А папаша Госс тем временем уже зашагал по направлению к широкой просторной улице – Восьми Королей, надо полагать – даже не дав себе труда подхватить поводья коня Эннеари или как-либо еще, словом или делом, вынудить кавалькаду эльфов следовать за ним. Похоже, он и не думал, что им может прийти в голову что-либо иное, кроме как направиться за ним вослед. Эннеари, забавляясь в душе, тронул поводья, но нужды в том не было, ибо Черный Ветер уже следовал за энергичным мельником. Не иначе, ему тоже хотелось въехать в Найлисс по улице Восьми Королей.

А улица эта, нельзя же не сказать, название свое оправдывала полностью. Если бы нелегкая и впрямь занесла в Найлисс аж восемь королей одновременно и притом с подобающей их положению свитой, никому бы не пришлось потесниться. Просторная улица… по такой при малейшем признаке военной угрозы конная сотня к городской стене враз домчится. А вот вражеские конники, наоборот, на ней застрянут – по любой из боковых и примыкающих улиц выметнуться врагу наперерез проще простого. Хоть и широкая она, эта улица Восьми Королей, а ясно, что прокладывали ее во времена немирья. Вон как все с толком проделано!

Впрочем, ни о чем таком Эннеари сейчас не думал и вовсе. Да он бы и не сумел. С той минуты, как улица Восьми Королей открылась его взору, он и вообще не мог думать – и даже подумать о том, что можно думать, тоже.

Найлисс не только назывался, но и был истинной жемчужиной суши. Ни Лерметт, ни папаша Госс не преувеличивали нисколько – скорей уж недоговаривали. Эннеари и представить себе не мог, что город, рукотворное создание, может быть прекрасен, как лес… как рассвет… нет, как лунная ночь, сияющая росой… нет, все-таки как рассвет… или… нет, как он сам – как Найлисс! Эта красота хватала за сердце, словно крик о помощи, и радовала, словно долгожданное признание в любви. Она обрушилась на Эннеари, подобно водопаду, и он уже не мог различить в ее слиянности никаких отдельных деталей – как невозможно разобрать водопад на отдельные капли и сдернуть с него завесу радужного дыма. Нет, немного погодя Арьен, пожалуй, и сумел бы избрать взглядом из этой согласованной гармонии отдельные красоты… даже почти наверняка сумел – когда бы не Лоайре.

– С ума свернуть можно! – ошеломленно стонал Лоайре. – Я никогда… нет, ну кто бы мог подумать, что простой эркер может придать дому такую стройность! А эти горизонтальные перетяжки – Арьен, ты только посмотри! И вон тот балкончик… это ведь уму непостижимо, верно? Нет, ты гляди, гляди – чтобы арки могли иметь такую форму…

– Лоайре! – проникновенно молвил Эннеари. – Если ты и дальше будешь бормотать про пилястры, колонны, контрфорсы, эркеры или, упаси тебя Свет и Тьма, крестовые своды, я тебя удавлю. Вот этими руками.

– Нет, а почему… – завел было Лоайре и даже надул губы сковородником, собираясь обидеться, но не успел. – А это еще что такое? – удивленно перебил он сам себя.

Там, куда указывала взметнувшаяся рука Лоайре, на стене в маленькой нише, обведенной очень простой и необыкновенно изящной каменной рамкой, висело и вправду нечто очень странное – словно бы кто-то приколотил к стенке книгу за заднюю обложку.

– Объявления это, – пояснил, обернувшись к эльфам, папаша Госс. – Так здесь принято. Удобная придумка. Которого человека оно не касается, тот мимо пройдет, а которому нужно, тот листок оторвет и с собой возьмет.

– Даже и не взду… – возмущенно начал Арьен и, не договорив, махнул рукой: Лоайре, не слезая с седла, дотянулся и сорвал один из листков. Сзади кто-то фыркнул – не иначе, Лэккеан – а кто-то из девушек совершенно отчетливо хихикнул.

– Вот это да! – восторженно выдохнул Лоайре.

