– Довольно. Три раза вокруг рощи – бе-гом!
Я гонял их безостановочно, без передышки. Нельзя мне было останавливать занятие. Ни на единый миг, ни на единый вздох. Какой уж там обед! Когда я велел всем построиться, даже в сумерках было видно, как у бедолаг мелкой дрожью дрожат и подламываются ноги. Четко и правильно поклон не выполнил никто. Я выразительно промолчал. Пришлось проделать поклон вторично. Вот так-то оно лучше будет.
– Занятие окончено, – произнес я долгожданные слова.
Пошатывающийся строй не раскатился веселыми горошинами, как обычно. Ученики разбредались медленно-медленно. Когда бы не ужин, многие бы рухнули и заснули прямо здесь же, посреди двора. Но после такого тяжелого дня лечь спать на голодный желудок… есть этим измотанным парням хотелось все же больше, чем спать. Что ж, пускай идут ужинать. Но без меня. Мне сегодня с ними идти нельзя. Как-то оно так сложилось, что учитель Дайр почти всегда вместе с нами обедал, изредка завтракал – и никогда не ужинал. Пока обращение “мастер Дайр Кинтар” не начнет слетать с уст любого ученика легко и бездумно, без усилий и запинок, я не могу себе позволить пренебрегать маловажными традициями. Только главными.
Да и зачем он мне, этот ужин? Вот сейчас бы воды напиться вволю… я даже зажмурился, представив шелковистое прикосновение прохладной воды к моему пересохшему горлу. Совершенно не помню, пил ли я сегодня хоть что-нибудь? Ох, навряд ли. Очень уж день выдался тяжелый.
Бегать после вчерашнего я был не в силах – и все же до ручья я добрался почти бегом. Очень уж мне пить хотелось. И я даже нагнулся к ручейку. А потом попросту рухнул. Ничком, мордой в песок. Так близко от вожделенной воды.
Боги, как мне было холодно! Словно мне опять семь лет и я опять стою полуголый на снегу с протянутой рукой, и кучка медяков примерзает к моей ладони. Меня даже не колотило в ознобе – я костенел от немыслимого холода. Холод, боль и судорога.
– Знал бы, чашу бы прихватил, – сообщил сам себе Тхиа где-то у меня над головой.
Это ерунда, что Тхиа не прихватил чашу. Напоить меня отлично можно и из ладоней. Что он и сделал. Нет, чаша – это излишняя роскошь. Тхиа притащил кое-что получше чаши – теплое одеяло.
– По-моему, я тебе велел лежать, – хрипло прокаркал я, стараясь не стучать зубами.
– До ужина, – невинно подхватил Тхиа. – А ужин закончился.
И когда я пойму, что препираться с Тхиа – себе дороже?
– Как ты догадался, что мне нужно согреться?
– Было о чем догадываться, – скривился Тхиа. – Вообще-то это должно было случиться еще вчера. После такой порки обычно здорово знобит.
Зубы мои снова начали постукивать, и я ничего не сказал вслух – только вопросительно поморщился.
– Мы, аристократы, никогда низшего не обидим, – дернул ртом Тхиа. – Тут ты кругом прав. А вот по части наказать провинившегося – другое дело. По-твоему, я у себя в замке выпоротых слуг не видел, что ли?
Ах вот как ты заговорил, паршивец? Добро же.
– Послушай, – поинтересовался я, широко распахнув недоуменные глаза, – а замок – это что такое?
Тхиа подозрительно взглянул на меня.
– Это во-от такая хоромина, – объяснил он. – И в ней много этажей. И много комнат.
– Ну да, – понимающе подхватил я. – Много-много. Уйма этажей. И уйма комнат. И во всех комнатах целая уйма выпоротых слуг.
– Уйма, – подтвердил Тхиа, скаля в ухмылке зубы. – Правильно понимаешь.
– Рецепт этого зелья ты у слуг позаимствовал? – поинтересовался я.
– Ничего подобного, – отрезал Тхиа. – Я его сам составил.
Ах, вот даже как?
– Мощная штука, – неловко пробормотал я. Мне и в самом деле было неловко. До сих пор Тхиа оскорблял меня… а теперь, кажется, я сам обидел его – и крепко.
