ПРОЛОГ

Разумеется, все, что ни делается, делается с самыми лучшими намерениями. Хотя непосвященным некоторые из маленьких трюков астронавтов и значительная часть правил обычно кажутся довольно своеобразными. Но тут уж ничего не поделаешь: бороздить космические просторы — это вам не плавание на старом тазу в деревенском пруду!

Так, например, если вдуматься, то использование совместных экипажей — совсем не плохая идея. В дальних рейсах — на Марс, в Пояс Астероидов или еще куда подальше — бледнолицые земляне обычно возятся с двигателями, коль скоро это именно они довели их когда-то до ума и никто лучше не разбирается, что там к чему. Все врачи — обязательно негры: хоть покуда никто и не догадался, почему они почти не страдают от перегрузок и отлично чувствуют себя в невесомости. А что касается ремонтных работ в открытом космосе — здесь просто ну никак не обойтись без марсиан, которые довольствуются малым количеством воздуха, способны выполнять любые самые тонкие работы по металлу и к тому же практически невосприимчивы к космической радиации.

На внутренних рейсах, скажем на Венеру, экипажи формируются почти на таких же основаниях; вот только аварийные пилоты там всегда здоровенные мужики вроде нашего Эла Стора. И тому есть довольно веские причины. Именно благодаря ему мы и спаслись. Я этого парня, на всю жизнь запомнил! Так и стоит этот верзила у меня перед глазами. Ну и тип!

В первый раз я его увидел, когда волею судеб оказался на верхней ступеньке трапа нашего корабля «Калабаска-Сити», новенькой, с иголочки, грузовой посудины с весьма ограниченным количеством мест для пассажиров, приписанной как раз к тому венерианскому космопорту, в честь которого и получила свое имя. Нет нужды говорить о том, что астронавты — народ веселый и сразу окрестили ее «Колбаской».

Мы тогда как раз лежали на стартовой площадке Колорадского космодрома к северу от Денвера. Нас битком набили всяческими станками для производства часов, сельхозтехникой, авиационным оборудованием и приборами, которые требовалось доставить в Калабаску, а заодно впихнули целый контейнер радиевых игл для Венерианского научно-исследовательского института рака. А еще у нас на борту находилось восемь пассажиров — все эмигранты-фермеры, которым просто приспичило заготовлять сено обязательно на тридцать миллионов миль ближе к Солнцу. Мы уже лежали на старте и через сорок минут должна была прозвучать прощальная сирена, как вдруг откуда ни возьмись появляется этот самый Эл Стор.

Росту в нем было шесть футов девять дюймов, а весу — по меньшей мере три сотни фунтов, и тем не менее всю свою массу он нес прямо-таки с грацией танцовщика. Да, на такого бугая, который двигался легко, как балерун, стоило посмотреть! Он поднялся по дюралевому тралу с беспечностью туриста, садящегося в автобус загородного рейса. В правой руке, размерами с приличный окорок, покачивался баул из сыромятной кожи, в котором свободно могли бы уместиться и кровать, и парочка шкафов в придачу.

Поднявшись по трапу, он остановился напротив меня и несколько мгновений стоял, уставившись на скрещенные мечи у меня на кокарде. Затем произнес:

— Доброе утро, сержант. Я — новый второй пилот и должен представиться капитану Макналти.

Я знал, что нам должны прислать другого пилота вместо Джеффа Деркина — его переманили на паршивый марсианский флакон для духов, «Прометей». Итак, передо мной его преемник — безусловно, землянин, — ни белый, ни негр. По его маловыразительному, хотя и энергичному лицу трудно было сказать, какого цвета у него кожа: создавалось впечатление, что она такая же сыромятная, как кожа, из которой сделан его баул. Особенно привлекали внимание его глаза, которые как будто слегка фосфоресцировали… Что-то в нем чувствовалось такое особенное, с чем я столкнулся впервые в жизни.

— Добро пожаловать. Малыш. — Глядя на него, я чуть не свернул себе шею. Руки ему подавать не стал, она еще могла пригодиться. — Открывай саквояж и оставь его в стерилизационной камере. А что до капитана, так он сейчас где-то на носу.

— Спасибо. — На лице его не мелькнуло даже тени улыбки. Он ступил в шлюз, волоча за собой сыромятный амбар.

— Мы стартуем через сорок минут! — крикнул я вдогонку.

В следующий раз я увидел Эла Стора, когда мы уже преодолели двести тысяч миль и Земля зеленоватым кружочком болталась где-то в конце нашего инверсионного следа. Я вдруг услышал, что он интересуется у кого-то в коридоре, как найти корабельного оружейника. Ему указали на дверь моей каюты.

— Сержант, — сказал он, протягивая мне требование на официальном бланке. — Я пришел получить то, что полагается. — И облокотился на барьер. Вся конструкция заскрипела, а верхний поручень прогнулся.

— Эй! Полегче! — возопил я.

— Прошу прощения! — Он выпрямился. Поручень, едва с него убралась эта туша, явно почувствовал себя лучше.

Поставив печать на заявку, я отправился в оружейную комнату, взял игольный излучатель и коробку зарядов к нему. Самые большие венерианские болотные лыжи, которые у меня нашлись, оказалась на одиннадцать размеров меньше и на ярд короче, чем нужно. Но других у меня не было. А еще пришлось выдать ему канистру лучшего универсального масла, банку графитной смазки, блок питания для его коротковолнового радиофона и, наконец, пачку ореховых ароматизированных пастилок с надписью: "С наилучшими пожеланиями от Компании Ароматических Трав — «Планета Невест».

Но эту пачку он сразу вернул, заявив, что от таких запахов у него голова идет кругом. Всю же остальную дребедень засунул в сумку и даже бровью не повел. С такой физиономией ему бы в покер играть! И все-таки на ней появилось несколько задумчивое выражение, когда он стал рассматривать развешанные по стенам тридцать скафандров для землян, напоминающие содранные шкуры. Там же висели шесть дыхательных аппаратов для марсиан, предпочитающих давление три фунта на квадратный фут. Но ему ни те ни другие не годились. Хоть убей, но предложить ему было просто нечего. С таким же успехом я бы попытался засунуть слона в консервную банку.

Короче, уходил он от меня своей танцующей походкой — ну, вы понимаете, что я имею в виду. То, как он легко и непринужденно перемещался, сразу наводило на мысль, что под горячую руку ему лучше не попадаться. И не то чтобы он казался очень вспыльчивым — нет, вид у него был вполне добродушный, хотя, пожалуй, и чересчур невозмутимый. Больше всего поражала исходящая от него спокойная уверенность в себе и то, как он двигался, — поразительно быстро и бесшумно, возможно, благодаря своим огромным башмакам на подошве толщиной в дюйм, из губчатой резины.

Я с интересом наблюдал за Элом Стором, пока наша «Колбаска» пыхтя преодолевала бескрайние космические просторы. Да, пожалуй, больше всего он заинтересовал меня тем, что до тех пор мне не приходилось встречать парней такого типа, а уж поверьте, я-то на своем веку навидался всяких. Он по-прежнему не проявлял особого стремления к общению, но всегда был дружелюбен и даже сердечен. Со своими обязанностями Эл справлялся более чем успешно. Макналти он сразу пришелся по душе, хотя капитан был не из тех, кто при первой же встрече кидается обнимать и целовать новичка.

На третий день полета Эл произвел фурор среди марсиан. Любому известно, что эти ребята со щупальцами вот уже двести лет как удерживают пальму первенства в чемпионате Солнечной системы по шахматам и в этом деле равных им за пределами Марса пока не нашлось. Они просто сами не свои до шахмат, и я не раз наблюдал, как целая шайка марсиан вдруг начинает от волнения покрываться разноцветными пятнами, стоит одному из них после битого получаса глубочайших раздумий двинуть пешку.

В один из своих выходных Эл пробыл в марсианском отсеке по правому борту при давлении в три фунта аж восемь часов. Динамики нам передавали, как замогильную тишину в отсеке то и дело взрывает дикое пронзительное щебетание — ни дать, ни взять прямой репортаж из дурдома. К концу восьмого часа мы узнали, что наши десятирукие космические ремонтники совершенно выдохлись. Как оказалось, Эл согласился сыграть с Кли Янгом и свел партию к ничьей. А ведь Кли на последнем межпланетном чемпионате занял шестое место — он проиграл только десять раз, и, разумеется, своим же братцам-марсианам.

После вышеназванного события эта банда с Красной Планеты буквально вцепилась в Эла руками и ногами, то есть щупальцами. Марсиане подкарауливали его после каждой вахты и тащили в свой отсек. На одиннадцатый день полета Эл играл уже с шестью из них одновременно: две партии проиграл, три свел к ничьей, а одну выиграл. Марсиане решили, что он — уникум по сравнению с другими землянами. Зная их способности к шахматам, я не мог с ними не согласиться. То же самое можно было сказать и о Макналти, причем тот пошел еще дальше — занес результаты чемпионата корабля в бортовой журнал.

Вы, может быть, помните, как в 2270 году пресса подняла адский шум по поводу так называемого «чудесного рывка Макналти»? В сущности, кэп стал живой космической легендой. После нашего благополучного возвращения домой Макналти прямо-таки рвал на груди рубашку, доказывая, что он тут практически ни при чем, и повсюду рассказывал, как было дело. Но журналисты, как обычно, выкрутились, заявив, что, как бы то ни было, капитан именно он, верно ведь?

К тому же его фамилия так здорово смотрится в заголовках! Вообще порой кажется, что все журналисты являются членами какой-то секты, считающей, что спасение души зависит лишь от звучной фамилии.

А причиной всего этого сумасшествия и моей преждевременной седины явился всего-навсего паршивый кусок космического мусора. Вышеозначенный обломок железо-никелевого метеорита болтался на орбите между планетами и пересек наш курс, поскольку мы двигались по направлению к Солнцу.

Ну и дал же он нам прикурить! Никогда бы не поверил, что такая кроха может наделать столько шума. У меня в ушах до сих пор стоит жуткий свист, с которым воздух вырывался наружу через проделанную им дыру.

Бледный, доложу я вам, у нас был вид; но тут автоматические переборки изолировали поврежденный отсек. Давление в корабле к тому времени упало до девяти фунтов. Но компенсаторы не дали ему опуститься ниже, а потом стали медленно повышать его до нормы. Одни марсиане, которые и девять-то фунтов считали невыносимыми, и в ус не дули.

В поврежденном отсеке остался один из инженеров. Другой в последний момент успел протиснуться сквозь закрывающиеся герметические двери и отделался лишь ободранным левым ухом. Да, подумали мы про того, что остался, не повезло бедняге, ему явно светят космические похороны, как и многим из тех космонавтов, которые нашли свою смерть в безднах пространства…

Его коллега, чудом спасшийся от неминуемой гибели, бледный как смерть, стоял, бессильно привалившись к переборке. В этот момент, как обычно, бесшумно появился Эл Стор. Он что-то говорил, глаза горели, но голос был холоден и спокоен. Наконец до нас дошло:

— Уходите. И загерметизируйте этот отсек. Я попытаюсь вытащить его. Как только постучу, быстро впускайте меня обратно.

С этими словами он вытолкал нас из отсека, и мы тут же тщательно загерметизировали его. Мы, конечно, не могли видеть, что там делает наш амбал, но приборы показывали, что он открыл, а затем снова закрыл дверь, ведущую в поврежденный отсек. Через пару секунд сигнальная лампочка потухла. Это означало, что дверь снова закрыта. Затем раздался настойчивый, резкий стук. Мы открыли. Эл стремительно вынырнул нам навстречу, держа на своих огромных руках безжизненное тело инженера. Он нес его так, будто тот был не больше и не тяжелее котенка, а скорость, с которой Эл промчался с ним мимо нас по коридору, заставляла опасаться, что он может протаранить корабль насквозь.

К тому времени мы уже поняли, что вляпались по самые уши. Двигатели больше не работали. С дюзами все было в порядке, и камеры сгорания функционировали нормально. Инжекторы тоже не пострадали и вполне могли бы работать и дальше — при условии, что мы качали бы топливо вручную. Мы не потеряли ни капли драгоценного топлива, и корпус корабля остался практически целым, не считая этой дырки с зазубренными краями. Двигатель встал потому, что оказались выведены из строя системы подачи топлива и зажигания. Они находились точнехонько там, где теперь зияла дыра от большой космической пули, и теперь представляли собой просто груду металлолома.

Общее мнение было таково: нам настал полный конец, хотя никто и не решался сказать об этом открыто. Я совершенно уверен, что и Макналти считал точно так же, хотя в официальном рапорте данный факт определил как «затруднительное положение». Но это вполне в его стиле. Просто удивительно, как он не записал, что команда была несколько расстроена!

Несмотря на все это, в космос тут же высыпала вся марсианская ремонтная бригада — в первый раз за последние шесть рейсов от них потребовалась настоящая работа. Давление к этому времени уже поднялось до четырнадцати фунтов, и им, беднягам, пришлось вытерпеть это, чтобы добраться до своих дыхательных аппаратов. Кли Янг, агрессивно сопя, с омерзением махнул своим щупальцем и прощебетал:

— Прямо хоть плавай!

Он не успокоился до тех пор, пока мы не напялили на него шлем и не отрегулировали давление на уровне привычных для него трех фунтов.

Это типичный пример своеобразного марсианского сарказма: как только давление становится чуть выше, чем они любят, марсиане тут же начинают размахивать во все стороны щупальцами и повторять: «Ну прямо хоть плавай!»

Но надо отдать им должное — толк от них есть. Марсианин может удержаться хоть на полированном льду и работать без перерыва двенадцать часов на таком количестве кислорода, которого человеку хватило бы часа на полтора.

Я наблюдал, как они с трудом продвигались по тамбуру, выпучив глаза за вогнутыми стеклами шлемов; в своих щупальцах они сжимали кто кабели питания, кто металлические листы для заплат, кто аппараты квазидуговой сварки.

Вскоре в иллюминаторах стали видны голубые сполохи сварочных огней — это марсиане начали резать листы металла и заделывать дыру в корпусе. Все это время мы продолжали стремглав нестись к Солнцу. Если бы не эта дурацкая случайность, через четыре часа нам следовало бы начать торможение и выходить на орбиту Венеры. Вскоре ее гравитационное поле захватило бы нас, и можно было бы, постепенно снижая скорость, совершить мягкую посадку.

Но все дело в том, что этот зачуханный планетоид поцеловался с нами, когда мы продолжали на всех парах нестись прямо по направлению к ближайшей и ярчайшей во всей Системе огромной пылающей топке. И неслись мы к ней все быстрее и быстрее благодаря притяжению раскаленного светила. В принципе я не против кремации — но всему свое время!

На носу в навигационной рубке непрерывно совещались Эл Стор, капитан Макналти и два оператора астрокомпьютеров. Марсиане тем временем продолжали ползать по корпусу, то и дело полыхая голубоватыми призрачными огнями сварочных аппаратов. Инженеры, разумеется, тоже не ждали, пока они закончат, а, надев скафандры, отправились в поврежденный отсек — превращать царящий там хаос в подобие порядка.

Я, как и многие другие, завидовал ребятам, нашедшим себе дело. Даже в безвыходном положении возможность заняться чем-то полезным отвлекала от грустных мыслей.

Невыносимо сидеть слома руки, когда остальные трудятся.

Два марсианина вернулись через шлюз, ухватили еще несколько пластин и снова уползли обратно. Одному из них даже пришла в голову блестящая идея: взять с собой наружу карманные шахматы. Но я не разрешил: всему есть место и время, а сидя на поврежденной обшивке корабля, нечего размышлять о том, куда ходить слоном. После этого я отправился навестить Сэма Хигнета, нашего чернокожего врача.

Сэму удалось буквально вытащить инженера с того света — с помощью кислорода, адреналина, прямого массажа сердца и, разумеется, благодаря длинным и ловким пальцам хирурга. Он совершил настоящее чудо — одно из тех, что, конечно, случаются, но крайне редко.

Казалось, Сэма нисколько не беспокоит, что происходит на корабле. Сейчас его интересовал лишь пациент. Он ловко соединил края вскрытой грудной клетки серебряными скобками, наложил сверху йодистый пластик и тут же заморозил его эфиром.

— Сэм, — сказал я ему, — ты просто волшебник.

— Скажи спасибо Элу. Это он доставил беднягу вовремя.

— Всегда он во всем виноват, — невесело пошутил я.

— Сержант, — очень серьезно заметил он, — я корабельный врач и делаю, что могу. Я не сумел бы спасти этого человека, если бы Эл не доставил его ко мне вовремя.

— Ладно, ладно, — поспешно закивал я. — Тебе виднее.

Хороший парень этот Сэм. Правда, у него чересчур обостренное чувство долга, ну так это у всех врачей. И я ушел, оставив его наедине с едва дышащим пациентом.

Когда я вернулся, то встретил Макналти. Он проверил топливные баки и теперь возвращался по коридору. То, что он лично занимался этим, кое-что да значило. А уж то, что у него был крайне озабоченный вид, говорило о многом. Скорее всего, о том, что мне незачем писать завещание: мою последнюю волю все равно никто не узнает.

Затем его плотная фигура скрылась за дверью навигационной рубки, и я услышал, как он сказал: «Эл, я полагаю, ты…» Захлопнувшаяся за ним дверь оборвала фразу на полуслове. Он явно очень доверял Элу Стору.

Что ж, этот парень и впрямь выглядел толковым. Капитан и второй пилот продолжали относиться друг к другу как близкие друзья, несмотря на неотвратимо надвигающуюся кремацию.

Не успел я дойти до своей оружейной, как меня перехватил один из наших перелетных фермеров, выглянувший из каюты в коридор. Уставившись на меня широко открытыми глазами, он воскликнул:

— Сержант, в мой иллюминатор виден полумесяц!

Он продолжал говорить еще что-то, но я его уже не слушал. Появившийся в поле нашего зрения яркий серп Венеры означал, что мы пересекаем ее орбиту. Парень начал кое о чем подозревать — я чувствовал это по его голосу.

— Ну так как, — фермер продолжал с плохо скрываемой нервозностью, — сколько времени еще ждать?

— Понятия не имею. — Я почесал в затылке, стараясь выглядеть и глупым, и самонадеянным. — Капитан делает все, что от него зависит. Поверьте: наш пала знает, что делает.

— А вы не считаете, что… нам… эээ… угрожает опасность?

— С чего вы взяли!

— По-моему, вы лжете, — заметил он.

— С прискорбием вынужден с вами не согласиться, — настаивал я.

Это окончательно выбило его из седла. Он снова удалился к себе в каюту, явно неудовлетворенный и встревоженный. Очень скоро он увидит Венеру в три четверти и расскажет об этом остальным. Вот тут-то и начнется!

Начнется наше неотвратимое падение на Солнце.

Последние проблески надежды угасли, когда послышался ужасный рев и всю «Колбаску» пробрала сильная дрожь, и это дало нам понять, что наши некоторое время считавшиеся почившими в бозе двигатели все же удалось воскресить. Шум продолжался всего несколько секунд. Двигатели почти сразу заглушили; короткое включение просто означало, что ремонтные работы успешно завершены.

На шум тут же, роняя пену, примчался мой давешний собеседник — будущий венерианский фермер. Теперь он, как и все остальные, уже осознал, что случилось. Тем более что с тек пор, как он увидел венерианский серп, прошло уже три дня. Сейчас же Венера была уже далеко позади нас. А мы как раз пересекали орбиту Меркурия. Но пассажиров все еще не оставляла призрачная надежда, что кто-то в последний момент спасет их, сотворив до селе неслыханное чудо.

Ворвавшись ко мне в оружейную, он прямо-таки взвизгнул:

— Двигатели снова заработали. Значит?..

— Ничего это не значит, — поспешил огорчить его я, не желая, чтобы бедняга тешил себя ложными надеждами.

— Но разве теперь нельзя развернуть корабль и вернуться к Венере? — Он то и дело вытирал пот, стекающий по щекам.

Возможно, отчасти он потел и от страха, но, скорее всего, потому, что к этому времени климат внутри корабля все больше и больше напоминал тропический.

— Сэр, — начал я, чувствуя, как рубашка липнет к спине, — сейчас нас несет к Солнцу со скоростью, которую не доводилось развивать еще ни одному астронавту. И при такой скорости не остается практически ничего иного, как начинать плести себе похоронный венок.

— Моя плантация! — горестно завыл он. — А ведь мне выделили целых пять тысяч акров венерианских земель для выращивания табака, не говоря уже о роскошных пастбищах.

— Очень жаль, но вам вряд ли когда-нибудь доведется увидеть все это.

Двигатели взревели снова. Толчок был такой сильный, что меня отбросило назад, а мой собеседник согнулся пополам, словно у него внезапно схватило живот. Похоже, то ли Макналти, то ли Эл Стор или еще кто-то включали их просто так. Для забавы. Потому что иной разумной причины я не видел.

— Что это? — жалобно простонал этот зануда, с трудом возвращаясь в вертикальное положение.

— Что с детишек возьмешь! — объяснил я.

Презрительно фыркнув, он удалился восвояси. Типичный землянин-эмигрант — огромный, пышущий здоровьем верзила, он только сейчас по-настоящему сломался и пока просто неспособен был осознать до конца, что его ждет впереди.

Через полчаса по всему кораблю разнесся оглушительный сигнал общего сбора. Этот сигнал еще никогда не звучал в космосе. Он означал, что всем членам экипажа и пассажирам корабля надлежит собраться в кают-компании. Нет, вы только представьте себе, что все бросают свои посты и сломя голову несутся на собрание!

Вполне возможно, что за этим уникальным в истории освоения космического пространства сигналом скрывается нечто из ряда вон выходящее — скорее всего, напутственная прощальная речь Макналти.

Ожидая, что прощальной церемонией будет руководить Макналти, я ничуть не удивился, когда он, дождавшись, пока все соберутся, поднялся на небольшое возвышение. На его пухлом лице лежала тень тревоги, но когда в кают-компанию начали вползать марсиане и один из них по привычке начал загребать щупальцами, делая вид, что медленно плывет в океане нашего густого воздуха, тревожное выражение лица капитана сменилось подобием улыбки.

Рядом с Макналти стоял Эл Стор, внешне совершенно бесстрастный, и смотрел невидящим взглядом на кривляющегося марсианина. Через некоторое время он отвел от него глаза — зрелище, похоже, ему изрядно наскучило. Шутка и в самом деле была избитой.

— Люди и ведрас, — начал Макналти, причем последнее обращение по-марсиански означало — «взрослые» — и тоже носило саркастический оттенок, — думаю, нет необходимости лишний раз напоминать о том затруднительном положении, в котором мы оказались. — Этот человек умел подобрать подходящее слово! — В настоящее время мы находимся от Солнца так близко, как не удавалось приблизиться еще никому за всю историю космической навигации.

— Комической навигации, — тихо, но бестактно пошутил Кли Янг.

— Будьте добры, оставьте свои шутки на потом, — заметил Эл Стор таким ровным голосом, что Кли Янг тут же заткнулся.

— Мы движемся прямо к солнечной короне, — продолжал Макналти со вновь появившимся на лице выражением скорби, — причем быстрее, чем кто-либо до нас. Откровенно говоря, у нас не более одного шанса из десяти тысяч выбраться из этой переделки живыми. — При этих словах он бросил недовольный взгляд на Кли Янга, но этот десятищупальцевый возмутитель спокойствия на сей раз молчал в тряпочку. — Однако один шанс у нас все же есть — и упускать его нам не пристало.

Мы изумленно уставились на него, не понимая, куда он клонит. Все отлично знали, что наша сумасшедшая скорость не позволяет сделать разворот, чтобы полететь в обратную сторону, не коснувшись Солнца. Да и в любом случае нам бы ни за что не удалось преодолеть солнечное притяжение. Поэтому ничего не оставалось, как продолжать мчаться вперед и вперед до тех пор, пока огненный взрыв не превратит корабль в молекулы раскаленного газа.

— Наша идея заключается в том, чтобы попытаться пролететь мимо Солнца по кометной траектории, — продолжал Макналти. — Эл, я и компьютерщики пришли к выводу, что хоть это и маловероятно, но теоретически все же возможно.

Идея в принципе была достаточно простой, и хотя еще ни разу не осуществлялась на практике, частенько обсуждалась математиками и астронавигаторами. Суть ее заключалась в том, чтобы развить максимально возможную скорость и в то же время перейти на вытянутую эллиптическую орбиту, похожую на траекторию движения комет. Теоретически корабль мог с огромной скоростью проскользнуть в непосредственной близи от Солнца и вырваться из оков солнечного притяжения. Заманчиво, но удастся ли нам исполнить такой трюк?

— Расчеты показывают, что в нынешнем положении у нас все же есть хоть и незначительный, но шанс на успех, — сказал Макналти. — У нас достаточно топлива, чтобы развить необходимую скорость, учитывая притяжение самого Солнца, и двигаться под нужным углом в течение необходимого времени. Единственное, по поводу чего у нас возникли серьезные сомнения, — это сумеем ли мы выжить, находясь в непосредственной близости от светила. — Он вытер пот, как бы подчеркивая последнюю свою фразу. — Поверьте, я слов на ветер не бросаю. Уверяю вас, что нам придется пройти через сущий ад.