– Ну и что там такое? – сухо поинтересовался Эннеари, все еще недовольный его выходкой. Ну прямо как маленький, честное слово! Всюду свои руки любопытные тянет. Никакого удержу на него нет.

– А ты послушай, что тут написано. – заявил Лоайре. – «Арамейльский университет объявляет набор студентов на отделения общей и специальной медицины, правоведения и древней истории. Приезжим людям и эльфам предоставляется общежитие».

– Ну и что? – пожал плечами Арьен. – У нас в Долине, что ни год, такие объявления бывают. Нет, ну вот зачем ты его сорвал, если оно тебе совершенно не нужно?

– Это еще почему? – запротестовал Лоайре. – Может, я как раз в Арамейль поехать собирался?

– Никуда ты не собирался, – безмятежно возразил Эннеари.

– Это еще почему? – наседал Лоайре.

– Потому что зодчих в этом году не набирают, – отрезал Эннеари.

Следовавшие сразу за ними обоими Аркье, Лэккеан и Ниест оглушительно расхохотались. Вот и затевай с такими посольство!

– Послушай, – отсмеявшись, поинтересовался Аркье, – я вот сколько эти объявления у нас еще читал, все никак уразуметь не мог – почему общежитие только для людей и эльфов? Разве гномы из других мест не могут учиться в Арамейле? Так почему же приезжим гномам такая немилость?

– Потому что приезжих гномов не бывает, – пояснил Лоайре – все еще слегка уязвленный недавней подначкой, но донельзя довольный тем, что может проявить свои познания.

– Да? – заинтересовался Аркье. – А кто у них тогда бывает?

– Родственники, – изрек Лоайре с таким видом, словно бы это и впрямь все объясняло.

Аркье, невзирая на свою пресловутую воспитанность, все же слегка вытаращил глаза.

– Ну, как бы тебе сказать… – пустился в объяснения Лоайре. – Вот если ты, к примеру, гном…

Судя по выражению лица Аркье, представить себя гномом ему было очень и очень затруднительно.

– И приехал ты… ну, хотя бы в тот же Арамейль. Быть такого не может, чтобы там не оказалось так уж и совсем никого из твоего клана.

Что да, то да, подумал Эннеари. Это родством гномы считаются кланами – а живут, где придется. Даже в самом малом поселении на полторы сотни душ беспременно найдется хоть кто-нибудь из твоего же клана. Чтобы гном среди гномов да родню не сыскал – не бывает такого.

– А если ты того же клана гном, значит, родственник, – заключил Лоайре. – Разве можно допустить, чтобы родственник вдруг в общежитие подался, как неродной? Ну, если у тебя там особо близкие друзья из людей или эльфов – тогда конечно… хотя тут уж скорее родня, чем тебя в общежитие отпускать, этих твоих друзей к себе перетащит. Друзья родственника тоже ведь не чужие, верно?

Лицо его приняло умиротворенное, мечтательное выражение – как и всякий раз, когда Лоайре принимался говорить об Арамейле. Скорее бы уж университет о наборе зодчих объявил, что ли, подумал с мысленным вздохом Эннеари. Конечно, двадцать лет ожидания – не срок… но если Лоайре придется ждать еще столько же, он и вовсе истоскуется.

Быть может, намечтавшись вдоволь, Лоайре продолжил бы свой рассказ о нравах гномов вообще и университетских гномов в особенности, однако на сей раз эти, вне всякого сомнения, увлекательные сведения так и остались невысказанными. Лоайре не то, что о гномах поведать – даже и помечтать толком не успел: папаша Госс приглашающе махнул рукой – дескать, нам сюда – и свернул в одну из боковых улиц.

– А зачем нам сворачивать? – поинтересовался Эннеари, поравнявшись со своим добровольным сопровожатым. – Улица Восьми Королей идет прямо к дворцу – или я что-то путаю?