– Еще какая мощная, – вновь оживился Тхиа. – После нее тебя и вполовину так трясти не должно было. Но ведь ты у нас сегодня еще и на солнышке перепекся. Целый день столбом простоял. Без еды, без питья, на самом солнцепеке – чисто изваяние, одни губы шевелятся.
– Уже наболтали? – вздохнул я.
Тхиа гнусно хихикнул. Н-да. На такое дело особый талант нужен – гнусно хихикать. Я бы вот нипочем не сумел. Надо будет попросить парня, чтобы научил меня, что ли. Вдруг да в жизни пригодится.
– Ты произвел впечатление, – сообщил он веско.
– Какое еще впечатление? – устало осведомился я.
– Кошмарное, – с удовольствием объяснил Тхиа. – Чудовищное.
– Ты хоть раз в жизни можешь говорить серьезно?
– А я серьезно, – наморщил нос Тхиа. – Ну, ты сам подумай. Сначала учитель на тебя так налетел… жуть что такое. Никто и ахнуть не мог с перепугу. Руки-ноги поотнимались. Знаешь, мне на какой-то момент показалось, что вот сейчас он тебя насмерть забьет.
– Мне тоже показалось, – буркнул я.
– Вот видишь. Нормальный бы человек после такого…
– Нормальный боец, – уточнил я.
– Ага, верно, боец – не человек, – ухмыльнулся Тхиа. – Но даже нормальный боец после такого должен бы с недельку валяться в лихорадке, в бреду, с гнойными ранами… ну, ты понял…
Я понял. Меня аж замутило, до того точно и емко Тхиа определил все то, что со мной не случилось… а кстати, почему?
– Про зелье мое никто ведь не знает, – беззаботно продолжал Тхиа. – И что я тебя им лечил – тем более. Наутро все уверены, что ты лежишь и тихо помираешь, и без посторонней помощи даже дышать не способен… а ты – вот он. На своих ногах. И такой грозный, что сыпь в кусты и накрывайся ветошью. Стра-а-ашно. Видал, как те трое от тебя дернули?
– Слушай, ребенок, – возмутился я. – Ты с каких это пор начал уличным языком разговаривать?
– А что? – удивился Тхиа. – Ты ведь разговариваешь…
– Мне – можно. Хотя… – я вздохнул. – Ладно. Будем считать, что мне теперь тоже нельзя. Продолжай.
– Ну вот. А когда ты еще и перед строем появился… да не просто сам, а с учителем, и он на плечо твое опирается…
Я сглотнул. Мастер Дайр все предусмотрел. Даже больше, чем мне казалось.
– Все ведь думали, что с тобой покончено навсегда, а ты по-прежнему любимый ученик. Лучший. И – сильный. Не по людски сильный. Как будто ты – это и не ты даже, а кто-то другой. Незнакомый. Непонятный. Страшный. Они тебя все до самых печенок испугались, понимаешь? И от страха своего не скоро еще отойдут.
Милое дело. Намеренно пугать я никого не собирался, но… да. До поры до времени так лучше.
– Даже странно, – размышлял вслух Тхиа. – Парни вроде крепкие, не из боязливых… с чего они вдруг взялись труса праздновать?
Действительно, странно. Мастер Дайр полагает господ учеников последними трусами, а новичок Тхиа – вовсе даже наоборот. Хотел бы я знать, который из них прав. Или, вернее – который из них более прав?
– Не знаю, – ответил я скорее на собственные мысли, нежели на вопрос Тхиа. – Такое на свежую голову обдумывать надо. Хорошенько выспавшись. Очень уж сегодня день выдался тяжелый.
Тяжелый – это то самое слово. Сегодняшний. А про вчерашний лучше и не вспоминать. А завтрашний… тьфу, проваль – нашел о чем думать на сон грядущий!
– Так что иди-ка ты, ученик Тхиа, спать. Да и мне бы отдохнуть недурно.
Я тяжело поднялся, по прежнему кутаясь в одеяло.
Тхиа хихикнул.
– Ты прямо как погорелец после ночного пожара, – сообщил он мне и припустил во все лопатки.