— Прорвемся, капитан! — выкрикнул кто-то. Этот бодрый возглас был тут же поддержан прокатившимся по каюте одобрительным ропотом.

Кли Янг поднялся, взмахами одновременно четырех щупалец требуя внимания, и защебетал:

— Это идея. Она превосходна. Я, Кли Янг, одобряю ее, в том числе и от лица моих товарищей. Мы готовы забиться вместе с вами в морозильник и обещаем терпеть запах землян сколько потребуется.

Проигнорировав шутку по поводу запаха землян, Макналти кивнул и произнес:

— Боюсь, нам всем придется забиться в холодильную камеру и постараться не обращать внимания на неудобства.

— Совершенно согласен, — сказал Кли. — Целиком и полностью, — зачем-то добавил он. Затем, наставив кончик щупальца на Макналти, он продолжал: — Но ведь мы не сможем управлять кораблем, если набьемся в холодильник, подобно трем с половиной дюжинам порций клубничного мороженого. В рубке на носу должен оставаться пилот. Один человек вполне сможет удерживать корабль на нужной траектории. Следовательно, кому-то из нас предстоит превратиться в жаркое. — Он замахал щупальцами, в простоте душевной считая, что этим маханием просто-таки завораживает слушателей. — А поскольку никто не станет отрицать, что мы, марсиане, менее всего чувствительны к высоким температурам, предлагаю…

Тут на него довольно бесцеремонно цыкнул Макналти. Но его напускная грубость никого не обманула. Слов нет, марсиане, конечно, зануды, но товарищи они отличные.

— Ах вот как! — Щебет Кли превратился в пронзительный возмущенный визг. — Тогда, может быть, кто-нибудь желает поджариться заживо?

— Я, — вдруг послышался голос Эла Стора. Он произнес это довольно странным тоном, как бы не оставляющим сомнений в том, что он — единственный достойный кандидат и не видеть этого может только слепой.

В принципе, он был совершенно прав! Никто бы не справился с этим лучше Эла. Если кто-нибудь и мог перенести испытание, ждавшее человека, сидящего перед носовыми иллюминаторами, так это Эл Стор. Ведь он был таким большим и сильным, как будто специально родился для этого дела. Физически он намного превосходил всех нас и, кроме того, являлся вторым — аварийным — пилотом. А то, что грозило нам, было куда хуже любой аварии.

И тут же предательское воображение нарисовало перед моим мысленным взором такую картину: Эл в полном одиночестве сидит в рубке за пультом управления, кругом ни души, а безжалостное гигантское светило тянет к нему свои огненные когти…

— Что? — взвился Кли Янг, прервав полет моего воображения. Его выпученные от ярости глаза сверлили огромного невозмутимого человека на возвышении. — Вот, значит, как! А по-моему, вы сообразили, что не миновать вам от меня мата в четыре хода, — вот вы и норовите спрятаться в рубке!

— В шесть ходов, — легко парировал Эл. — Никак не меньше чем за шесть.

— В четыре, — буквально взвыл Кли Янг. — Причем я готов прямо…

Тут Макналти решил, что это уж слишком. Он так побагровел, что казалось, его вот-вот хватит удар. Он повернулся к яростно размахивающему щупальцами Кли.

— Да забудешь ты когда-нибудь про свои проклятые шахматы или нет! — взревел он. — Довольно! Все по местам! Слышали, что я сказал! Приготовиться к максимальной перегрузке. Как только возникнет необходимость отправляться в холодильную камеру, я снова дам сигнал общего сбора. — Он обвел взглядом присутствующих. Его лицо, по мере того как спадало давление, постепенно приобретало нормальный цвет. — Все, разумеется, кроме Эла.

Теперь, как и в старые добрые времена, двигатели работали на всю катушку — ровно и без перебоев. Внутри корабля становилось все жарче и жарче, и мы начали прямо-таки истекать потом, а гладкие стены корабельных помещений покрылись каплями конденсата. Каково было в навигационной рубке, я просто даже представить себе не мог, да и не особенно хотел думать об этом.

За временем я, в принципе, не следил, но, помнится, до того как вновь прозвучал сигнал общего сбора, я успел отстоять две вахты, между которыми ухитрился поспать. К тому моменту дела наши обстояли совсем плохо. Теперь я не просто потел, а медленно таял, стекая в собственные ботинки.

Сэм, будучи негром, разумеется, переносил все это гораздо легче, чем остальные земляне, и продержался достаточно долго, чтобы успеть вытащить своего пациента из кризисного состояния. Инженер оказался просто везунчиком, если, конечно, можно считать везением то, что его спасли для того, чтобы вскоре предать сожжению. Как только он более или менее оправился, мы посадили его и Сэма в холодильную камеру.

Остальные же последовали за ними только после того, как прозвучал сигнал. Наше убежище было не просто холодильной камерой, а самым защищенным и холодным отсеком корабля, в котором имелись стойки для приборов, два медицинских бокса и нечто вроде комнаты отдыха для пассажиров, страдающих космической болезнью. Так что места там хватало с избытком, и разместились мы все, можно сказать, даже с удобствами.

Все, за исключением марсиан. Места им, конечно, хватило, но вот что касается удобств… Разве может им быть удобно при давлении в четырнадцать фунтов, когда воздух кажется им густым, как патока, да еще и воняющим старым козлом?

Прямо на наших глазах Кли Янг достал бутылку с ароматической жидкостью хулу и передал ее своему полуродителю Кли Моргу. Тот взял ее, с отвращением взглянул на нас и вызывающе начал нюхать. Это было едва ли не оскорблением, но никто ничего не сказал.

В отсеке сейчас находились все, за исключением Макналти и Эла Стора. Капитан появился часа два спустя. Судя по его ужасному виду, дела в носу были не ахти. Его изможденное лицо блестело от пота, а обычно пухлые щеки впали и покрылись волдырями. Форма сейчас висела на нем как на вешалке. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что в рубке он торчал до тех пор, пока жара не стала совсем уж невыносимой.

Пошатываясь, он пересек комнату, зашел в бокс и медленно, болезненно морщась, разделся. Сэм намазал его противоожоговой мазью. До нас то и дело доносились хриплые стоны капитана — очевидно, доктор очень старался.

Жара постепенно проникала и в наше убежище. Стены, пол, да и сам воздух, казалось, обжигали каждую клетку тела. Кое-кто из инженеров уже начал скидывать куртки и ботинки. Вскоре их примеру последовали пассажиры, снявшие с себя верхнюю одежду. Мой незадачливый фермер сидел неподалеку от меня в одном шелковом нижнем белье и, похоже, размышлял о своей неминуемой кончине.

Вышедший наконец из бокса капитан рухнул на койку и заявил:

— Если продержимся еще часа четыре, то худшее будет позади.

В этот момент двигатели сдохли. Мы тотчас догадались, что произошло: топливо в одном из баков кончилось, а реле отказало и не переключило двигатели на другой бак. Если бы в рубке находился инженер, то он тут же вручную переключил бы баки. От невыносимой жары и тревоги кому-то стало плохо.

Едва мы успели осознать, что произошло, как Кли Янг опрометью бросился в дверь. Он находился к ней ближе всех и успел выскочить, пока мы пытались собраться со своими перегретыми мыслями.

Не прошло и двадцати секунд, как снова послышался мерный рокот двигателей.

Прямо над моим ухом раздался звонок интеркома. Включив микрофон, я прохрипел: «Да?» — и услышал голос Эла:

— Кто это сделал?

— Кли Янг, — ответил я. — Он все еще не вернулся.

— Скорее всего, отправился за шлемами, — предположил Эл. — Передай ему мою благодарность.

— Ну как там у тебя? — поинтересовался я.

— Хорошего мало. Хуже всего… глазам. — Он на мгновение замолчал, затем продолжил: — Надеюсь, я все же продержусь до конца… как-нибудь. Когда я в следующий раз дам сигнал, пристегнитесь или ухватитесь за что-нибудь покрепче.

— Зачем? — не то прокричал, не то прохрипел я.

— Хочу закрутить корабль вокруг продольной оси. Попытаюсь… равномерно распределить… нагрев.

Слабый щелчок, раздавшийся в микрофоне, означал, что Эл отключился. Я велел всем пристегнуться. Марсианам же беспокоиться было не о чем — с тем количеством присосок, размером с хорошее блюдце каждая, они могли на любой поверхности держаться как приваренные.

Кли вернулся, и оказалось, что предположение Эла было верным. Он притащил с собой дыхательные аппараты на всю свою шайку. Видно было, что он тащит сей тяжкий груз из последних сил, поскольку температура уже поднялась настолько, что начало пронимать даже его.

Эти марсианские лодыри тут же радостно напялили на себя свои любимые шлемы и загерметизировали их, чтобы установить внутри свои вожделенные три фунта. Как мало нужно для полного счастья! Учитывая, что мы, земляне, пользуемся скафандрами, чтобы удержать воздух внутри них, довольно странно наблюдать, как эти ребята напяливают дыхательные аппараты, чтобы изолировать себя от окружающей атмосферы.

Едва они покончили с обустройством и даже вытащили шахматную доску, чтобы устроить небольшой блицтурнир, как раздался сигнал. Мы ухватились кто за что смог. Марсиане тут же повисли на своих присосках.

Корабль медленно, но безостановочно начал вращаться вокруг своей продольной оси. Шахматная доска с расставленными на ней фигурами не удержалась — и поползла сначала по полу, затем по стене, а через некоторое время по потолку. Благодаря солнечному притяжению она всегда оставалась на стороне, обращенной к Солнцу.

Я увидел, как напряженно и мрачно наблюдает за движением черного слона изнуренный жарой Кли Морг. Наверняка сейчас в его похожей на аквариум башке проносятся самые отборные марсианские ругательства.

— Три с половиной часа, — задыхаясь, пел Макналти.

Объявленные им ранее четыре часа наверняка подразумевали двухчасовое приближение к Солнцу, а затем соответственно два часа постепенного удаления от него. То есть, когда останется два часа, мы окажемся максимально близко к солнечному пеклу, и это будет самым опасным моментом.

Самого критического момента я не помню, поскольку потерял сознание за двадцать минут до его наступления. Думаю, ни к чему описывать ужас, который мы в те минуты переживали. Кажется, я тогда даже был немного не в себе. Я чувствовал себя кабаном, которого заживо медленно поджаривают на вертеле в пламени очага. Именно тогда я в первый и последний раз в жизни возненавидел Солнце и больше всего на свет возжелал его гибели. А вскоре после этого я отключился и больше уже ничего хотеть не мог.

Наконец я снова очнулся и с трудом пошевелился — ремни по-прежнему удерживали меня. Это произошло через девяносто минут после прохождения критической точки. Мой затуманенный разум с трудом осознал тот факт, что до теоретического спасения осталось всего полчаса.

Оставалось только гадать, что творилось в отсеке в то время, пока я валялся без сознания, но тогда мне совершенно не хотелось думать. Солнце полыхало во много миллионов раз более свирепо, чем глаз самого свирепого тигра, и в сотни тысяч раз сильнее любого тигра жаждало нашей плоти и крови. Пылающие языки пламени пытались лизнуть крошечный кораблик, внутри которого в ужасе скорчилась кучка полумертвых существ, приготовившихся к самому худшему.

А в самом носу этой стальной капельки, один как перст, за пультом перед кварцевыми иллюминаторами восседал Эл Стор, наблюдая, как все ближе и ближе к нам становится пылающий ад.

С трудом поднявшись на ноги, я пошатнулся и снова рухнул на место, как тряпичная кукла. Корабль, похоже, перестал вращаться и теперь пулей летел вперед.

Первыми пришли в себя марсиане. Я заранее знал, что так и будет. Один из них помог мне принять вертикальное положение и придерживал меня, пока я снова не обрел контроль над своим измученным телом. Тут я заметил, что еще один марсианин растянулся поверх потерявших сознание Макналти и еще трех пассажиров. Таким образом он частично прикрыл их от невероятного жара. Судя по всему, они особо не пострадали и вскоре могли прийти в чувство.

С трудом доковыляв до интеркома, я включил его и попытался связаться с рубкой, но безуспешно. После первой попытки мне пришлось минуты три набираться сил, а потом я попробовал снова. С тем же успехом. Эл либо не хотел, либо был не в состоянии отвечать.

Но меня это не смутило, и я предпринял еще несколько попыток добиться от него ответа. Никакого результата. Эти усилия закончились еще одним обмороком, и я снова повалился на пол. Жара была ужасающей. Мне казалось, что я высох, как мумия, пролежавшая в песке не меньше миллиона лет.

Кли Янг приоткрыл дверь и, с трудом перевалившись через порог, выполз в коридор. На нем по-прежнему красовался дыхательный аппарат. Через пять минут он вернулся и сквозь диафрагму шлема произнес:

— До рубки невозможно добраться. Все двери закрыты, и за ними, похоже, жарко, как в печи. — Он обвел отсек взглядом, взглянул на меня и, прочитав в моих глазах немой вопрос, добавил: — Воздуха на носу совсем нет.

Отсутствие воздуха означало только одно: иллюминаторы в навигационной рубке приказали долго жить. Иначе воздух оттуда никуда бы не делся. Что ж, все необходимое для ремонта у нас имелось, и когда станет ясно, что мы выбрались из переделки, можно будет не спеша все привести в порядок. А пока корабль сломя голову несся непонятно куда, неизвестно, правильным курсом или нет, с оставшимся без воздуха носовым отсеком и пугающе молчащим интеркомом.

Поэтому мы продолжали просто сидеть и восстанавливать силы. Последним пришел в себя инженер — пациент Сэма, — опять-таки с его же помощью. Макналти вытер со лба пот.

— Четыре часа позади, ребята, — произнес он с каким-то мрачным удовлетворением. — У нас все же получилось!

И, клянусь Юпитером, от этих слов капитана раскаленный воздух в отсеке сразу показался градусов на десять прохладнее. Мы из последних сил выразили свой восторг по этому поводу. Удивительно, как спад напряжения сразу дает о себе знать: мы буквально за одну минуту оправились от слабости и уже были готовы к чему угодно. Но потребовалось еще четыре часа, прежде чем четверо инженеров в скафандрах сумели проникнуть в ад, который царил в навигационной рубке, и вернулись, неся с собой Эла Стора.

С величайшей осторожностью они положили его на койку в мед отсеке. Я бестолково топтался возле безмолвного могучего тела, всматриваясь в сожженное до черноты лицо и без конца повторяя:

— Эл, Эл! Ну как ты?

Видимо, он все же меня услышал, потому что вдруг слабо шевельнул пальцами правой руки, а из его груди вырвался какой-то скрипящий звук. Два инженера отправились в его каюту и принесли оттуда столь поразивший меня при первой встрече огромный кожаный баул. Они тут же закрыли дверь, оставшись с Элом, а меня и марсиан выставили за дверь. Кли Янг слонялся взад-вперед по коридору с таким видом, будто не знал, куда девать свои щупальца.

Сэм вышел к нам примерно через час, и мы тут же бросились к нему:

— Как Эл?

— Он полностью ослеп. — Сэм сокрушенно покачал кудрявой головой. — И вряд ли сможет говорить — уж больно ему досталось.

— А, так вот почему он не отвечал по интеркому! — Я посмотрел Сэму в глаза: — Ты сможешь… сможешь ему чем-нибудь помочь?

— Тут одного желания мало. — По сероватому лицу Сэма было видно, что он и сам страшно переживает. — Ты же знаешь, я и сам рад бы поставить его на ноги. Но не могу. — Он бессильно развел руками. — Это далеко за пределами моих скромных возможностей. Ему может помочь разве что сам Йохансен. Вот когда мы вернемся на Землю… — Он не закончил фразу и снова скрылся в медотсеке.

Кли Янг печально вздохнул:

— Как жаль!

Эту сцену я не забуду до конца своих дней. В тот вечер мы присутствовали в качестве почетных гостей на заседании Астроклуба в Нью-Йорке. И тогда, и теперь членами этого клуба могли стать только самые замечательные люди на свете. Для этого нужно было в отчаянной аварийной ситуации совершить подвиг, граничащий с чудом. Тогда в клубе состояло всего девять человек, а сейчас — двенадцать.

Председательствовал Мейс Уолдрон — замечательный пилот, который в две тысячи двести третьем спас марсианский лайнер. С иголочки одетый Мейс стоял во главе стола, а рядом с ним восседал Эл Стор. На противоположном конце стола сидел, как всегда самодовольно улыбающийся, розовый и пухлый Макналти. Возле нашего капитана занял место седовласый старик, великий ученый, гениальный Йохансен, создатель Л-серии. Остальные места за столом, с трудом скрывая смущение, занимали члены экипажа нашей «Колбаски», включая марсиан и трех пассажиров, которые в честь такого знаменательного события решили отложить переселение на Венеру.

Разумеется, не обошлось и без парочки журналистов, вооруженных камерами и микрофонами.

— Джентльмены и ведрас! — произнес Мейс Уолдрон. — Вы присутствуете при беспрецедентном в истории человечества, а также в истории нашего клуба событии. И именно поэтому я считаю вдвойне почетной для себя обязанностью и честью предложить принять Эла Стора, аварийного пилота, в полноправные и почетные члены нашего Астроклуба.

— Согласны! — тут же в один голос прокричали сразу три члена клуба.

— Благодарю вас, джентльмены. — И он выжидательно приподнял бровь.

Восемь рук разом взметнулись вверх.

— Принято, — сказал он. — Единогласно.

Бросив взгляд на сидевшего рядом с ним неподвижного и хранившего молчание Эла Стора, председатель начал петь ему дифирамбы. Он просто соловьем заливался, перечисляя его заслуги, а Эл сидел с совершенно безразличным видом.

Я обратил внимание, что улыбка Макналти, сидящего за дальним концом стола, становилась все шире и шире, а старик Йохансен бросал на Стора взгляды, полные отцовской любви, со стороны выглядевшие довольно забавно. Остальные также не сводили глаз с сохранявшего совершенно невозмутимый вид адресата столь пышной речи. Разумеется, камеры тоже были направлены исключительно на него.

Я тоже последовал примеру остальных и обратил наконец внимание на виновника торжества, отметив про себя, что восстановленные глаза Эла прямо-таки сияют, хотя лицо по-прежнему остается совершенно невозмутимым, несмотря на все почести, славу и отеческую гордость Йохансена.

Но минут через десять я все же увидел, как Л-100Р заерзал на месте, явно смущенный происходящим.

Так вот, если кто-нибудь начнет убеждать вас, что у роботов нет чувств, — не верьте!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПУТЕШЕСТВИЕ НА МЕХАНИСТРИЮ

Мы стояли на балконе Седьмого Административного Здания Террастропорта. Никто из нас даже представить себе не мог, какого черта нас вызвали так неожиданно и почему отменен наш обычный утренний рейс на Венеру.

Вот мы и слонялись без дела, а во взгляде каждого из нас можно было прочесть один и тот же немой вопрос, на который никто из нас не мог дать ответа. Однажды мне довелось увидеть группу из тридцати венерианских гуппи, в совершенном отупении наблюдающих, как шотландский терьер Фергус размахивает хвостом, и отчаянно напрягающих свои гороховые мозги в тщетных попытках понять, почему у странного существа подергивается одна из конечностей. Мне казалось, что сейчас мы очень напоминаем этих тупиц.

Капитан Макналти, как всегда обходительный и представительный, подошел к нам, когда уже вот-вот должно было начаться соревнование: кто быстрее сгрызет ногти до локтей. Его сопровождали шестеро техников с нашей «Колбаски» и какой-то тощий коротышка, которого мы никогда раньше не видели. Замыкал шествие Эл Стор, шагавший, как всегда, необыкновенно легко, несмотря на триста с лишним фунтов веса. Я никогда не переставал удивляться небрежному изяществу, с каким он нес свою массивную тушу. Увидев нас, он просто-таки засиял от радости. Дав нам знак следовать за собой, Макналти привел нас в какую-то комнату, взобрался на небольшое возвышение и начал говорить тоном школьного учителя, намеревающегося наставить на путь истинный доставшийся ему волею судеб третий класс.

— Джентльмены и ведрас! Сегодня перед нами выступит известный ученый профессор Флетнер. — Он кивнул головой в сторону коротышки, который нахмурился и, как нашкодивший ребенок, нелепо изогнул ноги носками внутрь. — Профессор набирает экипаж для межзвездного корабля «Марафон». Эл Стор и еще шестеро наших техников уже дали свое согласие на участие в полете. Комиссия утвердила их кандидатуры, и за то время, что вы находились в отпуске, мы успели пройти курс дополнительного обучения.

— Все прошло просто замечательно, — вставил Флетнер, видимо очень обеспокоенный нашим возможным недовольством по поводу того, что он без спросу отнял у нас любимого капитана.

— Земное правительство, — продолжал польщенный Макналти, — одобрило идею укомплектовать экипаж «Марафона» членами моей старой команды, обслуживавшей венерианский грузовоз «Калабаска-Сити». Теперь, ребята, дело за вами. Те, кто пожелает остаться на «Калабаска-Сити», может уйти прямо сейчас, вернуться на корабль и приступить к исполнению своих обязанностей. А теперь прощу тех, кто все же решил присоединиться ко мне, подтвердить это поднятием руки. — Тут его взгляд скользнул по марсианам, и он быстро добавил: — Или щупальца.

Сэм Хигнет быстро вытянул загорелую руку вверх:

— Я хотел бы остаться с вами, капитан.

Он опередил остальных всего на какую-то долю секунды. Самое смешное то, что на самом деле ни один из нас не горел желанием снять пробу с флетнеровского летающего гроба. Скорее всего, нам было просто страшно отказаться. А может, просто захотелось заслужить одобрительный взгляд Макналти.

— Спасибо, ребята, — сказал Макналти похоронно-торжественным голосом.

Он вздохнул, громко высморкался и обвел нас теплым, почти любящим взглядом, который вдруг остановился на фигуре одного из марсиан, нелепо скукожившегося в углу и разбросавшего вокруг себя многочисленные щупальца.

— Саг Фарн, а ты… — начал он. Кли Янг, глава нашей шайки уроженцев Красной Планеты, тут же вмешался:

— Я поднял два щупальца, капитан. Одно за себя, а другое за него. Он спит. Он поручил мне выступать от его имени, говорить «да», «нет», а если потребуется, даже спеть за него песенку.

Все засмеялись. Саг Фарн с его абсолютной и всепоглощающей ленью был настоящей достопримечательностью нашей «Колбаски». Один лишь капитан не знал, что только самая срочная работа в открытом космосе или партия в шахматы могли пробудить Саг Фарна от вечной спячки. Не успел стихнуть наш смех, как в наступившей тишине этот засоня испустил характерный свист — марсианский вариант нашего храпа.

— Прекрасно, — сказал Макналти, изо всех сил пытавшийся удержаться от улыбки. — В таком случае вы все должны явиться на борт на рассвете. Мы вылетаем ровно в десять по Гринвичу. Эл Стор расскажет вам все остальное и ответит на все ваши вопросы.

«Марафон» был просто воплощением красоты. Сконструированный Флетнером и построенный на правительственные средства, он представлял собой прекрасное сочетание военного крейсера и спортивной яхты. И в самом деле, по сравнению со старушкой «Колбаской» он был оборудован просто роскошно. Мне, как, впрочем, и всем остальным, он сразу ужасно понравился.

Стоя на металлическом телескопическом трапе, я наблюдал, как подтягиваются последние члены экипажа. Эл Стор куда-то сбегал и вскоре вернулся с баулом огромных размеров. Он имел право взять с собой в рейс в три раза больше багажа, чем кто-либо другой. И это неудивительно, поскольку среди совершенно необходимых ему вещей был, например, атомный двигатель — этакий чудесный маленький образчик последних достижений технической мысли, весивший около восьмидесяти фунтов. В некотором смысле это было его запасное сердце.

Четверо правительственных экспертов поднялись на корабль тесной группкой. Хотя я не имел ни малейшего понятия, кто они такие и какого черта летят с нами, я все же объяснил им, как найти отведенные для них каюты. Последним прибыл молодой Уилсон — светловолосый угрюмый парень лет девятнадцати. До этого на корабль и так уже загрузили три принадлежащих ему коробки, а сейчас он пытался протащить еще три.

— Что в них? — спросил я.

— Пластинки. — Он с нескрываемым отвращением оглядывал корабль.

— Музычку, что ли, слушать собираешься? — спросил я.

— Фотографические, — отрезал он без тени улыбки на лице.

— Ты фотограф экспедиции, что ли?

— Да.

— Ну хорошо, давай закидывай коробки в грузовой отсек.

Он нахмурился.

— Запомни раз и навсегда: их никогда не кидают, никогда не швыряют и не бросают. Их ставят, понятно? Ставят, — сказал он. — Причем аккуратно. Ты понял?!

Мне в общем-то понравилась внешность этого парня, но страшно не понравилась его агрессивность.

Преувеличенно бережно поставив коробки на верхней площадке трапа, он смерил меня взглядом. Его тонкие губы были плотно сжаты, а кулаки стиснуты так, что даже костяшки пальцев побелели. Наконец он сказал:

— Интересно, а сам-то ты что за шишка?

