Короче говоря, на Дворцовой площади – единственном месте во всей столице, где не действует никакая магия – вдруг сделалось до чрезвычайности людно.
По левую сторону недоуменно озирались все ученики Королевской Школы, сколько их есть. Боги – а ведь и правда все, даже первогодки. Довольные, между прочим, донельзя и притом ничуть не растерянные. Им ведь старшие ученики баек всяких понарассказывали о чудесах таинственных – и вот вам, пожалуйте, обещанные чудеса, без обману. Некоторое недоумение скорей уж виднелось на лицах старших учеников, сочинителей и исполнителей помянутых историй (ну, погодите вы мне, паршивцы!). Иные озирались по сторонам, кое-кто судорожно двигал челюстями – похоже, талисман выдернул моих питомцев прямо из-за стола. Окончательно утвердился я в этом мнении, когда Фарни Лонс попытался откусить навершие боевого цепа (вечно в облаках витает, обжора – так ведь и не заметил, что в руке не лепешка!).
По правую сторону площади на радость ученикам воздвигся мастер Дайр Кинтар, Патриарх Королевской школы – полуголый, по уши в грязи… то есть вполне в привычном обличье. Посмотришь – и на душе легче становится. Правда, Патриарха по непонятной причине держали за патлы двое, по всей очевидимости, недругов – ну, точь-в-точь две базарных торговки собрались поучить уму-разуму третью.
А посреди этого безобразия торчали двое магов при всех своих совершенно здесь бесполезных регалиях.
– Хватай их! – заорал я, прицелившись указующим перстом в магов: вот только недоставало, чтобы мои парни бросились хватать не врагов, а тех, кто на врагов похож.
Опасался я напрасно. Ученики не сплоховали, бросились на кого велено. Братья Шенно, естественно, тоже рванулись в схватку – можно подумать, без них не справятся.
– Патлы отпустите! – взвыл я. – А еще вельможи…
– Сам такой, – хладнокровно отрезал Лиах.
Вот только спешить ему было уже некуда. Первым до магов дорвался, естественно, Дайр Тоари – а он, по моему разумению, так и вовсе не нуждался в подмоге. Еще возглас: “С премоим удовольствием!” – не успел слететь с его уст, как маги были обездвижены полностью и надежно.
– Старый знакомец! – ослепительно улыбнулся Дайр Эттину и обернулся ко мне. – Какой ты все-таки славный мальчик, Кинтар. Всегда найдешь, чем старика порадовать. Такой чудесный подарок. Так мило с твоей стороны… даже, можно сказать, трогательно.
Оба Шенно воззрились на младшего ученика Дайра Тоари в немом оцепенении. Однако долго цепенеть им не пришлось.
– Лиах! – звонко разнеслось над площадью. – Кеану! Так ты живой!
И из общей неразберихи навстречу им вынырнул Тхиа, аккуратный до щеголеватости, с ухмылкой до ушей.
– Кинтар! – возгласил он. – Да где тебя…
Выговорить “носило” он не успел: взгляд его уперся в три Иглы, небрежно воткнутые в мою левую штанину. Глаза Тхиа округлились, ухмылка расползлась еще шире – а я-то по скудости воображения, полагал, что шире некуда. Не дойдя до меня пары шагов, Тхиа с преувеличенным восхищением дернул головой и склонился предо мной в глубоком поясном поклоне, как равный перед равным.
– Ваша светлость! – почтительно выдохнул он.
Тхиа – ах ты, маленький поганец… ну, погоди ж ты мне!
Дождавшись, пока он по всем правилам этикета упрет руки в колени, я старательно треснул его по макушке двумя сложенными пальцами – надеюсь, чувствительно.
– Никогда не отрывай взгляда, – холодным учительным тоном провещал я. – Даже когда кланяешься.
Оба Шенно издали какие-то странные звуки – от души хочу верить, что сдавленный смешок.
– Зверь, – беспечно пожаловался Тхиа, потирая макушку.
– Он всегда такой? – со сдержанной вежливостью поинтересовался Лиах.
– Что ты! – махнул рукой Тхиа. – Еще хуже. А то ты не знаешь?
Ладно, Майон, разочтемся еще…
– Пожалуй, знаю, – задумчиво протянул Лиах.