– Не путаешь, – с обычной своей спокойной обстоятельностью пустился в объяснения мельник. – А только на дворец вы еще наглядеться успеете. Дворец Найлисский, конечно, тоже чудо из чудес, никто не спорит, и не полюбоваться им вовсе даже негоже. Но сейчас мы не к дворцу направляемся…

… Ну, кто не ко дворцу, подумал Эннеари, а кому как раз именно туда и путь лежит…

– … а едем мы к Рассветной Башне. Если к ней потом со стороны дворца выезжать, она тоже смотрится хоть куда – а все-таки не так. Лучше всего выехать на площадь здесь, по Малой Ратушной улице. Тут тебе и красота, если кто понимает. Ты меня слушай, лучник, я тебе плохо не посоветую.

– И то, – согласился Эннеари, невольно перенимая выговор собеседника, вплоть до придыхания перед гласными. – Если мой… э-ээ… приятель не прилгнул, на Рассветную Башню и впрямь стоит поглядеть.

– Еще как стоит! – убежденно заверил его папаша Госс. – Ты… ты такого никогда в жизни не видывал. Даже у вас такого нет. Вот погоди, сейчас поворот будет, а сразу за поворотом Башня и откроется.

Он еще и договорить не успел, когда улица резко повернула, и взорам потрясенных путников открылась Рассветная Башня. Из уст эльфов единодушно исторгся слитный стон восторга, искренний и мучительный, словно первая любовь – папаша Госс аж крякнул от удовольствия при виде их ошеломления.

– Тот, кто это сделал – сумасшедший, – благоговейно изрек хриплым от восхищения голосом Лоайре. – Честное слово.

Он прав, промелькнуло в голове у Эннеари. Это безумие – чистейшее, благороднейшее безумие в самом высоком смысле этого прекрасного слова. Мрамор и гранит, яркие, как цветы, изразцы и умелая роспись – этих изысков Арьен за минувший год навидался, поездив по людским городам. Но Малая Ратуша, но Рассветная Башня Найлисса… покойный отец Лерметта, король Риенн, догадался облицевать ее золотисто-рыжим авантюрином. Солнечные лучи высекали облака сверкающих искр, дробились и рассыпались невесомым золотом, полыхали и таяли на поверхности камня. Башня стройно высилась, окруженная золотым мерцающим ореолом. Понятно, почему ее назвали Рассветной. Какое, должно быть, наслаждение – ждать рассвета, не сводя глаз с рыжих стен, ждать, когда же, наконец, первые рассветные лучи изольются на Башню, и она мало-помалу замерцает, заискрится на солнце, сначала приглушенно, а потом в полную силу, пока не вспыхнет ежедневным волшебством! И ничего лишнего, никаких украшательств и завитушек – сама стройность, отпечатленная на клубящемся золоте, четкий силуэт посреди парящего облака.

– Свет и Тьма… – прошептал непослушными губами Эннеари.

Я никогда этого не забуду, подумал он – не словами, а чем-то другим, чему не мог бы подобрать названия. Никогда. Этого нельзя, невозможно забыть. Я буду видеть это во сне – золотое облако, несущее искристый камень.

Неизвестно, сколько времени эльфы простояли, словно завороженные, пока восторженную тишину площади, которую звук шагов нечастых в это время суток прохожих не нарушал, а только подчеркивал, не разорвал стук копыт – да и то Эннеари не враз удалось стряхнуть очарование и оторвать взгляд от Рассветной Башни. А когда удалось, он снова обомлел – до того подобало Малой Ратуше новое видение.

По прямой, как копье, улице, наискосок выходящей на площадь, летел всадник в золотистых одеждах – словно лепесток светлого пламени, оседлавший пламя рыжее. Эннеари затаил дыхание. Белогривый за минувший год нимало не растерял ни красоты, ни резвости. Он несся немыслимым для обычной лошади аллюром, вытянувшись в струну и едва касаясь копытами мостовой, словно спеша слиться с мерцающим ореолом Рассветной башни.

Лерметт осадил коня в самой гуще золотого облака. Все-таки для человека он был необыкновенно быстрым – Эннеари едва только успел соскочить наземь, а Лерметт уже шел ему навстречу своей обычной стремительной походкой.

