родственничек?

– Отстань.

– Не хочешь говорить, и не надо. Мне и так это известно, как и всем вокруг. Патриция дель Карпио. Что ты в ней нашел, Риккардо, поделись? Привлекательна. Не спорю. Но вокруг десятки сеньорит прекрасней ее. Умна, но это скорее даже недостаток, она тонко с тобой играла, подкалывала так, что ты даже этого не замечал. Данная особа холодна, скрытна, и никто не знает, что она думает на самом деле. К тому же дерзка и остра на язык, – разглагольствовал Альфонс.

– Я ее люблю, – устало выдохнул Риккардо.

– Полюби другую. Ту, что тебя примет и поймет. Ты же гранд, сиятельный граф, сын Энрике де Веги. Многие фамилии будут рады породниться с тобой.

– Не могу. Патриция меня не отпускает.

– Что ж поделать, значит, это судьба, – рассмеялся виконт Васкес. – Хотя подожди, я же только что подсказал тебе выход. Если хочешь, чтобы она стала твоей женой, то ты зашел не с того фланга, друг. Бей по ее самому уязвимому месту – родителям. Познакомься поближе с ее отцом.

– Ты это серьезно? – удивился Риккардо.

– Конечно, брат. Вот что значит расти круглым сиротой и воспитываться слугами и отцовскими товарищами, не обижайся. Ты отстал от жизни в своей глуши, и некому было открыть тебе глаза.

– Так сделай это, о мудрейший, – язвительно попросил де Вега.

– Любовь для счастливого брака требуется только в романах о благородных рыцарях, прекрасных принцессах, драконах и злобных кочевниках – алькасарцах, – объяснял Васкес. – Все решают родители, да и то в основном браки устраивают не суровые отцы, а две тетушки за чашкой кофе с тортом.

– Значит, мне нужно свататься к ее отцу, не получив от нее согласия?

– Оно и не требуется, но не спеши. Сначала просто познакомься с ее отцом, я могу это устроить, мы с ним часто вместе охотимся. Думаю, вы друг другу понравитесь. Он, так же как и ты, помешан на улучшении своих земель, новых способах ведения хозяйства, строит ремесленные мастерские, разводит лошадей.

– Я пришлю ему алькасарских жеребцов с моих конюшен. – Риккардо почувствовал, будто с его плеч свалилась тяжелая ноша.

– Хорошая мысль, – согласился Альфонс. – Только не спеши, и все получится. Отец ее простой барон, хоть и очень-очень богатый, поэтому мечтает выдать дочь за гранда. Ты же – прекрасная кандидатура, сиятельный граф, хоть, не обижайся, и из богом забытого края.

– Не обижаюсь, Альфонс. Наш Дальний Край – Хуэнта Маракойя – действительно глушь, но мы еще сделаем его процветающим, всем на зависть. Спасибо за совет, я этого не забуду. Будет что нужно – только попроси, всегда помогу.

– Удачи! – улыбнулся Васкес.

Педро дель Карпио поначалу с настороженностью отнесся к графу Кардесу, представленному ему старым знакомым, Альфонсом Васкесом. Он знал, как граф был увлечен его дочерью, но это одновременно и привлекало и отпугивало. Лестно осознавать себя отцом красавицы, что так притягивает мужчин, но раз до сватовства дело не дошло… мнение единственного ребенка для старого барона всегда стояло на первом месте.

Риккардо сумел ему понравиться. Они сразу же обнаружили сходство интересов и общие темы для беседы. Барону импонировала хозяйственная хватка де Веги, то, что молодой граф крепко держал Кардес в своих руках, извел всех разбойников, привлекал купцов, расширял столичный город, строил дороги. Риккардо был прямой противоположностью другим молодым грандам, что прожигали жизни и наследства в пустых развлечениях, разоряя подданных. Это было очень важно для барона. Сам он утроил родительское наследство и справедливо опасался охотников, что видели в его Пат лишь богатую невесту.

Через две недели знакомства, когда новые друзья возвращались вместе с охоты, Риккардо попросил у барона, находившегося в отличном настроении, руки его дочери.

Педро дель Карпио мысленно улыбнулся, но ответил не сразу.

– Сеньор де Вега, – официально начал он, – вы мне нравитесь, я был бы рад видеть вас своим зятем. Я знаю, что вы любите Патрицию, наслышан о ваших к ней чувствах. О том, как вы бегали за ней, словно комнатная собачка, старались исполнить любую прихоть.

Риккардо покраснел, и это еще сильней подняло барону настроение.

– Вы любите Патрицию, – продолжал Педро, – но Пат – моя отрада, мой единственный ребенок. Я хочу, чтобы она была счастлива. И не могу ее неволить.

– Что ж, барон, спасибо за прямой ответ, я знал, что у меня нет шансов…

– Эх, Риккардо, – рассмеялся Педро, да так, что лошади испуганно всхрапнули. – Я не гоню тебя прочь, просто говорю – подожди. Я поговорю с Пат, она хоть и своевольна, но пока прислушивается к моему мнению. Будь рядом, докажи ей, что с тобой она будет счастлива. А я постараюсь развеять ее предубеждения против твоей персоны.

Риккардо внял словам барона. Окружил его дочь ненавязчивым вниманием, был одновременно и где-то рядом, всегда готовый прийти на помощь, выполнить мелкую услугу, просьбу, составить компанию, и в то же время чуть вдалеке, чтобы не надоедать ей своим обществом, когда она того не желает.

Граф мил, галантен, мягок и добр, почти не ревновал ее, спокойно относился к ее легкому флирту с другими, понимая, что чрезмерными требованиями может только обозлить Патрицию.

Время для Риккардо разделилось на три части: месяц[19] в Вильене рядом с любимой, месяц – в Кардесе, о делах графства он никогда не забывал, две-три недели, в зависимости от времени года, – на дорогу.

Патриция колебалась. С одной стороны на нее ненавязчиво давили отец и мать, с другой – внимание Риккардо, его любовь, эти чувства были ей приятны, находили отклик, подарки и внимание вызывали благодарность, нет, она не полюбила графа, но старалась быть с ним пообходительней. Улыбалась, шутила, уже без прежней язвительности, проводила с де Вегой больше времени, часто ловя себя на мысли, что рада его обществу.

Риккардо же расцветал на глазах, видя улыбку на губах Патриции, особенно если причиной ее был он.

Ее лучшая подруга и наперсница Анна тоже выступала за союз Риккардо и Патриции.

– Пат, рассуди сама, – сказала ей как-то раз Анна, – отец от тебя не отступит, ссориться с ним ты не хочешь. Это, во-первых. Второе: сейчас твое сердце свободно, какая тебе разница, за кого из нелюбимых выйти замуж? Или ты собираешься уйти в монастырь?

Патриция лишь улыбнулась в ответ.

– Де Вега, – продолжала Анна, – не самая плохая кандидатура. Знатен, богат, не урод и молод. Вместе эти качества сейчас встречаются редко. Если вытащишь его из кардесского захолустья – станешь блистать при дворе в Мендоре. Чтобы управлять им, он мягок, тебе нужно будет только позволять себя любить.

– Если он так хорош, почему ты сама не приняла год назад его предложения? – парировала Патриция.

– Не люблю быть второй, он обратил на меня внимание лишь назло тебе. Хотя, Пат, может, ты уступишь мне Риккардо? Хочу быть графиней.

– Нет уж, – рассмеялась Пат, – я его тебе не отдам.

На следующий день, гуляя с Риккардо по тенистым аллеям, она неожиданно для графа обмолвилась:

– Мои подруги, наблюдая, как вы ухаживаете за мной, решили, что вы будете хорошим мужем.

– А вы, Патриция, что думаете по этому поводу? – небрежно, стараясь унять дрожь в голосе, поинтересовался Риккардо.

– Я начинаю склоняться к тому, чтобы согласиться с их мнением.

– Пат, – он взял ее за руки. – Я люблю тебя, Пат!

Девушка улыбнулась.

– Скажи это еще раз.

– Я люблю тебя! – воскликнул он, целуя ее руки. – Патриция дель Карпио, я обожаю твое прекрасное тело, нежные, мягкие руки, кои так хочется целовать, голос, что приятнее пения птиц. Лик прекрасен, улыбка ярче солнечного света, один вид твой может сделать меня счастливым.

Риккардо опустился на одно колено.

– Патриция, прошу тебя, будь моей женой, клянусь, я сделаю тебя самой счастливой женщиной на свете!

– Обещаешь? – лукаво спросила она.

– Обещаю.

– Я запомню эти слова, Риккардо. А теперь встань с земли, – девушка потянула его за рукав камзола. «Я согласна», хотела сказать Патриция, но не успела, произнесла лишь: – Я со… – потому что Риккардо обнял ее и поцеловал.

Этот поцелуй длился долго, очень долго, граф не отрывался от ее губ, боясь, что если он это сделает, то происходящее окажется иллюзией.

В тот же день Патриция попросила у отца и матери родительского благословения на брак. Мать ее заплакала от радости, а старый барон крепко обнял Риккардо со словами:

– Я всегда мечтал о таком сыне.

На следующий день Патриция увидела Риккардо лишь ближе к вечеру, глаза графа светились от счастья при виде ее, вот только чуть заметные круги под глазами портили всю картину, но Патриция была не в обиде. Знала, что спаивать графа начал еще ее отец:

– Выпьем за ваше счастье!

А потом Риккардо забрали друзья – Карл де Санчо и Хуан де Боскан. Последний заявил Патриции:

– Сеньорита, я буду, счастлив, когда вскоре смогу называть вас сеньорой. И в честь такого замечательного события я торжественно обещаю: мы выпьем не меньше бочки старого доброго вина.

– Не слушай его, Пат, – отмахнулся Риккардо.

– Патриция, – продолжал Хуан, – у вас нет для меня красивой подруги?

– Есть, но это уже ее выбор, – смеялась Пат.

Свадьбу запланировали на позднюю осень. В конце лета Патриция и Риккардо хотели съездить на месяц-другой в столицу. Побывать на Большом Королевском Балу, заказать столичным ювелирам обручальные кольца и другие свадебные драгоценности – традиционный подарок от жениха невесте. Купить мебель, драгоценную посуду, ткани и драпировки. Привести в порядок столичный особняк графов Кардесов – он пустовал со времен Энрике де Веги.

Патриция привыкала к роли хозяйки, хотя в Осбене, городе-резиденции графов Кардес, она еще не бывала.

Они осуществили задуманное. Приехали в Мендору. На переезде через городскую заставу под колеса кареты попала старая облезлая рыжая псина[20]. Никто этого не заметил, а зря. Риккардо и Патриция забыли, что столица любит играть людскими судьбами.

Альфонс де Васкес был человеком жестким, решительным, волевым. Он всегда добивался того, чего хотел. Эти черты характера вкупе с умением нравиться женщинам и общительной и пылкой натурой делали его грозой всех прекрасных сеньор и сеньорит в Мендоре. Столица любила красавца Васкеса, он отвечал ей тем же. Искренне любил ее блеск и шик, принимал как должное и даже неотъемлемое ее интриги и заговоры. Страдал, когда приходилось ради неотложных дел покидать Мендору и отправляться в Вильену, где у его семьи были большие владения.

Альфонс был своим и в кругу сплетников, распространителей слухов, и в компании гвардейских рубак, и в обществе старых интриганов.

Он не был злым, ему не доставляло радости чужое горе, но если требовалось сокрушить соперника, устранить конкурента, его собственного или конкурента друзей и покровителей, сломать человека, то Васкес никогда не колебался. То, что приносило ему пользу, он считал добром, все, что совершало обратное, – злом.

Альфонс любил играть людьми, менять их судьбы, что полностью соответствовало гербу его рода – на синем поле скрещены золотые меч и кубок – и девизу «Рожден побеждать».

Однажды осенним вечером в особняке герцога Гальбы за столом, где шла ожесточенная игра в карты, он услышал:

– Господа, сегодня я проезжал по улице инфанта Сида, старый особняк графов Кардесов меняется на глазах. Наследник великого Энрике приехал в столицу. Я раньше ничего о нем не слышал, что это за юнец?

– Внешне – вылитый отец, только взгляд другой, нет знаменитой стали кардесского Кондотьера[21]. Неплохой парень, наивный, богатый, – при последних словах собеседники, профессиональные игроки, оживились. – Впервые в столице. Привез с собой из провинции невесту. Говорят – хороша собой.

– Неужели лучше наших придворных красавиц?

Можно было, конечно, послушать сплетни, повеселиться от души, но Альфонс решил сразу прояснить ситуацию:

– Нет, сеньоры, до Марии де Таворы или Изабеллы де Клосто ей далеко, но все же что-то в ней есть. Граф Кардес – мой родственник. Помню, как поколачивал его в детстве. Что до его свадьбы – так я сам приложил руку к их союзу. Можно сказать, свел Риккардо и Патрицию.

– Вот как? – удивился его друг Марк де Мена. – Не верю!

– Так все и было, – настаивал Васкес.

– Не верю, не обижайся, Альфонс, но в последнее время ты несколько раз крупно оплошал. Эсмеральду увел у тебя маркиз Тарсилья. А ты хвастал, что она готова ради тебя жизнь отдать. Были и другие промахи.

– Марк, я создал эту пару. Слепил из ничего. Свел вместе моего наивного родственничка и эту девицу дель Карпио, хотя она его упорно отвергала почти год. Спросишь сам у де Веги, – раздраженно закончил Альфонс, самолюбие было его уязвимым местом.

– Тогда тебе ничего не стоит расстроить их брак, – развел руками Марк. – Если ты ничего не приукрасил, мой друг.

– Зачем мне это делать? – с показным безразличием удивился Альфонс.

– Если тебе это удастся, я отдам тебе свою любовницу, баронессу Локку, – предложил пари де Мена. – Если же нет, ты отдаешь мне своего жеребца Султана.

– Ни за что! – возмутился Альфонс – Неравные ставки: жеребец, что раньше носил алькасарского принца, против придворной куртизанки.

– Уверяю, она того стоит, – сально улыбнулся Марк. – Хорошо, ставлю еще пятьсот флоренов.

– Хватит, Марк, это уже слишком, – оборвал Альфонс его разглагольствования. – Он мой родственник.

Марк де Мена был хорошим товарищем: верным, надежным, бесстрашным, но он не умел остановиться, не знал меры. Альфонсу приходилось не раз вытаскивать его из сложных ситуаций. Марк хорошо фехтовал, но есть дуэли, само участие в которых – самоубийство, и такие люди, что победа над ними страшней поражения.

– Хорошо, раз ты так беспокоишься о чести родственника и его дамы, я замолкаю, – картинно развел руки Марк.

– Твоя жертва не останется безнаказанной, мой друг. – Вокруг них были люди, и Альфонс не мог допустить, чтобы хоть кто-нибудь усомнился в нем. – Я подружусь с Патрицией, заинтересую ее, немножко, совсем немножко влюблю в себя. Со стороны невинно, мы ведь все кого-то чуть-чуть любим и открыто говорим об этом. Повод для добрых шуток, не более. Но мы-то знаем, сеньоры, если есть желание, а главное – умение, грань, разделяющую влюбленность и любовь, затмевающую разум страсть, перейти очень легко. – Альфонс договорил и чуть склонил голову в поклоне окружающим.

Сеньоры зааплодировали – в способностях Альфонса они не сомневались.

На следующий день, на официальном приеме в честь пятилетия наследного принца Хорхе-младшего, Васкес подошел к счастливой паре.

– Здравствуй, Риккардо, – поприветствовал он де Вегу. – Патриция, это вам, – он протянул девушке букет цветов.

– Как я рад тебя видеть, Альфонс! – весело воскликнул Риккардо.

– Благодарю, вы – настоящий рыцарь, – улыбнулась Патриция, вдыхая аромат свежесрезанных орхидей.

– Сеньорита, как только я вас увидел, понял: мой долг – подарить вам эти цветы! – продолжал Васкес.

Патриция была не совсем в его вкусе: худовата – он предпочитал девушек попышнее, золотисто-соломенные волосы – Альфонс питал слабость к локонам цвета воронова крыла.

Риккардо слушал его речи с улыбкой на устах. Братец умилял Васкеса своей наивностью. Резкий контраст с окружающим обществом. Таких следует беречь и охранять, как ценную редкость, чтобы было с чем сравнивать себя и других, ибо честность и открытость в Мендоре встречаются так же редко, как и невинные жены.

Через некоторое время Риккардо отлучился, завидев давних друзей отца, оставив Патрицию на попечение Альфонса, чем тот не преминул воспользоваться.

– Патриция, – невинным голосом поинтересовался он, – вы верите в любовь с первого взгляда?

– Нет, – ответила она. – А что, вы, известный сердцеед, пали жертвой такой любви?

– Да, – признался Васкес.

– И кто же эта счастливица или, наоборот, несчастная? – поинтересовалась девица дель Карпио.

– Вы, Патриция, вы – моя любовь!

– Вы сами себе противоречите, Васкес, говорите о любви с первого взгляда, а мы ведь знакомы уже два года.

– Нисколько, моя любовь проснулась с первого взгляда – с первого моего взгляда на вас сегодня.

– Я вам не верю, Альфонс, – рассмеялась Патриция.

– Ах, так! – притворно возмутился Васкес – Послушайте, как бьется мое сердце, – он прижал ее ладонь к своей груди.

Сквозь пышный бархат чувствовалось – сердце Альфонса и вправду бьется очень быстро.

– Как вам не стыдно, – возмутилась Патриция и освободила ладонь из рук Васкеса – медленно, не спеша.

– Вы убедились в моей искренности?

– Оставьте меня, сеньор, я обручена, – строгим голосом ответила девушка.

– Надеюсь, вы не будете жаловаться на меня своему жениху, – улыбнулся Васкес.

Его надежды оправдались. Вернувшийся Риккардо нашел их мирно беседующими.

– Я вижу, вы нашли общие темы, – радостно констатировал он.

На устах Патриции была лукавая улыбка. Васкес тоже улыбался, чувствуя, что зерна, брошенные им, упали на благодатную почву. Приложить усилия – и цель, заявленная им Марку, будет достигнута. Вот только нужно ли это ему, Альфонсу?

ГЛАВА 3

Вильенские обычаи строги: невеста не может до свадьбы жить в доме будущего мужа. Даже если они уже помолвлены и ее сопровождает целая армия родственников, подруг, друзей семьи и преданных слуг.

Патриция дель Карпио поселилась в доме инфанта Вильены и Саттины – герцога де Гальбы, старого друга и сюзерена ее отца. Узнав о том, что она собирается в столицу, герцог сразу же пригласил ее погостить в его доме – целом поместье, раскинувшемся почти в центре города.

Герцог понравился Патриции. Это был еще крепкий, моложавый мужчина, недавно справивший сорокавосьмилетие. Он с радостью принял девушку, более того – обещал ввести ее в русло столичной жизни и сделать фрейлиной молодой принцессы Ангелы. А слово Антонио Гальбы – дяди короля и его постоянного советника – стоило многого.

Риккардо каждый день бывал в особняке Гальбы, там собирался цвет мендорского общества, навещал Пат. Он искал встречи с герцогом. Тот был одним из немногих друзей его отца. Граф хотел побольше узнать об отце и особенно о последних месяцах его жизни. Энрике сгорел в огне вдовьей лихорадки[22], когда ему едва исполнилось тридцать пять, на самом пике своей славы.

Однако у герцога постоянно не хватало времени на встречу с сыном «кардесского Кондотьера» – лишь спустя две недели после приезда в столицу он уделил Риккардо немного времени.

Граф с нетерпением ожидал встречи, но она не оправдала его надежд. Вблизи герцог выглядел хуже, чем со стороны, терялась часть очарования. Гальба принял его в своем кабинете, холодно поприветствовал, усадил в кресло, долго рассматривал, оценивал, словно вещь. Пристально и с раздражением. Риккардо невольно подумал, что сейчас герцог попросит его встать, пройтись, показать зубы.

– Похож, ничего не скажешь, похож, – с некоторым недовольством в голосе произнес наконец герцог. Черты его жесткого, гордого лица на миг исказила гримаса.

Риккардо захотелось встать и уйти, но он сдержал себя. Может, у герцога был трудный день, полный тяжелых трудов на благо Камоэнса? Великим людям многое прощается.

– Мне это многие говорят, – ответил де Вега.

Герцог неопределенно хмыкнул.

– Это оболочка. Скажи, Риккардо, ты и внутри похож на своего отца? Такой же отчаянный сорвиголова, да еще и правдолюб, или нет?

– Отцовскую тягу к приключениям не унаследовал, люблю тепло домашнего очага и свое графство, он же, вы знаете, годами не бывал в Осбене. Но его любовь к справедливости и честности разделил.

Герцог опять неопределенно хмыкнул, бросил на Риккардо острый взгляд из-под белых бровей (шевелюра его пока не была тронута сединой).

Энрике Кардес в свое время был наречен Ястребом Камоэнса, Антонио Гальбу же прозвали Орлом за гордость и надменность, кроме этого, сходство с грозной птицей выражалось в беспощадности и стремительности его ударов – герцог пережил всех врагов.

Шестнадцать лет назад у Камоэнса было два благородных крылатых защитника. Сейчас остался только один.

– Я не хочу отнимать у вас много времени, – сразу перешел Риккардо к интересующему его вопросу.

Гальба чуть улыбнулся – кто же тебе даст это время отнимать?

– Расскажите мне об отце, герцог, вы были его другом. Я не верю, что он умер от лихорадки. Отец вынес десяток походов, выжил в пятнадцати битвах…

– Лучше тебе верить в это, Риккардо, – веско перебил его Гальба. – Верь, ибо политика – очень опасная вещь. Твой отец умер от лихорадки. Все. Не буди тайны, прошлое умеет мстить.

Риккардо открыл рот, чтобы переспросить, но герцог остановил его жестом.

– Все. Аудиенция окончена. Ступай, – приказал он и лишь на пороге добавил: – Ты, наверное, захочешь навестить еще одного человека – не делай этого. Лучше немедленно уезжай домой в Кардес и забудь про Мендору.

Спустя пару дней Альфонс ночью случайно встретил на улице Риккардо, возвращавшегося из особняка Гальбы домой.

– Не время для пеших прогулок в одиночестве, братец, – сказал он вместо приветствия.

– Вильенские обычаи блюду. Невеста не ночует в одном доме с женихом. Так что или мне уходить, или ей. Слуг я сегодня отпустил. А ты, Альфонс, что здесь делаешь?

– Любовь, мой друг. Жена одного важного господина из казначейства очень недовольна своим мужем, зато без ума от меня. Я же просто влюблен в ее груди.

– Альфонс, ты неисправим.

– Стараюсь, Риккардо, каждому свое, ты вот женишься.

– Да.

– Но советую: будь осторожней. Ночная Мендора – это совсем другой город, и этот жалкий кинжал на поясе в случае чего тебя не спасет. Я, пожалуй, пройдусь с тобой до дома.

Через некоторое время Альфонс заметил три тени, идущие следом за ними.

– Риккардо, за нами следят. Признавайся, во что успел ввязаться, в какую интригу? – тихо спросил Васкес.

– Следят? – удивился Риккардо. – Ни во что, не люблю интриги. Сейчас узнаем, что им нужно.

Граф Кардес развернулся и шагнул навстречу преследователям.

– Кто вы, сеньоры?

Сделал он все это так быстро, что Васкес даже не успел удивиться. Такой прыти он от слишком даже спокойного братца не ожидал.

Вместо ответа ближайший из ночных гостей обнажил меч. Васкес понял – дело серьезное. Он успел отодвинуть Риккардо и принял на свой меч клинки двух нападающих. Обменявшись с ними парой ударов, Васкес прикусил губу: противники попались очень опасные – отличная фехтовальная школа, мало чем уступающая его собственной. На легкую победу нечего и рассчитывать.

Некоторое время царило равновесие. Он успешно отбивался от двух убийц, Риккардо со своим длинным кинжалом увертывался от третьего, также вооруженного мечом.

Но долго так продолжаться не могло, Альфонс почувствовал, что силы оставляют его. Бежать – бросить Риккардо. Васкес ловким ударом ранил одного из убийц в руку, но добить не смог – поскользнулся в луже, упал. Едва успел парировать взмах, что должен был разрубить его голову.

«Конец», – вдруг отстраненно подумал он.

Внезапно раненый убийца свалился замертво на землю. Васкес воспользовался замешательством второго, откатился в сторону, вскочил.

Риккардо, уже с мечом в руках, связал боем его второго противника.

Васкес не стал удивляться и присоединился к нему. Убийца долго не продержался. Поняв, что проиграл, он отбил выпад Риккардо, свалил подножкой, но добивать не стал – побежал. Васкес прыгнул и чиркнул его кончиком меча по шее.

Убийца еще некоторое время жил, прошагал по инерции десяток шагов, зажимая ладонью рану, потом зашатался и рухнул.

Васкес перевел дыхание и поднял взгляд на Риккардо. Его троюродный брат тяжело переводил дыхание и растирал ушибленное колено.

– Твой сбежал? – Васкес огляделся. Из спины его первого противника торчала рукоять кинжала. Третьего же убийцы не было видно.

Риккардо улыбнулся и указал рукой на сточную канаву.

Васкес подошел к ней.

Третий убийца еще хрипел, зажимая руками вспоротый живот. Альфонс усмехнулся – его брат не так прост, как кажется. С одним кинжалом убил опытного мечника. И спас ему жизнь удачным броском. Хотя это он, Васкес, собирался защитить провинциала.

«Ты спас мне жизнь», – хотел было сказать Альфонс, но вместо этого почему-то лишь указал на убийцу с кинжалом в спине и коротко бросил:

– Спасибо.

– Тебе спасибо. Один бы я с ними не справился, – серьезно ответил де Вега.

Васкес наклонился над еще хрипящим в канаве убийцей. Это был молодой, хорошо одетый человек из дворян.

Глаза умирающего на миг открылись.

– Васкес, ты? – прохрипел он и замолк навсегда.

– Что он сказал? – спросил Риккардо.

– Ничего, – ответил Васкес и незаметно прикрыл умершему глаза. – Пойдем отсюда, я провожу тебя до дома.

Альфонс дошел почти до особняка Кардеса, затем в спешке распрощался с братом. Он не стал объяснять де Веге причину столь резкого изменения планов. Васкес заметил две тени, следящие за графом.

Он появился перед ними рядом с единственным на всю улицу горящим фонарем – чиновники опять воровали деньги, отпускаемые на масло.

– В чем дело, сеньоры? – небрежно осведомился Альфонс, держа руку на рукоятке меча.

Это были не простые грабители. Дорогая одежда, манера держаться – прятались неумело. Благородные. Ответ его шокировал.

– Виконт Васкес? Альфонс, это ты? – грабитель отозвался на удивление знакомым голосом.

Слова герцога Гальбы не выходили из головы Риккардо. Холодный прием лишь добавил новые вопросы. Он принял его не как сына друга, а как… Нужное слово оказалось таким простым… как врага. Чем же он так не угодил всемогущему герцогу? Списывать все на возраст и усталость – рано. Герцог прямо запретил идти ко второму другу отца, живущему в Мендоре, значит, сходить нужно обязательно.

Дом барона Альваро де Мены Риккардо отыскал с трудом. Барон жил в двухэтажном доме на окраине города, а ведь когда-то его имя гремело на весь Камоэнс. Вокруг царило запустение, так не вязавшееся с красотой первых дней осени. Давно не крашенные стены и обшарпанная дверь на фоне цветов у дорожки и могучих вязов, еще не сбросивших листву.

Старый дипломат доживал свои дни в одиночестве. Кашляющий слуга, отворивший дверь, долго не хотел пускать графа внутрь. Ссылался на то, что хозяин умирает, беспокоить нельзя. Риккардо, понимая, что это его последний шанс, долго и безуспешно перепирался с ним, пока сварливый женский голос, принадлежащий, очевидно, экономке, не произнес, что хозяин уже два месяца умирает, пропусти гостя, все старику радость.

Альваро де Мена оказался красивым благообразным стариком, лежащим под двумя одеялами на большой кровати, окруженной с двух сторон столиками с лекарствами.

– Сын Энрике? – спросил он, едва Риккардо зашел в комнату.

– Да, здравствуйте, сеньор Альваро. Меня зовут Риккардо, я пришел к вам…

– Знаю, знаю, зачем ты пришел. Можешь уходить. – Альваро вытащил из-под толстого одеяла тонкую руку и указал на дверь.

– Почему? – только и смог вымолвить Риккардо.

– Это тебе не сказка, сын Энрике. Умирающий старец не откроет отроку тайну прошлого.

– Почему? – повторил изумленный граф.

– Потому что это пошло и банально. Да и я еще не умирающий, сколько бы меня ни хоронили наследники, – старик закашлялся.

– Но вы моя последняя надежда, больше мне идти не к кому. Герцог Гальба тоже указал на дверь.

– Ты был у герцога? – Кашель куда-то исчез вместе с ленивым раздражением. Так Альваро говорил в бытность свою королевским послом в Остии и Тронто, когда разрешал сложнейшие проблемы в пользу Камоэнса.

– Да был, но он принял меня холодно, запретил интересоваться прошлым и общаться с вами.

– Плохо дело, – спокойно констатировал Альваро. – Тебе нельзя было вообще показываться ему на глаза. С твоей-то внешностью. Вылитый отец.

– Они же были друзьями – что случилось? – Риккардо напрягся: прошлое начало приоткрывать перед ним свои тайны.

– Были, да перестали. Не попадайся больше Гальбе на глаза и вообще уезжай из города, – посоветовал экс-дипломат.

– Не могу, в его доме живет моя невеста.

Тут уже Альваро поднял на него удивленные глаза.

– Хотя чему я удивляюсь? – вопросил он. – Мой сын предан ему душой и телом. А тут невеста. Родственница?

– Нет, дочь друга.

– Он умеет заводить друзей, этого у Гальбы не отнимешь. – Старик прикрыл глаза, словно погрузился в воспоминания.

– Альваро, вы теперь просто обязаны рассказать мне, что случилось! – почти закричал Риккардо.

– Что случилось, что случилось… Шестнадцать лет назад умер Его Величество Хорхе Второй. Великий был король, нынешний – его младший сын, пытается ему соответствовать. Бог ему в помощь. Так вот, опять как в сказке, умер король, осталось три сына: Жозеф, Карлос и Хорхе. Наследовать должен был старший – Жозеф, он и наследовал. Правил долго, целых четыре месяца. Умереть в двадцать пять лет от вдовьей лихорадки очень обидно, не так ли?

– Он заболел вместе с моим отцом? – медленно выговаривая слова, спросил Риккардо.

– Нет. Король действительно заболел лихорадкой. Ему постелили простыню больного. Как только твоего отца не стало, так и постелили. Через день.

– Отца убили?

– Официально он тоже заболел. Вдовья чем опасна: два-три дня, и все, нет человека. Известие о болезни Энрике де Веги принес герцог Гальба. Он же обеспечивал лечение в своем доме. К больному никого не пускали до смерти. Да и после тоже – труп, как и полагается, сожгли.

– Гальба убил отца, – подытожил Риккардо.

– Неизвестно, мой мальчик, неизвестно. Жозеф был слишком независим, в отличие от младших братьев, что слушались Гальбу. Я, твой отец и многие другие достойные люди поддерживали молодого короля. После смерти Жозефа кто-то исчез, уехал из страны или умер, кто-то оказался в вечной опале, как я, другие перешли на сторону герцога. Он умеет приручать людей. Мой сын верит Антонио Гальбе больше, чем мне. Он бы и тебя приручил, если бы не внешность… Судьба их всех наказала. Сын Гальбы пропал десять лет назад в море, Карлос, братоубийца, вверг страну в хаос и умер при загадочных обстоятельствах – у герцога уже был опыт. Ему наследовал Хорхе, что сумел заставить себя уважать. Он даже сильно потеснил Гальбу, да и не только его – всех аристократов.

Риккардо молчал.

– Уезжай, мой мальчик. Мендора сейчас не лучшее место для тебя, знать грызется, я предчувствую большие события, а это всегда кровь…

– Спасибо, Альваро. Я не забуду ваши слова.

Альфонс де Васкес молчал, впервые в жизни он не знал, как начать разговор. Стараясь скрыть волнение, он дышал глубоко и медленно.

– Спрашивай, Альфонс. Задавай вопросы, не тушуйся, тебе это не к лицу, – герцог де Гальба говорил радушно и приветливо, словно ничего не случилось.

Один из тех, кто следил за де Вегой, оказался свитским герцога. Альфонс немного знал его, поэтому немедленно отправился к герцогу за объяснениями. Требовать он не мог, оставалось только просить, уповая на хорошее отношение к нему Антонио Гальбы. Герцог, на его счастье, не спал. Васкеса не интересовало, что было причиной этому: бессонница или обилие дел – главное, что его приняли.

– Ваше Высочество, – начал Васкес, но Гальба перебил его:

– Альфонс, мы не на публике, я знал тебя еще ребенком. Мы давно дружны с твоим отцом, и за те десять лет, что ты в столице, я много помогал тебе. Да и ты не раз уваживал старика, оказывал полезные услуги. Говори открыто, тебе нечего бояться, – хмыкнул герцог. Сине-зеленый свет магической лампады, освещавшей кабинет, придавал Гальбе облик злодея из сказки.

Васкес вспыхнул, услышав последнюю фразу, но заговорил прямо:

– Герцог, сегодня ночью я заметил ваших людей, следящих за графом Кардесом. Одного из них я узнал, он часто выполняет для вас рискованные поручения. Что вам нужно от Риккардо?

– Его жизнь, – просто ответил Гальба. Васкес обмер. – Я дал тебе честный ответ, Альфонс, хотя мог бы слукавить, но ты мне как сын, обманывать не хочу. Фамилия «де Вега» вызывает у меня приступ ненависти. Государственный муж не может позволить себе такую роскошь, как эмоции, но сегодня я не сдержался и в порыве злобы приказал убить графа Кардеса. Надеюсь, последнего графа Кардеса.

– Почему, герцог? Вы ведь были дружны с его отцом. Невеста Риккардо гостит в вашем доме…

– Нет более страшных врагов, чем бывшие друзья. А то, что невеста Риккардо живет здесь, и стало причиной моего срыва. У молодого графа внешность отца, я почти каждый день мельком вижу Энрике де Вегу в своем доме. Сам Риккардо мне безразличен, но вот воспоминания, пробуждаемые его видом… – Герцог сжал руки в кулаки.

Васкес вздрогнул. Он никогда не видел Гальбу в таком возбуждении. Ненависть, исходящая от него, была почти физически ощутима.

Альфонс поколебался мгновение, но все же решился:

– В чем причина такой ненависти, герцог?

Гальба посмотрел ему в глаза, но Васкес выдержал знаменитый прожигающий взгляд герцога.

– У моего брата было три сына. Наследовать должен был старший, Жозеф, но перед смертью я почти уговорил брата отдать трон среднему, Карлосу. Жозеф был слишком горяч и прямолинеен, еще в юности он рассорился со всей знатью, открыто грозил, что после его коронации много голов полетит с эшафота. Его царствование превратилось бы в череду гражданских войн и внешних агрессий. Соседи всегда чувствуют слабину. Но Жозеф был дружен с Энрике де Вегой, и твой дядя открыто поддерживал его. Он прорвался к моему брату перед смертью и убедил его вновь переписать завещание. Новый король, едва взойдя на трон, стал планировать глобальные перемены всей жизни в королевстве, множество реформ: земельную, военную, налоговую, наместничества, суда. Это взорвало бы страну. Передо мной встал нелегкий выбор. – Гальба замолчал.

Альфонс облизал пересохшие губы. Он ничего никогда не боялся, но сейчас понял: ему поведали тайну, что соединяет осведомленных о ней крепче любых цепей.

До самой смерти.

– Слушать меня Энрике не хотел. Все твердил что-то о прекрасном новом времени, что наступит вскоре. Я говорил о нашей дружбе. Просил, умолял, заклинал. Все напрасно. Он отказался помочь заставить Жозефа отречься в пользу Карлоса. Пригрозил открыть все королю, если я не брошу «свои глупости». Он не оставил мне выбора. Через неделю в Камоэнсе был новый король.

Альфонс молчал. Откровения Гальбы были допуском в высшую политику, в клуб сильных мира сего – но вот чем придется платить за это?

– Я не простил Энрике своего унижения. Он сам продал нашу дружбу за обещание поста первого министра и заставил меня унизиться до предательства. Я до сих пор ненавижу его.

– Но сегодня-то – оставьте Риккардо в покое, герцог. – Васкес намеренно сделал ударение на сегодняшнем дне, понимал – об остальном напоминать нельзя.

– Хорошо, Альфонс, раз ты просишь, я сдержу себя. Но убери его из города! Я больше никогда не хочу видеть это лицо! – поставил условие герцог.

– Хорошо, мой герцог, – склонил голову виконт.

– Да, и еще, – к Гальбе вернулось прежнее спокойствие, – тебе еще не надоело быть виконтом?

– Я не тороплю смерть отца и старшего брата. – Васкес надеялся, что голос его сейчас ровен.

– Я не об этом. Сколько в Камоэнсе графств? Шестьдесят восемь. Из них пять в Маракойе, соседствующей с нашей родной Вильеной. Нам, мне и королю, нужны свои люди в этом логове еретиков-возвращенцев.

– Насколько мне известно, все графы Маракойи имеют наследников. – Мысль герцога была Альфонсу еще не понятна.

– Да, все. И ты – один из этих наследников. Причем прямой. «Граф Кардес» – это звучит почти так же, как «Васкес».

Гальбе удалось поменяться с ним местами, теперь уже он, Альфонс, судорожно сжимал подлокотники, чувствуя, как бешено колотятся жилки висков.

– Это не для меня, – выдохнул наконец Васкес.

– Не спеши, – почти ласково проговорил Гальба, но в комнате от этого словно повеяло могильным холодом. – Подумай о перспективах. «Граф» – это не просто титул, это путь во власть. А власть дает все: богатство, славу, женщин, исполнение любых желаний. Подумай, виконт, кем ты хочешь быть. Не торопись меня останавливать…

Это утро обещало быть самым тяжелым в жизни Альфонса Васкеса. Мучительное бодрствование в гостеприимном доме Гальбы не прошло даром. Голова болела, но не как обычно, от вчерашнего веселья, а от темных мыслей, которые он болезненно, но беспощадно гнал прочь. Борьба шла с переменным успехом.

Беспощадное зеркало отразило потемневшее лицо с кругами под глазами, как будто бы он не спал неделю, а не одну ночь.

Герцог издевался вчера над ним, намеренно мучил, мстя за свидетельство своей слабости. И наверняка это было лишь первой расплатой за поведанную тайну.

Риккардо. Гальба не лгал. Он почти никогда не обманывал, предпочитал говорить не всю правду, но сейчас Альфонс знал точно – его наивный братец в опасности. Риккардо должен уехать из Мендоры, и как можно быстрее. Герцог не назвал сроки…

Как заставить его покинуть город? Рассказать правду – нельзя. Слабые места Риккардо… Патриция.

«Патриция», Альфонс удивился, но это имя вызвало в нем странное чувство, стало легко, лицо в зеркале улыбалось. Влюбился?

Васкес улыбнулся, но уже не представляемой девушке.

А сам себе. Нет уж.

Патриция. Риккардо. Отъезд. Размолвка с Патрицией может заставить Риккардо уехать. Рассорить их. На время. Или она уедет, а он за ней, либо он один, что даже лучше. Лучше? Альфонс, что с тобой?

Виконт пожал плечами и списал непонятные мысли на тяжелую ночь. Провел рукой по подбородку. Нужно побриться. Осуществлять задуманное он начнет сегодня же. Хорошо, что Пат гостит в этом же доме.

– Риккардо, у меня к тебе серьезный разговор. – Карл де Санчо, только вчера приехавший в столицу, сидел за накрытым столом в особняке Кардеса. Стол этот стоял в кабинете, в особняке полным ходом шел ремонт.

– Слушаю, – сказал Риккардо, разливая вино.

– Я успел побывать на одном званом вечере, но этого хватило. Каковы сейчас твои отношения с Альфонсом Васкесом? – Карл сразу перешел к сути дела.

– Прекрасно, мы часто видимся, он хорошо ладит с Пат. Я еще очень ему благодарен, ведь ты знаешь, он подсказал мне, как добиться ее руки.

– «Он хорошо ладит с Пат». – Де Санчо не заметил, как погнул от злости серебряную вилку.

Боже, Риккардо, как ты наивен!

– Боюсь, слишком хорошо, мой друг. По городу вовсю ходят слухи о его любви к Пат.

– Как? – Рука Риккардо зависла в воздухе, не донеся бокал до рта.

– И это еще не все. По этим же слухам, ты чуть ли не силой удерживаешь девушку, препятствуя их чувствам.

– Глупость, – категорично возразил де Вега. – Они с Пат друзья, а сплетников, завидующих чужой радости, всегда хватало. Они хотят нас рассорить и насладиться спектаклем под названием «Ревность».

Карл прикрыл глаза и мысленно досчитал до десяти. Сделал глубокий вдох. Эх, Риккардо, как же ты всего этого не замечаешь…

– Вот именно, завидуют. Большинство этих слухов, как я выяснил, распускают сам Васкес и его друг де Мена. Альфонс сейчас почти живет у Гальбы. – Де Санчо заметил, как дернулся его друг, услышав это имя. – Он общается с Пат столько же, сколько и ты, а может, даже больше. Будь внимательней, Рик! Альфонс по натуре игрок, а люди для таких – самое интересное развлечение.

– Я поговорю с ним, – пообещал де Вега.

Граф Кардес не сдержал данное другу обещание. Альфонс словно прятался от него, всячески избегая встреч. Виделись они лишь на приемах, когда объяснение невозможно. Слова его о том, что нужно встретиться в более спокойной обстановке и поговорить, Васкес игнорировал, делая вид, что не слышит или не понимает, о чем идет речь.

Все это убедило Риккардо в правоте слов Карла. В беседах с Пат он эту тему и не поднимал, боясь оскорбить свою невесту сомнением в ее честности и верности.

К тому же он стал слышать смешки и перешептывания за спиной. Друзей в столице у него, кроме Карла, не было, с ним он виделся редко. Светские вечера и приемы быстро надоели Риккардо. Он попробовал поделиться своими чувствами с Пат.

– Мне трудно дышать в этом городе. Все вокруг лживо и натянуто, искусственно. Люди улыбаются друг другу, чтобы через мгновение ударить в спину, съесть живьем.

– Ты преувеличиваешь, милый, – мягко отвечала Пат.

За время пребывания в Мендоре она сильно изменилась. Риккардо заметил, что резкость в разговорах и суждениях усилилась, она чаще острила и шутила, причем часто весьма обидно. В речи появилось презрительное отношение к провинции.

– Да, здесь много сплетников и интриганов, – продолжала Пат, – но это политика, стремление вверх. Вещь естественная и вечная. Столица же в целом – сосредоточие жизни, место вечного праздника. Только здесь понимаешь, что такое жить по-настоящему, радуясь каждому дню. Я не могу дождаться Большого Королевского Бала.

– Нет, дорогая, ты меня не понимаешь. Все это лицемерие давит. Вокруг полно людоедов, что с радостью воспримут чье-нибудь падение или несчастье. Для них это лишь повод развеять скуку. Политика – страшная вещь. В этом городе шестнадцать лет тому назад убили моего отца.

– Как убили? – Девушка была поражена. – Он же умер от лихорадки.

– Я тоже раньше так думал. Мой отец был слишком верен своему королю. Он пал от руки друга, ставшего предателем. Ну все, хватит о прошлом. – Риккардо сменил тон. – Я уверен, ты будешь самой красивой леди на Королевском Балу. Моя принцесса! – Он обнял Патрицию и поцеловал.

Ее чуть смугловатая кожа пахла вишней, этот запах кружил Риккардо голову. Он не сдержался и крепко поцеловал ее в открытую шею, буквально впился в нее губами.

– Осторожнее, – горячо выдохнула Пат, прикрыв глаза.

– Извини, – улыбнулся он, чуть отстранившись от нее. – На балу мы будем танцевать до полусмерти, а после уедем в Вильену.

– Так быстро? – удивилась Пат. – Ведь свадьба наша будет только зимой.

– На меня давит этот город, – повторил де Вега.

Патриция не стала скрывать огорчения, даже раздражения.

– Я хочу остаться здесь до зимы!

– Нет, Пат, мы вернемся в Вильену. – Риккардо старался говорить мягко.

– Ты можешь возвращаться, а мне нравится Мендора. Я хочу, чтобы мы переехали сюда после свадьбы. Графство обойдется и без твоего постоянного надзора.

– Нет, Пат, это исключено.

– Ты еще не муж мне, чтобы указывать, что делать и как жить, Риккардо. Уходи, сейчас я не хочу с тобой общаться, – похоже, что Пат обиделась.

Риккардо вдруг осознал, что они поссорились. Впервые за все время, прошедшее с тех пор, когда он попросил ее руки. Еще немного – и он возненавидит этот город.

Особняк герцога был всегда полон гостей, проводились званые обеды, ежедневно устраивались приемы, на которых свет Мендоры проводил время за игрой в карты, обменом свежими новостями из сферы столичной жизни и политики. Поэты, которым покровительствовал Гальба, регулярно выставляли на суд публики новые поэмы и сонеты.

Патриции нравилась такая яркая, насыщенная жизнь. Нравились новые знакомые.

Альфонс. В последнее время он словно взял над ней опеку. Часто совершенно случайно оказывается рядом, он весьма дружен с самим герцогом. Пат же немного побаивалась властного и сурового хозяина дома.

Васкес искал ее общения, забыв о нормах приличия и общественном мнении. Он был непредсказуем, то вежлив и обходителен, мягок, словно тронтовский бархат, то, наоборот, тверд и настойчив, упорен в достижении цели, дерзок и остр на язык. Патриции такое поведение Васкеса почему-то нравилось. Она с удовольствием вела беседу.

Перед сном, вспоминая события ушедшего дня, смеялась. Посторонние, слыша их беседу, наверняка не понимали – разговор ли это двух влюбленных или старых врагов, осторожных в речи, подбирающих каждое слово, чтобы больнее уколоть.

– Патриция, – рассуждал Альфонс, – вы же его совсем не любите?

– Вы не можете утверждать это, – улыбалась она, но внутренне вздрагивала. – Я питаю к Риккардо нежные чувства.

– Нет, могу, – не соглашался Васкес. – Это я сделал так, чтобы вы оказались вместе, познакомил его и вашего отца. Патриция, вы не любили Риккардо, отгоняли его, как милого, пушистого, красивого, но надоедливого кота, навязчивость которого быстро надоедает.

Его бесцеремонность и циничность поражали и привлекали.

– Значит, вы сами виноваты в своих проблемах, Альфонс. Скоро я стану женой де Веги, а вы будете мучиться, вспоминая, как свели нас.

– Я готов проклясть тот день, Пат. – Васкес вдруг перешел на «ты». – Твои нежные чувства к Риккардо – это лишь благодарность за то, что он может быть милым и нежным, умеет угадывать твои желания. Но подумай – ведь ты не будешь с ним счастлива. Что ждет тебя? Риккардо не нравится Мендора, он увезет тебя из столицы, запрет в своем медвежьем углу. Неужели ты хочешь променять то блестящее будущее, что ожидает тебя в Мендоре – герцог де Гальба обещал выбить тебе место фрейлины, – на тоскливое прозябание в Кардесе? Сменить блеск двора на провинциальный омут?

Слова его били точно в цель.

– К чему загадывать, Альфонс, я сумею изменить Риккардо, уверена это будет несложно. Де Вега обещал сделать меня счастливой – он выполнит свое обещание. К тому же разве у меня есть другая перспектива? – ответила Патриция, но понимала, что лукавит, недоговаривает.

– Есть – я, – выдохнул Альфонс. – Я люблю тебя, Пат. А Риккардо – он сделает тебя несчастной, он тебя недостоин. Он самолюбив, эгоистичен, трусоват и робок. Ты достойна большего, Пат.

Слова Альфонса не выходили из ее головы. Патриция понимала, что он играет ею, но ничего поделать не могла. Эта игра увлекала ее. Чувства Риккардо были спокойными. Здесь же она встретила горный поток. Стремительный, грозный и притягательный.

Марк де Мена недоумевал. К удивлению всех друзей, знаменитый сердцеед и ловелас Альфонс де Васкес, по которому вздыхала добрая половина мендорских красавиц, влюбился. Гордец, любящий играть людьми, болезненно переносящий поражения и сомнения в своих способностях, прагматик, не верящий в крепкие чувства, попал в сети Тазара[23]. Влюбился в предмет спора, в девушку, за победу над которой ему обещали придворную куртизанку и пятьсот флоренов золотом.

– Что с тобой, Альфонс? – вопрошал приятель. – Ты меня пугаешь.

– Ты не поверишь, Марк, я влюбился.

– В кого? – рассмеялся де Мена. – В эту провинциальную красотку, что почти надела свадебный наряд? Знаешь, я готов отказаться от спора и признать себя проигравшим. Надеюсь, прелести баронессы де Локка сумеют отвлечь тебя от этих глупости. Сегодня же она переедет к тебе.

– Ты меня не понимаешь, Марк. Это та любовь, что воспевают трубадуры, в честь которой слагают сонеты. Я раньше тоже смеялся над ней. Пока не попал в ее объятия. Патриция – раньше я улыбался, думая о ней как о веселом развлечении. Шутке, что развеет скуку, споре. Но, заговорив с ней, оценив ее острый ум, тонкую мысль, почувствовав на себе всю прелесть ее острот, смутившись – ты не поверишь, я смутился однажды, когда она подловила меня на приукрашивании правды, – я влюбился в нее. В ее синие глаза необычайной красоты, лицо, фигуру, точеные пальчики. Чуть смугловатую кожу, тонкую шею. Я не поэт, не могу найти нужных слов, чтобы описать тебе мои чувства, но, боюсь, я не проживу и дня без нее.

– Что ж, исцелить тебя я не в силах, но, думаю, вдвоем мы решим проблему ее жениха и брака. А насчет баронессы – ты от нее все-таки зря отказываешься, – подвел итог горячей речи Васкеса Марк и пожал плечами.

Альфонс волен развлекаться, как хочет, играет в любовь, страдает – пусть. Если ему понадобится помощь, он знает: я всегда рядом.

Риккардо, сначала с улыбкой относившийся к знакомству Патриции и Васкеса, вскоре стал ревновать свою невесту. Он никак не мог понять, почему вдруг Альфонс, помогший ему добиться Патриции, сейчас пытается завоевать ее сердце.

– Альфонс! – Риккардо устал ждать удобного момента и буквально утащил Васкеса из толпы в безлюдную залу. – Альфонс, – повторил он, – что ты делаешь?

– Как что? – рассмеялся Васкес – Пытаюсь добиться взаимности, растопив сердце прекрасной дель Карпио.

– Альфонс, почему? – У Риккардо не было слов.

– Я люблю ее.

– Не верю, ты же сам помог мне, когда я страдал без ее любви. А сейчас, сейчас ты делаешь все, чтобы разрушить наш союз. – Риккардо переполняла не столько злость, сколько обида.

– Ответ тот же – любовь, – повторил Васкес – Ты ее любишь, считаешь лучшей женщиной на свете. Бесценным даром судьбы. Это так?

– Да, – согласился граф.

– И я считаю так же. Это словно удар молнии. Один взгляд – и понимаешь, что жить не можешь без нее. Кстати, помнишь, ты говорил мне, что всегда готов помочь, выполнить любую просьбу?

– Я не отказываюсь от своих слов, – сказал Риккардо и оперся рукой о стену, голова вдруг закружилась.

– Тогда отдай мне Патрицию. Откажись от нее, – попросил Васкес.

– Нет, черт возьми! – закричал Риккардо, ему захотелось ударить Альфонса. – Ты всегда зло шутил надо мной, когда мы играли вместе в детстве. И с годами твои шутки стали только злее. Я люблю Патрицию и никому, слышишь, никому ее не уступлю!

