Эннеари шел впереди, и выражения его лица Лерметт не мог видеть, но плечи и спина эльфа особой бодростью не отличались. Лерметт стал было придумывать повод окликнуть Эннеари, чтобы совсем уж увериться, однако это не понадобилось. Эльф перескочил через небольшую трещину, обернулся и махнул рукой – дескать, прыгай сюда; лицо у него при этом было такое хмурое и нерадостное, что все подозрения Лерметта мигом ожили вновь: наверняка дурной эльф едва жив – а сам невесть зачем хорохорится, лишь бы вид оказать. И чего ради храбрится? Куда спешит? Допрыгается, что ступить не сможет.

Эннеари, не дожидаясь, пока Лерметт за ним последует, перемахнул через изрядный валун.

– Да что ты вытворяешь? – не выдержал Лерметт. – Сердце кровью подплывает на тебя глядеть.

– Что так? – поинтересовался эльф, глядя на принца замечательно невинными глазищами.

– Шею ты себе свернешь, вот что! – разозлился Лерметт.

– Как же, – хмыкнул Эннеари, – жди, пока грибы зацветут!

От неожиданности Лерметт расхохотался, да так заразительно, что и эльф сперва улыбнулся небывало солнечной улыбкой, а потом тоже засмеялся. Недавней мрачности на его лице не осталось и следа.

– Послушай, – спросил Лерметт, отдышавшись, – мне вот спросить охота… не в обиду, конечно…

– Спрашивай, – пожал плечами Эннеари.

– Это ты один такой уродился, или эльфы все вроде тебя?

– В чем именно? – прищурился Эннеари.

– В переменчивости настроения, – пояснил Лерметт. – Оно у тебя быстрей меняется, чем белка с ветки на ветку скачет.

– У тебя оно тоже не сиднем сидит, – обронил Эннеари, – а ты вроде ведь не эльф.

– Ничуточки даже не эльф, – охотно согласился Лерметт, – зато я посол, а по мне, так одно другого стоит. К тому же тревожусь я.

– О чем? – поинтересовался Эннеари.

«Да о тебе, дураке!» – хотелось закричать Лерметту, однако сказал он иное. По крайности, то, что он произнес вслух, ложью не было – эти мысли тоже вызывали у него тревогу.

– О посольстве своем, – помедлив, ответил он, чуть отворотясь. – Мне ведь даже и с тобой говорить неуютно: все время боюсь что-нибудь этакое сморозить. А что я делать стану, когда мне перед твоими соплеменниками говорить придется? Того и гляди, сам не желая, что-нибудь обидное ляпну. Я ведь язык худо-бедно выучить успел, а до обычаев так и не добрался. Эх, вот же ведь не ко времени Илмеррана в Арамейль унесло! Уж не знаю, тот ли это Илмерран, что и тебя обучал, или другой какой, но по части эльфийского обихода он знаток. Он и вообще по любой части знаток.

– Гномы, они такие, – рассудительно заметил эльф, отхлебнув из своей фляги глоток-другой воды.

– Вот-вот, – вздохнул Лерметт, незамедлительно последовав его примеру. – Как же мне спокойнее было бы, возьми я его с собой. – Он помолчал и добавил. – По правде говоря, мне еще спокойнее было бы, останься он дома. Гномы, они ведь и в самом деле такие. Илмерран за чем угодно приглядеть способен. Вот и приглядел бы. Илмеррану что угодно доверить можно, он не подведет. В первый раз уезжаю, когда его дома нет. Вот не поверишь – три уже дня, как я из Найлисса выехал, четвертый… а так на душе нехорошо, словно свечу зажженную на столе без присмотра оставил.

– Четвертый? – удивился Эннеари. – Ты что же, три дня через перевал ехал?

– Почему это? – в свою очередь удивился принц.

– Ты же сам сказал – «три дня, как из Найлисса уехал». Королевство ваше зовется Найлисс… или я что-то путаю?

– Ах, вот ты о чем, – усмехнулся Лерметт. – Ничего ты не путаешь. Но так не только само королевство, а и столица называется.

– Странное обыкновение – называть столицу по королевству, – заметил эльф.

– Но не беспричинное, – ответил Лерметт. – Была причина – и еще какая веская.

– Расскажи, – так и загорелся Эннеари.

– Тогда нам здесь заночевать придется, – возразил Лерметт. – Долгая это история.