А, проваль – и этот туда же!
– Кинт! – взвыли два голоса у меня за спиной, и Тейн с Сахаи облапили меня одновременно. То ли не заметили, что я теперь еще и светлость, то ли, хвала Богам, им просто все равно.
– Мастер! – окликнул меня Дайр, когда я наконец-то вытряхнулся из могучих рук Нену и Рамиллу. – Может, ты нам объяснишь, что происходит?
– Нет, – решительно помотал я головой. – Ни за что. Чтобы объяснить, надо понимать – а я вот ничегошеньки не понимаю. Вот ты понимаешь? – спросил я своего нареченного старшего брата.
– И еще как, – кивнул Лиах.
– Вот ты и объясни, сделай милость. Заодно и я хоть что-нибудь пойму.
Напрасная надежда. Ничегошеньки я не понял. Нет, объяснял Лиах как раз очень даже внятно. Мыслил он четко, в столичных интригах разбирался, как и положено вельможе, совсем недурно. Стоило ему лишь услышать упоминание о заговоре, как его цепкий ум мигом выстроил все разрозненные камушки в единую мозаику – как выяснилось впоследствии, без единой ошибки. Кто деньги давал, кто гвардию улещивал, кто поддерживал, кто колебался, кто – возомнившая себя претендентом на трон марионетка и при чем тут пираты… кратко и емко, точно и красочно. Вот только я почти ничего не слышал. После сырых темниц и прочих прелестей обиталища Фаннаха промерз я порядком, да и устал – вот и решил присесть на теплый камень да погреться на солнышке. Зря это я. Голову повело тут же. Впервые в жизни я был беззаветно, беспросветно, бесстыдно пьян – не от вина, а от пережитого. Или не пьян, а… Боги – да когда я спал-то в последний раз?
Пару часов забытья, вызванного заклинанием Фаннаха, не в счет: оно было не сонным, а оглушающим. Если вы скажете, что получив по голове, можно неплохо выспаться, я вам просто не поверю. Второй уже раз угодил я под это заклятие – и оба раза очнулся с такой усталой ломотой во всем теле, словно гору ворочал вручную. Так, а кроме заклятия? Этой ночью я не спал, этой ночью мы с Шенно бузили в темнице… а прежде того гонялись за жрецом… до того резались с черноверцами в овраге и алтарь закрывали… предыдущей ночью опять же не спали, а бузили – в борделе, а после того в тюрьме – Лиах там хоть отлежаться малость успел, а я ни-ни… и предыдущим днем я, помнится, прикорнуть не успел… и предыдущей ночью – тоже, прах меня побери… надумал вырваться вперед, чтобы после отдохнуть как следует… нет, ну что я за дурак!
Я спал – и не спал одновременно. Солнечный свет перебирал мои ресницы, тяжелые, как копья. Лиах излагал что-то; голос его звенел решительностью, словно меч, соударяющийся с вражеской сталью. Маги в ответ на его убийственные, хоть и словесные, выпады пытались злобно скрежетать зубами, но с кляпом во рту выходило не очень.
– Мастер! – окликнул меня Дайр Тоари, и я очнулся.
Насколько мог, конечно.
– Значит, так, – помолчав для пущей вескости, произнес он. – Денежные мешки потрошить я буду сам. И в сопровождение ты дашь мне самых старших. Таких, как Нену или Тейн.
– Что, мешки такие тяжелые? – фыркнул Кеану.
Дайр устремил на него взгляд из тех, которыми он оглаживал меня в пору моего ученичества, если я вдруг заявлял, что пятьсот раз отжаться не сумею. Как правило, после подобного взгляда мне добавляли еще полсотни отжиманий, так что от привычки спорить я отказался быстро.
– Мешки как мешки, – спокойно, почти любезно пояснил Дайр. – Охрана у них тяжелая. Кто попало не справится.
Кеану покладисто кивнул.
– Дворянчиков мелких щекотать пойдет Тхиа с первогодками, – как ни в чем не бывало, продолжил Тоари. – Вельможа, как-никак. Эта шваль сановная от одного его вида в обморок поляжет. А если кто и вздумает сопротивляться… навряд ли кто из них сражается лучше наших новичков.
Что правда, то правда.
