– Ну как вам найлисский дворцовый парк – нравится? – невинно осведомился Лерметт. Глаза его торжествующе смеялись.

Эннеари молча кивнул, не в силах произнести ни слова.

– Он такой огромный! – восхищенно выдохнул Лоайре.

– На самом деле нет, – улыбнулся Лерметт. – Он гораздо меньше, чем кажется. Просто дорожки так проложены, чтобы так выглядело. Вот если бы мы ехали не вдоль стены, а вдоль решетки, ты бы сразу понял. Кстати, вдоль решетки к воротам было ближе… но мне очень хотелось вас немного удивить.

– И тебе это удалось, – ухмыльнулся Эннеари.

– А где дворец? – азартно блестя глазами в предвкушении, осведомился Аркье.

– Уже недалеко, – ответил Лерметт. – Просто его за деревьями не видно.

– Такой маленький! – огорчился Лэккеан, привставший было в седле и вытянувший шею, чтобы первым высмотреть над кронами деревьев дворцовые шпили и башенки.

– А у него не было надобности расти, – пояснил Лерметт. – Это Найлисс за минувшие шесть веков вырос – а население дворца никак уж не увеличилось.

Вырос? Разве дворец – это гриб? А город? Лоайре обратил на короля растерянный взгляд.

– Ну, ты же видел на стенах домов этакие… не знаю, как и назвать – вроде как перевязочки? – поинтересовался Лерметт.

Лоайре кивнул.

– Это следы прежних этажей, – улыбнулся Лерметт. – В самом начале Найлисс был хорошо если двухэтажным. Когда снимают крышу и надстраивают новый этаж, по стене проводят такую перевязку. Столица все-таки – за шесть веков народу приросло. Не стену же городскую всякий раз перетаскивать.

– Так ведь оно все, того и гляди, обвалится! – ужаснулся Лоайре.

– Ни за что, – успокоил его Лерметт. – Найлисс сразу строился на вырост. Ты просто невнимательно смотрел. У всех домов такой фундамент, что ого! И нижние этажи так сложены, что на них хоть башню крепостную надстраивай. Даже гномам, и тем пришлось помудрить изрядно. Сам подумай, какое искусство потребовалось, чтобы дома потом выглядели соразмерно при любой высоте, да вдобавок чтобы не только красиво, но и прочно было. На самом деле еще этажа два можно надвести спокойно.

– А потом? – не успокаивался Лоайре.

– Можно, – спокойно повторил Лерметт. – Но не нужно. Акведуки на такую прорву народу не потянут. Даже с колодцами и водосборниками.

– А зачем они вам? – Ниест, как всегда, задавал вопросы редко, зато по существу.

– На случай осады, – сообщил Лерметт. – Город, который зависит только от акведуков, можно оставить без воды в одночасье. С Найлиссом этого не случится. Воды хватит, и даже не в обрез. И не только воды, еды тоже. Глупо на одни лишь провиантские склады полагаться. Здешние сады и парки не только ради красоты заведены. И рыбные озерки в них – тоже. Сейчас в них малоимущим ловить позволяется, но случись война… одним словом, король Илент все заранее продумал и с гномами недаром советовался. Устроено на совесть, не сомневайся. Как бы город ни прирастал, а садов никакая застройка не коснется. Никогда.

– А дворцовый парк… – Лэккеан замялся. – Он что… тоже?

– Конечно, – подтвердил Лерметт. – Сам подумай, если все это под огороды вскопать, сколько человек эта красота прокормит.

– Но ты же сам говоришь, – не успокаивался Лоайре, – если город вырастет сильнее…

– Разве что самую малость, – покачал головой Лерметт. – Он уже и не растет почти. Еще немного, и в него не втиснуться будет, как взрослому в детский сапожок – а кому такая жизнь нужна? Для того, чтобы получать от Найлисса все прелести столичной жизни и отдавать ему свой труд, вовсе не обязательно в нем жить. И чтобы воспользоваться в случае беды защитой его стен – тоже. Сейчас прирастают маленькие городки вдоль Найлисской дороги – того и гляди, сольются в этакую единую ленту. Ну, и предместья, конечно.