– Арьен! – выдохнул Лерметт. Глаза его сияли радостью почти нестерпимой. Как же хорошо, что мы послушались мельника и свернули на Ратушную площадь, ошарашенно подумал Эннеари: где-нибудь во дворце такая радость вызвала бы смущение своей неуместно обнаженной откровенностью – но здесь, окутанная клубящимся сверканием, она могла быть только такой.

А больше ничего он подумать не успел, бросившись в крепкие объятия друга, с которым был разлучен целый год. Надо же, когда-то он, как и все эльфы, думал, что год – это очень короткий срок… враки, иной год подлиннее вечности будет!

– Арьен! – улыбаясь, повторил Лерметт. – Как же ты вовремя!

– Ты не меняешься, – со счастливой ухмылкой сообщил Эннеари – вроде бы и невпопад, а на самом деле так очень даже впопад. Как же ему была знакома эта манера! В этом весь Лерметт: глаза так и кричат, как он стосковался по друзьям за этот год – но вслух о своих чувствах ни полсловечка, сразу о деле. Он и в бытность свою принцем этой привычке не изменял, а уж заделавшись королем, и подавно. В свое время Арьен страшно обманулся, приняв его сдержанность за надменную холодность, но уж теперь-то он знает Лерметта, как облупленного… странно даже, что год разлуки ничего не отнял от его знания – скорей даже прибавил. Иные вещи доступны пониманию как раз издалека. И понимание это подсказывало Арьену, что Лерметт, несмотря на прежние ухватки, на самом-то деле изменился, и сильно – вот только Арьен, ошеломленный новой, неведомой ему прежде красотой Найлисса, оглушенный радостью встречи, был покуда не в силах ухватить суть этих изменений.

– Если бы ты ко мне не собрался, я бы сам к тебе поехал, – продолжал меж тем Лерметт. – Но как ты узнал?

– О чем? – мигом встрял неугомонный Лэккеан.

– О том, что я затеваю, – уклончиво ответил король.

– Да не знал я ничего, – признался Арьен.

Откуда мне было знать о твоей затее, когда я только о своей и думал! Хотелось бы еще выяснить, как твоя затея будет сочетаться с моей. Остается надеяться, что одно другому не помеха – потому что я от своего замысла не отступлюсь, учти. Да и ты от своего не отступишься. Легче голыми руками гору срыть, чем заставить тебя отступиться. Я таких упрямцев, как ты, отродясь не видывал… разве что в зеркале.

– Тогда я после расскажу, – пообещал Лерметт. – Когда обустроитесь. Ведь не посреди же площади о делах болтать. Вот доедем до дворца…

– Что ж ты нас тогда во дворце не ждал? – осведомился Эннеари, потихоньку приходя в себя.

– Да я как узнал, что вы приехали, так и сорвался навстречу, – смущенно усмехнулся Лерметт.

Папаша Госс, озиравший все перипетии встречи, окончательно смекнул, что к чему, да так и застыл, потрясенный. Выражение его лица было неописуемо. Оно представляло собой весьма достойное зрелище – пожалуй, не менее достойное, чем Рассветная Башня, хотя и совершенно в другом роде. Эннеари готов был поклясться, что не только Малая ратуша будет посещать отныне его сны. Ошарашенная физиономия мельника из Луговины, а наипаче его лысина, величественно отливающая отраженным золотом Рассветной Башни… да, не всякий эльф сможет похвалиться подобными снами!

– Папаша Госс! – король обратил улыбающееся лицо к несчастному мельнику. И снова Эннеари с уважением подумал о жителях Луговины и их похвальных свойствах души. Другой бы на месте папаши Госса обезъязычел окончательно, а то и грохнулся без чувств от оказанного ему королем благоволения. Мельник же, напротив, подобрался, приосанился, расправил плечи; растерянный его взгляд сразу же осмыслился, заблестел умом и – кто бы мог поверить! – несомненным юмором.

– Вот видишь, – почти тожественно заявил он – но не королю, а слегка ошалевшему от подобного экивока Арьену, – моя правда выходит! Говорил я тебе, что спутник твой прошлогодний никакой не свистоплюй, а как есть обстоятельный и надежный?