– А все остальные пойдут разбираться с гвардией и спасать короля. Под твоим началом. Больше просто некому.
– А мы? – запротестовал Кеану. Лиах, умница, помалкивал.
– А вы, – со всей возможной приятностью отозвался Дайр, – останетесь здесь сторожить… э-ээ… моих старых недобрых знакомых.
Да, верно, я ведь и забыл совсем – у Дайра, как и у меня, с санхийцами свои счеты. И Эттина, а может, и Фаннаха он явно знает… интересно, откуда? Если после всей этой авантюры останется кому и кого расспрашивать, непременно расспрошу.
– Воин и маг, – гнул свое Дайр. – Кто же лучше сможет сохранить таких необычных пленников. Правда, от ковырялочки вашей магической, – Дайр указал взглядом на каменный жезл в руках Кеану, – на Дворцовой площади толку мало… но приложить ею по макушке в случае чего очень даже можно. Что скажешь, мастер? Согласен?
А, это он мне…
– Согласен, – отозвался я, едва успев подавить смачный зевок. – Конечно, согласен. Что же мне еще остается?
Дайр взглянул на меня искоса, но смолчал.
* * *
Дворцовая площадь называется Дворцовой потому, что от нее до дворца рукой подать. Почему, кстати, рукой, а ногой? Шут его знает. Ну, если кому в радость возле королевского дворца на руках ходить, это его дело. Я бы например, сейчас нипочем не смог. На ногах, и то едва добрался.
А потом началось.
Все правильно, все разумно. Опытных охранников следует брать на себя лучшим бойцам. А опередив гвардейцев, я и с середнячками сумею противостоять господам воякам. Тут главное – вовремя и правильно успеть выстроить оборону… но мы не успели. Не могли успеть.
Во дворце уже шел бой.
Не всех гвардейцев заговорщикам удалось соблазнить своими посулами – кое-кто и устоял. Те, кто теперь пытался устоять перед натиском своих недавних сотоварищей и проигрывал, безнадежно проигрывал – не умением, так числом.
Нам не пришлось гадать, куда идти и какой путь выбрать чрез множественные дворцовые закоулки. Мы просто ринулись на звуки сражения, прямиком в тронный зал, почти не петляя по дороге. А может, и попетляв малость. Не помню. Я не то, что путь до тронного зала, и я сам-то бой, по правде говоря, не очень-то и помню. Проспал я его. Кто бы мне сказал, что можно сражаться, почти не пробуждаясь, я бы прежде не поверил. Оказывается, можно. До сих пор понять не могу – что и на самом деле было, а что мне только приснилось. Какие из моих воспоминаний – лишь сонный морок, а какие – доподлинные мгновения боя, те мгновения, когда чей-то особо увесистый удар ненадолго будил меня. Оно, может, и неплохо. Навряд ли я смог бы понатворить то, о чем мне потом рассказали, если бы осознавал себя и действительность. А так… трехсекционный цеп, дарованный мне талисманом, двигался в моих руках безостановочно. Я обмолачивал им гвардейцев, словно спелые колосья, и они сыпались на пол зерном. Одно только это и помню – я иду, а они падают, я иду – а они падают…
Остановился я, уже подняв цеп для удара и даже не соображая еще толком, что меня остановило. Передо мной плыло что-то неясное, белое. Я прикусил губу до крови, и соленая боль ненадолго прояснила мой взгляд.
Совсем еще молодой парень. Мой ровесник… или даже помоложе. Да, точно моложе. Бледный мало не до синевы. Это лицо у него такое белое. Еще бы не белое: страшно, небось. Это точно, я страшный. Вот парень и готовится дорого продать свою жизнь. Не выйдет. Кинжальчик у него ерундовый, хоть и острый. Рукоятка золоченая, по лезвию сплошь гравировка золотая, само лезвие узенькое, легкое… дребедень, словом. И откуда у такого храброго парнишки такая дрянь? А парнишка, и верно, храбрый. Побледнел весь – а рука не дрожит, и лицо решительное… хорошее лицо… и почему-то смутно знакомое… где же я его видел? А ведь видел… вот только не белое, а отливающее золотом… золотом ?