– Такие, как Гусинка? – сообразил Лоайре.

– Ну, нет, – засмеялся Лерметт. – Только не такие, как Гусинка. Она едва ли не постарше Найлисса будет. Это случай особый. После как-нибудь расскажу.

– А почему после? – разочарованно спросил Лэккеан.

– Потому что мы уже почти приехали, – безмятежно ответствовал Лерметт. – Сейчас вон по той тропинке свернем, и сразу будет дворец.

Если бы Эннеари в эту минуту спросили, каким ему виделся дворец, он ответил бы, не задумываясь, одним-единственным словом – соразмерным. Когда Эннеари спешился возле самого дворца, забросив поводья на луку седла, в голове у него шумело и сверкало – судя по ошалелым взглядам остальных эльфов, не у него одного. Он уже не мог толком понять, что именно создает подобное впечатление – собственная ли прелесть камня, резьба ли на нем, удивительно точно найденный ритм расположения стрельчатых окон, арок и прочих зодческих измышлений с неведомыми ему названиями, а то и вовсе четкие синие тени ветвей, прочертившие стены на свой, особый лад – но вот само это ощущение стройной соразмерности, неуловимое, как тающее облако, снизошло на него уверенно и спокойно. Оно пребывало во всем – даже в очертании дворцовых ступенек… ступенек, на которых уже поджидала вновь прибывших очень и очень Арьену знакомая фигура.

– Илмерран! – радостно ахнула где-то у него за спиной Илери.

– Мы вовремя? – весело осведомился Лерметт, спрыгивая с седла.

– Как нельзя более, – степенно кивнул гном. – Впрочем, я в тебе и не сомневался.

– А во мне? – нахально поинтересовался Арьен, соскакивая прямо на нижнюю ступеньку. Сердце его так и летело гному навстречу, руки так и тянулись схватить Илмеррана в охапку, поднять, закружить – как же он, оказывается, стосковался по этому неумолимому зануде! – а вот слов, должных слов почему-то не было… может, оттого, что в глубине души Арьен лишь несмело надеялся, но никак не ожидал, что Илмерран Лерметта окажется тем самым?

– Как сказать, – мудро уклонился от ответа гном, окидывая его испытующим взглядом с ног до головы. – А вырос-то как, вытянулся, – заключил Илмерран, неодобрительно задрав растопыренную бороду.

– Вот еще! – фыркнул Эннеари, пригибаясь и демонстративно подставляя шею. – Каким был, таким и остался.

Илмерран не смог сдержать ухмылки.

– Эдайг, – прогудел он, награждая Арьена символическим подзатыльником.

– Ну, нахалом я всегда был, – успокоенно заметил Эннеари, выпрямляясь. – Это не новость.

Конечно, Эннеари еще дома всем все объяснил: посол – это тот, кто в гостях у медведей тоже ест тухлятину, да еще и нахваливает. Одним словом, если что по нраву и не придется – не привередничать. Чтобы никакого нытья, капризов, язвительных замечаний и прочих попреков. А если совсем уж невтерпеж – все равно стерпеть, стиснуть зубы, навесить на лицо улыбку, а после Эннеари с глазу на глаз пожаловаться: он потихоньку все уладит. Ясно?

И все-таки, когда участники посольства под водительством русоволосого быстроглазого пажа один за другим входили в предназначенные для них покои, дыхание Арьена невольно участилось, а шаг, наоборот, замедлился: что, если вот сейчас, вот прямо сейчас высунется из дверей недовольная рожа и начнет честить гостеприимного хозяина – мол, то не этак и это не так?

Рожа из дверей высунулась. Такого восторга на лице молчуна Ниеста Эннеари еще не видывал.

– Вот это… вот это да! – ошалело сообщила рожа и скрылась.

Из комнаты Илери послышался совершенно девчоночий вскрик восхищения.

Арьена потихоньку начало разбирать любопытство: да что же за апартаменты приготовили во дворце, если и Ниест, и Илери – такие разные! – не могут сдержать восторга.

– А вот это твоя комната, – молвил Лерметт, открывая перед Арьеном дверь. – Входи же.