Ошибся мастер Дайр – другому я должен научить Тхиа. Не характер его окоротить, а язык. С таким умением видеть самую суть вещей да с таким неумением держать язык на привязи он будет постоянно попадать в беду. Даже и сейчас – его счастье, что у меня ни сил нет, ни желания после вчерашнего догнать и угостить его смачным подзатыльником.
Потому что прав ученик майон Тхиа, кругом прав. Я и есть погорелец. И не дом – никогда у меня не было другого дома, кроме школы – но мир мой сгорел. Дотла. Простой и понятный мир. Может, и не самый лучший – но привычный. Мир, в котором я ненавидел богатенького подоночка Майона Тхиа – и по праву. Мир, в котором я как лучший ученик занимал не просто постель в общей спальне, а отдельную комнатушку – и по праву. Мир, в котором мастер Дайр был моим учителем… и мог вздуть меня за провинность – и по праву. Как там Тхиа говорил? Лихорадка, бред, гнойные раны? Я никогда не верил, что страдание облагораживает – слишком уж круто мне в свое время досталось, и я знаю цену боли… но лучше боль и кровь, и лихорадка, и бред! Да, и гнойные раны тоже – в том, в прежнем моем мире, где я знал, кто я и что я. Потому что мой мир сгорел до последнего уголька, до седой золы – а на пепелище прорастает совсем другой мир, и я его не хочу. Я хочу, я хотел ненавидеть Тхиа – а в нынешнем мире он мне родней родного брата, которого у меня никогда не было… и душа велит взять его, храброго и беззащитного, в ладони, словно воду – и словно воду, пронести по жизни осторожно, не расплескав. Я хотел, я все еще хочу занимать свое место в ряду старших учеников и постигать мастерство, следя за учителем восхищенными глазами – и я не желаю и не желал сам занять место перед строем. И я никогда, никогда не хотел, чтобы мастер Дайр…
– Вам не туда, учитель, – выплыл из темноты голос учителя… нет, в том-то и дело, что уже не учителя Дайра.
Все правильно. Все безупречно правильно. Конечно, ноги по старой памяти понесли меня в сторону ученических спален, к моей комнатушке. Конечно.
И разумеется, мне туда нельзя.
Я не хочу жить в этом другом мире!
А кто меня спрашивать станет…
Тебе сладко спалось в том мире, которого нет? Вот и радуйся, что выскочить из него успел, погорелец. Кутайся в одеяло, таращь мутные спросонья глаза, смотри по сторонам – да хорошенько смотри: здесь ты теперь будешь жить.
Здесь. В домике мастера Дайра. Нет – в домике мастера Дайра Кинтара.
Это твой дом – входи же.
Одежда – боевая и повседневная – исчезла из виду, постель перестелена заново… а в остальном убранство домика не изменилось совершенно. Даже странно, как мало личность мастера Дайра отпечатлелась на том, что его окружало. Моя каморка, и та обжита куда основательней. А здесь одни только мечи, висящие на стене, подсказывали, что в этом доме человек живет, да впридачу еще воин.
Мечи… я сглотнул и пошатнулся. Рукояти их были пристегнуты к ножнам и примотаны кожаными ремнями. Мастер Дайр – я все равно не мог подумать о нем иначе, как о мастере, учителе – вошел в домик следом за мной, снял мечи со стены и взвалил на спину дорожную котомку, которую я не приметил спервоначалу.
– Куда… – только и сумел выговорить я. Горло у меня перехватило, и я больше не мог издать ни звука. Но мастер Дайр меня понял.
– Отшельничать стану, – ответил он, не подымая головы. – Или если телохранителем… в общем, куда-нибудь.
Он так и ушел с опущенной головой, и я не мог крикнуть ему вослед – и знал, знал с полной несомненностью, что я не вправе его останавливать. Наверное, я и не стал бы удерживать его… наверное, не стал бы, наверное… только мне было нестерпимо тяжело оттого, что он уходил – а я с ним даже не попрощался. И еще оттого, что я не увидел напоследок его глаза.