– А ты злопамятный, Риккардо, помнишь даже детские обиды. Но я тебе это прощаю, так же как и нарушенное слово, – дерзко улыбнулся Васкес – Ты ее никому не отдашь? Может быть. Но подумай, а захочет ли она быть рядом с тобой? Я в этом не уверен. – Альфонс рассмеялся и пошел назад, в шумящую толпу гостей герцога. – Риккардо, – он обернулся на пороге залы, – спокойней братец, спокойней, ты аж побелел от злости. Побереги здоровье.

Патриция в эти дни начала колебаться. Ей трудно было сохранить душевное равновесие, получая каждый день письма, адресованные «самой прекрасной девушке на свете» и подписанные: «Навеки преданный вам Альфонс».

Поэты, бывавшие в доме герцога, посвящали стихи именно ей, все до единого, она знала, что причиной этому золото Васкеса, но все равно было приятно. Она писала подруге:

«Анна, я не знаю, что со мной. Риккардо, он милый, добрый, иногда упрямый, но легко переубеждаемый. Он любит меня, но любовь его предсказуема, как домашний очаг. Альфонс – он дикое пламя. Не знаешь, что от него ожидать. То ли согреет, то ли обожжет. Его непредсказуемость в сочетании с жесткостью и уверенностью в себе мне импонирует. Но сейчас я в неудобном положении. Риккардо – мой жених. А ухаживания Васкеса с каждым днем все настойчивей и настойчивей. Боюсь разорваться. Хорошо, что мои отец и мать не знают, что сейчас делает их дочь. Они были бы в ужасе. Ведь я почти обручена. Так не может долго продолжаться. Риккардо уже на пределе, скоро выплеснет накопившиеся эмоции. Он пока сдерживает себя. Ведь Васкес – его ближайший и единственный родственник. Но я, к своему стыду, жду этого всплеска… Их ведь двое. А я одна…»

Риккардо тоже ждал развязки, и она наступила неожиданно быстро. Спустя четыре дня после откровенного разговора. В преддверии Большого Королевского Бала он вновь встретился лицом к лицу с Альфонсом.

В коридорах и залах лениво прогуливались и беседовали, потягивали вино и развлекали себя игрой в карты мужчины. Дамы еще готовились к балу, они ждали этого события сильнее, чем мужчины, застегивая последние пуговицы на нарядах, нанося на лицо остийские пудры и помады, зачастую контрабандные[24], доводя свой облик до совершенства.

Де Вега скучал в одиночестве. Патриции еще не было. Карл и его молодая жена еще не приехали во дворец.

Опаздывают, подумал Риккардо и улыбнулся – Карл вчера хвастался ее горячим темпераментом, наверняка она его и задержала.

– Знаете, Марк, сегодня я намерен весь вечер и ночь танцевать с Патрицией и только с ней, – раздался рядом знакомый голос.

Риккардо обернулся. Мимо него проходил Васкес в сопровождении Марка де Мены и еще нескольких дворян, незнакомых ему. Молодой граф осознавал, что его провоцируют, но сдержаться не смог.

– Не стройте пустых планов, Васкес. Патриция танцует сегодня только со мной, – громко сказал он.

– Ах, это вы, де Вега. В приличном обществе подслушивать не принято, – показал зубы де Мена, но граф сделал вид, что не заметил его подначки.

– Не будьте так самоуверенны, дорогой Риккардо, – хищно улыбнулся Васкес, – Патриция сама выберет, кто будет ее кавалером.

– Она уже выбрала, и давно, – отрезал Риккардо.

– Когда-нибудь ваша самоуверенность вас погубит, уверяю, – повторил Васкес – И вы и я добиваемся ее благосклонности. Бессердечно будет заставлять Патрицию выбирать, если шансы равны. Да и общество наше жестоко по отношению к любви – Патрицию могут очернить, если она открыто выберет меня, – к сожалению, вы сумели добиться от ее родителей разрешения на брак, – Альфонс рассуждал витиевато, на публику.

Вокруг них уже собирались зеваки, привлеченные намечающимся скандалом.

– Не понимаю вас, – грубо перебил его де Вега, он не мог больше заставлять себя говорить вежливо.

– Мы сами решим наш спор, – перешел к сути вопроса Васкес, голос его стал жестким, в нем прорезалась сталь. – Дуэль! Кто победит, тот и танцует сегодня с прекрасной Патрицией.

– Нет, – отрезал де Вега.

Он хотел продолжить, аргументировать тем, что Васкес, его родственник, когда-то был другом и он не может поднять на него руку. Тем более что Патриция – его, Риккардо, невеста и он не собирается ее ни с кем делить. Если бы граф успел это сказать, он был бы прав, его поддержали бы ревнители обычаев и чести. Крик перебил его слова:

– Сеньоры, де Вега отказывается биться за свою даму! Сеньоры, позор! Он отказался от невесты! – вопил де Мена, привлекая внимание публики.

– Вы исказили мои слова, сеньор! – воскликнул Риккардо, но его опять никто не услышал. Друзья Васкеса дружно закричали:

– Не оправдывайся, трус!

– Долой его, здесь только настоящие кабальеро!

– Ничтожество!

– Бедная Патриция, как она будет огорчена, услышав ваши слова, – притворно сокрушился Альфонс.

– Я не отказывался биться за Патрицию, не отказывался от нее. Вы лжете! – вновь закричал де Вега, но его никто не слушал. Граф оглянулся – он оказался один среди равнодушных или злонастроенных лиц.

– Сеньоры, он даже покраснел со стыда, или мне это кажется? – опять де Мена. – Наверное, в нем еще не умерла совесть.

– Не оправдывайтесь, де Вега. Вам никто не поверит. Я разочаровался в вас. Сын моего прославленного дяди Энрике оказался трусом. Позор на наш род. – К Васкесу, в отличие от Риккардо, прислушивались все.

– Какой позор!

– Да, сеньор, вы совершенно правы…

– Эта молодежь…

– Господи, откуда он вылез, это ничтожество?

– Что, неужели правда? Сын Энрике? Кто бы мог подумать…

– Трус, его здесь поносят, а он даже пощечину отвесить не может. Тьфу!

– Кто? Где? Вот этот молодой человек? Неужели? – появились дамы, охочие до сплетен, разнося новость дня по всему дворцу. И конечно, первой в списке добровольных помощниц Васкеса и де Мена была Патриция.

– Луиза, идите ко мне, милая, здесь такое…

– Стойте, дайте графу Кардесу ответить, он не отказался от невесты! – кричал какой-то мальчишка, совсем юнец. Но его никто не слушал. Риккардо где-то уже видел мальчишку, кажется в Вильене.

Мир вокруг графа закружился, напомаженные и напудренные, приглаженные лица придворных казались ему злобными собачьими мордами. В ушах звенело от лая. Он ничего не слышал. Руки сжались в кулаки, на бал оружие не брали, иначе бы де Вега тут же попытался убить Васкеса.

– Риккардо, как ты мог! – Патриция уже была рядом.

Толпа расступилась перед ней в ожидании нового зрелища.

– Патриция, это все ложь! – кричал Риккардо, пытаясь заглушить гул вокруг. – Я все тебе объясню!

– Как ты мог! – Патриция его не слушала, она была взволнована, шокирована, взвинчена. Ее, ее Риккардо, жених, только что отказался от нее! – Ты, ты клялся мне в любви, трус! Я верила тебе! Любила! – Девушка была прекрасна даже в гневе. Разгоряченное лицо, сверкающий взор делали ее похожей на языческую богиню возмездия. Вот только богини не плачут – в ее же глазах были слезы.

– Посмотрите, до чего он ее довел – бесчувственная скотина! – не таясь, говорили вокруг.

– Не верь им, Пат, я люблю тебя! Не верь лжецам. Я люблю тебя! – тщетно надрывался Риккардо.

Патриция его не слышала.

– Как ты мог?! Уйди от меня прочь! – плакала она.

– Прости меня, Патриция, – влез Васкес. – Если бы я знал, что он трус, то ушел бы. Лишь бы тебя не расстраивать.

– Пат, не уходи. Подожди, дай же мне сказать тебе правду! – Риккардо схватил ее за руки.

– Прочь от меня, трус! – Патриция ударила его по лицу.

От пощечины всю щеку залило кровью. Патриция замерла с полуоткрытым ртом.

Светская львица и первая красавица – герцогиня де Тавора – была зачинательницей последней придворной моды. Прелестные пальчики дам теперь украшали ногти, длиной и остротой больше всего похожие на когти. Впрочем, герцогиня так их и задумывала. За пару дней такие не вырастишь, сеньориты прибегали к помощи чародеев и алхимиков.

Три длинных пореза через всю щеку, глубокие – останутся шрамы.

Риккардо поднес руку к лицу, коснулся щеки, посмотрел на пальцы, измазанные кровью. Замер, не в силах поверить. Наконец поднял взгляд на Патрицию. Девушку трясло, она смогла вымолвить только:

– Риккардо, уходи!

Он ушел. Медленно развернулся и, шатаясь, побрел к дверям. В проеме качнулся, ухватился за мрамор стены, оставив на нем карминовые полосы. Никто и не пытался его остановить.

Карл де Санчо проклинал себя за то, что опоздал, прибыл во дворец спустя ору после скандала. Не успел. Риккардо был один среди этой своры. Риккардо, который не умел ни драться, ни держать удары судьбы. Сразу найти его Карл уже не смог. Граф пропал. Исчез. Его никто не видел. Карл разослал по всему городу слуг и вассалов, объявил награду за информацию о Риккардо. Он знал – сейчас друга нельзя оставлять одного.

Де Вега объявился сам. Зашел в двери своего особняка утром. Прибыл пешком. В разорванной грязной одежде. Без денег и драгоценностей. Сохранил только фамильный амулет Единого – восьмиугольник, заключенный в круг, висящий на цепочке на груди.

Лицо неживое, бледное, даже чуть серое. Только глаза усталые, воспаленные, горят.

За поясом – чей-то кинжал. В крови. Чужой.

– Риккардо, дружище! Что с тобой? Где ты был? – Карл, всю ночь не смыкавший глаз в ожидании известий о друге, обнял его и засыпал вопросами.

Но Риккардо молчал. Лишь смотрел в глаза, не моргая.

Де Санчо вздохнул, понял, что расспрашивать Риккардо сейчас бесполезно.

– В ванну его. Отмыть и уложить спать, – приказал он слугам.

– А еду разогревать?

– Дурак, он с ног валится, какая еда. Пошевеливайтесь, черти!

Риккардо проспал почти сутки. Проснувшись, тут же позвал Карла к себе.

– Друг, скажи, что с Пат?

– Она весь вечер танцевала с Васкесом. Он теперь ее опора и утешитель. Она просила передать, что больше не желает тебя знать, – медленно сказал Карл, ему нелегко дались эти слова. Он хотел бы их смягчить, но не смог.

Риккардо стиснул зубы и закрыл глаза. Гнетущую тишину нарушало лишь пение ручного соловья где-то в саду.

– Я иду к ней, – как одно слово, как клич выдохнул де Вега.

– Никуда ты сейчас не пойдешь. Поешь, приведи себя в порядок.

– Не могу ждать.

– Иначе я тебя не выпущу, – пригрозил Карл. – К тому же сейчас раннее утро. Она еще спит.

– Хорошо, – согласился Риккардо.

Карл не хотел отпускать Риккардо, но держать его взаперти вечно нельзя. Ближе к полудню граф ушел. Один, он сам этого хотел. Де Санчо взял с него обещание не делать глупостей. И послал двух ловких конюших[25] – проследить.

Риккардо вернулся к вечеру. У него был вид как у собаки, безвинно побитой хозяином.

– Карл, я весь день простоял под ее окнами. Внутрь слуги герцога меня пускать отказались. Я просил, умолял ее о разговоре. О встрече. Кричал, пока не сорвал голос. B ответ – лишь тишина да угрозы обнаглевших слуг. Они всегда чувствуют, когда можно выслужиться перед хозяином.

Карл сочувственно вздохнул и подал полный бокал вина. Он не знал, чем еще может сейчас помочь.

– Слуги угрожали выйти и отколотить меня, – продолжал Риккардо мертвым голосом. – Меня – графа Кардеса. Не осмелились. Появился сам хозяин дома. Герцог де Гальба собственной персоной. Подлый убийца! – последние слова были почти выкрикнуты. – Он сказал, что я ничтожество и не гожусь в подметки отцу, и приказал убираться прочь. Я подчинился. С герцогом мне не совладать.

– Успокойся, – постарался сменить тему Карл. – О тебе уже почти забыли. Всех теперь интересует развитие другого скандала, случившегося на том же балу. Маг Гийом публично заявил о своих правах на молодую красавицу Изабеллу де Клосто, сказав, что она его невеста. Девушка это отрицает, ее кавалер, поэт Луис де Кордова, грозился расправиться с обидчиком любимой, а отец леди Клосто, который мог бы внести ясность в суть дела, отмалчивается.

– Хватит, не хочу. Мне от этого не легче. Карл, на чем сейчас дуэли проводят? – решительно спросил Риккардо.

– По договору, на легких дуэльных шпагах и кинжалах или только на шпагах. Ты что, собрался драться с Васкесом? Мечами на спорах чести уже давно не машут.

– Мне все равно.

– Он тебя убьет. Ты же никогда не дрался на дуэли, да и фехтовать на шпагах толком не умеешь. Васкес же полжизни провел в столице. У него слава опытного дуэлянта. Шпага стала продолжением его руки.

– Я его убью, – Риккардо сказал это как данность. – Или умру, – закончил равнодушным тоном.

– Он не будет с тобой драться, Риккардо, – убеждал его Санчо, понимая, что для де Веги это верная смерть. – И никто его за это не осудит. Тебя считают трусом. Васкес с друзьями опозорил твое имя на всю Мендору.

– Тогда я его просто убью. Мне плевать на столичное общество. Он будет драться или умрет, как овца под ножом пастуха.

– Альфонс не даст себя убить, не тот человек. Я пойду с тобой. Возражения не принимаются. Тебе нужен секундант.

– Я не буду с тобой драться, Риккардо, – сказал Васкес, вынув изо рта зубочистку – визит де Веги и Санчо вытащил его из-за стола. Они разговаривали на улице, перед таверной, где Альфонс обедал с друзьями.

– Боишься? – спросил Риккардо.

Альфонс улыбнулся так уничтожающе, как только мог.

«Риккардо, глупец. Ты сам лезешь на клинок, – подумал он. – На мечах у тебя еще бы был шанс, но шпага – это мое. Я не хочу тебя убивать, ты ведь, сам того не сознавая, спас мне жизнь. И драться с тобой тоже не хочу. Уезжай домой. И живи. А Пат останется здесь. Как плата. За твое спасение от герцога. Я не альтруист. Я люблю ее».

Но вслух сказал другое:

– Нет, мой дорогой родственник. Трус сейчас ты – точнее, тебя им считают.

– Ублюдок. – Риккардо шагнул к Альфонсу, но его удержал Карл де Санчо.

– Спокойно, друг, – Карл положил руку на плечо де Веги.

– Прислушайся к словам Карла, Риккардо. Будь спокойней. Я не буду с тобой драться, потому что не хочу тебя убивать, мы же все-таки родственники. Да и Патриция мне этого не простит. Бедняжка, она так переживает. Ты ее жестоко разочаровал и обидел, – Альфонс специально не щадил его.

– Я убью тебя! – воскликнул де Вега, но опять рука Карла остановила его.

– Нет, мой брат. Я сильнее тебя. Поэтому и пробовать не стоит. Альфонс де Васкес не снизойдет до человека, отказавшегося от своей невесты, испугавшись дуэли. Езжай домой, Риккардо, в свой любимый Кардес, в этот забытый всеми медвежий угол, что зовется почему-то графством. Здесь тебе делать нечего. Твое имя убито раз и навсегда.

– Твоими заслугами! – вмешался Карл.

– Да, к сожалению. Иначе было нельзя. Я действительно люблю Патрицию, и поверь мне, Риккардо, сумею сделать ее счастливой. А ты уезжай. Я не буду драться с тобой. Прощайте, – почти ласково закончил Альфонс, ему все это ужасно надоело. Он развернулся к друзьям спиной.

– Альфонс де Васкес! Я, Риккардо де Вега, граф Кардес, вызываю тебя.

Перчатка хлестнула Васкеса по шее. Не больно, но обидно. Он развернулся.

– Я не буду с тобой драться. Езжай домой, мой глупый неудачник.

– Я заставлю тебя сражаться! – Риккардо выхватил из ножен шпагу. – Карл, отдай ему свою! – крикнул он, видя, что Альфонс безоружен.

– Не стоит, трус, – раздался ехидный голос де Мена, он протягивал Васкесу свою шпагу.

Марк вопреки его словам уже второй день носил с собой дуэльную шпагу.

Альфонс взял протянутое оружие. Потому что успел взглянуть в глаза Риккардо и понять – тот может убить его, даже если и не взять оружие.

Риккардо атаковал первым. Не слишком умело, но с таким пылом, что Альфонс невольно отступил на пару шагов, так сильны были его атаки.

Но быстро отвоевал потерянные позиции, еще раз убедившись, что опыт и знания всегда сильнее чувственных порывов, что бы там ни придумывали в рыцарских легендах.

Васкес защищался, пока первый порыв Риккардо не ослаб, подметил его слабые стороны и перешел в атаку.

Теперь уже Риккардо пришлось уйти в оборону. Глухую оборону, Альфонс быстро доказал ему, что шансов на победу нет.

Ловкий обманный выпад, противник попался, стремительный укол в плечо. На белой рубашке Риккардо быстро расплылось кровавое пятно.

Еще несколько финтов – шпага графа звенит по камням мостовой.

Васкес не стал с ним играть, унижать и издеваться. Обошелся без эффектного жеста – лезвия шпаги у горла противника.

Это было бы абсолютно бессмысленно и некрасиво – издеваться над и без того несчастным родственником. Ведь цель уже достигнута.

– Вы проиграли, Риккардо, – констатировал он факт. – Теперь вы довольны?

– Убей меня, Альфонс, сейчас, иначе я потом убью тебя. Подло, в спину, но убью, – ответил Риккардо. Его шатало, рубашка и камзол быстро пропитывались кровью.

– Попробуй. Щадить вторично я тебя не буду, – пообещал Васкес, подумав, что только Риккардо-мстителя ему и не хватало, это даже не смешно, наоборот, грустно.

– Бедный граф, – воздев руки к небу, сокрушался де Мена, – из него не получилось героя. Так и умрет трусом.

– А вы мните себя храбрецом, сеньор? – с деланым спокойствием поинтересовался Карл, его выдавал чуть дрожащий голос, так звенят, столкнувшись, два клинка. – Я вызываю вас! Вы оскорбили моего друга! – обратился он к де Мене. – А вы, Васкес, следующий!

– Вы не будете с ним драться, – спокойно ответил Альфонс, – у вас на руках раненый друг. Сейчас мы забудем сказанное вами, иначе де Вега истечет кровью.

– Карл, оставь их, я запрещаю тебе! Они мои, – прохрипел Риккардо, опираясь на крылечный столб.

Де Санчо ничего не ответил.

– Считаю вопрос решенным, – подытожил Васкес. – Пойдем, Марк, обед стынет. – Отвернувшись, он позволил себе вздохнуть с облегчением – комедия закончена.

На прощание де Мена, как обычно, переусердствовал, пригрозив:

– Еще раз придешь с такими угрозами, де Вега, и я спущу на тебя слуг!

– За эти слова я однажды оторву тебе голову! – пообещал ему де Санчо.

В ответ таверна рассмеялась. Но на лице друга Риккардо не дрогнул ни один мускул. Альфонс констатировал, что Марк заполучил еще одного смертельного врага.

Карл отвел Риккардо к доктору. Рана оказалась глубокой, но неопасной. Графу прописали покой. Но лежать в постели он не собирался.

– Я отомщу ему, Карл, плечо заживет, и я сразу…

– Конечно, друг, отомстишь. А сейчас лежи, отдыхай.

Ужиная в одиночестве, де Санчо в очередной раз пришел к выводу, что на свете нет справедливости. Он еще не знал, что сам вскоре станет этому ярким примером. Погибнет от руки королевского мага Гийома. Несмотря на то что оба они, хоть и не были знакомы, одинаково ненавидели лжецов, подонков и ничтожеств.

На следующее утро Риккардо опять встал рано. Он долго ходил по зале, где было развешано оружие, трофеи его отца, но, как оказалось, без толку, потому что в итоге обратился к де Санчо.

Карл, заметив его, поморщился – Риккардо не лежится в постели, с его-то раной? Доктор прописал покой, да и сам Карл, возясь с ним, уже двое суток не видел жену. Только собрался отлучиться и навестить – де Вега проснулся.

– Карл, у твоих людей есть арбалеты?

Этот вопрос поставил де Санчо в тупик.

– Есть, наверное. Зачем они тебе?

– Васкеса убить. Зачем еще? – криво улыбнулся де Вега, потому что в тот момент опять по забывчивости дернул раненым плечом.

Карл хмыкнул, он знал, что Риккардо увлекался стрельбой из арбалета, и решил, что он так хочет отвлечься. Забыться.

– Слуга в помощь нужен, перезаряжать?

– Нет, я сам справлюсь.

Вернувшись, Карл не застал Риккардо дома.

– Куда он подевался, черт возьми? – кричал он на слуг Риккардо.

– Ушел гулять, монсеньор.

– Как вы его отпустили, болваны?

– Мы противились, но он приказал, пообещав, что скоро вернется.

Карл со злости ударил кулаком о стену. Где теперь искать Риккардо?

Положение спас запыхавшийся конюший из его свиты, что был приставлен смотреть за графом Кардесом.

– Мой граф, монсеньор де Вега снял на один день дом напротив особняка, где живет Альфонс де Васкес.

– Быстрей веди меня туда! – закричал де Санчо.

Двери были открыты. Сколько золота отдал де Вега – неизвестно, но шумный, населенный дом стоял пустым. В комнатах следы спешного ухода хозяев. Карл нашел Риккардо сидящим на стуле у раскрытого окна в комнате на втором этаже. Рядом на столе лежал заряженный арбалет. Белая рубашка – Риккардо снял камзол – потемнела от крови, рана открылась.

– Здравствуй, – кивнул он, когда Карл зашел.

– Что ты задумал?

– Как что? Я же говорил – убить Васкеса.

– Риккардо, не глупи. Ты поставишь себя против закона, против знати. Против короля. Я всегда с тобой, как и весь наш край, но тебя поймают и вздернут на виселице, как последнего вора и убийцу, здесь в Мендоре.

– Я его убью. А потом пусть ловят, если смогут.

– Брось, Риккардо. Он этого не стоит. Не губи свою жизнь. Тебе всего двадцать три года, стоит ли умирать из-за одного лживого ублюдка и одной бросившей тебя шлюхи!

– Не смей говорить так о Патриции, – Риккардо даже встал, словно препятствуя ему произносить такие слова о своей любимой.

– Я это сказал, чтобы растормошить тебя. Заставить думать. Оставь арбалет. Хочешь убить Васкеса – убьешь. Обучишься фехтованию у победителя королевского турнира гвардейца Феррейры и убьешь. В честном поединке. Так, чтобы никто тебя ни в чем обвинить не смог.

– Поздно, – грустно вымолвил Риккардо. – Вот он, Васкес, подъезжает к дому.

Он, застонав от боли, поднял взведенный арбалет к плечу, поймал ничего не подозревающего Альфонса на линию прицела и… упал без сознания на пол.

Карл просто ударил его в висок. Так, что граф потерял сознание.

«Риккардо, дурак. Неужели ты думал, что я дам тебе себя загубить? Сегодня же мы едем домой. В карете с задернутыми шторами. Если понадобится, я тебе руки свяжу, нет, даже обязательно свяжу. Едем домой. Прочь от столичных интриг и опасностей, прочь от Васкеса и этой стервы, чуть не поломавшей тебе жизнь». Так мысленно оценил ситуацию верный друг Карл.

ГЛАВА 4

Напротив резиденции графов Кардесов – на другом берегу Дайки – возвышалась Проклятая башня. Как она звалась изначально, никто уже и не знал. Она была донжоном Старого замка, построенного еще самим Черным Риккардо, графом-магом.

Его далекий потомок сидел в лодке, прислушиваясь к всплескам воды и скрипу уключин. Два молчаливых стражника перевозили его на другой берег. Графу не спалось, даже близость и тепло Кармен не смогли успокоить его, охладить разгоряченную душу. Он не раз вставал с постели и подходил к окну, всматриваясь в темноту. Мысли его кружились вокруг башни. Наконец он не выдержал и решился: будь что будет.

Де Вега молча смотрел на медленно приближающиеся развалины.

Старый замок. Недолгим был его век. Прадед строил его на века, но вышло совсем иначе. Как там говорится в летописи: «И пришла болезнь неизвестная, нежданная и беспощадная. Желтой заразой прозванная, ибо желтели лица умерших. Пришла осенью, когда был убран последний сноп. Злые языки поговаривали, что это наказание Кардесу за правителя-колдуна, но неправда это. Спас граф Риккардо край наш, собрал всех больных и заразных и затворился с ними в замке, вновь построенном».

Де Вега прикрыл глаза, представляя себе, как все это было.

Паника, страх. Прадед, железной рукой загоняющий всех подозрительных в ворота своей цитадели. Почти тысяча человек. Мужчины, женщины, дети. Больные и все, кто с ними общался. Горожане, приезжие купцы, стражники, сам граф.

Заколоченные изнутри ворота. Бунты обезумевших людей. Смерть.

«И всходил граф Риккардо на стену и говорил, сколько в живых осталось. И было так каждое утро. Но через четыре месяца и два дня не услышали мы голоса его, не увидели властителя нашего. Плач поднялся в городе. Закатилось солнце. Ведь так надеялись мы, что граф спасется. Ведь со всеми, со всеми, кроме него, мы уже давно простились. Казалось, защищен он был от болезни…»

А за стенами замка в Осбене графа ждали братья-инквизиторы, истины алчущие. Верные псы церкви Единого, что много лет ждали только удобного момента – вцепиться Черному Риккардо в горло. Об этом летописец молчит.

Лодка мягко стукнулась о деревянный причал. Это пробудило нынешнего властителя Кардеса от мрачных дум.

– Ждите здесь. Дальше я один.

Сойдя с причала, Риккардо оказался в пределах обветшалых стен Старого замка. Ворот не было. Войти в заброшенную, обветшалую цитадель мог любой. Но желающих гулять по кладбищу было мало.

Когда прошли отведенные законом пятьдесят лет, люди вошли внутрь цитадели. Подземелья оказались наглухо замурованы, по секциям. Сжигать – не было столько дров. Порядок прадед держал железный – живые хоронили мертвых. О последнем – своем оруженосце – он позаботился сам. Заложил камнем в нише почти у выхода из подземелья.

Нашли и записи графа – кто и когда умер. Все, поименно. Последним живым оставался сам граф. Но и он в одно утро исчез. Бесследно. Останков – костей, оружия, фамильных колец – так и не нашли.

Стальные набойки сапог звонко цокали о камни мощеной дорожки. Риккардо не нуждался в масляной лампе или факеле. За последние месяцы он слишком хорошо выучил дорогу к Проклятой башне. Последнему пристанищу знаменитого предка.

Де Вега думал о последних днях его.

Один. Совсем один. Дом стал братской могилой. За стенами инквизиторы, науськанные врагами, что не простили ни побед, ни славы, ни своей к нему зависти. Там, в ставшем таким далеким Осбене, жена – дочь мелкого дворянчика, увиденная им где-то в Тронто. Чужая. Оскорбленные мезальянсом соседи, хотевшие подложить под него своих дочерей, не примут ее как равную. Сын, совсем малютка. Вряд ли доведется увидеть, как тот станет взрослым. Бежать некуда, да и не бегал он никогда и ни от кого. Что делать?

Черный наруч на левой деснице. Может, поможет? Помог ведь когда-то. Но вот что теперь возьмет за помощь?

– Доброй ночи, монсеньор! – негромкие приветствия часовых напомнили Риккардо, что он у подножия башни. Тщательно отобранные солдаты охраняли каменные ступени, что спиралью охватывали башню до вершины. Дверь внизу была замурована.

Де Вега хмыкнул:

– Доброй. Как же. Шутите.

Ступеньки кажутся бесконечными. Время. Прадеда нет, но это его башня. Где ты, мой оклеветанный тезка? Или враги говорили правду – продался демону? Все повторяется. Он тоже готов звать неведомые силы, ибо не знает, что делать, и не может бежать.

Де Вега запнулся, больно ударился коленом о ступеньку, прикусил губу. Он ведь не хотел идти сюда. Отговаривал себя. Пытался забыть. Но в итоге поднимается на вершину. Душу жжет.

Вороны, что еще сотню лет назад облюбовали башню как место для ночевок, с рассерженным зловещим карканьем взлетели с насиженных мест – пугать спящий рядом город.

Луны – ночь выдалась необыкновенно яркой – осветили черный провал. У башни не было крыши.

Еще одна тяжелая дверь. Ночью здесь нет солдата. Массивный ключ, скрипящий в замке, нужно поворачивать самому.

Все. Он стоит на маленьком балкончике. Выходящем вовнутрь башни. Под ним темная пустота. Отсутствие света. Он здесь бессилен.

– Патриция! – сказал Риккардо, обращаясь к темноте. – Она здесь. Представляешь? Она здесь, в Осбене. Приехала меня убить. Смерть. Королевская Смерть. Она все так же прекрасна, траур ее нисколько не портит. Мой кошмар сбылся. Она здесь. Чувства, о которых я забыл, то есть надеялся, что забыл, вновь проснулись во мне. А я ведь теперь ее враг. Убийца мужа и подруги. Трус и ничтожество. Да, Альфонс де Васкес постарался на славу. Я бы все отдал, чтобы изменить прошлое! Все! Но ведь прошлое нам неподвластно! Не так ли?! – Риккардо рассмеялся. – Какую бы мы цену ни предлагали! Как бы ни молили судьбу!

Ответом ему было лишь воронье карканье.

Копыта лошадей звонко цокали о камни моста. Патриция подумала, что не зря сегодня предпочла конную прогулку карете. Конечно, дамское седло усложняло управление лошадью, в детстве она привыкла к мужскому – с тех пор как в первый раз попробовала ездить верхом под чутким руководством отца на его жеребце. Да и наездницей она была не самой умелой, но поездка ей нравилась.

– Осторожней, здесь крутой спуск, – предупредил граф.

– Вижу, – отреагировала Патриция, чуть придерживая смирную лошадку. Даже слишком смирную. Наверное, самую покладистую на графских конюшнях. Обещанный храм находился на другой стороне неширокой реки, через которую был переброшен широкий и высокий мост, что при всей своей надежности казался немного воздушным.

– Красивый мост, – она решила похвалить графа. – Не хуже, чем в Вильене. Не ожидала найти здесь такую смесь красоты, надежности и изящества.

– А чем мы хуже других городов? – удивился Риккардо и тут же испортил все очарование момента: – Вы еще не слышали о нашей канализации.

– Фи, – Пат искренне возмутилась, – как грубо!

– Это важнейшая часть жизни города, – улыбнулся граф и, к ее ужасу, принялся объяснять подробно: – Как правитель я обязан знать все. Отходы текут по трубам под землей. Отсюда и уменьшение числа болезней, и чистота улиц, и воздух свежее, чем в других городах. Во всем Камоэнсе такое есть только в Мендоре – столице – и в моем Осбене.

Они ехали вдвоем, несколько слуг следовали за ними далеко позади. Пат устала от сопровождения. Люди на улицах приветствовали своего графа:

– Доброе утро, Риккардо!

– Здравствуйте, монсеньор, я вижу, у вас отличное настроение.

Де Вега же, забыв о графском достоинстве, отвечал на все приветствия. Кому простым кивком, а кому и словом:

– Ты прав, Хью. Как торговля?

– Живет понемногу вашими заботами, сеньор Риккардо.

Патриция заметила, что она вызывает среди горожан особое оживление, ей улыбались и отдавали поклоны.

– Привет, красавица! – крикнул кто-то из толпы.

Пат позволила себе улыбнуться, но тут же прикусила губу.

Красавица. В траурном наряде. Наглец. Издевается. Красавица, рядом с де Вегой. Виновником…

Она оборвала неприятную мысль, но все веселье куда-то исчезло.

Де Вега, очевидно, заметил это.

– Вы им нравитесь, Патриция.

– Так я же ваша «гостья», – сделала она ударение на последнем слове. – Зачем вы им это сказали?

– Потому что это – чистая правда. И еще для того, чтобы облегчить свою и вашу жизнь. В образе Королевской Смерти вы не смогли бы гулять по городу.

Пат не нашла, что ответить.

– Кстати, мы уже подъезжаем к храму, – де Вега указал на массивное каменное здание с куполом, увенчанным изображением солнца. Стены были покрыты искусной резьбой на мотивы священных книг, вход украшали мраморные колонны. Храм завораживал и привлекал взор, он был достоин столицы провинции, а не графства. Осбен больше не казался Патриции медвежьим углом, затерянным на краю света.

Риккардо спрыгнул с коня, отдал поводья подбежавшему служке и предложил свою помощь. Девушка отказалась, сама слезла с седла.

– Прошу. – Они вошли внутрь храма. Навстречу вышел настоятель. Невысокий худой мужчина в годах, одет скромно, в черную ризу, на груди висело серебряное солнце. Священники в ее родной Вильене, подчинявшиеся столице и исповедовавшие истинную веру, выглядели значительнее и увереннее. Их одеяния были расшиты золотом, а драгоценная посуда для богослужений украшена самоцветными камнями. Этот же выглядел не слугой Господа, а нищим, забредшим в церковь.

– Приветствую вас, граф Риккардо, чем могу помочь?

– Благодарю, отче. Ваша помощь не требуется, – чуть поклонился настоятелю граф. Пат и не подумала. Это не ее церковь. – Я просто покажу храм гостье.

Когда священник отошел, она не удержалась:

– Бедный у вас храм. Скупитесь на золото?

Риккардо улыбнулся:

– Дело не в золоте, у нас в Маракойе разграничивают мирское и духовное. Зачем церкви сокровища земные? Она должна хранить небесные: добро и любовь, веру в людей и справедливость. Посмотри, как здесь красиво. Это дороже любого золота.

В этом граф был прав. В храме было действительно очень красиво.

Стены были искусно расписаны настоящими мастерами, что не пожалели ни сил, ни умений, ни дорогой – судя по яркости цветов – краски. Голубой потолок, очевидно, символизировал небо. Не было икон, роспись показывала мир, где царят любовь и добро. Пасторальные картины, что дороги каждому сердцу. Над алтарем был изображен Единый в виде старого, но еще крепкого мужчины, убеленного годами, в простой одежде. Еще одно отличие от остального Камоэнса – на голове Единого не было воздушной сияющей короны. Пат показалось, что Бог со стены смотрит именно на нее. И взгляд этот был добрым, заботливым, ласковым.

– Да, – восхищенно произнесла девушка, – ваш храм прекрасен!

Риккардо довольно улыбнулся:

– Взгляд заметила?

Он перешел на «ты», но Пат не стала его поправлять.

– Да.

– Это наша гордость. Имя мастера неизвестно, но, ясно, руку его направляло небо.

– Скажи, а кто эти люди? – Патриция указала на портреты, висящие на специально выделенном фрагменте стены под изображением Единого. – Святые?

– Нет, не совсем, скорее… – Граф запнулся, подбирая нужные слова, – скорее это люди, достойно прожившие свою жизнь и ставшие примером для окружающих.

– Значит все-таки святые?

– Нет, их жизнь не была образцом святости, они были обычными людьми. Расскажу на примере. – Риккардо указал на портрет бородатого мужчины средних лет в одеянии монаха. – Преподобный Альварес – священник этого храма триста лет назад. Тогда Осбен был маленьким городком. По сохранившимся запискам, преподобный был человеком веселым и добрым. Никогда не отказывал в помощи страждущим, мирил семьи, хранил душевный покой городка. Любил женщин и был не прочь выпить. Содержал приют для сирот. Когда Кардес захватили скайцы, поднял жителей на восстание и был убит захватчиками. На похороны пришел весь город.

Это не образец святого праведника, как многие в официальной церкви Камоэнса. Те святые, которым ты поклоняешься, в большинстве своем славны тем, что всю жизнь ходили с веригами, постились до полусмерти и избегали женщин как огня. Альварес – образец настоящего живого человека.

– Не будем спорить, – отмахнулась Пат. – Вот лучше скажите мне, Риккардо, – они уже вышли на улицу, – почему превратили графство в притон для сектантов и еретиков всех мастей? Не брезгуете никем. Собираете отбросы со всех Благословенных земель.

– Узнаю стиль Альфонса – очернить и опошлить, зная, что я оправдаться все равно не смогу.

– А вы попробуйте.

– Кардес – самое большое графство Маракойи. Много свободных земель, мало людей. Еще мой прадед, Риккардо, пытался решить эту проблему – не смог. Принимать беглых вилланов нельзя. А еще откуда могут взяться новые подданные? Отец отдавал землю бесплатно своим кондотьерам, в результате две тысячи опытных воинов осели в графстве, их сыновья дрались под Дайкой.

– Так, значит, сыновья кондотьеров без чести и совести виноваты в том, что пленных не брали, а раненых добивали? – возмутилась Патриция.

– Нет, это я отдал такой приказ. В Кардесе грабителей и насильников вешают независимо от титулов. Не передергивайте, Патриция, вам это не к лицу.

Пат закусила губу. Ее бесило несоответствие между словами и поступками.

Верующий де Вега, любит церковь. А ее Альфонс, так же как мужья и братья подруг, больше никогда не вернется домой. Добрый де Вега, справедливый, но убил беззащитную женщину. Но заострять на этом внимание – снова подставлять себя под удар. Поэтому она сменила тему:

– Вы так и не ответили, почему принимаете еретиков?

– Не перебивайте – и узнаете. – Риккардо оставался невозмутимым. – Мой учитель Клавдий Турмеда, отец Кармен, предложил мне этот способ освоения новых земель. Кардес – глушь, чиновники короля и столичной Церкви здесь появляются редко. Их интересуют лишь налоги. Да и мне – юнцу – легче оправдаться, чем взрослому вельможе. В семнадцать лет я подписал указ о равенстве всех религий. Люди его поддержали.

– Как можно равнять в правах истинных верующих и еретиков из Лагра?! – воскликнула Патриция.

– Вы, наверное, забыли, сеньора, что и нас, «возвращенцев», в Мендоре за глаза называют еретиками, хотя мы и подчиняемся совету епископов и платим им десятину. Для меня разницы нет. Все люди равны независимо от веры. Есть и плохие, и хорошие. Первых в Кардесе ждет Подруга, для вторых – свободные земли и пособие на первое время, – неожиданно жестко закончил Риккардо.

– Кто помогает еретикам, тот губит свою бессмертную душу! – Строчка из проповеди вспомнилась крайне удачно.

– У нас с вами религиозный диспут получается, Патриция, – рассмеялся де Вега. – Считайте, что душу я свою уже продал.

– Это точно, – отметила девушка, посмотрев на его левую руку, скрытую черным наручем.

– Еретики – в чем их грех? – продолжал Риккардо. – В Лагре убивали за мелкий отход от основных канонов, доходило до абсурда; вопрос «Есть ли у Единого борода?» – решал судьбы городов. Лагрцы тысячами бежали ко мне. Религия у каждого своя. Мои любимые друзья-подданные паасины, лесной народ, – вообще язычники, поклоняются волку. Что из этого? Зато налоги платят вовремя, и лучники у них прекрасные.

За семь лет население Кардеса увеличилось на треть. Доходы благодаря упрощению налоговой системы и искоренению мздоимства чиновников выросли вдвое. Свободных земель хватит, чтобы принять еще тысяч десять – пятнадцать.

– Вы готовы душу продать за барыш, граф.

– Да, я – воплощение зла. К счастью, вы скоро избавите мир от моего присутствия.

– А вы надеетесь на другой исход? – Пат постаралась, чтобы это прозвучало как можно жестче.

Де Вега посмотрел ей в глаза. Пат не отвела взгляда, и бравада спала с его лица.

– Нет, Пат, давно уже не надеюсь.

Риккардо де Вега – граф Кардес – молча рвал поводья. Точнее, пытался, бессмысленно и безуспешно. Грубая кожа не поддавалась, но усилия, пусть даже напрасные, выпускали злость.

Обратная дорога ничем не напоминала веселое утро, они не разговаривали друг с другом, смотрели в разные стороны. Пат наверняка обиделась. Завязавшийся было диалог оказался испорчен этой глупой перепалкой. Наконец Риккардо не выдержал и поинтересовался как бы мимоходом:

– Патриция, вы когда-нибудь были в типографии?

Девушка ответила не сразу, но было видно, это вопрос заинтересовал.

– И вы сейчас скажете, что в вашем чудесном Осбене есть еще и типография?

– Сеньора, вас невозможно удивить, – он постарался, чтобы голос звучал разочарованно. – Хотите взглянуть?

– Что ж, смотрите, не обманите мои ожидания, – ответила она.

– Тогда нам сейчас нужно свернуть направо. Типография снимает дом рядом с ратушей.

– Прошу сюда, Патриция, – он придержал дверь.

В свое время де Вега откликнулся на предложение встреченного в Вильене нищего студента организовать в Кардесе выпуск газеты и теперь нисколько об этом не жалел.

Луис, как обычно, что-то писал за большим столом у окна. На столе кроме груды книг и бумаг находилось несколько чашек и кружек – судя по всему, сегодняшний, а может, еще и вчерашний обед.

Риккардо улыбнулся. Его типограф не меняет своих привычек.

– А, граф Риккардо, какая встреча! – радостно воскликнул студент, вскакивая из-за стола и бросаясь навстречу гостям. – Приветствую вас, сеньора! – он отвесил глубокий поклон Патриции. Графу же он просто подал руку, которую тот пожал.

Пат смотрела на все это с большим удивлением, и было почему. Двадцатилетний Луис отпустил пегую бороду и выглядел на тридцать, одет же он, как студиоз столичного университета, причем наряд его не нов и основательно запачкан чернилами и жирными пятнами.

– Здравствуй, Луис, как работа продвигается? – поинтересовался де Вега, погасив усмешку.

– Прекрасно, сеньор, вот посмотрите, – он протянул ему груду исписанных листков. – Содержание «Новостей Кардеса» за этот месяц.

Риккардо честно попытался разобрать написанное. Не смог. Вернул листы владельцу.

– Твой почерк понятен только тебе. Расскажи Патриции о своей газете.

– О вашей, граф, – поправил его студент.

– Ты ее делаешь, значит – она твоя.

– К сожалению, – начал студент, – читателей пока мало, и новости до графства доходят с большим опозданием. Мы публикуем в газете указы короля и монсеньора. Кроме того, я рассказываю о важных событиях внутри королевства и в соседних графствах, публикую светскую хронику, например сообщения о помолвках, свадьбах и разводах. Купцы размещают объявления о товарах и их стоимости. Тираж целых двести экземпляров! – гордо закончил Луис – Рассылаем по всей Маракойе.

Он провел гостей в помещение, где располагалась гордость типографии – печатный станок и наборы шрифтов.

– Всего тридцать лет назад остийцы изобрели печатный станок, над создателем его смеялись, а теперь мы в Кардесе выпускаем газету – их во всем Камоэнсе лишь три выходит – и собираемся печатать книги, – разглагольствовал студент, о любимом деле он мог говорить сутки напролет.

– Ваш город преподносит мне сюрприз за сюрпризом, – улыбнулась Патриция, когда они вышли на свежий воздух. Зыбкое перемирие было восстановлено.

– Стараюсь, – ответил де Вега.

Пат разрешила подсадить ее в седло.

– И где вы его нашли? – спросила она.

– А разве не видно? – рассмеялся Риккардо. – Бывший студент Мендорского университета. Богослов. Увлекался наукой во вред штудированию священных книг, вот и выгнали.

В раскрытых воротах резиденции их встретил Хуан – конюший.

– Граф Риккардо, – сказал он, – в город зашел Странник. Вы просили доложить, если это случится.

– Спасибо, Хуан. Где он остановился? – спросил Риккардо.

– На заднем дворе таверны «Тучный Бык».

– Сеньора, – он обернулся к Патриции, – вы еще не устали?

– Нет, – улыбнулась она. – Что вы на этот раз мне приготовили? Странствующего волшебника?

– Не совсем. Скорее поэта-предсказателя.

– Вы меня заинтересовали. Кто он, этот Странник? Это не имя, а прозвище.

– Не знаю, он никогда не задерживался в Осбене надолго, и его не удавалось разговорить. Иногда он кажется мудрецом, иногда безумцем. Имя? Он сам так себя называет.

На вывеске таверны красовался упитанный бычок, целиком насаженный на вертел. Но сегодня не яства и напитки влекли посетителей, а Странник. Трактирщик не обижался – наверное, потому что все, ждущие своей очереди, пропускали по кружечке-другой пива.

В таверне было не протолкнуться, но посетители расступились, давая им дорогу. Патриция поднесла к лицу надушенный платок, дышать здесь с непривычки было трудно. Она уже успела пожалеть, что согласилась на это предложение.

– Нам сюда, – Риккардо открыл дверь и пропустил ее вперед.

Они оказались на заднем дворе. Дышалось здесь гораздо легче, чем в таверне.

Странник сидел на сеновале, рядом с ним – кувшин молока и блюдо с мясом и хлебом. Еще один кувшин, с пивом, ждал своей очереди.

Странник был мужчиной неопределенного возраста, ему можно было дать и тридцать, и пятьдесят. Все зависело от того, улыбается он или нет.

На нем была льняная рубашка, украшенная искусной вышивкой, явно какая-то вдовушка постаралась, и потертые штаны неопределенного цвета. Сидел он на расстеленном плаще. Руки, это было видно даже через ткань, от плеч до кистей были разрисованы разноцветными узорами. На крюке, вбитом в столб, висел редкий в этих краях инструмент – далмацийская восьмиструнная гитара. Пат узнала ее, Альфонс любил играть на такой.

– Здравствуй, – вежливо поприветствовал его де Вега.

– И тебе привет, граф, – небрежно кивнул ему предсказатель.

– На какой тарабарщине вы изъясняетесь? Слова вроде бы знакомы, но смысл ускользает. Ничего не понимаю. – Пат не могла быть сторонним наблюдателем.

– Это панцайский, – шепнул Риккардо, – язык империи – родоначальницы Благословенных земель. Сейчас его знают лишь редкие книжники.

– Ты – книжник, допускаю, но этот бродяга?..

– Помолчи, Пат. Вопросы потом, – невежливо оборвал ее де Вега.

Она сделала вид, что обиделась.

– Мы пришли узнать, что ты видишь в нас, в наших душах и сердцах, Странник, – обратился к нему Риккардо.

Предсказатель во время их перепалки продолжал обедать. Услышав просьбу, неспешно дожевал кусок и пересел на очищенное от коры бревно напротив себя.

– Садитесь.

Риккардо расстелил на бревне свой плащ. Патриция замешкалась на секунду, но села. Интерес переборол чувство собственного достоинства. Дама на бревне. Если бы ее видела Анна. Анна… Навернулись слезы.

От горьких мыслей отвлек Странник. Он смотрел то на Риккардо, то на нее, потом вновь на Риккардо. Взгляд его больших черных глаз завораживал – казалось, тебя видят насквозь, изучают, словно интересную картинку.

Пат вдруг почувствовала себя неуютно, ей захотелось встать и уйти.

Предсказатель бросил одну фразу.

– Он говорит, – удивленно перевел Риккардо, – для нас двоих у него один стих.

Странник прикрыл глаза и начал читать. Его голос был красив и мелодичен.

Риккардо переводил:

Патриция с облегчением вздохнула, когда поэт замолчал. Строки били прямо в истерзанную душу, больно раня, будя воспоминания, так, что брызгала кровь из-под старых шрамов.

Оправившись от нахлынувших эмоций, Пат посмотрела на Риккардо, он был спокоен и печален.

– Спасибо. – Риккардо встал и потянул ее за собой. Сделал шаг к предсказателю, оставил рядом с поэтом мешочек золота.

Странник открыл его, достал один золотой, остальное кинул назад графу.

– На пиво мне этого больше чем достаточно, – сказал он на чистом камоэнском. Патриция вздрогнула. – Удачи, граф, она тебе пригодится! – сказал поэт на прощание и добавил: – Красивая у тебя жена, Риккардо!

– Она мне не жена, – поправил его де Вега. Поправил быстро. Так, что Пат даже не успела возмутиться. Странник лишь улыбнулся в ответ.

Всю обратную дорогу Риккардо молчал, погруженный в свои мысли. Да и ей самой тоже было не до разговоров.

Патриция до вечера пробыла в своих покоях, читала. Когда солнце стало садиться, вышла прогуляться. Ей было скучно. Ужасно скучно и одиноко.

Кармен Турмеда раскладывала пасьянс на открытой веранде. Это было самое веселое занятие, которое она могла придумать на этот вечер.

Риккардо от ужина отказался, сослался на то, что ему в голову пришла занятная мысль, которую нужно срочно записать. А обедать без него в обществе Патриции она не хотела, поэтому и оставила Феррейру развлекать ее. Кармен было одиноко. Она приготовилась к тому, что этот скучный вечер затянется надолго, поэтому взяла с собой пару свечей и бутылку легкого вина.

«Вино в одиночку, – подумала она, пробуя откупоренный слугой напиток, – Риккардо подал мне дурной пример – сопьюсь».

В этот момент на глаза ей попалась Патриция. Смерть, которую Риккардо именовал гостьей. Ей, судя по выражению лица, было так же скучно. Кармен решила, что скучать веселее вдвоем:

– Сеньора!

Патриция обернулась.

– Вам, наверное, так же скучно, как и мне.

Патриция кивнула.

– Присаживайтесь рядом. Вы любите раскладывать пасьянсы?

– Как вы догадались? – удивилась Пат.

– По взгляду, который вы бросили на карты. Послать слугу за второй колодой?

– Нет, я уже давно не гадаю.

– Тогда за вторым бокалом. Вы составите мне компанию? – Кармен указала взглядом на вино.

– Да, мне сейчас хочется выпить, – кивнула Патриция.

Слуга принес второй бокал. Кармен разлила вино. Молча выпили.

– Пасьянс не получается? – Патриция обратила внимание на карты.

– Нет, – покачала головой Кармен. – Уже третий раз за вечер. – Она волновалась и накручивала свои длинные распущенные черные волосы на указательный палец.

– Что загадывали: жизнь, смерть, богатство, счастье, любовь, успех, удачу? – назвала семь основных пожеланий Патриция.

– Жизнь, – ответила Кармен. – Давайте еще вина. – Она вновь разлила напиток по бокалам.

– Вы меня ненавидите? – спросила Патриция.

– Нет, – честно, хоть и с некоторой заминкой, ответила Кармен, она не ожидала от Патриции такой откровенности. – Нет. Когда-то я завидовала вам, еще вчера желала вашей смерти, но ненависть – этого не было.

Подруга и любовница графа Кардеса отметила, что, когда гостья не пытается задеть Риккардо, ее голос и тон меняются. С ней можно нормально общаться.

– Перейдем на «ты», – предложила Патриция и тут же реализовала это свое предложение: – И почему же ты больше не хочешь моей смерти? Я ведь Королевская Смерть. Приговор твоему Риккардо.

– Он никогда не был до конца моим, ты полностью завладела им, – уточнила Кармен. – Риккардо решил умереть, ты – лишь средство. Я мучилась, глядя, как он страдает из-за твоего приезда, но потом решила, что это все же лучше, чем медленное угасание в одиночестве, избегая людей.