– А ты на ходу расскажи, – не уступал Эннеари. – Веселей шагать будет.

Он вновь отхлебнул воды, закупорил флягу и поднялся – гибко, пружинисто, легко… а ведь только что еле плелся. Что они, двужильные, эти эльфы?

– На ходу, говоришь, – задумчиво произнес Лерметт. – Что ж, не стану спорить. Будь по-твоему.

Он осторожно обогнул ненадежный с виду угловатый камень.

– Прежней столицей королевства была Риада, – начал принц. – Тоже, кстати, красивый город.

– Что значит – «тоже»? – полюбопытствовал эльф.

– Что Найлисс красивее, – убежденно ответил Лерметт.

– Тебе не кажется, что ты пристрастен? – усмехнулся Эннеари.

– Не кажется, – отрезал Лерметт. – Найлисс в Восьми Королевствах слыхал, как называют? Сухопутной жемчужиной, вот как. Уж не знаю, какие у вас города и возводят ли эльфы города вообще, а среди человеческих городов прекраснее Найлисса нет. Да что там говорить! О таком не расскажешь. Сам погостить приедешь, тогда и увидишь, что это за красота. Одна только Рассветная Башня чего стоит!

– Надеюсь, – сухо ответил Эннеари после недолгого молчания. – Надеюсь, что увижу. Но ты мне все-таки расскажи, откуда он взялся. Из какой раковины твоя жемчужина выкатилась.

– Так я и рассказываю, – миролюбиво ответил Лерметт, решив не обращать внимания на выходки склочного эльфа: мало ли каким тоном с устатку можно заговорить – так ведь не обижаться же всякий раз. – Риада тоже город красивый и не из бедных. Одним словом, хорошая добыча… если ты, конечно, понимаешь, о чем я.

– Вполне, – отозвался Эннеари. – Нищий городишко с полуразваленной стеной захватить легче, да кому он нужен? А вот ради богатого города стоит и повозиться.

– Верно, – кивнул Лерметт, позабыв, что идущий впереди эльф не увидит его движения. – А тогдашний король Найлисса, не к ночи будь помянут… ему бы не на троне, а на скамье подсудимых сидеть, да и то много чести.

– Ого! – хмыкнул Эннеари с сомнением.

– И вовсе даже не ого. Кровавый палач, трус и вдобавок дурак. Не знаю, чем бы кончилось его царствование, когда бы не война. Либо Найлисс обезлюдел бы вовсе, а на развалинах городов одни бы крысы пищали, либо свернули его с трона и корону в глотку запихнули.

– Любишь ты своего предка, однако, – заметил Эннеари.

– А он вовсе не мой предок, – жестко возразил Лерметт вслух, а про себя добавил: «Во всяком случае, не прямой».

– И что же такого натворил не твой предок? – поинтересовался Эннеари, перескакивая через узкую трещину. Лерметт закусил губу и аккуратно перешагнул ее – из чистого упрямства.

– Едва не погубил королевство, – ответил он. – Это шестьсот лет тому назад было. Единственный случай, когда степняки едва не взяли верх. Нахлынуло их тогда столько, что теперь с трудом и верится. Но ведь не одним только числом воюют.

– Конечно, – уверенным тоном знатока заявил Эннеари, не видавший на своем веку ни одной войны, ни даже сражения. – Если найти слабое место…

– Именно, – подхватил Лерметт, знающий, что такое война, отнюдь не понаслышке. – Было слабое место. Ты угадал. Вот только из палачей те еще вояки, сам понимаешь.

Лерметт примолк на мгновение. Сухой воздух царапал горло – не горный воздух, степной, пахнущий пылью, полынью и лошадиным потом. Степь Лерметт знал. Знал он и расположение войск во время той, давней, шесть веков тому назад состоявшейся битвы. Он словно бы воочию видел выгоревшие на солнце стяги, усталое колыхание копий и горестное недоумение на лицах ветеранов, услыхавших совсем не тот приказ, которого они ждали.

– Этот трус… – хрипло выдохнул Лерметт воздух минувшего, – этот мерзавец… он отдал приказ к отступлению. Он перепугался почти до обморока, понимаешь? Завизжал: «Назад!» – уже и знаменщики едва не повернули… его ведь боялись едва ли не больше, чем врагов, а головы никому лишиться неохота. Попробуй, ослушайся приказа – сабля, может, тебя и минует, а топор палача мимо шеи не упадет. В общем, войско вот-вот сомнут… – Он снова примолк.