— Я — корабельный оружейник, — безапелляционно заявил я. — А теперь бери свои коробки и тащи их подальше отсюда в какое-нибудь более безопасное место, пока я не вышел из себя и не дал им здоровенного пинка.

Это был удар ниже пояса. Думаю, если бы я задел его самолюбие хоть немного еще, он точно бросился бы на меня с кулаками. Но он, похоже, скорее бы умер, чем дал мне или кому-нибудь еще дотронуться до его ненаглядных коробок.

То и дело бросая на меня взгляды, попеременно предвещавшие то смертельную битву, то мою скоропостижную смерть, то просто море крови, он начал перетаскивать свои драгоценные коробки в шлюз. Он носил по одной, неторопливо и бережно, как любимых детей. После этого я его довольно долго не видел. Наверное, я обошелся с ним чересчур круто, но, к сожалению, я понял это гораздо позже.

Перед самым вылетом я заметил, что двое уже пристегнувшихся пассажиров о чем-то ожесточенно спорят друг с другом. В мои обязанности входила и проверка того, как пристегнуты новички. Пока я проверял множество ремней и пряжек, они продолжали дискуссию.

— И все же что ни говори, — заводился один, — а ведь действует, разве не так?

— Ну и что же? — с раздражением фыркнул второй. — Только-то и всего. Я тысячу раз проверял эти совершенно безумные формулы Флетнера, так что мне по ночам стали сниться разные символы. С логикой у него все в порядке. Она неопровержима. Но вот сама исходная посылка совершенно дурацкая.

— Ну и что? Ведь первые два его корабля достигли системы Юпитера и вернулись обратно так быстро, что никто и глазом моргнуть не успел. Полет в обе стороны потребовал времени меньше, чем нужно обычному кораблю, чтобы оторваться от Земля. Это что, по-твоему, сумасшествие?

— Чушь собачья! — безапелляционно заявил второй. Он уже начинал багроветь. — Теория, конечно, просто поразительная и в то же время — полная чушь! Флетнер утверждает, что все бумажки астрономов с подсчетами расстояний можно смело спустить в унитаз, потому что в космосе нет такого понятия, как скорость, поскольку сам космос — материя и пространство — постоянно испытывает разного рода колоссальные колебания. Он утверждает, что там, где не от чего оттолкнуться, кроме какой-то там воображаемой точки, не может быть ни скорости, ни даже малейшего ускорения. Он утверждает, что мы просто одержимы идеей скорости и расстояния, так как наши умы привыкли к восприятию законов внутри Солнечной системы, но в глобальном космосе эти мерки неадекватны и совершенно неуместны.

— Лично я, — спокойно вставил я, — уже написал завещание.

Один из правительственных экспертов мельком взглянул на меня, затем быстро сказал другому:

— Ал по-прежнему утверждаю, что все это чушь.

— Не большая, чем телевидение или подобные тебе спорщики, — парировал оппонент, — но факт остается фактом: и то и другое существует.

В этот момент заглянул Макналти и спросил:

— Ты еще не заходил к этому парню, Уилсону?

— Нет, но через минуту подойду.

— Давай, и постарайся успокоить его. Похоже, У него депрессия.

Подойдя к каюте Уилсона, я увидел, что он уже пристегнулся и сидит молча, совершенно неподвижно, глядя перед собой невидящим взором.

— Доводилось когда-нибудь летать на космическом корабле?

— Нет, — проворчал он.

— Ну и не волнуйся. Конечно, бывали такие случаи, что человек улетал целиком, а приземлялся по частям; но, по официальной статистике, за год на море людей погибает гораздо больше, чем в космосе.

— Думаешь, я боюсь? — спросил он, вскочив так быстро, что я даже вздрогнул.

— Я?! Н-нет! — Я искал подходящие слова. Его уныние как рукой сняло, и теперь он выглядел даже страшновато. — Давай поговорим как мужчина с мужчиной, — предложил я, — скажи мне, что тебя гложет, и я постараюсь чем-нибудь помочь.

— У тебя не получится. — Он сел с таким же унылым выражением лица, что и раньше. — Я очень волнуюсь за мои пластинки.

— Какие пластинки?

— Ну те, фотографические, которые я везу с собой.

— Слушай, да они же в полной безопасности. И кроме того, слезами горю не поможешь.

— Ошибаешься, — сказал он. — Когда я впервые доверил их другому, то получил их назад порошком, в который они превратились, после двух аварий. С тех пор у меня и появилась странная привычка самому заботиться о них. Я очень волновался за них прямо перед крушением «Сэнчури Экспресса» и разбил тогда, к счастью, только две. Волновался я и перед Большим Неапольским землетрясением. И тогда у меня разбилось всего шесть штук. Видишь, все это не так просто. Ладно, ты иди, а я должен поволноваться как следует, — сказал он, откинулся назад, затянул ремни и вернулся к своим переживаниям.

Вы можете себе такое представить? Я все еще был под впечатлением того, что услышал от фотографа, как вдруг, поднявшись на мостик, услышал громкие крики. Это Макналти орал на марсиан. Они вылезли из своего специального отсека, где поддерживается давление три фунта — то, к которому они привыкли. Теперь же они все выползли на мостик, в отвратительную для себя атмосферу. Значит, дело того стоило.

Кто-то торжественно прошествовал вниз по трапу, неся в руках вазу яркой раскраски и самой что ни на есть омерзительной формы. Марсиане протестовали все громче и громче. Они визгливо чирикали, сердито размахивая щупальцами. Я подумал, что эта фарфоровая уродина, должно быть, представляет собой приз, полученный Кли Моргом за победу в каком-нибудь шахматном чемпионате, и является марсианским вариантом нашего призового кубка. С земной точки зрения ваза была отвратительна. В любом случае приказ командира — закон, и эта уродина должна остаться на Земле.

Раздался вой сирены, предупреждавший всех, кто еще не пристегнулся, о том, что старт через тридцать секунд. Вы бы видели, как марсиане тут же заткнулись и бросились в свой отсек!

Я пристегнулся почти мгновенно. Воздушные люки закрылись. Буууум! Будто гигантская рука надавила мне на череп, пытаясь протолкнуть его в ботинки, и на время я потерял сознание.

Планета, которая быстро увеличивалась в иллюминаторах, была чуть больше Земли. Освещенная сторона этой планеты переливалась черным, красным и серебряным цветами, в отличие от нашей — зеленой, голубой и коричневой. Эта была одной из пяти планет, вращавшихся вокруг светила, чуть меньшего и чуть более белого, чем наше Солнце. Нам повстречалась небольшая группа астероидов, также обосновавшихся в этой системе, но мы лихо пролетели сквозь них.

Понятия не имею, как называлась звезда, служившая им светилом. Эл Стор сказал, правда, что это небольшая звездочка в окрестностях Волопаса. Ее выбрали лишь потому, что из всех окрестных звезд только у нее одной были планеты, а вторую планету выбрали потому, что она лежала прямо по курсу.

Мы приближались к ней на слишком большой скорости, поэтому не могли притормозить и облететь ее вокруг, чтобы тщательно все рассмотреть и выбрать место для посадки. Корабль мчался под прямым углом к ее орбите, причем прямо на саму планету. Мы собирались, помолившись и все такое, нырнуть в атмосферу. Оставалось только надеяться на благополучный исход.

Материальное воплощение неортодоксальных, теорий Флетнера оказалось настолько впечатляющим, что просто сердце уходило в пятки, и, чтобы вернуть его на место, требовалось приложить немало усилий. Я думаю, что корабль был способен и на большее, если бы не ограниченные возможности наших хлипких организмов. Макналти поразительно точно определил пределы этих возможностей, поскольку после торможения и последовавшей за ним посадки я все еще был жив, но потом еще целую неделю на моем измученном теле оставались отпечатки ремней.

Отчеты из лаборатории гласили, что атмосферное давление равняется двенадцати фунтам и воздух вполне пригоден для дыхания. Мы бросили жребий, кому выходить первым. Макналти и правительственным экспертам не повезло. То-то было смеху! Первой из шапки достали бумажку с именем Кли Янга, затем — одного из инженеров по фамилии Бренанд, а остальными счастливчиками оказались Эл Стор, Сэм Хигнет и ваш покорный слуга.

У нас в распоряжении имелся всего один час. Это значило, что мы не можем отойти от «Марафона» дальше чем на пару миль. Скафандры оказались не нужны. Кли Янг мог бы надеть свой дыхательный аппарат, чтобы не лишать себя привычного давления в три фунта, но он решил, что час сможет продержаться и при двенадцати. Повесив на шеи бинокли, мы прицепили к поясам игольные излучатели. Эл Стор взял портативную рацию, чтобы поддерживать связь с кораблем.

— Только смотрите без глупостей, ребята, — предостерег капитан, когда мы уже собирались выходить наружу. — Посмотрите, что там и как, а ровно через час — назад!

Последним из люка вылез Кли Янг. Он посмотрел на провожающую нас завистливыми взглядами команду корабля своими большими, как блюдца, глазами и сказал:

— Вы бы лучше разбудили Саг Фарна и сообщили ему, что мы совершили посадку.

Боже мой, ну и твердая же поверхность оказалась у этой планеты! Она переливалась то черным, то серебристым цветом, а кое-где ее покрывали алые пятна, разбросанные там и сям. Я поднял кусочек какого-то ужасно тяжелого металла и бросил его в открытый люк корабля, чтобы его как следует проанализировали. И в то же мгновение увидел разъяренного Кли Морга, высунувшегося из люка. Он посмотрел на ни в чем не повинного Кли Янга и сказал:

— Очень остроумно кидаться камнями в других! Думаешь, если оказался среди землян, то уже все можно, да? Ты же не ребенок!

— Ах ты ничтожный пешкоед, — начал было Кли Янг, стараясь говорить как можно спокойнее, — могу тебе сказать, что…

— Заткнись! — властно приказал Эл Стор. Он двинулся вперед на запад, где садилось здешнее солнце, так проворно шагая, будто хотел обойти всю планету. В руке он держал радиостанцию. Мы двинулись за ним. Через десять минут он уже обогнал нас на полмили и теперь ждал, пока его догонят.

— Эй, верзила, не забывай, что остальные-то из плоти и крови, — заныл Бренанд, когда мы наконец поравнялись со здоровенным вторым пилотом.

— А я нет, — возразил Кли Янг. — Слава Богу, что хоть я и мне подобные сделаны не из такой дряни. — Он презрительно свистнул, размахивая щупальцами в воздухе, в четыре раза более плотном, чем на его родимом Марсе. — Будто на лодке плывешь!

После этого наше продвижение замедлилось. Мы спустились в тенистую долину, выбрались из нее, перевалили через небольшой холм. За это время мы не встретили ни птиц, ни деревьев, ни кустов, ни каких-либо других признаков жизни. Ничего, кроме серебристо-черной, полуметаллической почвы, горной гряды, вздымающейся вдали, и поблескивающего контура «Марафона» позади.

В следующей долине оказалась быстрая речка. Мы наполнили водой флягу, чтобы затем передать в лабораторию для анализа. Сэм Хигнет даже рискнул ее попробовать и сообщил, что пить можно, если, конечно, не обращать внимания на сильный привкус меди. Вода оказалась голубоватого оттенка, а в глубине мелькали какие-то смутные тени. Почва на берегах была значительно мягче, чем та, с которой мы имели счастье познакомиться раньше.

Сидя на берегу, мы наблюдали за стремительным потоком, слишком быстрым и глубоким, чтобы пересечь его вброд. Спустя какое-то время мы увидели плывущее по течению обезглавленное тело неизвестного создания.

Изуродованное тело отдаленно напоминало омара-переростка. У него был красный хитиновый панцирь, ноги как у краба и две клешни как у омара. Размером он был раза в два меньше человека. Там, где, по-видимому, не хватало головы, болтались какие-то белесоватые нити. Крови не было. Как выглядела голова, оставалось только догадываться.

Труп — воплощение немой угрозы — развернулся и поплыл дальше, а мы как зачарованные следили за ним, пока наконец он не исчез за дальним изгибом реки. Но нас интересовало вовсе не то, как выглядела его голова, а кто ее отделил от тела и зачем он это сделал. Все молчали.

Не успели останки скрыться за излучиной реки, как мы еще раз убедились, что планета обитаема. Ярдах в десяти от нас, в рыхлом береговом откосе я заметил небольшое отверстие. Оттуда выскользнуло какое-то живое существо, подошло к воде и стало потягивать ее небольшими глоточками.

Четвероногое, с длинным треугольным хвостом, оно напоминало игуану. Существо было покрыто черной, отливающей серебром кожей, которая тускло мерцала. Его зрачки казались маленькими блестящими щелками. Длиной же оно было футов шести, включая хвост.

Налившись вдоволь, существо развернулось и побежало обратно, но, заметив нас, резко остановилось. Я вытащил игольный излучатель — на тот случай, если ему в голову вдруг придет попробовать нас на вкус. Оно внимательно изучало нас, широко открывая рот и демонстрируя совершенно черную глотку и два ровных ряда таких же черных зубов. Эту демонстрацию своих боевых возможностей существо повторило еще несколько раз, но затем, видимо, собралось с мыслями. Невероятно, но оно подошло к нам, село рядом и тоже уставилось на реку.

Я никогда не видел более дурацкого зрелища, чем мы являли собой в тот момент. Первым сидел Эл Стор, огромный и внушительный, с лицом цвета выделанной кожи. Рядом — негр Сэм Хигнет, наш хирург. Его сверкающие белизной зубы резко контрастировали с черной кожей. Дальше сидели коротышка-землянин Бренанд и марсианин с десятью щупальцами и с похожими на блюдца глазами. Потом я — седеющий землянин средних лет — и, наконец, это черное и блестящее невесть что. И вот теперь представьте себе всю эту разношерстную компанию, которая молча сидит и угрюмо созерцает реку.

Никто не проронил ни слова. Да, собственно говоря, нам и сказать-то было нечего. Мы смотрели на реку, и эта дрянь тоже. Все пребывали в спокойствии. Я сразу подумал о молодом Уилсоне и о том, как тот, наверное, нянчился бы с пластинкой, на которую ему удалось бы запечатлеть эту сцену. Жаль, его с нами не оказалось. Через некоторое время по реке проплыло еще одно тело, точно такое же, как первое. И тоже без головы.

— Видимо, кто-то кому-то ужасно не нравится, — сказал Бренанд, решив, видимо, нарушить общее молчание.

— Они независимы, — вдруг спокойно промолвила игуана, — как и я.

— А-а?!

Никогда еще пятеро людей не вскакивали так быстро и не восклицали столь одновременно.

— Никуда не уходите, — посоветовала ящерица. — Может быть, увидите что-нибудь. — Она взглянула на Бренанда и поплелась обратно в свою нору. Ее хвост блеснул серебром и исчез.

— Ну и ну, — сказал Бренанд, тяжело дыша. — Ушам своим не верю! — Ошеломленно вытаращив глаза, он подошел к норе, встал на колени и крикнул: — Эй!

— Его нет, — отозвался из норы чей-то голос. Облизывая губы, Бренанд жалобно, как побитый пес, посмотрел на нас. Потом пробормотал что-то вроде:

— Кого нет?

— Меня, кого же еще, — ответила ящерица.

— Вы тоже слышали или это мне показалось? — ошеломленно спросил Бренанд, вставая и глядя на нас.

— Ты ничего не слышал, — сказал Эл Стор, опередив остальных. — Эта тварь не сказала ни слова. Я внимательно наблюдал за ней, но она даже рта не раскрыла. — Его испытующий взор упал на нору. — Это были мысли животного, которые передавались тебе телепатически, и, конечно, твой мозг перевел их в человеческие понятия. Но ты не привык получать телепатические сигналы и раньше с этим не сталкивался, и поэтому ты решил, что слышал настоящую речь.

— Никуда не уходите, — повторила ящерица. — Но только не крутитесь возле моей норы. Я люблю спокойствие. Так безопаснее.

Эл взял рацию.

— Я сообщу им о безголовых телах и спрошу, нельзя ли нам пройти еще пару миль вверх по течению.

Он включил рацию. Прибор тут же выдал нечто, очень напоминающее шум Ниагарского водопада. Больше не было слышно ровным счетом ничего. Эл переключил рацию на передачу, несколько раз попробовал вызвать корабль, но в ответ получил лишь тот же мощный шум.

— Может, статика? — предположил Сэм Хигнет. — Попробуй переключить частоты.

Рация имела ограниченный диапазон частот, и Эл Стор проверил его целиком. Грохот водопада постепенно сменился жутким шумом, напоминавшим треск миллионов цикад. Затем он сменился свистом, который через некоторое время вновь уступил место водопаду.

— Не нравится мне это, — дал свою оценку происходящему Эл. — Мы возвращаемся. Пошевеливайтесь.

Эл быстро поднялся по береговому откосу и вышел на ровное место. Своей могучей фигурой, выделявшейся на фоне вечернего неба, он напоминал какого-то сказочного великана.

Он прибавил шагу, так что за ним было просто не угнаться. Остальные не стали возражать. Все его беспокойство мгновенно передалось и нам. Да еще и эти обезглавленные тела…

Макналти, выслушав наш доклад, послал за Стивом Грегори и попросил того выйти в эфир. Стив выполнил приказ и через несколько минут вернулся из радиорубки. Его брови были нахмурены.

— Капитан, их сигнал можно поймать только в ультракоротком диапазоне, а он так забит, что и слова не ввернуть.

— Что? — прорычал Макналти. — Как это так забит?

— Тремя разными видами шумов, — ответил Стив. — Постоянный свист, который, должно быть, является сигналом, указывающим направление. Затем восемь разных видов водопадов. Мне кажется, что это какие-то мощные потоки энергии. Кстати говоря, судя по царящему здесь в эфире хаосу, это место так и кишит жизнью. — Все это время он выделывал своими бровями всевозможные пируэты. — Телепередач засечь не удалось, только помехи по всему экрану.

Посмотрев в иллюминатор, один из правительственных экспертов мрачно заметил:

— Если эта планета так густо заселена, как вы утверждаете, то мы, должно быть, приземлились в местной Сахаре.

— Мы воспользуемся шлюпкой, — решил Макналти. — Пошлем на ней трех хорошо вооруженных людей и дадим им полчаса, чтобы как следует осмотреть все вокруг. Они успеют пролететь около пятисот миль и вернуться до наступления темноты.

Каждый из нас хотел бы принять в этом участие, но Макналти на сей раз сам назначил разведчиков. Одним из них оказался правительственный биолог Хейнс, а двумя другими — инженеры, умевшие управляться со шлюпкой.

Десяти минут вполне хватило, чтобы автоматические краны опустили шлюпку на землю. Все трое влезли в нее. У каждого был игольный излучатель. На борту также имелось шесть миниатюрных атомных бомб, а из прозрачной орудийной башни угрожающе торчали четыре ствола артиллерийской установки. Эта маленькая экспедиция была вооружена что надо! И дело не в том, что мы ожидали каких-то неприятностей, просто мы не хотели полагаться лишь на удачу!

С ужасным воем двенадцатитонный цилиндр взвился вверх и почти сразу превратился в маленькую точку. Стив установил радиосвязь со шлюпкой, и теперь биолог Хейнс, стоя у иллюминатора, докладывал обстановку:

— Отлетели на шестьдесят миль, высота — шесть миль. Впереди показались горы. Набираем высоту. — Затем на минуту воцарилось молчание. — Находимся на высоте двенадцать миль. Вижу длинную прямую линию явно искусственного происхождения, тянущуюся вдоль предгорий. Начинаем снижаться, ниже, ниже… О Господи, да это же дорога!

— Там есть движение? — прокричал Стив, хмуря брови.

— В данный момент нет. Дорога в прекрасном состоянии. Не заброшенная, но, видимо, используют ее редко. Да на горизонте еще одна, наверное милях в сорока. Кажется… кажется… по ней что-то движется. — Он опять смолк, а мы, его слушатели, тем временем просто-таки подпрыгивали от нетерпения. — Боже мой, да их там полно…

И тут его голос пропал. В эфире слышалось только какое-то шуршание, напоминающее шорох осенних листьев.

Стив в неистовстве ходил вокруг приемника, что-то регулируя и настраивая, чтобы вернуть голос, так неожиданно исчезнувший. Но у него ничего не получалось, из динамика доносился только нагоняющий жуть шорох на частоте четыре-двадцать и грохот водопадов на частоте около двухсот.

Экипаж предложил отправить вторую лодку на поиски первой. У нас на борту находились четыре такие шлюпки, а кроме того, катер, который был и чуть больше, и гораздо быстрее шлюпок. Но Макналти лететь больше никому не разрешил.

— Нет, ребята, — сказал он совершенно спокойно. — На сегодня хватит и одной группы. Давайте дождемся ее. С ними, скорее всего, все в порядке. Наверное, у них вышло из строя радио или какая-нибудь ничтожная поломка в системе управления. Он сверкнул глазами. — Но если она не вернется до рассвета, нам придется выяснить, что к чему.

— Конечно! — раздались крики из толпы.

Трам-тарарам! Треск прозвучал в полной тишине. Странный, хотя и знакомый звук, но только не тот, что может производить наша шлюпка.

Мы еще никогда не выскакивали из люка с такой скоростью.

Оказавшись снаружи, мы прижались спинами к огромному изогнутому корпусу «Марафона» и уставились на небо. И тут появились они… один, два, три, пять — длинные черные корабли пикировали прямо на нас.

Молодой Уилсон прямо аж засиял от радости и взвизгнул:

— О Боже!

Неизвестно откуда у него в руке появился фотоаппарат. Он навел объектив прямо на эти черные, приближающиеся к нам штуковины.

Никто из нас не догадался сбегать за биноклем, но Элу Стору он и не был нужен. Пилот стоял запрокинув голову и выпятив грудь. Его сверкающие глаза не отрывались от воздушного представления, которое нам выпала честь наблюдать.

— Пять штук, — сказал он. — Высота десять миль. Движутся быстро, вверх по параболе. Или они покрашены в черный цвет, или сделаны из какого-то металла черного цвета. Не похожи ни на один из земных аппаратов. Хвостовые сопла находятся снаружи, а не внутри кормовой части корабля. На носу и на корме у этих штуковин имеются стабилизаторы.

Он продолжал наблюдать за ними и после того, как лично я понял, что скоро вывихну шею. С затихающим шумом эти пятеро исчезли у нас из виду. Они пролетели прямо над «Марафоном», но, видимо, на такой высоте, откуда наш корабль был виден так же, как иголка в стоге сена.

Кли Морг прощебетал:

— И все-таки они не так уж и отстали от нас, и космические корабли у них тоже есть. К тому же они делают омарам ампутацию головы, и вполне вероятно, что не эти существа являются самыми радушными существами во Вселенной. Я уже прямо-таки вижу, как им подают к обеду мое большое щупальце!

— Советую надеяться на лучшее, а не ждать худшего, — наставительно заметил Макналти. Он оглядел экипаж, затем «Марафон». — Кроме того, наш корабль гораздо быстрее тех, что предназначены для полетов в Солнечной системе, и мы можем постоять за себя.

Он многозначительно похлопал по излучателю. Я никогда не видел нашего пухленького и добродушного капитана таким грозным. У него была совершенно изумительная черта характера — он никогда не выказывал своих эмоций. Но в нужное время, в нужном месте он вдруг проявлял решительность…

Но, конечно же, не могло быть никого решительней Эла Стора, стоявшего в сторонке. Что-то монументальное ощущалось в этом парне, твердо стоявшем на ногах, дававшем отрывистые команды и с ходу принимавшем решения. В нем было нечто от тех древних идолов, которых находят в самых странных и отдаленных местах. Голос Джея пророкотал в тишине:

— Все, представление окончено. Возвращаемся в корабль и дожидаемся рассвета.

— Правильно, — согласился Макналти. — Надеюсь, завтра мы получим ответы на некоторые свои вопросы, независимо от того, вернется шлюпка или нет.

Тогда он еще не знал, что завтра ему, как и всем остальным, будет не до вопросов. Равно как не знали этого и остальные. А молодой Уилсон не свистел бы так громко и радостно по поводу удачного кадра, если бы знал, что не пройдет и суток, как он навсегда лишится его.

Один из пилотов, стоявший ночью на вахте, первым заметил какие-то машины. Они появились внезапно, всего за час до рассвета. Какие-то едва заметные тени подкрадывались к кораблю в ночной темноте, тускло освещаемой только блекнущими звездами.

Поначалу он решил, что это визит каких-то плотоядных представителей местной фауны. Но сомнения терзали его все сильнее, и наконец, не выдержав, он поднял тревогу. Услышав ее, экипаж мигом оказался на своих постах. Один из инженеров подтащил к иллюминатору переносной прожектор и начал прощупывать его мощным лучом окружающую темноту.