Левой рукой я полез в карман, добыл оттуда монетку и тупо воззрился на нее. Потом таким же долгим взглядом уставился на побелевшее лицо передо мной. Потом еще раз на монетку. И снова на короля. И еще раз сверил – для порядка, наверное. Понятия не имею.
– А, это вы, ваше величество, – сказал я и зевнул. – Тогда все правильно. Кого надо, того и спасли. А кинжал у вас барахло.
После этой беспримерной речи я развернулся и вышел вон из зала – посмотреть, не осталось ли где недобитых мятежных гвардейцев. Осталось, конечно. На мою долю хватило, и тем из учеников, кто увязался со мной – тоже. Я уже не понимал, где я успел побывать, а где – нет. Вроде дворец снаружи не так чтобы большим кажется, а вот поди же… Комнаты, комнаты, переходы. Я шел, а дворец все не кончался. Меня уже и ноги не держали, а он все не кончался.
В одной из бесчисленных комнат я обнаружил кровать. Большую, я таких раньше и не видел. Вот и хорошо. Присяду на минуточку, дух переведу. Нельзя же так, в самом деле. Какой я боец, если подо мной ноги разъезжаются? А тут кровать. Посижу немного и пойду… вот прямо сейчас… прямо сейчас встану и пойду…
Проснулся я в незнакомой постели под темным парчовым балдахином. Сапоги мои стояли возле кровати. На хрупком, как снежинка, ночном столике возлежал мой тяжеленный боевой цеп. Парень со знакомым мне по монетке лицом сидел в противоположном углу и рассеянно поигрывал своим дурацким кинжальчиком.
– Спите, ваша светлость, – мягко сказал он, увидев, что я открыл глаза.
Кажется, я снова вспомнил, кто это, но сказать ничего не успел, потому что снова заснул.
* * *
Мне уже потом рассказали, как опрометью сдавались уцелевшие гвардейцы, когда эскадра под командованием старшего Шенно – теперь уже адмирала! – вошла в пролив. И как Тхиа нагонял страху на господ мелкопоместных дворян – тоже. И как Дайр Тоари брал за грудки господина Главного Казначея. И как разгромили в очередной раз пиратов, затеявших посредством своего шпиона Фаннаха всю эту свару, чтобы восстановить свое господство на море. И каким первоначально мыслил себе переворот Эттин до того, как Фаннах перекроил весь заговор по-своему. И почему король при виде мятежных гвардейцев не запустил в действие свой талисман вызова – оказывается, он просто не знал, как это сделать. Отца его удар хватил в одночасье. Передать талисман наследнику он успел, а вот объяснить, как при его посредстве призвать на помощь бойцов Королевской школы – не успел.
Словом, мне рассказали все.
Кроме одного.
Я так и не узнал, кто в тот памятный день снимал с меня, спящего, сапоги. Никто так и не признался. А это оставляет только одну возможность…
Часть 3
ВАССАЛ МОЕГО ВАССАЛА
– Я должен уехать.
Странно. Не в обычае Тхиа просить чего-то или требовать. А уж вот так просто взять да ошарашить… м-да. Только тебе начинает казаться, что ты кого-то знаешь, как он тут же вытворит нечто такое, что тебе остается только ахать да мекать.
– В чем дело? – только и смог спросить я. – Куда?
– Меня только что известили, – слегка задыхаясь, словно после быстрого бега, ответил Тхиа. – Мой отец при смерти.
Его слова упали на меня подобно боевому цепу.
Себялюбивая все-таки скотина – человек… даже и в лучших своих проявлениях… даже и в братстве, и в дружбе… во всяком случае, человек, именуемый Дайр Кинтар.