– А дальше? – жадно потребовал Эннеари.

– А дальше, – отрывисто произнес Лерметт, – командир сотни лучников натянул свой лук, пристрелил Его поганое Величество на месте, знамя королевское сорвал, древко изломал – все так и замерли, что свои, что враги. Сам подумай – это сколько же ярости надо, чтобы этакую дубину голыми руками в ощепье разломать!

Эннеари только головой покачал, силясь представить себе эту невероятную картину.

– А потом, – продолжил Лерметт, – копье подхватил, лук свой на него воздел – вместо знамени, значит – и заорал: «В атаку!» С тех пор, между прочим, на военном знамени Найлисса так и изображать повелось – лук поверх копья.

– А атака? – выдохнул Эннеари.

– А как по-твоему? – осведомился Лерметт. – Сумасшедшая атака, которую возглавляет настоящий сумасшедший – особенно если он еще и полностью вменяем – обычно имеет успех. Такого разгрома степь не ожидала.

Эннеари азартно стукнул себя кулаком правой руки по ладони левой.

– Так ему и надо, твоему не предку, – заявил он.

Лерметт грустно улыбнулся исподтишка. У этой героической истории был на самом деле исключительно горький привкус. Лучник Илент, застреливший короля-палача, короля-предателя, приходился ему сыном. Побочным. Законными сыновьями этот кровавый мерзавец обзавестись не успел – к чему жениться, если любая запуганная до икоты красавица, будь то дворянка или служанка, просто не посмеет королю отказать! Да и вдобавок, если подумать здраво – кто из венценосцев Восьми Королевств отдаст за такую мразь не то, что дочь, а хоть бы и последнюю побродяжку из своего королевства, невзирая даже на территориальные уступки? Дипломатия и выгода тоже ведь имеют свои пределы.

– А этот лучник… он ведь потом и стал королем, да? – с надеждой спросил Эннеари.

– Верно, – негромко подтвердил Лерметт. – Лучник Илент стал следующим королем. Ты и тут угадал.

– Тогда все правильно, – заявил успокоенный Эннеари. – Он ведь всех спас, все королевство…

Лерметт кивнул, опять позабыв, что Эннеари идет впереди.

– А при чем здесь Найлисс… в смысле город? – поинтересовался эльф, так и не дождавшись ответа.

– А при том, что Илент не захотел править в Риаде, как и его… предшественник, – вовремя спохватился Лерметт.

– Его можно понять, – согласился Эннеари.

Еще бы не можно! Как тут не понять? Легко ли сесть на запятнанный кровью невинных трон? Приятно ли править в городе, где лица жителей все еще искривлены ужасом, угнездившимся при предыдущем царствовании? Возможно ли надеть корону отца, убитого твоей рукой?

В последнем, впрочем, как раз никто в Риаде не сомневался – возможно! Илента на руках носили – и потому, что его безумный порыв действительно спас всех, и, как ни странно, потому, что он был сыном своего отца – пренебрегаемым и чудом выжившим. Тираны не желают иметь ни наследников, ни соперников – а кем еще мог считать Илента его кровопийца-отец? К тому же – а кто вправе унаследовать престол, если не сын короля? От него даже не потребовали пройти через очищение… но Илент решил иначе.

Лерметт вдохнул сквозь стиснутые зубы. Не стоит рассказывать Эннеари об очищении. Не поймет. Сочтет этот обычай варварским. Так оно и есть – но только не все можно понять со стороны. Древний обычай Найлисса гласил: при пресечении династии претендент должен быть подвергнут испытанию чистоты своих намерений – или, проще говоря, пытке. Чудовищное обыкновение – однако оно надежно хранило Найлисс от всякого рода узурпаторов и заговорщиков. Есть вещи, против которых бессильно любое честолюбие и любая жажда власти. Слишком уж дорого за нее платить приходится. За все время существования королевства Найлисс прибегнуть к очищению пришлось лишь дважды – и лучник Илент был вторым. Риада дивилась его упрямству – зачем сыну короля проходить очищение? Но Илент объявил прежнюю династию пресеченной. Палача пришлось выписать со стороны и имя жертвы утаить. Легенда гласит, что бедолага-палач так и не успел получить обещанное золото. Стойкость жертвы так потрясла его, что он просто-напросто помер на месте. Жители Риады сочли смерть палача знаком свыше – чем-то вроде божьего суда, надо полагать – а о чем думал Илент, когда его короновали под радостные крики, не знал никто.