Луч осветил нечто большое и блестящее, тут же ретировавшееся, видимо из-за яркого света. Это нечто передвигалось так быстро, что нам так и не удалось как следует разглядеть его. Мы только увидели, что это существо представляло собой шар со щупальцами, ободком, очень напоминавшим расположенное в вертикальной плоскости колесо. Прожектор не мог уследить за всеми хитроумными трюками существа, так как его возможности были ограничены размерами иллюминатора. Мы ждали затаив дыхание, но ничто так и не пересекло яркую полосу света. Хотя мы чувствовали, что пространство вокруг так и кишит какими-то тварями.

Откопав еще пару прожекторов, мы расположили их у других иллюминаторов, пытаясь подловить нападавших тем, что включали и выключали прожекторы с некоторыми интервалами. Этот метод оказался наиболее эффективным. Мы опять смогли на какую-то долю секунды увидеть уворачивающийся от луча прожектора шар.

Минуту спустя луч второго прожектора осветил гигантскую ажурную металлическую руку, поднимающуюся вверх в окружающей тьме. Оканчивалась эта рука чем-то большим и грозным, но только не кистью. Эта штука больше всего напоминала экскаватор.

— Вы видели! — завопил Стив. Хотя лицо его и скрывалось в тени, но я уже живо представлял, как у него сейчас скачут брови. Ходили даже слухи, что однажды брови оказались у него на затылке.

Я слышал, как сзади тяжело дышит Бренанд, и чувствовал легкое гудение Эла Стора. От прожектора исходил легкий запах нагретого металла.

Со стороны кормы послышались какие-то постукивания и скрежет. Это была мертвая зона нашей обороны. В кормовой части находились сопла двигателей, а мы никак не могли посмотреть, что там происходит. Макналти отдал приказ. Два инженера и навигатор бросились его исполнять. У нас не было возможности выяснить, на что способны эти существа, но если они занялись разборкой наших двигателей, нам грозило остаться здесь навсегда.

— Пора решать, что делать. — Как всегда, Эл Стор попал прямо в точку.

— В смысле? — спросил Макналти.

— Ну, мы можем выйти наружу, а можем улететь и оставить их здесь.

— Да понял я, понял! — Макналти немного нервничал и поэтому повысил голос. — Но мы так и не выяснили — друзья они нам или враги. Я бы не стал заранее утверждать, что враги, но и не взял бы на себя смелость говорить, что друзья. Нам надо соблюдать осторожность. Земные власти не одобрят, если мы будем вести себя слишком грубо по отношению к туземцам без видимой на то причины. — Он с отвращением фыркнул. — Это значит, что, если они настроены враждебно, мы будем вынуждены бежать или стараться выяснить причины этой враждебности.

— Предлагаю, — весело сказал Кли Янг, — открыть люк и спеть им песенку. Когда кто-нибудь из них подойдет к нам, мы затащим его внутрь и дадим ему полюбоваться нами. Если он отнесется к нам положительно, мы его расцелуем, а если нет — разрежем на куски и выкинем наружу.

Дзын-н-нь! С кормы донесся громкий звон. Макналти аж содрогнулся, когда представил, что это зазвенело, упав на землю, одно из его драгоценных сопел. Он раскрыл рот, собираясь что-то сказать, но так и закрыл, не сказав ни слова, поскольку из машинного отделения вдруг донесся яростный рев. В следующее мгновение последовал сильный удар, и корабль проехал на брюхе ярдов двадцать.

Помогая встать на ноги упавшему капитану, Эл Стор сказал:

— Похоже, шеф Эндрюс поставил вопрос ребром. Он никому не позволит возиться с его трубами!

Сердитое бормотание из машинного отделения доносилось по-прежнему. Эта ругань очень напоминала поток бурлящей вулканической лавы. Макналти прекрасно знал, что, когда шеф в таком состоянии, его лучше не трогать.

Выглянув в иллюминатор, чтобы оценить обстановку, Макналти заметил освещенный лучом прожектора механизм. Нахмурившись, он обратился скорее только к Элу Стору, чем ко всем остальным.

— У нас два варианта. Мы можем сейчас же улететь, а можем попытаться отбить у них охоту ковыряться в корабле. Первый вариант означает потерю шлюпки. Но если смотреть правде в глаза, то второй вариант тоже сулит большие неприятности, — Его блуждающий взгляд остановился на Стиве Грегори. — Стив, иди и попробуй еще раз связаться со шлюпкой. Если у тебя получится, мы передадим им инструкции и только тогда откроем люк.

— Есть, капитан. — Стив ушел, причем брови все еще были у него на лбу. Он вернулся через пять минут. — Ни гу-гу.

— Что ж, в таком случае прошу приготовить оружие. Притащите один из этих прожекторов к шлюзу и направьте его на люк. — Он замолчал, так как «Марафон» вдруг резко накренился градусов на десять, а затем медленно встал на место. — Да, кстати, рядом с прожектором поставьте нашу скорострельную пушку.

Команда бросилась выполнять приказ, а он остался с Элом Стором и двумя инженерами, устанавливавшими прожектор.

— Уф-ф-ф, — вздохнул Макналти. — Страшно даже подумать, что за штуковина сумела сдвинуть с места наш корабль!

Клац-клац-клац! Похожий на звук гонга звон разнесся по всему «Марафону». Я услышал его у себя в оружейной, где готовил оружие для выдачи экипажу. Второй толчок оказался еще сильнее, чем первый. Корабль наклонился градусов на пятнадцать, но вскоре опять вернулся в первоначальное положение.

Выбегая с ворохом лент для артиллерийской установки, я увидел Эла, который ждал меня у люка шлюзовой камеры. Корабль снова содрогнулся. Эл никак не отреагировал на это, а просто продолжал стоять как ни в чем не бывало на своих каучуковых подошвах, будто приклеился к стальной палубе. Он стоял незыблемо, как скала, наблюдая горящими глазами за открывающимся внешним люком.

Наконец мощная крышка люка отъехала и безжизненно застыла. Контрольный механизм закрепил эту громадину в стороне, и сразу же мощный, слепящий глаза луч прожектора ударил в дверной проем.

В темноте тут же послышались шорох, звон и скрежет, но на виду еще долго никто не появлялся. Скорее всего, открывшийся проход приняли за еще один наблюдательный пункт. Мы все сгорали от нетерпения, но в поле зрения по-прежнему никто не показывался.

Рискуя собой, Дрейк, наш штурман, встал в полосу света и медленно пошел по направлению к круглому отверстию люка. Подойдя к самому краю, он огляделся. В следующее же мгновение Дрейк испустил приглушенный крик и исчез.

Здоровенный, широкоплечий, кривоногий инженер шел позади Дрейка, он с обезьяньим проворством вытянул толстую волосатую руку, чтобы схватить исчезающего человека. Но опоздал на какое-то мгновение. Стоя с убитым видом на самом краю проема, он вдруг тоже издал приглушенный рев и провалился в темноту. К этому моменту Бренанд дошел до середины прохода, но остановился, услышав предостерегающий крик Макналти.

Бренанда утащить не смогли. Как только что-то снаружи попыталось сделать это, он дико завизжал, но когда извивающееся марсианское щупальце обмоталось вокруг его талии и стало втягивать его обратно, он завизжал еще сильнее. Должно быть, Кли Янгу пришлось нелегко, раз ему, чтобы втянуть Бренанда, пришлось присосаться к полу для устойчивости.

Совершенно спокойно Макналти спросил:

— Что это было, Бренанд?

Не успел тот ответить, как снаружи послышались сильный удар и звон. В открытый шлюз полезла огромная, угловатая, блестящая штуковина. В свете прожектора она была отлично видна. Я хорошо разглядел ее квадратную переднюю часть с медной закрученной антенной, похожей на карикатурный завиток наверху, и двумя огромными линзами, уставившимися на свет с равнодушием кобры.

Не дожидаясь приказа Макналти, стрелок, сидевший за скорострельной пушкой, решил, что уже нет времени писать в штаб докладные, и начал стрелять. Грохот был ужасный, так как заработали все восемь стволов и поток небольших снарядов устремился в отверстие люка. Вторгшееся существо просто разлетелось на куски прямо у нас перед глазами, а клочья разорванного металла, осколки стекла и пустые гильзы полетели во все стороны.

Не успел первый нападающий исчезнуть, как его место занял второй, который не мигая смотрел на весь этот ужас. Такой же плоский, такая же медная антенна, такие же холодные, ничего не выражающие глаза-линзы. Этот тоже разлетелся на куски. А за ним еще и еще. Стрелок уже просто озверел и на чем свет стоит проклинал левый подающий механизм за то, что снарядная лента медленно движется.

Короткое затишье последовало только после того, как четвертый пришелец был разнесен в пух и прах. Вскоре тишина была нарушена лязгом новых лент, заправляемых в пушку.

— Да, уж тут нашим властям будет нечего возразить, — решил капитан Макналти. — Как-никак я лишился двух людей, не считая шлюпки, конечно. — Кажется, он испытывал огромное удовольствие от того, что его совесть чиста.

Кто-то, громко топая, подошел к нему и сказал:

— Третий прожектор только что засек Дрейка и Миншула. Их куда-то потащили.

— Хорошо, значит, они вне зоны поражения? — спросил Эл Стор. — Прекрасно! — Он бросил взгляд на проем. Правой рукой он подбрасывал и ловил яйцевидной формы предмет, который являлся не чем иным, как карманной атомной бомбой. Он подбрасывал ее с таким безразличным видом, что у меня от напряжения чуть не прорезался второй ряд зубов.

— Ради всего святого, прекрати! — завопил кто-то, видимо испытывая те же чувства, что и я.

Эл огляделся, чтобы узнать, у кого это нервы не в порядке. Взгляд его оставался холоден, очень холоден. Затем он нажал кнопку на яйце и бросил его в темноту снаружи. Все, включая Макналти, тут же легли на пол, и, если бы это была голая земля, а не стальной пол, они бы, наверное, закопались в нее.

Затем последовала ослепительная вспышка, и раздался ужасающий грохот. Корабль качнулся на один бок, потом на другой, и так несколько раз — как при землетрясении.

Откуда-то из темноты прилетело искореженное длинное металлическое щупальце и со звоном ударилась в стену. Что-то отдаленно напоминающее конец перископа рикошетом отскочило от щитка пушки, просвистело над растянувшимся на полу грузным капитаном, ударилось о прожектор, ободрало мне ухо и оставило длинную желтоватую царапину на стальном полу.

Мы очень заблуждались, надеясь, что это затишье снаружи будет долгим. Не успели стихнуть отзвуки взрыва, как со стороны кормы донесся звук яростно распарываемого металла. Лязгающие ноги и грохочущие клешни пробили обшивку корабля и ворвались внутрь. Сзади, где-то в районе машинного отделения, кто-то звал на помощь, ругался и, задыхаясь, хрипел.

Стоило нам повернуться туда, откуда, слышались звуки приближения врага, как чудовища начали новое массированное наступление через шлюзовую камеру. Но наш стрелок оставался на своем месте и, не обращая внимания на то, что происходит у него за спиной, снова сконцентрировал огонь на отверстии люка. Но пробравшиеся через раскуроченную корму представители инопланетной металлической фауны уже катились на нас лавиной.

Следующие две минуты пролетели как один миг. Я увидел, как вкатывается шар в сопровождении каких-то ужасных железных чудищ с суставчатыми ногами и клешнями, некоторые — со щупальцами или с нелепым набором каких-то странных инструментов.

Одна из клешней раскалилась докрасна и бессильно повисла, когда в нее попал лазерный луч. Но ее похожий на гроб обладатель, сверкая выпученными глазищами, поспешил дальше, как будто ничего не произошло. Во время нашего беспорядочного отступления я заметил юного Уилсона, который успел выжечь глаз одному из нападавших до того, как тот его схватил.

Вдруг пушка неожиданно прекратила неистовую стрельбу и повалилась набок. Что-то холодное, твердое и скользкое обвило мою талию и подняло. Меня вынесли из корабля через шлюзовую камеру, хватка моего похитителя не ослабевала. Я успел заметить, как вооруженное разными инструментами чудовище точно так же схватило и несет нашего капитана, а тот бешено вырывается и размахивает руками.

Последнее, что я увидел среди всей этой суматохи, — активно жестикулирующий металлический шар, плавно поднимающийся к потолку. Он болтался на конце чего-то толстого и покрытого присосками, что, по-видимому, никак его не отпускало. Тут Макналти и его похититель заслонили от меня эту сцену, но я догадался, что один из марсиан прилепился к потолку и аккуратно занимается своеобразной рыбалкой, вылавливая своих жертв из кишевшей внизу толпы.

Схватившая меня штуковина быстро топала к начинающему светлеть горизонту. Солнце должно было взойти минут через двадцать. Окрестности уже заливал слабый свет.

Мой похититель надежно прикрепил меня к своей плоской спине. Грудь мою и талию туго стягивали какие-то провода, а руки и ноги удерживала суставчатая рука. Я мог только немного шевелить ступнями, да в руке все еще оставался тяжелый излучатель, но в таком положении воспользоваться им не представлялось возможным.

В дюжине ярдов позади меня, как мешок с мукой, тащили Макналти. Его нес другой урод. Он выглядел внушительнее: с восемью ногами, а вместо щупалец — дюжина рук разной длины. Четыре руки обхватили корчившегося капитана, а две передние были сложены, как у богомола, остальные болтались по бокам. Я заметил, что хитроумная завитушка на спине у моего похитителя иногда как бы вопросительно выпрямлялась, а затем вдруг снова скручивалась, как часовая пружина.

Мы двигались мимо других машин. Многие суетились около развороченной кормы «Марафона». Большие, маленькие, длинные — одним словом, всякие. Среди них выделялась ужасная машина с рукой, похожей на стрелу экскаватора. Она с невозмутимым видом стояла в глубокой траншее, вырытой в земле под кормовыми соплами корабля. Шесть машин снимали сопла с днища. Верхние были уже сняты и теперь лежали на земле, как вырванные зубы.

Да, подумал я с горечью, тут есть над чем потрудиться герру Флетнеру с его гением. Если бы не этот башковитый ублюдок, я бы сейчас преспокойненько сидел в старой доброй «Колбаске».

Штуковина, на которой я сейчас совершал вынужденную прогулку, начала ускорять шаг, плавно переходя на неуклюжий галоп. Я никак не мог изогнуться таким образом, чтобы как следует рассмотреть ее. Я слышал, как стучат металлические лапы по полуметаллической земле, но все, что мне удавалось увидеть, — это сустав ноги, выделяющий сильно пахнущее машинное масло.

Бегущий позади здоровяк, тащивший не менее здоровенного Макналти, тоже прибавил шагу. Становилось все светлее и светлее. Я как мог задрал голову и увидел целую процессию нагруженных членами экипажа машин, тянувшуюся от самого корабля. Только мне не удалось различить, кто кого несет.

Мое внимание привлек какой-то шум. Ночь еще не окончательно сдала свои позиции, и на сей раз мне не удалось разглядеть космические корабли, хотя я и мог представить траекторию их полета, так как они то и дело с грохотом проносились с севера на юг.

Наконец через час мой похититель остановился и поставил меня на землю. За это время мы, наверное, преодолели около тридцати миль. У меня ныло все тело. Солнце уже стояло в зените, и я обнаружил, что мы находимся на краю широкой, гладкой дороги, покрытой тусклым, свинцового цвета металлом. Штуковина, с виду очень напоминающая гроб футов семи длиной, — фантастическая лошадь, на которой я проделал весь этот путь, — стояла и разглядывала меня своими немигающими глазищами-линзами.

Вновь схватив, она затолкала меня в кузов стоящей неподалеку машины. Это была большая коробка на колесах с неизменной медной антенной, торчащей сверху. Я успел только заметить примерно с дюжину похожих тележек, выстроившихся в ряд, и очутился в полной темноте.

Через полминуты ко мне присоединился капитан. Затем Бренанд, Уилсон, помощник капитана и два инженера. Капитан тяжело дышал. Инженеры извергали лишь забавную смесь венерианских, марсианских и земных ругательств.

Дверь с шумом захлопнулась. Машина вздрогнула, как будто ее кто-то толкнул невидимым пальцем, и покатилась вперед. В ней ужасно воняло смазкой. В темноте кто-то все время сопел и негромко ругался. Думаю, это был Бренанд. Найдя зажигалку, капитан зажег ее, и мы смогли осмотреться. Наша передвижная тюрьма оказалась стальной камерой футов девяти в длину и около шести в ширину. Чего здесь явно не хватало, так это вентиляции. Запах масла стал невыносимым настолько, что у нас начали слезиться глаза.

По-прежнему сопя и ругаясь, обиженный Бренанд поднял свой излучатель и начал выжигать отверстие в потолке. Тогда и я воспользовался своим и помог ему вырезать лучом металлический круг. Это оказалось нетрудно. Через пару минут тяжелая круглая пластина свалилась на пол. Если фургон, который нас вез и обладал какой-нибудь чувствительностью, то он совершенно никак не отреагировал на повреждение и продолжал ехать не останавливаясь.

Сквозь крышу мы, к своему вящему удивлению, никакого неба не увидели. Никаких кудрявых, облачков, которые должны были приветствовать наше появление, и даже милый нашему сердцу свет почему-то не залил кабину. В отверстии виднелся толстый слой какой-то темно-зеленой субстанции, ставшей непреодолимой преградой для наших излучателей. Как мы ни старались, с этим слоем ничего поделать не смогли.

Со стенами и дверью было то же самое. Опять то же темно-зеленое вещество. Слабым местом оказался лишь пол. Пока машина неслась в неизвестность, мы прорезали в нем дырку. Сквозь нее тут же хлынул свет, и мы как зачарованные уставились на быстро вращающуюся ось и улетающее вдаль полотно дороги.

Направив излучатель вниз, Бренанд сказал:

— Ну я им сейчас устрою! — и перерезал ось лучом.

Машина по инерции проехала еще немного и остановилась. Мы поздравили друг друга с тем, что обошлось без катастрофы. Идущие за нами машины одна за другой объехали нас и продолжили свой путь. Мы с Бренандом осматривали отверстия в полу, пока остальные бдительно следили за дверью. Макналти и его помощник потеряли свое оружие еще во время баталии. Зато один из инженеров сумел сохранить лучемет, а другой прихватил с собой свой четырехфутовый гаечный ключ. Поговаривали, что он не расстается с ним даже во сне.

Оставалось только догадываться, был ли у нашего фургона шофер, или он двигался автоматически, а то и управлялся дистанционно. Но если бы шофер или кто-нибудь еще попытался открыть дверь, то без боя мы не сдались бы. Правда, ничего подобного не происходило. Мы подождали пять минут, в течение которых я размышлял о том, кто еще из нашего экипажа посажен в такие же фургоны и какая участь нас всех ожидает.

Затем мы расширили отверстие в полу настолько, чтобы через него можно было выбраться. Но в этот момент послышались приближающиеся звуки чего-то огромного и тяжелого. Мы почувствовали толчок, затем что-то громко щелкнуло, и в следующее мгновение мы снова покатились вперед, все быстрее и быстрее. Очевидно, теперь нас толкали сзади.

Вскоре полотно дороги мелькало с такой скоростью, что все мысли о побеге через отверстие в полу отпали сами собой. Вылезти через него было бы просто самоубийством. Если бы нас при этом и не перемололи огромные колеса, то обязательно раздавила та штука, что ехала за нами.

— Да, — заметил Макналти, — весьма досадно.

— Досадно? — переспросил Бренанд, как-то странно посмотрев на него. Он опустился на колени, высунул голову в отверстие и несколько раз глубоко вдохнул. Один из инженеров зашелся беззвучным смехом.

— Черт, я потерял камеру для ночной съемки, которая обошлась мне в семьсот баксов, — вдруг яростно сказал Уилсон. Его ненавидящий взгляд просто прожег капитана насквозь. — А это уже не просто досадно! Это крайне досадно! Я с них еще сдеру их металлические шкуры! При первой же возможности.

— Вот твоя чертова камера, — произнес Бренанд. Он поднялся на ноги, вытащил ее из кармана и отдал Уилсону. Это была вещица не больше пачки сигарет. — Ты ее выронил. А я успел подобрать, когда меня вытягивали вслед за тобой.

— Спасибо, ты настоящий друг! — Уилсон нежно обхватил камеру и начал гладить пальцами. — А я так из-за нее переживал. — Он уставился прямо на меня и повторил: — Да, переживал.

Один из инженеров взглянул на мелькающую внизу дорогу. Сломанная ось, конечно, не вращалась.

— Нас, похоже, тащат на буксире. Если бы точно знать, что сзади нас ничего не едет… — Он помолчал, а затем продолжил: — Эй, подержите-ка меня за ноги, а я высунусь наружу и все как следует рассмотрю.

— Не надо, — отрезал Макналти. — Все равно мы едем слишком быстро, чтобы выпрыгнуть. Будем держаться вместе и вместе встретим опасность.

Мы сели на пол, прижавшись спинами к холодным стенам, тоскливо наблюдая за пятном света на полу. Кто-то достал герметично упакованную баночку с сигаретами, вскрыл ее и пустил по кругу. Курили мы в полной тишине.

Вдруг наш экипаж остановился, и послышался ужасный скрежет и звон. Машину встряхнуло так, будто она ткнулась в нечто невообразимо огромное. Затем за дверью что-то заурчало, как динамо-машина. Мы встали лицом к двери, готовые к обороне. Те, у кого были лучеметы, направили их на дверь.

Дверь щелкнула и мгновенно распахнулась. Огромная, суставчатая рука пролезла в отверстие и начала слепо шарить внутри. Она напомнила мне руку продавца в зоомагазине, пытающегося нащупать в огромной коробке маленькую белую мышку. Разинув рот и направив лучемет на самый дальний ее сустав, я смотрел на странную блестящую конечность. Вдруг один из инженеров нырнул под нее и с отчаянным криком выпрыгнул наружу.

Уродливая лапа уже схватила капитана, когда в ее заднюю часть ударил яркий луч, и она тут же лишилась возможности изгибаться. Лапа неуклюже подалась назад, а в это мгновение второй инженер тоже ринулся вперед, размахивая своим четырехфутовым гаечным ключом. Глупые мысли всегда приходят в самые неподходящие моменты. Выскакивая из фургона вслед за вычислителем и Макналти, я вдруг вспомнил, что еще ни разу не видел этого инженера без его ненаглядного ключа.

Битва снаружи оказалась ожесточенной, но недолгой. Нам противостояло порядка сорока машин восьми различных типов. Шесть из них были не больше собаки. Они только и делали, что болтались вокруг и наблюдали за происходящим. А самый крупный из противников был размером с пульмановский вагон и имел одну огромную телескопическую руку, заканчивающуюся большим черным диском.

Ярдах в пяти от двери мы увидели инженера, который выскочил наружу первым. Его держал в объятиях один из гробиков, а несчастный пытался излучателем выжечь ему глаз. Инженер с гаечным ключом сцепился с шаром, изо всех сил нанося ему сильные, но явно не причиняющие особого вреда удары по тем местам, откуда торчали металлические щупальца. При этом инженер осыпал беднягу страшными проклятиями, причем, насколько я успел заметить, не повторяясь.

Левее высокая, совершенно идиотского вида конструкция, отдаленно напоминающая трезвого жирафа в представлении пьяного сюрреалиста, схватила Макналти и бросилась с ним прочь. У «жирафа» было четыре руки, которыми он крепко держал невезучего капитана, и четыре неуклюже переступающие ноги, а еще — ужасно длинная шея, на конце которой красовался единственный глаз. Все еще не потерявший присутствия духа капитан тщетно пытался оказать сопротивление.

Пучеглазый гроб с разведенными в стороны конечностями бросился ко мне, чтобы нежно прижать к груди. Он топал, как разъяренный африканский носорог. Звук, от которого кто угодно затрепещет. Он был уже так близко, что я почувствовал характерный запах перегретого машинного масла. Я отступил назад, думая, что на таком расстоянии длины его рук не хватит, но он тут же проворно выдвинул их из туловища еще на двадцать дюймов. Этот трюк чуть не стоил мне головы. Я быстро отпрыгнул, споткнулся и упал, чувствуя, как его неуклюжая рука просвистела прямо у меня над ухом.

Сражение проходило в полной, какой-то противоестественной тишине. Наши противники не издавали ни звука. Только изредка слышались наши ругательства и возгласы, урчание невидимых моторов, звон металлических щупалец, лязг металлических рук да тяжелый топот.

Мой противник наклонился, чтобы схватить меня, но я тут же откатился в сторону с такой скоростью, с какой мне кататься по земле еще никогда не доводилось и вряд ли когда-нибудь доведется. Я увернулся от его загребущих ручищ и массивных ног, выстрелил ему в брюхо, но совершенно безрезультатно. Откатившись на безопасное расстояние, я вскочил, бросил взгляд направо и увидел лежащее на земле тело вычислителя. Причем тело лежало отдельно, а мозги отдельно. Меня чуть не-стошнило.

Когда я повернулся, чтобы посмотреть на гроб, пульмановский вагон, который до сих пор безучастно стоял в сторонке, направил на меня свой диск и обдал с ног до головы бледно-зеленым светом. Как выяснилось позже, этот свет должен был лишить меня возможности получать энергию извне, и после этого мне предстояло стать мертвее мертвого. Но я, к счастью, никакой энергии извне не получал, и поэтому с таким же успехом он мог бы посветить на меня фонариком.