Не знаю, долго ли я простоял в дверном проеме, глядя в опустевшую темноту. Я едва мог шелохнуться. Двигаться было неимоверно трудно – как сквозь сон, как сквозь воду. Медленно, словно рассекая неподатливую волну, я протянул руку и закрыл дверь.
* * *
Я был уверен, что от потрясения просто не смогу уснуть. Но горе оказалось слишком большим, чтобы я смог вместить его в себя. Усталость взяла свое. Я уснул тут же, возле двери, даже не дойдя до постели. И проснулся, как и подобает учителю, главе школы – еще затемно. А попробуй не проснись, когда тебя поливают целебным бальзамом, а потом еще и начинают его втирать!
Кроме своего кошмарного снадобья, Тхиа притащил еще и мой завтрак. Так что когда я выругался, проснулся, поблагодарил Тхиа и выставил его, ничего мне не оставалось, как позавтракать. Довольно и того, что я вчера ни крошки во рту не держал. Если я и сегодня ничего не съем, я просто не смогу провести тренировку так, как должно. Хлопнусь в обморок посреди двора, и все тут.
Провести тренировку, как должно… да, есть над чем поломать голову. В свое время я, как и все, наверное, старшие ученики, втихомолку кривлялся у себя в каморке, копируя манеру мастера Дайра и воображая себя великим учителем. Теперь же у меня хотя бы на одно ума доставало: понять, что все это – глупость несусветная. Я не могу вести себя, как мастер Дайр… а даже если бы и мог – худшей ошибки попросту не выдумаешь. Слишком уж мы разные. И не только потому, что мастер Дайр – закаленный в боях воин, а я – мальчишка, волей судьбы вздернутый на место учителя. Не только потому, что мне еле-еле девятнадцать сровнялось, а он уже перешагнул за сорок. Мы и вообще разные. Мастер Дайр – он навроде тигра: большой, тяжелый и сокрушительно быстрый. А я не большой, я всего лишь высокий и, как говаривал мастер, “протяжный”. Да что там – я все еще расту, и по мне это видно. Не только возраст, не только жизненный и боевой опыт – костяк у нас разный, выражение лица, походка… и разность эта кладет предел попыткам подражания. Делай, как учитель? Немыслимо, просто невозможно подражать учителю, кем бы ни был он и кем бы ни был ты! Жест, трагически величественный у ехидного недомерка, окажется непоправимо смешным в исполнении добродушного великана. Спокойный кивок пожилого солдата, ветерана многих боев, обернется для новобранца нерешительной вялостью. Я ни в чем, ни в малейшей малости, не могу позаимствовать манеру мастера Дайра, его способ распоряжаться, разрешать, запрещать, советовать… а ведь мне и придется распоряжаться, разрешать, запрещать, советовать… прямо сегодня и придется, уже скоро, уже вот-вот, а я не могу, не умею, не знаю – как… Боги, да где же мне взять такого волшебника, чтоб единым махом добавил мне двадцать лет возраста и опыта? Эх, вот был бы я умнее, послал бы того же Тхиа в город за волшебником прямо вчера… авось поспел бы вовремя… а теперь уже поздно. Сам выкручивайся, мастер Дайр Кинтар.
Между прочим, если ученики вздумают взбунтоваться, я их не удержу.
Они не вздумали. Не минула еще вчерашняя растерянность, и никто не знал, что теперь делать. На тренировку они выбрели в полном составе и в строй встали хотя и без излишней спешки, но как полагается. На их лицах читалось отчетливо: “Пусть все пока идет, как идет, а там посмотрим…”
Как будто я им дам посмотреть! И там, и не там, и вообще. Нечего пялиться по сторонам, господа ученики, нечего. Мастеру Дайру Кинтару это не по нраву.
– На пальцы – начали!
Я гонял их, как вчера. Даже беспощаднее, чем вчера. С единственной только разницей: на сей раз мы пообедали. В полном молчании. Вправду, что ли, я их так напугал? Или у них просто от усталости языки не ворочаются? А может, ученики просто понятия не имеют, что сказать… как и я сам?
Как только последняя опустевшая миска тихонько звякнула о край стола, я встал. Ученики вскочили вытянулись, как по команде.