С тех самых пор судебная пытка в Найлиссе не практикуется.

Нельзя рассказывать об этом Эннеари. Он никогда не был человеком. Он никогда не жил в Найлиссе. Он никогда не трепетал в ужасе перед коронованным безумцем. Он не стрелял на поле боя в своего отца и своего короля. Он не поймет.

Есть вещи, которые нельзя понять, не пережив. Лерметт и сам не до конца понимает.

Нельзя об этом рассказывать.

– Значит, тогда Илент и построил новую столицу? – спросил эльф. Если он и удивился внезапному молчанию своего собеседника, то, по крайности, не сказал об этом ни слова.

– Да, – тихо ответил Лерметт. – Именно тогда. Он даже не думал, как назовет ее, пока строил – но люди, шедшие за ним в бой, сразу назвали ее «сердцем Найлисса»… а потом и просто Найлиссом. Когда город был построен, называть его как-либо иначе было уже поздно.

– Сердце Найлисса, – задумчиво повторил Эннеари вслед за Лерметтом – медленно, словно пробуя эти слова на вкус. – Долго же его, наверное, возводили…

– Что ты! – хмыкнул Лерметт. – И совсем даже нет. Во-первых, не время по два года нос через губу нести – война все-таки. Пришлось поторапливаться. И потом, гномы хоть и зануды, а тоже не от рассвета до заката один камень в стенку кладут. Они-то как раз быстро управляются. Долго гномы только думают и говорят.

– А при чем тут гномы? – удивился Эннеари.

– При Найлиссе, – ответствовал Лерметт, с трудом подавив искушение посоветовать дурному эльфу не перескакивать через этот камень, а… ф-фу-ух, обошлось! – Конечно, не стану врать, что его одни гномы и строили – людей там хватало. Уж если город заново возводится, нельзя жить в доме, в котором ты ни стены не выкладывал. Все будущие жители Найлисса, как один, на стройке старались. Но и гномов там было немеряно. Этак, пожалуй, один гном на двоих человек и никак не меньше.

– Тогда я, пожалуй, лучше поверю в эту сказочную красоту, – заявил ошарашенный эльф. – Тогда мне, скорей уж, в другое поверить трудно…

– Во что? – поинтересовался Лерметт.

– В то, что у короля вашего… ну, Илента… что у него денег достало расплатиться со всей этой оравой гномов честь по чести. Да еще во время войны.

– Ну, это ты зря, – с укоризной отмолвил Лерметт. – Это ты на гномов совсем напрасное говоришь. Как раз если честь по чести – и денег бы достало. Тем более во время войны. Гномы ведь полишку не запрашивают. Сам знаешь, почему – или нет?

– Знаю, – ответил Эннеари. – Мне Илмерран о «неких гномах» и Четвертой Стене рассказывал.

– Вот-вот, – подхватил Лерметт. – Именно о «неких». Об этих поганцах даже прозваний в истории не осталось, ни в нашей, ни в гномьей – а уж на что народ дотошный. «Некие гномы», и все тут. Ни один гном за свою работу сверх ряда не запросит.

– Так ведь ряд каков должен быть – за целый город! – возразил эльф. – Это же домов-то сколько!

– Домов? – усмехнулся Лерметт. – И только-то? А то, что под землей, а колодцы, а акведук? А сам план города, если уж на то пошло?

– Тогда я и вовсе не понимаю, – ошеломленно признался Эннеари.

– А тут и понимать нечего, – сообщил Лерметт. – Во-первых, запрос был меньше, чем ты думаешь. Как раз потому, что во время войны. Нехорошо на чужой беде покорыстоваться. Такая прибыль со временем своим горем отзовется. Ты себе, как я понимаю, цену уже в уме сосчитал? Да? Вот и сбрось с нее треть.

– Сбросил, – покладисто отозвался Эннеари. – Все равно несусветно выходит.

– Так ведь и это еще не все, – продолжил Лерметт. – Тут одна подковырка хитрая есть… прямо и не знаю, как бы объяснить, чтобы понятно получилось. Ну… вы, эльфы, хоть и розно с людьми живете, а торговля между нами есть, верно? Да вот мои сапоги хотя бы…

– Есть, – подтвердил Эннеари.