Самыми проворными из всего этого сумасшедшего набора супермеханизмов, как выяснилось, были шары. И именно шару в конечном счете удалось-таки меня поймать. Мой противник, напоминающий гроб, нетерпеливо скакал вокруг, выбирая подходящий момент для следующей атаки, еще один гроб мчался ко мне с другой стороны, и, пока я пытался уследить одновременно за обоими, сзади на меня напрыгнул шар, и мир померк перед моими глазами.

Я еще помнил, как мой луч метался по корпусу ближайшего из нападающих, успел заметить убегающего жирафа, уносящего Макналти, и вдруг — бах! — Вселенная будто взорвалась в моей голове, я выронил излучатель и потерял сознание…

Макналти устроил перекличку. В форме, превратившейся в лохмотья, и крайне усталый, но-совершенно невредимый и по-прежнему пухлый, он стоял расправив плечи и оглядывал нас. Эл Стор находился рядом с ним, как всегда большой, сильный, со своей мощной металлической грудью, едва прикрытой лохмотьями одежды, и по-прежнему сверкающими неугасимым огнем глазами.

— Эмброуз.

— Здесь, сэр.

— Армстронг.

— Здесь, сэр.

— Бэйли.

Ответа не последовало. Капитан, нахмурившись, осмотрел нас.

— Значит, Бэйли. Кто-нибудь знает, что случилось со старшим стюардом Бэйли?

Кто-то отозвался:

— Последний раз видел его прямо перед схваткой на корабле, сэр.

Больше никто ничего не смог добавить.

— Хм-мм! — Макналти нахмурился еще сильнее. Он сделал пометку в своем списке и продолжил.

Я был немного озадачен, когда оглядел нашу потрепанную, но все же не утратившую присутствия духа команду. Чего-то не хватало. Чего-то точно не хватало. Но капитан или не замечал этого, или просто не подавал виду и продолжал методично делать свое дело.

— Баркер, Бэнистер, Блейн, Бренанд… — И снова он поднял глаза, поскольку ответа не последовало.

— Бренанд ехал с нами в одном катафалке, — сказал я. — Но куда он делся потом, не знаю.

— Но ты ведь не можешь точно утверждать, что он умер?

— Нет, сэр.

— Бренанд так и не вылез из той машины, — сказал кто-то. Это был приверженец гаечного ключа. Он стоял рядом со Стивом Грегори, брови которого выделывали, как всегда, немыслимые пируэты, и лицо его очень напоминало полусъеденный апельсин. Но он так и не расстался со своим куском железа. Может быть, машины позволили ему оставить его у себя, решив, что это часть руки. Он продолжал: — Я был последним, кто полез в эту заварушку. Бренанд в ней не участвовал, и Уилсон тоже.

Макналти был явно огорчен. Эл Стор же заинтересовался. Капитан сделал две пометки в своем списке и продолжал. Все было хорошо до тех пор, пока он не дошел до буквы "К". Тут я вдруг понял, что именно меня так беспокоило.

— Кли Дрин, Кли Морг, Кли… а где Кли Дрин?

Мы начали оглядываться. Среди нас не оказалось ни одного марсианина. Ни единого. Ни Кли Янга, ни Саг Фарна, ни кого-либо еще — короче, ни одного из девяти наших марсиан. И никто не мог припомнить, что вообще видел хоть кого-нибудь из них со времени битвы на «Марафоне». Последним корабль покинул Мердок — правительственный эксперт, и он клялся и божился, что, когда его схватили, марсиане все еще оставались на корабле и все еще отбивались. Во всяком случае, ни одного из них не посадили к нему в машину, хотя она и была последней.

Никто из нас не мог дать объяснение тому, каким образом марсианам удалось избежать общей судьбы, и где они в настоящее время находятся. Быть может, их огромная сила все же позволила им одолеть железных чудовищ, хотя это и казалось более чем маловероятным. У меня на этот счет имелось свое мнение, которое я, разумеется, держал при себе. Я подозревал, что они нашли в лице наших врагов достойных партнеров по шахматам, и сейчас и те и другие затаив дыхание склонились над шахматной доской в ожидании того, когда один из игроков передвинет ладью на две клетки вперед. Марсиане вполне способны отморозить что-либо в этом роде.

Пометив галочками имена всех марсиан, Макналти дочитал список до конца, пропустив шестого инженера Зейглера по той же причине, что и шефа Эндрюса. Смерть этих двоих не вызывала сомнений. Они погибли еще во время самой первой атаки.

Подведя итоги, Макналти сообщил, что семеро мертвы; а пятеро пропали без вести, не считая марсиан. Без вести пропали Хейнс и те двое, которые отправились вместе с ним в разведку на шлюпке, а также Бренанд и Уилсон. Для нашего небольшого экипажа это были серьезные потери, учитывая то, что отсутствующие, скорее всего, тоже погибли.

Пока Макналти мрачно выкликал имена, я принялся осматривать помещение, в котором мы находились. Мы сидели в каком-то металлическом ангаре, футов сто в длину, шестьдесят в ширину и сорок в высоту. Стены его были тускло-коричневого цвета, абсолютно гладкие и без единого окна. Куполообразный потолок, такой же коричневый, был тоже совершенно без всяких отверстий, но из Центра свисали три огромных полупрозрачных пластиковых шара, которые светились оранжевым светом. Рассмотрев стены повнимательнее, я не заметил никаких швов, которые свидетельствовали бы о сварке или каком-либо другом виде монтажа.

— Ну, ребята… — заговорил Макналти.

Но продолжить ему не удалось. Из-за единственной в этом помещении двери вдруг раздался жуткий, пронзительный вопль. Он был ужасно высоким и тонким, исполненным невыразимой муки, и доносился как будто из какого-то узкого металлического коридора. А самое страшное, что голос явно принадлежал человеку или, по крайней мере, тому, что когда-то было человеком.

Всем стало не по себе, у некоторых на лбу выступила испарина. Мердок мертвенно побледнел. Черные пальцы Сэма Хигнета быстро сжимались и разжимались так, как будто он собирался броситься на выручку. Инженер с гаечным ключом закатал рукава, и стала видна экзотическая танцовщица, вытатуированная на его левом плече. Когда он стискивал пальцы на рукоятке ключа, танцовщица начинала плясать и извиваться. Выглядел он все еще неважно, но взгляд стал угрожающим.

Наконец и Эл Стор решил выразить обуревающие его чувства и медленно произнес:

— Попадись нам один из этих механизмов, мы бы, наверное, тоже разобрали его, чтобы посмотреть, как он устроен. — Он сказал это, ни на кого не глядя. — К сожалению, в этом они, похоже, очень напоминают нас. Так что все, кому не хочется быть разобранным на куски ради удовлетворения любопытства здешних обитателей, должны принять какие-то меры, чтобы их не вытащили отсюда живыми.

Тут снова послышался этот ужасный вопль. Он резко оборвался, достигнув самой верхней ноты, но наступившая потом мертвая тишина показалась нам не менее ужасной, чем сам крик. Теперь мое воспаленное воображение рисовало страшные картины. Я представлял себе, как механизмы, шумя и скрежеща, рыскают вокруг, тщетно пытаясь понять, что же послужило источником этого звука, а их металлические клешни вымазаны в крови того, что когда-то было живым человеком.

— Среди нас нет акробатов? — неожиданно спросил Эл.

Подойдя к стене лицом, он уперся в нее руками и расставил ноги. Армстронг — мощный шестифутовый детина — залез на Эла и встал ему на плечи. Это оказалось просто, зато все остальное — нет.

После долгих мучений нам наконец удалось водрузить Петерсена на плечи Армстронга. Теперь голова Петерсена находилась примерно в пятнадцати или шестнадцати футах от пола. Но дальше, как мы ни пытались, нам так и не удалось удлинить эту человеческую лестницу. Эл Стор стоял как скала, но остальным гладкая стена не давала возможности хоть за что-нибудь уцепиться. Пришлось оставить эту затею.

Мы не сомневались, что Эл Стор выдержит семерых человек — столько понадобилось бы, чтобы достать до потолка. Конечно, если Армстронг выдержит шестерых. На мой взгляд, добираться до крыши было попросту ни к чему. Тем не менее эта безнадежная затея хоть на некоторое время заняла наши руки и умы.

Блейн с помощью своего излучателя попытался вырезать в стене несколько отверстий для ног и рук, но, видимо, стены были сделаны из более прочного металла, чем машины. Луч явно раскалял стену, и она даже краснела при максимальной температуре, но напрочь отказывалась плавиться или вообще поддаваться обработке.

Эта попытка использовать излучатель надоумила капитана провести инвентаризацию всего имеющегося у нас оружия. Оказалось, что на нас всех приходится семь излучателей, один старинный автоматический пистолет, владелец которого утверждал, что им пользовался еще его отец во время Последней войны, четырехфутовый гаечный ключ и два баллончика со слезоточивым газом.

Предшествующие события показали, что лучеметы являются не очень эффективным оружием в борьбе с нашими бронированными врагами. Остальное же вообще можно было просто выкинуть. Но наличие такого количества оружия открыло нам один забавный аспект психологии наших врагов. Получалось, что тем, кто не выпускал из рук оружия, позволили оставить его при себе. Это наводило на мысль, что нашим врагам неизвестно, что такое оружие!

Мы закончили рассматривать свое бесполезное вооружение, как дверь совершенно неожиданно для нас распахнулась, и к нам бросили двух омароподобных существ. Дверь захлопнулась так быстро, что мы даже не успели рассмотреть, что за ней находится. Оказавшись на металлическом полу, существа медленно отползли в угол и вдруг неожиданно начали наползать на стену, постепенно принимая вертикальное положение. Несколько мгновений мы разинув рты смотрели на них, а они на нас. Наконец опомнившись, они снова шлепнулись на пол. Теперь стало видно, что их головы скорее напоминают головы насекомых, чем омаров, видимо, из-за выпученных фасеточных глаз и усов, как у бабочек.

Наконец оправившись от изумления, эти существа заговорили с нами, не словами, конечно, а телепатически. Их странные рты не открывались, а усики не шевелились. Но их мысленные образы были так понятны, что казалось, они обращаются к нам на нашем родном языке. В этом смысле они очень походили на нашу знакомую игуану.

Один из них — я так и не понял который — сказал:

— Вы пришельцы из какого-то другого места. Вы мягкотелы и совсем не похожи на твердопанцирных существ нашей системы. Вы нас понимаете?

— Да, — ответил Макналти, удивленно таращась на них. — Мы вас понимаем.

— Звуковые волны! — Странная парочка ошеломленно переглянулась, трепеща усиками. В конце этой фразы так и слышался восклицательный знак. — Они общаются путем передачи модулированных звуковых волн!

Им, непонятно почему, это казалось фантастикой. Они смотрели на нас так, будто мы нарушили какой-то закон природы.

— С вами тяжело разговаривать. Вы нам не помогаете своим разумом. Нам приходится вдалбливать вам свои мысли, а потом с усилием вытягивать ваши.

— Вы уж нас, пожалуйста, извините, — сказал Макналти. Он вздохнул, приходя в себя. — К сожалению, телепатическое общение — не наш профиль.

— Ничего страшного, мы справляемся. — Они оба одновременно сделали какой-то непонятный жест клешнями. — Несмотря на наши внешние различия, мы с вами товарищи по несчастью.

— Но это только пока, — согласился Макналти, явно совершенно не собиравшийся мириться с нашим теперешним положением. Видимо, он уже считал себя этаким бывалым контактором. — Слушайте, а вы случайно не знаете, что они собираются сделать с нами?

— Они вас вскроют.

— Вскроют? Что, вот так просто возьмут и разрежут на куски?

— Да.

Макналти заметно помрачнел и осторожно поинтересовался:

— А зачем?

— Они вскрывают всех индивидуалов. Они делают это уже много лет и даже веков, пытаясь понять причину личностной независимости. Они разумные машины, но их разум исключительно коллективный. — Омар, или кто бы он там ни был, вдруг ненадолго замолк, а затем продолжил: — На нашей родной планете Варге тоже есть небольшие морские существа такого типа. Каждое в отдельности ничего собой не представляет как индивид, но, если они объединятся в группу, у них возникает коллективный разум.

— Почти как у некоторых видов термитов, — заметил капитан.

— В общем-то да, они действительно напоминают термитов, — согласился тот, что сейчас вел телепатическую передачу — а может, и оба? Я совершенно не мог понять, как он или они могли рассуждать насчет термитов, о которых они не имели ни малейшего понятия, пока наконец не догадался, что то, что было на уме у капитана, тут же передавалось и этим двум субъектам. — Миновало уже много оборотов вокруг нашего светила с тех пор, как они пытаются завоевать Варгу — нашу родную планету, которая находится рядом. Мы героически сопротивляемся, и небезуспешно, но им все равно время от времени удается захватить кое-кого из нас в плен, привезти сюда и вскрыть.

— Но все же, они просто машины?

— Они машины самых разных типов — воины, рабочие, даже специалисты и ученые. Но они действительно машины. — Вдруг он остановился и потряс нас до глубины души тем, что быстро указал клешней на спокойно стоявшего в сторонке Эла Стора: — Да, точно такие же машины, как и он! Он сделан из металла, и его мозг остается закрытым для нас! Он нам не нравится!

— Эл — больше чем просто машина, — возмущенно заступился за Эла Макналти. — Он ничуть не похож на все эти уродливые здешние штуки. Я не знаю, как вам это объяснить, но он… он — личность.

Тихий одобрительный ропот пронесся над толпой, наводя на мысль о том, что капитан высказал вслух общее молчаливое мнение.

— Причем в настоящий момент приходится об этом только сожалеть, — спокойно заметил Эл Стор, — Я обладаю личной независимостью. И это делает меня совершенно равноправным кандидатом на вскрытие. — Немного погодя он добавил: — Я думаю, что меня постигнет та же участь, что и всех остальных.

Выслушав Эла с мрачной улыбкой, Макналти спросил пристыженных омаров:

— Если вы так чувствительны к нашим мыслям, то, может, вам удастся уловить где-нибудь невдалеке мысли других людей, таких же, как мы? А то у нас несколько человек пропало, и мне просто хотелось бы знать, живы они или нет.

Оба странных существа с Варги затихли и, слегка покачивая антеннами, начали тщательно прощупывать пространство за пределами нашего узилища. Что-то прогромыхало мимо нашей двери и, не останавливаясь, потопало дальше по коридору, но они даже не обратили на это внимания.

Через некоторое время один из них или оба сказали:

— Мы, к сожалению, умеем улавливать мысли лишь на небольшом, очень небольшом расстоянии. Но мы можем точно сказать, что разум, похожий на ваш, только что ушел, ушел навеки. Его сигнал угас, пока мы с вами разговаривали. Других сигналов, подобных вашим, в доступной нам зоне приема не обнаружено.

— Жаль, — сказал Макналти разочарованно.

Они подняли свои клешни, указывая на крышу, и продолжили:

— Но там, наверху, какие-то другие разумы, непохожие на ваши и совсем не такие, как у нас. Они просто удивительны. Невероятно, но они способны сосредоточиться на двух совершенно разных вещах одновременно.

— Что? — переспросил Макналти, почесывая затылок. Из того, что они сказали, он не понял ни слова.

— О двух вещах одновременно! Просто удивительно! Сейчас они высоко в воздухе и снижаются на крышу. Один из них размышляет о расположении маленьких божков на каком-то поле, состоящем из разноцветных квадратиков, и одновременно… думает о вас!

— Что?! — воскликнул Макналти.

Я увидел, как Стив Грегори, отчаянно шевеля бровями, ошалело уставился на крышу. Теперь мы все смотрели на нее вытаращив глаза. В следующее мгновение раздался ужасающий грохот, сотрясший здание до самого основания, и в крыше появилась огромная вмятина. Что-то сильно ударилось о металлические плиты, и одновременно в коридоре послышался дикий рев. У меня было такое чувство, что мне на голову надели ведро и колотят по нему чем-то тяжелым.

Наш почетный ключеносец оказался единственным наблюдательным, а также инициативным человеком. Он заметил, что дверь открывается внутрь. Не выпуская из одной руки своего массивного инструмента, другой рукой он вытащил из бокового кармана две короткие толстые отвертки и кусок металла, формой напоминающий топорик. Эти-то предметы он тут же и забил под дверь, конечно, не без некоторых усилий, но зато глубоко и надежно. Не успел он закончить, как вдруг шум в коридоре усилился и в дверь грохнуло что-то очень тяжелое.

Нам показалось, что смерть уже не за горами и заклиненная дверь отсрочит ее в лучшем случае на какие-нибудь несколько лишних минут.

Похоже, лязгающим за дверью чудовищам очень хотелось начать расчленять очередную жертву. Получалось, что причиной нашей, скорее всего, неминуемой гибели и должен стать наш хваленый индивидуализм. Вдруг мне пришло в голову, что первыми жертвами этих хирургов могут стать инженер с ключом и Сэм Хигнет, так как их вполне могло заинтересовать, почему у одного наполовину металлическая рука, а у другого — темная кожа, хотя у всех остальных — белая. А еще мне было бы очень интересно посмотреть на их рожи, когда они начнут резать Эла Стора.

Дверь снова сотряс мощный удар, но она не открылась, а прогнулась в середине. В комнату через щель, образовавшуюся между дверью и стеной, ворвался яркий свет. Неизвестный механизм, лязгая гусеницами, видимо, готовился к новому удару.

— Стреляйте только в упор, — посоветовал инженер, заклинивший дверь. Он сплюнул на пол и оперся на свой гаечный ключ, как отдыхающий рыцарь опирается на боевую палицу. При этом снова обнажилась его экзотическая танцовщица, которая в данной ситуации была как-то неуместна.

Послышался скрежет разрываемого металла, и кусок крыши исчез. Наши задранные кверху лица вдруг залил солнечный свет. Огромный кожистый мешок со множеством длинных, сплошь покрытых присосками конечностей свесился, зацепившись шестью щупальцами за края дыры, и величественно завис в воздухе. Это был Саг Фарн.

Он протянул оставшиеся четыре вниз. Полностью размах его щупалец достигал тридцати двух футов, но теперь из-за того, что ему приходилось держаться за крышу. Саг Фарн стал короче футов на пять или на шесть. Его щупальца свисали вниз и призывно покачивались футах в четырнадцати от пола. Пока Саг Фарн висел в такой вот позе, а мы стояли внизу и глядели на него, пытаясь реально оценить наши шансы, дверь едва выдержала следующий удар. Омары, выпучив глаза, изучали Саг Фарна.

Вдруг он опустился еще футов на десять, схватил четверых из нас и потащил их к дыре в крыше. Они взлетели, как погонщик слонов взлетает на хоботе одного из своих подопечных. Приглядевшись, я понял, что Саг Фарн теперь висит не на своих щупальцах, а держится за щупальца другого марсианина, находящегося где-то за краем дыры. Когда первая четверка оказалась в нескольких футах от дыры, их перехватили другие щупальца и вытянули в отверстие наружу. Затем Саг Фарна поднял еще четверых, затем еще и еще.

Пока я поглядывал то на дыру в потолке, то на дверь, которая вот-вот должна была податься, я совсем перестал обращать внимание на омаров и только теперь заметил, что они о чем-то ожесточенно спорят с Макналти.

— Нет, — как раз в это время твердо говорил капитан, — мы никогда не сдаемся. Мы никогда не смиряемся с неизбежностью поражения. Мы не собираемся умирать с гордо поднятой головой, как вы выразились. — Он презрительно фыркнул. — У нас, на Земле, был народ, похожий на вас. Они в трудной ситуации гордо умирали, вспарывая себе брюхо. Но их это ни к чему хорошему не привело.

— Но ведь сбегать нельзя, — возразил варгасец, так, будто речь шла о запрещенных способах ведения войны. — Это же трусость! Это против установленных правил. Даже ребенок знает, что пленник должен мужественно встретить уготованную ему смерть.

— Бред! — фыркнул Макналти. — Чушь собачья! Мы не связаны никакими обязательствами. Мы никому не давали никаких клятв и не собираемся. — Взглядом он проследил, как еще четверо отправились на свободу.

— Так нельзя! Вы не имеете права. Это же настоящий позор. Пленники — это пленники, и они не должны сбегать. Наши товарищи сами убили бы нас — так им было бы стыдно, если б мы сбежали. У вас что, совести, что ли, нет?

— Ваши правила просто идиотские! — сказал Макналти. — И мы по ним играть отказываемся. Мы не согласны. Мне наплевать на то, что вы тут говорите, потому что, с нашей точки зрения, мы сейчас поступаем совершенно правильно.

— Послушайте! — вмешался Эл Стор. Его сверкающие глаза смотрели то на негодующего капитана, то на почти выбитую дверь, которая вот-вот должна была сорваться с петель. — У нас попросту нет времени на дебаты по поводу различий в кодексах чести!

— Верно, Эл, но эти вареные раки так упрямы, что — у-у-у-ух! — Очень смешно было наблюдать за его удивленным выражением лица, когда невозмутимый Саг Фарн зацепил его и выдернул из круга спорящих.

Дверь наконец не выдержала и рухнула с таким звоном, что барабанные перепонки, казалось, вот-вот лопнут. Через развороченную дверь в нашу тюрьму въехала часть туши того, что здорово смахивало на пятидесятитонный танк, а в ангаре кроме двух фаталистов-варганцев оставалось еще семеро наших ребят.

Позади танка толпились щелкающие и урчащие гробы, шары и прочие уродливые механизмы. Я с ужасом следил за тем, как приближается этот гигантский механизм, еле-еле пролезающий в дверь и напоминающий древнюю колесницу Джаггернаута.

Тут наш врач-негр Сэм Хигнет самоотверженно крикнул Саг Фарну:

— Последним — меня!

Может, наш хирург и готов был пожертвовать собой ради других, но у висевшего под потолком парня со щупальцами, видимо, имелись свои соображения. Один из шаров быстро проскочил мимо танка и бросился на Сэма. Но он опоздал всего на какую-то пару секунд. Тихо, не произнеся ни слова, Саг Фарн отпустил те три своих щупальца, которыми держался за край дыры, схватил всех семерых и с огромным усилием потащил вверх. Медленно плывя к отверстию в крыше, я чувствовал, как дрожит от напряжения поднимающее меня Щупальце. Видимо, даже для марсианина такой груз был тяжеловат. Тут вокруг меня, помогая Саг Фарну, обвилось другое щупальце. Уже почти протиснувшись в дыру, я заметил еще одного марсианина, присосавшегося к потолку, а затем вдруг оказался на солнце.

В углублении на крыше удобно примостился наш катер, с виду очень напоминавший курицу-наседку в гнезде. Маленький изящный кораблик стоял, поблескивая на солнце, готовый в любую минуту взлететь. Трудно придумать более приятное зрелище для измученного человека.

Вокруг возвышались металлические здания. Некоторые квадратные, некоторые закругленные. Я не заметил ни одного окна, ни единого украшения. Зрелище было ужасное и подавляло своей сверхрациональностью. Нигде ни единого дымка.

Только вдали поднимались к небу какие-то струйки-разноцветных газов.

На некоторых зданиях находились огромные ажурные радиомачты и еще какие-то сложные конструкции, напоминающие направленные антенны. Это место походило на бескрайний металлический мегаполис.

Внизу виднелись улицы, по которым торопливо сновали разные машины. Я насчитал около ста видов. Большинство были совершенно не похожи на те, с которыми мы уже успели познакомиться. Например, длинная, гибкая машина, напоминающая гигантскую сороконожку. Спереди у нее вращались три резака, и, скорее всего, она представляла собой подземный трубоукладчик или комбайн.

В толпе я заметил гробы, шары, парочку «жирафов» и несколько любознательных и на первый взгляд совершенно бесполезных механизмов, которые путались у нас под ногами во время первого сражения. Наблюдая за этими полчищами, я пришел к выводу, что шары и гробы были чем-то вроде солдат, «жирафы» — полицейскими, а маленькие любопытные бездельники — журналистами или чем-то вроде военных корреспондентов, которые постоянно за всем наблюдали и передавали информацию либо в какой-то координационный центр, либо всему механическому сообществу. Но насчет «жирафов» я все-таки был не совсем уверен.

Катер мог взять на борт лишь две трети спасенных. Пока они грузились, мы с Элом Стором стояли на краю дыры с рваными краями и смотрели вниз. Зрелище того стоило. Омаров уже не было: очевидно, они отправились с достоинством встречать свою горькую участь. Прямо под нами, как огромная металлическая жаба, стояла та самая пятидесятитонная туша, которая высадила дверь.

Вокруг нее, размахивая конечностями, метались шары и в бешенстве указывали ими на нас, если, конечно, машина может испытывать такое чувство. Несколько гробов подогнули свои суставчатые задние ноги, сели и уставились наверх, как свора охотничьих собак. В сидячем положении их головы запрокинулись, и они наконец обнаружили, куда сбежали их пленники. Теперь они напоминали собак, открывших пасти и свесивших наружу языки. Движущиеся машины наполняли воздух какими-то пощелкиваниями, потрескиваниями и едким запахом машинного масла.