Плохо. очень плохо. Хуже просто не бывает. Потому что не мастер Дайр оказался прав, а вредный дотошный мальчишка Майон Тхиа. Это не трусость. Это другое. Я не знал пока еще, как мне это называть, но что оно собой представляет, я понимал. Со всей отчетливостью. Конечно, будь они всего лишь трусами, они бы со страху уже прикончили меня. А так мне гораздо легче будет с ними совладать – собственно, я с ними уже совладал – но зато мне будет труднее, несоизмеримо труднее их переломить. А переломить их необходимо. Иначе мастер Дайр напрасно оставил школу на меня.
И снова до самого вечера я гонял учеников безостановочно, без пощады, без малейшей надежды на отдых. И снова вечером они отдали мне зыбкий расползающийся поклон. И снова, как и вчера, я не пошел ужинать вместе с ними.
Мне надо было побыть одному.
Мне надо было подумать.
Я еще не знал, что мне делать, но знал – зачем. И знал, что медлить я не вправе.
Когда тощий встрепанный первогодок принес учителю Дайру Кинтару его ужин, я уже надумал в общих чертах, что мне следует предпринять.
– Скажи ученику Майону Тхиа, что я велю прийти сразу после ужина, – распорядился я.
Первогодок испуганно кивнул и исчез, а я, не обращая внимания на остывающий ужин, нагнулся и просунул нож в потайную щель – замок неприметного люка, устроенного в полу мастером Дайром.
Как лучший ученик школы, помощник учителя и его естественный преемник, я, конечно же, знал, где хранятся деньги на неотложные и непредвиденные расходы.
* * *
По всему выходило, что как я ни старайся – да хоть напополам разорвись! – а человеческих сил, чтобы выполнить мною задуманное, никак уж не достаточно. Придется прибегнуть к помощи не совсем человеческих. В смысле волшебных. И это я не далее как сегодня утром уверял себя, что могу и даже должен обойтись исключительно своим умом и умением – и никаких волшебников?
За волшебником в ближайший город я послал Тхиа – уж он-то, отпрыск высокородных Майонов, на своем недолгом веку перевидавший всевозможных магов всяческих расцветок, получше моего сообразит, какой чародей и впрямь стоит уплаченных за его работу денег, а какой только вид оказывает. Выбор мага я предоставил Тхиа всецело.
Вот он и привез мне волшебника. Самого что ни на есть могущественного. Потому что такие деньги в уплату за услуги из меня можно вытрясти не иначе как очень сильномогучим волшебством. Вот уж действительно непредвиденные расходы… а если, к примеру, дожди зарядят, да где-нибудь в ученических спальнях крыша протечет прежде, чем казна королевская новые деньги нам отмерит? Починим, конечно, сами – на то и младшие ученики, чтобы школу в порядке содержать – а вот за черепицу для починки чем платить станем? А вот тогда, мастер Дайр Кинтар, самодельной дранкой кровлю наводи, как встарь, да пожара опасайся – а не то так сам на крышу ложись дырки от дождя прикрывать. Тьфу, проваль – да пропади оно совсем, это учительство! Нет, чтобы о важном – все о мелочах каких-то посторонних думать приходится!
И все же кошелек я подрастряс недаром. Волшебник оказался старикашкой дельным. И отправляться к неведомому заказчику на ночь глядя по единому слову незнакомого мальчишки согласился. Между прочим, верхом, позади Тхиа, на той же самой брыкучей лошади, обхватив младшего ученика за пояс и на каждой колдобине стукаясь зубами о его тощие лопатки – а это само по себе дорогого стоит. Прыткий народ, как я погляжу, престарелые волшебники, все-то им нипочем. И ночь напролет до рассвета просидеть с мной и Тхиа, обсуждая до хрипоты мою задумку во всех самомалейших деталях – тоже пожалуйста, словно так оно и надо. И наутро после бессонной ночи старые кости свои трудить, обходя меленькими шажками проложенный мной путь, не минуя без погляду ни травинки, ни камушка – так и тут его магичество не сплошало. А уж ловушки ставить да амулеты заряжать под моим личным присмотром… я под вечер уже с ног валился, а старый гриб только шляпку набекрень – и пошел кудесить. Все сделал, как должно, и вопросов, что приятно, не задавал. И правильно, и незачем. Это лекарь должен все узнать-повыспросить о чужой боли, чтобы после резать, не ошибившись – а ножу лекаря незачем любопытничать. Его дело – надрез провести, где целитель его к телу приложил… а вот боль – не его забота. Пусть свое дело делает да помалкивает.