При слове «свистоплюй» брови Лерметта поднялись не домиком даже, а прямо-таки целым дворцом, но держался он как нельзя более мужественно.

– И слову своему полный хозяин, – напомнил Эннеари в тон.

– Вот-вот, – со степенной важностью кивнул мельник. – Ты его держись, он тебя плохому не научит. Ты ведь молодой еще, сам не догадаешься – так и слушай старших, дурного не присоветуют.

Если учесть, что Эннеари на самом-то деле был старше папаши Госса вдвое с лихвой, немудрено, что на сей раз хохота сдержать не удалось никому. Папаша Госс потупился с должной скромностью – как и всякий мастер, когда ему удается поразить народ делом рук своих.

– Вот это, я понимаю, совет, – с трудом вымолвил Лэккеан. – Вроде овсяной похлебки – без чаши вина внутри и не утвердится.

Ах ты, нахал! И ведь поздно уже тебя одергивать… поздно – да и не нужно.

В глазах Лерметта так и заплясали развеселые чертенята.

– Это верно, – произнес он как нельзя более серьезным тоном. – Я полагаю, если один король, один мельник и целая компания эльфов зайдет в трактир пропустить по чаше вина, это будет как нельзя более правильно.

Это и впрямь оказалось правильным и уместным. Конечно, трактирщик при виде короля в церемониальном наряде, да вдобавок в сопровождении столь странной компании, глаза выпучил – однако в обморок падать или судорожно заикаться все-таки не стал. Очевидно, визит короля к одному из своих подданных этим самым подданным был не в диковинку. Навряд ли его величество во время таких визитов облачался с подобной пышностью, однако судя по тому, как легко оправился от первого замешательства трактирщик, Лерметту случалось захаживать не только во дворец. А что до королевского платья… будет чем похвалиться тощему трактирщику: мол, ко мне король не просто так зашел, а в лучшем своем наряде – то-то пересудов пойдет по поводу столь неслыханного благоволения! Эннеари не сомневался, что в ближайшие дни трактир сменит вывеску – и прозываться отныне будет «Королевская мантия» либо «Наряд Его Величества». Чтоб все знали, ценили по достоинству и заходили в то наипримечательнейшее заведение, для посещения которого король так расфрантился. Пусть заходят – сперва поглазеть, потом обсудить подробности королевского визита с трактирщиком, словно бы прибавившим в росте от нестерпимой гордости, а заодно и винца тяпнуть… а потом спросить закуски, потом еще вина, потом… в общем, и без лишних слов ясно, что будет потом. Стоит только глянуть, с какой быстротой мелькают руки трактирщика, как непринужденно летают над чашами бутыли, словно странные птицы из белой, зеленой и рыжей глины, сверкая глянцевыми боками… да, потом будет то самое, о чем подумал, веселясь в душе, Эннеари.

Потягивая легкое вино, Арьен украдкой рассматривал короля. Всего-то год миновал, а Лерметт переменился разительно. Вот уж сейчас его никто не перепутал бы с эльфом даже и издали. Как ни странно, Лерметт пальца на три прибавил в росте, изрядно раздался в плечах и приметно осунулся. Он перебрасывался шутками с папашей Госсом, смеялся и дурачился, как встарь – может, даже и больше прежнего – но предаваться веселью с прежней безоглядностью у него уже не получалось. Былая легкость исчезла бесследно, сменившись зрелой мощью. Принц стал королем – и не только по платью.

Да и платье королевское пристало ему, как мало кому другому. Эннеари не без любопытства разглядывал непривычный наряд друга. Длинный походный нарретталь – по летнему времени легкий, шелковый; узкие рукава майлета… все в золотистых тонах, династических. Нагрудное украшение в тех же тонах – тигровый глаз, янтарь… надо будет непременно спросить у Лерметта, что это за штука и зачем она нужна – ведь наверняка она не просто так привешена, а что-то означает. И, конечно же, корона… более необычной короны Эннеари не видывал сроду. Обруч ее был не округлым, а каплевидным, и острая оконечность капли нисходила почти до середины лба. Шапочки-бриолеты, общепринятые в Найлиссе, Эннеари и прежде попадались на глаза, но чтобы корона… или это как раз шапочки повторяют ее форму? Эннеари усмехнулся, сообразив что вновь принялся за старую игру в угадайку: смотрит во все глаза на непонятное ему одеяние и гадает – что бы все это могло значить?