Арьен окинул комнату быстрым взглядом и едва не рассмеялся. Нет, ну что он себе напридумывал? Чтобы человек, пусть даже и такой, как Лерметт, сумел убрать комнату на эльфийский лад, руководствуясь одними лишь советами гнома, пусть даже и Илмеррана… нет, Лерметт и не пытался. Да и времени у него не было. Хотя он и начал готовить эти покои год назад в надежде залучить Арьена с друзьями в гости – все равно не было. Чтобы создать настоящее эльфийское убранство покоев, а не жалостное подобие, на которое и смотреть-то неловко, человеку полжизни потратить придется, да и то не сказано, что научится. Так и стоит ли тратить время на такие глупости?

Правильно Лерметт сделал, что и не пробовал.

Очень человеческая комната. Более того – очень дворцовая: одни уже окна, к примеру, чего стоят! Какой нежный и веселый свет струится через цветные стекла витража – просто сердце тает. Вот только витражный переплет сделан не из свинца, как это обычно водится. Не в свинец забраны цветные стекла, а в несокрушимую темную бронзу, и не переплет это вовсе, а решетка оконная – поди, выломай, коли охота вспала! Через такую решетку никто снаружи не ворвется. А тут еще и скользящие ставни – не снаружи, изнутри! – способные в два счета превратить эти восхитительные покои в неприступную крепость.

Очень человеческая комната. Очень дворцовая. Невероятно красивая.

Ай да Лерметт!

– Нравится? – поинтересовался король, вручая Арьену ключ.

– Нравится-нравится, – рассеянно отозвался Эннеари, принимая ключ от комнаты. Неуловимо быстрым движением он оказался возле двери, запер ее на два оборота ключа и опустил его в свой привесной кошель.

– А теперь рассказывай, – потребовал Арьен, располагаясь в кресле.

Лерметт удивленно взметнул ресницы.

– Лериме, – с опасной задушевностью в голосе произнес Эннеари, – ты мне только голову не морочь. Дескать, устал с дороги, оттого и вид у тебя такой. Я, знаешь ли, и сам едва из седла. Вот только твоя дорога подлиннее моей будет. Этак в год длиной, не меньше.

Лерметт не то коротко рассмеялся, не то просто резко выдохнул, и провел рукой по лицу снизу вверх. Движение это было растерянным и вместе с тем усталым – настолько усталым, что Арьен лишь с превеликим трудом удержал вскипающий в нем гнев.

– Ты же сам сказал, – настаивал он, – что приехал я вовремя. Значит, я тебе нужен. Тебе нужна моя помощь, верно?

На сей раз Лерметт усмехнулся вполне явственно.

– Что ж, можно и так сказать, – кивнул он. – Почти. На самом деле это звучит несколько по-другому. «Помоги им, чтобы помочь мне, потому что иначе ты и сам себе помочь не сможешь». Вот так будет правильно.

– Рассказывай, – вновь потребовал Арьен, с наслаждением стягивая сапожки и забираясь в кресло с ногами. – Прямо сейчас. Чем раньше, тем лучше. Незачем откладывать на потом.

– Потом, – неожиданно ухмыльнулся Лерметт совершенно на прежний лад, – это такая странная штука, которой не бывает, если не позаботиться о ней сейчас. Собственно, для этого ты мне и нужен. И дорога эта не в год длиной, а куда как побольше. Хотя последний год, конечно, такой выдался… все словно с цепи сорвалось, да не поодиночке, а разом.

Он опустился в соседнее кресло, снял корону и неосознанным привычным жестом повесил ее на подлокотник. Лицо его вновь сделалось серьезным… Свет и Тьма – да что же такое он на себя взвалил? Сколько и вообще может взвалить на себя человек и не сломаться?

Это смотря какой человек.

– Я уж как твоего Белогривого гнал, – глухо молвил Лерметт, не подымая головы, – а отца едва в живых застал. Если это можно так назвать. Ему дня за два до того умереть полагалось. На одной только воле и дотянул. Меня дождаться… и тогда только…

Арьен не посмел перевести дыхание. Комок воздуха застрял в груди. По крайней мере, проститься с отцом Лерметт успел. Теперь понятно, в кого он такой удался. Покойся с миром, король Риенн – ты сумел заставить себя дождаться сына. И передать королевство в надежные руки ты тоже сумел. Что застал бы в Найлиссе Лерметт, умри ты за два дня до его возвращения – сумятицу? Заговор?