Ведь Тхиа, как-никак, не из сырости народился. Было у него какое-то прошлое до того, как он объявился в нашей школе. Аж целых пятнадцать лет этого самого прошлого. Вот только я о нем почти что ничего и не знал. И Тхиа о нем не расспрашивал. И не потому, чтобы я обидеть его боялся или уязвить. И не из деликатности или дружеского уважения к его секретам. Нет, я ничего не знал – оттого, что не хотел знать. Оттого, что это знание отдаляло его от нас… нет, хуже того – отнимало, уводило в другую какую-то жизнь… другую, чужую… мне и дела не было до того, что из этой другой жизни он и пришел в нашу. Слишком уж я ненавидел когда-то придуманного мною Майона Тхиа, чтобы признать его право на прошлое, породившее мою дикую выдумку. Тхиа, мой названный брат, не принадлежал этому чужому прошлому. Он принадлежал нам, только нам. Одержимый справедливостью мальчишка, избитый мною до полусмерти – и за меня же вступившийся перед взбешенным мастером. Мой помощник во время Посвящения. Ученик Королевской школы. Боец из бойцов, насмешливо парящий над строгой изысканностью канона. Мой брат, мой друг, мой ученик. Этого Тхиа я действительно знал, как и подобает учителю, брату и другу – знал до последнего помышления, до последней жилочки, до последней натруженной связки в его теле… но я не знал и знать не хотел отпрыска великокняжеского дома. Я не знал сына умирающего господина Майона Хелойя – и тем более не знал, что за человеком он был и каким отцом… и что за отношения, кроме родства, связывали его с моим названным братом. Я не знал наследника, а вскорости и владельца родового замка… а замок – это, как известно, огромная такая махина, и в ней много этажей… Одним словом, я знал Тхиа – но не Майона. К Майону я Тхиа, пожалуй, даже ревновал немного втайне от себя… а ревность дружбы, братства и учительства еще похлеще обычной будет, в этом Дайр прав, как никто другой.
Я не желал знать Майона Тхиа.
А теперь мое нежелание мстит мне с непреложностью всякого естества. Потому что оба Тхиа – и этот, нынешний, и тот, минувший – слились воедино. И теперь я ни в чем не могу быть уверен. Вот эту самую улыбку я когда-то почел нестерпимо высокомерной и оскорбительной. Потом я имел время узнать и убедиться, что именно этой горделивой усмешкой тхиа приветствует горе и опасность. А что она означает теперь?
– Присядь, – чуть растерянно велел я, и Тхиа повиновался. – Ты намерен отправляться прямо сейчас?
Улыбка Тхиа сделалась еще приметнее, еще определенней.
– На ночь глядя? – ответил он вопросом на вопрос. – Нет. Надо бы, но… нет. Лучше отоспаться перед дорогой. Утром поеду.
Надо бы, но – нет? А, проваль – похоже, я не ошибаюсь.
– Ты уверен, что тебе стоит пускаться в дорогу одному? – спросил я напрямик, не сводя с Тхиа глаз.
– Нет, – молвил он.
Я посмотрел на него с молчаливым укором. Во всяком разе надеюсь, что на моем лице отобразился именно молчаливый укор. Это мастер Дайр был умельцем в таких делах – а мое лицо меня подводит то и дело. Хочешь выказать одно… а выходит другое – да настолько другое, что лучше бы и не брался рожи корчить.
– Нет, – повторил Тхиа. – Но… а кого я мог попросить у тебя в сопровождение? Рамиллу и Нену здесь нужны. Дайр и Лерир в столице. Лонс, конечно, парень хороший, но толку от него… вот я и решил никого у тебя не просить.
– И правильно решил, – отрезал я. – Сопровождения у меня просить – ишь, вздумал! Не будет тебе никаких сопровождающих. Я еду с тобой.
Тхиа дернул уголком губ – а потом коротко расхохотался.
– Ох, Кинтар… нет, я ничего… а только натуру не переделаешь! Я еду с тобой… это ж надо же! Правильно тебя Шенно в семью приняли. Да в тебе властности на десять великокняжеских домов хватит – и еще дороги между ними замостить останется. “ Я еду с тобой”… о-ох.
– Будешь умничать – не пущу на фамильную клумбу, – буркнул я.
Тхиа только головой тряхнул в ответ.
– Ладно, – заявил я, подымаясь. – Завтра и выезжаем. Только не с самого утра. Мне ведь не только выспаться, мне еще и вещи в дорогу собрать надо.
Тхиа наклонил голову каким-то особенным движением – застенчивым и вместе чуть виноватым… что-о-оо ?
– Я твои вещи уже уложил, – признался он.
Тхиа – ах ты, маленький поганец! Уж и не пойму, знаю ли я Тхиа или нет – но Тхиа точно знает меня как облупленного.
Во всяком разе тот Тхиа, которого я знаю, нипочем бы не удержался от искушения обвести меня вокруг пальца.