– Я прямо с дороги, – пояснил Лерметт, перехватив его взгляд. – Даже и переодеться не успел. Мне еще в городских воротах доложили, что посольство прибыло – так я свиту отправил во дворец, а сам навстречу и бросился.

С дороги?! Эннеари едва удержался от изумленного вопроса: что же это за дорога такая, куда ездят при всех регалиях? Какой-то год тому назад, в бытность свою всего-навсего принцем, Лерметт в дорогу собирался совсем иначе. Простая рубашка небеленого полотна, охотничьи штаны из тонкой замши, запасной майлет… а вот теперь король Лерметт куда-то ездил, разряженный словно для дворцового приема. Чудные, однако, дела творятся. Притом же навряд ли у него настолько переменились вкусы и привычки. Конечно, люди меняются быстро – с точки зрения эльфов, порой до неприличия быстро – но ведь не настолько же! Так что едва ли Лерметту разъезды в подобном виде нравятся – самое большее, забавляют. А и тяжелое же это дело – быть королем! Хочешь, не хочешь, а изволь соблюдать приличия. Не распахнутая на груди рубашка, а длинный нарретталь, и чтобы непременно шелковый, и чтобы все висюлины на своем месте – и янтарь на месте, и тигровый глаз, и вот эти золотистые топазы и желтые сапфиры, и вот эта узкая золотая цепь из резных звеньев… цепь? Из резных звеньев?!

Эннеари судорожно сглотнул. И как только он мог сразу не заметить? Побрякушки всякие вон сразу разглядел, а это… это… да когда Лерметт успел?!

– Лериме, – враз севшим голосом осведомился Эннеари, – когда ты успел получить цепь доктора наук Арамейльского университета?

– Почетного доктора, – поправил его Лерметт. – Этой зимой.

Лоайре, до того негромко беседовавший с Лэккеаном, развернулся к королю всем телом, да так и замер, уставясь на резную цепь. Эннеари ухмыльнулся. Все, пропал Лерметт, со всеми потрохами пропал. Теперь уж Лоайре от него нипочем не отцепится. На королевский сан Веселому Отшельнику было, в общем-то, наплевать: подумаешь, цаца какая – король! Да мы на своем эльфийском веку этих королей видели, что яблок на ветке – и еще увидим. А вот почетный доктор, да не какого-нибудь университета, а Арамейльского… это – да! Такого человека надо уважать всемерно. Ради этого уважения можно ему и королевское его достоинство простить: он же не нарочно.

Лоайре был не одинок в своих чувствах. Папаша Госс тоже взирал на Лерметта с подобающим умилением. Подумать только – такой молоденький, а уже такой ученый! Нет, вот не будь Лерметт королем, да окажись у мельника хорошенькая дочка или внучка на выданье, Эннеари точно бы знал, о чем сейчас помышляет папаша Госс. А что тут такого? Мало ли оболтусов в зятья набиваются… а вот такой обстоятельный юноша – это же находка, если кто понимает. Слову своему полный хозяин, да вдобавок совсем даже не свистоплюй… правда, все-таки король – эка жалость! Но ничего, про запас остается основательный эльф – за него ежели с умом взяться, такой мельник со временем получится, что просто загляденье!

Выбеленный мукой Лоайре представился мысленному взору Арьена до того явственно, что впору глаза протереть. Нет, лучше Веселому Отшельнику в Луговину не ездить – вдруг у папаши Госса и впрямь незамужняя дочка имеется?

– … когда от вас послание прибыло, я по степи носился, – повествовал между тем Лерметт. – Когда ко мне гонец заявился, я уж думал, не поспею в Найлисс к вашему приезду. Арьен, ты даже представить себе не можешь, как же ты вовремя!