– Хорошо еще, что Селти действовал в одиночку, – добавил Лерметт. – Никаких сообщников по сговору, ничего. Иначе совсем бы скверно вышло.

Куда уж хуже – начинать новое царствование с расследования заговора… а значит, и с расправы над заговорщиками. Хотя бы от этого судьба Лерметта уберегла.

– Только-только похороны окончились – тут же из степи вести: умер великий аргин. Это…

– Я знаю, кто такой великий аргин, – нетерпеливо перебил Эннеари.

Теперь знаю. Я этот год тоже недаром потратил. Я теперь много чего знаю. И про великого аргина в том числе. Умер великий аргин, пора избирать нового… значит… значит – война?! Война со степью? Но Найлисс вовсе не выглядит, как страна, воевавшая меньше года назад. Даже если тяжкая туша войны не успела доползти до этих мест – все равно. И не в разрушениях и жертвах дело… не только в них. Даже на самые дальние от поля боя, самые мирные поселения война неумолимо накладывает свой отпечаток – иной раз почти неуловимый, но несомненный. А над Найлиссом ее длань не отяготела. Эннеари, как ни бейся, не в силах уловить ее недавнего дыхания.

Лицо Лерметта озарилось внезапной улыбкой – такой усталой, что она казалась беспомощной.

– Сам ведь знаешь, у них в степи традиция – каждый новый великий аргин должен Заречье воевать. Но тут мне повезло. Прошлую войну они не в свой черед затеяли. Великий аргин был еще жив. Сами они, получается, традицию нарушили… остается похоронить ее поглубже, чтоб не выползла. Я над этим с первого своего посольства работал, еще с четырнадцати лет… и все равно, если бы не Сейгден, не сказано, что сумел бы.

О Свет и Тьма – Лерметт, да от тебя с ума сойти впору! Похоронить многовековую традицию, обильно политую кровью, освященную десятками столетий… но как? Люди меняются быстро, а вот их традиции, напротив, держатся крепко. Чтобы схоронить одну традицию, нужно подыскать другую взамен. Чем, во имя всего мироздания, ты сумел ее заменить?

– Кто такой Сейгден? – машинально спросил пораженный Эннеари совсем не о том, о чем собирался.

– Король Сулана, – ответил Лерметт. – Очень дельный, знаешь ли. Такой… ну, да ты его вскорости сам увидишь, незачем и рассказывать. Главное, без него бы мне не вытянуть. Я – что, на троне без году неделя… а вот его слово для Восьми Королевств многое значит. Он меня крепко поддержал. Я по степи мотался, а он тем временем шестерых королей уговаривал.

Да. Человек, способный уговорить разом шестерых королей – это вам не кто-нибудь. На такого стоит поглядеть.

– Сам не знаю, как нам удалось. У меня к осени просто в голове темно было от усталости.

– Да что вам удалось? – не выдержал Эннеари.

Лерметт вновь улыбнулся все той же беззащитной улыбкой.

– Мне – уверить степь, что раз война была начата не в свой черед и проиграна, воля Богов от нее отнята, и теперь избрание нового великого аргина следует встречать не войной, а мирными ристаниями. Всеобщими. Что поражение в той войне было знамением, и война Богам теперь не угодна, что они и явили явственно… тьфу!

Так. Заменить войну массовым турниром… Лерметт, кто рехнулся – ты или вся вселенная?

– А Сейгдену – выжать согласие на эту авантюру из остальных шестерых королей. И еще неизвестно на самом деле, которому из нас труднее пришлось.

Воистину так. Ох, Лериме – ты все-таки не меняешься. Ну, что бы ты стал делать, не поддержи тебя властитель Сулана? Напополам бы разорвался – одна половинка по степи скачет, а другая по всем восьми королевствам с визитами разъезжает?