Волшебник приглашенный дело свое и сделал, и помалкивал притом. Потому, наверное, я и заплатил ему, не чинясь и не торгуясь. А еще потому, что недосуг мне было даже минутку лишнюю тратить на препирательства ради того, чтоб попридержать в мошне лишнюю монету. Не деньги – время мне было дорого. Еще день, еще час… а есть ли он у меня, этот час? Долго ли может попирать каменные плиты двора не менее каменное изваяние, именуемое мастер Дайр Кинтар? Ну, изронит истукан из почти недвижных уст еще одно повеление… и еще одно… и еще и не одно… пока послушные приказу тела и мозги учеников сами не окаменеют от усталости – и сколько можно длить подобное безумие?
Можно, пожалуй, что и долго – вот только не нужно.
Другого я хотел. Совсем другого. И каждый лишний день ожидания отдалял меня от моей цели не на день, а на добрую неделю, если не больше. И так я уже парней позагонял до полного отупения. В другое бы время приезд волшебника всю школу вверх тормашками перевернул. Ученические спальни гулом бы гудели от пересудов – мол, что, да как, да зачем? И взгляды, даже и у самых сдержанных, нет-нет, а высверкивали бы любопытством. Теперь же таинственные переговоры учителя с заезжим магом вызвали в лучшем случае вялый интерес. Вялый и праздный, почти на грани безразличия. А еще поговаривают, что любопытство – основное свойство всего живого… так то – живого, а я ведь учеников замаял мало не до полусмерти, и живыми их можно назвать разве что со множеством оговорок. Страшно подумать – но ведь еще неделя-другая… и ни один бы вообще не обернулся вслед невесть зачем и откуда взявшемуся волшебнику. Взялся – ну и взялся себе… и ни тени мысли, ни призрака любопытства… а нам и незачем.
Ладно же. Все равно вы очень скоро узнаете, зачем приезжал волшебник. Даже если вам и неинтересно.
Строй учеников воздвигся передо мной с такой безошибочной исполнительностью, что я аж похолодел. Строй всеми своими телами выражал незамедлительную готовность четко и слаженно рухнуть ниц по команде “на пальцы” и начать – как вчера, как третьего дня…
Тьфу, проваль. Ладно, я ж вам покажу готовность.
– Сегодня будем бежать полосу препятствий, – объявил я, не отрывая взгляда от замерших навытяжку учеников. Кое-то при первом же звуке моего голоса дернулся было вниз, не дослушав – но вовремя выровнялся, не допустив до конфуза. Тхиа у себя там, в дальних рядах, откровенно осклабился. Знает, паршивец, что кроме меня, никто его ухмылки не увидит – вот и пользуется случаем.
Готовность, говорите?
Все-таки не совсем еще господа ученики камнем взялись – оцепенели, и только. Известие о полосе препятствий мигом их проняло. Вот и глаза разблестелись, и плечи едва заметно подрасправились, скинув незримую тяжесть подневольной выправки. Вроде и не шелохнулся никто – а лица у всех радостные сделались, словно их уже быстрым ветром на бегу ласково погладило. Уж лучше ненавистная прежде полоса препятствий – полоса свободного выбора и неожиданных решений – чем отупляюще монотонное ежедневное: “На пальцы – начали!”
Какое уж там нытье, какие жалобы! Да парни от восторга готовы вместе с солнечными зайчиками по стенам прыгать! И не сказано еще, кто кого перескачет.