Король отпустил его домой, но вернулась лишь тень былого де Веги. Он стал много пить, потерял интерес к жизни, часто замирал, глядя в одну точку. Эта книга стала единственным смыслом его существования. Ты же расшевелила его.

– Спасибо за честность, Кармен. Не знала, что так благотворно влияю на Риккардо. Откровенность за откровенность. Я давно хотела тебя увидеть. Мне много рассказывали о девушке, что уже много лет является любовницей графа Кардеса.

Кармен с интересом посмотрела сначала на вино, потом на Патрицию. «Что-то из этого располагает меня к откровениям, – подумала она. И решив: – Что ж, пойду до конца», – спокойно вставила:

– Риккардо предлагал мне стать его женой.

– И ты отказалась? – удивилась Патриция.

– Он меня никогда не любил. И сделал это скорее из чувства благодарности, ведь я рядом с ним уже почти семь лет. Я не хотела быть ни графиней, меня бы не приняло его окружение, ни его нелюбимой женой. Риккардо влюбился бы в другую, в тебя например, и это сломало бы жизни нам обеим.

– Как вы познакомились? – Патриции стала вдруг близка и понятна эта незнакомая девушка, любовница ее несостоявшегося жениха.

– Мне было шестнадцать, когда отец умер, и юный граф, желая обеспечить его семью, сделал меня управляющей его резиденции…

– И, воспользовавшись положением, сделал своей любовницей, – закончила за нее Патриция.

– Нет, что ты, – рассмеялась Кармен. – Риккардо не способен на это. Буду честной: я сама этого хотела. Гранд и дочь простого рыцаря, я смогла стать ему нужной. Раз мы решили быть откровенными, – сменила она тему, – почему вы расстались? Твой вариант. Версию Риккардо я слышала не раз.

– Догадываюсь, что он тебе рассказал, – поморщилась Патриция.

Слуга принес уже третью бутылку.

– Не поверишь, но Риккардо на редкость честен с самим собой. Он не обливал тебя грязью. Говорил, что его обманули, подставили, опозорили, а ты не захотела разобраться, найти правду.

– Я никогда не спрашивала мужа, что произошло на самом деле. Вначале я была зла на де Вегу, потом… потом мне было все равно. Я любила Васкеса, понимаешь, любила! Он был моим мужчиной. Моим идеалом. Риккардо, он остался в прошлом. Да, он был мил, ласков и заботлив, но я не питала к нему никаких чувств.

– А он очень сильно переживал. Я в курсе всех ваших отношений.

– Он рассказывал тебе обо всем? – возмутилась Пат.

– Да, как старшей сестре, искал совета.

– И как ты к этому относилась?

– Сначала злилась, со временем привыкла. Убедила себя в том, что это болезнь, которая пройдет. Я же понимала, что когда-нибудь он женится.

– И выгонит тебя!

– Нет, я ушла бы сама. Риккардо щедр. – Кармен грустно улыбнулась. – Взамен своей любви он подарил мне состояние. Я богатая невеста, – горько рассмеялась она.

– Ты его любишь? – Патриция оперлась локтями на стол. Вокруг царила тьма. Ночь вступила в свои права. Силуэты девушек благодаря двум горящим свечам отбрасывали причудливые тени.

– Да, наверное. Уже не знаю. А он любит тебя.

– До сих пор?

– Да, хоть и пытается убедить себя, что это уже не так. Знаешь, он хотел тебя убить, – внезапно открылась Кармен. – Вскоре после вашего разрыва. Он держал это в тайне, но разве от меня что-то укроешь.

Патриция побледнела.

– Хотел, но потом вдруг отказался от своей затеи. После того, как надел этот странный наруч на левую руку. Лишь сжег твои портреты. Все три. Сжег на балконе, а пепел развеял по ветру. Он был пьян и читал какие-то стихи. Жег один за другим, пепел развеивал и что-то напевал. В тот день я к нему не подходила и слугам запретила.

А еще спустя две недели он ввязался в это проклятое восстание. Приехал Карл де Санчо. Заперлись в кабинете, взяв с собой две бутылки коньяка. И вот результат: ты здесь, в качестве Смерти.

– Он убил моего мужа. Отрубил голову подруге.

– Я не оправдываю его, но муж – война, судьба, он сам пришел в Кардес, подруга – пыталась отравить, я бы сама ее придушила. Ты же это понимаешь. Так почему ты здесь, ведь и тебе больно?! – Кармен почти прокричала последнюю фразу.

– Это не все. Это не все… Я кричала ему: «Пощади Анну!» В ответ: «Граф не хочет вас видеть». И он срубил ей голову. Мне стало плохо. И боль, жуткая боль в низу живота… Выкидыш. Он убил моего ребенка, Кармен! Мою кровиночку, моего малыша. – Девушка уже не могла говорить, спрятала лицо в ладонях, заплакала навзрыд.

Кармен встала и обняла ее.

– Поплачь, Патриция, поплачь. Легче станет. Сама знаю, – по щекам Кармен текли слезы, – я тоже через это прошла.

Девушки плакали, обнявшись, не замечая того, что легкий дождь закапал с неба.

Наконец Патриция успокоилась, залпом выпила остатки вина. Посмотрела на себя.

– Мы промокли до нитки, так что нет смысла бежать под крышу, – попыталась улыбнуться Кармен.

– Скажи, а твой ребенок – кто был его отец? – спросила Патриция.

– Риккардо – кто же еще? Он был отцом моей девочки.

– Что случилось? Он заставил тебя избавиться от ребенка?

– Что ты, Пат, наоборот, он радовался, когда узнал, что я беременна. А я, дурочка молодая, еще это долго скрывала. Не берегла себя по глупости – упала с лошади. Выкидыш. Больше забеременеть мне не удается. Медик говорит, что это навсегда…

– Брось, Кармен, ты еще молода, выйдешь замуж, родишь детей, мальчика и девочку, – горячо убеждала ее Патриции, но Кармен лишь печально улыбалась.

– Пойдем в дом, Патриция, примем ванну, иначе простынем. Обидно будет кашлять летом, – сказала она и взяла Пат за руку.

Де Вега не стал возвращаться в Мендору, после того как Санчо насильно увез его оттуда. Он понимал: вернуть потерянное нельзя. Но легче от этого не становилось. Граф запил, забросил все дела, целыми днями либо сидел, закрывшись, у себя в кабинете, либо гулял по лесам, окружавшим город.

Кармен пыталась его образумить, привести в нормальное состояние, вернуть к жизни, но все напрасно. Уговоры, мольбы, просьбы, даже угрозы не помогли. Когда друзья навещали его в Осбене, Риккардо на пару дней становился прежним – веселым, жизнерадостным. Но гости рано или поздно уезжали, и огонь в его глазах затухал.

Любой разговор с ним переходил на Патрицию дель Карпио. Риккардо проклинал Васкеса, себя, судьбу, свою неверную невесту.

– Почему?! – кричал он. – Почему?! Ведь я так ее люблю!

Он писал указания людям, неизвестным Кармен – хотя она вела всю его переписку, – прятал от нее эти письма. Щедро рассылал золото. Планировал что-то странное, непонятное и пугающее.

Кармен видела – он сходит с ума, погибает. Однажды, отобрав у Риккардо бутылку коньяка, она привела его в залу, где на стенах висели портреты тринадцати графов Кардесов.

– Риккардо! – кричала Кармен. – Посмотри, Риккардо! Вот твой отец. Твой дед. Твои предки. Герои, властители, воины, полководцы и дипломаты. Что ты скажешь им, когда умрешь? Что ты скажешь, глядя в глаза отцу? Зачем ты живешь? Что хочешь от жизни? Неужели эта шлюха смогла тебя сломать?

– Замолчи! – взвился он.

– Только упоминание о ней еще может тебя расшевелить. Где ты, Риккардо? Где ты, тот человек, которого я люблю?

Де Вега молчал.

– Посиди здесь и подумай над моими словами. Может, хоть предки твои смогут тебя вразумить! – Кармен выбежала в слезах и закрылась в своих покоях. Она не знала, как спасти Риккардо.

К ее удивлению, де Вега сам зашел к ней; сколько времени прошло, она не помнила.

Граф был трезв, суров и решителен. В глазах его мелькали отблески неведомого пламени.

– Спасибо, Кармен, – он нежно поцеловал ее. – Ты спасла меня. Подсказала выход. Я этого никогда не забуду.

Вскоре Риккардо в одиночку ушел на Спящую гору, спустился через два дня, придерживая левую руку, замотанную в плащ. Обрезанную по запястью охотничью перчатку, что появилась на ней следующим утром, граф больше никогда не снимал. Даже когда спал. Может, только в ванной, но туда Риккардо к себе никого не допускал.

Мылся сам, не пуская слуг подливать горячую воду.

Он сжег портреты Патриции. Этому Кармен была только рада. Портреты сжег, а пепел развеял. Больше о Патриции он не говорил ни слова.

Подданные не узнавали своего графа. Он изменился. Стал жестче, решительнее, сразу взялся за запущенные дела. Разбирал тяжбы, намечал планы на десять лет вперед: строительство дорог, привлечение новых переселенцев, расширение шахт, развитие торговли. Он спал по четыре часа в сутки, путешествуя по графству из одного конца в другой, желая быть в курсе всех дел.

Новость о женитьбе Патриции и Васкеса оставила его внешне равнодушным. Так прошло два месяца, а потом, в конце зимы, в Кардес приехал Карл де Санчо.

– Риккардо, – Карл был взволнован, – ты слышал о новых указах короля Хорхе?

– О перераспределении налогов в его пользу – при том, что новые больше вводить нельзя? Об ограничении наших дружин и о прочих ограничениях прав знатных грандов? – спросил де Вега.

– Да, но и это еще не все. Хорхе планирует приставить к каждому из крупных землевладельцев своего чиновника, чтобы тот следил за нами.

– Эти указы полезны королевству в целом, но вредят нам с тобой, мой друг, – подвел итог Риккардо. Планы короля его нисколько не пугали.

– Что ты говоришь, как могут урезания наших прав быть полезны Камоэнсу? – возмутился Карл.

– Они способствуют централизации власти. Король превратит нас всех в своих подданных, возвысится, принижая грандов. Это называется абсолютизмом. В истории это уже было.

– Не считай меня полным идиотом, Риккардо, не то обозлюсь. Абсолютизм, ха-ха. – Де Санчо сжал кулаки.

– С этим ничего не поделаешь, Карл. Отдельные бунты обречены на провал. Вспомни, как быстро король подавил рокош графа Торе осенью. Маги, в нарушение Хартии, взорвали замок. И никто не возмутился. Все напуганы.

– Что ты предлагаешь нам – смириться и потерять веру предков?! – закричал вдруг де Санчо.

– Карл, что с тобой? – удивился Риккардо.

Его род перебрался из Остии в Камоэнс пятьсот лет назад, и все это время, судя по летописям, короли и Церковь грозились искоренить «возвращенцев» в Маракойе. И все пятьсот лет графы Далекого Края в ответ грозили им кулаком и невыплатой налогов. Не мечом, потому что дальше угроз и перепалок дело не заходило.

– Ах да, я же тебе не сказал. Мой двоюродный дядя по матери – член Королевского совета. Хорхе почти подчинил себе церковь, взамен уступок архиепископы потребовали от него искоренить еретиков в Камоэнсе. Нас вынудят оставить нашу веру. Если не силой, то угрозой ее применения; раздавят новыми налогами, разрешающими нам поклоняться богу отцов и дедов. Хорхе нужны деньги. Много. Их можно взять либо у своих, либо у чужих. Но у своих легче.

Риккардо надолго замолчал.

Если король попытается это сделать, поднимется такая буря, что отголоски пойдут по всему Камоэнсу, отвлекая людей от их настоящих проблем.

– Что ты предлагаешь? – спросил он наконец.

– Поднять восстание. Ла Клава и Кундера уже со мной. Боскан еще колеблется.

– Это самоубийство.

– Нет, дослушай до конца. Мы поднимемся не против церкви, а против новых порядков короля. Знать других провинций нас поддержит.

– Не все.

– Но часть-то точно! Мы заставим короля вернуться к старым обычаям! Тогда он позабудет о своих планах – наоборот, станет искать нашей поддержки против возвысившихся грандов. Если не мы, то нас. Решайся, Риккардо!

– Нужно все еще раз обдумать. Хорошо подготовиться. Наметить подробный план действий. Не спешить, но и не медлить. Алькасарцы угрожают границам, Хорхе раздробит силы. Мы поднимем дворянство, недовольное королем, и заключим контракт со скайскими наемниками, это я возьму на себя.

– Так ты с нами, друг! – Карл в порыве чувств вскочил и обнял его с такой силой, что ребра затрещали.

– С вами. Не могу бросить тебя одного. Как и не могу позволить Хорхе ломать мои планы. Твоя цель – первоочередная, но если удастся сломить силу Хорхе, то можно подумать и о большем – о независимости Маракойи.

– Ты шутишь, Риккардо.

– Ты подумай, какие бы это принесло нам возможности. Мы перестали бы зависеть от воли короля, сами бы торговали с Остией, Лагром и Скаем. Но об этом после, в случае полной победы. Сейчас рано. С таким девизом нас не поддержат. Наоборот.

Примерно в это же время виконт Альфонс де Васкес с замиранием сердца входил в кабинет герцога Антонио Гальбы, где не был со времени их рокового для его братца разговора.

Герцог сидел за рабочим столом, смакуя какой-то отвар в маленькой чашечке. Фигура его, внешне расслабленная, была сжата, как перед броском. Васкес понял, почему его прозвали Ястребом.

Альфонс знал: сейчас ему скажут нечто важное.

– Присаживайся, Альфонс. Давно ты у меня в гостях не бывал. Не забывай старика, не то обижусь. – Гальба, как обычно, изображал радушного хозяина, но это у него получалось плохо. Не вязался приветливый голос с пронизывающим насквозь и друзей и врагов цепким хищным взором.

– Молодая жена, герцог. Только что вернулись из Вильены.

– Вильена, – в голосе герцога на миг проскочило настоящее тепло, – моя Вильена. Дивный край. Мендоре до него далеко. Ты, надеюсь, помнишь, что я инфант Вильены и Саттины?

– Разве это забудешь, мой герцог. – Васкес чувствовал: сейчас он услышит то, зачем пришел.

– Не буду долго плести словесные кружева, не люблю. Помнишь наш разговор, Альфонс? Ну как, не передумал, не хочешь стать графом?

Васкес судорожно сглотнул.

– Я хоть и отбил невесту у графа Кардеса, но занимать его место не желаю. – Он едва удержался, чтобы не зажмуриться при ответе.

Гальба лишь усмехнулся.

– В Маракойе пять графств, мой мальчик. И некоторые из них вскоре станут свободными. Ты же знаешь – они там все еретики. До меня дошла весть, что они вскоре восстанут…

Васкес хотел возразить, что это невозможно – жители Маракойи такие же камоэнсцы, как и вильенцы, преданы королю, – но осекся. Герцог знает, что говорит.

Гальба заметил его замешательство, вновь усмехнулся и продолжил:

– Восстанут, ибо боятся потерять свою веру, которую наши епископы вскоре официально объявят еретической и лживой. Его Величество давно хотел привести их к порядку. Но король слишком мягок, ограничился бы внешней покорностью, сменой символов и священников в храмах да высокими налогами. Я же зрю в корень проблемы. Если трогать это осиное гнездо – то идти до конца. Одно государство – одна вера. Государству нужны деньги – они есть у еретиков, нужны новые земли – награждать дворян, нужен шум, что отвлечет дворянство от событий последних дней. Хорхе сделал много ошибок. Внутренний враг – вот решение проблем.

– И вы предупредили мятежников о замыслах короля, чтобы получить повод для максимально жестких действий, – сделал вывод Васкес и замер от своей собственной храбрости.

«Ты забыл, с кем говоришь, самонадеянный наглец», – подумал он, но было поздно.

Герцог, усмехавшийся весь разговор, теперь смеялся, и это было так же удивительно, как и обидно.

– Я не ошибся в тебе, Альфонс. Ты не смолчал. Чувствую, далеко пойдешь, мой мальчик. Главное, слушайся меня. Можешь спорить, но будь верен. Да, я сделал именно это. Алькасарцы, может, нападут в этом году, а может, и нет. Во втором случае все просто, в первом придется задействовать дворянское ополчение. Желающие пограбить соседа всегда найдутся. Возвращайся в Вильену. Будешь моим представителем. Голосом герцога Гальбы. В перспективе – наместником Маракойи или, по меньшей мере, одним из графов.

Полезно иногда вставать пораньше, справляясь со знакомым каждому желанием поспать еще немного. Поступив так одним веселым солнечным утром, Пат пошла прогуляться по саду перед завтраком и стала свидетельницей интересного зрелища.

Лейтенант Феррейра, размахивая большим мечом, пытался убить графа Кардеса, причем эта попытка обещала быть весьма успешной – граф пятился под градом быстрых ударов. Его белая безрукавка промокла от пота.

Двое слуг, державших одежду, с интересом следили за схваткой и не спешили помогать сеньору.

Пат подошла ближе и улыбнулась, осознав свою ошибку. Мечи были деревянные.

– Риккардо, клинок ровнее, следите не за моими руками, а за глазами! – Феррейра только что ткнул Риккардо мечом в живот.

Тот согнулся, значит, лейтенант не жалел своего ученика.

– Блас, еще один такой удар, и вам придется меня хоронить. – Риккардо поморщился и резко атаковал.

Стук деревяшек вновь разнесся по всему саду.

– Так, уже лучше, Риккардо, вы делаете успехи. Против Агриппы д'Обинье вы держались хуже.

Пат не выдержала и вышла к дерущимся.

– Здравствуйте, сеньоры!

– Патриция. – Феррейра обернулся.

Риккардо тут же ударил его в открытую спину. Лейтенант попытался защититься, но не успел.

– Де Вега, это нечестно, умейте проигрывать достойно! – возмутилась Пат.

– Риккардо, это подло! – Блас массировал ушибленную спину.

Граф Кардес нисколько не стыдился своего низкого поступка. Что было, впрочем, неудивительно. Как обычно: не сумел выиграть честно – ударил в спину.

– Где в нашем мире вы нашли честность, Патриция? – Он пожал плечами и повернулся к Феррейре. – Считайте это моей местью, Блас. Вы меня сегодня не щадили, все тело в синяках. Местью и уроком. Не все вам меня учить. Никогда не подставляйте спину – ударят. Благородство в этом мире – пустой звук.

– Все равно это подло, попросите у лейтенанта прощения, граф! – Его напыщенные пустые слова лишь разозлили Пат.

– Хорошо, – Риккардо улыбнулся ей, – Блас, простите меня!

– Прощу, если вы покажете мне свои вчерашние записки. А то последнее время совсем перестали делиться написанным.

– Если вам это еще интересно, то после ужина приглашаю вас ко мне в кабинет. Буду рад критике.

Феррейра воспользовался вырванным Пат извинением. В пылу словесной баталии сеньоры не заметили, как за окном наступил вечер.

Риккардо потер пальцами ободок настольной лампы – большого хрустального шара на высокой подставке, – и та зажглась, заливая комнату неярким светом, так похожим на настоящий, солнечный.

– В Осбене у нас есть свой чародей, слабенький, но лечить и лампы делать умеет, – пояснил он Бласу и, добавив: – Не послать ли нам за слугой? – позвонил в колокольчик.

Риккардо был в широких бесформенных штанах, как он объяснил – это его любимое одеяние, по причине удобства, и в простой хлопковой безрукавке. Черный наруч на левой руке смотрелся странно и неприятно, словно что-то скрывал.

Лейтенант был в трехцветных штанах, по последней столичной моде, и простой белой рубашке. Из-за жаркой погоды он отказался от мундира.

– Принеси нам чего-нибудь перекусить и кофе не забудь, – отдал граф распоряжения. – Давайте на время прервем наш спор, – обратился он к Феррейре. – Время ужина. Не возражаете, если ужин будет холодным, так сказать походным?

– Нисколько, буду даже рад. А дамы не обидятся, если мы к ним не присоединимся? – спросил лейтенант.

– Не думаю, они нашли общий язык, им есть о чем поговорить, и они прекрасно обойдутся без нашей компании.

Слуга вернулся с большим подносом. Де Вега тем временем убрал со стола бумаги, карты и книги, достал из стола бутылку коньяка. Поднял крышку кофейника, вдохнул пьянящий аромат.

– Попробуйте обязательно, эта выдумка моего покойного друга Хуана де Боскана должна прийтись вам по вкусу.

Риккардо взял кофейную чашку, на две трети заполнил ее дымящимся напитком и на треть коньяком. Перемешал, добавил сахар.

– Вкусно, – оценил Феррейра. – Но лучше пить его в холодное время года.

– Не знаю, я уже привык, поглощаю с одинаковой страстью хоть зимой, хоть летом. Прекрасное средство от сна, помогает работать.

Феррейра хотел сделать замечание насчет опьянения, но не стал.

– Так на чем мы с вами остановились? – спросил де Вега, когда они закончили трапезу и слуга убрал поднос.

– Я утверждал, что строй, применяемый вами, непобедим, вы же, много раз успешно испытавший его на практике, настаивали на обратном.

– Эх, Блас, беря в расчет положительные стороны, вы забываете об отрицательных. Фаланга эффективна лишь во взаимодействии с другими видами войск: тяжелой и легкой конницей, стрелками, мечниками. Сама по себе она слишком уязвима, и достоинства оборачиваются слабостью.

– Это когда ваши рыцари вырезали лагрских наемников под Ведьминым лесом?

– Да, именно это я и имел в виду. Защищенные надежными доспехами рыцари пробились через стену копий, неприступную для конницы, и учинили полный разгром. И еще об одном факторе нельзя забывать – магия. Выходец из-за моря Бледный Гийом поднял ее на совершенно новый уровень. Благодаря ему вы победили под Ведьминым лесом.

– Да, – согласился Феррейра, – Гийом очень опасный противник. Я имел возможность в этом лично убедиться.

– Неужели? – удивился де Вега. – И как это произошло?

– Это не моя тайна, Риккардо, – отказался рассказывать подробности Феррейра.

– В таком случае не буду настаивать.

– Риккардо, восхищаюсь вашим талантом, – сказал Феррейра. Граф поморщился, лейтенант продолжил: – Я делал непростительную ошибку: забывал о том, кто ваши солдаты: ополчение, милиция, вилланы.

– В моем графстве нет вилланов, – поправил его де Вега. – Мои подданные – люди свободные, в этом причина их успеха. Они защищали свои дома.

– Риккардо, почему вы решились на столь странный жест – освободили крестьян? Ваш поступок до сих пор вызывает пересуды. Как можно давать темным крестьянам права, тем более доверять оружие?

– Пусть феодалы, выжимающие последние соки из народа, боятся его гнева. Я опираюсь на уважение, и подчиняются они мне по доброй воле, зная, что я – гарант их защиты, а не кровосос, которому что ни дай – все мало, – резко объяснил де Вега.

Феррейра ждал продолжения.

– Мой учитель, Клавдий Турмеда привил мне любовь к книгам и истории. Прочитав множество исторических хроник и жизнеописаний, я пришел к выводу, что самыми сильными государствами были те, где подданные свободны и где их мнением ограничена тирания властителей.

– То есть вы сами урезали свои права? – спросил Феррейра. – Не верю!

– Верьте, и это принесло только пользу. В Камоэнсе много свободных земель, мало жителей и почти отсутствует классическая вассальная система. Рыцари моего отца кормятся не от земли с крестьянами, а целиком за счет графа. Это облегчило реформу. Я отдал крестьянам их землю, безвозмездно. Обеспечил компенсации дворянам. Упростил систему налогов.

Как результат – графство стало приносить мне больше золота. Подданные стали чувствовать большую выгоду от своего труда, их доходы, а как следствие и мои, выросли. Конечно, сначала убытки были огромны, богатства, приобретенные отцом в многочисленных походах, исчезли, но теперь мой Кардес – самое богатое графство во всем Камоэнсе и самое спокойное, я могу не беспокоиться за власть.

Люди знают – никто не даст им лучшей жизни. За семь лет я добился и любви, и уважения. Скажите, Блас, кого из грандов Камоэнса уважают подданные, есть ли хоть один, за которого они готовы отдать жизнь? – Риккардо говорил возбужденно, лицо покраснело, налилось кровью.

– Нет, я о таком не слышал, – улыбнулся Феррейра.

– А вы говорите «бунты», «как можно оружие доверить», «вилланы», – усмехнулся граф. – Главное – любить свой край и уважать людей, что его населяют, их интересы и мнения – вот в чем сила, корень успеха.

– Знаете, Риккардо, был бы я королем, хранит Единый Его Величество Хорхе Третьего… – граф скривился, – будь я королем, я бы сделал вас главным министром!

Де Вега улыбнулся, и в тот же миг его лицо исказила мучительная гримаса.

– Риккардо, что с вами? – взволнованно спросил Феррейра.

– Ничего страшного, просто головная боль. Мне нужно отдохнуть.

– Послать за врачом?

– Нет, не стоит. Само пройдет.

Феррейра вышел.

Де Вега прошел в дальний угол кабинета, где располагалась дверь в еще одну комнату – спальню графа. Он оборудовал ее там, когда вернулся из мендорского плена. Сказал, что давно уже об этом думал. Так ему удобнее. Если мучает бессонница, то можно встать и почитать или записать что-то, не нужно идти в кабинет. Он под боком. Кармен сначала не соглашалась, а потом смирилась.

ГЛАВА 5

О природе и структуре милиции. Гл. II. Разд. 3.

«Время, когда кавалерия безраздельно господствовала на поле битвы, уходит, сеньоры.

Нам – рыцарям – это нужно признать. Нет ничего опаснее иллюзий. Не верите – спросите тех, кто был под Ведьминым лесом или Дайкой. Они подтвердят: плотный глубокий строй пикейщиков держит удар тяжелой конницы. Если же к ним добавить легкую и тяжелую конницу да арбалетчиков – победа близка. Мой знаменитый отец проиграл лишь одну битву, копейщики – скайцы на службе у императора Тронто – остановили, а затем и отбросили назад рыцарей Железного Энрике.

Я внимательно изучил эту битву и причину поражения. Строй и выучка сильнее доблести. Сильному государству сейчас не обойтись одной конницей.

Где взять пехоту? Есть наемники: скайцы и лагрцы, что продают свое оружие всем государям Благословенных земель. Первые надежней – реже предают, вторые чуть похуже.

Но наемники стоят дорого, да и нельзя полагаться на чужое оружие. Дворян наших с коней не ссадишь. Где взять солдат, сеньоры королевские офицеры?

Я отвечу. Можно набирать желающих, открыть вербовочные пункты в городах, но этим должное количество набрать трудно, да и будут почти те же наемники.

В Кардесе нет лишних денег, мало дворян, в случае открытой агрессии мое графство было беззащитно.

Я нашел выход – милиция. Вооруженное ополчение. Вы скажете: опасно давать оружие вилланам. Отвечу: вилланов в Кардесе нет, есть лишь свободные люди. Но это уже совсем другой разговор.

Итак, милиция. Я верил подданным и четыре года назад даровал им оружие, чтобы они могли защитить и свою и мою свободу, жизнь и достояние.

Все графство было мною разбито на округа, каждый округ выставлял одну роту, собравшись вместе, они образовывали батальоны и полки. В милицию записаны все мужчины от семнадцати до пятидесяти лет. Им выдаются за счет графства: пика, меч, панцирь и кафтан красно-белого цвета. Желающие могут взамен этого брать арбалеты или луки. Так, например, все лесные охотники из народа паасинов – отменные лучники, глупо записывать их в пикейщики.

Во главе каждой роты стоят назначаемые графом, то есть мною, капитан и два лейтенанта. Офицеры из бывших кондотьеров, получают постоянное жалованье. Помощники их – сержанты – уважаемые люди из числа жителей данного округа.

Каждые два месяца устраиваются учения на местах силами роты. Милицию учат владеть оружием, держать строй, маршировать, выполнять приказы командиров, дублируемые трубой или рогом, быстро перестраиваться, не создавая тесноты и затора. Стрелков тренируют особо. Богатые горожане и состоятельные фермеры могут служить в коннице, покупая вооружение и лошадь за свой счет.

Во время войны милиция получает жалованье такое же, как у профессиональных наемников. Семьям погибших и раненым полагаются выплаты.

Два раза в год проводятся крупные сборы нескольких округов, на них имитируются реальные сражения, ополченцы также учатся строить и оборонять лагерь, привыкают к различным погодным условиям, осваивают новые виды местности.

Стоит отметить, что сначала фермеры и горожане с непониманием отнеслись к моей затее, считая ее откровенно глупой. Но постепенно, оценив оказанное им доверие, почувствовав себя настоящими хозяевами и защитниками своей земли, нашего Кардеса, они с большим энтузиазмом посещали учения.

Конечно, нельзя сравнивать моих милиционеров и профессиональных наемников – скайцев и лагрцев. Но в свете последних событий вчерашние фермеры зарекомендовали себя лучшим образом. Вильенцы подтвердят правоту моих слов. К слову, те же скайцы проходят обучение меньшее, чем моя милиция…»

– Сеньоры, мы здесь, потому что Кардес в опасности. – Риккардо отдавал себе отчет, что говорит слишком пафосно, но по-другому не получалось.

Франческо хмыкнул и зло стукнул кулаком по столу, так что фигурки воинов на рельефной карте Маракойи попадали.

– Ну ты и сказал, Риккардо. «В опасности». Твой батюшка сказал бы «в заднице» и был бы совершенно прав, – опытного рыцаря, прошедшего с его отцом два десятка сражений, бесила сегодняшняя слабость. Маракойя обезлюдела. Большинство рыцарей ушли с де Санчо, Босканом и Кундерой на юг, к Мендоре.

Риккардо почувствовал, что задыхается, подошел к окну, распахнул его настежь. В комнату ворвался холодный ветер, внося хрупкие снежинки.

Снаружи все кажется красивым: зима, гармония белых просторов. Самое время веселиться, а не воевать, но вот-вот потянет дымом пожарищ.

– Спокойней, Франческо, – вставил свое веское слово Ла Клава. Он, как и сам Риккардо, остался в Маракойе, ждать скайских наемников. – Мое графство они разорили, ударив внезапно. Сейчас же время на подготовку еще есть. Эти стервятники открыто заявили: Риккардо следующий. Нашли себе зимнее развлечение.

– Скайцы не успеют, – Риккардо не тешил себя иллюзиями. – Придется принимать «гостей» тем, что есть в наличии.

– Чем? – почти выкрикнул Франческо. – Чем, твою мать, бить их будем?!

Риккардо не ответил, посмотрел ему в глаза. Франческо отвел взгляд, ссутулился, что при его размерах – высоком росте и широченных плечах – выглядело смешно. Но смеяться Риккардо не стал. Было совсем не смешно.

– Простите меня, граф, – рыцарь склонил голову. – Но Кардес сейчас может выставить две с половиной сотни рыцарей.

– У меня полторы, – голос Ла Клавы предательски дрогнул. – Все, кто успел бежать. Те же, кто дрался, пали быстро и бесславно. Это было не сражение, нас просто смели, как досадную помеху.

– Да еще три сотни помощи другие графства обещают. Больше надеяться не на что. Карл де Санчо забрал почти всех, – подвел итог Франческо.

Они уже смирились, сдались, понял Риккардо. Будут драться, но без веры, выполняя долг.

– Не все. – Он резко встал, так, что стул с грохотом упал. – Вы забыли о милиции. Шестнадцать тысяч по списку. Успеем собрать половину, фермеры знают, что их ждет в случае поражения: грабеж, нищета и голод. Они будут драться. Это уже восемь тысяч. Плюс паасины – в замке их гонец, девять сотен лучников, лесной народ верен клятве.

– Твоя милиция, – презрительно поморщился Франческо, – она настоящим рыцарям на один зуб.

– Моя, – подтвердил Риккардо, – другой нет. Вспомни, как и когда проиграл мой отец?

Граф заметил, что рыцарь смотрит на него так, словно впервые увидел.

– Ла Клава?..

– Мне все равно, – сосед его был равнодушен. – Я буду убивать их даже в одиночку. За кровь Алонсо они заплатят мне дорогую цену. – Рука его резко сжала рукоять меча.

– Мы победим или умрем. Другого не дано. Верьте мне. Мы раздавим стервятников.

Франческо, не отрываясь, смотрел на сеньора и воспитанника. Левая рука де Веги раз за разом сжималась в кулак, но граф был как никогда спокоен. Словно все уже для себя решил.

– Монсеньор, какую силу мы собрали! – восхищенно произнес оруженосец. Пар вырвался из его рта.

Виконт Альфонс де Васкес поморщился. Представителя герцога Гальбы это зрелище радовало мало.

Почти две с половиной тысячи всадников: рыцарей, сержантов и простых солдат. Еще обоз – вывозить добычу. Сила. Сила, подвластная ему – Альфонсу Васкесу. Дворянское ополчение Вильены и Саттины. В основном молодые и хорошо знакомые лица. Цвет двух провинций. Ждут развлечений, горе-вояки. Лица красные, жарко – зима нынче необычайно теплая. Под доспехами кожаные куртки на меху. Как разоделись! Да, на этом олухе действительно парадные доспехи.

Герцог оказался прав: стервятников, готовых грабить соседа, найти легко. Трудней организовать. Когда Карл де Санчо вел маракойцев через Вильену в недовольные королем провинции, они молчали. Но мятежник ушел, и ему удалось легко собрать ополчение. Ополчение грабителей. Здесь все друг другу родственники, а как радостно пошли грабить Ла Клаву, снесли голову его младшему брату. Герои. Вдесятером на одного. Половина пьяные, уже празднуют победу. Альфонс сплюнул.

– Приветствую вас, доблестные рыцари короля Хорхе! – закричал он во всю глотку. Невнятный гул был ему ответом. Смешались ответные приветствия, воинственные крики и угрозы кардесцам. – Я рад вести в бой таких славных воинов! Это честь для меня! – Эта ложь давалась на удивление легко.

Жеребец под ним всхрапнул и дернулся. Епископ рядом, у него молодая кобылка.

– Дозвольте мне благословить рыцарей веры, идущих искоренять еретиков.

Епископ весь в золоте – сразу видно, Божий слуга. Говорит вежливо, смиренно, но попробуй, откажи. Еще тот упырь, славы хочет, мечтает на крови в кресло архиепископа влезть. Хотя он сам, чем лучше?

– Конечно же.

Служки идут вдоль рядов и щедро кропят все святой водой, не разбирая ни лошадей, ни людей. Все святы.

Весело грабить и убивать в землях соседа, особенно когда есть благородный повод – выступаешь на стороне короля против мятежников. Восстанавливаешь закон и справедливость. А теперь еще и церковное благословение.

Дерьмо!

Альфонс де Васкес вновь сплюнул, да так неудачно, что попал на попону лошади епископа. Тот сделал вид, что не заметил.

– Мы встретим их вот здесь, – Риккардо поставил фигурку копейщика у моста, соединяющего графство Ла Клава с Кардесом. – Другого пути у них нет. Узкая полоса между берегом и лесом не даст коннице развернуться, ударить во всю силу, заставит растянуться.

– А твоя затея может удастся, – настроение Франческо менялось на глазах. – Главное, поставь пикейщиков плотными шеренгами. Рядов этак двадцать. Прорвать их не смогут, обойти тоже – лес мешает. А там посмотрим. Растянутся черти – окажутся в западне.

Риккардо улыбнулся. В вопросах теории старый рыцарь разбирался плохо, но вот в практике…

– Да, и еще нужно мост подпилить. Пару пролетов. Посередине. Чтобы удрать не смогли, – продолжил Франческо и улыбнулся.

Улыбка эта не предвещала незваным гостям ничего хорошего.

– Запомните сами и другим накажите: графа Риккардо Кардеса брать только живым. Головой отвечаете! – втолковывал в командирской палатке избранным ополченцами командирам Васкес. – Сильно не грабить. Позора Ла Клавы не допущу! Мы не алькасарцы, это Камоэнс.

Оба офицера слушали его с раздражением, знали черти, что и в бою и в походе решающее слово будет все равно за ними. Одноглазый наемник – человек епископа – насмешливо улыбался, давая понять, что его это не касается.

– Епископ сказал: «Железом и огнем увещевайте еретиков. Все их – ваше!» – не сдавался Педро Силва, саттинский барон.

– Все их – короля! – Васкес старался быть как можно убедительней. – Мне епископ не указ. Ваш инфант – герцог Гальба, а я – исполнитель его воли. Второй раз повторять не буду. Своей рукой покараю! – Он положил длань на рукоять меча. – Всем ясно?

В ответ молчание.

– Идите!

Все равно грабить не перестанут. Но хоть выжженной земли не будет. Тяжело зарабатывается графский титул. Ты знал, на что соглашался, Альфонс де Васкес. Иди до конца. Хватит о графстве Кардес заботиться. Ты спасаешь Риккардо жизнь, хватит с него. Бунтовщик. Тьфу!

– Кардесцы! – Голос графа звучал непривычно грозно и твердо. – Кардесцы, мои верные подданные. Я обращаюсь к вам сегодня не только как граф ваш, но и как равный, как один из вас!

Хью Вискайно, один из богатейших купцов Осбена, слушал его, затаив дыхание, сжимая древко алебарды.

– Рыцари из Вильены и Саттина идут в Кардес. Что они нам несут – знаем, – продолжал граф. – Идут грабить, насиловать и убивать.

По толпе прокатился злой шепот. Хью и сам стиснул зубы. Двоюродный брат, торговавший зерном, потерял все имущество, Куинс – столицу Ла Клавы разграбили вчистую.

– Но мы здесь, в руках оружие – значит, грабители и стервятники не доберутся до наших домов! – Голос графа разносился над многотысячной толпой – казалось, здесь собрался весь Кардес. Даже лесные гордецы и те своих прислали, вон они стоят в своих зеленых плащах. – Здесь почти десять тысяч человек. Знатные и простолюдины. Фермеры и охотники. Кардесцы. Пятьсот конных, шесть тысяч с пиками, тысяча лучников и тысяча арбалетчиков. Сила. Мы их одолеем. Будет тяжело, но выдюжим. Кто боится – может уходить прямо сейчас, – лишь в конце его голос чуть дрогнул. Он вытянул к людям руки, казалось, тянулся к каждому – пожать, укрепить. Он нуждался в них, и они в нем.

Сосед Хью не выдержал и крикнул:

– Не боись, граф Рикхардо! Сыкунов средь нас нет! Только страшно оно немного супротив рыцарей-то.

– Не бойся! – жестко ответил граф. – Справимся. – И добавил внезапно: – Запомните, пленных не брать!

Охрана на мосту спала, не ведая о грозящих ей опасностях. Прозевала рыцарей, появившихся на другом берегу Дайки. Да, если честно, горе-вояки из загнанных родственничком Риккардо в милицию вилланов и не смогли бы остановить лихих рыцарей – соратников Альфонса де Васкеса. Его месенада[27] всегда славилась воинским искусством.

Копыта горячего алькасарского жеребца весело стучали по деревянному настилу. Хороший мост, крепкий. Добротный, широкий – пять всадников в ряд пройдут, соединяет Кардес с Ла Клавой и остальными частями Камоэнса, с дорогой на Скай.

Неповоротливый детина попытался ударить Васкеса алебардой. Замахнулся, но не успел. Альфонс оказался быстрее – ткнул его мечом в лицо. Пронесся вперед мимо других алебардистов и рубанул сплеча арбалетчика. Красиво – от шеи до груди. Развернул коня, отвел щитом удар гизармой, раскроил голову еще одному милиционеру.

Оглянулся, а позади уже все спокойно, соратники порубили горе-вояк.

Не война, а одно удовольствие.

Прохладный ветер охладил разгоряченное тело. Альфонс спрыгнул с коня. Легкий снежок захрустел под ногами. В Камоэнсе зима теплая, не то что в Лагре, где, говорят, жители в холодное время года пляшут на улицах вместе с медведями.

На душе тошно, думал разогнать хмарь схваткой – не помогло. Это как с детьми воевать, но показывать чувства нельзя. Ждут другого.

– Эх! Хорошо-то как! Господа! Мы уже в Кардесе! Граф Риккардо зовет всех к себе в замок! – воскликнул Альфонс.

– Мы устроим ему званый обед! – весело рассмеялись товарищи.

Полдня рыцари Веры переправлялись через Дайку. Двадцать пять сотен всадников – огромная сила по здешним меркам, Кардесу не выставить и пяти. Почти шестьдесят знамен[28]. Длинная змея, закованная в железо, с острыми стальными зубами. Завораживает. Где-то невдалеке собирает своих мужиков де Вега, но это его не спасет. Лучше бы сдавался сразу, но Риккардо слишком упрям.

Дорога вдоль реки ведет прямиком на Осбен. Справа Дайка, слева лес. Места хватает для шестидесяти всадников в ряд.

– Педро Силва – ты в авангарде.

В воздухе напряжение. Все жаждут скорее встретить кардесцев.

– Монсеньор! – гонец от Силвы. – Впереди по тракту несколько сотен пикейщиков преградили дорогу.

– Раздавите их.

Началось.

Педро впереди. Знамя с быком. Пусть пободается всласть. Что?

– Монсеньор, у них проблемы, – оруженосец.

– Молчи, сам вижу. Кастра, принимай командование на себя. Жди, я управлюсь быстро. – Вильенец довольно кивает. – Месенада Васкеса, за мной!

Местность не позволяет атаковать широким фронтом, едва ли пятьдесят всадников в ряд пройдут, но этого хватит.

Отступающие саттинцы присоединяются к нему.

Впереди красно-белая стена, ощетинившаяся копьями, как еж. Сердце замирает. Спокойно. Это вилланы. Они не выдержат, дрогнут, разбегутся, подставляя спины под удары.

Отчаянное веселье бурлит в крови. Азарт горячит мысли. Сейчас.

– Сеньоры, кто срубит больше? Уговор – не лукавить!

Стрелы с неба. Град. Крики, стоны раненых товарищей и ржание лошадей.

Только вперед. Сломать закованной в броню грудью преграду.

Сшиблись. Жеребец раздавил одного ополченца. Он сам удачно поддел на копье другого. Дернул, пронзил второго, но тут уже его одновременно ударили три пики. Две принял на щит, одна ранила в плечо, пробив доспех.

– Кардес! Кардес! Держать строй, засранцы!

– Саттина! Саттина и Камоэнс! Руби мужичье!

– Васкес!

– Аа-а! Ублюдки…

К черту копье, тесно. Меч.

Отцовский клинок прорубает капалин ополченца. От пропущенного удара болит бок.

Сколько же их здесь? Вся дорога впереди – красно-белые ряды. Не пробиться. Тысячи!

Не бегут. Стоят. В крови, но стоят.

– Васкес! – клич месенады, в ответ молчание.

Друг детства, прикрывавший спину, с глухим стоном падает с лошади. Узкий наконечник списы нашел щель в его доспехах.

Один. Назад. К своим.

Удачливый виллан со всей силы тычет копьем, пробивая кожаную броню, защищающую бок верного коня.

Тот, смертельно раненный, кричит, как человек. Все, свалюсь, подняться не дадут.

– Монсеньор! – спасает оруженосец, прикрывает.

Соскочил с падающего жеребца. Вокруг друзья.

Мечом верному коню в шею, чтобы не мучился.

– Отступаем.

– Бегут. Черт возьми, бегут! – радостно кричит Франческо. – Получилось, надрали задницы сукиным сынам!

– Они еще вернутся. – Риккардо настроен не так оптимистично.

– Но результат будет тот же. – Ла Клава радуется каждому упавшему рыцарю. – Когда наша очередь?

– Еще не скоро. Хью, меняй ряды, пока есть время. Уставших и раненых назад!

Рядом дружно бьют длинные луки паасинов, раз за разом посылая в небо тысячу стрел. Граф глядит на вспотевших лучников в зеленых плащах и чувствует, как теплеет на душе. Большой, в рост человека, лук паасинов по силе натяжения не уступает большинству полевых арбалетов – пробивает пластинчатый доспех, – но скорострельней их.

Альфонс де Васкес смотрел, как вверенные ему рыцари снова и снова безуспешно штурмуют живую стену, что преградила им дорогу. Пикейщиков не разогнать, только истребить, но их слишком много. Перед строем – стена людских и конских тел, не подойти. Размен идет уже один за один. Эти чертовы лучники, от их стрел нет спасения.

Альфонс уже понял – они проиграли. Вперед не пройти. Но разгоряченные рыцари Веры не хотят даже думать об этом.

– Можешь бежать, обгадившийся столичный щеголь! – Педро Силва потерял брата. – Но я буду драться.

– Нужно ударить еще раз. Они уже почти бегут! – Кастра, опытный воин, тоже потерял голову.

Характерный свист. Короткие арбалетные болты бьют беспощадно, но, к счастью, стрелки не слишком метки. Кастра, стиснув зубы, сжимает плечо. Из-под пальцев по начищенным пластинам доспеха бегут густые карминовые струйки.

Альфонс оглядывается. Его оруженосец откинулся в седле, болт вошел ему в шею.

Кровь со свистом хлещет из пробитого горла. Совсем молоденький мальчишка слева – кажется, сын Кастра – блюет прямо с лошади. Набрали сопляков.

Бьют из леса.

– Мы в западне. Нас просто расстреляют! Нужно пробиваться через лес или отступать. Я выбью арбалетчиков! – кричит Васкес Силве.

Тот машет рукой.

Наемники – люди епископа. Вооружены легче. Их командир понимает Васкеса с полуслова.

Две сотни конных с мечами и арбалетами следуют в лес.

Ветки хлещут по забралу. Рубанул почти без замаха. Толстяк, бегающий слишком медленно, упал с раскроенным черепом.

Они перебили с полсотни стрелков, потеряв два десятка – слишком густые заросли, слишком мало воинов за спиной.

Свист. Длинная стрела выносит наемника справа из седла. Били с дерева.

Пытаются сбить лучника из арбалетов. Безуспешно. Он ранит еще двоих.

– Васкес! – одноглазый командир указывает рукой влево.

Господи. Их здесь сотни. Алебардисты, пикейщики пытаются держать строй даже между деревьев, в их рядах много стрелков.

– Назад. Нас перебьют, как зайцев.

Франческо с гордостью смотрел на воспитанника. Энрике был бы им доволен. Как все рассчитал! Рыцари зажаты между лесом и речкой. Их стальная змея, нещадно избиваемая со всех сторон, еще пытается кусаться, но безрезультатно, конных стрелков у них – кот наплакал.

Тяжелые латы, большие щиты спасают от единичных стрел, но не от постоянного града.

– Франческо, смотрите, бегут! – радостно закричал Ла Клава. – Наш выход, ударим вдогонку.

– Нет, монсеньор, – остановил его пыл Франческо. – Ни к чему зря рисковать. Пусть бегут, – и рассмеялся: – Моста-то все равно нет.

Альфонс бессильно выругался, увидев трупы стражей и подрубленный пролет точно посередине моста. Один опытный наездник на быстрой лошади еще мог бы перепрыгнуть щель, но не сотни в тяжелых доспехах и на усталых лошадях.

Педро де Силва стер кровь, бегущую из раны на лице.

– Пропали. Они идут следом. Ну я им живым не дамся! – закричал он, грозя мечом небу.

– Нужна стена щитов, конными мы не отобьемся! – Альфонс обратился к Кастра, Силва был уже невменяем.

Кастра, едва державшийся в седле, истекающий кровью из раны в плече, сразу понял его.

– Шевелись, если жить хотите!

– Нас предали! – кто-то закричал, но крик быстро оборвался. Нет пощады паникерам. Встали тылом к разрушенному мосту. Часть рыцарей спешилась, уперлась щитами в землю, выставив вперед копья. Внутрь образовавшейся крепости снесли два десятка раненых. Из боя спасли немногих, большую часть забыли или просто намеренно бросили, спасая свои шкуры. От крика рыцаря, в животе которого остался обломок пики, закладывало уши. Врачей не было.

Пересчитали уцелевших. Немногим больше тысячи.

Кардесцы быстро нагнали их. Стройные ряды. Пикейщики, арбалетчики, лучники. Конница, которую раньше не было видно. Тысяч шесть-семь.

Альфонс прикусил губу.

Не пробиться. Конечно, они могут, пришпорив лошадей, раздавить, стоптать рядов пять, рубя и сеча, идя вперед по телам друзей и врагов, давя раненых. Но прорвать окружение – неприступную фалангу, нет. Да и своих раненых бросить нельзя.

Кардесцы остановились на расстоянии арбалетного залпа. Васкес понял: драться они не спешат, времени у них много. Зачем терять людей, штурмуя рыцарские порядки.

Вот пикейщики расступились, выпуская вперед арбалетчиков. Лучники будут бить через головы своих.

Залп.

С неба град стрел, колотящих по поднятым щитам и доспехам, в грудь – короткие тяжелые арбалетные болты.

Стоны раненых и умирающих. Бессильная ругань.

Нас утыкают стрелами, как подушку для булавок.

– Пропустите меня. Дорогу! – Виконт Альфонс де Васкес, представитель герцога Гальбы, не стал ждать второго залпа.

Винсент Ла Клава заметил, как ряды рыцарей расступились, давая дорогу одинокому всаднику с кубком и мечом на щите. Герб показался ему знакомым.

– Риккардо де Вега! – Рыцарь откинул забрало шлема. – Риккардо де Вега, я, Альфонс де Васкес, вызываю тебя на бой!

– Зачем мне драться с тобой, Альфонс? – поинтересовался де Вега, и голос его отдавал ленцой и равнодушием, что казалось странным на залитом кровью поле.

Де Вега отвечал ему из-за строя пикейщиков. Он не принимал прямого участия в битве – в отличие от Васкеса, доспех которого был во вмятинах и забрызган кровью, чужой.

Рыцари Кардеса и Ла Клавы в бой еще не вступали. Винсент жаждал крови, смерть убийц младшего брата и разорителей дома от чужих рук его не устраивала.

– Риккардо, я сражусь с ним! – горячо сказал он, видя, что де Вега молчит.

– Нет, Винсент. Драться с ним никто не будет, – вполголоса ответил ему Риккардо.

Васкес тем временем не замолкал:

– Ты желаешь моей смерти, де Вега, между нами многое лежит! Если ты мужчина и дворянин, то выйдешь навстречу мне!

– А если ты победишь, твоих соратников выпустят?

– Да, а если ты – мы сдадимся.

– Мне нужны ваши жизни, – просто, без пафоса и угроз сказал де Вега.

– Попробуй, возьми! – предложил Васкес. – Я жду тебя, Риккардо!

Ла Клава не видел его лица, но вдруг понял – виконт хищно улыбнулся. Наверное, уже в бесшабашном отчаянии.

– Возьму. И твою в первую очередь. – Граф Кардес поднял вверх левую руку.

– Залп! – и резко опустил ее.

Оруженосцы его вскинули арбалеты.

– Трус! Ничтожество! – успел закричать Васкес, первые две стрелы он принял на щит. Но по нему била уже вся свита – два десятка арбалетов. Горячо и с азартом. Ла Клава пожалел, что не успел внести свою лепту.

Конь Васкеса пронзительно заржал и рухнул в агонии, болты входили в него по самые летки. Альфонс успел спрыгнуть с него, но тут же упал сам. Вильенцы, что попытались вытащить его, отступили, теряя товарищей.

Ла Клава равнодушно отметил про себя, что раньше бы посчитал это немыслимым позором – убить почти беззащитного человека. Теперь же это доставило ему огромное удовольствие.

– Залп! Лучники, стреляйте! – закричал он во всю глотку.

Паасины послушались команды, одновременно выпустив в небо тысячу смертей с ярко-красным оперением.

Вильенцы вновь попытались закрыться щитами.

– Винсент, хочешь, мы их поджарим? – Де Вега снял шлем. Лицо его было бледным, голос казался неживым.