В тридцати футах над этой толпой Саг Фарн и Кли Янг приклеились к противоположным стенам и теперь старались подцепить кого-нибудь из врагов. Наконец Саг Фарн опустил вниз свое щупальце, которое, наверное, могло бы удержать на месте линкор, прижал свои присоски к плоской спине одного из гробов, который, как можно было судить по его позе, сидел и ждал, пока мы осыплемся вниз, как спелый виноград. Саг Фарн поднял гроб, который тут же начал тревожно лязгать и дрыгать ногами. На помощь ему бросился встревоженный шар.

Кли Янг мгновенно среагировал и поймал шарик с невозмутимостью хамелеона, хватающего жирную муху. Гроб взлетел футов на двадцать пять, присоски отпустили его, он рухнул на спину пятидесятитонному монстру, с грохотом упал на пол и остался недвижим. Шарик, который был легче, поднимался вверх, отчаянно трепыхаясь в могучих объятиях Кли Янга, а затем полетел в другой шар, ударился о него и затих. Тот же, на которого он упал, видимо, получил повреждения системы управления и начал тупо ходить по кругу.

Не сводя глаз с огромного монстра, который по-прежнему караулил нас с невозмутимостью выброшенного на свалку автомобиля, Кли Янг сказал:

— Вот так мы и выиграли бой на корабле. Мы устроились на потолках, где они не могли нас достать. Мы их поднимали, а затем бросали. Они не умеют лазать. А большая машина, которая могла бы дотянуться до нас, в «Марафон» просто не влезла бы.

Одним своим огромным глазом он смотрел на нас с Элом, а другим выискивал очередного врага. От этой способности марсиан вращать глазами в разные стороны у меня всегда по спине мурашки бегали, да и впредь будут бегать. А он между тем обратился к Саг Фарну так, будто это было продолжением какого-то предыдущего, разговора:

— Кли Моргу следовало пожертвовать своим слоном.

— Да, я тоже пришел к такому выводу, — согласился Саг Фарн, очередным шаром размозжив голову «жирафу». — Морг вообще склонен ошибаться, поскольку не любит жертвовать. И поэтому никак не может понять, что, жертвуя слона сейчас, он через десять ходов возьмет у противника обе ладьи. — Он вздохнул и с возгласом: «Смотри!» — резко набросил свое щупальце на лихорадочно жестикулирующий механизм, очень напоминающий груду каких-то непонятных инструментов, схватил его и сильно швырнул о ту стену, на которой сидел Кли Янг.

Бу-у-у-ум! Мои ноги овеяло жаром — это с ревом поднялся в небо катер. На крыше осталось одиннадцать человек плюс марсиане, которые развлекались тем, что постепенно превращали нашу бывшую тюрьму в свалку. Обернувшись, я увидел, кораблик, который, извергая пламя, с грохотом уносился на север.

— Если нам удастся здесь продержаться, то они очень скоро заберут и нас. — Блестящие глаза Эла Стора рассматривали марсиан и суетящиеся внизу механизмы. — Кли не прав, утверждая, что они не способны взбираться наверх. Как же тогда они возвели эти здания?

— Из этих точно никто не способен, — сказал я, указывая вниз.

— Из этих — конечно, нет, но я уверен, что у них есть специальные машины-строители. Что-то вроде верхолазов. Ставлю десять к одному, что они пришлют их, как только придут в себя после нашего грубого нарушения всех правил ведения войны. — Он указал на улицы, где по-прежнему не было заметно никаких признаков переполоха. — Они просто долго собираются с мыслями. Они, скорее всего, вообще не помнят случая, чтобы их пленники сбегали. Разумеется, если они в принципе способны что-нибудь помнить. Сейчас они просто ошеломлены, и им трудно понять, что произошло.

— Да, мы определенно имеем дело с совершенно иным типом разума, — согласился я. — Похоже, они мыслят слишком стереотипно и не в состоянии быстро осознать то, что выходит за рамки этих стереотипов. — С моей точки зрения, Эл обладал одним серьезным преимуществом перед нами — ему наверняка было легче представить себе ход мыслей наших механических противников. Но вслух я этого говорить не стал, потому что понимал, что он тоже в значительной степени является личностью.

Кли Янг вылез из дырки к нам на крышу, за ним появился и Саг Фарн. Он осмотрелся, устроился во вмятине, оставшейся после корабля, замотался в свои щупальца и тут же уснул. Во сне он сразу начал тонко и протяжно посвистывать.

— Вот соня! — пожаловался Кли Янг. — Готов спать когда угодно и где угодно. — Одним недовольным глазом он смотрел на храпящего марсианина, а другим уставился на Стива Грегори. Глаза марсианина, глядящие в разные стороны, и бегающие брови Стива Грегори уже начали наводить меня на мысль о том, что я, возможно, тоже обладаю каким-нибудь удивительным скрытым талантом. — Почему-то мне кажется, — мрачно сказал Кли Янг, — что никому из улетевших на корабле и в голову не пришло оставить здесь хотя бы шахматную доску.

— Конечно, — подтвердил Стив, в душе благодарный судьбе за такое упущение.

— Этого следовало ожидать, — проворчал Кли Янг.

Он отошел в сторонку, достал откуда-то бутылочку с хулу и демонстративно понюхал. Видимо, начинало сказываться пребывание при давлении в двенадцать фунтов. Я никогда особенно не верил всем этим неприличным марсианским россказням о человеческом запахе.

— А как вы узнали, в каком именно здании мы находимся? — спросил Эл Стор.

— Мы несколько раз облетели город, — сказал Кли Янг, — лелея тщетную надежду найти вас среди этой кучи построек. И нас особенно удивило то, что ни одна из машин на улицах не обратила на нас ни малейшего внимания. Наконец мы увидели целую шеренгу припаркованных машин, на одной из которых стояли Бренанд и Уилсон и отчаянно подавали нам сигналы. Тогда мы их подобрали и приземлились на этой, ближайшей крыше. Правда, приземлились-мы довольно неуклюже, так как пульт управления катера приспособлен исключительно для человека.

— Так что, Бренанд и Уилсон спасены? — вмешался я.

— Да. Кли Дрин втащил их на борт. Они сказали, что им удалось выбраться из машины, в которой вас перевозили, через дырку в полу, а не через дверь, после чего к ним потеряли всякий интерес. Они были страшно удивлены, что их оставили в покое, и совершенно не могли этого понять.

Взглянув на меня, Эл сказал:

— Видишь — опять сбежавшие! Совершенно ненормально! Никто просто не знал, что с ними делать. Потому что с этой проблемой здесь раньше никогда не сталкивались.

Он подошел к краю крыши. Его толстые подошвы позволяли ему двигаться совершенно бесшумно. К нашей примыкала другая крыша, которая располагалась чуть ниже. Эл Стор долго смотрел на нее своими сверкающими глазищами.

— Те крики доносились откуда-то снизу. Давайте попробуем оторвать угол крыши и посмотрим, что там.

Он спрыгнул на соседнюю крышу. За ним последовал Армстронг, я и все остальные. Все вместе мы схватились за выступающий угол крыши. Он поддался неожиданно легко. Этот металл оказался чертовски своеобразным: исключительно прочным, жаростойким, хотя легко гнулся по линиям швов. Становилось понятно, почему марсианам так легко удалось проделать дырку в крыше.

Через образовавшуюся дыру мы увидели длинную узкую комнату, которая служила либо лабораторией, либо операционной. Здесь была целая уйма различных приборов, ярких ламп, стерилизаторов, подносов со странными инструментами, столиков на колесиках и еще множество предметов, назначения которых мы не знали.

В комнате находилось шесть отполированных до блеска и тщательно отделанных машин. Их блестящие, ничего не выражающие глаза внимательно следили за работой. У них были очень проворные конечности. Поняв, чем они заняты, я похолодел.

Куски одного из омаров лежали на одном столе, Две головы на другом, и целая куча внутренностей Да третьем. Трудно было сказать, те же ли это омары, с которыми мы разговаривали, или нет. Машины ходили по комнате туда-сюда с кусочками несчастных, рассматривали их в странного вида микроскопы и заталкивали в разные приборы.

У омаров внутри не было ничего похожего на кровь. Из них сочилась бесцветная маслянистая жидкость. И тем не менее один из пустовавших сейчас столов, пол и двое механических вивисекторов были измазаны красным. В проволочной корзине, стоявшей в сторонке, лежали две человеческие руки. На одном из пальцев безжизненной белой руки виднелось золотое кольцо. Оно принадлежало Хейнсу. Армстронг яростно выругался и сказал:

— С каким бы я удовольствием разнес все это к чертовой матери.

— К сожалению, мы ничего сделать не можем… пока, — заметил Эл Стор, с виду казавшийся совершенно спокойным. — Мы появились слишком поздно, и уже никого не спасти. — Он перевел взгляд на следующую крышу, которая находилась на этом же уровне футах в двадцати пяти от нас. Крышу венчала большущая радиомачта. Отходящая от этой мачты сдвоенная антенна соединялась с другой такой же, торчащей из соседней мачты футах в ста от нее. — Думаю, я смогу перепрыгнуть, — пробормотал Эл.

— Да ладно тебе, — заметил Армстронг, окидывая взглядом разделяющую здания пропасть шириной в двадцать пять футов. — Лучше дождаться катера. А то если ты не допрыгнешь хоть пары дюймов, тебе лететь и лететь, а когда шмякнешься на землю, разлетишься на тысячу мелких кусочков — нам на память.

Вернувшись к отверстию в крыше, Эл заглянул в него.

— Они все еще ждут, — сообщил он, — но не могут же они ждать до бесконечности. Думаю, вскоре они перейдут к более решительным действиям, — Он снова подошел к нам. Его форма превратилась в лохмотья, хлопавшие на ветру. — Поэтому, думаю, лучше будет, если их опередить.

Не успели мы и глазом моргнуть, как он разбежался и прыгнул. На ходу удержать его было бы все равно невозможно: триста с лишним фунтов твердого, как камень, и мощного тела требовали чего-то посильнее обычных человеческих мышц. В принципе, может, Кли Янгу это и далось бы, но он почему-то не стал пробовать.

Разогнавшись изо всех сил, Эл перелетел улицу и приземлился даже в целом ярде от края противоположной крыши. Еще прыжок — и он оказался у ажурной мачты. По-обезьяньи вскарабкавшись на нее, он дотянулся до боковой антенны и обломил ее. После этого, вернулся к нам, еще раз сделав точно такой же прыжок.

— Когда-нибудь, — назидательно прощебетал Кли Янг, — тебя обязательно убьет током, если, конечно, раньше ты не свернешь себе шею. — Он указал щупальцем вниз на улицу. — Может быть, это и совпадение, но, по-моему, некоторые из них остановились.

И действительно, среди царящей на улице суеты несколько машин-автоматов замерли как вкопанные. Прочие же продолжали сновать взад-вперед как ни в чем не-бывало. Гробы, шары, некие подобия извивающихся червей и огромные громоздкие карикатуры на бульдозеры спешили по своим делам так, будто ничего и не произошло. Только представители одного вида — с яйцеобразными корпусами и на паучьих ногах — замерли без движения.

— Я бы сказал, что все они радиоядные, — прокомментировал Эл. — У каждого вида есть своя длина волны и собственная станция, которая питает его энергией. — Он указал на множество мачт, которыми был буквально утыкан весь город. — Если бы нам удалось вывести их из строя, я думаю, что мы на время парализовали бы их всех.

— А почему только на время? — спросил я. — Ведь тогда они лишились бы энергии навсегда, разве не так?

— Необязательно. Здесь такое множество машин, с таким количеством разных функций, что я готов держать пари: у них есть и машины на автономном питании, которые должны чинить радиомачты и которые объявятся, как только дела пойдут наперекосяк.

Кто-то вмешался:

— Если они выглядят как живые маяки, то один уже спешит сюда. — Говоривший указал пальцем в северном направлении.

Мы тоже уставились туда. Чудовище, что приближалось к нам, казалось совершенно фантастическим. Оно состояло из длинной металлической платформы на огромных колесах десяти или двенадцати футов в диаметре. Из центра платформы вверх поднималось сужающееся кверху цилиндрическое тело, увенчанное на высоте примерно шестидесяти футов каким-то подобием головы со множеством линз и манипуляторов. Эта громадина была выше пожарной каланчи: она возвышалась даже над большинством зданий.

— А где же аплодисменты? К нам пожаловал сам Чарли! — пошутил тот джентльмен, у которого имелся старинный пистолет. Он решительно схватился за свое древнее оружие. По сравнению с приближающимся колоссом пистолет казался просто игрушкой. С таким же успехом можно было пытаться завалить бешеного слона, стреляя в него шариками из жеваной промокашки.

— Скорее всего, автоматический ремонтник. — Эл холодно и спокойно продолжал наблюдать за чудовищем — Возможно, его прислали, чтобы снять нас отсюда.

Горстку людей это предположение как будто ничуть не взволновало. Может, они просто старались не выдать обуревавшего их чувства страха, которое так и рвалось наружу, например, из меня.

Чем ближе к нам подбиралась зловещая громадина, тем сильнее сжимался от ужаса мой желудок, постепенно превращаясь в малюсенький твердый комок.

По улице внизу все так же сновали механические орды, а под отверстием в крыше нас поджидали другие охотники. Может, Эл еще и мог спастись, перепрыгивая с крыши на крышу, зато остальным оставалось только смириться и ждать неминуемого конца, подобно коровам на бойне.

Затем в небе появилась точка, и по донесшемуся до нас реву двигателей мы поняли, что возвращается катер. Он, как маленькая быстрая пуля, с ходу нырнул прямо к нам. Насколько я мог судить, он должен был достичь нас чуть раньше грозной башни на колесах. Но я искренне сомневался, что катеру удастся совершить посадку на крышу, что наши товарищи успеют открыть люк, взять нас на борт и улететь до того, как начнутся неприятности. Затаив дыхание, мы следили за тем, как катер увеличивается в размерах. Но и гигантский механический монстр тоже подкатывался все ближе и ближе. Оставалось только гадать, кто из них будет первым.

Когда я уже решил, что половина из нас может спастись за счет другой половины, люди в катере наконец заметили приближающуюся к нам башню. Катер даже и не попытался сесть, а круто развернулся и с визгом промчался футах в пятидесяти над головой гиганта. Должно быть, они сбросили на него миниатюрную атомную бомбу, хотя я и не заметил этого.

— Ложись! — вдруг крикнул Эл Стор.

Мы тут же попадали ничком. Что-то ухнуло, наше здание покачнулось, а нам на головы посыпались мелкие кусочки механизмов с улицы. На несколько мгновений воцарилась полная тишина, изредка нарушаемая лишь клацаньем немногочисленных уцелевших механических пешеходов да удаляющимся ревом двигателей катера. Затем раздался грохот, и башнеобразный механизм рухнул на землю. Здание снова вздрогнуло.

Я поднялся на ноги. Башня во всю длину растянулась вдоль улицы. Платформа на колесах была уничтожена, корпус покорежен, а голова со множеством линз изуродована до неузнаваемости. Чудовище восстановлению явно не подлежало. К тому же, падая, гигант раздавил всмятку еще десяток машин поменьше.

Саг Фарн, которого разбудил грохот, защебетал:

— Что за шум? Снова, что ли, началось? — Он потянулся всеми щупальцами и зевнул.

— Ну-ка давай вылезай оттуда, — велел ему Кли Янг, недовольно глядя на него. — Очисти-ка место для катера.

Неспешно и довольно неуклюже Саг Фарн перебрался в тот уголок, где столпились все мы, окрыленные крепнущей надеждой на спасение.

Вскоре прямо к нам круто спикировал катер, на мгновение завис над самой крышей и сел на нее. Под его тяжестью крыша даже прогнулась. Если бы не поддерживающие ее мощные балки и не искусство пилотов, маленькое суденышко запросто могло бы провалиться вниз и оставить нас на растерзание врагу.

Мы с облегчением забрались в катер. Капитана на борту не было. Не было и Бренанда. За штурвалом находился второй навигатор Квирк, а экипаж составляли пятеро землян и один марсианин. Марсианин оказался Кли Дрином. Пока его змеерукие приятели вползали, он не сказал им ни слова, а только удивленно таращился на них и принюхивался.

— Готов поспорить на двенадцать межпланетных долларов, — ядовито заметил ему Кли Янг, — что твой ленивый мозг даже и не подумал захватить нам шлемы, чтобы мы могли отдохнуть от этого уже въевшегося в нас ужасного запаха.

— Нет, вы только послушайте! — воскликнул Кли Дрин, уставив на меня один глаз. — Пустился исследовать Вселенную, а сам плачет тут по поводу избыточного давления! — Затем его глаз снова устремился на Кли Янга, и он торжествующе добавил: — Кли Морг выиграл бы, если бы пожертвовал слона.

— Ха-ха! — деланно рассмеялся Кли Янг. Он сделал попытку понимающе подмигнуть Саг Фарну, но неудачно. Марсиане частенько пытались сымитировать земное подмигивание путем прикрывания одного глаза, нисколько не смущаясь тем, что для этого, как минимум, необходимы отсутствующие у них веки. — Как всегда, сообразил только через неделю!

Молодого Уилсона я нашел в рубке у носового иллюминатора рядом с пилотом Квирком. У него в руках уже была камера, и он разве что слюни не пускал. Еще две камеры висели на стене, причем на одной из них был объектив величиной с хорошее блюдце.

— А, сержант, — приветствовал он меня. — Я-то все снимаю. Снимки, снимки — дюжины и дюжины снимков. — Лицо его прямо-таки светилось от профессионального восторга. — И знаете, я все-таки успел щелкнуть эту башню на колесах. Как раз перед тем, как она повалилась. А теперь еще и вон ту парочку сниму.

Глянув через его плечо в иллюминатор, я увидел, что к месту событий спешат еще две башни, раскачиваясь на ходу, как перебравшие моряки. Где-то за моей спиной я услышал, как закрывается крышка люка.

Камера Уилсона защелкала. Катер дрогнул, оторвался от крыши и, управляемый опытной рукой Квирка, начал набирать скорость. Нет, все-таки ни одному марсианину никогда не научиться с таким изяществом справляться с ним.

Я отправился искать Эла Стора и нашел его у небольшого бомбосбрасывателя в трюме. Он как раз взялся за спусковой рычаг и, когда я вошел, резко его дернул. Бросившись к ближайшему иллюминатору, я увидел, как здание рядом с тем, где мы столько проторчали, разъезжается в стороны, а затем его крыша проваливается вниз в облаках пыли. Представляю, что делалось там внутри!

— Конец их операционной, — пробурчал Эл. Глаза его походили на раскаленные угли. — Теперь вот для разнообразия мы их прооперировали.

Я, конечно, понимал его, но, черт возьми, не может же робот испытывать такое чисто человеческое чувство, как желание отомстить. И тем не менее никто никогда не удивлялся в те редкие моменты, когда Эл поступал как человек. По всем канонам науки, чувств у него не могло быть больше, чем у какой-нибудь куклы, и тем не менее — факт остается фактом — они у него были, хотя и не столь ярко выраженные, как у людей.

— Макналти за это по головке не погладит, — заметил я. — Он наверняка скажет, что, несмотря на наши потери, земные власти обязательно сочтут эти действия излишними. И всю дорогу его будет мучить совесть.

— Конечно, — согласился Эл как-то подозрительно быстро. — Я об этом не подумал. Как жаль! — Правда, в голосе его особого сожаления что-то не чувствовалось, да и лицо, как всегда, оставалось совершенно бесстрастным. По лицу вообще никогда нельзя было понять, что он думает, поскольку больше всего оно напоминало лицо какого-то каменного идола.

Он ушел в рубку к Квирку. Вскоре мы несколько раз спикировали вниз, по-прежнему держа курс на север. Каждый раз, когда катер нырял к земле, снаружи доносился отдаленный грохот. Заинтересовавшись, я снова приник к иллюминатору и понял, что по пути мы уничтожили несколько антенн. Невзирая на все возможное неудовольствие Макналти, Эл решился на это.

Под нами все тянулся и тянулся гигантский мегаполис с улицами, запруженными механизмами, большинство которых по-прежнему двигалось, а часть теперь замерла в неподвижности. Вдали можно было разглядеть две высоченные башни, которые к этому времени, видимо, уже добрались до нашего бывшего убежища. Они получили приказ и собирались выполнить его даже после того, как нас не станет.

Этот город занимал около двадцати квадратных миль и был целиком сделан из металла. Я никогда в жизни еще не видел столько металла в одном месте и вряд ли когда-нибудь увижу.

Наконец потянулись пригороды. Яйцеобразные механизмы бездействовали и здесь, равно как и машины еще трех видов. «Банг!» — пропела на прощание еще одна антенна, и мы сразу взмыли на высоту в двадцать тысяч футов. На юге уже появились смутные очертания второго города с его большими зданиями и высокими мачтами.

Похожий на прекрасное золотое веретено «Марафон» лежал на черно-алой поверхности планеты. Большая часть экипажа суетилась у кормы. Зайдя справа, катер приземлился, и мы выбрались наружу. Только тут я сообразил, что уже несколько часов у меня во рту не было и маковой росинки.

Что происходило без нас, мы узнали во время организованного на скорую руку и пришедшегося более чем кстати обеда. Оказывается, марсианам удалось продержаться до тех пор, пока все шары и гробы не отступили. Они расположились неподалеку от корабля и стали ждать неизвестно чего. Возможно, они рассчитывали, что марсиане выйдут наружу и тут они с ними покончат, или, что более вероятно, дожидались прибытия каких-то других машин, более подходящих для ведения боевых действий.

Марсиане воспользовались случаем и сбежали на катере. Улетая, они видели, как осаждающие тут же устремились в опустевший корабль. Но к моменту нашего прибытия вражеская орда уже убралась восвояси, оставив после себя лишь несколько разбитых собратьев.

— А знаете, — заметил Эл Стор, — создается впечатление, что разумную жизнь они определяют исключительно по движению. Движется — значит, живое. «Марафон», например, лежит неподвижно, и поэтому они посчитали, что он никакой угрозы для них не представляет. Их интересовал только экипаж. Когда же экипаж бежал, корабль тут же перестал их занимать. — Он обвел нас задумчивым взглядом. — Просто никто не подумал об этом, но вполне возможно, что, оказавшись в ловушке, можно было просто замереть и дождаться, пока они не утратят к нам интерес. Да, вполне возможно! Но если бы вы хоть слегка пошевелились, они снова набросились бы на вас.

— Лично мне что-то не очень по душе стоять как монумент, — сухо сказал кто-то из присутствующих. — Для чего же тогда человеку ноги? По мне, так лучше уметь быстро бегать.

— Не дай Бог, они нападут снова, до того как мы закончим ремонт, — заметил я.

— Все может быть. По-моему, они очень любознательны, если можно так выразиться, — продолжал Эл. — Они крайне спокойно воспринимают все знакомое, но немедленно проявляют враждебность ко всему незнакомому. Они напали на корабль исключительно потому, что раньше на этом месте ничего не было. Но теперь, вполне возможно, они уже отметили своим коллективным разумом, что здесь лежат останки корабля, не представляющие для них никакой непосредственной опасности. Так и будет до тех пор, пока одна из проходящих мимо машин не сообщит о кипящей вокруг него бурной деятельности, которую коллективный разум может связать с нашим побегом, прикинуть, что можно по этому поводу предпринять и отдать соответствующие приказы. — Он бросил взгляд в иллюминатор на пыльные холмы, за которые опускалось солнце. — Так что нам лучше поспешить.

Перекусив, мы вышли наружу и стали помогать тем, кто занимался ремонтом двигателей. Работа оказалась утомительной, особенно если учесть, что у нас не было соответствующего оборудования. Приходилось пользоваться лебедкой и с ее помощью устанавливать огромные трубы на место. Тем временем марсиане, ремонтировали поврежденную корму, то и дело вспыхивали голубоватые огоньки сварочных аппаратов. Инженеры находились внутри, проверяя состояние камер сгорания.

Еще трое членов экипажа приводили в порядок шлюз, изрядно поврежденный, причем главным образом нашей же скорострельной пушкой.

А пока мы занимались ремонтом, Квирк взял катер и отправился к дальней дороге. Капитан, правда, не слишком хотел рисковать катером, но Квирк поднял его повыше и висел в облаках до тех пор, пока движение на дороге не прекратилось. Тогда он сиганул вниз и нашел пропавшую шлюпку. Три члена его экипажа пригнали ее к кораблю и привезли тела двух товарищей Хейнса.

Насколько мы могли судить, шлюпка приземлилась совершенно открыто, поскольку Хейнс просто не мог знать, что поджидающая их штуковина, очень похожая на железнодорожный вагон, попросту заблокировала его радиопередатчик. Хейнс был захвачен. Остальные двое защищались как могли до тех пор, пока не перестали двигаться. Вечером мы похоронили их вместе с Эндрюсом и остальными.

Голубоватые вспышки марсианских сварочных аппаратов и непрерывный стук и звон из разных частей корабля продолжались далеко за полночь. Конечно, мы рисковали выдать себя, но в данном случае риск был вполне оправдан.