Я мысленно усмехнулся своему неожиданному наблюдению. Странное дело – с той минуты, как я ударил Майона Тхиа по лицу, я ничего вокруг себя, кроме лиц, и не видел, словно бы разом ослепнув, словно бы запрещая себе видеть. Сегодня зрение вернулось в полной мере. Я видел все – и солнечных зайчиков, и толстощекое облачко, неподвижно зависшее почти в зените, и ярко-синюю тень, наискось пересекающую двор между рядами старших учеников и куда менее ровными рядами первогодков. Это хорошо, это очень даже хорошо, что ряды эти нигде промеж собой не смешиваются, что стоят они всегда друг от друга чуть поодаль! А сегодня мы с Тхиа еще и особо приглядывали, чтобы младшие со старшими ни одним словечком не перемолвились. Первогодки мое распоряжение выполнили без расспросов – а старшим ученикам до поры до времени незачем знать, что я такого новичкам приказал.
Ничего, вскорости узнают. Но – не когда кто-то сболтнет случайно, а когда я предназначил. Я, мастер Дайр Кинтар.
Легкость я чувствовал в себе необычайную. Словно и не было бессонных ночей, одуряющей усталости, а уж тем более никакого страха. Никакого и никогда. Я не опасался неудачи. Не вера и не уверенность даже – твердое знание: все произойдет именно так, как я задумал. Просто оттого, что должно. Меня переполняло ощущение удачи – не предчувствуемой, а сбывшейся. Оно не покидало меня ни на минуту. Ни когда я выводил учеников за ворота, ни когда я взмахом руки велел им остановиться. Может, оттого меня и послушались, что я не сомневался?
А могли ведь и не послушаться. Или, по крайности, не понять моего повелительного жеста. Мы остановились почти сразу же, посреди площадки для приветствий. Полоса препятствий никогда не начиналась с этого места – она на нем заканчивалась.
Я снова поднял руку, и возникший было в рядах старших учеников неясный ропот стих.
– Полосу будете бежать поочередно, – возвестил я. – Парами. От серого дуба и через всю рощу, как обычно.
Старшие ученики приосанились, запоглядывали друг на дружку, выбирая себе подходящего напарника.
– Каждая пара бежит отдельно. Все остальные ожидают здесь.
А вот это уже необычно. Полосу всегда бегали либо и вовсе поодиночке, либо целой толпой, зорко приглядывая, не схитрит ли кто, огибая очередное препятствие вместо того, чтобы преодолеть его. Я-то по этой части мог быть совершенно спокоен: смошенничать не удастся никому. Зря я, что ли, волшебнику такие деньги заплатил? Так что не радуйтесь прежде времени, господа любители поотлынивать: разочарование вас поджидает немалое.
– После того, как оба напарника сделают все возможное для преодоления полосы, – говоря это, я вынул из привесной сумки яблоко и уместил его в самой середине площадки, точнехонько промеж четырех молодых флаговых сосенок, – и яблоко будет отдано мне в руки, я принимаю забег. Всем все ясно?
Ученики истово кивнули. Так согласно, что у меня едва настроение не испортилось. Нет, вам пока еще далеко не все ясно. И вам очень скоро придется в этом убедиться.
– Ну если ясно… старший ученик Тейн Рамиллу!
И снова, глядя на Тейна, небрежно откидывающего назад свою пресловутую челку, я почувствовал всю горечь своего замысла, как и мгновение назад – но теперь уже в полной мере. На одну-единственную мимолетную вечность мне захотелось пощадить Тейна Рамиллу… но здесь и сейчас никто не имел права на пощаду. Ни Тейн, ни остальные ученики. Ни я сам.
– Младший ученик Орна Илайх!
Рослый костлявый первогодок выступил на шаг вперед, недоуменно поводя глазами. Никогда еще на его памяти, даже если мастер Дайр и выбирал, кому с кем вместе тренироваться, новички даже приблизиться не смели с старшим ученикам, восхищаясь ими из недосягаемого далека. Это правило разумелось само собой. Как то, что воздухом дышат, а воду пьют.
– Готовы?.. К началу полосы препятствий вокруг рощи – бе-гом!
Растерянность там или не растерянность, но с места они сорвались одновременно, не медля нимало. Илайх бежал почти вровень с Тейном. Крепкий парнишка, однако. И выкладывается слишком щедро. Надо думать, отстанет еще до того, как оба добегут до условного места. Будем надеяться, что Рамиллу его дождется. Ну, а если нет… тем хуже для старшего ученика Тейна Рамиллу.