– Но турнир мы вместе с ним устраивали, – продолжал Лерметт. – Всех уговорить – это ведь еще полдела. Надо все так рассчитать, чтобы в конечном итоге никто верх не взял.

О да. Довольно степнякам проиграть – и кровь бросится им в голову: дескать, на позор нас позвали, для посмешки. Довольно выиграть – и они возомнят, что заречные жители слабаки. В обоих случаях… да. Лериме, я даже думать не хочу, каких трудов вам обоим стоило правильно подобрать бойцов, чтобы исход турнира был предрешен, да вдобавок ни одна из сторон ничего не заподозрила. Как вы только оба еще живы и притом в своем уме… впрочем, вот за это никто бы не поручился. Человек в своем уме после такого немыслимого напряжения год бы отдыхал, ничего не делая – а ты, судя по всему, даже и не присел. Это ведь не весь твой рассказ, а только вступление, так? Не сказка, а присказка. Немудрено, что у тебя глаза темным обвело и щеки запали – скорей уж странно, что у тебя еще остались хоть какие-то щеки.

– Ну, а когда турнир закончился, и никто ни на кого войной не двинулся… – Лерметт хрустнул пальцами. – Если бы война все-таки состоялась, я бы ничего не смог. А раз удалось покончить миром, можно и за дело приниматься.

Вот оно. Наконец-то.

Арьен весь обратился в слух.

– Если вдуматься, мне просто посчастливилось, – задумчиво, словно припоминая что-то, произнес Лерметт. – Я и вообще везучий.

Темные круги вокруг глаз. И сами глаза – усталые, почти без блеска. Нервное похрустывание пальцев – год назад его и в помине не было. Везучий. Нет, ну кто бы говорил!

– С нынешним великим аргином у нас еще в первый мой приезд отношения наладились на диво спокойные. Он и вообще спокойный такой человек… для степняка, конечно. То, что именно его избрали – верх удачи. Не знаю, что бы я стал делать, окажись на его месте кто другой.

Что ж, будем считать это удачей. Тебе виднее.

– Мне и с ним нелегко придется, – вздохнул Лерметт. – А ведь именно он, Аннехара, меня на мысль и натолкнул.

Он помолчал немного.

– Я тогда еще не до конца понял, что это значит. Уж не знаю, чем я Аннехаре по душе пришелся… сопляк сопляком, ничего особенного. Но как-то он сразу меня под свое стремя поставил – ну, так в степи говорят, если…

– Если кто-то считает своим долгом объяснить тебе, как устроено мироздание и зачем ты в нем, и объясняет до тех пор, пока ты облысеешь, как папаша Госс, – невинно вставил Арьен.

Лерметт расхохотался.

– Похоже, – признал он. – Аннехаре тогда лет сорок пять было. Почему он вдруг решил, что учить заречного щенка уму-разуму станет именно он, для меня загадка – ну, да меня ленивый разве учить не примется. Он мне тогда много всякого рассказывал – про жизнь в степи, про обычаи, про свою молодость. И среди прочего припомнил, как женился в первый раз. Наверное, потому, что он тогда хорошо если на год был меня старше. Всегда приятно сказать юнцу: «А вот мы в твои годы»… Так вот, он в мои годы собирал невесте цветы на свадебный пояс. Амару он собирал, понимаешь?

– Нет, – честно признался Эннеари.

– В дальней степи, – уточнил Лерметт.

– Все равно не понимаю.

– Верно, ты же там не был, – кивнул Лерметт. – Хотя все равно в голове не укладывается, чтобы эльф – и вдруг что-то про цветы и травы не знал. Аннехара, между прочим, тоже не понял – а ведь он там всю жизнь прожил. Понимаешь, я ведь побывал в дальней степи – и в ней нет ни единого цветочка амары. И в срединной тоже. Вот возле реки, в ближней степи, амары этой полным-полно, вся земля в черно-желтую полоску, аж в глазах рябит. А в дальней – ну хоть бы один стебелек.

Эннеари напрягся. Теперь он понимал, куда клонит его друг. Если какая-то травка мирно росла себе из года в год на одном и том же месте и вдруг оттуда исчезла, это что-нибудь да значит. А если травка эта сохранилась только возле реки…

– Эта твоя амара, – спросил он голосом ломким и прозрачным, – ей очень вода нужна?