Признаться, от этой его паскудной выходки у меня здорово полегчало на душе.
По-моему, на это он и рассчитывал.
* * *
Поутру мы выехали без малейшего промедления. Пожитки дорожные собраны, лошади подседланы – чего же медлить? Тейну только сказался, что уезжаю – и в путь. На всякие нудные разъяснения и указания, что делать, чего не делать да что в каком случае предпринять, я и мгновения тратить не стал. Незачем мне входить во всевозможные мелочи, унижая Рамиллу недолжной опекой и обессмысливая его звание мастера. Да и не нужны Тейну мои советы. Сам управится. Еще бы не управился! В конце концов, если мастером у меня в Школе поставлен такой раздолбай, что без патриаршего приказу да приглядки шагу ступить не может, чтобы беды не натворить – лопух я, а не Патриарх. Нет, уж кто-кто, а Тейн справится.
Верхом я не езживал давно… а все же лучше в седле покачиваться, чем по каменистым дорогам ноги бить. Хотя и устану я к вечеру больше, чем хотелось бы. Надо, когда вернусь, выписать в школу мастера по верховой езде и конному бою. Дайр все больше по части пешего сражения. Один наездник у нас в школе – и тот Майон Тхиа. Чему мог, нас он обучил… но этого никак уж не довольно. Ну и что же, что прежде бойцы нашей школы верхом не сражались? Все когда-нибудь бывает впервые.
До ожидаемой усталости было еще далеко… нет, что ни говори, а дорога выдалась приятная. А могла быть и еще приятнее – если бы Тхиа шутил и дурачился хоть самую малость поменьше. Вот как начал вчера, так и по сю пору остановиться не может, словно бы и не прерывался, чтоб выспаться. Конечно, вчерашняя его выходка напрочь развеяла мое дурное настроение… далось ему мое настроение, в самом деле! О себе я уж и не говорю: у парня отец при смерти – а он меня же прибаутками развлекает… а, проваль – да ты, Дайр Кинтар, хоть бы усовестился, что ли…
Но когда я решился наконец заговорить об этом с Тхиа, он только головой покачал.
– Нет, – усмехнулся он. – Не в тебе одном дело. Рожа у тебя, конечно, кислая, аж трава кругом вянет, так что мне тебя развеселить – прямой резон, сам понимаешь. Но дурачиться я не перестану, даже если ты и повеселеешь. Очень уж у меня на душе тяжко.
Нет, ну что я за дурак!
– Понимаю, – неуклюже откликнулся я. – Отец при смерти… тебя вот вызвал…
– Вызвал – да, – раздумчиво произнес Тхиа. – Но только не отец. Странно, что меня и вовсе известили.
Он вздохнул – глубоко, словно просыпаясь, я даже почти ожидал, что вот сейчас он начнет потягиваться или потирать глаза – дернул плечом и забросил поводья на седельную луку. Они и не были ему нужны: с лошадью он отлично управлялся одними коленями. А вот избавить от поводьев руки ему, несомненно, следовало. Чтобы не на чем было стиснуть пальцы до судорожной белизны.
– Не скажу, чтобы я об отце не тревожился, – сухо сказал Тхиа, – но… как бы тебе объяснить… отец мой был как раз таким человеком, каким ты прежде полагал меня. Пожалуй, еще и норовом потяжелее. Так что особой любви между нами не было.
Он замолчал ненадолго и подставил лицо ветру. Словно бы воспоминание о заносчивом и неласковом отце заставили ожить того ребенка, которым Тхиа давно уже не был, и потянуться щекой под мимолетную ласку призрачной ладони ветерка.
– Уважения между нами тоже не было, – продолжил Тхиа. – Ну, отцы и вовсе редко уважают сыновей… а мне его уважать… зелье мое, которым я тебе спину пользовал, помнишь? Вот и рассуди, о каком тут уважении речь. Слишком мы с ним разные были. Ладили плохо… а все же уживались. Пожалуй, нас связывало понятие должного… хоть и понимали мы его по-разному. Я делал то, что считал должным для сына, он – то, что считал должным для отца. Вот это нас и вправду объединяло. И крепко. Мы с ним не любили и не уважали друг друга – но понимали, как никто иной. С полуслова.