Я глядел им вслед, пока они оба не скрылись за поворотом. Пока кто-нибудь из них еще мог обернуться, а обернувшись – увидеть.
Как только опушка рощи скрыла меня от них так же надежно, как и их от меня, я подошел к флаговым соснам и достал из той же привесной сумки, что давеча – яблоко, еще один предмет. Тяжелый даже на вид, тускло-серый, похожи на неимоверно огромную и немыслимо растолстевшую монету, неизвестно для чего отлитую из свинца.
Ученики судорожно вздохнули все как один. Кое-кто даже сдавленно вскрикнул. Ну еще бы! Совсем неимущих в нашей школе не было – я не в счет, а всем прочим, будь то потомки воинов или сыновья купцов… да хоть бы и крестьянам… всем без изъятия известно, что содержится в освинцованном футляре. Ведь такой футляр со всем нутром можно купить у любого волшебника.
Я встряхнул футляр, высвобождая внешний, свободный от заклятия край ленточки. Приложил его к стволу ближайшей сосны. Подождал немного. Подергал. Так, приклеилась. И высота выбрана правильно: примерно на уровне пояса. Рамиллу чуть повыше меня будет… да, правильная высота.
Я обошел все четыре сосны, обводя их блестящей ярко-голубой атласной линией. Когда линия замкнулась, я сдвинул режущую пластинку вдоль футляра, и ее лезвие перерезало ленточку. Отличная придумка – эти футляры. Не будь их устройство столь совершенным, я мог бы нечаянно коснуться ленточки рукой.
А притрагиваться к ленточке может разве только самоубийца.
Забавная все-таки штука – ленточка. Ни под ней не пролезешь, ни ее не перешагнешь. На полтора человеческих роста что вниз от нее, что вверх, сотканная с должными заклятиями полоска атласа убьет любого. Любого человека: кошка, к примеру, или крыса могут пересекать незримую стену силы невозбранно. Да что там пересекать! Приведенный Майоном волшебник жаловался, что вынужден околдовывать ленточки у заказчика на дому: его кошка повадилась выпутывать ленточки из футляров и играть с ними. Неровен час, посетитель случайный в дом зайдет – тут-то его ленточкой и шандарахнет. Не навешивать же на двери покрытый свинцом доспех с надписью: “входить, только надев вот это”.
Потому что по странной прихоти не то судьбы, не то магии свинец позволял преодолевать ленточку запросто. Надень латную перчатку, крытую свинцом – и обрывай докучное препятствие. Напяль свинцовый нагрудник – и хоть вались поперек ленточки. Приладь листовой свинец к подошвам – и топчи ее, бесполезную.
Это поначалу, во время санхийского мятежа, когда маги санхийцев только-только придумали ленточку, она была таинственным и грозным оружием. Едва лишь удалось выяснить, что против свинца ленточки бессильны… конечно, армия пехотинцев в свинцовых доспехах далеко не уковыляет, но ведь всю армию обряжать в свинец и не нужно – только передние ряды. Те, что самоотверженно шагнут на прорыв грозных полосок ткани. И не погибнут.
Еще до окончания санхийского мятежа ленточки были сняты с вооружения. Зато их в охотку стали покупать богатые купцы и прочие всякие градоначальники. Лучше собак и наемных сторожей неподкупные и беспристрастные ленточки охраняли двери и окна складов и казнохранилищ: в свинцовой одежке воровать не полезешь – больно тяжело, да и шуму с бряком многовато. Воры, правда, все равно как-то ухитрялись.
А сейчас предстояло ухитриться не ворам, а старшему ученику Тейну Тамиллу и младшему ученику Орне Илайху. Яблоко по-прежнему лежало там, куда я его положил. Обведенное со всех четырех сторон узкой полоской блестящего атласа. Ожидающие окончания бега ученики не сводили с ленточки глаз. Она притягивала к себе их взгляды, завораживала, звала. Казалось, кроме обычного, на нее наложено еще одно заклятие, властно велящее: “смотри на меня и только на меня!” Никто уже не думал о полосе препятствий, не гадал, честно ли Рамиллу и Илайх преодолевают им причитающееся.