Лерметт невесело усмехнулся.

– Из всех степных трав, сколько их есть на этом свете, амара – самая влаголюбивая, – подчеркнуто произнес он.

– Давно она исчезла из дальней степи? – отрывисто спросил Эннеари.

– Точно не скажу, но за последние лет пятнадцать могу поручиться, – незамедлительно ответил Лерметт.

– Может, все-таки… – Эннеари призадумался.

– Я тоже надеялся, что «все-таки», – сухо фыркнул Лерметт. – А чтобы удостовериться, съездил к морю. Вот как только турнир окончился, сразу же и поехал.

– А море тут при чем? – удивился Эннеари.

– В рыболовных портах побывал, – продолжал Лерметт как ни в чем не бывало. – На улов посмотрел, с рыбаками поговорил, легенд наслушался, архивы поворошил. Кое-где в ратушах замечательно полные архивы попадаются. Ну, все и встало на свои места.

Он задумчиво тронул корону, и она закачалась на подлокотнике.

– Ты спрашивал, при чем здесь море? – вздохнул он. – Какое отношение имеет улов трески и тунца к степным цветочкам?

Нет, Эннеари уже не спрашивал – ибо начинал понимать. У него спина захолодела от ужаса.

– Меняются морские течения, – очень обыденно пояснил Лерметт. – Это бывает. Очень редко, правда, даже по вашим меркам редко, но все-таки бывает. Там, где раньше было течение, теперь ничего нет. А с течением меняется и ветер. Прежние ветры уже не приносят в степь достаточно воды, чтобы там цвела амара. Да и самих прежних ветров почитай, что уже нет.

– Засуха, – деревянными губами еле выговорил Эннеари.

Лерметт кивнул.

– И какая! Не на годы – на века. Я когда все воедино свел, мигом помчался в Арамейль.

Так вот оно что!

– Понимаю, – тихо сказал Арьен. – Гномы в степи бывают страшно редко, да и кто бы им стал про цветочки рассказывать. Ничего бы они не заметили. Да и моря они не любят. Нас в степи и подавно с незапамятных времен не видывали. А сами степняки наверняка заметили – но вот понять, что на сей раз засуха пришла не просто надолго, а… словом, некому разобраться было. Понимаю. Такое наблюдение стоит цепи почетного доктора Арамейля.

– Такое наблюдение ничего не стоит, – свирепо отрезал Лерметт. – В Арамейле, знаешь ли, тоже не дураки сидят. Но там решили, что раз уж у нас еще есть в запасе около тридцати лет, я вполне могу успеть… если постараюсь, ясное дело. И если очень повезет.

– Успеть – что? – оторопел Эннеари.

– Остановить засуху, конечно, – прежним будничным тоном отозвался Лерметт. – Арьен, поверь, у нас нет другого выхода – просто нет. И у вас тоже. Затем я тебя и хотел позвать.

– Тогда объясни подробнее, – взмолился Эннеари. – Ты об этом не первый год размышляешь, но для меня-то все это внове. У степняков, и точно, нет выхода – но у вас-то почему его нет? И уж тем более у нас?

– Что правда, то правда, – язвительно откликнулся Лерметт. – Долины эльфов никакой суховей не коснется. О Пограничные Горы любой ветер разбивается. А ты головой подумай, Арьен! Шесть веков тому назад на государства Заречья степь погнала засуха – которая длилась, между прочим, всего четыре года. Года, Арьен, а не века! Но ей этого хватило, чтобы изглодать степняков до костей. Черта с два лучник Илнет сумел бы закончить войну, не прекратись засуха. Победа там или не победа – степняки продолжала бы двигаться за реку. Пока не полегли бы все до единого – или пока от нас бы никого не осталось.

Он на мгновение примолк, переводя дыхание.

– А сейчас нашествие повторится – в таком жутком виде, что тогдашний завоеватель от ужаса взвоет в своей могиле. Все эти века степь воевала с нами почти понарошку, традиции ради. Через двадцать лет дело пойдет всерьез. Жизнь – это ведь очень даже всерьез, правда? Вся степь, вся до последнего человека, Арьен, до последнего младенца… и я даже думать не хочу, что останется от Восьми Королевств. В любом случае того, что останется, хватит ненадолго.