– Хочу! Еще как хочу! – Ла Клава чувствовал, как бешено колотятся жилы в висках. Что-то соленое потекло по губам – кровь. Он поднял голову и увидел высоко-высоко в небе птицу, что кружила над полем битвы. – Эта птица предвещает нам победу, сеньоры! – воскликнул он, прижимая к лицу поданный оруженосцем платок.

– Нет, граф. Победу нам предвещают вот эти прелестные малютки, – поправил его Франческо.

Пикейщики и лучники расступались, давая дорогу трем громоздким катапультам. Нет, не тем громадинам, что используются при осаде крепостей, эти помещались на обычной телеге.

Прислуга машин натянула тугие канаты. В ложки катапульт вложили глиняные шары с длинными фитилями, торчавшими из залитых воском горлышек.

– Нафта, – пояснил Франческо и довольно добавил: – Риккардо – вылитый отец.

Винсент не сразу понял, к чему это.

Огненная жидкость – нафта – уже не одно столетие применялась в морских боях и при осаде городов как превосходное горючее средство. Против людей же ее никто еще не использовал.

Подожгли длинные фитили, отпустили рычаги – три шара, дымя горящей промасленной бечевой, взмыли в небо. Взмыли, чтобы обрушиться посреди рыцарских порядков.

Один фитиль при ударе потух. Но и двух оставшихся с лихвой хватило.

Винсент чуть не захлопал в ладоши, как ребенок. Горящая нафта расплескалась на доспехи, кожу, лошадей. Теснота строя, спасительная при лобовой атаке, здесь обернулась смертельной западней.

Нафту нельзя потушить. Воздух огласился раздирающими уши криками. Рыцари Веры попали в ад, столь красочно описанный в церковных проповедях. Горела кожа доспехов и человечья, нафта выжигала глаза. Бесились лошади, скидывая и топча всадников, подкованные копыта били по головам, дробя шлемы лучше булав и топоров.

Винсент вспомнил младшего брата, что погиб, защищая фамильный замок. Четырнадцатилетнего мальчишку кто-то пришпилил копьем к стене.

– Сожги их, Риккардо!

Катапульты отправляли в небо все новые и новые заряды. Лучники тоже вносили свою лепту. Арбалетчики расстреливали в упор сломавшийся, превратившийся из воинского порядка в толпу строй рыцарей Веры. Они побежали прочь от пламени. Навстречу смерти.

– Пропустите! Дорогу! – Винсент выдернул из седельного крепления большую секиру.

Вместе со своими рыцарями промчался через расступившихся стрелков и пикейщиков.

– Смерть! – Сверху вниз по щитоносцу.

– Смерть! – Рубить, не обращая внимания на встречные удары. Щуриться от крови, брызжущей в щель забрала, и бить изо всех сил, словно этот бой последний. Всех: бегущих, дерущихся. Бросивших оружие и еще сопротивляющихся. Раненых и упавших с лошади. В лицо, грудь и спину.

Винсент очнулся, когда его крепко схватили с двух сторон за плечи.

– Хватит.

Рыцарей Веры больше не было. Лишь кое-где еще сопротивлялись кучки отчаявшихся бойцов. Но они быстро тонули в красно-белом море. Весь берег был завален конскими и людскими трупами. Пахло горелым мясом и смертью. Винсент словно очутился на бойне. Наваждение спало. Он ощутил невероятную усталость.

Графа Кардеса он нашел у моста. Два десятка вильенцев, загнанные к разлому, кричали его имя.

– Граф де Вега! Граф де Вега! Мы сдаемся! – срывал голос молодой рыцарь, лишившийся шлема, почти мальчишка, он напомнил Винсенту брата.

Де Вега обернулся при его приближении. Глаза его были абсолютно спокойны, до пустоты.

– Что делать будем с ними? – Винсент удивился, услышав свой голос.

– Да, я его тоже помню, он заступился за меня на том проклятом королевском балу, – сказал Риккардо, словно отвечая сам себе. – Что делать, Винсент? Стрелять. Лайт, убей его.

Паасин, стоявший рядом с лошадью графа, вскинул лук.

Молодой рыцарь успел лишь открыть рот, словно знал, что через миг широкий наконечник выбьет ему зубы, разрывая артерии и ломая позвоночник.

Риккардо развернул лошадь.

– Проверьте берег. Раненых добить. Трупы раздеть – и в реку.

Посмотрел на Винсента.

– Вот мы и победили, граф. Радуйтесь. Все кончено. – И тут же приказал кому-то: – Разбивайте лагерь, ставьте котлы, разводите костры. – И уже совсем тихо: – Господи, как мне холодно. Холодно…

Нет ничего нелепей, чем человек, съежившийся в боевых доспехах, согнувшийся, прячущий руки под мышками, но мысль об этом даже не пришла графу Ла Клаве в голову.

ГЛАВА 6

Головная боль долго не отпускала Риккардо. Он лежал на кровати, стиснув зубы. Спустя некоторое время – может, через четверть оры, а может, через вечность – боль утихла.

Риккардо встал и пошел прогуляться перед сном. Он всегда так делал, доктор прописал прогулку как средство от бессонницы. Была уже ночь, садовые аллеи графу надоели, а бродить, словно привидение, по резиденции, скрипеть паркетом и пугать слуг де Вега не хотел. Он знал другое средство.

Над резиденцией возвышается смотровая башенка, попасть в нее можно было и не выходя из здания.

Сто двадцать ступенек вверх по винтовой лестнице и столько же вниз. А в перерыве постоять на смотровой площадке и смотреть на ночной Осбен, на его редкие огоньки, наслаждаясь тишиной, воздухом и высотой.

К удивлению Риккардо, у входа в башенку стоял слуга, один из тех, что привезла с собой Патриция. Охранял покой госпожи. Он хотел было преградить ему дорогу, но увидел лицо и отступил.

Граф осторожно поднимался по деревянным ступенькам, стараясь идти беззвучно. Ему это удалось.

Патриция испуганно вскрикнула и обернулась, когда он вышел на площадку.

– Ах, Риккардо, это вы! – облегченно вздохнула она, узнав его в свете лун. – Зачем подкрадывались так тихо?

– Чтобы внезапно напасть на вас и съесть, – Риккардо постарался, чтобы голос звучал мрачно и страшно.

– Вы все шутите, Риккардо.

– Нет, Пат, я не шучу, – грустно сказал он. – Я давно уже разучился шутить. Когда-то я хотел скинуть тебя вниз с этой башни на камни.

– И что же помешало исполнению желания?

– Тебя рядом не оказалось, Пат. – Он сделал шаг ей встречу.

– Что тебе сейчас мешает, Риккардо? – Патриция отступила, уткнувшись спиной в ограждение.

– То, что сейчас я тебя опять люблю. – Он подошел к ней и встал рядом, всматриваясь в ночное небо. – Красиво, не правда ли?

– А когда хотел убить, разве не любил?

– Любил, только эта любовь называлась ненавистью, – тихо ответил он и замолчал.

– Зачем ты сжег мои портреты? Наводил порчу? – спросила она.

– Нет, а что, разве так можно навести порчу? – удивился Риккардо и констатировал: – Это Кармен тебе рассказала.

– Нет.

Он знал, она лжет.

– Кармен. Я прощался с тобой, Пат. Прощался навсегда. Избавлялся от всего, что нас связывало. Сжег четыре портрета.

– У тебя же их было только три?

– Нет. – Риккардо вспомнил последний портрет и улыбнулся. – Их было четыре. Я подкупил художника, который рисовал вас с Анной полуобнаженными. Хочу сказать, это был опасный с вашей стороны эксперимент. Если бы твой отец узнал…

– Он бы запер меня навечно в фамильном замке, – продолжила Пат и тут же мило смутилась, покраснела, отвела взор и быстро вернулась к изначальной теме: – Почему ты вдруг решил порвать со мной? Кармен сказала, это произошло внезапно, как порыв ветра, как удар молнии.

– Я долго страдал без тебя, не находил места, хотел даже убить тебя и Васкеса. Но потом встретил Ястреба – это не выдумка, он есть. Встреча изменила меня…

– Так изменила, что ты стал убивать женщин? Сколько счастья, радости, любви и света несла Анна миру и людям! Ее улыбка разбивала сердца ухажеров, идальго дрались из-за нее на дуэлях. А ей отрубили голову. Быстро и жестоко. На центральной площади Вильены, по приказу отвергнутого кавалера.

Риккардо почувствовал, что начинает злиться. Опять.

– К чему ты это, Патриция?

– Ты казнил ее, Риккардо! Убил! Мстя за то, что однажды она тебя отвергла. Воспользовался, обесчестил, а потом, насладившись ее позором, убил!

– Не кричи, Пат! Стража сбежится. Отвечаю по порядку. Я не гнал ее силой в свою постель. Она сама сделала этот выбор.

– Спасая брата.

– Брат того не стоил. Он не держал слово. Дальше. Обесчестил? – Риккардо рассмеялся. – Я был не первым ее любовником, честь свою она отдала кому-то другому. Она пыталась меня отравить, Пат. Убить. Есть такой яд, гальт. Слышала? Анна подсыпала мне его в вино. Клянусь честью, я ничем ее не обидел. Может, даже женился бы на ней после войны. Она всегда мне нравилась. Но Анна меня предала. Простить ее я не мог.

– И отрубил голову! – Пат выкрикнула эти слова.

Он поймал ее взгляд, она тут же опустила глаза. Не из смятения. Нет. Пат смотрела на свои пальцы. Точнее на ногти. Красивые длинные ногти.

Она сейчас хочет выцарапать мне глаза, подумал Риккардо, и тоже сорвался на крик:

– Да, а что нужно было сделать?! Отдать ее солдатам на потеху?! Тихонько придушить, без лишнего шума?!

– Ты продал душу лукавому, де Вега. – Патриция отвела взор.

– Эта башня такой же высоты, как и та, что стоит напротив собора Единого в Мендоре, где ты венчалась. Четыре арбалетчика убили бы тебя и Васкеса при входе или выходе. Знаешь, как больно, когда зазубренный стальной болт входит в тело, ломая ребра? – Он схватил ее за плечи и смотрел прямо в глаза. – Это первый вариант. Второй – яд, слуги уже были подкуплены, вы умирали бы долго, очень долго, выхаркивая гниющие внутренности…

Риккардо чувствовал – ее трясет.

– Отпусти меня!

– А знаешь, почему этого не случилось? – мягко спросил он, выполнив ее просьбу. – Ястреб дает не только силы идти по выбранному пути, но учит уважать чужой выбор. Поэтому я отказался от мести и попытался проститься с тобой. Но уважение чужого пути не означает слабость. Анна хотела меня убить – она умерла.

– И меня ты убьешь?

– Нет, ты – это судьба, рок. Часть моего пути. И я тебя люблю. Тебе можно. – Риккардо грустно улыбнулся. – Спокойной ночи, Пат. Спускайся осторожнее, ступеньки скользкие.

Небо в Вильене, столице одноименной провинции, сотрясала звучная дробь. Знаменитые барабанщики – гордость скайских кондотьеров – замерли в ожидании.

Палач в черной маске закончил последние приготовления и с немым вопросом в глазах повернулся к власть предержащему.

Риккардо де Вега – граф Кардес – привычно взмахнул рукой:

– Начинайте.

Последний день второй недели – так называемый Законник – время, когда вершат правосудие и проводят казни.

На центральной площади Вильены тесно от народа. Все сословия здесь. Шумят, волнуются, но взбунтоваться не посмеют – боятся. Три ряда скайцев с алебардами наперевес, окружив эшафот, сдерживают толпу, отделяя ее от графской свиты.

Риккардо всегда нравились скайцы – люди суровые и простые, на чье слово можно положиться. Пусть и брали за свои услуги огромные деньги. Их тщательно выбритые лица с длинными волосами, собранными в одну косу под шлемом, были для него символом надежности.

Граф развел озябшие плечи – нельзя показывать людям свои слабости. Винсенту Ла Клаве, что находится рядом и со скукой на лице взирает на происходящее, хорошо – он никогда не мерзнет.

А Красавчик – черный в белых яблоках жеребец – всхрапнул и потянул поводья, его горячей натуре надоело стоять неподвижно.

Риккардо прикрыл глаза. В последние дни он спал мало.

Вильена сдалась без боя. За четыре дня до вступления в нее войск маракойских графов все местные жители вылавливали тела дворян из Дайки. Холодная вода хорошо сохранила трупы. Две тысячи тел – прекрасный устрашающий эффект.

В поход Риккардо взял с собой немногих кардесцев – две тысячи добровольцев, молодых парней, горячих и охочих до приключений, да пятьсот паасинов – очень уж хорошие они лучники.

Скайцы порадовали. Три с половиной тысячи пикейщиков да две арбалетчиков – огромная сила, особенно стрелки. Рыцарей Агриппы д'Обинье – королевского полководца – остановит шквал тяжелых болтов.

Карл де Санчо отступает к Вильене. Ему удалось поднять против короля тысяч шесть-семь дворян, но вскоре вмешался Агриппа д'Обинье и нанес ему ряд поражений.

Все решится здесь, под Вильеной. Победят Агриппу – дорога на Мендору открыта, король с остальным войском стоит на алькасарской границе: султан может ударить в любой день.

Разобьем Агриппу – король согласится на все требования, чтобы не допустить полномасштабной гражданской войны и сохранить королевство.

Резко начавшаяся и так же резко оборвавшаяся барабанная дробь вкупе с пронзительным криком вернули Риккардо к действительности.

Помощники палача быстро и деловито поднимали вверх упавший нож гильотины.

Первые преступники – так, мелочь. Три местных вора, пойманные с поличным, да свой, кардесец, что решил, будто приказ «О запрете грабежей и воровства» на него не распространяется. Изнасиловал горожанку и теперь за это лишится головы, другим в назидание.

Палач взмахнул рукой, насильника поставили на колени, шею опустили на ложе гильотины, откинули длинные немытые, слипшиеся волосы. Свист падающего ножа, хруст, и голова насильника покатилась прямо в бадью с опилками. Кровь из перерубленных вен и артерий хлестала, заливая помост. Подмастерья за ноги оттащили тело, освобождая место для новой жертвы.

– Посмотри, как шагает, – толкнул в бок Ла Клава. – Как король, словно не он сейчас голову потеряет, а мы.

Риккардо не любил казни, презирая тех, кто находил в зрелище чужой смерти развлечение, но сегодня присутствие его и Ла Клавы было необходимо.

Алонсо Рамирес, брат прекрасной Анны, один из тех счастливчиков, которых можно пересчитать по пальцам, чей конь переплыл Дайку и спас хозяина от неминуемой гибели.

Заняв город, Риккардо взял со всех оставшихся в нем дворян клятву не бороться против него в обмен на то, что забудет их «геройства» в Ла Клаве. Винсент был категорически против. Вот и сейчас он не преминул уколоть:

– Риккардо, скажи, зачем мы ссорились из-за этой амнистии, если такие, как Алонсо, тут же принялись ее нарушать.

Рамирес был пленен при попытке убить его, графа Кардеса. Клятвопреступник хотел отомстить за товарищей, «павших от рук крылатого палача», – так он выразился. Впрочем, вильенцы его преступником не считали, напротив. В их глазах он был героем.

Высокий красавец гордо шел, чеканя шаг, к эшафоту. Небрежно отстранившись от конвоиров, посылал воздушные поцелуи – одними только губами, руки были связаны – сеньорам и сеньоритам. И даже самые ревнивые мужья не думали ревновать, наоборот – сами махали ему руками.

Стража по периметру едва сдерживала толпу. На всякий случай в соседних переулках стояла конница, готовая по первому знаку всех разогнать.

Алонсо Рамирес готовился умереть как настоящий идальго – с улыбкой на устах, презрительно смеясь в лицо врагам. Посмотреть на него пришел весь город.

Купцы, ремесленники, дворяне, монахи, слуги. Многие были с семьями. Алонсо в Вильене любили за веселый нрав, благородство, красоту, отчаянность и удаль.

– А вот и де Вега! – прокричал он, заметив Риккардо. – Вот он, всем известный палач, трус, не щадивший раненых! Но ты рано радуешься: королевские войска уже на подходе. И гвардейцы отомстят тебе, кровосос, за пролитую кровь вильенцев!

– Не пытайся быть героем, Алонсо. Ты предпочел смерти вместе с товарищами бегство, сам придумай этому название. Ты нарушил слово. О милосердии надо было думать, когда убивали четырнадцатилетнего Хуана Ла Клаву. – Риккардо был абсолютно спокоен.

– Идальго свободен от слова, данного предателю, трусу и человеку, потерявшему честь, – с усмешкой ответил ему словами из рыцарского кодекса Алонсо.

– Слово есть слово, – отрезал Риккардо, – хватит пустых прений. Не тяните, – обратился он к высокому мастеру и конвоирам.

Рамиреса ухватили под руки два дюжих солдата и потащили на эшафот. Алонсо оттолкнул одного, подставил подножку, и конвоир покатился вниз по ступеням под хохот горожан.

– Не дергайся! – грозно приказал Алонсо второй солдат, плечистый детина, наверняка сын мельника или кузнеца.

– Не дыши на меня чесноком! – Рамирес поморщился и плюнул детине в глаз.

Тот неспешно утерся и ответил. Да так, что Алонсо едва устоял на ногах. Врезал от души, хорошо, что без замаха, иначе бы убил, вместо гильотины.

Рамирес согнулся, выплевывая выбитые зубы. Страшный удар изуродовал лицо, сломал нос. Поднял голову и снова плюнул, на этот раз кровью.

– Баске, хватит! – тут же скомандовал сержант. Но здоровяк и не собирался повторять экзекуцию. Утерся, хмыкнул и потащил гордого идальго на эшафот.

Рамиреса уложили на вонючую плаху, липкую от крови предшественников. Кровь из сломанного, расплющенного носа хлестала с такой силой, что казалось, Алонсо уже убили.

Высокий мастер был уже готов нажать педаль и отпустить нож на шею приговоренного, как гробовую тишину на затаившей дыхание площади разорвал девичий голос:

– Пощадите!

Толпа расступилась, давая дорогу кричавшей.

Риккардо вздрогнул, голос показался ему знакомым, дал знак, и охрана допустила к нему девушку. Он узнал ее. Такую красавицу было трудно не узнать. Прелестная фигура, неотразимое сочетание больших голубых глаз и черных волос. Мягкий страстный голос. Она сводила мужчин с ума.

– Риккардо де Вега, прошу вас, пощадите моего брата! – взмолилась она, заламывая руки.

Гордости в Анне было даже больше, чем в брате. Мягкость в их роду считалась слабостью. Ее бабка, не дрогнув в лице, наблюдала, как четвертуют деда. Но Анна оказалась слабее легендарной родственницы или человечней.

Де Вега не мог отвести от нее взгляд. От прекрасных манящих глаз, сверкающих ненавистью, от милого личика, искаженного болью, от хрупкой фигурки, вызывающей одно желание – исполнить все ее просьбы.

– Риккардо, осталось в вас еще что-то человеческое, спасите Алонсо! – кричала она, видя, что он молчит.

Де Вега молчал.

– Ана, не шмей! Жамочи! – надрывался на плахе Рамирес. Звуки с большим трудом вылетали из разбитого рта.

– Почему я должен его пощадить? – ответил наконец Риккардо. – Скажи мне, Анна, почему? – тихо повторил он.

– Риккардо, ты когда-то добивался моей благосклонности, говорил, что готов остановить реку, срыть гору, только бы заслужить мою улыбку, – сказала девушка, гладя ему в глаза. – Ты врал мне?

– Нет. – Он чуть мотнул подбородком.

– Пощади его, и я твоя, – торопливо продолжила Анна, словно эти слова жгли ей губы.

Граф, как всегда, ответил не сразу. Мгновения текли медленно, словно густой мед.

– Хорошо, – кивнул он, приняв решение, но так и не решив для себя, зачем и почему он это делает. – Я принимаю выкуп, – последние слова де Вега произнес громко, так чтобы вся площадь слышала.

Риккардо поселился в резиденции королевского наместника в Вильене, предпочтя его родовому гнезду герцога Гальбы. Большое здание резиденции, которое так удобно защищать, досталось ему вместе с хозяином. Наместник не успел выехать и теперь сидел в городской тюрьме.

День после отмененной казни выдался трудным, легкие дни для графа Кардеса закончились вместе с поднятым восстанием. Совещание с офицерами по поводу завтрашних совместных учений скайцев и кардесцев продолжалось до глубокой ночи. По окончании Риккардо принял ванну и отправился спать. Часовые у дверей его спальни расступились, пряча улыбки. Граф заподозрил неладное, но отступать было поздно.

Горящие свечи на комоде позволяли лицезреть Анну Рамирес во всей красе. Самая неприступная красавица Вильены лежала в его постели, откинувшись на подушки, наполовину укрытая одеялом. Тонкий батист ночной рубашки не скрывал, а, наоборот, подчеркивал ее прелести.

Граф присел на кровать с другой стороны.

– Я о тебе совсем забыл, – признался он.

– А я нет, Риккардо, – ответила Анна. Голос ее был одновременно и вызывающий, и язвительный, и маняще-притягательный.

– Я тоже. Твой брат жив. – Граф внимательно посмотрел на нее, чуть наклонив голову вбок.

– Я тебе не нравлюсь? Посмей соврать, и я выцарапаю тебе глаза! – Анна улыбнулась.

– Глупо. О чем-то подобном я мечтал юнцом.

– Мечта исполнилась. Радуйся, Риккардо. Не бойся, не укушу. Или ты еще не знаешь, как подступиться к женщине, граф Кардес?

Риккардо не ответил на ее укол. Лишь прилег на кровать так, что смог мягко провести пальцем по ее лицу и тонкой шее, кажущейся неестественно белой в огне свечей. После чего встал и расстегнул верхнюю пуговицу камзола.

– Неужто решился? – усмехнулась Анна.

– Глупо, но выгонять тебя или уходить самому – еще большая глупость. Да и нельзя оскорблять женщину, заставляя ее одеваться, – спокойно объяснил граф, стягивая камзол и снимая рубашку.

– Наруч свой ты не снимаешь даже в постели? – с искусственной ленцой в голосе поинтересовалась девушка.

– Угадала.

Со следующего утра Анна Рамирес прочно вошла в жизнь графа Кардеса. Он встал поздно и тут же отметил, что на завтрак ему подали не привычную походную кашу с мелко порубленным мясом, а два десятка блюд. Анна успела завести свой распорядок на кухне.

Вечером, когда он отдыхал вместе с офицерами за парой бутылок вина, Анна вышла и села на диван рядом с ним. Офицеры переглянулись, а Ханрик Оланс – командир скайцев, крепкий детина лет сорока – одобрительно крякнул и подмигнул ему.

Анна развлекала гостей беседой, мило улыбалась, играя роль гостеприимной хозяйки.

– Не увлекайся, – сказал ей Риккардо, когда гости ушли.

– Боишься за мою репутацию? – усмехнулась она.

– Нет. В городе тебя считают героиней, страдалицей, пожертвовавшей собой ради брата, претерпевающей муки и унижения от жестокого графа Кардеса.

– А разве это не так? – поинтересовалась Анна.

Риккардо не нашелся, что ответить.

– Я дала слово, что буду твоей, и держу его. Но роль одной лишь подстилки меня не удовлетворяет.

– Самолюбие? – поинтересовался граф. – Роль хозяйки меньше ранит?

– Да!

– У тебя хорошо получается. Мне нравится. И если это продолжилось и после войны, я был бы рад.

– Предложение?! – Анна удивленно рассмеялась. – Совесть замучила, Риккардо? Совратил невинную девушку и теперь искупаешь грехи?

– Не невинную. – Граф Кардес был серьезен. – Анна, ты мне симпатична. Недаром я когда-то, хоть и по глупости, просил твоей руки. Жениться мне рано или поздно придется, вряд ли это будет брак по любви, ее нет. Так что ты – хороший вариант. Хотя бы симпатична.

Анна не отвечала, ее азарт и заносчивость куда-то исчезли, она отвела взгляд.

– Не торопись с ответом. В любом случае все решится только после войны.

Через две недели к Вильене подошла потрепанная конница де Санчо. Королевская армия держалась на расстоянии трех дневных переходов, поэтому решено было устроить праздник по случаю объединения сил. Графов осталось четверо. Хуан де Боскан попал в плен, но велись переговоры об обмене его на королевского наместника в Вильене. Вскоре он должен был присоединиться к товарищам. Так что они отдыхали с чистой совестью. Да и солдатам нужно было отвлечься в преддверии битвы.

Зимы в Камоэнсе хоть и теплые, но все же солнце садится рано, для освещения резиденции одних свечей свезли воз, зажгли тысячу факелов.

Свет, исходящий от резиденции наместника, освещал половину Вильены. Вино лилось рекой, повара сбивались с ног, музыкантам и поэтам заплатили с роскошью, достойной алькасарского султана. Рыцари, прибывшие с Карлом де Санчо, пригласили на праздник родственников, живших в Вильене.

Винсент Ла Клава, скучая, потягивал вино, рассматривая веселящихся гостей.

Его и де Веги боялись. Плевали в спину и шептали проклятия. Им не удалось бы собрать на прием и десятка знатных вильенцев. Карл с легкостью пригласил всех желающих, и пришло несколько сотен гостей. Они совершенно не боялись де Санчо. Для них Карл был «своим», просто благородным грандом, которому захотелось объявить рокош королю. Он воюет честно и благородно, без подлых новшеств, без хитрых ловушек. Отпускает пленных под выкуп, пьет после боя вместе с побежденными. Храбрый и доблестный полководец. Всегда впереди своих рыцарей, а не прячется позади строя пикейщиков, как трус де Вега, который ни разу не обнажил меч[29]. И его рыцари – настоящие кабальеро[30], а не вчерашние вилланы, как офицеры де Веги.

Риккардо же и Ла Клава – два безумных убийцы, ославленные на века. Два палача, что подло и бесчестно перебили две тысячи благородных рыцарей. Как раз по десять сотен на графа выходит. Правда – об убитом брате, горящем доме и разоряемом крае – никому не нужна.

Веселье вокруг Ла Клавы шло своим чередом. Карл и Риккардо награждали отличившихся офицеров, провозглашали тосты и объявляли танцы. Риккардо не расставался со своей прекрасной пленницей – влюбился, что ли? Нашел время.

Поэт и романтик Кундера неведомым способом достал откуда-то сотни две роз – при том, что за окном зима – и раздал их прекрасным сеньоритам. Шутили, а может, это и было правдой, что он подкупом, шантажом или даже прямым ограблением раздобыл их в ближайшем монастыре, где была оранжерея.

– Риккардо, твоя дама танцует? – Винсент решил показаться на свет, не то его скоро потеряют.

– Благодарю, сеньор, но я обещала все танцы Риккардо, – чуть улыбнувшись, произнесла девушка, прежде чем де Вега успел ответить.

– А у меня сегодня болит нога, – посетовал граф.

– Врешь, – Винсент попытался рассмеяться, – ты просто боишься опозориться. Анна, он никогда не умел танцевать. Так, может быть, вы все-таки составите мне пару?

Анна сидела за столом рядом с Риккардо, словно жена или содержанка. Вильенцы известны своими консервативными обычаями, что запрещают жениху и невесте до свадьбы на официальных церемониях быть вместе. Нельзя даже сидеть рядом за одним столом. Только через одного, а то и двух родственников. Анна женой Риккардо не была, как и невестой.

Анна покачала головой.

– Жаль, – сокрушился Винсент, – иначе бы я непременно в вас влюбился и увел у Риккардо.

Граф Кардес, услышав эти слова, звонко рассмеялся и поцеловал Анну. Девушка улыбнулась в ответ, улыбка была грустной.

Риккардо отметил про себя, что что-то с ней не так. Бледна. Глаза горят. Взволнованна.

– Что с тобой, Анна? – участливо спросил он.

– Нездоровится, – отвечала девушка.

– Может, лучше тебе пойти отдохнуть? Здесь слишком шумно? – Риккардо беспокоился за нее.

– Нет, все нормально, я хочу побыть здесь, – отмахнулась Анна.

Едва ушел Винсент, лишь притворяющийся веселым, к ним чуть ли не бегом устремился де Кундера. Он был взволнован, немного пьян и поэтому долго не мог найти слов.

– Риккардо, не поверишь, я сейчас встретил девушку. Она… я… в общем, решил – она будет моей женой! Это судьба.

– Так быстро? – удивился Риккардо.

– Да, это любовь с первого взгляда. Едва увидел – понял, поражен в самое сердце!

– А дама твоя, она хоть пленных-то берет? – улыбнулся де Вега.

– Да, в отличие от тебя. Решено – после войны женюсь. Если родители ее будут не согласны – украду. Я же на четверть дикий горец! – рассмеялся де Кундера и вернулся к возлюбленной.

Анна даже не улыбнулась, слушая откровения Кундеры. Хотя раньше не было в Вильене девушки веселее. Она думала о чем-то своем.

– Сеньоры, тост! – провозгласил де Санчо. – Выпьем за графа де Вегу, человека редкого ума и таланта! За нашего друга, я знаю, он станет великим полководцем, затмит славу отца! За тебя, Риккардо!

Слуга, разливавший вино по бокалам, куда-то пропал. Анна сама наполнила бокалы благородным напитком.

– Позволь тебе услужить, Риккардо, – натянуто улыбнулась она. Было заметно, что ей плохо.

– Анна, тебе нужно отдохнуть, я пришлю врача, – сказал Риккардо.

– Хорошо, – согласилась она. – Сейчас, один тост.

Друзья, соратники замерли, стоя с поднятыми бокалами. Гости, в большинстве своем, демонстративно отказались от вина. Риккардо, чуть улыбаясь, протянул руку к бокалу, правую. Вдруг почему-то убрал ее и взял бокал левой, от кисти до локтя заключенной в кожаный наруч, что хоть и был спрятан под одеждой, но все же проглядывал. Поднес бокал ко рту. Вдохнул аромат выдержанного вина. Закрыл глаза. Вдохнул еще раз. Опустил руку с бокалом.

– Сеньора, вы поспешили. Запах у гальта[31] тонкий, специфический. Его следовало бы добавить к белому вину, а не красному, – излишне спокойным голосом поведал он Анне, обращаясь также и ко всем присутствующим.

– Что случилось, Риккардо? – громко поинтересовался де Кундера. – Чего ты ждешь?

– Помолчи, – оборвал его Карл.

– Сеньора, не хотите отпить из моего бокала? – сказал Риккардо, глядя Анне в глаза. Он безмолвно спрашивал ее – почему? Безмолвно, потому что знал ответ.

Девушка протянула руку к бокалу. Но де Вега убрал от нее вино.

– Нет, это слишком простой выход. Мне жаль, Анна. – Он вздохнул печально и отступил на шаг. – Стража, взять ее! – Ставший чужим голос ударил, словно хлыст. Все вздрогнули, не веря в происходящее. Двое дюжих рыцарей взяли девушку под руки.

– Пусть женщины ее обыщут. Запереть под присмотром, не оставлять одну. Головой отвечаете!

– Риккардо, – предостерегающе поднял руку Карл, – не торопись! Друг, боюсь, ты ошибаешься, ведь гальт не имеет запаха.

– Для тебя, Карл, не имеет, а мне от отца досталась прекрасная коллекция ядов, – жестко отрезал де Вега. – Дадим это выпить собаке. Если та умрет, умрет и сеньора Рамирес.

– А если нет?

– Она умрет.

Анну увели, она не сопротивлялась. Де Вега вернулся к гостям. Все пошло своим чередом. На первый взгляд. Праздник был испорчен. Атмосфера веселья утрачена. Ее сменила череда масок, поддельных улыбок, натянутых речей. Перешептывания, слухи, сплетни. Гости стали быстро расходиться. Они не могли больше находиться рядом с графом Кардесом.

Сообщили, что у Анны в перстне нашли секрет – полость под яд. Одновременно с этим прибыл окровавленный гонец.

– Монсеньор, – обратился он к де Веге, – нападение на городскую тюрьму. Освободили почти два десятка узников!

– Утроить стражу, прочесать весь город и окрестности. Ворота закрыты. Значит, если они его и покинули, то только стену перелезли по веревкам. Найти. Далеко уйти не могли. Алонсо Рамиреса взять живым. Пятьсот флоренов тому, кто его схватит, – сразу же распорядился Риккардо.

Карл де Санчо не оставлял его, зная, как раним его друг в этих вопросах. Риккардо не ложился спать, бодрствовал в компании с ним и бутылкой вина. Много пил не пьянея. Чертил вином на белой скатерти схемы, объясняя ему, как именно должны расположиться войска в предстоящем сражении. Карл часто не соглашался, спорил, зачеркивал, рисовал заново. Многое из того, что предлагал Риккардо, противоречило тому, что он, де Санчо, считал непреложными принципами сражения. В пылу спора время идет быстро. Карл и не заметил, как рассвело. Почти одновременно с восходом солнца доложили: насильно напоенная вином легавая сдохла.

– Риккардо, не делай глупостей, – попросил Карл, разливая вино по бокалам.

– Ты о чем? – невозмутимо поинтересовался Риккардо.

– Об этой девушке, Анне. Кинь ее в крепость, и хватит.

– Она пыталась меня убить.

– Дурочка, на что надеялась, не знаю. Но, повторяю, не делай глупостей, – настаивал на своем Карл.

– Наоборот, очень умная девушка. Красивая дурочка меня бы не заинтересовала. Она держала связь с людьми короля или герцога. Ее брата сегодня выкрали из тюрьмы. Анна больше не была связана ничем, кроме слова, но держать его в отношении меня не принято – дурной тон. Через два-три дня здесь будет королевская армия во главе с Агриппой д'Обинье. Будет бой. Вывести меня из игры – большая подмога.

– Ты преувеличиваешь.

– Нет, я же говорю: она очень умный человек. Только с ядом промахнулась. Откуда ей было знать, что мой отец в свое время много экспериментировал с ядами, оставив мне в наследство богатую коллекцию и инструкции по их применению. Анна – умная девушка. Красивая. Гордая. Слишком гордая, – повторял Риккардо, и взгляд его был отстраненным и пустым, – поэтому она завтра умрет.

– Ты не поднимешь руку на женщину! – удивленно воскликнул Карл.

– Я – нет. Высоких дел мастер – да. Гильотина. Две причины… не перебивай, прошу. Первая – одного из нас пытались отравить, убить. За это всегда нужно мстить. Иначе завтра таких Анн будут сотни. Второе – она нарушила слово, предала меня, хотела отравить. Я не причинил ей зла – наоборот, спас гордеца-брата. Хоть единожды обидел, был груб? Никогда. Ты меня знаешь.

– Риккардо, ты оскорбил ее гордость, заставил унизиться.

– Вздор, я никогда никого не неволю.

– Ты создал причины. Но в сторону это. Не стоит ее казнить, друг, ты сам об этом пожалеешь, не говоря уже том, что опозоришь себя. С женщинами не воюют.

– До тех пор, пока они не лезут в мужские игры. Буду сожалеть… скорее всего, да. Но хватит разговоров об этом. – Граф Кардес решительно встал из-за стола.

Де Санчо отметил про себя, что за последние полгода характер де Веги резко изменился, и он, Карл, кажется, знает, в чем дело. Но не может поделиться этим даже с Ла Клавой, ибо наруч, что меняет человека, – слишком уж это похоже на сказку.

Винсент Ла Клава отметил, что в этот раз на площади было народу раза в три больше, чем в прошлый. Весь город собрался здесь. Скайцы оцепили эшафот в шесть рядов. Толпа была заведена и могла вспыхнуть, как сухой стог сена, не хватало только трута и кремня.

Прямо напротив гильотины в окружении свиты сидел на черном в белых яблоках коне Риккардо де Вега, граф Кардес. На лице его лежала ледяная печать отстраненности, холодного спокойствия и равнодушия. Де Кундера отказался ехать. Он и Карл еще не потеряли надежды на то, что Риккардо одумается.

Де Вега кутался в подбитый мехом плащ, хотя погода была необычайно теплая даже для Вильены, где зимы как таковой почти нет.

Первым на эшафот взошел Алонсо. Пятьсот флоренов за его голову – целое состояние – объявленная награда себя оправдала. Отыскали и взяли живым. Только чуть-чуть поцарапали. Плечо перевязано.

Конвоир – его старый знакомый – плечистый детина. Подходит к Алонсо, смотрит выжидающе. Но гордому идальго сегодня не до игры на публику. На бледных губах Алонсо на миг появляется печальная улыбка.

– Пойдемте, монсеньор, – почти ласково обращается к нему конвоир.

Алонсо поднимается по ступеням сам.

– Вы, монсеньор, молодец, – продолжает солдат, – вот только сестру вашу жалко, красивая, зря вы ее за собой потянули.

– Заткнись, виллан! – срывается Алонсо, но солдат не обижается на его грубость.

Свист падающего ножа, обезглавленное тело бьется в агонии.

Винсент поднимает глаза к небу. Как быстро умирает человек. Один удар – и все. А небо смотрит и молчит. Где же Бог?

Выводят Анну, площадь гудит, люди напирают на солдат, те останавливают толпу, выставив вперед алебарды. Девушка бледна, круги вокруг глаз. Но от нее нельзя оторвать глаз. Она прекрасна. Трагическая красота. Длинное, до земли, платье, то самое, что было на ней в день пира, на плечи наброшен плащ, чтобы не мерзла. Руки ей не связывали.

– Сеньора, – громко, на всю замершую площадь, вздыхает растроганный конвоир, – вы бы графа попросили о помиловании, он у нас добрый…

В ответ добрый малый слышит лишь горький смех.

– Спасибо, солдат, – говорит Анна и протягивает ему руку для поцелуя. – Я не сержусь на тебя.

Удивленный конвоир неуклюже кланяется и едва касается ее нежной кожи своими обветренными губами. Анна скидывает плащ, встает на колени и кладет голову на плаху, липкую от крови ее брата. Высокий мастер откидывает с шеи роскошные волосы.

Вся площадь, как один человек, выдыхает:

– Пощады!

В ответ – тишина. На лице де Веги не дрогнул ни один мускул. Лишь руки выдавали его. Кисти сжались так, что кожа побелела и натянулась, словно вот-вот порвется.

Девушка – судя по одежде, из знатного рода – в траурном наряде, резко контрастирующем с ее локонами цвета свежей соломы, пробивается к графу. Свита ее не допускает.

– Сеньоры, передайте ему, что здесь Патриция де Васкес! – кричит, почти умоляет она. – Это очень важно! Быстрее!

У Ла Клавы замирает сердце. Может, вот оно, то чудо, которого ждут все?

Медленно капают секунды. Наконец ответ:

– Граф не желает вас видеть, сеньора. Он считает, что вам лучше всего идти домой.

– Вы не ошиблись?! Патриция, скажите ему – здесь Патриция! Он должен меня выслушать! – не сдается девушка.

В ответ лишь молчание.

– Риккардо де Вега! – надрывается она, но ее голос не слышен в общем гуле. Так звук падающей капли растворяется в шуме водопада.

Черноволосая головка катится в корзину с опилками, заливая свежеструганые доски густым кармином.

Девушка в трауре падает без чувств на руки слугам. Ла Клава вновь смотрит на небо. Оно молчит.

ГЛАВА 7

Кармен ля Турмеда, любовница и домоправительница графа Кардеса, любила последние дни весны.

Они проходят очень быстро, селяне закончили сев, и молодежь проводит время в игрищах и танцах. И никто не знает, расстанется завтра пара, что сегодня вместе прыгает через костер, или, наоборот, любовь уже навсегда связала их вместе.

Горожане тоже не отстают, ремесленные цеха устраивают пирушки, выставляя столы на всю улицу, прижимистые купцы сообща дают деньги на общественные праздники, а что уж говорить о свадьбах! На них золото и серебро в Кардесе никогда не жалели!

Весь Камоэнс справляет свадьбы осенью, считается, что это самое удачное время, но Кардес – особое графство, здесь свои обычаи. И весну тут уважают не меньше, чем осень. Есть время между севом и покосом – так почему же не справить свадебку?

Горожане, хоть и не знают полевых работ, но тоже одну недельку отводят под свадьбы. И нет выше чести для молодых, если сам граф с графиней подведут к священнику для святого обряда!

Кармен только что вернулась из города и очень обрадовалась, увидев Патрицию.

Та сидела в кресле на веранде, навес спасал ее от солнца. Скучая, она листала книжку – сборник сонетов известного в Мендоре поэта Луиса де Кордовы.

Девушка помнила большой скандал, что разразился осенью в столице, одновременно с ее историей. Поэт спорил с королевским магом Гийомом из-за своей невесты Изабеллы и, хоть силы были не равны, добился своего, заставил мага отступить. Вот только платой за это стало лицо. Пару «Изабелла и Луис» при дворе за глаза называли «Красавицей и Чудовищем».

Где-то рядом запел соловей. Патриция подняла взор и увидела Кармен. Приветливо улыбнулась.

– Здравствуй, Кармен.

– Доброе утро, Пат.

– Тебе идет это новое платье, Кармен.

– Спасибо, долго искала нужный оттенок атласа. Почему-то светло-розовый цвет нигде не достать. Торговец Хью Вискайно клялся, что ему пришлось его заказывать непосредственно в Остии.

– Ну, проблемы с тканью – это еще не самое страшное. Помню, как я не могла найти достойную швею перед балом в Мендоре. Когда мы приехал, все мастерицы уже работали на столичных дам. – Пат замолкла, это воспоминание ей не понравилось.

– Кстати, Пат, у меня к тебе просьба, – перевела разговор на другую тему Кармен.

– Слушаю.

– Сегодня ко мне обратились члены городского совета Осбена. У нас есть обычай. Граф с супругой могут оказать большую честь своим подданным, если побывают на свадьбе и поздравят молодых.

– Я не супруга графа де Веги, – холодно ответила Патриция.

– Нет, это необязательно. Я неточно объяснила. Граф и женщина его ранга. Это может быть родственница, гостья, как ты. Такое уже бывало раньше, два года назад, когда приезжал граф Ла Клава с сестрой. Она была спутницей Риккардо. Очень неприятная, скажу я тебе, девушка, хоть и привлекательная. Смотрелись они ужасно.

– А почему ты не подходишь на эту роль? – спросила Патриция, проигнорировав попытку Кармен перевести ее внимание на менее важную тему.

– Осбенцы меня уважают, но я все же дочь простого рыцаря, а не гранда, – улыбнулась Кармен. – А это для них важно. Прошу – порадуй горожан. Они будут счастливы видеть тебя на своем празднике. Ты им понравилась.

– И когда же я успела им приглянуться? – удивилась Пат.

– Они видели тебя в городе во время прогулок. Отметили красоту и приветливость. Соглашайся, Пат. Будет весело и забавно.

– Хорошо, – улыбнулась Пат, – надеюсь, мои ожидания не обманутся. – Но тут вдруг девушка внезапно помрачнела. – Нет, Кармен, не выйдет.

– Почему? – удивилась та.

– Я ношу траур. Не время для праздников.

– Этим ты никак не оскорбишь память близких, Пат. Я уверена, твой муж был бы рад видеть тебя улыбающейся. Он не хотел бы, чтобы ты засохла в тоске и печали.

– Все равно я не могу снять траур. Он испортит праздник жениху и невесте. А я не хочу никому омрачать счастье, – печально сказала Пат.

– Это не проблема. В Кардесе не носят траур. Мы считаем, что близкие наши были бы рады видеть нас в радости, а не в горе. Просто не носим одежду ярких цветов, не одеваем украшений и вплетаем в волосы черную ленточку. Стань на день кардеской.

– Я не знаю, что тебе ответить…

– Соглашайся. Мы сошьем тебе милое светло-голубое платье. Без роскоши и изысков, но так, чтобы твоя красота не умалилась.

– Хорошо, Кармен. Ты меня уговорила. – Патриция хотела чуточку веселья, хоть на миг да освободиться от печали, окружавшей ее, забыться, развеяться.

– Вот и прекрасно.

За ужином Кармен сказала де Веге, что Патриция хочет принять участие в свадебной церемонии. Риккардо обрадовался:

– Замечательно! Патриция, я вам благодарен, вы уважили моих подданных. Откроюсь – я сам хотел вам это предложить, но не решался.

– Почему же? – улыбнулась девушка. Ее синие глаза сегодня излучали тепло.

Риккардо с трудом оторвал от них взгляд.

– Боялся отказа.

– Тот, кто не знает поражений, не знает и побед, – ответила ему Пат. У нее было просто прекрасное настроение.

– Раз уж так все удачно складывается, я навещу сегодня нашего старого волшебника Руфа, попробую уговорить его устроить фейерверк в ночном небе.

– У вас еще и волшебник есть? – удивилась Патриция.

– А как же без него? Конечно, по силе и способностям он и в подметки не годится королевскому магу Гийому, но амулеты, фейерверки и магические светильники он делать умеет.

– У нас даже есть настоящий алхимик! Такой забавный старичок Педро, вы бы видели, как они с магом ругаются! – рассмеялась Кармен.

– А потом, наверное, мирятся за кружкой пива? – сделал предположение Феррейра.

– Нет, пьют они не пиво, а какую-то огненную алхимическую жидкость, – ответила Кармен, снова улыбнувшись.

Риккардо видел, что гвардеец ей нравится. «Кармен, – подумал он с улыбкой, – ты боишься меня обидеть, не зная, как я буду рад, если ты найдешь свое счастье. Ты достойна большего, чем я, не способный полюбить тебя».

– Изобретение Педро – пшеничный спирт. Разбавляется в пропорции один к одному. Одна кружка этого напитка валит с ног. Поэтому они смакуют его наперстками, – Риккардо поделился впечатлениями.

– Педро… Педро… – вспоминал Феррейра. – Уж не тот ли это Педро, что изобрел «дракона»? – спросил он у де Веги.

– Да, Блас, но об этом мы поговорим как-нибудь потом, – граф Кардес не хотел омрачать приятный обед воспоминаниями.

Свадьбы должны были состояться на следующий день. Кармен и Патриция тщательно подбирали ткань, оттенки цвета, фасон. Их увлекала излюбленная игра девушек всех времен и народов.

Де Вега попробовал заглянуть в комнату, где происходило священнодейство, но был с позором изгнан. Оставил эту затею и отправился писать дальше. Он честно выполнял заключенный с королем договор. Оставалось написать еще две главы.

Но вечером он все же зашел в покои Патриции.

– А где же твое новое платье? – разочарованно спросил Риккардо.

Девушка по-прежнему была в черном.

– Завтра увидишь, – улыбнулась она.

– Кстати, Патриция, я пришел спросить тебя – какую из трех пар ты выбрала?

Вопрос озадачил девушку.

– Как какую?

– Тебе разве Кармен не говорила? Завтра выходит замуж дочь мэра. Один крупный торговец женит сына, и мой рыцарь Августо наконец-то нашел себе невесту.

– Я побываю на каждой свадьбе! – решительно сказала Патриция. – Не хочу никого обижать. – Она вспомнила, как ей самой было обидно, когда первая леди Мендоры герцогиня де Тавора в последний момент отказалась от приглашения на ее свадьбу в пользу светского приема у тронтовского посла.

– Прекрасно, – обрадовался Риккардо. – Знаешь, мне в голову пришла идея – провести все свадьбы в одном месте. На площади перед моей резиденцией. Поздравлю молодых и преподнесу им богатые дары. Открою для горожан кладовые. Этот день они будут долго вспоминать.

– Хочешь, чтобы щедрость твою запомнили? – спросила Пат.

– Да, – ответил Риккардо. Он не стал продолжать, объясняя, что это, может, последний праздник, который он устраивает Осбену.

Праздник удался на славу. Де Вега был прав, говоря, это горожане надолго запомнят этот день.

Риккардо и Патриция встречали женихов и невест у храма Единого. Согласно кардесским обычаям, де Вега брал под руку пунцовую от смущения невесту, Патриция же позволяла бледному от гордости жениху касаться ее ладони. Они отводили их в храм, возвращались за следующими. И так, пока все три счастливые пары не предстали пред алтарем и настоятель не обручил их пред лицом Бога.

Потом праздник переместился на площадь города, центр ее оставили открытым для танцев, по краям и на соседних улицах выставили столы, ломившиеся от яств и напитков. Граф сдержал слово. Музыканты старались, отрабатывая удесятеренную плату, музыка разносилась над городом. Для простых людей устраивались доступные конкурсы типа перетягивания каната, борьбы с медведем, лазания на столб, соревнований – кто больше или быстрей съест или выпьет за отведенное время.

Дворяне и купцы – или «буржуа», на остийский манер, – цвет публики Кардеса развлекались по-другому. Играли вальсы, и, хоть мостовая совсем не походила на паркетные залы дворцов, публика с удовольствием танцевала.

Юноши и девушки использовали каждый миг, каждый танец, боясь упустить, потерять хоть часть этого вечера. Старшие, наблюдая за ними, улыбались, зная, что многие из сложившихся в этот вечер молодых пар сыграют свадьбы осенью.

Мужья и жены вспоминали былые чувства, и не в одной семье восстановил любовь и согласие устроенный графом праздник. Даже степенные старики, главы родов, и милые старушки, любимые бабушки, выходили в центр площади, чтобы сделать несколько па, на один вечер вернуть молодость.

Риккардо не отводил глаз от Пат, он никак не мог налюбоваться ею.

Девушка была прекрасна, траурный наряд по-кардесски – скромное платье, лишенное украшений, – лишь подчеркивал ее красоту.

Граф знал, что его внимание к Пат не остается незамеченным. Опытные кумушки, что устраивали все браки, смотря на него сегодня, значительно улыбались и перемигивались.

Горожане сочувственно перешептывались, видя черную ленту в золотых волосах Пат. Они жалели гостью графа Риккардо, такую молодую и прелестную девушку.

Патриция не хотела танцевать, хотя ее тянуло отдаться ритму музыки и закружиться в ритмах вальса. Но она помнила о своем вдовьем статусе.

– Патриция, не бойтесь, – обратился к ней Риккардо, – один только танец, открыть этот вечер. Нас все ждут. – Граф указал взглядом на три молодые пары, что выжидающе смотрели на них. – Таков обычай. Мы первые.

– Только ради обычая, Риккардо, – сказала Патриция и подала ему руку.

Спустя миг грянула музыка, и Патрицию с Риккардо закружило в вальсе.

Этот танец показался Пат не похожим на все те, что были до него. Наверное, в Кардесе даже его играли по-своему.

– Риккардо, слишком быстро! – шептала она ему на ухо.

– Ничего не поделаешь, так у нас принято, – смеялся Риккардо.

Де Вега был счастлив. Он словно вернулся в прошлое и танцевал свой первый танец с Патрицией, любимой Пат – женщиной, которую он страстно любил и ненавидел, мечтал забыть, но не смог. С его судьбой, роком, фатумом, несчастьем и удачей.

Время имеет удивительное свойство, оно то растягивается, то сжимается, то ускоряет свой бег, то замедляет его. Риккардо не мог сказать, сколько длился танец – вечность или один миг. Он впал в счастливое забытье, чувствуя ее рядом, вдыхая запах духов, кожа ее пахла цветущей вишней. Из этого прекрасного сна его вывел голос Пат:

– Благодарю тебя, Риккардо, мне было приятно. А теперь, прошу, отойдем.

Патриция танцевала лишь один раз, как и обещала сама себе. Риккардо не стал больше настаивать, не желая разрушить ту чудесную атмосферу, что окутывала их, сближала, щедро даря радость и улыбку.

Он просто был весь вечер рядом с ней. Развлекал, неназойливо ухаживал, выполнял мелкие просьбы, поручения, знакомил с горожанами, друзьями и гостями.

Когда Патриция на время оставила де Бегу, он впервые обратил внимание на то, что творилось вокруг. Оглядел веселящихся людей, с интересом пробежал взглядом по танцующим парам. Вдруг заметил Кармен, она скучала, нет, не в одиночестве, среди знакомых. Но все-таки одна. Он ощутил ее грусть. Вместе с этим к нему пришло и чувство вины.