– А раз торговля есть, – подхватил Лерметт, – значит, есть чем торговать. Значит, у вас не принято сложа руки сидеть, а принято этими руками что-то уметь.

– Верно, – согласился Эннеари; судя по голосу, рассуждение Лерметта изрядно его позабавило, хотя и непонятно, чем.

– А вот ты своими руками что умеешь? – настаивал Лерметт.

– Лютни делать, – мечтательно отозвался эльф.

Вот это да! Лерметт видел однажды эльфийскую лютню и слышал, как она звучит. Это… нет, ну вот это да!

– Куда уж лучше, – вздохнул Лерметт, не без труда отрясая с себя подобное сну воспоминание о прелести навек полюбившегося ему напева. – Тогда тебе понять будет легче кого другого. Вот представь: пришел к тебе эдакий полудурок – из тех, у кого глаз на лице больше, чем мыслей в голове, дубина полнейшая, зато весь в золоте. И говорит: «А сделай ты мне лютню, золотом изукрашенную, жемчугом утыканную – чтоб на стенке висела на почетном месте и все соседи на нее обзавидовались до полусмерти».

Эльф брезгливо передернул плечами.

– Да, – весело продолжил Лерметт, – а потом приходит к тебе музыкант и говорит: «Беда у меня случилась – совсем, считай, от лютни одни щепки остались». Даже если отсчитать цену золота и прочих каменьев – за сам-то инструмент ты с которого меньше запросишь?

– С музыканта, конечно, – уверенно ответил Эннеари. – Ему не для зависти, а для дела, и уж он хоть в лютнях точно смыслит. А для того, в ком понятия нет, и делать тяжко.

– Вот тебе и ответ, – заключил Лерметт. – И запросишь меньше, и постараешься лучше, верно? Да ведь в этих делах любой искусник так решит… а гномы еще какие искусники, и тебя никак уж не глупей – вот потому-то с той цены, что тебе в голову пришла, еще треть сними.

– Это уже себе вообразить можно, – нерешительно произнес Эннеари, произведя мысленно упомянутый подсчет. – Но все равно много.

– А третий ответ в том, – подытожил Лерметт, – что заплатили гномам не деньгами.

– А чем же тогда? – удивился Эннеари.

– А вот этого, – заявил Лерметт, – даже и рассказать нельзя. Это просто видеть надо. Вот приедешь в Найлисс, я тебя в Старую Ратушу отведу – там в Зале Гильдий картина есть, очевидцем рисованная. Как раз момент уплаты на ней и изображен. По одну сторону люди, стоят, по другую гномы, и лица что у тех, что у других, довольные-предовольные. И есть чем. Увидишь, сам поймешь.

– Может, мне и впрямь наведаться в Найлисс? – негромко произнес эльф почти что себе под нос.

– Обязательно, – горячо заверил его принц. – Хоть вы и дольше нашего живете, а ты такой красоты во всю свою жизнь не видал.

– Как же ваша бывшая столица от такой красоты завистью не изошла? – раздумчиво протянул Эннеари.

– Могла, – честно признал Лерметт. – И не только из-за красоты. С бывшими столицами это часто случается. Почти всегда. Но у Риады с Найлиссом иначе сложилось. Риада просто не успела начать завидовать.

– Что значит – не успела? – насторожился Эннеари. – Разгромили ее, что ли?

Лерметт втихомолку улыбнулся: судя по голосу, Эннеари не желал Риаде столь страшной и скорой гибели… да и нескорой тоже. Вообще никакой.

– Наоборот, спасли, – ответил принц. – Война ведь еще шла. Когда на Риаду напали, ополчение из Найлисса живо по реке спустилось. Сперва отрезали находников от подкреплений из степи, а потом и вовсе в пух разнесли. А когда жители Риады благодарить стали за помощь, Илент возьми и скажи: «Сын не может оставить мать в беде – иначе он и не сын вовсе». Риада почти не пострадала, а степняки усвоили – не разгромив Найлисс, Риады не взять. Им бы тихо сидеть… но слишком уж велико искушение оказалось. Решили, будто Найлисс им по зубам. Зря решили. А про то, что между Риадой и Найлиссом уже проложена дорога, и вовсе не прознали. Одним словом, недолго Найлиссу пришлось в одиночку отбиваться – Риада вся как есть пришла, разве что городские стены с собой не прихватила. А после победы тот Риадский кузнец, что ополчение возглавил, гордо объявил: «Ни одна мать сына в беде не бросит».