– Почему? – сдавленно спросил Эннеари.

– Да потому, что скотоводы не умеют пахать! Эта земля, если за ней не ухаживать, не даст ничего. Разве что Сулан с его лугами, да и то едва ли. Это ведь не дикие луга. Но даже если степняки вдруг научатся работать на земле… это всего лишь отсрочка. – Лицо Лерметта было исполнено мрачной решимости, словно он сам был степняком, которому предстояло разобраться в устройстве плуга. – Когда степь окончательно станет пустыней – по вашим понятиям, довольно скоро – река не удержит ее. Тем более с такими горе-земледельцами… никак не удержит.

– А-а! – выдохнул Эннеари.

– Начинаешь понимать? – горько усмехнулся Лерметт. – Уйти от пустыни не удалось, она настигает… а за горами такая благодатная земля, которой все нипочем. Совсем рядом, рукой подать – только перейти через перевал, и вот она! Эльфов там не так уж и много, да вдобавок они заелись, эти стервецы остроухие – а здесь детишки с голоду пухнут. Продолжать?

Эннеари стиснул зубы.

– Ни у кого нет выхода, – резко подытожил Лерметт. – Только у степи его нет почти сейчас, у нас – завтра, а у вас – послезавтра. Время, Арьен, время! Всего да ничего, считанные месяцы – если сейчас не начать, так и будет. А я не хочу видеть под конец жизни, как Найлисс заполыхает оттого, что тысячам тысяч людей нечего есть! И умирать, зная, что пепел Долины эльфов осыплется на мою могилу, тоже не желаю.

– Ты знаешь выход? – осведомился Эннеари.

– Да, – коротко ответил Лерметт.

Он снова до хруста заломил пальцы.

– Если очень повезет, можно успеть. Ты мне для этого и нужен. Без вашей помощи ничего не выйдет. Хорошо хоть, ты и сам все понимаешь – ни просить, ни молить не надо. А ведь мне еще такую уйму народу уламывать придется. Умолять их сделать то, что им самим нужно до зарезу – в голове не укладывается!

Лерметт обратил на Эннеари тихий серьезный взгляд.

– Знаешь, – молвил он, – ты мне очень нужен. Я никогда прежде смерти не боялся, не боюсь и сейчас. Но я боюсь умереть раньше, чем успею сделать все, что нужно. По крайности, ты присмотришь, если я…

– Сам присмотришь, – рявкнул Эннеари.

– Как получится, – возразил Лерметт. – Ну почему мы, люди, так мало живем? Мне сейчас и трех жизней недостаточно. Пять бы… тогда, может, и успел бы сделать все, как надо.

А вот затем я сюда и приехал, с веселой злостью подумал Эннеари. Но тебе я об этом не скажу. Пока не скажу. Незачем тебе до поры об этом знать.

Первое утро во дворце оказалось совсем не таким, как Эннеари ожидал – особенно после того, как узрел воочию проникновенную красоту Найлисса. Такую красоту способны сотворить лишь создания возвышенные, утонченные – это же ясней ясного. Люди, одним словом. Пусть даже и вместе с гномами, но Найлисс строили люди, и возвышенность их натуры проявила себя как нельзя более явственно – и захочешь забыть о ней, так не сможешь. А существа возвышенные, как известно, отличаются утонченностью мыслей и чувств. Утонченность же предполагает некоторую хрупкость. Люди недолговечны и хрупки, как все изящное, а потому им никак уж не достаточно той малости сна, которой эльфы могут обойтись даже и с избытком. Это Арьен после прошлогодних скитаний в обществе Лерметта запомнил крепко-накрепко. Люди спят много и просыпаются разве что с рассветом. Ну, ничего – вряд ли можно причесть к серьезным лишениям необходимость дожидаться пробуждения остальных обитателей дворца. Чтобы не пришлось потом утихомиривать недовольных, Эннеари еще дома всем все объяснил наперед – а завидев выражение лиц Аркье, Ниеста и Лэккеана, прибавил для наглой троицы особо, чтоб не смели устраивать каверз, покуда гостеприимные хозяева еще вкушают предрассветный сон. И в остальное время тоже чтобы не смели – ясно?