– Блас! – радостно воскликнул он, завидев гвардейца. – Как вам праздник?

– Все просто замечательно, граф. Давно я так не веселился. Но, по-моему, вы разлагаете моих солдат. Уже ни одного не вижу трезвым или без красивой подружки, – рассмеялся Феррейра.

– А почему же вы одиноки, Блас?

Тот лишь улыбнулся.

– Тогда у меня к вам просьба.

– Говорите.

– Видите Кармен? Она скучает. Ей одиноко. Я не хочу, чтобы она в этот день грустила. Пожалуйста, Блас, развеселите ее, пригласите на танец.

– Я не знаю, согласится ли она, – к удивлению Риккардо, Феррейра потупил взор.

– Блас, вы же гвардия – гроза прекрасных дам! Смелее!

Граф понимал колебания гвардейца. Ухаживать за многолетней любовницей хозяина дома, в котором сам пребываешь, – это немыслимо для честного человека. Но Риккардо видел, что симпатии Кармен и Бласа взаимны, он желал девушке лишь добра, поэтому тут же добавил:

– Будет упираться – скажите, такова моя воля!

– Думаю, этого не понадобится, – заверил его Блас и решительным шагом направился к Кармен.

Ночью спокойствие звездного неба разорвали огни фейерверка. Сотни огненных шаров взрывались в воздухе, опадая на землю тысячами разноцветных огней. Картина завораживала.

Риккардо и Патриция восхищенно наблюдали за небом, полыхающим буйством красок.

Граф смотрел и думал о том, что старый упрямец Руф сегодня превзошел сам себя, заслужив этим законную любовь всего города. Но теперь ему придется не меньше месяца избегать колдовства, восстанавливая силы.

Пат вдруг оступилась – каблук попал в щель между камнями. Риккардо подхватил ее. Под тонкой тканью платья ее тело было обжигающе горячим. Она не обратила внимания на то, что он одной рукой обнимает ее.

– Как красиво! – восхищенно прошептала Патриция. – Я уже давно, очень давно ничего подобного не видела. Спасибо.

– За что?

– Ты уговорил мага и подарил мне этот вечер.

Риккардо улыбнулся.

– Пат.

– Да?

– Ничего, я просто хотел еще раз насладиться звуком твоего имени.

– Ты все такой же галантный, Рик, нисколько не изменился. Всегда пытаешься сказать комплимент.

– Ты прекрасна, Пат.

– Вот опять льстишь, – улыбнулась она, забыв о прошлом и будущем, для нее сейчас существовал только этот вечер и огни в небе над городом.

– Это не лесть – правда. Даже преуменьшенная.

– Я не люблю лесть, ты же знаешь.

– Я врал тебе, – признался Риккардо, он развернулся и теперь смотрел ей в глаза. – Я врал тебе, Пат, говоря, что забыл тебя. Я хранил твой облик на внутренней стороне век, и, стоило мне хоть на миг прикрыть глаза, я видел тебя. Красивую, улыбающуюся, манящую, желанную.

Пат не ответила.

Риккардо поцеловал ее в губы. Безумно, горячо, не думая о последствиях. Через один удар сердца ее руки оттолкнули его.

– Не надо, Рик. Не порть мне этот вечер. То, что ушло, уже не вернуть.

Он послушно отступил, но остался рядом с нею.

– Хорошо.

Через некоторое время услышал:

– А ночи еще прохладные.

– Послать за грогом? – встрепенулся Риккардо и набросил на ее плечи свой камзол, оставшись в рубашке.

– Да, будь так любезен, – попросила она.

Расторопный слуга быстро принес две большие глиняные чашки с разогретым вином, приправленным корицей.

Горячая кружка грела руки. Но еще больше грело ощущение того, что Пат рядом.

– Посмотри на звезды, Риккардо. Сколько их на небе сегодня! Так редко бывает: безоблачное небо и сотни тысяч звезд. Вот Охотница и Лев, правее Корабль и Райский Цветок.

– А рядом Ромб Надежды, звезда моряков, путешественников и влюбленных.

– Надежды обманчивы, Риккардо, на них нельзя полагаться. Проводи меня до резиденции, я устала.

Черная башня. Внутри нее было тихо, как в склепе, сюда не долетает гул затихающего людского праздника. Балкон, нависший над темной пустотой, дна не видно. Луны и звезды освещают лишь верх башни, ниже их свет не проникает.

Граф Кардес смотрит на руки, они кажутся белыми в этом колдовском свете. Он знает, что не должен здесь быть, знает, но не уходит.

Он старался говорить четко и громко – так, чтобы голос казался спокойным. Тот, Кто Слушает, не должен слышать его слабым, не уверенным в себе.

– Давным-давно – время уже стерло следы тех лет – я метался, не зная, куда приложить свои силы, мне казалось, что главная проблема в жизни – выбрать путь, по которому сможешь идти с честью, путь, что отвечал бы чаяниям твоей души. Я ошибался. Путь выбрать легко. Трудно идти по нему не сворачивая, не меняя идеалов, не вступая в сговор с темной стороной своей натуры. Трудно быть честным с самим собой. Я старался выполнять эти условия, придерживаюсь их до сих пор. Но как часто злоба и ненависть овладевают моим сердцем! Нелегко их сдержать, видя крушение надежд, что острой бритвой режут по глазам, ослепляя, не оставляя желания открывать их еще раз, кинжалом пронзают сердце, мое израненное сердце, заставляя выть.

Патриция! Моя любовь, моя ненависть! Мой мираж и мой кошмар! Время, проведенное с ней, – это страшная притягательная пытка. Обливаешься кровью и вновь идешь навстречу боли.

Как я хочу смерти! Не знаю, своей или чужой! Мне все равно, я и так умираю, медленно, час за часом, незаметно для всех. Пат хочет моей гибели, еще не зная, что убьет она лишь тело, души уже здесь нет!

Вот мой меч! – Риккардо достал из ножен длинный клинок, сверкнувший смертоносными гранями. Он вспомнил, как радовался, когда получил его в подарок на день совершеннолетия. – Возьми его как залог того, что желание мое исполнится! Кто знает – может, тебе повезет!

Граф взял меч за рукоять лезвием вниз и отпустил. Звука падения он так и не услышал.

Толстый рыжий кот, всю сознательную жизнь проведший на кухне и в ее окрестностях, обнаглел сверх меры и, добираясь до свежего молока, уронил кувшин, а рассерженная служанка в погоне за ним свалила с плиты котел с супом для стражников. Молока ей было не жалко, но вот солдаты, среди которых она часто находила ухажеров, могли и обидеться на свою «курочку» из-за задержки с едой.

Поэтому усатый разбойник отведал кипятка, из-за чего возмущенно заорал, оповещая тенистые аллеи о людском коварстве и несправедливости.

Окно спальни Патриции выходило в сад. Она открыла глаза, потянулась, встала с кровати и подошла к окну в надежде разглядеть виновника ее пробуждения, но котяра уже скрылся в кустах.

Было уже за полдень. Девушка решила, что проспала достаточно. И пришло время завтрака.

Компанию за едой ей составила Кармен. О том, что она вчера хорошо провела время, говорили лишь чуть заметные круги под глазами. Мужчины встали раньше и уже давно занимались своими делами.

Погода за окном оставляла желать лучшего. Хмурые тучи затянули небо, грозя скорым дождем. Природа брала реванш за вчерашнее благолепие. Выходить из помещения не хотелось.

Патриция решила прогуляться по резиденции графов Кардесов, оставалось еще немало залов, где она не была. Огромный комплекс зданий, построенный при знаменитом отце Риккардо, был рассчитан на несколько сотен человек, но де Вега не держал двор, обходясь минимумом слуг, поэтому помещения пустовали.

У графа была огромная коллекция картин работы мастеров всех Благословенных земель, но какой-либо вкус напрочь отсутствовал.

Патриция подозревала, что в большинстве своем картины – часть награбленной в походах добычи, а не плод любви к искусству одного из рода де Вега. Род, которому покровительствовал Ястреб, больше любил военные трофеи. Им было отведено несколько галерей.

У стены, посвященной основателю рода, девушка увидела несколько мечей старинной работы и огромный вытянутый череп, вооруженный десятком клыков длиной в два локтя. Что это было за чудовище, может, даже дракон, история умалчивала. Никакой таблички – думай, что хочешь.

На пути из прошлого в настоящее экспозиция слабо менялась: все то же оружие, доспехи поверженных врагов, истлевшие платья прекрасных сеньор давно ушедших эпох, стяги, знамена, личные вещи. Оживление внесла коллекция редкостей со всего обитаемого мира, собранная одним графом, на редкость миролюбивым, судя по тому, что больше он ничем не прославился.

Черноволосый чародей – прапрапрадед и тезка Риккардо – оставил после себя несколько массивных запыленных книг – Патриция не решилась их открыть – да полуистлевший свиток с обвинением в колдовстве, с печатями инквизиции. И биографию, написанную преданным советником после его смерти, крайне загадочной. Пат не поленилась и полистала тяжелые страницы. Без колдовства в гибели или исчезновении этого графа Кардеса точно не обошлось.

Еще предок оставил после себя измененный родовой стяг, взятый потомком-тезкой – алый ястреб на белом поле, а не наоборот, – и футляр, в котором, по преданию и согласно табличке, хранились три алых пера, данные ему Ястребом. Футляр был закрыт. Патриция подумала, что перья давно уже истлели.

Отец Риккардо – Энрике де Вега – был великим полководцем, гордостью Камоэнса. Его трофеи занимали самый большой участок галереи. Патриция почти не обратила на них внимания, оружие и знамена ей надоели. Девушку интересовали достижения сына знаменитого отца.

Галерея резко заворачивала вправо.

За углом Пат ждал высокий рыцарь, держащий в руках меч и щит с изображением меча и кубка.

Она едва не вскрикнула.

Герб! Альфонс. Ее Альфонс!

Латы во вмятинах, кровавые разводы. В плече и груди по толстой арбалетной стреле. Патриция дрожащими руками подняла забрало шлема.

На нее взглянула пустота. Девушка оперлась о стену, ноги дрожали. Конечно, она знала, что де Вега не стал бы держать тело здесь – что за глупость? Но ей нужно было убедиться…

Коллекцию дополняли здоровенный лист пергамента, начинавшийся словами «Хартия Прав и Вольностей жителей графства Кардес», большой лук в рост человека и меч с рукояткой, богато украшенной драгоценными камнями. Под мечом была подпись: «Взят как выкуп у Агриппы д'Обинье, маршала Камоэнса».

Патриция решительным шагом направилась в кабинет де Веги. Она знала, где искать графа. Но ее гнев и раздражение уменьшались пропорционально пройденным коридорам.

Что она скажет Риккардо? Убери доспех Альфонса?! Глупо. Это трофей, такой же, как и оружие, взятое в бою его предками. Несмотря на то что Альфонс был подло убит стрелой. Рассказы чудом уцелевших вильенцев подтверждались.

Нет, она не будет ничего говорить. И все-таки, откуда взялся меч Агриппы д'Обинье, ведь этот маршал, ставший героем, разбил мятежного графа, а не наоборот?

Из-за прикрытой двери кабинета было слышно, как Риккардо что-то напевал под гитару. Патриция улыбнулась. Он не умел ни петь, ни играть. Она всегда деликатно просила его замолчать, когда он забывался и принимался напевать ту или иную песню. А знал их граф Кардес немало.

Патриция открыла дверь и вошла. Де Вега с излишней поспешностью отложил гитару.

– Добрый день, Пат, – поприветствовал он ее.

Под глазами графа были большие круги, девушка засомневалась, а спал ли он сегодня вообще?

– Какой же он добрый, Риккардо? – усмехнулась она. – Ты что, уже совсем не разбираешься в погоде?

На улице хлестал дождь. Погода за то время, пока Пат рассматривала коллекции, окончательно испортилась. Одно из трех окон было распахнуто, в кабинет влетали капли влаги, ветер заносил холодный воздух и трепал бумаги на столе, заботливо придавленные чем-нибудь тяжелым: двумя печатями, книгой, пресс-папье, статуэткой и чернильницей.

В углу горел камин, согревая воздух. Очевидно, графу было лень закрыть окно.

– Прекрасная погода, – ответил Риккардо. – Люблю, когда дождь барабанит по стеклам.

Пат подошла к столу. Рядом с графом стояла большая фарфоровая чашка из страны джанов, наполненная дымящимся кофе. По аромату она поняла – в чашке не только кофе. Да и глаза Риккардо чуть блестели.

Вспомнились слова Кармен. Пат оглядела комнату.

Столов в кабинете было два, располагались они буквой «Т». Перекладину вверху образовывал массивный стол черного дерева, заваленный бумагами. За ним сидел Риккардо. Вертикальную «палочку» – другой стол, попроще и поменьше. Заставленный… Пат потеряла дар речи. Заставленный фигурками воинов искусной работы. Де Вега расставил на нем свои игрушки. Каких солдатиков здесь только не было: мечники, лучники, копейщики, рыцари и алькасарские наездники, Пат увидела даже две колесницы и огромное диковинное животное, которое, как она вспомнила, называлось «слон».

Девушка осторожно покосилась на Риккардо. Граф был спокоен. Сделал большой глоток своего напитка и выжидающе посмотрел на нее.

– Риккардо, что с тобой? Вернулся в милое беззаботное детство? Хочешь, кукол пришлю? – наконец спросила Патриция.

Он рассмеялся.

– Ты не первая, кто меня об этом спрашивает. Нельзя писать книгу о войне, анализируя те или иные битвы, не имея их реконструкции перед глазами. – Риккардо замолк. – Так вот, детские игрушки прекрасно подходят для этих целей. Это мои любимые фигурки, помню, их подарил мне отец, еще лет в семь, это был последний его подарок.

Пат улыбнулась:

– Это не единственная твоя странность.

Одеяние Риккардо повергло ее в шок. Бесформенные широкие штаны – в них можно было бы поместить двух графов Кардесов – и простая льняная рубаха с короткими рукавами, на ней было всего две пуговицы огромной величины, причем верхняя явно намеревалась оторваться – висела на одной нитке. Портрет дополнял черный наруч на левой руке…

– Ты сам себе это сшил? Не удивлюсь, судя по швам, это так и есть.

– Нет, это подарок – одежда паасинов.

– Лесные жители носят это? Наверное, шум и неуклюжесть способствуют успешной охоте? – ехидно произнесла Пат.

– Это наряд жреца, – скупо ответил Риккардо.

– Граф Кардес стал шаманом полудикого племени? Поздравляю! – захлопала в ладоши девушка, теперь она сидела в кресле для гостей, напротив де Веги.

– Нет, но я имею право носить эту одежду. Она удобна и нравится мне.

– Риккардо, знаешь, я жалею, что так быстро рассталась с тобой, нужно было потратить на это больше времени. Ты совсем плох. – Пат грустно вздохнула. Де Вега ее уже не смешил, а пугал.

– Да. Ты ушла, и я свихнулся без твоей заботы, – зло бросил де Вега.

Он демонстративно отвернулся и раскрыл большую книгу в массивном кожаном переплете. Патриция встала, сделала два быстрых шага и взяла книгу из его рук, Риккардо недовольно посмотрел на нее.

– «Три рыцаря»[32], – задумчиво прочитала она. – О чем книга?

– Хочу огорчить, картинок там нет, – заметил Риккардо.

Это было слишком. Пат отреагировала немедленно.

– Сейчас дам пощечину! Я серьезно!

– Вот, уже угрозы пошли, – пожаловался сам себе де Вега. – Это повесть о настоящей любви и дружбе. О том, что так редко встречается в нашем мире. Но читать нужно осторожно, первая часть ее вызывает радость, вторая слезы… Рекомендую. Я ее не раз перечитывал.

– Как-нибудь прочту, – пообещала Пат и положила книгу на край стола.

Неудачно. Тяжелая книга упала на пол. Риккардо резко наклонился за ней.

Пуговица оторвалась, рубашка раскрылась. Пат едва не закричала. Попыталась, но язык отказал. Грудь и живот Риккардо были изуродованы страшными шрамами. Такие раны смертельны. Патриция знала, что он никогда не дрался на дуэли и в сражении не был ни разу ранен.

Де Вега никогда не упоминал ни о чем, что могло быть причиной ранений. А Патриция думала, что знает о нем все.

– Что случилось? – Риккардо попытался улыбнуться. – А, пуговица отлетела? Да, не умею я их пришивать. А эту рубашку слугам поручить нельзя. Самому надо.

– Другое, – нервно произнесла Патриция. – Что с тобой? – она указала рукой на разошедшуюся рубашку.

– А, это! – помедлил с ответом де Вега. – Так, было дело, волк подрал.

– На охоте? – переспросила она.

Риккардо никогда не охотился сам, хотя и принимал участие в охотах, устраиваемых другими, чем вызывал насмешки.

– Нет, в гостях у паасинов.

– Что они с тобой сделали?

Граф Кардес, скорее всего, понял, что будет проще рассказать всю правду, чем упорствовать. Он знал – она не отстанет.

– У паасинов есть такой обряд, – начал Риккардо. – Когда юноша становится мужчиной, ему дают нож, и он дерется один на один против большого черного волка. Если побеждает – устраивают праздник в его честь, а волка хоронят, как паасина, на родовом кладбище.

– Если нет?

– Хоронят человека. Хоронят и забывают. Навсегда.

– Ты победил?

– Нет.

– Как это? – удивилась Пат. – И вообще, при чем здесь ты?

– Я узнал об этом обряде и захотел доказать себе, что я мужчина. Паасины долго не соглашались, но я сумел их убедить. Волк был просто огромный, выше, чем мне по пояс. А у меня только большой нож против его клыков и когтей. Умирать в восемнадцать лет страшно. Что было, помню плохо. Только конец: волк повалил меня на землю, вцепился в левую руку, я успел закрыть ею горло.

Он рвал мне когтями живот и грудь, я бил его ножом в брюхо. Потом… потом он вдруг отступил. Мы долго смотрели глаза в глаза, наконец он развернулся и скрылся в лесу. Меня приняли в племя паасинов. Я теперь один из них. До меня из всех людей это удалось лишь моему тезке.

– Тому, что был колдуном? – уточнила она.

– Да, но не «был», а слыл! – поправил ее Риккардо.

– Почему я об этом не знала? – Пат решила, что оправилась настолько, что может уже возмущаться.

Риккардо обидно рассмеялся.

– Пат, милая, ты привыкла к тому, что я все рассказывал тебе, но есть вещи, о которых следует молчать. Мы ведь тесно не общались, до свадьбы дело не дошло, – Пат почувствовала, что краснеет, – поэтому моя маленькая тайна осталась тебе неизвестной.

– Не верю, – логика у нее работала хорошо, – откуда в Кардесе столько черных волков, если каждый паасин должен убить одного?

– А в Кардесе черных волков нет, – ответил де Вега. – Только серые, но их паасины не трогают. Священны.

Патриция замерла, чуть приоткрыв рот. Риккардо улыбнулся.

– Волка призывают жрецы-шаманы. Это бой не с животным, а с самим собой. С отражением. С темной стороной натуры, эмоциями и чувствами, что затмевают разум. Воин должен уметь их обуздать, победить.

– Но ты ведь его не победил? – перебила его Пат.

– Нет, мы разошлись мирно. Это случается крайне редко. Такой человек становится шаманом, он сможет вновь призвать волка, но уже для других.

– А ты можешь?

– Для других – нет, для себя – могу, – если Риккардо и лгал, то виртуозно. – Если захочешь, я могу тебе это показать, – предложил он. – Раз в год я бываю в гостях у паасинов, навещаю шаманов. Хочу побывать там и в этом году. Пока я еще жив.

– Хочу, – не задумываясь, ответила Пат, сделав вид, что не заметила последней ремарки.

– А как же вера? Церковь ведь осуждает язычество и их обряды.

– Буду знать, что они собой представляют и как с ними бороться. – Он хотел ее этим смутить? Не выйдет.

Риккардо одернул рубашку, но закрыть покрытую шрамами грудь полностью все равно не удалось.

– Сними наруч, – вдруг неожиданно для самой себя потребовала Пат.

– Нет, – мотнул головой Риккардо.

– Сними!

– Пат, любимая, давно прошло то время, когда я выполнял все твои просьбы и требования по первому же слову. Я изменился…

– В худшую сторону!

– Может быть, – согласился он. – Но ты больше не можешь требовать. Мы не связаны ничем, кроме старых чувств, которые у тебя уже погасли, а у меня еще теплятся.

– Пожалуйста, сними наруч, – попросила она.

– Зачем, Пат? – тихо спросил он.

– Я так хочу. Мне нужно, нужно увидеть, что под ним.

– А что ты хочешь увидеть? Адскую печать, подтверждающую, что я продал душу в обмен на разрушение твоей жизни? Ее там нет.

– Этот наруч – твое изменение. Я не узнаю того Риккардо, которого знала. Он был мил, добр, ласков, заботлив…

– Но ты его все равно не любила…

– Нет, – твердо сказала она. – Не любила, но была к нему привязана. Считала другом.

– Другом… – как эхо повторил Риккардо. – Твой друг умер, Васкес его убил. Его шпага, направляемая и твоей рукой, вошла не в плечо, как думали Карл де Санчо и врач, а в сердце.

– Ты дрался с Альфонсом?! – воскликнула Пат.

– Да, после того как не смог поговорить с тобой. Он победил. Я хотел его застрелить из арбалета, Санчо остановил меня. Это все неважно. Тот де Вега мертв. И этот скоро умрет. Это мой путь. Путь, что я выбрал сам. И спасибо Ястребу, он дал мне силы пройти его достойно. – Риккардо расшнуровал наруч.

На белой, давно не видевшей света коже, жутко смотрелись шрамы-ожоги – следы двух птичьих лап, обхвативших локоть.

Пат сглотнула, представив себе, какой была рана вначале, если даже сейчас от одного взгляда ей стало дурно.

– Он прилетел мне на руку. Алый Ястреб. Я звал его, и он пришел, – медленно говорил Риккардо. – Было больно, очень больно. Ожоги – лишь часть той боли, что пронзало все тело. Главное – выстоять. Доказать – нет, не ему, самому себе, – что сможешь принять его дар.

– Что он дал тебе? Силу, власть, богатство? Что продал ты ему взамен – душу?! – Пат не выдержала и закричала на него.

– Он ничего не берет взамен. А душу, душу нельзя продать, – усмехнулся Риккардо. – Поверь, я знаю, это единственная вещь, что не имеет цены, что всегда с тобой. Ястреб, он дает ясность ума, новый взгляд на мир. Ты видишь путь. Путь, по которому идешь, хотя раньше и не замечал. Путь чести, долга и совести. Ястреб дает тебе свободу. Ты несешь эту свободу в душе, с ней не страшны темницы, надо лишь закрыть глаза… – мечтательно закончил он.

– А взамен, что ты отдал демону взамен, Риккардо? – Пат пыталась удержать влагу в уголках глаз.

– Ничего. Лишь взял его с собой. Пошел по указанному им пути. Научился уважать путь других. Я отказался от мести тебе, раз ты полюбила другого. Это твой путь. Не простил, но понял Альфонса. Это его путь. Его любовь. Отозвал убийц. Если бы он не пришел ко мне с мечом, может быть, в старости мы вместе бы пили вино, вспоминая эти дни.

Патриция не нашла, что ответить. Не таясь, вытерла глаза платком. Она столкнулась с неведомым и непонятным.

Риккардо верит в то, что говорит. Как переубедить его? Да и нужно, нужно ли его переубеждать?

Ответа не было.

– Зачем ты носишь наруч? – спросила она, чтобы не молчать.

– Мой тезка носил его. Я верю, что Ястреб вновь прилетит ко мне на перчатку, как прилетал к прапрапрадеду. Ему неудобно будет сидеть на голой руке, а я не знаю, смогу ли вновь выдержать его прикосновение.

– Ты бредишь, Риккардо.

– Нет, Пат.

Вновь повисло молчание. Пат, поднялась, подошла к столу, стала перебирать бумаги. Ей нужно было себя чем-нибудь занять.

– Доклад по добыче железа. У тебя в графстве есть шахты? – спросила она, рассматривая официальную переписку.

– Да, на самой границе со Скаем. Запасы руды нашли еще при деде, но лишь мне удалось обустроить шахты, плавильные мастерские и кузницы, пригласить опытных горняков и ремесленников. Столько золота потратил – отец бы узнал, в гробу перевернулся – вот куда ушла еще одна часть его наследства. Зато теперь там полный цикл производства.

– Но я не слышала, чтобы купцы торговали кардесским железом или прочими металлическими товарами.

– До недавнего времени там делали только оружие и доспехи, – просто ответил де Вега. – Для меня и графства. Милицию нужно было вооружать. Да и соседям оружием помогал.

– Ты всегда думал о войне, Риккардо. Даже твой демон тут ни при чем. Жаждал битв, крови и славы. Ждал лишь удобного случая, – зло сказала Пат.

Она взяла два листка, исписанных мелким небрежным почерком. Смогла прочитать заголовки: «Перестройка батальона на марше» и «Каре – сильные и слабые стороны».

– Убивал сам и теперь учишь других? Где разделы: «Как правильно добивать раненых и резать пленных»? Где наставления по подлому убийству тех, кто бросил честный вызов? Где они, Риккардо? – горько спросила Пат.

– Таких разделов нет. Вильенцы и саттинцы были не простыми разбойниками, а «рыцарями Веры», шли не просто грабить и убивать, но и рушить храмы, резать еретиков, насиловать их жен и дочерей, сжигать заживо, «очищая огнем», их на это благословил епископ Грамон. Еретики ведь не люди.

– Не верю!

– Спроси тех, кто уцелел, зачем они шли? Под какими знаменами? Я спас Камоэнс от болезни, что страшней чумы! Но спрашивай лучше пьяных – они врать не станут.

– Альфонс, его доспех, как чучело, в галерее!

– Я не мог драться с ним.

– Струсил, побоялся. Подло убил, когда он того не ожидал.

– Не буду с тобой спорить, Пат. Я не мог с ним драться. Я его не убивал, – устало ответил Риккардо и прикрыл глаза.

– Где твоя книга? – спросила Пат, ее переполняла вновь проснувшаяся ненависть.

– Вот, Пат. Рукопись. Возьми, – он протянул ей сшитые вместе листы, зачастую разного размера – писал граф на чем придется и в любое время.

Пат подошла к камину. Поднесла папку к огню.

– Я сейчас сожгу твой труд, Риккардо. Твою рукопись, пропитанную чужой кровью! – Она взглянула ему в глаза, но не нашла там ни ярости, ни злости, ни желания борьбы.

Граф смотрел на нее мягко, почти ласково. Смотрел и молчал.

– Жги, Пат, – произнес он наконец. – Сожги его. Убей мой труд. Единственное, что у меня осталось. Сделай это, если тебе потом станет легче. Мне для тебя ничего не жалко. Я отдал бы жизнь, но ты ее возьмешь сама. К лукавому короля и его хитрого мага, к черту договор. Жги, Пат. Нужно тебе – сделай это!

Она убрала папку от огня.

– Не могу жечь книгу. Рукопись ведь тоже книга. – Она брезгливо кинула ее на пол.

– Я не сделаю мир хуже или лучше своей книгой. Как убивали, так и будут убивать, – отрешенно сказал Риккардо. – Но спасибо, что пощадила ее. Я все-таки вложил в этот чертов трактат частичку души.

– Поэтому я его и не сожгла, – призналась она, опускаясь обратно в кресло. – Не смогла отнять у тебя последнюю забаву.

– Спасибо, Пат.

– Замолчи! Ты мне это уже говорил, надоело.

– Я благодарю тебя не за книгу. За то, что ты приехала сюда. Пусть как моя Смерть. За то, что дала мне возможность увидеть тебя снова, поговорить, прикоснуться. Знаешь, как больно, тоскливо и тяжко гнить здесь в одиночку…

Его слова почему-то ранили. Его боль – убийцы мужа и подруги – находила отклик в ее сердце.

– Ты не один, у тебя есть Кармен.

– Кармен. Моя любимая домоправительница. Жаль, что я на ней не женился четыре года назад. Жаль, что она отказалась, а я с тех пор и не настаивал. Была бы прекрасной графиней. Жаль, что я ее не люблю.

– Она тебя любит, – задумчиво сказала Пат.

– Да, но я ее – нет.

– Вот теперь ты можешь меня понять, Риккардо. Я тебя тоже не люблю. Это больно, но это так.

– Альфонс. Его ты любила?

– Любила и люблю. Ты был мне другом, Рик. Он стал любимым. Я нашла свою вторую половинку. Знаешь эту легенду? – Она раскрыла перед ним свою душу. Решилась, потому что он не скрывал ничего.

– Знаю, но мне всегда казалось, эта моя половинка – ты.

– Ты просто зациклился на мне. Не искал свою единственную.

– Это ты.

– Нет. Я не твоя. Чужая. Другая. Я никогда не говорила тебе, но пару лет назад мы с Анной ходили к гадалке. К нам в Вильену приезжала сама Оливия из Мендоры. Она показала мне образ моего будущего мужа. Сказала: «Девочка, тебе несказанно повезло. Ты выйдешь за любимого, и он тоже будет любить тебя. Больше жизни».

– Больше жизни, – глухо повторил Риккардо.

– И каково было мое удивление, когда в давно знакомом кавалере я узнала Его. Моего суженого. И он стал ухаживать за мной. Прости, Рик. Но это судьба. Альфонс любил меня больше жизни. Я знала, я чувствовала это в каждом его взгляде, в каждом прикосновении…

Она замолчала, смахнула рукой предательскую слезинку. Отвела глаза, не выдержав взгляда Риккардо. Он не говорил ни слова.

Порыв ветра с шумом ворвался в распахнутое окно. Патриция поежилась. Ветер сорвал со стола листок бумаги, что лежал у Риккардо под рукой, и бросил к ногам Патриции. Граф выскочил из кресла, бросился за ним, но Пат успела первой.

Прочитала тщательно выписанные строки.

– Я написал эти строчки в ночь твоего приезда, но не решался показать их тебе, – услышала она голос Риккардо.

– Прости, Рик, но я не смогу тебя полюбить. Это судьба. Это мой путь.

Вечером, перед ужином де Вега поставил точку в конце очередной главы и отнес исписанные листки в библиотеку. Патриция не знала, что все его работы сразу же переписываются двумя опытными писцами. Риккардо не хотел, чтобы из-за какой-нибудь глупой случайности погиб его труд. Недоучившийся богослов Луис готовил первый выпуск в типографии Осбена. Первая часть трактата уже была набрана.

ГЛАВА 8

Агриппа д'Обинье – полководец Его Величества короля Хорхе Третьего, – откинувшись в походном кресле, в свете магической походной лампы чистил ногти узким кинжалом. Он не был модником, просто пытался убить время в ожидании гостя.

Через два-три дня все решится, думал он. Мятежники будут разбиты, в этом д'Обинье нисколько не сомневался. В свои тридцать ему, сыну выходца из королевства Остия, приходилось бить и огнепоклонников-алькасарцев, и своих заносчивых родственников – остийцев.

Маракойцы – подлые предатели, поднявшие знамя мятежа, когда отечество в опасности, – должны быть жестоко наказаны. В этом он был полностью согласен с Его Высочеством герцогом Гальбой, оставленным королем наместником Мендоры. Сам Хорхе находился с войском на южной границе. Если бы не мятеж, он, Агриппа, был бы сейчас рядом с королем.

Маракойцы – еретики и убийцы. Из пяти графов наибольшую опасность представляют двое. Карл де Санчо – его товарищ по алькасарским походам, предатель вдвойне. Риккардо Кардес – палач рыцарей Вильены и Сатины; кроме этой подлости о сыне «Железного Энрике», успевшем прослыть трусом, мало что известно. Но он разбил рыцарей Веры, полностью истребил с помощью своей «милиции». Вилланы разгромили профессиональных воинов. Это вызывает уважение и еще большую ненависть. Граф Кардес предал не только короля и Камоэнс, но и все дворянство, подняв против него низшие сословия.

Звук льющейся жидкости напомнил полководцу, что он не один. Агриппа отложил кинжал в сторону. В противоположном углу палатки, в таком же неудобном, грубом кресле расположился королевский маг Гийом, держа в руках неизменную чашку с кофе.

Агриппа стиснул зубы и отвел взгляд. Он ненавидел этого колдуна-чужеземца, заброду из-за моря, сумевшего втереться в доверие к королю. Ненавидел всей душой. До темноты в глазах, ибо от руки Гийома пал его младший брат. Прошло всего полгода с того момента. Брат Филипп в могиле, а его убийца, опутавший всех сетями шантажа и обмана, сидит рядом. И нет возможности его убить, слишком велик будет ответный удар.

Агриппа ненавидел мага, но понимал – без него нельзя. Недаром же Хорхе послал их – заклятых врагов – вместе подавлять бунт.

– Монсеньор, к вам Жофре де Монтеха. – В палатку заглянул оруженосец.

– Пропустите его.

Жофре можно было дать лет тридцать, он был высок и силен. Агриппе понравилась спокойная уверенность его холодных серых глаз.

– Здравствуйте, сеньоры, – поприветствовал их Жофре и уселся в свободное кресло.

Его уверенность в себе импонировала полководцу. Такими – сильными, надежными и верными и должны быть все дворяне Камоэнса. Жофре – родственник Кундеры, женат на его сестре. Когда Маракойя подняла рокош, он присоединился к восставшим, собрал на их золото рыцарей, втерся в доверие. Сейчас же как истинный дворянин предложил свою помощь королевским войскам.

– Я рад видеть вас, Жофре. Верность и честь сегодня так редко встречаются. – Агриппа кивнул.

– Очень редко, – влез Гийом со своей обычной противно-ехидной интонацией.

Монтеха был невозмутим.

– Не обращайте внимания на мага. – Агриппа постарался, чтобы это звучало как можно небрежней. – Чем вы можете помочь королю… вернее, мне, сеньор Монтеха?

– У меня под началом тысяча рыцарей. Карл де Санчо мне доверяет. В нужный для вас момент, обговорим его позже, я ударю в спину бунтовщикам и предателям.

Агриппе нравились его деловитость и лаконичность.

– Верная королю тысяча в стане врага – большая помощь. Будьте уверены, Жофре: после победы король жестоко покарает мятежников и щедро наградит тех, кто принес ему победу, – заверил он Монтеху.

– Я буду безмерно счастлив, если Его Величество сделает меня графом Кундера, – ответил тот.

– Скромная, а главное, мудрая просьба, – плеснул яду Гийом. – В Кундере вы хоть чуть-чуть легитимны – женаты на сестре нынешнего графа. В Кардесе, например, вас убьют в первый же день.

Жофре де Монтеха лишь вежливо улыбнулся.

– У вас отличное чувство юмора, сеньор Гийом. Извините меня, но нужно ехать – время торопит.

– До скорой встречи! – попрощался с ним Агриппа.

Маг промолчал. Лишь когда Жофре должен был уже отойти на значительное расстояние, он сказал:

– Он наш. А сейчас прикажите привести Хуана де Боскана.

– Зачем вам, Гийом, этот мятежник? – Агриппа искренне удивился.

– Не мне, а нам. Точнее, королю, – маг был немногословен.

Агриппа решил выполнить его просьбу, послал за пленным.

Вскоре двое воинов привели Хуана де Боскана. Граф был похож на медведя. Такой же здоровый – крепкие стражи рядом с ним смотрелись задохликами – и такой же обросший – не брился со времени пленения.

Войдя в палатку, Боскан демонстративно плюнул на пол.

– Развяжите ему руки и выйдите, – приказал маг воинам.

Он переходил всякие границы. Что он себе позволяет?

– Нет! – Агриппа сорвался. – Гийом, вы что?

– Успокойтесь, д'Обинье, – маг без фамилии имел перед ним преимущество и умело раздражал его этим. – Сеньор Боскан – человек умный, он не станет на нас кидаться.

– Только освободите меня – убью! – мрачно сказал Боскан, но исполнять обещанное не торопился. Стоял молча, взгляд его пылал ненавистью.

Агриппа решил не вмешиваться, предоставив слово магу. Это его затея.

– Я, маг Гийом, от лица Его Величества Хорхе Третьего предлагаю вам, мятежному графу Хуану де Боскану, сделку. Соглашение…

– Плевал я на твои слова, колдун! – Боскан сжал кулачищи, став еще больше похож на владыку леса.

Мага это не испугало.

– Вы умный человек, Хуан. Не стройте из себя деревенского дурачка. Я предложу соглашение, а вы решайте. Вы уже один раз приняли предложение о сдаче в плен, хотя могли умереть вместе с товарищами в лесной засаде. Выбор тот же. Упорство – смерть, согласие – жизнь и свой кусок мирного пирога. А вы хотите жить, – Гийом говорил ровно и спокойно.

Агриппу эта манера восхищала и бесила. Таким же тоном он сообщил ему самому о смерти брата, а потом предложил мир.

Боскан тяжело и шумно дышал, уставившись в пол. Гийом, видя его колебания, продолжил:

– Вы проиграете, Хуан. Я знаю, вы уже жалеете, что ввязались в эту авантюру, будучи завлеченным влиятельными соседями. Вы хотели богатства и славы, но вышло иначе. Однако еще не поздно все переменить. Вернитесь к королю – и мечты отчасти сбудутся. Вы ведь в глубине души завидуете Санчо и Кардесу, их влиянию, богатству. Король даст вам это, отняв у побежденных. В противном случае вы лишитесь всего, включая голову.

– Я не предам, – выдохнул Боскан.

– Этого и не требуется. Вы просто сдадите войско, – почти ласково разъяснил ему маг.

– Старший – Санчо, после него Ла Клава и Кардес. Лишь потом я и Кундера. Это невозможно. – Боскан, еще сам того не зная, становился предателем.

– Вы будете старшим. Вы, – медленно ответил маг, – спасете войско и Маракойю от полной гибели.

– А как же?.. – Боскан не договорил, побледнел.

– Это моя работа. – Маг улыбнулся.

Боскан побледнел еще больше.

– Одно слово: да или нет? – Маг больше не улыбался.

– Да, – выдавил из себя Боскан.

– Идите. Завтра мы обменяем вас на королевского наместника в Вильене. – Маг отослал его небрежным жестом.

– Предатель. Ничтожество, – презрительно поморщился Агриппа, когда Боскан вышел.

– Не спорю. Но все же лучше твоего Жофре, – лениво ответил маг, откинувшись в кресле.

Агриппа возмутился:

– Да как ты смеешь? Сравнивать верного слугу короля и этого…

– Мы еще на «ты» не переходили, – перебил его маг. – Вы так кичитесь дворянским воспитанием, так соблюдайте его. Сравнивать? Могу. Оба предают. В чем разница? Твой хуже – бьет в спину благодетелям, метит на их место. Мой – слаб и алчен, но сам до этого не дошел.

Агриппа стиснул зубы, успокаивая себя тем, что однажды он убьет Гийома.

– Я убью лидеров, Боскан сдаст армию – жертв будет минимум. Король намекнул мне, что не хочет большой крови, – сменил тему маг.

Агриппа не стал его слушать и резко вышел из палатки. Снаружи почти наступила ночь. В небе, затянутом облаками, все же пробивался свет всходящих лун.

Как бы не так, подумал он. Кровь будет. Много. Мятеж должен быть подавлен. Подавлен так, чтобы потом никто не осмелился даже думать о рокоше! Еретикам, сумевшим взбунтовать почти пятую часть королевства в тот час, когда алькасарцы вот-вот нападут, – нет пощады! Кровь вильенских и саттинских рыцарей жаждет отмщения. Король намекнул магу, а герцог Гальба открыто сказал: «Камоэнсу нужен кровавый урок!» Герцог сумеет убедить Хорхе в своей правоте.

Сдаст Боскан войско или нет – умрут все. И еретики-маракойцы, и мятежные бароны из других графств, и наемники-скайцы.

Все!

Агриппа д'Обинье – полководец короля Хорхе, прозванный Мечом Камоэнса, – поежился. Было весьма прохладно.

– Вот здесь мы и встретим Агриппу завтра утром, – весело объявил Карл де Санчо.

Риккардо де Вега, граф Кардес, оглядел место будущей битвы, куда только что въехал их арьергард.

Слева – река, справа – Ведьмин лес, рассеченный холмами. На широких заливных лугах посередине – достаточно места для ратных многотысячных игрищ тяжелой конницы.

Погода пока стоит хорошая – легкий морозец, снежок весело хрустит под ногами, но уже через неделю наступит весна, а с ней и слякоть.

Ретроград Карл по-прежнему оставлял за конницей решающий удар. У них под началом девять тысяч рыцарей, да столько же пехоты, но ей Карл отводит лишь роль резерва. «Мы их растопчем», – смеется он.

У Агриппы всего лишь семь тысяч конницы – все, что смог собрать. Но из них десять сотен – гвардейцы, будут драться до последнего, еще две тысячи – вильенцы и саттинцы – пуганые, но лютые. Остальные – дворяне из центральных провинций близ Мендоры. Плюс – наемная лагрская пехота, ничем не уступающая скайцам, – их немного, тысячи две.

– Риккардо, посмотри – хорошее место для лагеря, – вывел его из раздумий Ла Клава.

– Нет, мы встанем дальше. Ближе к лесу, там местность повыше. Легче обороняться.

– Граф Кардес, что за паникерские настроения? – возмутился Карл, он уже предчувствовал победу.

– Осторожность никогда не помешает. Лагерь укрепим. Фортуна изменчива. – Риккардо не разделял его радости. Уже который день – с казни отравительницы Анны – без причины болела рука под наручем. – Карл, может, не нужно торопиться с первым ударом? Пусть Агриппа атакует, мои кардесцы и скайцы остановят пиками его разбег, утыкают стрелами – тогда и бей.

– Нет, Риккардо. Есть опасность того, что они прорвут пехоту. Здесь равнина, и при всем уважении к твоей пехоте гвардию ей не осилить. Вот когда схватка завяжется, тогда подтягивай стрелков под прикрытием пик. – Карл был непреклонен. С ним соглашались Кундера и Боскан, обмененный и тем самым вызволенный вчера из плена. Ла Клава держал нейтралитет. Так что Риккардо оставалось только смириться.

– Хорошо. Но я все же выстрою их заранее, вдруг вас погонят назад.

Следующим утром лагерь разбудила долгожданная весть: дозоры, высланные вперед, заметили королевскую конницу.

Оруженосцы помогли Риккардо облачиться в тяжелые доспехи. Лагерь шумел, готовясь в битве. Карл и Ла Клава каким-то образом управляли этим хаосом.

Первой выстроилась конница под предводительством Санчо, Ла Клавы и Боскана. Позади ее порядков – пехота. Риккардо и Кундеру, молодых и неопытных, оставили в резерве.

Скайцы оказались восприимчивы к порядкам де Веги, за такие деньги он и сам бы выучил любые команды. Заняли позицию сразу перед лагерем – палатки, обнесенные стеной из повозок, одной стороной опираются на лес, другой – на овраг.

Наемники составили один строй с кардесцами. Середина – пикейщики, по бокам арбалетчики, потом опять пикейщики. Рыцарей Агриппы встретит шквал тяжелых болтов. В случае опасности копейщики прикроют стрелков.

В резерве тысяча рыцарей да его лучники-паасины.

Конница – она ночевала отдельно – уже выстроилась.

– Ну да поможет нам Единый! – торжественно произнес Карл.

– Да будет так! – склонил голову Кундера.

– Да будет так! – с вызовом произнес Ла Клава.

– Да будет так! – буркнул Боскан.

– Да будет так! – согласился Риккардо.

– По местам, сеньоры, Агриппа нас уже заждался! – Карл опустил забрало.

Почти семь тысяч рыцарей одновременно тронули поводья, направляя коней. Земля задрожала, хотя лошади пока шагали, только готовясь перейти на рысь.

Риккардо прикусил губу, рука совсем разболелась. Только бы не подвела в схватке, подумал он. Дурное предчувствие лишь усилилось, но изменить что-то было уже невозможно. Остается одно – ждать.

– Монсеньор! – взволнованно сказал оруженосец. – Командиры волнуются, спрашивают, что мы медлим?

Агриппа д'Обинье постарался скрыть внутреннее напряжение и ответил уверенно:

– Так нужно. Передай – скоро дам приказ.

Они с магом выехали впереди строя замершей конницы. Лошадь Гийома нервничала, тянула поводья. Маг почти совсем не умел держаться в седле.

– Скоро! – позволил себе сорваться Агриппа, когда оруженосец ушел. – Еще чуть-чуть – и будет поздно. Не успеем набрать разбег – нас просто сомнут.

Полководец чувствовал дрожь земли.

– Сейчас. – Маг был невозмутим, но отвечал так, словно ему трудно дышать. Он сидел, широко разведя в стороны поднятые руки. – Знамя Санчо – Единорог?

– Да, вот он впереди, скачет прямо на нас!

– Прекрасно. – Маг выдохнул и с силой, будто бы ему что-то мешало, свел руки вместе, сложил замком, вывернул ладонями наружу, прижал к груди и оттолкнул.

Там, где только что развевался на ветру посреди атакующего клина стяг де Санчо, бушевало море огня.

Гийом откинулся в седле. Закрыл глаза. По лицу его тек пот.

– Ваш ход, – сказал он.

Агриппа не стал медлить. Взмахнул мечом – трубач продудел сигнал, и королевская конница устремилась навстречу лишившимся предводителя и растерянным мятежникам.

Жофре де Монтеха, чей полк находился на левом фланге атакующего клина, вздрогнул, когда де Санчо и окружавшие его рыцари вспыхнули, как сухие дрова, но быстро справился с собой.

Его полк в ожидании условленного сигнала замедлил рысь, чуть отстал от общего строя.

Трубач подал сигнал. Дудка. Особая дудка. Жофре поморщился – звук ужасный, но его ни с чем не спутаешь.

Вестовой от де Санчо подоспел как раз к тому моменту, когда Карла не стало.

– Почему отстаете?! – вестовой запнулся и оглянулся назад. – Господи!

– Не поминай его всуе! – Жофре ударил его латной перчаткой в лицо, благо забрало было поднято.

Железный кулак вогнал нос в череп и выбил один глаз. Вестовой упал под копыта лошадей.

Жофре тут же забыл о нем, командуя разворачивать строй вправо. Он знал, что предательство, как и все ответственные поступки, нужно доводить до конца.

Франческо, сидевший на огромном, под стать ему самому, рыжем жеребце, казался конной статуей. Старый рыцарь хотел бы быть сейчас рядом с де Санчо, но раз его воспитанник остался в резерве, то и его место рядом с ним.

Риккардо чуть отвлекся, невольно залюбовавшись грозной фигурой наставника.

– Раздери меня бес! Клянусь бородой Единого – колдовство! – Рыцарь едва не подпрыгнул в седле.

Риккардо повернул голову.

Посреди заснеженного луга полыхал пожар. Пламя поднималось выше человеческого роста.

Карл! Пришла страшная догадка. Магия.

Риккардо сжал кулаки. Ему хотелось выть.

Значит, Хорхе рискнул и пошел против алькасарцев без мага, маг здесь, и он сжег Карла.

– Они останавливаются! Эти бакланы останавливаются, раздери меня медведь! Их же сейчас сомнут! – голос Франческо вернул его к жизни.

Граф Кардес видел, как клин замедляет движение и распадается. Расчет мага был точным. Лидер убит – паника. Ла Клава и Боскан не успевают привести строй в порядок.

– Есть, встали. – Маг освещал обстановку на поле битвы, поднятый на огромном осадном щите. – Сбились в одну кучу. Левый фланг оголен, правый – ослаб.

– Дай сигнал – сместить удары на фланги, центр – лишь держать их. Возьмем в кольцо, – скомандовал Агриппа, зная – победа близка.

Чертов маг еще раз доказал свою незаменимость, облегчив ему задачу и спасши жизнь сотням храбрых рыцарей. Жаль, он, Агриппа, сейчас не в первых рядах гвардии. Долг полководца – руководить.

В небе над полем битвы вспыхнули две красные стрелы, указывая командирам на изменение первоначальной диспозиции. Эту идею Хорхе подал Гийом два года назад, перед битвой с остийцами.

Риккардо видел стальную лаву королевских войск, стрелы в небе – направления удара. Видел и то, что полк Жофре не бежит, как сначала казалось, а заходит в тыл.

Предательство!

– Франческо, выводим конницу! Кундера и Ханрик, принимайте командование!

Переспрашивать не стали, всем и так было ясно – Жофре замыкал котел, в котором вот-вот окажутся их товарищи.

Пикейщики расступились, освобождая дорогу коннице резерва.

Красавчик всхрапнул недовольно, но с ходу перешел на рысь. Хороший конь.

Граф Кардес сжал зубы. Впереди предатель. Самый опасный враг. У Жофре тысяча. Тысяча рыцарей в голубых плащах. Столько же и у него. Но они с Франческо победят, иначе умрут Ла Клава и Боскан.

Риккардо снял с крепления у седла тяжелую секиру, вспомнив уроки Франческо. Щит он не взял, будет бить двумя руками.

Жофре разворачивал своих. Сквозь узкую прорезь забрала обзор плохой, но голубые плащи ни с чем нельзя было спутать.

Двадцать шагов. Десять.

– А-а! – закричал Риккардо, ударяя голубого рыцаря. Тот, отбив взмах секиры, пошатнулся. Франческо рядом, просто выбив своего врага из седла, помог – ударил по шее. Голубой упал.

Еще один. Риккардо даже и не попытался защититься, полагаясь на крепость доспехов. Плечо онемело, но ответный взмах секиры прорубил врагу шлем вместе с головой.

– Кардес! Король!

Секира опустилась на голову ни в чем не повинной лошади. Нечестно, противоречит рыцарским кодексам, но к черту правила! Раненая лошадь дернулась, противник раскрылся. Взмах секиры превратил плечо в сплошную рану, доспех не помог. Держится. Еще удар – шлем слетел. Окровавленное лицо. Что-то кричит. К черту! Секира расколола русую голову, как орех.

Кровь брызнула в забрало. Мгновение ничего не видно.

Удар. Еще один. Уже по нему. Доспех трещит, но держит.

– Сдохни! Умрите! – Граф Кардес не знал, кричал он это или лишь открывал рот.

Карл сгорел. Ла Клава и Боскан погибают.

– Сдохни, ублюдок!

Взмах. Еще один «голубой» валится с седла под лошадиные копыта.

– Жофре разбит. Его полк разорван в центре. – Маг спокоен, как будто бой его совсем не волнует.

Голос ледяной. Это бесит. Но Агриппа знает: чувства потом.

– Как фланги? – спрашивает он.

– Фланги? Мятежники бегут по всему фронту. В центре, правда, еще пытаются обороняться.

– Дай сигнал – освободить дорогу на Вильену. Пусть мятежники бегут – потом догоним и вздернем. Как там их пехота?

– Стоит. Расступается, пропуская бегущих рыцарей. Строй смешанный. Пики и арбалеты. Скайцы и кардесцы. Будет много крови.

– Их крови. Путь центр расступится. Ввожу резервы! – Агриппа дал знак командирам, и запасные сотни вильенцев и саттинцев пошли в бой.

Полководец знал: эти особенно злы на кардесскую пехоту – разотрут ее в порошок.

Мартин Гейнс, арбалетчик, участвовал в трех военных кампаниях, поэтому знал: если дрогнут – их сомнут.

Они стояли в четыре ряда, защищенные спереди рогатками, с флангов пикейщиками.

Два ряда перезаряжали, два стреляли. Один стоя. Другой с колена.

– Господи, не оставь нас – слуг твоих грешных, – он, как и все товарищи, громко читает слова древней скайской молитвы.

Промахнуться невозможно. Сплошная стена из брони неотвратимо мчится на них, грозя острыми жалами копий.

Залп. Падают лошади и всадники.