Эннеари расхохотался.

– Умен же был этот ваш король Илент, – уважительно заметил он. – Кузнец, кстати, тоже не глупее.

– Понял? – ухмыльнулся Лерметт. – Так с тех пор и повелось. Риада уже не столица – зато она на веки вечные мать новой столицы. Тоже ведь неплохо, верно?

– Ну еще бы, – согласился Эннеари. – Гордая мать и восхитительный сын.

– Правильно, – подхватил Лерметт. – Сыну завидовать невозможно. Им можно только гордиться. Ты бы только знал, как Риада гордится Найлиссом – это просто в уме не помещается.

Эннеари явно хотел было обернуться и сказать что-то веселое, но взамен резко остановился, словно на стену налетев, и зло присвистнул.

– В чем дело? – окликнул его Лерметт.

– Похоже, мы пришли, – сообщил эльф. – Во всяком случае, по этой тропе нам дальше ходу нет. Да ты сам погляди.

Он прижался к скале, чтобы Лерметт мог рассмотреть дорогу впереди. Лерметт глянул и зло дернул плечом. На расстоянии самое большее сотни шагов от них тянулся длинный завал. Который камень лежит надежно, а который может и неосторожным порывом ветра шелохнуть, и не сообразишь, не ступив – а тогда уже всяко будет поздно. И, будто одного только завала было недостаточно, чтобы сделать тропу непроходимой, позади него маячил огромный валун. Судя по виду, его принесло недавним сходом, однако расположился он посреди тропы так основательно, с такой солидной добропорядочностью, словно бы тут и родился – родился, вырос, возмужал и состарился, покрывшись сединой наледи. Сам по себе завал, может, и стоил риска преодолеть его, равно как и валун – однако сразу две преграды не стоили ни затраченных на них усилий, ни риска.

– Заслушался я, – вздохнул эльф. – Раньше надо было заметить… хотя – какая, в сущности, разница, сейчас или раньше? Все едино нам здесь не пройти. День потратим. Не меньше – а кто сказал, что дальше тропа проходима?

– Пожалуй, что никто, – согласился Лерметт, озирая равнодушные к их затруднениям небесные облака.

– Опять лезть придется, – без особой радости заметил Эннеари. – Это если мы не решим вернуться назад.

– Лучше не надо, – живо возразил Лерметт. – Опять по той же самой тропе – и ведь на ней тоже лазить придется, не забывай. Мы сюда не по ровной дороге добрались.

– Значит, лезем, – пожал плечами эльф. – Вниз или вверх?

Лерметт примкнул веки и сосредоточился, вспоминая карту. Потом открыл глаза, оглядел тянущийся вверх склон и заглянул с обрыва вниз.

– Только вниз, – уверенно сказал он. – Там тропа чистая, отсюда видно. А сверху неизвестно какая. Да и склон здесь не так чтобы слишком надежный. К тому же, – добавил он ехидно, – мне, знаешь ли, надоело за тобой сапоги таскать. А вниз можно слезть и обутым.

– Не скажи, – возразил Эннеари.

– Ты что, по веревке только босиком съехать можешь? – удивился Лерметт.

– Нет, конечно, – ответил Эннеари, едва ли не уязвленный подобным предположением. – Просто веревку оставлять жалко.

Лерметт ничего не сказал ему в ответ, ухмыльнулся только. Ухмылка получилась лукавой и торжествующей, словно во времена раннего детства, такого давнего, словно бы его не было и вовсе – но оно было, и напомнило о себя этой ухмылкой так явственно, что Лерметт поспешно прикусил губу, чтоб над самим собой не рассмеяться. Вот так же точно он ухмылялся в детстве мальчишескому своему торжеству: конечно, меч или щит ему пока в слабых ручонках не удержать, не говоря уже о копье – зато плюнуть он наверняка сумеет дальше, чем любой рыцарь. И по заборам он тоже лазит лучше. Припомнив свое превосходство в лазании по заборам и плевании, Лерметт едва сумел подавить смех. И ведь не то забавно, что он совершенно всерьез гордился этими достижениями, а то, что при виде эльфа безумное детское желание плюнуть дальше становилось до ужаса живым и почти непреодолимым. По счастью, ему предоставилась такая возможность.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.