– Так в школу он тебе отослал, чтобы… – нерешительно начал я и замолк: слово “избавиться” никак не подобало, а другие слова на ум не шли.
– Чтобы прогнать с глаз долой? – подхватил Тхиа. – Нет, что ты! Избавиться от сына только оттого, что не любишь его… нет. Это недолжное поведение. Недостойное. Отец всегда поступал достойно, – на последнем слове Тхиа сделал едва заметный упор. – Нет, за школу я благодарить должен Шенно.
– Лиаха? – изумился я.
– Нет, адмирала… тогда он, конечно, адмиралом еще не был. Ну, и Кеану, конечно.
На сей раз улыбка Тхиа была непритворно радостной.
– Это ведь Лиах прямой, как нож. А братцы его, что старший, что младший, интриганы, каких поискать.
Тхиа улыбнулся еще шире.
– С Лиахом я в ту пору мало был знаком. Все больше издали восхищался. Сам понимаешь, было чем – особенно для мальчишки. А вот Кеану – дело другое. Мы тогда почасту бывали в столице, а Шенно так и вовсе сидели там безвылазно. И с Кеану я в ту пору сдружился крепко. Я виду не подавал, а он-то все равно заметил, что тяжко мне дома. Ну, и брата старшего уговорил помочь. Как же моему отцу да его не послушать! Большой вельможа в больших чинах, и честности отменной, – на слове “честность” Тхиа слегка фыркнул. – Так ведь честь хитрости не помеха. Он с отцом моим заговорил и на меня разговор навел нарочно. А дальше ему только слушать оставалось, каков я из себя есть. Вот он и послушал, и посетовал, что молодежь, дескать, нынче, много о себе понимает. И ценить не умеет. А вот близ его, Шенно, владений, Королевская школа размещается, так вот там уж… одним словом, там мне и таким, как я, самое место. И вести себя научат, и спесь мигом пособьют…
– Как будто она у тебя была, – ввернул я.
– Была-была, не сомневайся, – возразил Тхиа. – Хотя почему – была? И сейчас есть.
На такой наглый поклеп я не нашелся, что и сказать.
– Одним словом, туда мне только и дорога. Я слушаю, аж рот открыл, и понять не могу, к чему все клонится – а тут Шенно ко мне полуобернулся и этак вот подмигнул незаметно… да я в пляс был готов пуститься! Назавтра же меня в школу и снарядили. Не со зла, ты не думай. Отец полагал, что так для меня будет лучше.
– И ведь не ошибся, – полувопросительно заметил я.
– Ну еще бы, – кивнул Тхиа. – Тем более что и тут я под надзором одного из Шенно.
– На клумбу не пущу, – напомнил я.
Тхиа фыркнул.
– Ты потому меня и взял с собой? – спросил я, помолчав.
Тхиа возмущенно мотнул головой.
– Думаешь, я боюсь, что меня из школы силком возьмут? Нет. Для вступления в права наследства мне лично присутствовать не обязательно. Да и для управления им – тоже. А напутствовать меня перед смертью… нет, для этого отец бы меня вызывать не стал. Человек он тяжелый и притом совершенно не лицемерный. Пойми же, нас связывало только должное. Он справлялся обо мне, я – о нем. Поздравления я ему посылал ко дню рождения и всякое такое. Большее было бы ложью, а ложь он бы мигом учуял – и оскорбился. Нет, будь уверен, мы с ним в таких делах преотлично друг друга понимали. А вот этого вызова я не понимаю. Настолько, что не уверен, отец ли меня вызвал.
Тхиа прерывисто вздохнул и вновь взял в руки поводья.
– А еще я не уверен, что застану его в живых. Видишь ли, я последнее письмо от него дней десять тому назад получил – и в письме прямо сказано, что он здоров… а лгать, чтобы успокоить меня, он бы не стал.
Я прикусил губу. Теперь я понимал, от кого Тхиа унаследовал свою чудовищную прямоту – да, пожалуй, и язвительность.