– Защити, охрани и помоги убить всех врагов! – дружно щелкают арбалеты.

Залп. Конники падают, их топчут свои же, но они все ближе и ближе.

Залп.

– Расступитесь. Живее! Мать вашу! – Граф Кардес грудью коня расталкивал своих кардесских пикейщиков.

Избитая конница бежит, нещадно коля лошадей кинжалами в крупы.

Успеть. Оказаться по ту сторону стены пик, прежде чем на нее обрушится удар свежих сотен Агриппы д'Обинье.

Риккардо видел: рыцари короля все ближе и ближе. Последние союзники проскакивают сквозь импровизированные ворота в живой стене.

– Сомкнуть ряды. Пики товьсь! Держись, Кардес! – командовал он, отсекая товарищей: тех, кто не успел, чей конь оказался ранен или слаб.

Он не бог.

«Короли» все ближе и ближе. Земля дрожит. Черно-желтые плащи гвардейцев, голубые жофревцев, траурные – напоминающие о мести – вильенцев и саттинцев. Стальная лава. Ударит, сметет, растопчет, изрубит.

Навстречу им взметнулся лес пик, слепя рыцарей тысячами блестящих на солнце наконечников. Арбалетчики били до последнего, отступая за пикейщиков. Паасины стреляли из-за строя, поверх голов.

Риккардо, возвышался на коне сразу позади своих кардесцев. Франческо в это время собирал уцелевших рыцарей в кулак, чтобы ударить во фланг «королям».

Надо было отступать в лагерь, за линию сцепленных повозок, мелькнула запоздалая мысль. Поздно.

– Кардес! Стоим! А-а!

– Король! Вильена! За Анну! Убивай!

Рыцари врезались в строй. Копья их первых рядов – наиболее защищенных рот – разили без жалости. У пикейщиков нет щитов. Лошади хоть и умерили бег перед стеной пик, но все же просто растоптали первые ряды солдат.

Кардесец упал, роняя длинную гизарму, копье рыцаря снесло ему голову. Кровь хлестнула на товарищей. Рыцарь в черно-желтом плаще ударил вновь, прикрываясь щитом, пронзил еще одного ополченца в грудь.

Но тут его конь встал на дыбы, пораженный сразу двумя пиками. Гвардеец свалился на землю. На него сразу же обрушился град ударов.

Мартин Гейнс разрядил арбалет прямо в голову «королю». Болт вошел точно в переносицу. Всадник раскинул руки и упал.

Скайские арбалетчики возвели перед собой стену из людских и конских трупов, но рыцари шли по телам товарищей.

Конь, потерявший седока, обезумев, пробил Мартину голову специально подкованным копытом. В коня тут же вогнали десяток болтов. Животное рухнуло замертво.

Какому-то всаднику удалось подобраться вплотную. Длинный меч опустился на голову одному стрелку, другому. Рыцаря стащили с седла. Но рядом уже десятки его товарищей. Скайские стрелки – беззащитные в ближнем бою – истреблялись нещадно.

Ла Клава в изрубленных доспехах во главе отряда рыцарей бросился на помощь, но слишком поздно. От пятисот арбалетчиков осталось едва пятьдесят. Его отряд лишь заткнул прорыв.

«Короли» давили, не считаясь с потерями. Скайцы и кардесцы еще держались, зная, что, если побегут, погибнут все до единого.

Граф Кардес бился в первом ряду пикейщиков. Пеший. Красавчика убили. Махал длинной алебардой с большим крюком на конце, стараясь подцепить «короля» за доспех и стащить на землю.

Рыцари давно бросили копья. Били палицами, секирами, мечами. Ими так удобно рубить сверху вниз, вкладывая в удар всю силу. Так, чтобы голова в шлеме разлеталась, брызжа мозгами.

Но им мешали стрелы паасинов, сыплющиеся с неба на дальние ряды, и арбалеты скайцев, умудрявшихся бить из строя пикейщиков, что держат главный удар.

Скайцы, вооруженные клевцами, крушили рыцарей, с легкостью протыкая узкими наконечниками самые прочные доспехи. Часть кардесцев отбивалась боевыми цепами и молотами, без разбора разбивая и конские и людские головы.

Наплечник панциря треснул, но выдержал. «Король», стащенный с седла, упал. Риккардо приложил его алебардой. Рыцарь сумел встать и выпустить мечом кишки ближайшему пикейщику. Но сразу же получил по шлему боевым цепом. Шлем выдержал, но «король» упал. Цеп – страшное оружие, легко выбивает мозги.

Риккардо не замечал, как падали товарищи, их место сразу же занимали новые. Он просто дрался, стараясь убить как можно больше врагов. Это все, что он, граф Кардес, мог сделать в этой бойне для своих людей. Драться рядом и умереть вместе с ними.

Убитых было столько, что живым становилось трудно двигаться. Мертвые, раненые, агонизирующие люди и лошади мешали защитникам, но еще больше нападающим. Кони не могли перебраться через такую преграду.

Давка. Раненых просто втаптывали в холодную землю.

В сплочении сила защитников – одинокий рыцарь тоже не так опасен.

Снег растаял. Его растопила горячая кровь. Под ногами чавкала темная лужа.

Внезапно убивать стало некого. Рыцари вдруг откатились назад, не выдержав потерь. Отступили, чтобы перестроиться на расстоянии, недоступном для стрел, и ударить опять.

– Граф Кардес! Вы живы!

Риккардо обернулся и откинул забрало.

Оруженосец. Испуганный. Потеряли, наверное.

Вышел из строя. Дали коня. Голова шумела, раскалывалась, сказывался пропущенный удар.

Франческо. Ханрик Оланс, ему перевязывают голову. Боскан. Ла Клава. Кундеры нет. Убили.

– Отступаем к лагерю. Пока есть время. Там обороняться легче. Быстро, но строй не ломать. – Голос чужой, язык ему повинуется плохо. А вот люди – хорошо. Не стали переспрашивать.

Лагерь. Из него они сегодня выходили, уверенные в победе. Но все повернулось иначе.

– Телеги. Сцепить их. Встать позади, как за стеной. Стрелки в первые ряды. Быстрее, они вновь атакуют! – Риккардо хрипит, он уже сорвал голос. Но есть кому повторить его слова.

Риккардо перезаряжает арбалет. В первые ряды ему уже лезть ни к чему.

«Короли» опоздали. Им бы добить сразу, а теперь он, граф Кардес, еще может сопротивляться.

Налетели, уже без прежнего азарта и силы. Натиск ослабили и трупы, что замедлили разбег конницы, и шквал коротких арбалетных болтов.

Широкие походные телеги с высокими бортами дали обескровленным пикейщикам прекрасную защиту. Копья «королей» собрали гораздо меньшую добычу, чем в прошлый раз, а хозяева их гибли так же часто.

Агриппа подтянул стрелков-наемников, но мятежники находились в более выгодном положении. Обмен шел равный. Отогнать пикейщиков от телег не удалось.

Когда рыцари вновь отступили, солнце уже садилось. Риккардо облегченно вздохнул: на сегодня битва закончена.

Вечером на совете Франческо огласил потери.

– В пехоте убит каждый третий. Осталось примерно четыре с половиной тысячи бойцов. Рыцарей у нас осталось шестнадцать сотен, – мрачно констатировал он. – У Агриппы, считая предателей, тысяч пять конницы и две-три пехоты.

– Что сеньор намерены делать? – прямо спросил Ханрик Оланс. – Нас запереть здесь, в лагере, как мыш в норе? Стрел есть мало. Солдат волноваться.

Ла Клава и Боскан молчали. Риккардо понял, что принимать решение придется ему.

– Что делать? Драться. Сдаться – нас перевешают как мятежников. Запасы еды есть, река рядом, лес тоже. Не замерзнем и с голоду не помрем. Отбиваться в лагере. Как в крепости. Мы – зубастая мышь. У Агриппы сил тоже не так много. Драться. Стрелы – собирать в поле.

– Зубастый мыш? – Ханрик хищно улыбнулся, показывая крепкие зубы. – Хорошо! Будем драться! Вы есть хороший наниматель, сеньор Кардес, мы честно отрабатывать ваше золото.

– Риккардо! Лагрские наемники! – Хуан де Боскан разбудил графа Кардеса, когда тот только уснул.

Риккардо выбежал из палатки. Взглянул на поле битвы в увеличительную трубу, переданную ему Босканом.

«Короли» атаковали вновь, едва дождавшись рассвета. Точнее, не совсем «короли»…

По залитому кровью и скованному легким морозом полю, перешагивая через застывшие тела бойцов, медленно двигались шеренги наемной лагрской пехоты.

Лагрцы шли четко, как на параде, под звуки горна. Опытные воины, облаченные в подбитые мехом камзолы в белую и черную клетку поверх кольчуг. Шеренги их ощетинились длинными пиками.

– Тысячи две, – подсказал Боскан. – Глубина строя, я насчитал, двадцать рядов. После шести шеренг пикейщиков одна с алебардами. По флангам – стрелки.

Риккардо прикусил и без того израненную губу. Так же строились кардесцы, останавливая конницу. Пики хороши против конницы. Пехоту ими не остановишь, начнется взаимное истребление.

Королевский полководец – прославленный Агриппа д'Обинье – решил сломать пехоту пехотой. Связать боем. Лагрцы прорвутся за телеги. Силы равны. А потом… потом рыцари довершат разгром.

– Лагрцев надо остановить! – сказал он наконец.

– Я это знаю. Но как? – спросил Боскан. – Мне вывести уцелевших рыцарей?

– Нет, они вас отобьют. Что же делать? Моим кардесцам, как и скайским алебардистам, лагрцев не разбить. Что же делать?

Граф Кардес вновь внимательно смотрит на ровно шагающих лагрцев, за которыми в отдалении следует рыцарская конница.

– Думай, Риккардо, думай, – вслух повторяет он. – Лагрцы – пики, пики. Их сила, как и наша, – их слабость. Щитов нет. Пики и мечи. Шлемы не у всех.

– Говори быстрее, Риккардо, лагрцы уже близко. Я вывожу рыцарей. – Риккардо видел, что у Боскана сдают нервы.

– Выводи рыцарей, друг, но только пешими. У вас хорошие доспехи, прорветесь сквозь пики, а там, там лагрцы будут беззащитны. Я с вами.

– Нет, Риккардо, оставайся здесь. Ты теперь наш полководец, вождь, – Боскан остановил его порыв. – И еще… – Хуан замялся, – дай мне свой шлем, мой вчера разбили.

– Конечно, – согласился граф Кардес.

Хуан де Боскан стоял за телегой и смотрел, как лагрцы подходят все ближе и ближе. Он выжидал. Наконец решил – время пришло.

– За мной! – закричал он и перелез через телегу.

В полном доспехе это сделать было трудно. Но Хуан справился. Он взял с собой в поле три сотни рыцарей, самых крепких и сильных.

До лагрцев оставалось шагов сто. Рыцари перебрались все.

Хуан взмахнул мечом и повел их прямо на лагрцев.

Ему предстояла тяжелая рубка. Битва, где все ясно: или ты – или тебя. Где нет места сомнениям и темным мыслям, что подточили его душу.

Боскан хотел крови. Кто-то должен был заплатить за его муки.

Лагрцы остановились, когда их отделяло шагов тридцать. Дружно выставили вперед пики. Много пик. Все две тысячи. Их арбалетчики были заняты перестрелкой со скайскими и ничем помочь пикейщикам не могли.

Двадцать шагов. Десять.

Хуан обернулся, взмахнул мечом и пригнулся к земле, как и все его рыцари.

Первые ряды лагрцев повалились как снопы, сметенные шквалом стрел.

Боскан встал и бросился на лагрцев так быстро, как позволил доспех. Две пики отвел щитом. Еще три безвредно скользнули по кирасе. Его клинок рассек голову одному лагрцу – они даже не имели шлемов, – описал дугу и обрушился на другого.

Боскан был демоном смерти, вторгшимся в порядки наемников. Он бросил щит. Рубил открытые головы и шеи, не обращая внимания на слабые встречные удары. Если его взмах парировали, бил левой рукой врага в лицо, благо латную перчатку венчали три шипа.

Оружие лагрцев, снаряженное против конницы, оказалось бесполезным против пехоты. Теснота их губила.

Рыцари резали их, как мясники скот. Быстро, умело и беспощадно. Задние ряды наемников дрогнули и побежали.

Риккардо не сдержал радостного крика:

– Победа!

Причем почти без потерь. Больше пехоты у Агриппы нет.

Хуан повел разгоряченных рыцарей назад. Он шел позади всех. Большой, страшный – весь с ног до головы залитый чужой кровью, усталый, это чувствовалось. Шел медленно, словно нехотя перебирая ногами. Конница «королей» была все ближе.

Он словно издевался над ними.

«Короли» вдруг остановились. Из их рядов выехал безоружный всадник в кожаной куртке.

– Риккардо граф Кардес! – Его голос вдруг разнесся по всему полю.

Де Вега хотел откликнуться, но не успел, поймал взгляд Хуана. Тот шел с открытым забралом.

Боскан, что был уже близко, внезапно улыбнулся ему, постучал себя по шлему, быстро опустил забрало и резко обернулся, выбрасывая вперед в угрозе руку с мечом.

Его смело, откинуло, зашвырнуло за ряд телег с такой силой, словно ударило тараном.

Риккардо бросился к нему. Боскан был мертв. Кираса на нем оказалась вогнутой так, что сломала все ребра и раздавила внутренности.

– Нас убивает маг, – сказал Винсент Ла Клава графу Кардесу, замершему над Босканом.

– Что? – тот был в шоке и плохо соображал.

– Нас убивает маг. Одного за другим. Кундеру, говорят, сразила молния.

– И что?

Винсент вздохнул.

Риккардо очень повезло, он не видит, что действительно происходит вокруг. И Боскан не был его лучшим другом, почти братом. Братом… Это судьба. Но ждать ее покорно он, Ла Клава, не будет.

– Я убью мага, – сказал он Риккардо.

– Как? – тот удивился.

– Я убью его. Брошу ему вызов. Если он мужчина, он примет его, – ответил Ла Клава.

Но де Вега его не понял.

– Даже не думай. Время рыцарей давно прошло. Я тебя не отпущу. Слышишь! Не отпущу. – Риккардо схватил его за руку.

– Не глупи. Силой ты меня не удержишь. Я такой же граф. Если что, береги себя, ты последний. А я не хочу ждать своего часа. Нужно проигрывать достойно, Риккардо. – Винсент освободил руку.

Риккардо отступил. Добрый, верный Риккардо, я хочу, чтобы ты жил, подумал Винсент и перелез через телегу.

Небо над полем битвы было таким же равнодушным, как и вчера. Оно всегда равнодушное. Ему плевать, что убили Алонсо, Анну, Карла, Хуана и еще тысячи людей.

Но и ему, Винсенту, плевать на небо.

– Маг, тебя, кажется, зовут Гийом? Так вот, Гийом, я – граф Винсент Ла Клава – бросаю тебе вызов. – Он остановился недалеко от замершего строя рыцарей.

В стане короля было много почитателей старинных обычаев. Стрелять из арбалета не стали. Приемы де Веги здесь пока были не в чести.

Маг вышел ему навстречу. Безоружный. Среднего роста, черноволосый, одетый в светлую кожаную куртку до середины бедра. Ветер дул ему в лицо, тщетно пытался растрепать короткие волосы, заставлял щуриться.

Винсент обнажил меч…

Гийом постарался, чтобы граф умер мгновенно. Сразил его шаровой молнией, едва тот сделал первый шаг ему навстречу. Он уважал храбрость, но рисковать собой не имел права, да и не хотел.

«Гвардия – хранительница чести и силы Камоэнса. Его последняя защитница». Эту простую истину упорно втолковывали всем молодым гвардейцам. Блас Феррейра урок уяснил крепко. Ему, выходцу из захудалого дворянства, Хорхе Третий дал все: деньги, почет, а главное уважение к себе и цель, ради которой стоило жить.

Мятежники были угрозой Камоэнсу, угрозой Родине, за которую он, Блас, пролил немало крови. Поэтому все мысли, вся энергия молодого лейтенанта были направлены на одно – сокрушить.

Тяжело шагать в полных доспехах по полю, заваленному трупами людей и коней. Перебираться через тела товарищей. Но Блас терпел.

Гвардия пошла на приступ. Лагрцы погибли, но из их смерти лейтенант извлек важный урок. Рыцари в черно-желтых плащах спешились и, прикрывшись щитами на манер гигантской черепахи, пошли на приступ. Блас слышал дыхание товарищей, полустоны-полурыки, срывающиеся с губ. Трудно, тяжело, но иначе нельзя. Их осталось всего шесть с половиной сотен из десяти.

Арбалетчики мятежников дали залп, убедились в надежности защиты неприятеля и затихли, сберегая стрелы. Сквозь прорезь забрала Блас видел, как приближается стена телег, ощетинившаяся копьями и арбалетами. Их ждали, ждали и боялись.

Подойти вплотную, а там крепкие доспехи и воинская выучка гвардии сломят упавших духом наемников-скайцев и деревенщин Кардеса.

Несколько телег вдруг отодвинулись, образуя щели-ворота.

Сдаются? Нет.

Пикейщики расступились, давая дорогу трем неуклюжим устройствам. Две оси – поменьше, чем от телеги, – соединенные широкой перекладиной на которой в колыбели из выдолбленного ствола дерева лежала железная труба, закрытая и широкая на одном конце. Лейтенант знал, что такие используют на военных кораблях…

Мятежники были очень близко. Что они задумали?

Высокий безоружный старик в длиннополом одеянии вставил в трубу длинную бечевку.

Наверное, фитиль, сказал сам себе Блас, стараясь держать большой щит ровно, второй рукой он сжимал короткую секиру.

То же самое сделала обслуга двух других труб.

Гвардейцы ускорили шаг. Сейчас…

Старик что-то прокричал и… поднес факел к бечеве.

Вспышка. Язык пламени лизнул гвардейцев, забираясь за щиты. Бласу повезло, его не задело, но вот соседей справа…

Их крики лейтенант запомнил на всю жизнь. Опытные бойцы, прошедшие не одну кампанию, бросали оружие, щиты, бежали, падали, катались по земле, царапали закованное в железо тело, тщетно пытаясь сорвать доспехи. Адское пламя не затухало, жгло все: кожу, дерево, человеческую плоть, щадило лишь металл.

Строй сломался, раскрылся, арбалетчики мятежников не упустили свой шанс. Били в упор.

В щит Бласа ударилось несколько стрел, он с ужасом увидел, как пикейщики расступаются, отодвигают телеги, выпуская на них уцелевшую конницу.

– Гийом! Ты нужен там! Я веду в бой всех. Гвардию сейчас перебьют! – Агриппа д'Обинье рванул маршальский меч из ножен.

К черту правила! Он не может больше равнодушно смотреть, как гибнут его люди. В бой, лично, как простой рыцарь. Если Гийом сейчас скажет хоть слово против – он убьет его.

Маршальский клинок вдоволь напился крови. «Короли» успели на помощь спешенной избиваемой гвардии. Все смешалось. Не было ни строя, ни единого командира. Рядом бились и пешие, и конные рыцари.

Вперед! Вперед – на острия пик, забыв о смерти, летящей на наконечниках стрел. Меч взлетает и падает, рубя головы, шеи, плечи, отбивая встречные удары.

Пусть падают товарищи, потери считать будем после. Главное – победить! Пробить строй пикейщиков, разорвать алебардщиков и стрелков.

Вот Гийом, проклятый чернокнижник, бьет молниями адские машины. Высокий зеленый стрелок встает на повозку во весь рост и, не таясь, бьет по нему из лука. С немыслимой скоростью. Маг падает, но и стрелка уже нет в живых – что-то снесло ему голову. Тело стоит, а головы нет.

Рыцарь-еретик. Кричит: «Ла Клава». Свалить, ударить. Еще и еще. Пока не упадет. Втоптать, давя стальным каблуком лицо.

Подхватить товарища, которому вогнали спису в грудь. Подхватить, чтобы бросить. Мертвые не должны мешать живым. Убить!

Отбросили, атакуем вновь. Вверх по валу из трупов, которые цепляют тебя мертвыми руками и оружием. Опять и опять. Пешие, конные, все равно. Убить.

Отступают?! Как?! Кто приказал?!

– Монсеньор! – Кто-то тянет Агриппу за плечи. Внезапно куда-то уходят сила и злоба, руки становятся мягкими и слабыми.

– Хорошо, отходим.

Мятежники не преследуют и не бьют в спину. Они тоже устали убивать.

Закат над полем багровый, цвета крови.

Риккардо де Вега внимал командирам. Он постарел за эти дни, этот молодой и самонадеянный граф. Когда-то, в уже ставшем немыслимо далеким прошлом – еще были живы Санчо, Боскан, Ла Клава и Кундера – Риккардо надеялся так же легко сломить войско Агриппы д'Обинье, как и ополчение вильенцев и саттинцев. Но Ведьмин лес не стал второй Дайкой.

В голове одна мысль – это конец. Друзья погибли.

Все. Один за другим. А он остался жив. Войско – его не существовало, оно истекло кровью, что застыла темным кармином на холодной земле. Словно земля отказывалась ее впитывать, принимать, до предела насытившись жизнями тех, кто погиб на этом проклятом поле. Но нужно внимать совету, слушать, думать, отвлечься от себя, ведь он вождь. Тяжела диадема власти. Так и хочется крикнуть: «Санчо, возьми ее обратно!» Хоть и знаешь: нет больше Карла. Хочется, но нельзя. Ты здесь в ответе за всех и все.

– Граф Риккардо, в строю осталось тысяча двести бойцов. Стрел мало, оружие ломается, но мы выстоим. – Это командир кардесцев и паасинов.

Они не ропщут, верят в любимого графа, честно блюдут данную клятву верности.

– Лошади уже третий день не кормлены, завтра они будут плестись по полю, как осенние мухи. – Франческо, старый рыцарь, воевал еще вместе с его отцом.

– Граф-ф де Вега, драться завтра – смысл нет. Сольдат устать, мы потерять половина копий. – Ханрик, скайский кондотьер, уже открыто заявляет о том, что готов сдаться королю. Хоть и видел пленных рыцарей, повешенных Агриппой.

– Раненых так много, что врачей не хватает, лекарства уже закончились. – Главный лекарь Осбена, волей судьбы ставший полевым хирургом.

Свет костра выделяет из ночной тьмы фигуру графа, сидящего на большом скайском барабане. Франческо, как и другие участники совета, отступил назад. Во тьму, спрятавшись, ожидая его ответа.

Вега не отрываясь смотрел на огонь, гладкий лоб прорезали глубокие морщины, кожа посерела, лишь глаза горят нездоровым блеском.

– Не волнуйтесь, командиры, – граф резко встал, его шатало от усталости, – завтра война закончится. Поверьте мне. Будет так, как я сказал. А теперь, прошу, дайте вздремнуть до рассвета. День грядущий будет тяжелым.

Утро. Холодно. Риккардо де Вега – граф Кардес – бредет по полю. Ночью выпал снег, превратив груды тел в сугробы, невинно замаскировал побоище. Но все равно наступать приходится на тела.

Видно, что некоторые погибли от холода. Раненые, о которых забыли, которых приняли за мертвых или просто не смогли вытащить под градом стрел. Вот они и замерзли ночью.

Лошадиное ржание. Тихое и отчаянное.

Риккардо сделал пару шагов вправо. Жеребец с вспоротым брюхом, так похожий на его Красавчика, мучился со вчерашнего дня, чудом перенеся ночь-пытку.

Граф добил его одним ударом. Заколол в сердце. Жеребец не сопротивлялся. Убивать животных труднее. Они ни в чем не виноваты, но боль в их глазах такая же, как у людей.

Лагерь Агриппы все ближе. Его уже заметили. Трудно не заметить человека в алом плаще и с алым плюмажем на шлеме, снятом с покойного Боскана.

Гийом вышел навстречу одинокому графу. Он знал, что это граф, но вот какой – не угадал.

– Приветствую вас, Риккардо де Вега. – Маг чуть склонил голову в поклоне. Значит, Боскан предпочел смерть предательству. Приятное исключение из рядов подобных Жофре.

– Здравствуй и ты, маг…

– Гийом, – чуть улыбнувшись, продолжил волшебник. – Ты наверняка уже не раз слышал мое имя.

– Я пришел предложить мир королю, – граф изо всех сил старался, чтобы его голос звучал твердо и уверенно.

У него получалось неплохо.

– А может, сдаться? Но обложка не важна, главное – суть. Говори. – Гийом не любил пустые игры словами.

– Война закончена. Хватит смертей. Вы отпускаете домой моих людей. Кары за восстание не будет. Зачинщики уже наказаны – мертвы. – Голос графа предательски дрогнул. – Мертвым не мстят. Я же отдаю вам свою голову.

– Мстят, еще как мстят, – тихо ответил Гийом и тут же громко поинтересовался: – Не много ли вы просите за одну вашу голову, граф?

– Не много. Я последний из мятежников – символов этого бунта. Ваше войско тоже устало, рыцари не хотят умирать. Маракойя больше не опасна Хорхе. Мы признаем его волю. Решите разграбить ее – умоетесь кровью в моем Кардесе!

– Я рад, что вы пришли к единственно верному решению, де Вега. Карл де Санчо предпочел бы погибнуть, чем принять позор, остальные бы не додумались до такого, а додумавшись, не решились.

– Поэтому вы оставили в живых меня? – резко спросил Риккардо.

– Нет. Выжить должен был Хуан де Боскан. Но исполнению моего с ним уговора он предпочел смерть, – Гийом решил быть честным. Граф ему понравился. – Но это не меняет сути вопроса. Риккардо де Вега, граф Кардес, ваше предложение принимается.

– А разве вы принимаете здесь решения? Агриппа д'Обинье…

– Секретный приказ короля дает мне право подписать с вами соглашение. Сеньор Агриппа, конечно, будет против, но ему придется смириться.

Маг развернулся лицом к своему лагерю, махнул рукой. Поморщился, плечо у него было перевязано.

– Подождите, сейчас слуги принесут стол, стулья, бумагу и чернила, – сказал он Риккардо.

– Гийом, почему вы вышли мне навстречу? Откуда знали, что, иду на переговоры, а не бросаю вам вызов?

– Как ваш друг Ла Клава? – продолжил его мысль волшебник. – То был жест отчаяния. Свидетельство помутнения рассудка. Силы заранее не равны. Нельзя ожидать от меня честной игры. – Гийом решил перейти на личности: – Думаю, что конкретно вы к подобным поступкам не склонны. Слишком расчетливы. Вспомним случай с Васкесом. Да, мне все известно. Грамотный поступок. Вождь не имеет права рисковать собой, допуская фортуну в свои планы.

– Лестная оценка. – Риккардо обвел все вокруг взглядом – где-то совсем рядом, под завалом дружеских и вражеских тел лежит наивный Ла Клава, любитель прекрасного, веривший в благородство.

– Нисколько, я никогда не льщу. Возможность всем говорить правду – одно из немногих доступных мне удовольствий, – ответил Гийом. – Запомните это, граф, нам с вами предстоит еще не одна беседа, путь до Мендоры долгий.

– Я, черт возьми, не согласен! – кричал и бил кулаком по походному столику доблестный Агриппа д'Обинье – лучший полководец Хорхе Третьего.

Ссора происходила в шатре полководца, стража снаружи у входа изображала каменные изваяния. Не каждый день они видели, как командиры в пылу спора хватаются за оружие. Впрочем, все это относилось только к Агриппе.

Он напирал, давил на сидящего в убогом кресле мага, но безрезультатно. Угрозы и увещевания не помогали. Блас Феррейра – третий участник обсуждения – склонялся в душе к мнению мага. Доблесть мятежников вызывала уважение, как и храбрость их вождя, зарекомендовавшего себя умелым полководцем. Воины устали. В строю, считая и перебежчиков Жофре, осталось едва ли четыре тысячи рыцарей. Глупо лить кровь камоэнсцев, когда последний мятежный граф принес свою голову королю.

Риккардо внимательно следил за ссорой, стараясь казаться безучастным.

Гийом улыбался и всем видом своим излучал довольство и покой, будто бы сидел не на жестком дереве, а на мягком диване. Командир гвардейцев, высокий здоровяк лейтенант Феррейра тоже хранил молчание.

– Проклятые мятежники убивали моих рыцарей, отправили к Единому тысячи благородных идальго, а теперь уходят безнаказанно. К черту соглашение! Ударить по ним, растоптать, разметать! Изрубить в прах, а пленных вздернуть!

– Успокойтесь, Агриппа. Решитесь вы на такое, я вынужден был бы приказать сеньору Феррейре арестовать вас. За нарушение королевской воли, проводником которой я сейчас являюсь. Вы же видели мандат, подписанный Его Величеством. Хватит с нас уже повешенных вами пленных.

– Вы предатель, Гийом, змея, которую пригрел у себя на груди король! Сколько же мы будем терпеть ваше засилье! Спасаете мятежника!

– Вы не правы, Агриппа: Хорхе его казнит, – вмешался Феррейра.

Гийом молчал, графу было ясно, что его и полководца связывает давняя вражда.

– Хотите моей смерти, Агриппа? Не так ли? Вы мне тоже не нравитесь. Поединок! – вдруг услышал де Вега свой голос. Отчаяние и боль, что владели им, искали выхода.

– Нет, – возразил маг, – королю он нужен живым!

– Он останется жив, – пообещал полководец, его красивое лицо исказила ненависть. – Но пожалеет, что не умер!

– Феррейра, проследите за этим. – Маг кивнул. Окончательная ссора с полководцем в окружении подчиненного ему войска в планы Гийома не входила.

Блас Феррейра, волей судьбы вчера принявший на себя командование гвардией – капитан был убит, – серьезно отнесся к поставленной задаче.

Граф Кардес шел сдаваться, из доспехов на нем была лишь легкая бригантина, он снял ее, как и теплый, подбитый мехом камзол, оставшись в кожаных штанах и рубашке. Агриппа доспехи и не надевал.

Бласа заинтересовал меч де Веги. Длинное широкое лезвие вороненой – кажущейся черной – стали. Простая рукоять украшена одним большим кровавым рубином.

– Хотите взглянуть? – Граф заметил его интерес.

– Да, если можно.

Риккардо взял меч за лезвие, он был в кожаных перчатках, и протянул ему рукоять.

– Осторожней, не порежьтесь.

Блас подумал, что он смеется, но лицо графа было абсолютно серьезным.

Меч был хорошо сбалансирован, но для графа, пожалуй, тяжеловат. Блас вернул меч хозяину.

Дрались перед шатром Агриппы. Зрители разошлись, уступая им место. Свежий снежок весело хрустел под ногами.

Риккардо атаковал первым. Резко, стремительно, пренебрегая защитой. Это была проигрышная тактика. Ему удалось зацепить самым кончиком меча бедро Агриппы, ответная мельница полководца ранила его в плечо.

Агриппа шаг за шагом уверенно теснил де Вегу. Тот пятился назад, зрители – рыцари королевского войска – расступались, давая ему дорогу. Круг превращался в эллипс, путь Риккардо был отмечен красными каплями на белом снегу.

Агриппа в очередной раз замахнулся – и замер, сделал шаг назад, закусив губу. Риккардо не воспользовался его слабостью, лишь усмехнулся, отступил на шаг, с интересом наблюдая. Потом шагнул вперед и быстро ударил, легко ранив Агриппу в грудь. Он явно не хотел его убивать.

Полководца шатало, холодный ядовитый пот бежал, ручьем заливая глаза.

Граф Кардес же был полон сил, глаза его сверкали, черный наруч выглядел словно знак причастности к тьме. Де Вега кружил вокруг Агриппы, пользуясь охватившей того слабостью, ранил, улыбаясь, наслаждаясь схваткой. Агриппа пропускал удары Риккардо, наносящие ему болезненные, но неопасные раны, скорее порезы, рычал, как раненый медведь, пытаясь отогнать врага. Наконец пал на колени, так и не выпустив меч.

Де Вега подошел к нему, приставил клинок к горлу.

– Ты глуп и самонадеян, Агриппа д'Обинье. Мой меч отравлен. В твоем теле яд. И я не знаю, от чего ты умрешь раньше – от стали или от огня, сжигающего внутренности.

Мятежник отравил оружие! Внешность обманчива, мнимое благородство обернулось коварством, он, наверное, родственник мага Гийома. Первым порывом Бласа было убить подлеца, но он сдержал себя.

– Де Вега, вы нарушили правила!

– Победителей не судят, лейтенант. Вы этого не знали? – усмехнулся тот.

– Граф, пощадите его, и я обещаю, что королевских гарнизонов в Маракойе не будет, – произнес маг, безучастно наблюдавший за схваткой.

– Я почему-то вам верю, Гийом. Яд – вытяжка из болотной лианы. Надеюсь, вам его спасти не удастся.

– К сожалению, де Вега, – маг улыбнулся, – для Камоэнса жизнь Агриппы еще важна.

ГЛАВА 9

«…На момент моего пленения у Агриппы оставалось всего лишь три с небольшим тысячи рыцарей, готовых к бою, и чуть больше тысячи раненых, остальные убиты. В стане короля, как и у меня, не хватало врачей, закончился овес для лошадей.

У меня же четыре с половиной тысячи наемников, рыцарей и моих кардесцев. Агриппа не мог сломить нас, мы его. Подкреплений ждать нам обоим было неоткуда. Тысяча рыцарей легко бы переломила ситуацию… Я сдался, хоть и мог еще драться. Полководец в ответе за своих солдат. Агриппа считает, что победил, – пусть. Я же знаю – я не проиграл. Голова моя – маленькая цена за мир в родном краю…»

Риккардо де Вега – тринадцатый граф Кардес – отложил перо. Описание битвы под Ведьминым лесом было закончено. Оставалась еще пара глав и все. Трактат закончен. Граф встал, потянулся.

За окном наступало утро. Граф отчетливо представил себе, как восходящее солнце заливает бревенчатые мостовые нежно-золотистым светом. Неспешные ослики везут по улицам повозки со свежим молоком, а торговки-молочницы кричат: «Молоко парное! Сметана! Сливки! Свежайшее масло!»

Уборщики метут улочки, сгоняя прочь пыль и грязь. Осбен славится чистотой.

Мостовая из тесаных бревен смотрится иначе, чем каменная. Живее, роднее. Чувствуется связь живого и мертвого, человека и природы. Даже лошадиные копыта стучат по ней веселее.

Мысль о лошадях напомнила графу о неприятном. Сегодня, ближе к обеду, в город с проверкой должен был приехать королевский маг Гийом, ему Риккардо был рад, но вот его спутники… Через пару дней в Кардес съедутся графы Маракойи – выбирать главу Совета. Этой зимой им был Карл де Санчо. После Ведьминого леса он формально являлся главой Совета…

Сейчас ситуация изменилась. Наследники погибших вступили в свои права. Де Санчо – зеленоглазая Жанна, вдова Карла, опекун его сына. Разоренной Ла Клавой управляла сестра Винсента – скромная Алина, судьба одним ударом лишила ее и братьев, и веселья молодости.

В Боскане – Хорхе, младший брат Хуана, тезка великого короля. Кундера…

Риккардо ударил кулаком по стене, выпуская невыразимую злость. Когда-то поэт и весельчак Леон Кундера сватал за него свою сестру-близняшку Феру, она даже приезжала в Кардес. Но свадьбу так и не сыграли. Фера была противоположностью брату. Холодная, расчетливая, хитрая и злопамятная. Она была хороша собой, но засиделась в девах. Женихи Маракойи избегали ее. Леон перед самым восстанием нашел ей мужа в срединном Камоэнсе – мелкопоместного дворянина Жофре Монтеху. Дал за сестрой богатое приданое.

А потом Жофре с лихвой отплатил Кундере за добро и ласку. Набранные им рыцари в голубых плащах ударили в спину…

Жофре вошел в Кундеру во главе большого отряда солдат. Фера приняла мужа. Через неделю после возвращения сыграли свадьбу. Братьев у Леона не было. Жофре стал графом Кундера. Было много недовольных, но бунт, ввиду его обреченности, так и не поднялся.

Второй раз за месяц Осбен встречал высоких гостей из столицы. Вновь карета с королевским гербом на дверцах, окруженная гвардейским конвоем, прокатилась по его улицам. Граф Кардес не ошибся. Непрошеные гости прибыли точно к обеду.

Обитатели резиденции вышли их встретить. Один из всадников, облаченный в богато расшитый золотом плащ, лихо спрыгнул с коня, разбрызгивая лужу на мостовой. Вся площадь превратилась в одно большое, но мелкое море. Дождь.

Гордое лицо его было красиво, аккуратная борода тщательно расчесана, волосы напомажены: даже в пути он следил за собой.

Марк де Мена. Его узнали все, кроме Кармен, которая никогда не была в Мендоре.

Риккардо де Вега вздрогнул. Это была ненавистная для него персона. Гроза мендорских приемов. Лучший друг покойного Васкеса.

Патриция поморщилась. Даже в лучшие времена, когда рядом был Альфонс, она с трудом его терпела.

Блас Феррейра чуть поклонился – соблюдая придворный этикет, приветствуя официального представителя Его Величества. Он прекрасно помнил Марка по Мендоре. Тот был одним из сторонников герцога Гальбы, и сейчас гвардейцу очень не нравился его взгляд. Очень неприятный взгляд. Острый и колючий.

– Граф Кардес?! – с деланым изумлением воскликнул де Мена. – Вот кого я не ожидал увидеть. Думал, вы на своем месте – гниете в темнице, ожидая казни!

– Не забывайтесь, де Мена. Я у себя дома. А вы, хоть и представитель короля, но все-таки гость. Причем незваный.

– А он, как известно, хуже алькасарца! – захохотал над собственной шуткой Франческо. От смеха старого рыцаря испуганно всхрапнули лошади.

Де Мена взглянул на Феррейру, но лейтенант не горел желанием вставать на его сторону. Марка это не остановило.

– День, когда я увижу вас, Риккардо, вздернутым на виселице, будет самым счастливым днем в моей жизни!

– Марк, поберегите свой пыл для столичных раутов. Вы представитель короля, а не записной остряк и бретер, – раздался вдруг знакомый де Веге и Феррейре голос.

Из кареты вышел Гийом, боевой маг Его Королевского Величества. Фигура почти легендарная. Могучий волшебник не любил лошадей и путешествовал, как дама, в карете.

– Гийом! – радостно воскликнул де Вега. – Не ожидал тебя здесь увидеть! Какими судьбами? Ты тоже королевский посланник? Сколько внимания моей скромной персоне!

– Почти угадал, – улыбнулся маг, – я наблюдатель. Я здесь проездом, на время Совета графов. Потом в Скай. Дашь на пару дней приют усталому волшебнику? А то дорога меня почти убила.

– Да хоть на всю жизнь, Гийом.

– На всю жизнь не надо, – серьезно ответил тот и обратился к Феррейре: – Здравствуй, Блас.

Лейтенант пожал протянутую руку. Их с магом многое связывало, они бывали и друзьями и врагами, сейчас их отношения были нейтральны.

– Добрый день, Гийом.

– Патриция! – воскликнул де Мена. – Как я рад тебя видеть!

Блас видел, как та вздрогнула.

– Пат, а я тебя сразу и не узнал, – продолжил де Мена.

– Не называй меня так, – жестко сказала ему девушка.

– Почему же, мы ведь друзья, Пат? Ты уже сняла траур? Что случилось, объясни мне? Почему ты стоишь рядом с де Вегой? Ты что, живешь в его резиденции? – засыпал ее градом вопросов де Мена.

Патриция знала его. Любой ответ мог вызвать у Марка лишь новые нападки. Она не раз жаловалась Альфонсу на его скандальный, гневливый характер. Став представителем короля, Марк оказался опасен вдвойне, получив возможность открыто провоцировать людей.

Ее спас Гийом.

– Все делается по воле Его Величества. Или вы, Марк, в чем-то с ней не согласны?

Де Мена не нашел, что ответить.

– Пойдемте, Гийом. Вы, наверное, хотите отдохнуть с дороги, я предоставлю вам прекрасные апартаменты, – сказал Риккардо и повернулся к де Мене спиной.

– Скажите, Патриция, вы не хотите отказаться от возложенной на вас миссии? – спросил Гийом. Девушка вздрогнула. Она не ожидала такого вопроса.

Она и королевский волшебник пили кофе с тортом и пирожными в одной из зал на третьем этаже резиденции, из окон которой открывался прекрасный вид на город. Вид этот не мог испортить даже дождь, что шел с перерывами уже третий день.

– Почему вы это спрашиваете, Гийом? Разве вы можете изменить королевскую волю? – ответила она вопросом на вопрос.

– Я помню, что вы противились этому назначению, Патриция. Девушки должны нести прекрасное в этот мир. Давать начало новой жизни, а не убивать, – сказал ей чародей, он был необычайно серьезен, от этого казался немного печальным. – Я был против решения Хорхе. Племянница короля – принцесса Ангела, – что провела вас мимо стражи и обеспечила аудиенцию, была тоже этим весьма огорчена. Она не того добивалась. Я дружен с принцессой. Если хотите, мы вдвоем можем уговорить короля отозвать вас.

– Нет. Спасибо вам, Гийом, за заботу обо мне, я должна отказаться, – грустно ответила Пат.

– Почему, вы до сих пор жаждете смерти Риккардо де Веги? – не сдавался маг. – Ваша ненависть к нему так сильна? Я знаю вашу историю. Вы ведь любили друг друга.

– Я его не любила, – поправила мага Пат. – Ненависть, я больше не чувствую к нему ненависти, Гийом. Он страдал не меньше, чем я. Мы квиты. И смерти его я уже не хочу… Он болен, он безнадежно болен…

– Так зачем же вы упорствуете?

– Я не могу его бросить сейчас. Я – его Смерть и то, что заставляет его улыбаться. Его любовница Кармен благодарила меня за то, что я приехала. Смешно, не так ли? – Она выдавила из себя улыбку.

Маг не смеялся. На бледном как снег лице, объяснявшем его прозвище, она увидела лишь сочувствие.

– Когда-то я требовала от Хорхе казнить Риккардо, а теперь жалею его, – почти шепотом закончила девушка. – Я не могу уехать, оставив его умирать одного, в обществе де Мена.

– Беспокоитесь о Риккардо, Патриция? Не нужно. Думаете, де Мена сможет хоть что-то предпринять против него? Это графство Риккардо. Его власть здесь выше королевской. И пришельцы живут в Осбене лишь по его воле.

– Он все время говорит мне о своей любви. Это раздражает и одновременно вызывает жалость. Он слаб, Гийом. Я сломала его тем, что вышла за Васкеса. Но по-другому не могла.

Гийом сдержанно улыбнулся.

– Патриция, де Вега слаб? Де Вега, что стоил королю ранней седины? Де Вега, что заключил с Хорхе договор на равных? Человек, что за считаные годы возвысил свое захолустное графство, слаб?

– Это только видимость. Внешняя оболочка. Он слаб, Гийом. От него прежнего осталась лишь оболочка. Он ввязался в опасные игры с неведомыми силами. Я не могу его бросить сейчас.

– А тебе и не нужно бросать его, Патриция, – возразил ей чародей. – Ты больше не хочешь его смерти, тебе жаль Риккардо, отказываешься его оставлять. А может, стоит выйти за него замуж?

– Издеваетесь, Гийом?! – возмущенно воскликнула девушка.

– Нет, нисколько, – ответил маг. – Это был бы выход для вас обоих. Риккардо любит вас, он вам небезразличен. Почему бы не попробовать заново связать свои судьбы? Что ждет вас, Пат?

Она не ответила.

– Ничего хорошего, – продолжил чародей – королевский убийца, умеющий сочувствовать. – Ты одинока: муж погиб, детей нет. Может, еще раз выйдешь замуж? Но сейчас слишком много молодых вдов. Небогата: Васкес погиб, не успев стать главой рода, майорат отошел к его младшему брату. Отец оставил большую часть наследства твоей сестре, думая, что ты обеспечена.

– К чему вы это говорите?

– Подумай о моих словах. Уедете с де Вегой за границу, через пару лет король простит его и разрешит вернуться.

– Хватит, Гийом! Вы забыли – он разрушил мою жизнь! Мне жалко Риккардо, жалко, как и любого больного и страдающего человека, но я его не простила и не прощу никогда. Мое счастье, мой любимый муж. Любимый. Вам не понять, что это значит, чародей! Любимый муж, неродившийся ребенок, лучшая подруга – все из-за него. Их кровь и моя кровь на его руках! – закричала Патриция.

Маг замолчал. Ей стало стыдно за то, что она сорвалась на него.

– Я не любила Риккардо, Гийом. Никогда не любила. И он это знает. Согласилась на предложение, потому что не видела лучшего выхода. Считала его только другом и все, что я сейчас могу сделать, быть рядом с Риккардо, когда он захочет умереть.

– У тебя хороший стиль, – заметил Гийом, листая черновики трактата «О Военном искусстве».

– Стараюсь, – ответил де Вега, сделав глоток разогретого вина. Он так и не оставил привычку держать в кабинете одно из окон открытым.

– Король выражает тебе благодарность, ты четко и в сроки выполняешь договоренность, – официальным тоном сказал маг.

– За что? – удивился Риккардо.

– Как за что? – переспросил Гийом и сам же ответил на вопрос: – Твои офицеры-кардесцы, перешедшие по договору на службу к королю, уже тренируют новую гвардию, Хорхе решил иметь не только тяжелую конницу, но и пехоту. В нее уже набирают свободных крестьян со всего Камоэнса. Я еду в Скай заключить договор с наемниками – может быть, с теми, что дрались за тебя. Король – человек осторожный, не полагается лишь на что-то одно.

– Правильная идея, – одобрил де Вега. – Для вчерашних вилланов Его Величество король Хорхе Третий – живое воплощение Единого на земле, они его не предадут, даже если будет жалованье годами задерживать. Это я так, к слову, – жалованье нужно платить всегда. Голодный солдат – плохой солдат.

– Изобретение твоего алхимика, как его там?

– Педро, – подсказал Риккардо.

– Да. Изобретение этого Педро получило королевское одобрение. Скоро «драконы» поступят на вооружение армии Камоэнса, – продолжал Гийом. – Поставки оружия с твоих кузней производятся регулярно и в срок, да и проблем с налогами Кардес не имеет.

– Стараемся понемногу, – вновь повторил де Вега. – Главное, пусть не забывает за оружие в срок платить.

Маг улыбнулся. Граф держался молодцом. Гранды и церковники в Мендоре сильно бы удивились, узнав, кто обучает новую армию и чьим оружием ее вооружают.

– И вообще, король о тебе в последнее время стал хорошо отзываться. Без прежнего озлобления. Смеется даже, говорит: «Такие люди, как де Вега, необходимы любому государству. Под предлогом борьбы с ними король может делать все, что угодно». Он высоко оценивает твои качества правителя.

– Да уж, под предлогом борьбы со мной он сильно прижал права грандов. Они уже и возразить ему боятся, – хмыкнул Риккардо. – К чему ты это все, Гийом? Говори по существу. Не юли, у тебя это плохо получается.

– Король намекнул мне, что ему все равно, погибнешь ты или останешься в живых. Если Смерть провалит свою миссию, он не будет посылать другую.

– И как же это может произойти? – поинтересовался Риккардо. – Яд не подействует?

– Нет. Ты бы хоть прочитал свод законов. То место, где рассматривается этот вопрос, – жестко сказал маг. – Если Смерть умрет в результате несчастного случая, то – это воля Единого – тебя помилуют.

– Это шутка, Гийом? – спросил граф Кардес.

– Нет. Я удивляюсь тебе и Патриции. В прошлые времена, судя по летописям, Смерть практически не выходила из своих покоев, о том, чтобы гулять со своей жертвой по городу и танцевать на праздниках и мысли не было. Смерть всегда пытались убить, устроив злодейство как несчастный случай. Иногда это удавалось.

– Нет, – тут же, не колеблясь, ответил Риккардо.

– Что «нет»? – переспросил маг, хотя прекрасно знал ответ.

– Провалитесь вы к черту со своим королем и обычаем! Жизнь такой ценой мне не нужна! – ударил кулаком по столу де Вега.

– Хорошо, – ответил Гийом. – Мое задание было лишь указать тебе на лазейку. Дальше решай сам.

– Я уже решил, убирайся отсюда! – воскликнул де Вега.

Маг не пошевелился. Графу нужно остыть. Он, Гийом, умеет ждать.

– А что бы ты делал, если бы я согласился? – спросил наконец Риккардо.

– Не стал бы пить с тобой, это точно, – сказал маг и налил себе вина из пузатого кувшина. Пригубил. Напиток оказался недурствен. – Уважать бы перестал и на ночь в замке твоем не остался… Не знаю, Риккардо. Не знаю. Королю ты вдруг стал нужен. Он не хочет открыто ссориться из-за тебя со знатью. Ищет другие пути. Девочку эту несчастную – Патрицию – жалко. И принцесса Ангела – племянница Хорхе – на ее стороне, переживает за бедняжку. Просила помочь. Честно, не знаю, как бы я поступил. Спасибо, что избавил от необходимости выбирать.

– Не за что, друг. Давай лучше выпьем. За тебя! За Патрицию! За добрую принцессу Ангелу! – Де Вега поднял бокал.

Маг вздрогнул. Никто в лживой и продажной Мендоре не называл его другом. Никто в Камоэнсе. Вместо благодарности предпочитали бить в спину. Все, почти все, кроме короля.

– И за тебя! – Маг поднял бокал.

– За меня не надо! Поздно! Ну, как говорят мои паасины, за то, чтобы не последний раз пили!

Бутылка опустела.

– Хотел сразу спросить, но ты меня увел в сторону со своим Хорхе. Де Мена – что этот подлец здесь делает?

– Хорхе надоели вопли знати на тему «почему де Вега еще жив?». Вопрос с тобой он еще не решил. Вот и сделал ширму для грандов, отправил Марка якобы для того, чтобы проследить за тобой, а заодно помочь избрать Монтеху главой Совета. Но скажу – это все фикция. Реальных полномочий у де Мены нет. Один титул, – ответил ему Гийом, – но опасаться его все же стоит. Он может быть опасен.

– Знаю. На себе испытал.

– Ладно, забудем о нем. Я слышал, у тебя прекрасная библиотека. Разрешишь мне посмотреть книги? Я питаю к ним маленькую слабость, – улыбнулся маг.

– Рад встретить родственную душу. Смотри все, что хочешь. Выбери, что понравится, и забирай. Пусть достанутся хорошему человеку…

– Не хорони себя раньше времени, Риккардо. Уезжай. Беги!

Граф покачал головой.

– Нет, Гийом. Не могу. Тебе легче – ты носишь свой мир, свой путь в себе. Я же принадлежу Кардесу. Все, что я сделал в этой жизни, я сделал здесь. Без графства я никто.

– Не умаляй себя, де Вега, – поморщился маг.

– Не умаляю. Я побеждал до тех пор, пока мог приказать, повелеть. Пока я единоличный лидер. Кардес – моя душа, мой путь. Я не могу с него свернуть, бежать, бросить. В изгнании я буду никем. Лучше быстрая смерть, чем гниение. Ла Клава погиб мгновенно и красиво от удара молнией, а многие раненые, но забытые в поле умирали медленно и мучительно.

Гийом откинулся на спинку кресла.

– Вы были враги короля и мои.

– Я ни в чем тебя не обвиняю, маг.

– Беги не один. Возьми с собой Патрицию. Пусть любовь даст тебе силы начать жизнь заново. Деньги у тебя есть, и немалые. Тронто, Остия, разве мало стран, что не любят короля Хорхе? – Маг искренне хотел ему помочь.

– Пат, – грустно улыбнулся Риккардо. – Она меня не любит…

– Есть заклятия, что усыпят ее на длительное время. Похить, увези в далекие края. Когда проснется, у тебя будет шанс вернуть ее любовь. Я помогу тебе!