Все это время Макналти то впадал в плохо скрываемое уныние, то приободрялся. Уныние, как я полагаю, вызывала у него неотступная мысль о возможности еще одного нападения до того, как нам удастся взлететь. Бодрился же он, видя, что мы вот-вот закончим ремонт, а может, еще и потому, что на борту у нас теперь находился совершенно удивительный груз: три разбитых шара и два изуродованных гроба. Весь остальной металлолом нападавшие утащили с собой или, если можно так выразиться, вынесли своих раненых с поля боя.

На следующий день в два часа пополудни утомительная работа наконец закончилась, что было ознаменовано несколькими громкими «Ур-ра!», сопровождавшимися язвительными репликами некоторых членов экипажа. После этого мы стартовали. В трюме правительственные эксперты просто не отходили от нашего груза. Пролетев над местом недавних злоключений, мы через несколько секунд оказались над вторым городом на юге и совершили посадку на его окраине.

— Здесь мы явление совершенно новое, — сказал Эл Стор. — Посмотрим, как они на нас отреагируют.

Я поглядывал на часы. Нападение началось ровно через тридцать семь минут.

Здешняя тактика оказалась другой. Сначала нас внимательно изучили репортеры — облазили корабль со всех сторон, а затем умчались обратно в город. Потом подтянулась дюжина «пульманов», направивших на нас свои диски. На «Марафон» обрушился шквал излучения. Стив Грегори тут же выскочил из своей радиорубки и стал жаловаться, что его аппаратура сошла с ума. Рассказ о своих бедах он подкреплял бешеным танцем бровей.

А снаружи тем временем к излучателям, потерпевшим полное фиаско, подтягивалось подкрепление. Машины с огромными руками, машины с набором встроенных инструментов, причем все они сразу устремились к корме. Чуть поодаль неутомимо рыскали вездесущие гробы и шары.

Появились два «жирафа» и, сами того не ведая, послужили молодому Уилсону отличными объектами для съемки. Наконец капитан решил, что мы ждем уже достаточно долго и лучше не давать противнику возможности снова добраться до наших двигателей. С ужасным «У-у-у-у-ух!» подняв гигантское облако пыли, мы рванулись вверх, а вражеские силы остались в недоумении и растерянности.

Двадцать минут спустя мы снизились над широкой, но мало используемой дорогой и стали ждать, пока на ней не появится какой-нибудь самодвижущийся представитель этого мира. Первым оказался несущийся галопом гроб, неистово перебирающий всеми восемью ногами, с четырьмя сложенными руками, двумя щупальцами спереди и совершенно идиотским торчащим вверх медным завитком, напоминающим последний волосок на лысине. С полдюжины членов экипажа преградили ему путь, наставив на него излучатели, хотя это и было просто жестом. Как мы уже успели убедиться, излучатели не причиняли машинам практически никакого вреда.

Это была идея Эла, и Макналти поддержал ее с крайней неохотой. Капитан согласился устроить эту засаду только при условии, что мы организуем ее в непосредственной близи от «Марафона», который в случае чего сможет прикрыть ее участников одной из своих пушек. Со своего места мне были видны восемь скорострельных стволов, торчащих в одном из обращенных в нашу сторону люков. Гроб мало-помалу замедлил свой бег и остановился.

Еще шестеро вышли из корабля и отрезали нашей жертве путь к отступлению, а еще четверо заняли позиции с противоположной от «Марафона» стороны дороги. Гроб обвел нас ничего не выражающим взглядом твердых блестящих линз, а медная антенна начала недоуменно подрагивать. У меня возникло ощущение, что его собратья уже знают о постигшей его печальной судьбе и сейчас собирают силы для возмездия. Знал я и то, что, если бы он ринулся напролом, мы бы не смогли удержать его. Такой массивный кусок металла прошел бы сквозь наши ряды, как нож сквозь масло.

Несколько мгновений мы, затаив дыхание, смотрели на этого представителя иного мира, а он взирал на нас. Затем он развернулся, собираясь ретироваться, но обнаружил, что путь к отступлению отрезан, и снова развернулся. Мы начали переглядываться, напряжение становилось просто невыносимым. Но гроб по-прежнему ничего не предпринимал.

— Как я и думал, просто железный болван, — заявил Эл, видимо забыв о том, что он и сам не из плоти и крови. Он отважно приблизился к гробу, остановившись футах в трех или четырех от него, указал тому на «Марафон» и, поманив его за собой, двинулся к кораблю.

Конечно, этот жест общеупотребителен, его знают повсюду. Но я никак не ожидал, что эта металлическая уродина отреагирует на него. И тем не менее она потопала вслед за Элом!

Эл, повернувшись к гробу спиной, пошел к кораблю, а тот вдруг тронулся за ним, вяло переставляя ноги, как загнанная лошадь. Тут я в первый раз увидел, как наш приверженец гаечного ключа выронил от удивления свой любимый инструмент.

Дойдя до люка, из которого выглядывал совершенно пораженный Макналти, Эл сказал:

— Вот видите, у него тоже есть хоть и совершенно безумная, но все же этика. Он смирился с тем, что он мой пленник. — Эл завел гроб на корабль, поставил его в углу, где тот так и остался стоять, очень послушно и совершенно неподвижно. — Скорее всего, как только мы выйдем за пределы их сферы энергоснабжения, он отключится. Так что пусть им лучше займется Стив. Может, он оборудует его каким-нибудь портативным источником питания.

— Хм-м-м! — сказал Макналти, тараща глаза на гроб. — Позовите сюда Стива.

То, как легко нам сдался этот на первый взгляд неуязвимый противник, занимало наши умы все то время, пока мы задраивали люки и готовились навсегда покинуть негостеприимную планету. Очевидно, эти создания могли воевать только группами, но не поодиночке. Конечно, прочитать его мысли мы не могли — если у него вообще были мысли, — но нас очень занимал вопрос, уготована ли ему теперь в случае возвращения к собратьям та же печальная участь, которая постигла злосчастных омаров?

Эти железяки вообще отличались каким-то совершенно безумным взглядом на вещи, и самым безумным было их негативное отношение к любому проявлению инициативы. Или это странно только с нашей, человеческой, точки зрения? Может быть, просто все зависит от того, что считать «человеческой» этикой? Я, конечно, не большой ученый и не слишком здорово разбираюсь в истории, но припоминаю что-то насчет того, как в одной из войн в далеком прошлом японцы отказывались признавать, что у них есть пропавшие без вести, и упрямо называли их погибшими в бою.

Но вскоре мы поняли, что у коллективного разума кроме недостатков имеется и много достоинств. Мы покинули черно-алую планету, пронзили облака и тут же обнаружили четыре длинные черные ракеты. Мы уже видели такие раньше, и они летели, выстроившись в совершенно прямую линию.

Очевидно было, что их предводитель заметил нас и тут же отдал соответствующие приказы остальным. Мне сразу пришла на ум одна из до сих пор не разгаданных учеными загадок: почему летящие стаей птицы способны одновременно менять направление полета, обмениваться информацией, снижаться и вообще вести себя так, будто ими управляет какой-то единый разум. Черные ракеты вели себя точно как птичья стая. Они одновременно меняли курс, идя нам наперерез и поливая нас все теми же бесполезными лучами, которые и на сей раз не причинили нам никакого вреда, а только действовали на нервы Стиву Грегори. Мне еще никогда не доводилось видеть такой слаженности действий.

Правда, им это ничего не дало, а нам вреда не причинило. Окажи их лучи на нас то воздействие, на которое они рассчитывали, мы сейчас лежали бы где-нибудь на поверхности планеты в виде дымящейся кучки искореженного металла. Мы же, миновав плотные слои атмосферы, вышли в открытый космос. Они последовали за нами, перестроившись с математической точностью в линию. Затем одновременно включили вспомогательные двигатели и стали быстро нагонять нас.

— Хорошо идут, — прокомментировал Эл. — Почти с такой же скоростью, что и мы без флетнеровских фокусов. Неплохо бы взглянуть на их двигатели и пилотов.

— А по мне, так пропади они пропадом, — буркнул Макналти. — Насмотрелся на всю оставшуюся жизнь. — Он отдал приказ в машинное отделение, «Марафон» развернулся и с головокружительной скоростью устремился в открытый космос. Где-то звякнуло стекло, и чей-то голос нелицеприятно отозвался о пилотах, которые трясут корабль, а заодно и о капитанах, которые заставляют их это делать. Четверка преследователей тоже развернулась и устремилась за нами.

Снова ударили зеленоватые лучи, но все четыре прошли где-то сбоку от нас. Видимо, промахивались наши преследователи тоже строго в унисон.

— Ну, кажется, с нас довольно, — решил Макналти, не желающий искушать судьбу. Он дал команду развернуться.

Мы едва успели пристегнуть ремни, как врубился флетнеровский двигатель. Я уже больше не мог наблюдать за нашими преследователями, поскольку находился далеко от иллюминатора, но думаю, что они сразу превратились в четыре маленькие точки. Мы развили такую невообразимую скорость, что, пролетая мимо Варги, даже не успели разглядеть планету. Этой глыбе космической плазмы с ее двоякодышащими обитателями придется подождать до следующего раза.

На обратном пути марсиане почти не вылезали из своего любимого отсека, наслаждаясь тремя фунтами давления и непрерывно играя в шахматы. Эл большую часть времени проводил в трюме со Стивом — якобы изучая застывший в полной неподвижности гроб, — но марсианам все же удалось затащить его к себе, и он сыграл с ними семнадцать партий, из которых выиграл три. Они возликовали и по всему кораблю развесили бумажки с итогами турнира.

Уилсон почти не показывался из своей каюты.

У меня хватило ума не лезть к нему с соболезнованиями. Неуклюжие воины Механистрии, оказавшись на корабле, вдребезги разбили самые первые из его пластинок. Зато все остальные снимки получились: их было очень много, причем совершенно замечательных. Видимо, он решил, что лучше всего теперь не спускать с них глаз до самой Земли.

У самой границы земной атмосферы нас встретили два крейсера и сопровождали до самого космодрома. Родные, до боли знакомые коричневые, голубые и зеленые цвета Земли показались мне самым приятным зрелищем за всю жизнь. Только марсианам по-прежнему больше нравился грязно-розовый цвет, о чем они и заявили во всеуслышание. Когда наш корабль коснулся земли, они как раз горячо спорили из-за какой-то неправильно пожертвованной пешки, даже несмотря на то, что за нашей посадкой наблюдал весь мир.

Макналти, как от него и требовалось, произнес речь.

— Нам прошлось довольно нелегко… ничем не оправданная враждебность, вызвавшая справедливое негодование… прискорбный эпизод… — И тэ дэ и тэ пэ.

Впереди всех остальных встречающих стоял Флетнер и, как дитя, краснел каждый раз, когда Макналти начинал хвалить корабль.

В последних рядах толпы, окружившей нас, я заметил Кнуда Йохансена, ученого-роботехника, тщетно пытающегося протолкаться поближе и выискивающего взглядом Зла. То ли мне опять показалось, то ли так оно и было, но лицо его отражало чувства отца, пришедшего встретить горячо любимого сына.

Потом шквал приветствий стих, и мы начали разгрузку. Канистры с желтоватой водой, баллоны со сжатым инопланетным воздухом, сотни проб почвы и образцов металлов — все это выгружалось и выгружалось из трюма корабля. Наконец мы выволокли на свет бренные останки мертвых автоматов, и правительственные эксперты тут же умчались вместе с ними, как будто это были величайшие сокровища на свете. Уилсон исчез еще раньше, забрав с собой свои ненаглядные пластинки и несколько бобин с пленкой.

Старый Кнуд, которому наконец-то удалось пробиться сквозь толпу встречающих, подошел ко мне и спросил:

— Привет, сержант… а где Эл? — Он был без шляпы, седые волосы серебрились на солнце.

Тут из люка как раз показался Эл. Его сияющие глаза сразу обнаружили седовласого старика, пришедшего встретить его. Ну вы же знаете, что роботы в принципе не способны ни на что такое.

Они просто не так сделаны, да, впрочем, и Эл никогда не откалывал каких-нибудь этаких штучек, во всяком случае никто этого не видел. Но тут он сделал нечто уж и вовсе неслыханное, после чего мое трепетное сердце еще больше расположилось к нему.

Взяв тонкую, перевитую синеватыми венами руку Кнуда в свою огромную металлическую лапищу, он вдруг произнес:

— Привет, па! — Мне не видно было выражение лица Кнуда в этот душещипательный момент, зато я слышал, как Эл добавил: — Я привез тебе занятный сувенир.

Он указал на люк, из которого послышалось скрежетанье, повеяло машинным маслом и наконец появился наш пленный гроб, медный завиток которого был соединен с небольшой черной коробочкой, укрепленной на спине. За ним шел Стив Грегори, гордо шевеля бровями.

Эл взял Кнуда под руку, и они пошли куда-то прочь, инопланетная машина потрусила за ними, а Стив пошел следом за ней. Я потерял их из виду, так как в этот момент двое посыльных начали подниматься по трапу, неся огромную вазу ужасной формы и омерзительного цвета.

Добравшись до верхней площадки, один из них вытащил из кармана бумагу, брезгливо сверился с ней и возвестил:

— Данная суперчаша адресована змеерукому по имени Кли Морг.

— Сейчас я ему скажу, — пообещал я. А потом, будто в каком-то озарении, добавил: — Знаете, вам, наверное, лучше спустить ее вниз. Капитан все равно не разрешит вносить ее на борт.

И конечно, спускаясь по трапу, они ее грохнули.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПУТЕШЕСТВИЕ НА СИМБИОТИКУ

Совершенно неожиданно мы узнали, что «Марафон» отправляется в очередной полет: исследовать одну из планет в окрестностях Ригеля. Интересно, как это нашим земным астрономам удается обнаруживать подходящие мирки на таком немыслимом расстоянии?

В прошлый раз нас уже угораздило смотаться по их наводке в окрестности Волопаса, и мы еле унесли ноги с населенной разумными машинами планеты. «Марафон» — не так давно построенный по проекту старика Флетнера корабль — был просто чудом современной техники и не имел себе равных в известной нам части космоса. Поэтому ничего не оставалось, как предположить, что и у астрономов в распоряжении появился какой-то совершенно новый прибор для исследования далеких звездных систем.

Так или иначе, но мы, как нам было ведено, отправились в полет и, добравшись до планеты, являвшейся целью нашей экспедиции, еще раз убедились, что ученые свой хлеб едят не даром. Как они и предсказывали, в системе Ригеля и в самом деле нашлась планета, где, по-видимому, действительно имелась жизнь.

По правому борту виднелся Ригель, пылающий, подобно раскаленной печи, градусах в тридцати выше плоскости, которая считалась нашим горизонтом. То есть имеется в виду плоскость, являющаяся горизонтальной плоскостью корабля, с которой волей-неволей приходится считаться всей остальной Вселенной. Но светилом интересующей нас планеты был вовсе не далекий Ригель, а гораздо более близкая звезда, немного меньше и чуть менее яркая, чем наше родное солнышко.

К тому же у нашей планетки оказалось две сестрички, бегающие по внешним орбитам, и еще одна, находящаяся с противоположной стороны. Таким образом, в системе оказалось четыре планеты, три из которых были девственно пусты, как головы венерианских гуппи, и только одна — ближайшая к местному солнцу — подавала признаки наличия органической жизни.

Мы шли на посадку, развернувшись к планетке кормой. Скорость, с которой этот шарик рос в иллюминаторах, заставляла мои внутренности затягиваться тугим узлом. В принципе я после первого же рейса на нашей прежней тихоходной старушке «Колбаске» навсегда избавился от космической болезни и привык преодолевать в подвешенном состоянии бессчетные миллионы миль космического ничто. Но боюсь, что к совершенно безумным взлетам и посадкам этой флетнеровской посудины мне придется привыкать еще лет сто, если не больше.

Молодой Уилсон, весь опутанный ремнями безопасности, как всегда, был занят тем, что заранее оплакивал свои драгоценные фотопластинки. На лице у него отражалась такая душевная драма, что можно было подумать, будто парень на своих проклятых пластинках просто женат! Наконец мы совершили посадку, и, конечно, корабль напоследок изрядно тряхнуло.

— Да брось ты убиваться, — посоветовал я Уилсону. — Ведь ни одна из этих опрысканных эмульсией стекляшек ни цыпленка тебе не поджарит, ни куска только что испеченного земляничного пирога ласково под нос не сунет.

— Конечно нет, — согласился он. — Не сунет. — И, уже выпутываясь из своей предохранительной сбруи, вдруг бросил на меня испытующий взгляд и спросил: — Слушай, а как бы ты отреагировал, если бы я взял да и плюнул в ствол одного из твоих ненаглядных излучателей?

— Только попробуй! Сразу шею сверну! — предупредил я.

— Вот видишь! — назидательно произнес он и тут же помчался проверять, как поживают его бесценные пластинки. Я же, прильнув к ближайшему иллюминатору, начал разглядывать открывающийся за ним новый мир. Он был очень зеленый. Просто даже не верилось, что может существовать настолько зеленое море зелени.

Солнце, которое в космосе казалось бледно-желтым, здесь, на планете, было бледно-зеленым и заливало все вокруг своими" желтовато-зелеными лучами.

«Марафон» совершил посадку на поросшей сочной зеленой травой, цветами и кустарником поляне посреди дремучего леса. Лес же представлял собой непролазную чащу могучих деревьев, цвета которых варьировались от очень светлого серебристо-зеленого до темно-зеленого, граничащего с черным.

Сзади подошел Бренанд и встал рядом. В свете, льющемся из иллюминатора, его лицо приобрело пятнистую ядовито-зеленую окраску. Больше всего он походил на оживший труп.

— Ну вот, вроде бы и сели, — заметил он, бросив взгляд в иллюминатор, и с улыбкой повернулся ко мне. Но, увидев выражение моего лица, сразу перестал улыбаться: — Слушай, чего это ты на меня так уставился?

— Да нет, ничего, это все освещение, — успокоил я. — На себя посмотри. Ты сейчас похож на полупереваренную порцию ирландского рагу, плавающую в шлеме туриста, слегка перегулявшего по Луне.

— Ну спасибо на добром слове, — сказал он. — Не за что…

Мы еще немного постояли у иллюминатора, с минуты на минуту ожидая сигнала, обычно созывающего всех членов экипажа на инструктаж перед выходом на поверхность новой планеты. Кому идти первым, обычно определялось с помощью жеребьевки, и я очень рассчитывал, что на сей раз мне повезет.

Бренанду, видимо, тоже не терпелось почувствовать под ногами твердую землю. Но сигнала все не было.

В конце концов Бренанд не выдержал:

— Чего это капитан там тянет? Заснул, что ли?

— Сам не понимаю.

Я снова бросил взгляд на его трупного цвета лицо. Зрелище было малопривлекательное. Судя по его брезгливой мине, я и сам выглядел ненамного лучше. Тогда я сказал:

— Ты же знаешь, какой наш Макналти перестраховщик. Скорее всего, после наших приключений на Механистрии он сто раз подумает, прежде чем хоть что-то предпринять.

— Похоже, — согласился Бренанд. — Схожу-ка я, пожалуй, да выясню, что там делается.

С этими словами он удалился. К сожалению, я не мог последовать за ним, поскольку до выхода первой партии на разведку был обязан постоянно находиться в оружейной. Ведь оружие могло понадобиться в любой момент, а по закону подлости оно всегда требовалось очень срочно.

И действительно, не успел Бренанд исчезнуть за дверью, как на мою голову свалилась разведочная группа, которой требовалось снаряжение. Их было шестеро: инженер Молдерс, навигатор Джепсон, наш врач-негр Сэм Хигнет, Уилсон и двое марсиан — Кли Дрин и Кли Морг.

— Что, снова повезло? — пошутил я, выдавая Сэму игольный излучатель и остальное барахло.

— Это уж точно, сержант! — На его темном лице сверкнула довольная улыбка. — Капитан поклялся, что ни одна живая душа не ступит на землю до тех пор, пока не будет произведена разведка с воздуха. Так что мы сейчас вылетаем на шлюпке номер четыре.

Кли Морг, сжимая своим змееподобным щупальцем излучатель и совершенно игнорируя присутствующих, чьи жизни он тем самым подвергал серьезной опасности, принялся потрясать в воздухе этим смертоносным оружием и возмущенно требовать: — А где наши с Дрином шлемы?

— Шлемы? — Я перевел взгляд с него на землян. — Так, может, и вам, ребята, тоже выдать скафандры?

— Нет, — ответил Джепсон. — Давление снаружи около пятнадцати фунтов, а кислорода в воздухе вообще девать некуда.

— Просто жижа какая-то! — подхватил Кли Морг. — Самая настоящая болотная жижа! Так что мы полетим в шлемах.

Пришлось выдать им дыхательные аппараты. Вообще эти марсиане настолько избалованы трехфунтовым давлением родной планеты, что более плотный воздух плохо действует на печень — если, конечно, она у них есть. Поэтому на корабле им даже отвели специальный отсек, давление в котором поддерживалось на привычной для них отметке. Безусловно, некоторое время они вполне могли пребывать и в условиях более высокого давления, но тогда вскоре начинали выходить из себя и всячески показывать, что на них вдруг обрушились все горести мира. Мы помогли им напялить эти их дыхательные аппараты и отрегулировали давление в шлемах так, как им нравилось. Я множество раз проделывал эту операцию, и тем не менее она, как и в самый первый раз, казалась мне совершенно противоестественной. Согласитесь, трудно себе представить, чтобы кому-то нравилось дышать настолько разреженным воздухом.

Когда мои клиенты стали напоминать увешанные игрушками новогодние елки, в оружейной появился Эл Стор. Войдя, он тут же навалился всеми своими тремястами с лишним фунтами на хлипкий металлический барьерчик, который аж застонал под такой тяжестью. Эл сразу же убрал с него руки и выпрямился. На его бесстрастном лице, как всегда, ярко сверкали глаза.

Покачав барьерчик, чтобы проверить, не сломался ли он, я заметил:

— Один у тебя серьезный недостаток. Ты постоянно забываешь про свою силу.

Но он ничего на это не ответил, а обвел взглядом присутствующих и сказал:

— Капитан велел передать, чтобы вы проявляли максимум осторожности. Нам ни к чему повторение того, что случилось с Хейнсом и его экипажем. Поэтому ниже тысячи футов не спускаться и ни в коем случае нигде не садиться. Автоматическая камера пусть работает на протяжении всего полета, а вы держите ушки на макушке и как только заметите что-нибудь достойное внимания — немедленно назад.

— Все понятно, Эл, — отозвался Молдерс, накидывая на руку две запасные ленты с патронами. — Передай капитану, что он может не беспокоиться.

На том мы и расстались. Вскоре после этого послышался звук стартующей шлюпки, напоминающий жалкую пародию на мощный проникновенный грохот взлетающего «Марафона». Скорлупка взмыла в зеленоватое небо, пронеслась над верхушками высоченных деревьев и вскоре превратилась в крохотную точку. К этому времени вернулся Бренанд, встал у иллюминатора и некоторое время следил за удаляющейся шлюпкой.

— Похоже, Макналти трусит, — наконец заметил он.

— Да это и понятно, ведь в случае чего отвечать за все ему.

Мертвенно-зеленое лицо Бренанда вдруг озарилось кривой усмешкой.

— Я тут прогулялся на корму и узнал, что парочка ребят из машинного все же решила натянуть нам всем нос. Они не стали дожидаться разрешения и сейчас уже там, снаружи, преспокойно кидают камешки.

— Чего кидают? — не веря собственным ушам, переспросил я.

— Камешки, — с каким-то злорадством повторил он.

Я помчался на корму, а Бренанд потащился за мной все с той же злорадной ухмылкой на лице. И точно, двое из наших вечно замызганных механиков, обслуживающих дюзы, решили, что они сами с усами. Скорее всего, эти двое проползли через главный инжектор, который еще даже и остыть не успел, и теперь стояли по щиколотку в зеленой траве, радостно хлопая друг друга по плечам и швыряя камешки в торчащий из земли валун. Глядя на них, можно было подумать, что они на веселом школьном пикнике. — А капитан знает?

— Ты с ума сошел, — замахал руками Бренанд. — Неужели ты думаешь, что он когда-нибудь разрешил бы этой паре небритых идиотов первыми выйти наружу?

В этот момент один из механиков как раз обернулся и заметил, что мы смотрим на него из иллюминатора. Он широко заулыбался, крикнул нам что-то, хотя мы и не могли его слышать через толстое стекло, подпрыгнул футов на девять в воздух и радостно стукнул себя в грудь грязным кулаком. По легкости его прыжка и по всему остальному было ясно, что притяжение здесь слабое, кислорода в воздухе много и что он плевать хотел на нас на всех. На лице Бренанда было написано, что он и сам бы не прочь проползти по трубе инжектора, выбраться на волю и присоединиться к веселью.

— Макналти с них семь шкур спустит, — строго, как и положено, заметил я, с трудом скрывая зависть. — Впрочем, их трудно винить. На корабле до сих пор не отключена искусственная сила тяжести, воздух спертый, и к тому же мы довольно долго пробыли на борту. Так что наружу выйти, конечно, очень хотелось бы. Будь у меня ведро и лопатка, я, наверное, и сам с радостью поиграл бы в песочек.