И тут в голове у Эннеари обрывочные фразы наконец-то соединились в некое единое целое. Ну конечно!

– Это связано с твоим почетным докторством? – спросил он напрямик.

Лерметт одарил его одобрительным взглядом.

– Верно соображаешь, – заметил он, отламывая кусок горячей, с пылу, с жару, лепешки и дуя себе на пальцы. – С тобой вместе за дело браться – сущее удовольствие. Ни объяснять по десять раз, ни убеждать не надо. Эх, вот бы мне и с остальными так повезло… да где там!

– С какими «остальными»? – осведомился Арьен, одним глотком приканчивая темное суланское вино, плескавшееся на донышке его чаши.

– Увидишь еще, – коротко ответил Лерметт, делая страшные глаза: дескать, нашел, где и о чем спрашивать – а еще посол называется.

Эннеари послушно примолк и плеснул себе еще вина из приземистой обливной бутыли.

– Так насмотришься, что и видеть не захочется, – добавил Лерметт. – Моя бы воля… а только выхода у меня нет.

Почетное докторство, значит… и эльфы… и еще какие-то неизвестные, которых Лерметт, будь на то его воля… нет, Эннеари при всем желании не мог представить себе затею, в которой все вышеназванное сочеталось бы разом.

– А мне, пожалуй, что и пора, – объявил папаша Госс, нимало не захмелевший, даром что успел истребить на три чаши больше, чем даже Лэккеан. – Теперь тебя, лучник, и без меня есть кому сопроводить. На кого другого я бы полагаться не стал, а тут сам вижу, что в надежных руках тебя оставляю, верно?

Эннеари слегка прикусил губу.

– Верно, – со всей серьезностью ответствовал Лерметт. – Сопровожу наилучшим образом.

– Ну вот, – кивнул удовлетворенно мельник. – А я что говорил!

И правда, посиделки с королем – штука приятная, однако не за тем папаша Госс в Найлисс из Луговины тащился, чтобы по трактирам рассиживаться, пусть даже и в столь изысканном обществе. Дело – не жена паломника, дожидаться не станет. На прощание папаша Госс степенно раскланялся с королем, дружески хлопнул по спине основательного эльфа Лоайре, взял с Арьена обещание урвать хоть немного времени и наведаться в гости беспременно и получил поцелуй в щеку от Илери. Когда мельник в ответ расцеловал «эту славную девочку» в обе щеки, Эннеари мысленно поблагодарил сестру от всей души. Вслух он скажет ей спасибо позднее, хотя это и не обязательно: Илери его и так поймет. Они всегда понимали друг друга даже не с полуслова, а с полувзгляда.

– Право, жаль, что я никуда не ухожу, – расхохотался Лерметт, когда за мельником закрылась дверь трактира. – Глядишь, и мне бы перепало. Не каждый ведь день такой случай подворачивается. Я бы на месте папаши Госса тоже не растерялся.

– А ты и не теряйся, твое величество, – стрельнула глазами Илери. – Тут главное – начать уходить вовремя, а там уж тебе так перепадет, что и сам не заметишь, как останешься… разве что года через три, да и то едва ли.

Хорошо, что Арьен успел допить свое вино, иначе поперхнулся бы непременно. Ай да Илери! Такой прыти он от сестры не ожидал. Может, не так он хорошо ее и понимает, как ему казалось прежде?

А может, как раз именно так хорошо и даже лучше?

– К слову сказать, нам тоже пора, – объявил Лерметт, подбросив кверху золотой. Трактирщик объявился возле него мигом, словно из воздуха соткался: ну вот только что никого не было – ан вот он.

– Дела не ждут? – понимающе усмехнулся Эннеари.

– Знал бы ты, как ты прав, – вздохнул Лерметт. – Все мне казалось – вот только с этим управлюсь, тут мне и передышка обозначится… а потом еще вот с этим… и с тем тоже надо разобраться…. а такое и вовсе без пригляду не оставишь. Но уж потом-то… а не получается у меня покуда никакого «потом».