– Нечего возвращать, Гийом. Она лишь еще больше возненавидит. Я не могу сделать больно женщине, которую люблю. Не могу. Бегство – это трусость. Я честно шел по выбранному пути. Проиграл и не нарушу данное слово.

Маг зло выругался.

– Какие же вы косные и тупые, дворяне! Играете в благородство, напрасно губя свои жизни из-за мертвой чести! Оставь эту мертвую честь ради живой совести! Ты никого не предашь, не бросишь, не обидишь!

– Не будем спорить, маг, у тебя свой путь. У меня свой. Дай нам Единый силы пройти их с честью.

Гийом замолчал. Он чувствовал в нем мрачную решимость и боль. Но решимости и ожесточения было больше. Хорхе не прав. Графа нельзя сломать. Маг ценил и уважал чужую волю и поэтому больше не говорил на эту тему. Это выбор Риккардо, его, как он сам говорит, путь.

Риккардо не искал встречи с де Меной. Тот нашел его сам. Зашел в кабинет, где он что-то задумчиво чертил на листке бумаги. Разговор с магом разбередил раненую душу.

– Это вы, де Мена? Идите прочь! То, что я принял вас в своем доме, еще не означает, что я буду терпеть вас в рабочем кабинете, – раздраженно бросил Риккардо.

Марк ему не ответил. Прошелся по кабинету, словно хозяин, потрогал шкафы у стены, посмотрел на вид из окна.

– А у тебя, Риккардо, здесь совсем неплохо, – сказал он вызывающе.

– Вас, Марк, это не должно волновать. Убирайтесь отсюда! – Риккардо старался быть спокойным.

– Еще как касается, – ощерился де Мена. – Возможно, после твоей смерти я стану властителем Кардеса. Подданных ты распустил изрядно, но я быстро приведу их в разумение.

– Этому не бывать! А я знаю причину вашей злобы, Марк. Вас закидали гнилыми овощами и яйцами, когда вы вышли в город.

– У тебя нет наследника, любезный Риккардо, – де Мена не обратил внимания на подначку. – Альфонса ты убил сам. Герб твой будет сорван и забыт, а майорат либо отойдет королю, либо Совет грандов назначит нового графа Кардеса, раз род де Веги прервался.

– Вон, Марк! Я скорее убью тебя, чем допущу это!

– Всегда к твоим услугам, Риккардо. Если ты, конечно, не трус!

– Не волнуйся, Риккардо, – успокоил графа маг. – Де Мена провоцирует тебя. Кардес никогда не достанется ему. Если ты не оставишь наследника, король получит право на графство, и будь уверен – Совету грандов он не отдаст ни пяди земли. Максимум на что может претендовать де Мена – насильно взять в жены Алину Ла Клаву. При поддержке герцога Гальбы, конечно. Король этому препятствовать не будет.

– Но де Мена меня просто бесит! Я боюсь, что не сдержусь, – признался он.

– Спокойно, Риккардо. Не иди в его ловушку. Марк просто завидует тебе. Он ничтожество с большими амбициями. Он жаждет славы убийцы графа Кардеса! Марк фехтует не хуже покойного Васкеса, а ведь тот тебя легко победил.

– Откуда тебе это известно, Гийом? – удивился граф. – Ведь это держалось в тайне самим Васкесом. А фехтование – мы дрались на шпагах. С мечом мне Марк не страшен.

– Мне многое известно, – улыбнулся в ответ маг.

Гийом любил есть в одиночестве. Он вообще привык к одиночеству. Но приглашение Риккардо он проигнорировать не мог. Ужин начинался в напряженной обстановке.

Маг видел, что де Мена одним своим видом вызывал у окружающих жгучее раздражение, да и у него, честно, тоже… Марку вместо стула с высокой спинкой достался дубовый табурет, помнивший, наверное, еще основателя рода де Вега. Столовые приборы были из разных наборов. Судя по лукавой улыбке, это было дело рук Кармен.

Веселая домоправительница и содержанка графа Кардеса напомнила Гийому молодость и ту единственную девушку-куртизанку, что его любила. Маг помрачнел и, чтобы отвлечься, внимательно следил за разговором.

Де Мена не стал поднимать скандал, понимая глупость положения, но это обозлило его еще больше. Он вел себя так, будто был полновластным властителем жизней соседей по столу. Больше всего нападок доставалось Риккардо и Патриции.

– Де Вега, вы уже выбрали себе гроб? Хотите помогу? Нет, он вам не понадобится. Я вас сожгу, – разглагольствовал он.

Граф не обращал на него внимания.

– Ой, Пат, я же забыл, это ты Королевская Смерть, а не я. Мы вместе выберем казнь пострашней для нашего милого графа. Уверен, ты просто горишь желанием поднести факел к костру.

– Отстаньте, Марк, – огрызнулась Патриция. – Займитесь лучше полезным делом, раз вы представитель короля. Подметите улицы – явите горожанам королевскую заботу!

– Патриция, вы, я вижу, защищаете де Вегу? Что случилось – вы простили ему Альфонса? Мой несчастный друг, он не знал, что берет в жены девицу весьма переменчивого нрава. Вы предали его память! – де Мена выдыхал яд с каждым словом.

– Не вам судить о нашем браке. Почему вы сами до сих пор не женаты? Значит, правду говорят, что вы импотент, Марк! – Патриция умела нанести разящий удар.

Гийом знал, что ложь может ранить острее правды, если на ней настаивать и преподносить ее в нужное время. Марк, скорее всего, и сам не раз использовал этот прием – например, для того чтобы опорочить де Вегу.

Риккардо и Кармен засмеялись. Гийом поймал насмешливый взгляд Бласа, и они оба улыбнулись.

Де Мена покраснел от гнева, но оставил Патрицию в покое. Понял – обижать ее опасно. А может, она говорила правду?

– Какая прелестная девушка рядом с тобой, де Вега! В твоей дыре служанок пускают за один стол с господами? – обратил он свое внимание на Кармен.

От мага не укрылась та ненависть, с которой Блас Феррейра взглянул на де Мену. Гвардеец подчинялся только королю, но все же не мог открыто конфликтовать с его представителем.

Маг улыбнулся. Здесь не все так просто. Он был уверен, что Блас и прелестная Кармен – любовники. Судя по всему, граф об этом знает и совсем не против.

– Заткните рот, де Мена, вонь уже заполонила всю залу! – Риккардо не стал молчать.

– Эта девка стелет вам постель, граф? Не пришлете ее мне на ночь? – де Мена перешел все границы. – Красотка, я тебя многому научу! – мерзко улыбнулся он Кармен.

Девушка побледнела.

Гийом не успел вмешаться, хотя был готов весьма грубо заткнуть Марку рот.

Де Вега встал из-за стола и решительно направился к Марку. Он не намного опередил Бласа, успевшего привстать.

Де Мена поднялся навстречу.

– И в чем причина твоих пылающих глаз, де Вега? Я оскорбил твою подстилку?

– Я забью тебе эти слова обратно в глотку, Марк. Вместе с зубами, – спокойно ответил де Вега.

Гийом удержал Феррейру. Он понимал – дело закончится кровью. Встал, чтобы видеть все.

Риккардо встал напротив Марка и, не отрываясь, смотрел ему в глаза.

– Ну и что дальше, де Вега? Смелости не хватает? Ну же, ударь меня! Сделай это, и я с великим удовольствием убью тебя!

Риккардо не заставил просить себя дважды. Но не пощечина обожгла щеку де Мены, нет. Два пальца – «вилкой» – ударили его в глаза, ослепляя.

Марк дико закричал и схватился за лицо обеими руками.

Риккардо воспользовался его растерянностью и подхватил дубовый табурет, стоявший позади Марка. Взялся за ножки и приложил посланника короля сиденьем в висок. Не углом – граф явно не хотел его убивать.

Марк упал. Оторвал руки от глаз, они были целы, попытался встать. Новый удар в лицо опрокинул его обратно на пол, сломав нос, выбив часть зубов, изуродовав лицо.

Де Мена не кричал, он выл.

Было еще две попытки: стоило Марку оторвать голову от пола, Риккардо бил его табуретом. Кровь забрызгала паркет на пяток шагов. Вокруг головы де Мены расплылась темная в свете свечей лужа.

Представитель короля и будущий граф Кардеса уже не выл, он хрипел. Зубов не осталось.

Риккардо поставил табурет на пол. Вытер кровавые брызги с лица. Склонился над Марком. Сказал медленно и громко:

– Я не буду с тобой драться, ублюдок. Даже убивать не стану. Если ты завтра еще будешь здесь, я отдам тебя слугам. Помнишь, ты этим грозил мне? Тебя выпорют и заклеймят. Палач заклеймит. Вытравит на лбу: «Лжец». Ты меня понял?

Де Мена изобразил кивок.

– Убирайся из моего замка.

Де Мена встал не сразу. Путь до двери проделал на четвереньках, лишь потом поднялся, держась за косяк.

Риккардо обмыл руки в чаше с розовой водой, поднесенной восхищенным слугой.

– Прибери здесь, – махнул он рукой.

Затем прошел и сел за свое место во главе стола.

– Извините за это представление, – он мило улыбнулся гостям. – Думаю, де Мена нас больше не побеспокоит. Попробуйте жаркое из седла косули, оно просто великолепно.

На следующее утро де Мена выехал из города, он возвращался в Мендору в надежде, что лучшие лекари столицы смогут ему помочь. Весь путь ему предстояло провести, почти не выходя из кареты. Риккардо жестоко изуродовал его.

Но обитатели резиденции графов Кардесов были этому только рады.

Феррейра признался графу:

– Вы меня опередили, Риккардо. Еще немного – и я бы убил его. Пусть бы это и стоило мне лейтенантского звания, а то и жизни.

– Блас, вы лучший меч Камоэнса и один из самых благороднейших людей из числа всех, кого я знаю, – пожал ему руку Риккардо. – Я знал, что, если мне не повезет, вы будете следующим противником де Мены.

– Если бы меня не опередил Гийом. У нашего мага своя система чести, несколько отличная от общепринятой, но подлость он ненавидит.

– «Нашего»? – переспросил Риккардо.

– Да, – улыбнулся гвардеец. – Меня с ним многое связывает.

– Я рад, что имею честь быть знакомым со столь замечательными людьми, – подвел итог Риккардо. – А теперь взгляните на это, – граф протянул ему стопку исписанных листов бумаги. – «Самые знаменитые сражения уходящего столетия. Причины побед и поражений». Вы со многим не согласитесь, но мне интересно ваше мнение.

ГЛАВА 10

На следующий день после отъезда де Мены Гийом сказал, что заменит его и легитимность сохранится, – в Осбен стали прибывать графы Маракойи.

Риккардо лично встречал их и проводил много времени в беседах.

Жанна Санчо. Вдовство не убило ее красоту, исчез лишь колдовской блеск в глазах, что так манил Карла.

Карл-младший, мать взяла его с собой, играл в комнате, когда-то бывшей детской Риккардо, его игрушками.

Граф Кардес вместе с матерью Карла сидел на соседнем диване и с улыбкой смотрел, как малыш с усердным пыхтением отламывает голову игрушечному дракону.

– Я думала, что умру, – по лицу Жанны катились прозрачные слезинки, – но он, – она протянула к малышу руку, – не дал мне. Ради него я живу.

Риккардо почувствовал почти отцовскую нежность к Карлу-младшему, который сразу же зашагал к матери на коротких толстых ножках. Малыш, как и он, будет расти без отца.

– Не надо слов сочувствия и утешения, Риккардо, – остановила его Жанна. – Не надо. Ты не удержал Карла, хотя мог, тебя он слушал. Поздно. Вы все во главе с моим мужем погнались за славой, забыв о тех, кого оставили дома. Теперь мы, не удержавшие вас, расплачиваемся за это. Я не буду говорить тебе обидных слов, ты и сам их себе уже сказал и не раз.

Риккардо мог бы возразить ей, сказать, что не за славой шли они в бой, а защищая дом, веру отцов, родных. Но не сказал, потому что знал – и за славой тоже.

Хорхе де Боскан – новый властитель Босканского хребта. Такой же сильный и высокий, как брат, так же напоминает чем-то медведя. Тоже любит вино и охоту. Охота невозможна, остается вино.

– Я этого предателя едва терплю. Так и хочется придушить! – кулачищи Хорхе сжимаются, показывая, как именно.

– Спокойствие, друг. Мы сейчас слишком слабы. Жофре не уйдет от наказания, но позже.

– Скажи, – Хорхе вдруг переводит тему, – почему Хуан обернулся на твое имя? – Великан лишь притворяется недалеким медведем.

Что ответить? Вино в узорчатом бокале напоминает кровь. Правду.

– Твой брат был человеком редкого благородства – он спас мне жизнь. И редкого ума – сумел обмануть королевского мага Гийома. Выпьем за него, пусть и нам повезет умереть так.

Алина Ла Клава – последняя в роду. Тоненькая, высокая, беззащитная. Круги под глазами. Не может сдержать слез. Слишком тяжелая ноша ей выпала в семнадцать лет.

– Я боюсь, Риккардо, я всего боюсь. Одна. Крестьяне не платят налоги – нечем. И мне королю отдавать нечего. Сборщики злятся, кричат, грозят вызвать войско. – Голос дрожит, как и вся худенькая фигурка.

Граф садится ближе, берет ее за руку.

– Алина, ничего не бойся. С налогами помогу. Ты сестра моего друга.

– Спасибо, – слабое подобие улыбки на бледном лице, – но от главного вы меня не спасете. Меня хотят выдать замуж. Силой. Приезжал Монтеха, насмехался, требовал спорные земли. Требовал, чтобы я отдала за него свой голос на Совете. Говорил, что будущий муж Марк де Мена – меня быстро послушанию научит. Де Мена уже едет сюда как человек короля…

– Марк де Мена не будет твоим мужем. Он больше не появится в Маракойе. Обещаю. А от замужества силой, Алина, есть только одно спасение – выйди за того, кто люб тебе, раньше, чем найдутся новые стервятники. И знай, что, пока я жив, тебя в обиду не дам.

Граф Кардес много отдал бы за то, чтобы никогда не видеть супругов Монтеха или же если и лицезреть, то мертвыми. Но долг хозяина – встречать гостей.

– Жофре и Фера Монтеха, – объявил герольд. Предатель взял с собой большую свиту, почти три сотни человек. Среди них были многие, кого он просто опасался оставлять в Кундере. Например, Гаспар – двоюродный брат Феры и ближайший наследник.

– Твои слуги ленивы и требуют кнута! – Жофре был явно недоволен. – Я граф Кундера!

– Мой герольд будет поощрен за хорошую память. Он не успел забыть твое настоящее имя – «Предатель»!

Жофре усмехнулся. К нему вернулось спокойствие.

– Не предатель, а верный вассал короля. Ты же – пойманный и осужденный бунтовщик. Еретик и палач. Доживай свои дни молча, не оскорбляя достойных людей! – парировал он удар.

Риккардо с большим трудом подавил в себе желание отдать один приказ замершей в напряжении страже: «Бей сукина сына!» Но граф Кардес не так свободен в поступках и речах, как Франческо, в чьем стиле это бы прозвучало.

– Пользуйся тем, что ты гость, Жофре де Монтеха. Сегодня это спасает тебе жизнь.

Риккардо отступил. Гийом просил его не делать глупостей.

– Тебя проводят в главную залу. Совет начнется сейчас же. Я не намерен терпеть тебя долго.

Граф де Вега развернулся к ним спиной и ушел.

Его догнала Фера. Несостоявшаяся невеста успела почувствовать его злость и теперь решила подстраховаться. Она с мужем не ожидала найти в Кардесе такого Риккардо: готового к бою, жесткого и решительного.

– Здравствуй, Риккардо. Тебя разве не учили приветствовать дам? – На ее лице была знакомая дежурная улыбка. Знакомая лживая многообещающая улыбка.

– Почему ты все еще с ним? – Граф резко обернулся и, отбросив прочь этикет, схватил ее за плечи. – Почему?!

– Отпусти меня, – улыбка исчезла, появилось железо в голосе. – Пусти, идиот!

– Нет. Отвечай!

– Ты такой же дурак, каким и был всегда! – Фера казалась ему ведьмой, брызжущей ядом. – Что, я должна была отравить законного мужа, прогнать, сама уйти в монастырь из-за того, что мой глупый братец вместе с другими дураками поднял бунт? Не дождетесь! Лишаться ради вас, неудачников, счастья, денег и власти! Нет уж!

– Он убил твоего брата!

– Туда ему и дорога! Он пытался учить меня жизни, дал маленькое приданое! Теперь я графиня Кундера, и все, кто отворачивался от меня раньше, сейчас лижут ноги!

Она попробовала влепить ему пощечину. Граф закрылся. Для этого ему пришлось отпустить новоявленную графиню Кундеру.

– Ты неудачник и дурак, Риккардо! – повторила она. Ее красота куда-то исчезла. Лицо стало красным. – После того как тебя вздернут, как виллана, я плюну на твою могилу!

В большой зале за круглым столом, за которым девять месяцев назад прежние графы Маракойи обсуждали план восстания, собрались их наследники.

Фера уселась рядом с Алиной. От ее улыбки юная хозяйка Ла Клавы вздрогнула. Заметив это, Хорхе Боскан пересел, демонстративно отодвинув Феру. Алина в знак благодарности сжала его руку, точнее, попыталась, ибо кисть Хорхе была в два раза больше, чем у нее.

Риккардо улыбнулся. Кажется, Алина, еще сама того не зная, уже нашла себе защитника.

По правую руку от Алины расположилась Жанна, затем он сам. Стул Гийома отделял его от ненавистного Жофре. Новоявленный граф Кундера сразу повел себя как хозяин положения, но что-то его смущало. Причина обнаружилась, когда Гийом занял свое место и слуги закрыли двери в залу.

– Где Марк де Мена? – Жофре не дал графу Кардесу возможности объявить Совет открытым.

– Марк де Мена сейчас следует в Мендору исправлять помятое лицо и вставлять зубы! – улыбнулся во весь рот Риккардо.

– Как! – Это явно не входило в планы Жофре. Его обычно холодные серые глаза сейчас сверкали и метали молнии – к счастью, безопасные для живых.

– Так, – вмешался Гийом. – Сеньор де Мена ранен в кулачном поединке, – маг был абсолютно серьезен, – и не может исполнять роль королевского представителя. Я – маг Его Величества Гийом – замещаю его.

– Совет нелегитимен! Провинция мятежна. Нужно королевское око! – не сдавался Жофре. Он привстал от волнения.

– Я – королевское око! – медленно повторил маг. – Можете уйти, если хотите. Но Совет состоится.

Жофре сел.

– Сеньоры и сеньориты! – обратился к присутствующим Риккардо. – Мы собрались решить сегодня один вопрос. Кто будет главой Совета Маракойи и ответственным перед Его Величеством за дела провинции.

– Что тут решать? – перебил его Боскан. – Я считаю графа Кардеса лучшей кандидатурой.

– И я, – соседство с Хорхе придало Алине храбрости.

– Протестую! – Жофре. – Он бунтовщик и приговорен к смерти!

Планы Жофре рушились. Он надеялся при поддержке де Мены запугать Алину, Жанну, может быть, склонить к сотрудничеству Боскана и стать главой Совета.

– Протест отклоняется, – ответил маг. – Закон этого не запрещает. Если граф Кардес все же покинет нас, то вы соберетесь вновь.

– Воздерживаюсь, – Жанна решила не рисковать. У нее был маленький сын.

– Против! – Для избрания требовалось три «за». Обычай требовал от графа Кардеса воздержаться. У Жофре еще был шанс. Он напоминал Риккардо змею, готовую в любой момент укусить.

– Голосую за себя. – Риккардо не любил нарушать правила, пусть даже неписаные, но он хотел разом покончить с надеждами Монтехи.

– Три голоса «за», один «против», один «воздержался». Граф Кардес, вы – глава Совета. Поздравляю вас от имени короля. – Гийом улыбнулся и встал.

– Риккардо, кажется, уже пришло время ужина? Я зверски голоден. – Боскан встал. Вслед за ним поднялась Алина.

– Конечно. Прошу к столу, дорогие гости.

– Почему вы помогли мне? – улучив момент, спросил мага Риккардо.

– Политика, граф. Королю не нужен человек Гальбы во главе Совета, герцог и так уже слишком влиятелен. Политика и немного личной антипатии. Мне противны любые предатели.

Ночью в кабинете Риккардо долго не гас свет. Виконт Гаспар де Фахарадо вел печальный рассказ о делах в Кундере.

– Жофре привел с собой почти пять сотен наемников. Наемники да поддержка короля и герцога Гальбы – вот что нас сдерживает. Иначе дворяне Кундеры давно бы подняли восстание против тирании. Жофре на все должности поставил своих людей, увеличил налоги и пошлины. Стремится подчинить себе всех и все, любит золото. Он хитер и расчетлив, жмет крестьян и горожан, но не перегибает. Боится бунта. В тюрьме два десятка заложников из знатных фамилий. Фера во всем поддерживает его. Ее никогда не любили, и она сейчас мстит нам за эту нелюбовь. Не поверишь, но иногда Жофре останавливает ее, когда оскорбления чуть не доводят дело до крови.

– Гаспар, вы пришли ко мне не просто излить душу, не так ли?

– Да. Мы, – он не уточнил кто, – мы хотим убить его.

– Как? – В свое время Риккардо изучил не одно громкое убийство, планируя покушение на Васкеса и Пат.

– У меня трое друзей. Вызовем его на дуэль, будем драться по очереди. Всех он не одолеет.

– Не боитесь, что Фера в отместку зальет Кундеру кровью?

– Нет. Она умрет от яда. Любовница моего друга – ее фрейлина.

Он был пышно одет, длинные волосы, отпущенные по остийской моде до плеч, лишали его облик серьезности.

Риккардо испытал большое сомнение, сумеет ли этот модник справиться с Жофре.

– Я могу лишь пожелать вам удачи. Сам я сейчас не в силах добраться до Жофре. Уехать из Кардеса не могу, а здесь меня сдерживает святой обычай гостеприимства, да гнев короля в лице мага Гийома и лейтенанта Феррейры. Эти достойные люди не разделяют моей ненависти, а драться с ними из-за Жофре я не хочу.

– Если все пройдет гладко, завтра Жофре де Монтеха умрет! – пообещал Гаспар.

– Не в моем доме, барон! Не в Кардесе – вы меня слышите?! Грандам, что злы на меня, нужен лишь повод, чтобы заставить короля ввести сюда войска.

Гаспар угрюмо кивнул, но Риккардо не поверил ему до конца.

– Слышите – не здесь!

Жофре де Монтеха без хвастовства и тщеславия считал себя человеком умным и расчетливым. Он знал – это так. И, получив ночью перед сном записку от Гаспара де Фахарадо, сразу понял, что что-то здесь не то. Гаспар, что поначалу был в оппозиции к нему, в последнее время всячески выражал лояльность, выслуживался перед новой властью, как и любой умный человек. И пусть внешне Жофре был к нему милостив, но недоверие никуда не ушло.

«Монсеньор. Нужна срочная встреча. Вассал графа Кардеса хочет сообщить вам о новом заговоре против короля, что затеял его сеньор. Приходите завтра рано утром один в графскую оружейную. Я буду ждать вас у дверей. Гаспар».

Жофре надел под камзол кольчугу тонкого плетения, прицепил кинжал к поясу. Он знал, что покушений в резиденции ему бояться не стоит. Де Вега не стал бы подсылать убийц, а сам бросил бы ему вызов, как и полагается благородному болвану.

Графы Маракойи были заранее обречены на провал, и он, Жофре, нисколько не жалел, что выбрал сторону короля. Это лишь рожденные от богатых и знатных родителей могут позволить себе бескорыстность и лицемерное благородство, но не он – сын мелкопоместного дворянина, всего добившийся сам.

Гаспар, бледный и взволнованный, ждал его у дверей в оружейную. Жофре приходилось тут бывать раньше в гостях в качестве жениха Феры вместе с Леоном Кундерой. Риккардо лично показывал им свою огромную коллекцию. Давно это было. Очень давно.

Огромная резиденция, против обычного наполненная людьми, еще спала. Спали и слуги. В коридорах было безлюдно.

Гаспар открыл ему дверь. В полумраке его ждали три фигуры. Жофре шагнул вперед. Трусом он не был, да и бежать иногда опасней, чем драться.

Гаспар вошел следом. Закрыл дверь. Фигуры вышли на свет. Дворяне Кундеры. Два барона и один маркиз из числа тех, кто все же перешел к нему на службу.

– Зачем вы вызвали меня, сеньоры? – громко поинтересовался Жофре и шагнул к стене. Он знал, что все оружие, висящее на ней, наточено и готово к бою.

– Мы вызвали вас сюда, Жофре де Монтеха, чтобы предать суду Чести. Вы предатель и тиран. Наш долг – убить вас! – напыщенно объявил белобрысый маркиз.

Жофре хмыкнул и сделал еще один шаг к стене.

– Все сразу кинетесь или благородство не позволит? – хмыкнул он.

– Будем драться по очереди. На шпагах. Как и полагается на дуэли! – ответил Гаспар.

Они и вправду прицепили к поясам дуэльные шпажки. Глупцы.

– А если я вас всех убью? – поинтересовался Жофре.

– То больше на вас покушений не будет. Мы – выборные от дворянства Кундеры.

Жофре замер у стены.

– Хорошо. Давайте шпагу. Кто первый, сеньоры! Только условие: если подраните, не мучайте, добейте сразу. – Он притворился подавленным, смирившимся с судьбой.

– Я, – шагнул вперед маркиз.

Его товарищ подошел к Жофре и протянул ему шпагу.

Граф Кундера одним движением сорвал со стены боевую секиру.

Маркиз раскрыл от удивления рот, попытался закрыться шпагой, как мечом. Секира рассекла ему грудь.

Глупцы, наивные идиоты, они надеялись убить Жофре де Монтеху! Он накажет своих неверных вассалов.

Гаспар и барон напали на него вместе. Он не успел увернуться, шпага барона уколола в бок, но кольчужная рубашка тонкого плетения не подвела. Трехгранное лезвие лишь скользнуло по ней.

Барон же отлетел в сторону с наполовину перерубленной шеей.

– Я вижу, что вам, Гаспар, умирать совершенно не хочется. Не хочется, но придется, – ласково улыбнулся Жофре, вынимая из ножен левой рукой кинжал и поудобней хватая секиру правой.

Королевский маг Гийом терпеть не мог внезапных пробуждений рано утром.

Заклинание «колокольчик» оповестило его о том, что кто-то пытается проникнуть к нему в комнату.

Ранним гостем оказался гостеприимный хозяин – граф Риккардо.

– Гийом, быстрее идемте со мной! – Граф явно одевался в спешке, половина пуговиц расстегнута.

– В чем дело?

– Графиня Фера скоро станет вдовой. Но я хочу, чтобы вы при этом присутствовали. Заговорщики, презрев мои запреты, решили убить его в моем доме. Слуга сказал, что они ведут графа в оружейную.

– А я что должен сделать? – удивился маг.

– Увидеть это и сказать королю, что я к этому не причастен. Мне не нужны обвинения в убийстве гостя. Наемники Монтехи наверняка попытаются отомстить.

К оружейной они подошли вовремя. Хотя, маг усмехнулся, весьма относительно, для кого вовремя.

На полу корчились в агонии два тела. Граф Кундера, орудуя кинжалом и секирой, загонял в угол последнего противника, уже раненого.

– Оставьте его! – прокричал граф Кардес.

– Нет уж, дорогой Риккардо, – не оборачиваясь, ответил Жофре. – У вас плохие убийцы, граф Кардес.

Раненый заговорщик поскользнулся и упал. Жофре занес секиру.

– Защищайтесь! – Безоружный Риккардо сорвал со стены первое, что попало под руку. Копье.

Жофре бросил кинжал, перехватил секиру обеими руками, увернулся от нескольких уколов Риккардо и ловким ударом обрубил наконечник копья.

Граф Кардес отпрыгнул назад, на стене висело еще много оружия, но преследовать его Жофре не стал.

– Гийом, вы око короля, остановите графа Кардеса! – крикнул он.

– Риккардо, оставьте меч, – попросил маг.

– Тогда он убьет Гаспара. – Де Вега не собирался прекращать схватку.

– Риккардо, я прошу. Жофре, обещайте пощадить Гаспара.

– Заботитесь о своих наемных убийцах, граф? – ехидно поинтересовался Жофре у Риккардо, но опустил секиру.

Граф Кардес тоже остановился.

– Это не мои убийцы. Захоти я вас убить, вы были бы уже мертвы. Обещайте, что простите Гаспара, и я выпущу вас из Кардеса живым.

– Простить, чтобы он вновь покушался на меня? Ну уж нет!

– Он не будет, – пообещал Риккардо. – Его жизнь тесно связана с вашей, Жофре. Пока он жив, живы и вы. Выбирайте.

– Забирайте своего убийцу, Риккардо. Я его не трону, если будет вести себя тихо как мышка.

– Скажите, Гийом, как отреагирует Хорхе на убийство Жофре Монтехи? – спросил Риккардо, когда они передали раненого врачам. Происшествие в оружейной представили как дуэль. Хотя никто в это не поверил.

– Все зависит от того, кто его убьет. И от того, как отреагирует новый правитель Кундеры на смерть предшественника. Партия герцога Гальбы в последнее время стала слишком сильна. Думаю, король не слишком огорчится, если она потеряет одного сторонника, тем более уже запятнавшего свою репутацию участием в мятеже. Предателям не верит никто.

– Когда вы вернетесь в Мендору, Гийом? – спросил вдруг граф Кардес.

– Дней через пятнадцать, завтра я выезжаю в Скай. Возвращаться обратно буду по реке, так гораздо быстрее, умею управлять волной и ветром. Зачем вам это?

– Нужно. – Граф улыбнулся.

ГЛАВА 11

– Патриция, помните, вы изъявили желание посмотреть на ритуал вызова черного волка? – спросил де Вега у девушки через несколько дней после отъезда Гийома.

– Да, и это желание до сих пор в силе, – ответила она.

– Тогда готовьтесь, послезавтра мы выезжаем. Я дал знать жрецам паасинов. Они будут ждать нас в деревне в дне пути от Осбена. Можно выехать хоть сегодня, но лесным тропинкам, в отличие от мощенных камнем дорог, нужно время, чтобы высохнуть. Благо дожди закончились.

– С нетерпением жду этого момента. Вы покажете мне своего волка, граф, или я буду считать вас обманщиком! – улыбнулась Пат.

Риккардо залюбовался ею.

Маленькая экспедиция выехала из Осбена на рассвете. Патриция легко перенесла необходимость столь раннего пробуждения, хоть и любила поспать. Она сгорала от нетерпения, жаждала своими глазами увидеть сверхъестественные силы. Наряд ее, дорожный костюм, приятно удивил Риккардо. Граф обвел взглядом ее стройную фигурку в узких брючках и легкой курточке, было еще прохладно.

– Так сейчас принято одеваться в столице?

– Риккардо, вы отстали от жизни! – рассмеялась Пат. – Дорожный костюм для дам больше не является верхом неприличия. Герцогиня де Тавора появилась в нем на королевской охоте осенью, с тех пор он повсеместно вошел в моду.

– Я рад, что хоть однажды задумка герцогини принесла видимую пользу, – улыбнулся Риккардо и коснулся пальцами тонких шрамиков на щеке. – Вам он так идет, Патриция! Сегодня вы просто великолепны!

– Спасибо за комплимент! – благосклонно ответила Пат и тронула поводья. – В путь!

Она сидела в седле не по-дамски, а по-мужски, объяснив это тем, что так ей удобнее, да и костюм для этого и предназначен.

Де Вега взял с собой двух егерей. На вопрос Пат: «А почему свита невелика?» – ответил: «Для поездки к друзьям мне не нужно большого сопровождения, а разбойников в моем графстве нет давно».

Патриция взяла с собой одну служанку, которая, как и госпожа, умела ездить верхом. Миловидная служанка сразу же начала стоить глазки бравым егерям де Веги.

Дороги в Кардесе были и вправду замечательные – крепкие, ровные, широкие. Кавалькада несколько раз спокойно разминулась с купеческими обозами, везущими строевой лес.

Один раз, в самом начале пути, они встретились со странным обозом, тяжело груженным каким-то черным камнем.

– Что это? – спросила Пат.

– Уголь. Каменный уголь из шахт, принадлежащих моему покойному другу Карлу де Санчо. Нет, уже его вдове Жанне. Эта милая женщина обладает очень жестким характером, к тому же и рыжая, не знаю, как он с ней уживался. Так вот она уже второй раз за полгода повышает цены. Знает – мне деваться некуда.

– Цвет волос ничего не значит, – заметила Пат, в ней проснулась женская солидарность, – не вздумайте обижать вдову. Если не можете с ней поладить, это еще не признак того, что она ведьма. А зачем вам уголь из шахт? Его нужно везти за много лиг, ведь у вас большие леса, – вернулась она к основному вопросу.

– Шучу, – уточнил Риккардо. – Она же вдова моего друга, никогда ее ничем не обижу. У нее такой малыш веселый растет… А уголь? Лес рубить – его через пятьдесят лет не останется. Лучше буду возить из соседнего графства. К тому же все леса в Кардесе – собственность паасинов, они всегда жили в этих землях. Они и торговлю лесом ведут, и всеми его дарами.

Ближе к обеду они подъехали к границе леса. Де Вега говорил правду, когда утверждал, что леса занимают почти половину Кардеса, может, даже ошибался в сторону преуменьшения их размеров.

Вид величественных дубов, чьи кроны подпирали небо, поразил Патрицию. Девушка долго не могла найти слов, чтобы описать открывшуюся ей красоту. И впечатление это усилилось, едва они вступили под кроны деревьев-исполинов, ощутили мощь леса, вдохнули чистый воздух, наполненный здоровьем и свежестью, от которого поначалу кружилась голова.

Величавую тишину тревожили лишь пение и щебет птиц.

– Риккардо, вы сделали мне королевский подарок, – выдохнула наконец восхищенная девушка. – Я счастлива, что согласилась поехать вместе с вами.

– Уверяю тебя, Пат, самое интересное ждет тебя впереди, – ответил ей де Вега. Граф хоть и не раз бывал в лесах паасинов, но каждый раз испытывал то же, что и Пат сейчас. Вечная красота – творение природы, в отличие от той, что создана людьми, никогда не надоедает.

«Платье придворное красавицы, украшенное золотом и самоцветами, – думал де Вега, – ничто по сравнению с пышным травяным ковром, где по изумрудному фону щедро рассыпаны желтые и белые, рубиновые цветы».

Рядом с дорогой они встретили большой черный камень, неведомым образом попавший в лес.

Риккардо спрыгнул с коня, подошел к камню, опустился на колени. Пат не решилась его потревожить. Егеря молчали. Наконец граф поднялся.

– Здесь паасины убили третьего графа Кардеса. Он оказался слишком самоуверен и решил покорить их силой. Нарушил договор.

– И что дальше? – спросила Пат.

– Ничего. Его брат-наследник оказался умнее и заключил мир на прежних условиях.

– Мир с дикарями, убийцами брата? – возмутилась девушка.

– Паасины не дикари. Они живут здесь с начала времен. С ними на равных воевала еще Панцайская империя – родоначальница Благословенных земель. Кстати, они не считают себя людьми. У них свой язык, непохожий ни на один другой.

– А кто же они? – усмехнулась Пат. – Волки?

– Почти угадала. Дети волка и богини лесов Дайклааны. Я бы решил, что это так и есть, если бы не рождались дети от смешанных браков. Они все очень похожи. Высокие, стройные, совсем нет толстых. Все черноволосые, с красивыми миндалевидными глазами. Очень гордые и самолюбивые, людей избегают. Их почти истребили в Лагре и Остии – уничтожили леса, в Скае паасины еще держатся, у меня процветают. Я совсем не вмешиваюсь в их дела. Они лишь платят небольшой налог да дают мне превосходных стрелков.

Пат не ответила, удивленная услышанным.

Разговор затих сам собой. Риккардо и Пат решили отдохнуть от слов, что все равно не могли в полной мере выразить чувства, переполнявшие их сердца.

– Сеньора, взгляните, вот следы косули, – обратился к Патриции один из егерей, молодой крепкий парень по имени Начо, на него засматривалась служанка Патриции.

Дорогу пересекала тонкая цепочка следов.

– Как мило, – улыбнулась Пат, – надеюсь, мне вскоре удастся увидеть не только следы, но и само животное.

– Хочешь, я попрошу паасинов устроить для тебя охоту? – предложил Риккардо.

– Не стоит, – отказалась Пат, – я хочу увидеть живую косулю, а не мертвую. К тому же знаю – ты не любишь охоты.

– Не люблю охоту ради развлечения, – ответил Риккардо. – Когда у человека на руках все козыри – егеря, собаки, рогатины, арбалеты и луки, – а животное загнано в угол. Другое дело, когда шансы равны.

Пат поежилась, вспомнив грудь де Веги, изуродованную бесчисленными шрамами.

Желание девушки вскоре исполнилось. Дорогу в тридцати шагах впереди кавалькады перебежал лось. Величавый, могучий самец, вооруженный длинными ветвистыми рогами. Ростом он был повыше любой лошади.

– Настоящий гигант, – медленно сказала Пат, – не думала, что лоси бывают такой величины. Это волшебный лес.

Риккардо улыбнулся.

– Пат, сразу видно, ты никогда не бывала в настоящем лесу, кроме как на охоте рядом с фамильным замком. За тем поселком, куда мы направляемся, на десятки лиг на северо-восток до границы со Скаем нет ни одного человеческого поселения. Дикие, нетронутые леса. Вот там водятся настоящие чудовища. Кабаны весом семьдесят стоунов и лоси, которые, не поверишь, но живут до полста лет. Рыси размером с тигра из вечнозеленых джайских лесов. Старейшины паасинов покажут тебе их черепа и чучела. Но они не так страшны для человека. Однако бывает, что с отрогов Таргальских гор спускается медведь-задерун, тогда лес становится по-настоящему опасным.

– Почему знаменитые охотники не могут расправиться с одним медведем?

– Это не обычный медведь, Пат. Его считают демоном. Высотой он в полтора человеческих роста, когти в локоть длиной, ударом лапы валит лошадь вместе с всадником, шкуру трудно пробить даже копьем, – поделился знаниями Риккардо.

– Надеюсь, нам он не встретится, – подвела итог Пат.

– Нет, – улыбнулся Риккардо, – так далеко в Кардес они не заходят. А вот и паасины! – радостно воскликнул он, увидев двух всадников.

Всадники ждали их на месте пересечения двух лесных дорог. По одной из глубины леса вывозили древесину, это было видно по глубокой колее.

Паасинов Пат видела впервые. Они были одеты во все зеленое: плащи, штаны, рубашки. Даже береты, украшенные птичьими перьями, зеленого цвета. Сапоги их были без подошв, специально для ходьбы по лесу. На конях они сидели неловко, чувствовалось, что к ним они не привыкли.

– Приветствуем тебя, Риккардо, наш старший брат! Давно ты не радовал нас своим появлением. – Паасины соскочили с коней и склонили головы в поклоне, как равные перед равным, но уважаемым более других человеком. На камоэнском они говорили с каким-то непонятным акцентом.

Риккардо столь грубое нарушение этикета не расстроило. Он спешился и обнял старшего паасина, мужчину лет тридцати, в самом расцвете сил.

– Лойал! Сколько лет я не видел твою хитрую волчью морду, друг!

Паасин довольно осклабился.

– В этом нет моей вины, Риккардо. Это твоя гостья? – кивнул он на Патрицию.

– Да, знакомьтесь. Патриция, это Лойал, вождь лесного народа. Лойал, это Патриция дель Карпио, моя гостья.

– Сеньора, вы поразили меня своей красотой. Я ваш слуга на всю жизнь. – Вождь лесных людей поклонился чуть неуклюже, наверное, потому, что не умел кланяться.

Его речь поразила Патрицию, она не ожидала такой учтивости от лесного охотника, поклоняющегося волку. Девушка удивленно посмотрела на Риккардо, тот лишь улыбнулся.

– Старейшины будут рады видеть вас в нашем поселке. – Лойал взобрался на коня. – Сеньора, как вам наши леса? – вновь обратился он к Патриции.

– Они великолепны. Но многое из увиденного для меня осталось загадкой, – призналась Патриция.

– Спрашивайте, сеньора, и я постараюсь ответить на все ваши вопросы, – вновь поклонился ей паасин. – Для такой красавицы не должно быть тайн в моем лесе.

Риккардо улыбался, глядя на счастливую Пат.

В деревушку паасинов прибыли к вечеру. Лойал сказал, что это самый южный поселок племени, расположенный ближе всего к Осбену.

Жрецы-шаманы в льняных безрукавках и широких бесформенных штанах специально приехали в эту маленькую деревушку пообщаться с властителем Кардеса и одновременно своим братом, ведь редко, очень редко черный волк и человек мирно расходятся после схватки.

Дома у паасинов были построены вокруг деревьев. Риккардо сказал, что это для того, чтобы дома жили. Пат не поверила.

– Как может жить срубленное дерево?

– Смотри, гостья. Смотри лучше! – Лойал надрубил бревно сруба.

Из-под коры брызнул свежий сок. Паасин омочил в нем ее пальцы и улыбнулся.

– Наши прапрадеды умели выращивать дома, не рубя деревьев. Мы же, их недостойные потомки, можем лишь оживлять мертвое соседством с живым.

Было много птиц – паасины обустраивали их гнезда у себя на крышах. Над каждым крыльцом красовалась вырезанная из дерева волчья голова. Патриция не увидела ни одного одинакового изображения. Здесь были смеющиеся волки, разъяренные волки, волки с высунутым от жары языком и волки, принюхивающиеся, словно идущие по следу.

Женщины паасинов были под стать мужьям. Такие же высокие, стройные и черноволосые. Очень красивые. Пат ощутила укол зависти: девушки казались лишенными изъянов.

Де Вега получил рысью шкуру, причем рысь эта показалась Пат размером с медведя.

– Будешь на ней жену любить, дети будут, словно рыси, – хитрые, сильные, ловкие! – смеялись охотники. Пат то и дело ловила на себе их оценивающие взгляды.

Девушке преподнесли огромную охапку лесных тюльпанов, только что сорванных, источающих одурманивающий аромат, и берестяное лукошко, в котором мирно спал маленький котенок.

– Это дикая кошка, сеньора, – объяснил Лойал. – Маленькое, но сильное и свирепое животное. Возьми к себе на колени, корми, пои – и не будет друга тебе вернее и преданнее.

Патриция погладила спящего котенка – ему добавили в молоко отвар дурманящих трав – и отдала лукошко служанке.

Риккардо потом объяснил ей:

– Это очень ценный подарок. Эти кошки умеют отводить беду от хозяина, забирать себе его болезни. Алькасарские султаны и джайские нуары[33] платят в золоте за них в пятьдесят раз больше, чем кошка весит. Но паасины их никому не продают, только дарят. Избранным.

Потом был ужин. За одним огромным, невероятно длинным и широким столом уместился весь поселок. Пат и Риккардо усадили во главе. Среди блюд преобладало мясо, встречалась рыба, но и в хлебе и крупах недостатка не было. Паасины активно торговали с остальным Кардесом. Меняли плоды леса на дары полей. В деревянных чашах, легких, тонкой работы, украшенных искусной резьбой, плескался неведомый Патриции напиток, который следовало пить только охлажденным.

– Мед диких пчел, ключевая вода и немного хитрости паасинских женщин, – объяснил состав Лойал.

– Будь осторожна, он в три раза крепче вина, – шепнул ей на ухо Риккардо.

– Буду осторожна, – улыбнулась в ответ Патриция.

Она словно попала в сказку. Все вокруг было нереально, загадочно, притягательно. Де Вега открыл ей новый мир. Она начинала понимать его, тяготившегося натянутой, как гитарная струна, атмосферой золотых балов Мендоры, наполненных интригами. Паасины были честны и открыты. Вежливые, они говорили на камоэнском, чтобы она понимала их. С ними можно было забыться, ни о чем не беспокоясь.

Когда гости утолили первый голод, Лойал по знаку одного из жрецов шепнул Риккардо:

– Время подошло. Шаманы говорят, волк как никогда близко.

– Прекрасно. А то я уже забыл, как лоснится и сверкает его черная шкура. – Риккардо кивнул. – Пат, – обратился он к девушке, – пойдем, сейчас начнется представление.

Они встали из-за стола. Пат подняла голову. Она и не заметила, как наступила ночь. Три луны одиноко сияли в небе, звезды спрятались за тучами.

Риккардо и Пат в окружении шаманов – среди них были и старики, и крепкие мужчины, и совсем юные мальчишки – прошли в священное капище, на краю поселка. В темноте Пат запиналась, но каждый раз рука Риккардо подхватывала ее, не давая упасть.

– Сегодня будет испытание? – шепотом спросила Пат.

– Нет, – так же тихо ответил ей Риккардо. – Не время. Сегодня я вызову только своего волка.

Капище представляло собой большую площадку, посыпанную песком, ограниченную четырьмя столбами. С трех сторон оно было окружено густым лесом.

Пат вздрогнула, представив, как на этом песке бьются насмерть с призванным демоном мальчишки-паасины, доказывая свое право стать мужчиной, право на жизнь.

Риккардо вышел на середину площадки, присел, зачерпнул ладонью горсть песка. Его тень дрожала и извивалась в свете факелов. Хотя ветра не было.

Граф стоял, закрыв глаза, и что-то шептал или даже напевал. Голос его был громок, но Пат не могла разобрать ни слова.

Песок медленно сыпался сквозь сведенные вместе пальцы ладони.

Вдруг на песке появилась вторая тень. Тень волка. А спустя мгновение из густой чащи на песок выбежал сам хищник. Де Вега открыл глаза. Волк остановился, словно его ослепил свет факелов.

Риккардо и волк стояли неподвижно. Глядели друг другу в глаза. Патриция ужаснулась: волк был огромен, почти по грудь графу.

Риккардо присел на корточки. Поманил волка рукой, как манят собаку. Хищник зарычал и медленно подошел к графу, мягко ступая по песку, не оставляя следов.

Риккардо протянул руку и потрепал его по шее. Полуоткрытая пасть волка находилась на уровне его лица. Волк лизнул графа, и через мгновение тот зарылся лицом в густую шерсть на шее хищника. Обнял своего несостоявшегося убийцу.

Отпустил с явным неудовольствием. Погладил в последний раз здоровенную башку и ласково сказал:

– Ну все. Беги.

Волк развернулся и скрылся в чаще.

Риккардо встал и подошел к Пат. От графа пахло, как от шкуры волка-людоеда, много лет висевшей в кабинете отца Патриции – барона Педро дель Карпио.

Никто не говорил ни слова. Пат тоже молчала. Вернулись за стол, где их отсутствия будто бы никто и не заметил. Пир продолжился. Риккардо был весел, остроумен, много шутил.

Опасения Пат не оправдались. Риккардо предупредил добросердечных заботливых паасинов. Им постелили разные постели в соседних комнатах. Старейшина деревни предоставил дорогим гостям свой большой дом.

Пат быстро заснула на мягких шкурах – тюфяков и матрасов здесь не признавали. В комнате пахло лесными травами. Женщины паасинов подметили ее внутреннюю усталость и повесили в комнате связки целебных трав, что улучшают сон.

Проснувшись, девушка почувствовала себя свежей и полной сил.

Позавтракав, отправились назад, в Осбен. Патриция поймала себя на том, что подумала об Осбене как о доме. Паасины просили гостей остаться еще на день, но Риккардо вежливо отклонил их просьбу. Шаманы-жрецы тоже разъехались по своим поселкам. Их пути и дорога Риккардо не совпали. Шаманы пользовались внутренними тропинками паасинов, что связывали сотню поселков, затерянных в бескрайних лесах.

Лойал дал Риккардо двух охотников в сопровождение, «на всякий случай», как он выразился. Охотники развлекали Патрицию рассказами о лесе и выдуманными на ходу байками.

Девушка смеялась, слушая, как один из них хвастался тем, что убил за день двух медведей, а другой говорил: «Эка невидаль, я и трех бивал, пьяный. А уж трезвый-то…»

Вот только представить паасинов пьяными, как обычные люди, было трудно. На пиру у них лишь глаза горели ярче да речь становилась быстрее с каждой выпитой чашей.

Путь назад казался Патриции быстрее, она узнавала те или иные места, которые успели запомниться ей. Например, огромный дуб, что, упав, перегородил дорогу.

Паасины решили, что легче выпилить и прорубить в нем проход, чем сдвинуть с места. Появился маленький тоннель. Или валун, заросший мхом, напоминающий лицо бородатого старика. А также родник, в котором наполняли фляги и поили лошадей.

У этого родника они и решили остановиться на привал.

Пообедав, начали седлать лошадей, намереваясь продолжить путь. Риккардо, егерь Начо и оба паасина уже были в седле. Остальные садились.

Внезапно один из паасинов прислушался к звукам леса. Его лицо стало суровым. Егерь Начо зарядил короткий арбалет.

Паасин поднес руку к губам. Этот всем известный жест обозначал: «Тихо, тишина!»

Вдруг раздался треск ломающихся веток. Из чащи на тропинку вырвался громадный серый медведь-великан. Патриция сразу поняла, что это и есть задерун.

Медведь ударом мощной лапы отшвырнул в сторону одного егеря. Пат заметила, что задерун ранен. Время замедлило для нее свой неумолимый бег. Мгновения тянулись медленно, как хороший мед.

Начо в упор стреляет в медведя из арбалета. Это лишь злит хищника, он сдергивает парня с седла и подминает под себя. Риккардо бросается на помощь егерю, медведь бьет лошадь, раздирая ей морду, она сбрасывает графа. Тот ударяется головой о дерево.

Один из паасинов кричит Патриции и служанке:

– Дерево, лезьте на дерево!

Пат не может пошевелиться. Она словно видит страшный сон, только сил проснуться нет.

Паасины, спрыгнув с коней, пытаются сдержать задеруна короткими копьями. Бесполезно. Он ломает ставшие вдруг хрупкими древки, и охотники гибнут один за другим. Их смертные крики приводят Патрицию в себя, она бежит к дереву.

– Госпожа, помогите!

Ее служанка зацепилась подолом длинного платья за корень. Глупышка не захотела надеть дорожный костюм, как хозяйка. Пат кидается ей на помощь, но поздно.

Служанка рвет платье, вскакивает, но удар страшной лапы с когтями длиной в человеческий локоть отрывает ей голову.

Кровь из разорванных артерий брызжет на Пат.

Девушка кричит от ужаса. Медведь идет к ней. Шаг, другой. Он все ближе.

Останавливается, оборачивается. В шее его со стороны спины торчит короткий арбалетный болт.

Риккардо дрожащими руками пытается натянуть тетиву охотничьего арбалета. Голова его вся в крови. Граф не успевает.

Он смотрит прямо в маленькие красные глазки медведя, залитые гноем.

Из леса выпрыгивает огромный черный волк и бросается на медведя, пытается вцепиться ему в глотку. Задерун с ревом отдирает его от себя, сжимает в мощных лапах, слышен хруст костей, швыряет на землю.

Шагает к де Веге.

Долго заряжается арбалет. Требуется время, чтобы упереть его в землю и, крутя специальный винт, натянуть тетиву.

Риккардо натянул тугую тетиву из бычьих жил рукой. Сжал зубы и натянул. Потом говорили, что это невозможно. А он сделал, одним рывком. Тянул, сдирая кожу и мясо с пальцев, пока не услышал щелчок. Он видел Патрицию в крови.

Медведь был уже близко, когда Риккардо вложил стрелу в ложе. Приставил к плечу арбалет и выстрелил в нависающее над ним чудовище.