Однако утро началось совсем не так, как думалось Арьену. Едва только его сотоварищи по посольству начали показываться из своих комнат, как перед Эннеари возник давешний паж, которого эльф, к своему стыду, за недосугом так вчера и не разглядел толком. Мысленно выругав себя за оплошность, Арьен окинул быстрым взглядом его черты, на сей раз приглядываясь внимательно и запоминая надежно: темно-русые, еще чуть влажные волосы, широко расставленные глаза цвета темного пива с чуть тяжеловатыми веками, скорый на улыбку рот, нос с нахальной ямочкой и такую же дерзкую ямочку на подбородке. Интересно, сколько этому парнишке лет? Вечно Арьен сбивается, пытаясь определить человеческий возраст по виду. У Лэккеана такое выражение лица было лет в восемьдесят, никак уж не позже… так сколько же лет этому мальчишке? Тринадцать? Пятнадцать?

– Купальни Коридора Ветвей уже готовы, – возгласил паж бодрым голосом, в котором не слышалось и намека на зевоту. – Завтрак будет ожидать вас в Гостиной Гобеленов.

Интересно, откуда Лерметт раздобыл парнишку, готового вскочить ни свет ни заря – по людским меркам, само собой? То ли мальчик и вообще, вопреки своей человеческой природе, не из любителей поспать подольше, то ли эльфы так ему любопытны, что ради их лицезрения можно даже сном пренебречь, то ли впридачу к обычному жалованию король добавил отдельное вознаграждение – как знать? Судя по свежему, совершенно ясному лицу без малейших следов просоночной мути, веселому сиянию любопытства из темной глубины внимательных глаз да новехонькому синему с золотым шитьем майлету пажа и такой же шапочке-бриолету в тон, правильными были все три предположения.

– Прошу проследовать за мной, – поклонился паж. Эннеари, пряча ухмылку, проследовал. Он еще вчера запомнил, где располагаются купальни Коридора Ветвей – но зачем мешать парнишке исполнять свои обязанности?

Купальни оказались превыше всяких похвал – и не потому, что дворцовые: если верить всезнайке Лоайре, в Найлиссе роскошь настоящего умывания была общедоступной.

– Акведуки – это замечательно! – с энтузиазмом заявил Лоайре, тряхнув мокрыми кудрями.

Эннеари ответил ему непонимающим взглядом.

– А ты не думал, откуда это все берется? – Лоайре с наслаждением подставил сложенные горстью ладони под воду. – Ну да, тебе-то все внове, а я же и до отмены запрета вечно удирал. И городов человеческих навидался, уж поверь ты мне. Но ни в одном из них мне не приходилось мыться так изумительно. Найлисс и вообще очень чистый город, ты заметил?

Освежившись так, как им и не мечталось в человеческом жилище, а уж тем более в городе, и наскоро проглотив завтрак, эльфы принялись было маяться ожиданием. Никому не хотелось любоваться гобеленами – уже вдоволь нагляделись вчера, покуда Арьен невесть о чем беседовал с королем. Старые друзья всегда найдут, о чем поболтать, покуда все остальные места себе не находят от нетерпения. Вчера-то заделье нашлось – излазить весь Коридор Ветвей и вдосталь налюбоваться его рельефами – а теперь-то чем себя занять в ожидании королевского приема?

Впрочем, долго ждать не пришлось. Похоже, для человека Лерметт все-таки ранняя пташка. И неудивительно: король все-таки. Недосуг ему дрыхнуть до полудня. Зато придворные то ли не торопились просыпаться, то ли иным из них Его Всемогущество Этикет не дозволял присутствовать при официальном приеме эльфийских послов – а только особого многолюдства Эннеари не приметил. И лица сплошь незнакомые, за исключением разве что Илмеррана – ну, да этот, наверное, и вовсе не спит. Во всяком случае, еще никому из юных эльфов не довелось застигнуть своего наставника за этим недостодолжным занятием.