Небрежным взмахом кисти король пресек попытки трактирщика отсчитать сдачу с золотого и встал.

То ли суланское вино оказалось коварнее, чем ожидал Эннеари, и ударило в голову, то ли все, увиденное за день, закружило ее окончательно, а только дорогу до королевского дворца он не запомнил и даже не разглядел толком. Недавние воспоминания и реальность сплелись между собой, и Арьен не мог бы с уверенностью сказать, что он и вправду видит воочию, а что предстало перед его мысленным взором, вымелькнув из потайных карманов памяти. Тугие струны колонн замирали в ожидании напева, блестящие, словно ресницы, оконные решетки валились в распахнутый от изумления рассудок вместе с веселым узором наборной мостовой, золотые облака уносили ввысь стройную башню Малой Ратуши, четкие, будто нарисованные прямо на небесной синеве пером арки и легкие аркады летели где-то совсем уже в непонятной вышине, и в их проем дышала истомной жарой позднего лета белая дорога, расстилаясь искристой лентой, и по ней прямо в облака важно и неторопливо ехал, погруженный в свои раздумья, крестьянин верхом на бойком пузатом ослике цвета соли с перцем, высоченные травы Луговины щекотали конское брюхо, белые домики в придорожных городках застенчиво прятались за пышными шалями садов, лукаво вспыхивая навстречу Эннеари в рассветных лучах румянцем смущенным и радостным, и прохладные яблоки гнули тяжелые ветви прямо в придорожную траву, весело смеялось солнце на карнизах домов и выжидающе вздрагивали синие тени, растянувшись поперек улиц, диковинные, словно самая небывалая роспись по камню…

Он даже и не сразу заметил, что Лерметт направил коня куда-то в сторону от улицы Восьми Королей.

– На Дворцовую площадь в другой раз посмотрите, – объявил он, оборачиваясь к своим спутникам.

Эннеари ничего не имел против. В другой так в другой. Оно и к лучшему. Не сможет он сегодня ничего толком разглядеть – тем более Дворцовую площадь. Наверняка она всем прочим площадям красотой не уступит – недаром ведь Дворцовая… а у Арьена в голове так и громоздятся дома, налезая друг на друга, выпирая фасадами, карнизами, балконами, шпилями – еще одна площадь туда просто-напросто не поместится. Попробуй втиснуть ее туда – и весь остальной Найлисс с беззвучным грохотом обрушится на ни в чем не повинную площадь, погребая ее под собой. Нет уж, лучше и в самом деле в другой раз.

– С дороги меня у главного входа никто никогда не ждет, – пояснил между тем Лерметт. – Мы въедем через Яблоневые ворота.

Эннеари даже и не спросил, что это за ворота такие, хотя название его очаровало.

– Думаю, вам понравится, – улыбнулся Лерметт.

Вот в этом Эннеари как раз очень и очень сомневался. Он не мог поверить, что сегодня ему сможет понравиться еще хоть что-нибудь: ему казалось, что за сегодняшний день ему уже понравилось все, что только возможно. Это какое же усилие надо сделать, чтобы самовластно оттеснить в сторону целый город и заслонить его собой!

Он ошибался – и понял это сразу же, как только Лерметт распахнул ворота в белокаменной стене. На какую-то долю мгновения Арьену показалось, что они проехали весь Найлисс насквозь и выбрались за черту города – хотя с какой бы это стати лес вдруг решился подступить прямо к городской стене? Да и не лес это вовсе. Не бывает в лесу столько тропинок, да и не так они расположены… и уж тем более лес не встречает путников двумя стройными рядами яблонь. Но во всем остальном… как же похоже! И как хорош собой этот лес-не-лес, как доверчиво тянутся золотые и румяные яблоки к его гостям, как гордо осеняют их вековые дубы своей тенью, словно удача невидимым плащом укрывает их от всех и всяческих невзгод! А липы в три обхвата толщиной Эннеари и вообще только в Долине и видел. Обычно эти мягкие деревья до столь почтенных лет просто не доживают.