Короткий железный зазубренный болт вошел медведю в крохотный глаз, красный от злобы. Задерун по инерции рассек когтями воздух перед лицом де Веги и стал медленно падать. Граф едва успел отскочить в сторону.

Риккардо, шатаясь, медленно побрел к Пат. Сел рядом, обнял. Шепнул на ухо, прижимая к себе бьющуюся в истерике девушку:

– Он мертв, Пат. Он мертв. Все будет хорошо.

Девушка плакала, уткнувшись носом в его плечо. Риккардо провел рукой по ее лицу. И тут же отдернул руку – мясо содрано до костей, но он почти не чувствовал боли.

– Ты жив? – еще не веря в спасение, спросила Пат.

– Я жив, ты жива. Все будет хорошо, Пат. Все будет хорошо. – Он замечает кровь на ее одежде. – Ты не ранена, Пат? – взволнованно говорит Риккардо.

– Нет, Рик. Это не моя кровь.

Риккардо поднялся и обошел поляну. Все мертвы. Он вернулся к девушке.

– Пойдем, Пат. Нужно вернуться к паасинам.

– Помоги раненым, Рик…

– Их нет.

– Нет? – прошептала она.

– Нет, Пат.

– А где волк? – спросила девушка. – Куда он делся? Я видела, медведь его убил…

– Волк? Какой волк? Не было волка, Пат. Ты бредишь… Не волнуйся, я рядом, все будет хорошо…

Он помог ей подняться. Девушка едва держалась на ногах. Они прошли два десятка шагов, и Риккардо бережно взял Пат на руки. Ее бьет дрожь.

– Все будет хорошо, – повторил граф и пошел назад по тропинке к поселку паасинов.

Риккардо повезло – через час пути он встретил паасинов. Шаман увидел в будущем опасность для властителя Кардеса и своего брата по духу. Лойал отнесся к этому со всей серьезностью, выслал воинов.

Паасины увидели де Вегу, бредущего по дороге, окровавленного, держащего на руках бледную Патрицию. Девушка изо всех сил прижалась к нему и потом долго не хотела разжимать объятия. Даже когда оказалась среди друзей.

Их доставили в поселок. Паасины смотрели на Риккардо, как на живого бога. Ему удалось в одиночку, раненому, убить медведя. Никому раньше это не удавалось. Появление медведя-задеруна в лесах воспринималось охотниками как нашествие демонов. Каждое такое чудовище забирало по десятку охотников, прежде чем его удавалось остановить. В этот раз жертв оказалось всего пять. Но ни Риккардо, ни Патриции от этого легче не было.

Раны и порезы перевязали. Но душевное потрясение восстановить труднее, чем залечить телесные раны. Риккардо молча пил ледяной паасинский напиток, что в три раза крепче вина. Пил чашку за чашкой и не пьянел. Лойал сидел рядом, старался не отставать, наполнял чаши, когда они опустошались. Поклонник волка, не считающий себя человеком, понимал: Риккардо нужен покой. Не хочет говорить – не надо.

– Как Пат? – спрашивает наконец Риккардо.

Лойал подзывает женщину – лекаря. Та отвечает, чуть растягивая слова:

– Опять проснулась. Твою женщину мучают кошмары, она не может спать. Мы дали ей отвары целебных трав, использовали массаж, жрец призывал духов земли и неба – ничего не помогло.

– Я пойду к ней, – сказал Риккардо и поднялся.

Патриция лежала, сжавшись, как младенец в утробе матери, обхватив себя руками. Ее было холодно, одиноко и страшно. Стоило на миг прикрыть глаза, вспоминалась страшная картина: медведь, отрывающий голову служанке. Запах трав, что минувшей ночью помог ей легко заснуть, теперь раздражал.

Дверь отворилась. Пат вздрогнула. Расслабилась, услышав знакомый голос.

– Это я, Пат.

Риккардо присел на край кровати:

– Как ты, милая?

– Мне холодно. – Ее голос дрожал.

Риккардо подоткнул одеяло. Раскрыл ларь, стоявший рядом с ложем, достал еще одно. Накрыл.

– Так лучше? – заботливо спросил он.

– Да, – кивнула девушка. – Не уходи, Рик. Мне страшно. – Она сжала его ладонь и спрятала ее к себе под одеяло.

Де Вега почувствовал, как бьется ее сердечко. И его собственное сердце сжалось от жалости.

– Я не оставлю тебя, никогда. – Он склонился и поцеловал ее в губы. Погладил длинные мягкие волосы.

– Я не могу уснуть, – пожаловалась Пат. – Эти травы, они пахнут лесом. Лишь закрою глаза, сразу кажется, что я снова там, у родника.

Он подхватил ее на руки вместе с двумя одеялами. Пат почувствовала тепло его рук, он снова нес ее прочь от зла, оберегая от любой опасности.

Риккардо пинком распахнул дверь. Встретившаяся на пути женщина-лекарь вжалась в стену, пропуская его.

Де Вега внес Пат в свою комнату. Бережно уложил ее на застеленную кровать. Опустился на колени у изголовья. Поправил у нее выбившуюся прядь волос.

– Здесь темно и холодно, но травами не пахнет. Или, хочешь, я вынесу тебя на улицу?

– Не нужно, Рик. Мне здесь хорошо, – ответила она.

– Постарайся уснуть, Пат. Тебе нужно отдохнуть. Ничего не бойся, я здесь, рядом с тобой. Отгоню любое зло. Защищу от любой напасти. Спи спокойно, моя принцесса. Моя любимая. Моя судьба. Моя маленькая смерть, – шептал он, гладя ее волосы.

– Я не хочу спать, Рик. – Патриция села, закутавшись в одеяло.

Де Вега присел на кровать рядом с ней. Приобнял. Оба молчали. Наконец Патриция перебралась к нему на колени, закрыв спину одеялом. Риккардо прижал ее к себе. Она спросила, положив голову ему на плечо:

– Почему ты спас меня, Рик?

Он вздрогнул, но отнес это на то, что девушка слишком много сегодня пережила.

– Что за глупость ты спрашиваешь, Пат?

– Почему ты спас меня? – переспросила она и, не дожидаясь его ответа, продолжила: – Я ведь твоя Смерть, Рик.

– Ну и что. Я не могу допустить, чтобы ты умерла.

– Медведь – несчастный случай, Рик. Идеальный несчастный случай. Ты бы получил прощение, амнистию. Жил бы дальше долго и счастливо в своем милом Кардесе. Женился на Кармен, у тебя бы появились дети – мальчик и девочка…

– Я сейчас оставлю тебя одну! – пригрозил де Вега, но обещание не выполнил. – Это тебе Гийом все рассказал? Я никогда не сделаю тебе больно, Пат. Слышишь? Никогда! Ты моя любовь. Моя судьба. Смотря на небо, на звездные письмена, я в них легко читаю твое имя. Моя жизнь не стоит твоей слезы… Я люблю тебя, Пат. Люблю, несмотря на все, что было и есть между нами…

– Бедняжка, – грустно сказала девушка и поцеловала его в шею. – Почему я не могу оценить по достоинству твои чувства?

Он не ответил. Губы Риккардо покрывали горячими поцелуями ее шею и лицо. Кожа ее пахла цветущей вишней.

– Не надо, Рик… – попыталась отстраниться Пат. Риккардо ей не ответил. Девушка знала, что, если скажет еще хоть слово, он ее оставит.

Но это слово так и не было произнесено. Пат нуждалась в его ласке и тепле, ей нужно было забыться. Прогнать прочь кошмар минувшего дня, раствориться в чужой страсти. Отдаться до конца, умереть, чтобы воскреснуть вновь.

ГЛАВА 12

Перо вывело на бумаге последнюю строчку:

«Войны были, есть и будут всегда, пока человечество живет, или до тех пор, пока оно не научится сдерживать свои эмоции, что толкают его в бездну гнева, ненависти, алчности и прочих грехов. Но я не думаю, что это счастливое время когда-нибудь наступит. Мы не можем управлять даже огнем своих чувств, таким святым и благородным чувством, как любовь, что уж говорить о темных порывах души.

Я написал этот трактат не потому, что хочу войн. Я их противник. Нет. Война – это грязь, а также кровь и дерьмо, что лезут из вспоротого живота. Боль и предательство. Радость для падалыциков.

Я написал его, чтобы Камоэнс – моя родина – никогда не узнал тяжелую поступь вражеской ноги на своей земле. Заклинаю вас, воины Камоэнса, будьте его защитниками и не превращайтесь в захватчиков и насильников для других народов.

Риккардо де Вега, граф Кардес.

Король Хорхе Третий, я сдержал слово».

Риккардо отложил перо в сторону и задумчиво посмотрел на исписанный листок. Вздохнул и посыпал его песком для просушки чернил. Встал из-за стола и прошелся по кабинету. Перед его столом лежала громадная медвежья шкура. Паасины сняли ее с задеруна и торжественно вручили графу перед отъездом. Со времени возвращения прошло уже две недели.

Патриция. Она держалась так, будто бы ничего между ними не произошло. Той ночи не было. Она старалась не оставаться с ним наедине. Избегала общения. Де Вега не знал, что делать, он опять сходил с ума от любви, что переполняла его сердце.

Так долго продолжаться не могло. Книга была дописана. Граф не хотел никого обманывать. Он смертельно устал и жаждал развязки.

За окном рождался новый день. Солнце светило ярко и приветливо, обещая хороший, светлый и добрый день.

Весна закончилась. Лето вступило в свои права. Отцвела вишня. Ветер больше не заносил в кабинет ее пьянящий аромат.

Год назад я добился руки Патриции, подумал граф. Как он быстро пролетел, этот год! Время неумолимо. Как много бы я отдал, чтобы вернуться назад на год, на один проклятый год.

Де Вега сжал кулаки.

Но никто не может обратить время вспять. Он горько улыбнулся. Даже Ястреб не в силах это сделать. Он лишь помогает мне выполнить то, что я могу совершить сам. И я благодарен ему за это. Ибо что бы это был за мир, где людьми бы играли, словно живыми игрушками, отняв свободу воли?

Риккардо снял с шеи и раскрыл маленький медальон. Внутри его лежали два алых с белой точкой пера. Одно из них он нашел у себя в кармане после боя с Агриппой д'Обинье и заключенного с Гийомом договора. Второе оказалось в медальоне после схватки с медведем.

Граф закрыл медальон, посмотрел в окно. Небо было чистое-чистое, иссиня-синее, без единого облачка.

Де Вега подошел к зеркалу, поправил невидимую складку на камзоле, расчесал волосы, решительно шагнул к двери.

Патриция и Кармен раскладывали пасьянс за чашкой утреннего кофе.

– Здравствуйте, сеньориты, – улыбнулся им Риккардо.

Кармен поняла, что ей лучше уйти.

– После завершим, Пат, хорошо?

– Да, Кармен, конечно.

Риккардо присел на место Кармен:

– Доброе утро, Пат.

– Доброе, Риккардо. Круги под глазами, опять всю ночь не спал, писал? – улыбнулась Пат, вот только улыбка ее вышла не слишком веселой.

– Не только писал, Пат, но и думал.

– О чем же, я хотела бы знать? – спросила она.

– О нас с тобой, – ответил он твердо.

– И к каким выводам ты пришел, Риккардо? – жестко сказала Пат.

– Будь моей женой! – выпалил де Вега.

– Это шутка? – с надеждой в голосе спросила девушка.

– Нет, Пат, не шутка. – Риккардо помотал головой. – Мы могли бы вместе уехать из Камоэнса. Далеко-далеко, туда, где прошлое оставило бы нас в покое.

– Ты же знаешь ответ, Рик. Почему же говоришь это? Хочешь сделать мне больно?

– Знаю, Пат. Но мне нужно услышать его из твоих уст.

– Нет. Спасибо за предложение, но я не люблю тебя и не смогла бы быть твоей женой. Даже если бы нас не разделяло прошлое. – Она старалась говорить жестко, но де Вега чувствовал, что она может в любой момент заплакать.

Он знал, что это жестоко, но не мог остановиться.

– А я надеялся, что после той ночи мы сможем быть вместе.

– Рик, – с горечью ответила она, – ты же не мальчишка. Прекрасно понимаешь настоящие причины. Мне было больно, холодно и одиноко. Ты был рядом, а я нуждалась в твоем тепле.

Он не ответил.

– Беги, Рик, – попросила она. – Беги один. Беги из Кардеса, из Камоэнса. Хорхе не станет меня наказывать. Он же предоставил тебе эту лазейку. Спасайся! Несмотря на все, мне будет больно, если ты умрешь. Ты мой друг… Не заставляй меня плакать. Прошу, живи! Попробуй жить без меня! Ты уедешь далеко-далеко, встретишь красивую девушку. Полюбишь ее, будешь жить счастливо. Забудешь меня. Уезжай… – Две прозрачные слезинки покатились по щекам девушки.

– Гийом тебя попросил мне это сказать?

– Нет. Это я говорю тебе. Беги! Живи!

Де Вега молча вышел из комнаты.

Риккардо не собирался бежать из Кардеса. Он хотел пройти свой путь до конца. Трусом он не был. Патриция его отвергла, но он заранее знал ответ. Больно не было, только чуть-чуть обидно. Но обижаться на себя и на судьбу глупо.

Граф распахнул окно в галерее, где находился. Сорвал с себя камзол, разорвал один рукав рубашки. Посмотрел в небо, зашептал слова, что вдруг сами пришли на ум. Ему опять нужна была помощь. Он знал, что слаб. И просил укрепить его дух.

У Ястреба холодный беспощадный взгляд. Слабый сломается. Сильный выдержит, не отведет взгляд. Тогда и у птицы глаза теплеют, в них появляется что-то человеческое – в этих очах цвета неба, свободы и отличной стали.

Когти перебирают по перчатке. Ястреб устраивается поудобней. Словно обычная ловчая птица. Вот только цвет у него алый.

Выход. В глазах цвета неба Риккардо прочитал его без труда.

Решай, человек. Решай сам. Ты себе хозяин. Я дал тебе силу. Выбирай.

Внизу двое слуг что-то кричали, показывая на него руками, – наверное, увидели Ястреба. Так и рождаются легенды. Риккардо понял, что чувствовал прадед, стоя на вершине башни в зараженном замке. Некуда бежать. Да и незачем. Все дорогое рядом, но вот дотянуться нельзя.

У Ястреба глаза цвета неба. Цвета Свободы. Он предлагает свободу. Даже теперь. Взмахнет крылами и умчит, как унес прадеда. Вот только зачем ему эта свобода? Свобода для тела, а не души. Душа здесь, тоскует и рвется на части.

Риккардо взмахнул рукой, отпуская птицу.

Спасибо, сказал он ей. Молчание иногда ценнее всех советов.

Ястреб сделал один круг. В его глазах граф не увидел огорчения. Птица, демон или бог, учила выбирать путь, идти по нему и уважать чужой выбор. Она осталась довольна своим учеником. Этот путь не хуже других.

Де Вега вновь поднимался по ступеням Проклятой башни. Днем, впервые за много месяцев. Каменные ступени спиралью охватывали башню до самого верха, где была единственная дверь. Таков был выбор тех, кто перестроил ее после Черного Риккардо.

Солдат на посту у двери отдал графу честь и тут же дернул за специальный шнур. Дубовая дверь, обитая железом, долго не хотела отпираться. Часовой в башне в нарушение всех правил уснул после сытного обеда. Это было видно по его лицу и мятому камзолу.

Граф Кардес не стал его отчитывать и выносить наказание, словно ничего и не заметил.

– Как он? – спросил солдата.

– Как обычно. Не беспокоит, – отвечал солдат, счастливый тем, что все обошлось.

Внутри башня была пуста. Хоть она была высотой в четыре этажа, застроен был лишь один нижний, там располагались две комнаты, деревянная крыша его служила местом для прогулок.

Стены были столь широкими, что вверху по окружности мог пройти, не боясь упасть, один человек. Напротив двери у самого верха висел балкон. Обычно днем на нем дремал часовой, теперь туда взошел граф.

– Здравствуй, Альфонс! – прокричал он.

Васкес тренировался с кинутым ему недавно мечом, бился с воображаемым противником. На Риккардо он никак не отреагировал.

Черная башня была идеальной тюрьмой для особо ценных узников, заключенный мог делать все, что хотел. Там внизу, в комнатах, были книги, карты, бумага, через окно в крыше проникал дневной свет, благо верх башни открыт, можно прогуливаться. Сбежать узник не мог никак. Еду и воду спускали по веревке, так же поднимали и мусор.

– Альфонс, – вновь закричал Риккардо, – есть важный разговор!

Васкес обернулся. Пригрозил ему мечом – так, чтобы пойманный лучик света ударил де Веге в глаза, заставив зажмуриться.

– Как бы я хотел убить тебя, Риккардо, – мечтательно проговорил он, – вот этим мечом. Зачем ты пришел? Вновь говорить мне о Патриции, наслаждаясь моей мукой? Как жаль, что я не убил тебя, когда имел возможность! Ты жестоко мстишь мне, Риккардо, замуровав в каменном мешке. Сколько же зла в тебе, коварный убийца, мстительный трус?

– Я убил тебя, Альфонс, думал, что убил. Два арбалетных болта в грудь – верная смерть. – Де Вега не замечал его нападок. – Но когда мне принесли твое тело, оказалось – ты еще дышишь. Я не смог приказать тебя добить. Думал – сам умрешь. Но ты жил, жил мне назло. Отправил тебя в Осбен, приставил лекаря, хотя надо было просто прирезать. Друзья погибли, я попал в плен к королю. Проиграл, вернулся в Осбен умереть. А ты жил, хотя все давно считали тебя убитым. Патриция в том числе. А ты жил, Альфонс, медленно оправляясь от ран. Я не знал, что с тобой делать. Отпустить – не мог, глупо, да и гордость не позволяет. Я не издевался над тобой, рассказывая о приезде Пат, – мне нужно было этим с кем-то поделиться. Только ты – так же крепко любящий ее, как и я, – мог меня понять.

– Зачем ты мне все это говоришь, Риккардо? Что тянешь? Добей из арбалета. Ты это умеешь!

– Я умираю, Альфонс. Я так решил. Пора. Хватит мучить Пат. И пришло время решать, что будет с тобой.

– И что же ты придумал, Риккардо, какую-нибудь пытку пострашнее?

– Нет. Мы будем драться. Как в тот раз, когда ты опозорил меня в глазах Пат, ударил в спину, сломал мне жизнь.

Васкес рассмеялся, он был бледен и худ, ранения сильно ослабили его.

– Ты храбрец, мой братец! Настоящий герой! Долго решался? Давай еще отрубим мне одну руку, тогда ты точно победишь без особых усилий!

– Не принижай себя, Альфонс. Ты искусней меня. Вспомни, как лихо выбил из рук моих шпагу? – Граф продемонстрировал пленнику искалеченную руку. – Я буду драться левой – это уравнивает шансы. Убьешь меня – тебя отпустят к Патриции.

– Я не верю тебе!

– Секундантом будет королевский лейтенант Феррейра. Он известен своей честностью. Я вернусь за тобой через ору.

– Лейтенант, – позвал Феррейру граф. Блас о чем-то мило беседовал с Кармен, девушка улыбалась.

Риккардо был благодарен Феррейре за то, что тот, верный данному ему обещанию, развлекал Кармен, хоть на время, но уводя ее мысли прочь от суровой действительности. Он знал, что она плакала по ночам.

Де Вега долго искал их, пока не нашел гуляющими по садовой аллее. Ветер мило играл распущенными темными волосами Кармен. Риккардо вспомнил слова поэта, что ценил женские локоны на вес золота, и подумал, что даже вес драгоценных камней – слишком малая мера.

Кармен так смешно и мило смутилась, заметив графа, что Риккардо невольно улыбнулся.

– Прости, что отбираю его у тебя, но Блас мне нужен.

– Всегда к вашим услугам, Риккардо!

Когда они отошли на значительное расстояние от девушки, Риккардо сказал:

– Лейтенант, я прошу вас быть моим секундантом!

– С кем дуэль? – удивился Феррейра. – Это, наверное, шутка. Я боялся, вы меня вызовете из-за Кармен.

– Нет, не шутка. За Кармен не бойтесь, я рад за вас. Драться я буду с Альфонсом де Васкесом.

Феррейра внимательно посмотрел на Риккардо, лицо его омрачилось.

– Я не сошел с ума, лейтенант. Васкес – мой пленник. Если он убьет меня – вы доставите в столицу его и Патрицию.

– Если нет?

– Тогда я убью его, и все пойдет своим чередом.

Феррейра смотрел не отрываясь, как трое солдат поднимают Васкеса в специальной корзине. Он чувствовал, что все это – невероятный сон.

Альфонс восстал из мертвых. Под Дайкой пощады не давали никому. В то, что Кардес намеренно оставил ему жизнь, не верилось. Такое не прощают. Но об этом не знает ни король, наводнивший Маракойю шпионами, ни герцог Гальба, имевший на Васкеса большие виды.

Блас вспомнил, что герцог просил его разузнать о последнем бое Альфонса. Что ж, любопытство Гальбы будет удовлетворено. Либо им, либо самим Васкесом. Воскресший из мертвых муж Патриции был мастером клинка, известным дуэлянтом, но и де Вега показал себя талантливым учеником, схватывавшим на лету сложнейшие приемы.

– Как он оказался здесь? – спросил лейтенант.

– Выживет – сам расскажет. Вкратце – я не смог его добить.

– Приветствую вас, Феррейра! – Васкес перелез на балкон и протянул ему руку. – Признаюсь, весьма обрадован тем, что вы здесь.

Пожимая его горячую кисть, Блас невольно вздрогнул, вспомнив, что пальцы Риккардо сегодня ледяные.

– Я тоже рад вас видеть, Альфонс, – произнес он наконец, справившись с внезапным волнением. К лукавому приметы! – сталь сама решит, кому жить, а кому умирать.

– Все в сборе, значит, не будем больше тянуть, сеньоры, – вмешался де Вега.

Они втроем спустились вниз по осыпающимся ступеням – казалось, башню не ремонтировали со времен легендарного графа-чернокнижника.

– Для поединка я выбрал меч. Долой шпаги и кинжалы! Здесь не придворная дуэль! – с каким-то непонятным задором воскликнул Риккардо, когда они оказались на твердой земле.

Блас внимательно посмотрел на противников.

Риккардо почему-то улыбался. В его глазах играли шальные искорки. Такие же искорки лейтенант видел в глазах товарищей перед самоубийственной атакой горстки гвардейцев, ударившей во фронт тяжелой кавалерии остийцев. Битву они выиграли, Верхняя Тангана осталась за Камоэнсом, но из двухсот выжило лишь пять десятков.

Альфонс – в отличие от родственника и врага – был собран, суров и решителен.

– А разве не вызванный выбирает оружие? – спросил Феррейра.

– Мне все равно, – ответил ему Альфонс, – к тому же я имел возможность немного потренироваться с мечом.

– Да как разобрать, кто кого вызвал? – спросил риторическим тоном Риккардо, расстегивая камзол. – Кто из нас прав, кто виноват? Кто злодей, а кто невиновен?

Одна пуговица никак не хотела освобождаться из петли, граф оторвал ее.

Драться решили прямо у подножия башни. Благо трава здесь была ровная и мягкая.

– Хорошая травка, приятно будет на нее прилечь, в последний раз. Ты со мной согласен, Альфонс? – поинтересовался Риккардо, но Васкес не ответил на его укол. Лишь взмахнул мечом, разминая руки.

На графе остались белая рубашка и штаны-шаровары алого шелка. Васкес был облачен в такую же рубаху – Риккардо отсылал ему одежду из своего гардероба – и кожаные штаны.

Меч у де Веги был фамильный, тот самый, вороненой – кажущейся черной – стали. Блас закрыл глаза и как наяву увидел: красное от боли и яда лицо Агриппы д'Обинье, черный клинок, избивающий маршала, и лицо Риккардо, казавшееся ему тогда демоническим.

– Лезвие! – крикнул Блас. Второй раз коварная уловка не пройдет. Поединок будет честным.

– Оно чистое. – Доказывая это, Риккардо порезал себе локоть. – Сегодня яд не нужен. Что ж, Альфонс, приступим! – улыбнулся он.

Де Вега привычно взял меч в правую руку, перевязанную бинтами, поморщился – содранная с мясом кожа давала себя знать. Вновь улыбнулся и взял оружие левой, правой лишь придерживая за яблоко рукояти.

Васкес не заставил себя ждать, ударил первым, классической мельницей, пробуя защиту противника на прочность. Клинки столкнулись с такой силой, что полетели искры. Бой начался.

Альфонс кружил вокруг Риккардо, нанося то рубящие, то колющие удары, не давая врагу ни мгновения передышки. Несколько раз ему удавалось зацепить Риккардо, но тот отделался неглубокими ранами. Ударам Васкеса не хватало силы, ему самому – ловкости.

Феррейра затаив дыхание следил за схваткой. Альфонс действовал правильно, зная: долго ему не продержаться, он еще не оправился полностью от ран, дыхание слабое. Нельзя было упустить время. Де Вега может взять его измором.

Первый же выпад изменил Риккардо. Веселье исчезло. Граф стал хладнокровен и расчетлив. Он словно бы смотрел за схваткой со стороны. Время повернуло вспять, поменяв соперников местами (Блас слышал подробности их первой схватки). Теперь ярость владела Васкесом, для него этот бой был решающим, и теперь уже не он преграждал путь Риккардо, а граф ему.

Каждый парированный удар отдавался болью в израненной кисти де Веги. Он искусал губы в кровь, но все так же держал меч обеими руками.

На мгновение враги разошлись. Риккардо тряхнул ладонью, с промокших насквозь бинтов полетели карминовые брызги. Альфонс тяжело дышал. Было видно – долго ему не продержаться.

Злость и отчаяние прибавляли Васкесу сил. Он стремительно шагнул вперед, ударил на выдохе. Удар Альфонса был молниеносен, даже сам Феррейра вряд ли бы превзошел его. Но рука, стянутая черным наручем, успела поставить широкий вороненый клинок.

Мечи столкнулись в воздухе и замерли, сталь давила на сталь и не хотела уступать. Противники сошлись почти вплотную, чувствуя горячее дыхание друг друга, зная, что тот, кто хоть на миг ослабит натиск, падет мертвым.

Риккардо пнул Васкеса в живот. Просто, грубо, как бьют мужики в трактирах, которые никогда не слышали о дуэльных правилах. Альфонс чуть согнулся, отпрянул назад, но не успел увернуться.

Риккардо тут же ударил мечом сверху вниз, разрубая левое плечо. Рука Васкеса безвольно повисла.

Теперь уже Риккардо атаковал, наступал, держа меч обеими руками, нанося страшные удары, что заставляли Альфонса, пошатываясь, пятиться все дальше и дальше, оставляя на зеленой траве темно-красные пятна.

Блас шел за ними, ноги у его – воина, прошедшего через десяток битв, – сделались словно ватные, настолько увлекло его действо. Ибо такой чистой ярости гвардеец еще не видел. Казалось, даже воздух нагрелся настолько, что был готов полыхнуть.

Риккардо не стал дожидаться, пока Васкес истечет кровью. Он шагнул вперед, отвел клинок Альфонса в сторону и резко ударил через правый бок в живот. Тут же отпрянул назад. Умирающий опасен вдвойне. Ему незачем себя беречь.

Со слов Кармен, в этот момент Патриция, раскладывавшая вместе с ней пасьянс, вздрогнула и выронила карты. Ей выпала «Смерть Короля».

Альфонс выпустил из рук меч, упал на одно колено, прижимая здоровую руку к распоротому животу. Кровь хлестала ручьем. Прошептал лишь:

– Патриция…

– С ней все будет хорошо. Слово. Прощай, Альфонс! – Риккардо рубанул его по груди. Удар откинул уже мертвое тело на спину.

Альфонс лежал, широко раскинув руки, будто бы пытался обнять необъятное небо над головой. А небо было синим-синим, как глаза Патриции – женщины, ставшей смыслом жизни для двух мужчин, которые даже и подумать не могли о том, что окажутся заклятыми врагами…

Судьба…

Лейтенант сделал глубокий вдох, сердце бешено колотилось. Риккардо воткнул меч в землю.

– Вы его убили, – отрешенно сказал Феррейра. Он, видевший много смертей за свои двадцать шесть лет, уже знал – этот поединок будет помнить всегда.

– Убил, – тихо согласился Риккардо – Наконец-то убил. К сожалению, убил… – едва слышно закончил он.

Де Вега наклонился и закрыл Васкесу глаза. Где-то рядом запела птичка.

– Я так устал, Блас. – Де Вега пошатнулся. – Знаешь, так охота упасть на траву рядом с Альфонсом, закрыть глаза и провалиться в другой, лучший мир… Я так устал… – Граф снова перешел на шепот.

– Тело нужно отдать родным, – произнес Феррейра, чтобы не молчать. Тишина убивала.

– Нет, это вызовет лишний шум. Расстроит Пат. Я похороню его на фамильном кладбище. Рядом с собой. Он же мой родственник. Троюродный брат. Единственный брат… Был…

Риккардо замолчал. На белой рубашке его, на груди и на рукаве, расплывались два карминовых пятна. Граф спокойно наблюдал за этим.

Раны были неопасны. Васкесу каждый раз не хватало доли мгновения. В этом была немалая заслуга Бласа, но гордости по этому поводу он не ощущал.

– Как красиво. Красное на белом. Смерть почему-то притягательна, – сказал Риккардо и сам же усмехнулся, наверное вспомнив Пат. Горько усмехнулся.

Феррейра не ответил. Риккардо вдруг попросил:

– Никому ни слова. Особенно Патриции. Для нее Альфонс умер давно.

– Я буду молчать.

– Знаю, Блас. Но все же прошу снова. Мне так спокойней. Глупо, не правда ли?

Блас был с ним согласен. Но отвечать на такой вопрос – еще большая глупость. И он молчал.

В воздухе кружилось, медленно опускаясь на землю, алое перышко с белой точкой посередине. Лейтенант, не задумываясь, подхватил его, поднял голову. Вот только птицы, перо уронившей, в безоблачном небе не увидел.

Феррейра опустил взгляд, чувствуя, что перо ускользает из его пальцев. Риккардо бережно сжимал его окровавленными пальцами.

– Простите, Блас, но это мое! – услышал гвардеец ответ на свой незаданный вопрос.

Франческо, старый рыцарь, перевязал Риккардо раны.

Крякнул довольно:

– Эх, сеньор, как хорошо вы Васкеса срубили! Знатный был рыцарь, а на вас всего две царапины. Вы словно как отец, он боец был известный. Я будто в молодость с тобой, Риккардо, вернулся. Ух, покажем мы миру!

Риккардо рассмеялся:

– Покажем, покажем. Не беспокойся. Я тоже рад, что ты есть у меня, Франческо. – Он обнял рыцаря, причем тот сжал его так, что у де Веги остановилось дыхание. – Хватит! Франческо, – прохрипел он.

– Слабоваты вы, сеньор, – хмыкнул старый рыцарь.

– Завтра возьмешь у меня в кабинете письмо. Настало время рассчитаться с Жофре де Монтехой. Проследишь лично, исполнишь все в точности.

– Зачем такие сложности? – удивился Франческо.

– Я никак не должен быть с этим связан, – такое объяснение рыцаря вполне удовлетворило. Он улыбнулся, уже радуясь предстоящей кровавой потехе.

– Вздуем сукина сына!

– Блас, у меня к вам серьезный разговор. – Де Вега переоделся и зашел в покои, отведенные лейтенанту. К счастью, Феррейра оказался на месте, а мог бы тренировать гвардейцев, и беседа бы сорвалась.

– Слушаю вас, Риккардо. С кем теперь дуэль? – Лейтенант пытался шутить. Получалось плохо.

– Нет, с дуэлями покончено. Дело в другом. Смерть по имени Патриция скоро придет за мной или я зайду к ней. Книга дописана, сделку с королем нужно выполнять. Да и вы здесь в Осбене уже засиделись.

Феррейра вздрогнул.

– Как вы относитесь к Кармен?

Блас не знал, что ответить на столь прямой вопрос.

– Она вам нравится, не так ли?

– Да, – выдавил наконец из себя лейтенант.

– Вы нравитесь ей, она вам, это заметно любому. Я хочу, чтобы Кармен была счастлива. Она богатая, очень богатая невеста, жизнь я ей обеспечил, а вот счастье… Возьмите ее в жены, Феррейра.

Лейтенант опешил:

– Это не так просто…

– Вас пугает то, что она много лет была моей любовницей, только честно? – спросил Риккардо.

– Нет, не пугает, – поспешно ответил Феррейра.

– Тогда в чем проблема?

– Для моей женитьбы мало моего желания и вашей просьбы, – улыбнулся Блас. – Кармен, она может мне отказать.

– Не думаю, – отмахнулся Риккардо. – Я вижу вас вместе. Когда меня не станет – будьте с ней рядом. Не оставляйте одну на первых порах. Она гордая, волевая девушка, но сила эта во многом лишь образ, маска. На самом деле она мягкая, нуждается в любви и защите. Понимаю, вы почти сразу уедете в Мендору, но прошу – вернитесь. Она будет вас ждать.

– Я… я обязательно вернусь, клянусь! – горячо ответил Блас.

– Спасибо. И еще. Сегодня, сегодня будьте с ней как можно дольше. Не спрашивайте почему.

Риккардо зашел к Кармен, девушка что-то писала. Он незаметно подкрался к ней сзади и обнял.

– Риккардо! – возмутилась она. – Из-за тебя я кляксу поставила!

– Ничего. – Он поцеловал ее в шею. – Потом допишешь. Я пришел сказать тебе, как я тебя люблю!

– Риккардо, – удивленно вымолвила она, – ты это из-за Феррейры? Меня ничего с ним не связывает…

– Нет, глупышка, – улыбнулся Риккардо, – я очень рад за тебя! Правда. Слово графа Кардеса. Сколько можно тебе быть со мною, замуж за меня не идешь, но и не бросаешь из жалости. Хватит! Нужно и о своем счастье подумать.

– Риккардо!.. – попыталась она возразить, но де Вега сегодня не терпел возражений.

– И не вздумай спорить! – пригрозил он. – Дай поцелую еще разок, – чмокнул ее в губы. – Оставь письмо, беги к Феррейре. Он тебя искал. Надеюсь, вы будете хорошей парой.

– Я тебя тоже люблю! – обняла его Кармен.

– Знаю, как сестра. Все, беги. – Он шлепнул ее на прощание чуть ниже талии. И потом долго смотрел вслед.

Риккардо долго бродил по резиденции, каждая комната, каждая вещь в которой были дороги и знакомы ему с детства. Он гладил рукой любимые вещи, листал книги в кабинете, старался посидеть в каждом кресле, не пропустить ни один диван. Поднялся на башенку, окинул взглядом Осбен и тот кусочек любимого Камоэнса, что был оттуда виден. Долго смотрел на Спящую Гору, не отрывал взгляд, пока глаза не начали слезиться. Спустился вниз. Зашел в обеденную залу. Портреты предков внимательно следили за ним – кто сурово, кто с одобрением. Вернулся в кабинет, написал письма друзьям и родственникам, оставил последние указания подданным: судьям, чиновникам, Совету старейшин Кардеса; особо отписал друзьям-паасинам – кровью – они поймут и просьбу исполнят: защитят и охранят. Франческо – два письма. Одно, чтобы сильно не расстраивался и спокойно выпустил Феррейру и Пат из Осбена. Другое насчет Жофре. Кармен – длинное письмо, заканчивающееся словами: «Будь счастлива, девочка».

И еще одно – храброму моднику Гаспару, недавно получившему хороший урок. Своего ума у барона пока мало, но чужой совет он ценить умеет.

Запечатал сургучом и графской печатью послание королю, в договор вносилась маленькая посмертная поправка, Хорхе должен был ее принять. Собрал сундук книг – в подарок магу Гийому, как и обещал.

Окинул кабинет взглядом: все дела сделаны. Поправил волосы перед зеркалом и бодрым шагом отправился к Патриции.

Стук в дверь.

– Входите, – услышал он любимый голос. – Риккардо, – внезапно смутилась она.

– Да, Пат, это я, – грустно улыбнулся он.

– Что-нибудь случилось? Что-то хочешь мне сказать? – спросила она, вертя пальцами маленькую стеклянную статуэтку.

– Я дописал книгу, Пат, – спокойно произнес Риккардо.

Статуэтка со звоном разбилась о паркетный пол.

– Ну вот, теперь ты ногу можешь порезать, – сокрушенно заметил он. – Какая ты неаккуратная. Зачем так волноваться?

Патриция не отвечала, отступила на шаг назад, схватилась за ручку кресла.

– Тебе плохо, Пат? – он понимал, что это глупый вопрос, но все-таки спросил.

– А ты как думаешь, Риккардо? – Она закусила губу. – Нужно, чтобы я плясала от радости? Хочешь, спляшу?!

– Не кричи! – попросил Риккардо. – Ты же сама этого хотела.

– Сейчас не знаю, – еле слышно ответила Пат, – сейчас уже не хочу…

– Мы потерялись, Пат. Оторвались от мира, друг от друга. Прошлое не вернуть, а будущего нет. У меня нет. У тебя все еще впереди. Настоящее уходит, как песок в часах. Нет смысла тянуть, усиливая боль. Я рад, что ты здесь. Слово нужно держать. Я бы принял яд сам, но решил вначале зайти к тебе. Ты плачешь, Пат?

– Нет, Риккардо. – Она вытерла слезу и замолчала.

Он тоже замолчал. Долго смотрел на девушку, не отводя взор. Наконец сказал:

– Ну я пошел. Прощай, Пат.

– Подожди, – остановила его она, – самоубийство – грех, даже у вас, еретиков.

Риккардо кивнул.

– Я дам тебе яд.

– Возьмешь грех убийства на себя? Не надо.

– Он падет на короля. Я ведь его Смерть, – криво, прикусив губу, улыбнулась девушка.

Она присела к одному из привезенных с собой сундуков. Достала из него небольшой ларец. Нажала секретную кнопку. Крышка со щелчком отворилась. Девушка прошлась взглядом по двум десяткам бутылочек темного стекла, закрепленных в специальных подставках. Выбрала одну.

– Что это? – спросил Риккардо.

– Гальт, – ответила Патриция. – Должна же быть в жизни хоть какая-то справедливость?

– Пройдем в мой кабинет, – попросил он.

Зайдя в комнату, Риккардо закрыл за собой дверь, чтобы не мешали.

– Проходи, садись, – предложил он Пат.

Открыл один из ящиков стола. Достал початую бутылку вина. Пояснил:

– Повезло, Кармен еще не успела конфисковать. Красное. Белое лучше – перебило бы запах гальта, но что есть, то есть.

Патриция молчала.

Бокал оказался только один, Риккардо снял с полки громадный кубок.

– Из этого кубка король Хуан, забыл, какой по счету, однажды надрался до полусмерти вместе с моим тезкой, с тем, что слыл колдуном. Пили по очереди, до дна. Сюда две бутылки влезает. Да, не люди были – герои. Но мне и бокала хватит.

– Прекрати! – Пат сорвалась на крик.

– Хорошо, – тихо ответил он, – больше не буду.

Он поставил на стол бокал и кубок, разлил вино.

– Дай сюда яд.

– Я сама, – решительно произнесла Пат, но руки ее подвели, едва не рассыпала яд мимо кубка. Риккардо ей помог.

– За тебя! – Риккардо протянул к ней кубок.

– Я выпью с тобой, де Вега, но неужели ты думаешь, что я буду чокаться с тем, кого убиваю?! – Пат затрясло, из глаз брызнули слезы.

– Что ты, любимая, не плачь. – Риккардо залпом осушил кубок, бросил на пол, хотел ее поцеловать, но остановился, вытер губы и лишь обнял. – Не плачь, прости меня. Все будет хорошо, – шептал он ей на ухо глупые слова. – Не плачь, Пат, прошу, не плачь…

Риккардо прошел к креслу, опустился на него, усадил Пат себе на колени. Ему вдруг захотелось спать.

– У тебя кровь! – воскликнула девушка, увидев пятно на рубашке. Кровь просочилась сквозь повязку.

– Да, кровь, за все нужно платить. Пат, любимая, там книга на столе. «Три друга». Возьми ее. Открой, когда вернешься в столицу, когда будет совсем плохо…

– Хорошо.

Мгновения медленно сочились сквозь стену, разделяющую прошлое, настоящее и будущее. Тишина обволакивала, тянула в сон. За окном над Спящей Горой разгорался закат.

– Красиво, Пат, – произнес Риккардо, прижимая ее крепче к себе.

– Да, – согласилась девушка, граф чувствовал, как бьется ее сердце. Быстро-быстро, еще немного – и выскочит из груди.

– Прости меня, Пат, – сказал он внезапно. – Прости за все. За Васкеса, хоть я и не должен просить за него прощения. За Анну, за твоего неродившегося ребенка. За боль, что причинил тебе. Прости меня, – горячо шептал Риккардо. Он говорил медленно, точно через силу.

Она долго не отвечала.

– Пат?

– Я тебя прощаю, – сказала она и прикусила губу до крови, зная, что никогда не сможет простить его до конца.

Риккардо поцеловал ее в губы, стер языком капельку крови.

– Все будет хорошо, Пат.

Девушка молчала. Риккардо посмотрел ей в глаза.

– Пат, скажи, что ты меня любишь.

– Не могу, это не так. Я не люблю тебя, Риккардо.

– Солги, ведь это несложно. – Де Вега жадно целовал ее шею и плечи.

– Ты же будешь знать, что это ложь. Зачем? Я не хочу тебе лгать.

Ее кожа пахла цветущей вишней, и этот запах пьянил его сильнее любого вина.

– Скажи это сейчас. На прощание. Пожалуйста, – голос его стал еле слышен. – Пат…

Патриция долго не отвечала, но все же вымолвила:

– Я люблю тебя, Риккардо.

Он не ответил.

– Риккардо?

Риккардо молчал. Огонь в глубине его карих глаз потух. Его дыхание больше не согревало. Его губы застыли, целуя ее нежную кожу, и капельки влаги медленно остывали на шее Патриции. Он умер, обнимая женщину, которую любил.

Пат заметила, что в комнате пахло горелой кожей. На наруче отпечатались следы огненных когтей.

За окном раздался волчий вой, горький, наполненный болью, раздирающий душу. Весь город полдня метался в бесплодных попытках поймать волка, которого нет. Горожане еще не знали, что граф умер.

– Ваше Величество, Риккардо де Вега, граф Кардес мертв, – кто-то чужой говорил за Патрицию. За время пути она сотни раз представляла себе эту сцену, свыкнувшись с мыслью о том, что Риккардо мертв, но воспоминания вновь завладели ею, едва она вступила во дворец. Сразу с дороги, чтобы поскорей покончить с этим.

Встреча опять проходила в личных покоях короля. Участники, состав их был прежним, хотели сохранить разговор в тайне.

– Благодарю за службу, Патриция Васкес. Я не забуду оказанной вами услуги. – Хорхе Третий был сегодня в прекрасном настроении.

О смерти графа он узнал в тот же день. Феррейра доложил ему посредством магического кольца, фирменного изобретения Гийома.

– Вы устали, сеньора, вам нужен отдых, я не буду вас дольше задерживать. Хотите, я пришлю к вам своего лейб-медика Строцци? – Король справедливо боялся того, что с Патрицией может случиться истерика.

– Нет, Ваше Величество, благодарю за заботу. Вот, де Вега просил передать лично вам. – Девушка протянула королю пакет с графской печатью. – Для вас, Гийом, тоже есть послание. – Она вручила магу письмо. – Я могу идти, Ваше Величество?

– Да, Патриция, ступайте. Отдохните. Я щедро вознагражу вас. – Король распечатал пакет.

– Мне ничего не нужно, Ваше Величество. Пожалуйста, забудьте обо мне. – Патриция сделала реверанс, развернулась и пошла к выходу.

Гийом задумчиво смотрел ей вслед.

– Как это ни ужасно, а ей к лицу черный цвет, – произнес он, когда слуги затворили за Патрицией дверь. – Гордая девушка. Хорхе, не вздумай посылать ей золото или драгоценности в награду, или как там у вас отмечают Королевскую Смерть. Она хочет, чтобы ты о ней забыл, – сделай это.

– Не получится. – Король протянул магу письмо де Веги. – Прочти.

Гийом пробежал глазами послание:

– Ничего удивительного, ты бы видел глаза Риккардо, когда он смотрел на нее. Как думаешь это устроить?

– Поручу архиепископу Мендоры, он быстро найдет выход.

– Поторопись, Патриция беременна. – Маг потянулся за чашкой кофе, в последнее время он пристрастился к этому напитку.

– Беременна? – переспросил король.

Маг кивнул.

– Может, это и к лучшему, – сказал Хорхе и указал рукой на столик для игры в «Смерть Короля». – Сыграем еще одну партию? Кстати, утром срочный курьер доложил: Жофре де Монтеха, ставший графом Кундера, убит, – как бы между делом сказал король, расставляя фигуры.

Солнце светило очень ярко.

Жофре де Монтеха – граф Кундера – во главе длинной процессии подъезжал к церкви. Его офицер женился на девушке из старой аристократии Кундеры. Уговаривать родных пришлось силой, но приданое они дали богатое.

Невеста была бледна и все время падала в обморок. Как бы не вычудила чего в церкви.

Графство поволновалось, пошумело и затихло. Привыкло. Даже старые недобитки типа Гаспара Фахарадо окончательно присмирели. Его дети будут здесь хозяевами. Не зря он ходил по лезвию ножа, много раз рискуя жизнью. Это его графство.

Жофре вспомнил Феру и улыбнулся. Он по-своему любил жену, считая, что они прекрасно подходят друг другу.

На колокольне храма граф заметил каких-то людей. Подозрительный, он хотел спросить у начальника стражи, к чему они, звонить ведь еще рано, но не успел.

Тяжелый арбалетный болт, выпущенный опытным стрелком, прошил пышный камзол и кольчугу под ним – Жофре был осторожен, – пробил два ребра, легкое и на палец вышел из спины.

Граф Кундера упал с коня. Небо вдруг закружилось, горло наполнилось кровью.

Он понял, что потерял все, к чему стремился, все, чего достиг. Это было обидней, чем сама смерть. Жофре хотел взвыть, но лишь закашлял, поперхнулся собственной кровью и умер.

– Как он умер? – поинтересовался Гийом. Он давно ожидал этого известия.

– Наш любезный Риккардо перед смертью оставил приказ – убить его в отместку за старое предательство. Солдаты в цветах дома де Вега расстреляли из арбалетов Жофре и его старших офицеров на площади в центре города. Потом напали на казармы, перебили оставшихся офицеров и часть наемников. Кундерцев не трогали. После чего ушли из города. Три сотни стрелков и рыцарей.

– И, само собой, действовали они абсолютно самостоятельно, без поддержки местных дворян и горожан, – рассмеялся маг.

– Само собой, – хмыкнул король. – Графиня Фера якобы тут же отравилась, не перенеся гибели мужа, и графом стал ее двоюродный брат Гаспар. У меня на столе письмо от кундерских дворян в его поддержку. Рядом письма из Кардеса – посмертный привет от Риккардо, из Ла Клавы, Боскана и Санчо – от живых.

– Что будешь делать?

– Ничего. Штраф наложу за беспорядки, и все. Кого карать? – видно, случай этот Хорхе изрядно развеселил.

Вечером Феррейра зашел в особняк своего заклятого друга и верного врага королевского мага Гийома. Маг ждал его, достав из запасов пару бутылок элитного вина.

– Помянем Риккардо де Вегу, графа Кардеса, хороший был человек. Настоящий. – Маг протянул гвардейцу бокал.

Тот кивнул. Выпили молча, не чокаясь.

Патриция бродила по комнатам особняка Васкесов – ее особняка. Слуги сторонились молодую госпожу, старались не попадаться ей на глаза. Девушка была на грани истерики. Стоило ей закрыть глаза, всплывала картина: две могилы рядом на кладбище. На одной имя «Альфонс», на другой «Риккардо».

Все вокруг давило на нее. Она начинала ненавидеть Мендору. Ослепительный город, что дал ей так много счастья и в конце концов разбил жизнь. Здесь она встретила Васкеса и здесь же потеряла Риккардо. Сверкала в подвенечном платье и надела траурный наряд.

Патриция начинала понимать Риккардо, который не любил этот город. Ей захотелось покинуть его, выйти за кольцо стен, освободиться. Взгляд скользнул по высоким шкафам, заставленным книгами – она была в библиотеке. Вспомнила о прощальном подарке Риккардо.

«Пат, любимая, там книга на столе. «Три друга». Возьми ее. Открой, когда вернешься в столицу, когда будет совсем плохо…»

Вернулась в свои покои, достала из сундука тяжелую толстую книгу в массивном переплете. Книга давила на колени. Маленькая рысь – подарок паасинов – неспешно подошла к ней, лизнула ладонь и улеглась рядом, урча.

«Это повесть о настоящей любви и дружбе. О том, что так редко встречается в нашем мире. Но читать нужно осторожно, первая часть ее вызывает радость, вторая слезы…»

Пат погладила ее мягкую шерстку. Потом решилась и открыла тяжелую обложку. На первой странице, закрывая название и иллюстрацию, лежало письмо.

Патриция взяла увесистый конверт, ее била дрожь. Ножичка для открывания конвертов под рукой не было. Она распечатала его ногтями, в спешке сломав один.

Достала сложенный вдвое лист бумаги и маленький золотой кулон.

Буквы тщательно выписаны, зная почерк Риккардо, она догадалась, что он не один час провел, добиваясь такого результата, выкинув в корзину десяток черновых вариантов.

«Патриция, я люблю тебя! Я бы написал эти четыре слова десять тысяч раз, если бы это могло хоть что-то изменить. Если ты читаешь эти строки, меня нет в живых, но все равно, я люблю тебя! Помни об этом! Я счастлив, что ты была в моей жизни. Больно, что мы не смогли быть вместе, но это судьба. Ты меня не любила, но благодарю тебя за то, что позволяла мне себя любить. Я мечтал о том, что ты станешь моей женой, матерью моих детей, хозяйкой Осбена.

Добиться этого при жизни я не смог, попытаюсь после смерти. Ты еще об этом не знаешь, Пат, но ты моя жена. Да. Хорхе не откажет мне в этой просьбе. Теперь ты – графиня Кардес. Отдаю мой край в твои руки.

Прости меня, Пат. Я не мог не сделать тебе этот подарок. Не обижайся, я люблю тебя!

Как бы я хотел быть этим письмом, чтобы меня касались твои руки. Пожалуйста, не плачь, Пат. Все будет хорошо, любимая…

Навеки твой Риккардо…»

Патриция дрожащими руками раскрыла медальон, пальцы плохо ее слушались. Внутри лежали три алых с белой точкой пера, а на внутренней стороне крышки выгравированы изображение ястреба и три слова: «Теперь он твой».

Она еще раз посмотрела на письмо, медленно, осторожно перебирая каждую строчку, каждое слово, каждую букву, словно надеясь прочитать что-то новое, что до того пропустила.

Патриции вспомнился поэтический вечер. Риккардо, светящийся от счастья – вчера он добился ее руки, встает, поправляет складку на камзоле и декламирует четверостишие, сочинить которое он должен был на ходу:

Слезы, срываясь с ее глаз, капали на тонкую остийскую бумагу, размывая чернила. Небо плакало вместе с ней, мощный ливень небывалой силы обрушился на Мендору, хотя еще за миг до этого небо было чистое. Капли колотили по стеклу комнаты, заглушая рыдания. Но ничто не вечно, все имеет начало и конец.

Патриция вдруг зажмурилась от яркого света. Подошла к окну, распахнула ставни, в комнату ворвался свежий живительный воздух. В небе над городом сверкала разноцветная радуга.

Патриция обняла себя и улыбнулась, грустно, но улыбнулась. Почувствовала, что голодна, в последнее время у нее резко улучшился аппетит.