– Не с чего ему так скоропостижно помирать, – ровным голосом заключил Тхиа. – Вот я и боюсь, что дело неладно. Скверный у этого дела запашок… и я не хотел бы отправляться разузнавать что да как в одиночку. Могу ведь и не справиться. Знал бы ты, как я рад, что ты согласился поехать со мной. Конечно, если ты раздумаешь…
– Дурак! – свирепо отрезал я. – Ничего я не раздумаю. А будешь мне еще такие глупости говорить – точно на клумбу не пущу.
Долгое время мы ехали молча. Навряд ли Тхиа собирался вдаваться со мной в откровенности – но, когда он выговорился, на душе у него явно полегчало… да настолько, что он даже шуточками сыпать перестал. Просто ехал рядом со мной, думал о чем-то – а может, и ни о чем. Скорей всего, ни о чем – потому что и мои мысли успокоились. Рядом с человеком, погруженным в тягостное раздумье, поневоле ощущаешь себя несвободно – а мне рядом с Тхиа было легко. Легкий человек Майон Тхиа, несмотря ни на что. Даже привычно угрюмый Нену рядом с ним если и не по облакам ходит, так по крайности будто теряет незримые кандалы.
Вот эту самую легкость я и помянул на привале. И не то, чтобы намеренно… просто смолчать не сумел.
Нет, но кто меня, дурака, за язык тянул?!
Ночь была теплой, но костер мы разожгли. Я принялся возиться со стряпней – готовить я все ж таки умею лучше Тхиа – а он, стреножив коней, умчался поискать побольше хвороста про запас. И притащил преогромную охапку. Силой Тхиа не обижен… ну еще бы – после стольких-то лет занятий в Королевской Школе… но набравшись сил, он не отяжелел ни в едином движении. Да, ни один боец не утратил бы упругости шага под тяжестью вязанки, пусть даже эта тяжесть и превышает собственный его вес… но Тхиа шел походкой не столько даже упругой, сколько легкой, как пляска.
– Странно получается, – пробормотал я, когда Тхиа свалил свою ношу возле костра. – При такой-то тяжелой жизни… откуда в тебе столько легкости?
– Как раз от нее, – ухмыльнулся Тхиа, усаживаясь поудобнее. – И вовсе не странно. Ты ведь тренировался с утяжелением. Поначалу – невподъем. Потом привыкаешь. Вроде и забываешь даже… а потом как снимешь свинцовые накладки – ну до того легко! Рука сама в удар так и летит – разве нет?
Да, Тхиа. Тысячу раз – да. Точнехонько перед тем, как твоя улыбка разлетелась под моим кулаком в кровавые брызги, я и снял накладки. Даже на место их положить не успел… наземь бросил, и все.
– Это верно, что сама, – вздохнул я. – Нипочем не забуду. Только-только ты на волю вырвался – и тут же на меня налетел. Повезло тебе, нечего сказать.
– Брось, – возразил Тхиа. – Если хочешь знать, мне действительно повезло. Ты меня просто спас.
Я что, ослышался? Или спятил? Тхиа никогда не лжет… а сейчас он не просто правдив, он искренен… но ведь не мог же он сказать то, что я услышал!
– Балда ты все-таки, – изрек Тхиа, вдоволь наглядевшись на мою одурелую рожу. – Ты себя тогда убийцей честил… хотя и недоубил меня, позволь тебе напомнить. А ведь я мог о себе тогда это сказать с большим правом. Вовремя Шенно меня к вам наладили. Иногда мне кажется, что еще немного, и я стал бы убивать людей только для того, чтобы мне хоть кто-то перед смертью в морду плюнул.
– Почему? – едва смог вымолвить я.
– А потому, что чувство должного – это… должное чувство, я согласен, и без него никак нельзя… но у меня-то и других хватало – а в ответ я получал все то же чувство должного, и только. В ответ на любовь, на злость, на обиду, на сострадание. На все. Даже и от слуг, которых я спасал от наказаний, лечил и все прочее… ненавидеть им меня было не за что, пожалеть они меня не догадывались, а любить – боялись. Хороший, дескать, мальчик Тхиа… покуда не вырастет. Так что я, кроме Кеану, живых людей, почитай что, и не видел. Меня никто не любил и не презирал. Никто не хотел хлопнуть меня по спине… или хотя бы вырвать мне кишки. Мне никто не был рад и мною никто не тяготился. Это как быть мертвым заживо… и даже убить тебя никто не хочет.