— Только вот песочка, здесь что-то не видно.

Наконец, устав швырять мелкие камешки, наши весельчаки набрали булыжников и двинулись к большому кусту, росшему ярдах в пятидесяти от носовой части «Марафона». Чем дальше в ту сторону они уходили, тем больше был риск, что их заметит капитан из своей каюты. Но их это, по-видимому, нисколечко не беспокоило. Они отлично знали, что в худшем случае Макналти прочтет им нудную лекцию, а затем отметит это в журнале под видом наложенного строжайшего взыскания.

Высотой куст достигал футов двенадцати или пятнадцати, и венчала его густая шапка ярко-зеленых листьев. Один из двоих наших гуляк дошел до него раньше второго и, остановившись в нескольких ярдах от куста, запустил булыжником точнехонько в самую середину. Дальше все происходило так быстро, что мы практически ничего не успели понять. Булыжник исчез среди листьев. Куст резко качнулся назад, как будто был укреплен на стальной пружине; Из куста выскочили три крошечных существа, мгновенно исчезнувшие в густой траве. Куст тут же качнулся в обратную сторону и снова замер в первоначальном положении. О том, что произошло, напоминали только все еще подрагивающие листья, а парень, который швырнул камень в куст, теперь лежал на земле ничком. Его приятель, отстававший от него фута на три или четыре, замер от изумления и теперь стоял, недоуменно разинув рот.

— Эй! — воскликнул Бренанд. — Что у них случилось?

Механик, валявшийся на траве у куста, вдруг пошевелился, сел и начал отряхиваться. Его товарищ поспешил к нему и принялся помогать. До нас не доносилось ни звука, и оставалось только догадываться, о чем они там говорят и какими проклятиями сыплют.

Наконец процедура приведения одежды в порядок была завершена, и незадачливый механик неуверенно поднялся на ноги. Он с трудом сохранял равновесие, и приятелю на обратном пути к кораблю пришлось поддерживать его под руку. А куст продолжал стоять как ни в чем не бывало, только теперь перестали колыхаться и листья.

Не пройдя еще и половины пути до «Марафона», наш любитель побросать камни вдруг остановился и побелел как полотно. Он неуверенно облизал губы и снова брякнулся на землю. Второй с опаской оглянулся на куст, как будто ожидая, что тот на всех парах догоняет их, собираясь напасть. Наконец, нагнувшись, парень поднял приятеля, взвалил его на спину и с трудом потащил к входному шлюзу. Но не успел он, согнувшись в три погибели, сделать и двадцати шагов, как навстречу ему выскочил Эл Стор. Широко и твердо ступая по зеленой траве, Эл легко снял с бедняги неподвижное тело и без труда понес его к кораблю. Мы опрометью бросились к шлюзу узнать, что же произошло. Не говоря ни слова, Эл Стор протащил свою ношу мимо нас по коридору и внес бездыханное тело в медицинский отсек, где Уолли Симкокс — помощник Сэма — тут же принялся хлопотать над пациентом. Второй механик тем временем с понурым видом топтался в коридоре у двери медотсека. Когда же появился капитан Макналти и наградил его ледяным взглядом, вид у парня стал еще более унылым.

Буквально через полминуты из медотсека показалось багровое разъяренное лицо капитана, который рявкнул:

— Быстро сбегай и скажи Стиву, чтобы отзывал шлюпку обратно. Срочно нужен Сэм!

Я пулей метнулся в радиорубку и передал слова капитана нашему радисту. Включая рацию и поднося микрофон к губам, Стив, как обычно, бешено двигал бровями. Ему почти сразу удалось связаться со шлюпкой. Он передал приказ капитана и выслушал ответ. — Они возвращаются.

Вернувшись к медотсеку, я спросил у незадачливого энтузиаста игр на открытом воздухе:

— Что случилось-то, глупыш?

Тот пожал плечами:

— Да этот чертов куст, похоже, принял его за мишень и нашпиговал колючками. Такие длинные тонкие стрелочки, похожие на шипы. Попал ему в голову, в шею, а несколько штук застряло в одежде. Одна даже ухо пробила насквозь. Еще хорошо, что в глаз не попало.

— Это уж точно! — кивнул Бренанд.

— Слева от меня тоже пролетело несколько штук, и упали они только где-то ярдов через двадцать. Здорово он ими бьет: мимо уха как пчелы прожужжали. — Механик нервно сглотнул и переступил с ноги на ногу. — Всего было колючек сто — не меньше.

Тут в коридор вышел Макналти. Лицо его казалось каменным. Очень медленно и внушительно он бросил несчастному механику:

— А с тобой я поговорю чуть позже. — Взгляд у него при этом был такой, что у бедняги чуть штаны не свалились от страха. После этого величественная фигура капитана проплыла по коридору и скрылась за углом. Бедолага-механик почуял, что дело пахнет керосином, и опрометью бросился восвояси.

Через минуту в небе над кораблем показалась шлюпка, сделала круг и приземлилась. Ее экипаж, пока маленький кораблик с помощью специального крана заводили в чрево большого корабля, бродил вокруг «Марафона».

Сэм пробыл в отсеке с пострадавшим около часа и вышел, качая головой:

— Все кончено. Я ничем не смог ему помочь.

— Ты хочешь сказать… он умер?

— Да. Эти колючки содержат очень ядовитый алкалоид. И противоядия у нас нет. От него начинает сворачиваться кровь, как при укусе змеи. — Он несколько раз устало провел ладонью по жестким курчавым волосам. — Даже не знаю, как сообщить об этом капитану.

В нос мы отправились вместе. Проходя мимо отсека марсиан, я наклонился и заглянул в небольшое смотровое отверстие. Кли Дрин и Кли Морг играли в шахматы, а еще трое наблюдали за игрой. Саг Фарн, как обычно, храпел в углу. Нет, все-таки нужно быть марсианином, чтобы скучать от приключений и в то же время потеть от возбуждения, играя в столь малодинамичную игру, как шахматы. Марсиане всегда отличались извращенным взглядом на вещи.

Продолжая одним глазом-блюдцем следить за доской, Кли Дрин безмолвно устремил второй глаз на смотровое отверстие, за которым виднелось мое лицо. От этого у меня аж мурашки по спине побежали. Я вроде слышал, что хамелеоны тоже так могут, но думаю, никакой хамелеон не смог бы развести глаза настолько. Я бросился догонять Бренанда и Сэма. Сердцем я все явственней предчувствовал беду. Капитан буквально взвился, как ракета, когда узнал от Сэма, что пациент умер. Из полуоткрытой двери донесся его громкий голос:

— Не успели сесть, а уже приходится делать в журнале запись о гибели одного из членов экипажа… преступная халатность… неподчинение приказу… надо же быть такими идиотами… вопиющее нарушение дисциплины. — Тут он остановился, чтобы перевести дыхание. — Однако, как бы там ни было, ответственность целиком и полностью лежит на мне. Эл, объявляй общий сбор.

Эл тут же нажал кнопку, и по всему кораблю разнесся сигнал общего сбора. Последними, конечно, притащились марсиане.

Обведя нас всех строгим командирским взглядом, Макналти принялся читать довольно продолжительную лекцию. Нас, мол, выбрали в качестве экипажа «Марафона» — именно потому, что мы зарекомендовали себя как хладнокровные, опытные, дисциплинированные, зрелые люди, которые уже давным-давно избавились от разных там детских пристрастий, вроде швыряния в цель камнями.

— Кстати, и к шахматам это относится! — с желчной язвительностью добавил он.

Кли Дрин тут же вскинулся и оглядел своих многощупальцевых собратьев: слышали ли они подобное неслыханное богохульство? И действительно, еще парочка марсиан что-то негодующе пискнула. Видимо, от возмущения им тоже ударило в голову то, что заменяет марсианам кровь.

— И поверьте, — продолжал между тем капитан, видимо подсознательно почувствовав, что плюнул в чью-то святую воду, — я вовсе не такой уж зануда. Просто я хочу подчеркнуть: для всего есть соответствующие время и место. — Марсиане слегка расслабились. — И поэтому, — продолжал Макналти, — я требую, чтобы вы всегда…

Тут раздался резкий звонок переговорного устройства, и капитан прервал свою речь на полуслове. На его столе стояли три аппарата. Он уставился на них с таким видом, будто ушам своим не верил. Присутствующие сразу начали переглядываться, пытаясь понять, кого же не хватает. В принципе, отсутствующих быть не могло: по сигналу общего сбора должен собираться весь экипаж до единого человека.

Наконец Макналти решил, что наилучший способ разгадать эту тайну — ответить на звонок. Нажав кнопку, он хрипло и недоверчиво рявкнул: «Да!» Но тут снова раздался звонок, причем другого аппарата. Значит, капитан с первого раза не угадал. Он раздраженно хлопнул по кнопке второго аппарата и снова рявкнул: «Да!» До нас донесся какой-то сдавленный писк, а лицо капитана тем временем искажали самые немыслимые гримасы.

— Кто? Что? — несколько раз переспросил он. — Что тебя разбудило? — Тут глаза его полезли на лоб. — Кто-то стучится в дверь? — Отключив наконец переговорное устройство, он некоторое время ошеломленно молчал, а затем сказал Элу Стору: — Звонил Саг Фарн. Жаловался, что его сиесту нарушил какой-то стук в крышку входного люка в шлюзе. — Капитан не глядя нащупал кресло и рухнул в него, хватая ртом воздух. Его выпученные глаза наконец отыскали в толпе Стива Грегори. — Послушай, прекратишь ты когда-нибудь играть своими бровями или нет?

Стив тут же опустил одну бровь на глаз, другую задрал на лоб и широко раскрыл рот, стараясь изобразить на лице искреннее раскаяние. Вид у него при этом стал окончательно идиотским. Эл Стор наклонился и что-то негромко сказал капитану на ухо. Макналти устало кивнул. Эл выпрямился и, обращаясь к нам, сказал:

— Все свободны. Марсианам, думаю, будет лучше надеть шлемы. У шлюза мы установим пушку и только после этого откроем люк.

Что ж, это звучало достаточно разумно. Днем, конечно, проще простого заметить любого, кто приближается к кораблю, но только не после того, как он подойдет к нему вплотную. Угол обзора иллюминаторов не так широк, чтобы увидеть кого-либо стоящего у самого шлюза. Все понимали, что капитан допустил промашку, устроив собрание и не выставив никого наблюдать за окрестностями, но ни один из присутствующих не оказался столь бестактен, чтобы сделать ему замечание. Если те, кто стучался к нам, не отойдут от корабля подальше, увидеть их мы можем, только открыв люк, и уж точно не станем заниматься ничем другим, пока не выясним, что у нас за гости. Предыдущая экспедиция, во время которой враждебные машины начали разбирать корабль, научила нас осторожности.

Засоню Саг Фарна наконец разбудили, вытащили из уютного уголка, где он сладко спал, и отправили за шлемом. Напротив шлюза установили скорострельную пушку, наведя ее стволы на крышку люка. Не успели мы сделать это, как по крышке люка что-то несколько раз звякнуло. Впечатление было такое, что кто-то бросает в корабль камешки.

Наконец люк медленно открылся. В корабль тут же ворвался зеленоватый свет и хлынул свежий воздух, такой приятный, что у меня чуть не закружилась голова. В тот же момент наш шеф-инженер Дуглас (сменивший на этом посту старого Эндрюса) вырубил искусственную гравитацию, и мы сразу стали на треть легче. Мы с таким тревожным напряжением вглядывались в отверстие люка, что нам вполне могло пригрезиться и тупое рыло ожившего металлического чудовища, разглядывающего нас равнодушно-враждебными линзами. Но никаких механических звуков слышно не было, не лязгали металлические руки и ноги. К нам ворвался лишь свежий ветерок да шелест зеленой травы, да еще вроде слышалось где-то вдалеке странное, ни на что не похожее приглушенное буханье, отдаленно напоминавшее барабанный бой.

Тишина была такой глубокой, что я сразу услышал у себя за спиной дыхание Джепсона. Стрелок замер за пушкой, устремив взгляд в прицел и положив палец на гашетку. Справа и слева от него поблескивали заряженные лентами подающие механизмы. Остальные члены боевого расчета тоже были готовы к любым неожиданностям. И тут я услышал что-то вроде шагов по траве у самого шлюза.

Мы все отлично знали, что Макналти удар хватит, если кто-нибудь осмелится подойти к самому краю и выглянуть наружу. Он небось до сих пор каждую ночь видит во сне, как металлические руки хватают решившегося на это смельчака. Вот и пришлось нам стоять у шлюза и ждать, что будет дальше. Через некоторое время внизу у самого люка послышался какой-то непонятный шум. В следующее мгновение в шлюз влетел булыжник величиной с хорошую дыню и, едва не угодив в плечо Джепсону, разлетелся, ударившись о стенку шлюза.

Я решил, что с меня довольно, и, крепко сжимая в руке игольный излучатель, пригнувшись, двинулся к выходу. Добравшись до края шлюза, находившегося футах в девяти от поверхности планеты, я осторожно выглянул наружу. За спиной я чувствовал дыхание последовавшего за мной Молдерса. Похожие на бой больших барабанов звуки теперь слышались гораздо отчетливее, но источник их по-прежнему оставался загадкой.

Под самым шлюзом стояли шесть существ, на первый взгляд удивительно похожих на людей. У них были совершенно человеческие фигуры, такие же, как у нас, конечности, пальцы и черты лица. Отличие их в основном заключалось в коже. Она у них выглядела грубой, морщинистой и отливала тусклой зеленью. Кроме того, на груди у них имелся какой-то непонятный орган, очень похожий на цветок хризантемы. Иссиня-черные глаза наших гостей постреливали по сторонам с чисто обезьяньей настороженностью.

Но, несмотря на все отличия, сходство с людьми было настолько ошеломляющим, что я, разинув рот уставился на них, а они в свою очередь — на меня. Затем один из них что-то визгливо крикнул, взмахнул рукой, и брошенный им камень едва не разнес мне череп. Я еле успел пригнуться и почувствовал, как булыжник просвистел у самого уха. Молдерс тоже пригнулся и невольно толкнул меня при этом. Где-то позади нас послышался глухой удар, кто-то громко выругался, а я потерял равновесие и полетел вниз.

Стараясь не выпустить из рук излучатель, я шмякнулся в густую траву, покатился кубарем и тут же вскочил на ноги. В любой момент на меня мог обрушиться настоящий метеоритный дождь. Но неприятельского секстета уже и след простыл. Неизвестные существа были ярдах в пятидесяти и быстро улепетывали по направлению к лесу большими ловкими прыжками, которым мог бы позавидовать любой кенгуру. Я, скорее всего, легко мог бы подстрелить двоих-троих, но Макналти наверняка распял бы меня за это. Земные законы очень строги по отношению к тем, кто плохо обращается с аборигенами на других планетах.

Из люка на землю спустился Молдерс, за ним последовали Джепсон, Уилсон и Кли Янг.

Уилсон держал в руках свою ненаглядную камеру со светофильтром на объективе. Он просто-таки трясся от возбуждения.

— Я успел их заснять из четвертого иллюминатора. Целых два раза щелкнул!

— Хм-м-м! — Молдерс оглядел окрестности. Это был грузный флегматичный человек, больше похожий на скандинавского пивовара, чем на старого космического волка. — Давайте-ка проследим за ними до опушки.

— Отличная идея! — весело подхватил Джепсон. Знай он, что его ждет, он бы так не веселился.

Стоя по колено в густой траве, он с удовольствием набрал полную грудь ароматного, насыщенного кислородом воздуха.

— Заодно и прогуляемся на совершенно законном основании.

Мы тут же двинулись вперед, зная, что капитан вскоре начнет заклинать нас вернуться обратно. Наверное, не найти другого такого человека, которого было бы так трудно убедить, что риск необходим и что ценой, которую приходится платить за знание, почти всегда являются человеческие жизни. Наш капитан, как будто специально, сначала подвергал нас опасности, залетая неведомо куда, а потом, оказавшись на месте, всегда старался избегать даже малейшего риска.

Добежав до опушки леса, шестеро зеленых остановились и опасливо уставились на нас. Похоже, на открытом месте они чувствовали себя гораздо менее уверенно, чем на краю, по-видимому, их родного леса. Один из них, повернувшись к нам спиной, нагнулся и, просунув голову между коленями, принялся корчить рожи.

Гримасы его показались нам совершенно бессмысленными и непонятными.

— Это еще что такое! — взревел Джепсон, которому явно не понравилось, что какой-то зеленый туземец корчит ему рожи, выглядывая из-под собственного зада.

Уилсон фыркнул и заметил:

— Мне приходилось видеть нечто подобное. По-моему, это знак презрения… похоже, он является универсальным для всех планет.

— Будь я попроворней, я бы ему показал, — с угрозой в голосе заметил Джепсон.

В этот момент нога его попала в ямку, он оступился и рухнул на землю. Зеленые подняли радостный визг и принялись швырять в него камнями, которые совсем чуть-чуть не долетали до цели. Мы тут же бросились вперед, передвигаясь огромными скачками. При слабом притяжении на планете было низкое атмосферное давление, и мы чувствовали себя значительно легче, чем на Земле. Наверное, мы неслись побыстрее иных олимпийских чемпионов. Пятеро зеленых нырнули в чащу, а шестой, как белка, полез вверх по стволу одного из ближайших деревьев. Из их поведения явственно следовало, что они считают лес и деревья самым надежным убежищем.

Мы остановились ярдах в восьмидесяти от дерева, на котором спрятался наш зеленый приятель. Вполне можно было ожидать града ядовитых колючек. В памяти еще оставалось воспоминание о том, что сумел натворить всего один, с виду такой безобидный, кустик. Растянувшись в цепь, мы начали осторожно подкрадываться ближе, в любую минуту готовые броситься наутек. Но ничего не происходило. Мы подошли еще ближе. И снова ничего. Так, шаг за шагом, мы и оказались почти у самого ствола. Дерево — то ли ствол, то ли листья — испускало слабый аромат чего-то вроде ананаса или корицы. Глухие удары, которые мы слышали еще в корабле, сейчас стали гораздо более отчетливыми.

Дерево вблизи выглядело чрезвычайно внушительным. Его темно-зеленый шероховатый ствол футов семь-восемь в диаметре уходил вверх на высоту около двадцати пяти футов, и только там от него начинали отходить в стороны мощные длинные ветки, каждая из которых заканчивалась всего одним огромным, похожим на лопату, листом. Глядя на гигантский ствол, мы не могли понять, как нашему беглецу удалось так быстро вскарабкаться наверх, но, судя по всему, труда это для него не составляло. И тем не менее его на дереве обнаружить не удалось. Мы раз двадцать обошли вокруг дерева, пристально вглядываясь в переплетение ветвей, сквозь которые пробивались зеленоватые лучи местного солнца. Но никаких признаков аборигена нам заметить не удалось. У нас не было ни малейшего сомнения в том, что он затаился где-то там наверху, а мы просто не можем его разглядеть. Перескочить с этого дерева на ближайшее соседнее он никак не мог. Не удалось бы ему и соскочить незамеченным на землю. Даже несмотря на довольно скудное освещение, нам был отлично виден весь этот древесный исполин, поскольку мы окружили его со всех сторон. Но чем дольше мы вглядывались, пытаясь отыскать туземца среди ветвей, тем больше убеждались в том, что нам это не под силу.

— Куда он мог подеваться? Просто уму непостижимо! — буркнул Джепсон, отходя от ствола подальше, чтобы удобнее было смотреть вверх. И тут послышался свист рассекаемого воздуха — это ветка, нависавшая над его головой, резко метнулась вниз. Я даже как будто услышал безмолвный торжествующий возглас доставшего-таки свою жертву дерева. Плоский лист шлепнул Джепсона прямо по спине, а все пространство под деревом тут же оказалось буквально залито ананасово-коричным ароматом. Затем ветка так же резко ушла обратно вверх, унося с собой и свою жертву. Джепсон с яростным ревом отчаянно пытался высвободиться, а мы, совершенно обалдевшие, столпились внизу. Нам было видно, что он прилип к тыльной стороне листа, и чем яростнее он пытался оторваться от него, тем больше его заливало какое-то густое желтовато-зеленое вещество. Судя по всему, оно было раз в сто более липким, чем самый лучший птичий клей. Наконец мы стали хором орать ему, чтобы он перестал дергаться, а то, мол, эта жижа зальет ему и лицо. Но чтобы привлечь его внимание, нам потребовалось немереное количество децибел и изрядное количество довольно-таки оскорбительных выпадов в его адрес. К тому времени липкая масса уже покрыла всю его одежду, а одна рука намертво прилипла к телу. Выглядел он ужасно. Было совершенно ясно: если липучка зальет ему рот и нос, то он просто задохнется.

Молдерс попробовал взобраться по стволу наверх, но вскоре понял, что это напрасная трата сил. Он отошел подальше от ствола, чтобы взглянуть, что там наверху, но тут же поспешно вернулся на прежнее место, заметив, что одна из ветвей угрожающе шевельнулась, собираясь угостить его порцией все той же липкой дряни.

Самое безопасное для нас место находилось прямо под несчастным Джепсоном. Липучка все заливала и заливала того и, насколько я мог судить, через полчаса должна была покрыть полностью, а если он будет продолжать дергаться — то и еще раньше.

Все это время где-то поблизости продолжали раздаваться глухие удары, как бы отсчитывавшие последние мгновения жизни нашего несчастного товарища. Звуки напоминали удары африканских тамтамов, приглушенные какими-то толстыми стенами.

Указывая на золотистый цилиндр «Марафона», лежащий в пятистах ярдах от нас, Уилсон сказал:

— Чем больше мы потеряем здесь времени, тем хуже все это кончится. Давайте сбегаем на корабль, возьмем веревки и крюки. А тогда снять его будет делом нескольких секунд.

— Нет, — решил я, — Мы, черт возьми, снимем его еще быстрее.

Потопав ногами по траве и убедившись, что она и в этом месте достаточно густая и упругая, я поднял излучатель и прицелился в то место, где лист, державший Джепсона, соединялся с веткой. Поняв, что я собираюсь сделать, он в панике взревел:

— Эй, не вздумай… ты, полоумный! Ты же меня…

Но игольный луч максимальной мощности уже перерезал ветку. Лист отвалился, и тут дерево как будто взбесилось. Свои двадцать пять футов до земли Джепсон пролетел с просто-таки удивительной скоростью в два смачных ругательства на каждый фут. Наконец он с шумом рухнул на траву с прилипшим к спине листом и разразился совсем уж площадной бранью. Нам тем временем пришлось ничком броситься на землю, поскольку дерево вышло из себя и яростно пыталось дотянуться листами-лопатами до нас — своих обидчиков.

Одна особенно настойчивая ветка продолжала колотить листом всего в ярде от моей головы, а я в свою очередь пытался вдавить себя как можно глубже в землю. Я чувствовал, как ритмичными толчками мою голову овевают порывы ветра от хлопающего рядом листа и густой ананасово-коричный аромат. Меня прямо-таки пот прошибал при мысли о том, как отчаянно будут напрягаться мои легкие, вылезать из орбит глаза и колотиться сердце, если лист дотянется до меня и я получу порцию липкой дряни прямо в лицо. Нет, тогда уж я предпочел бы, чтобы меня просто пристрелили.

Через некоторое время дерево наконец прекратило тщетные попытки добраться до кого-нибудь из нас и снова застыло, как дремлющий гигант, в любую минуту готовый снова перейти к активным действиям. Мы по-пластунски доползли до Джепсона и кое-как ухитрились вытащить его из-под дерева вместе с листом, прилипшим к спине.

Идти он не мог, так как сапоги и брючины намертво склеились между собой. Левая рука тоже будто приросла к телу. Он был совершенно вне себя и непрерывно то жаловался на судьбу, то ругался, не давая себе времени ни подумать, ни перевести дыхание. До этого случая мы даже не представляли, что он способен на такое красноречие. И только когда мы выволокли его на открытое место, я вслух произнес те несколько энергичных слов, которые он по оплошности пропустил.

Молдерс, всегда очень спокойный, ругаться не стал, видимо вполне удовлетворившись тем, что принялись извергать из себя мы с Джепсоном. Молдерс помогал мне тащить его, и теперь ни он, ни я не могли отлепиться от нашей ноши. Мы превратились буквально в единое целое, как трое сиамских братьев-близнецов, только вот никаких братских чувств мы при этом не испытывали, да и речи наши тоже как-то не свидетельствовали о братской любви.

Получалось, что нам не остается ничего другого, кроме как тащить Джепсона на руках, которые накрепко приклеились к его телу.

Мы вынуждены были держать его в горизонтальном положении лицом вниз, как в стельку пьяного матроса, которого товарищи волокут обратно на корабль. Лист по-прежнему украшал его спину.

Ничуть не облегчал и без того малоприятную задачу придурок Уилсон, которому наши неприятности почему-то казались весьма забавными. Он плелся за нами, давясь от смеха, и то и дело щелкал своей поганой камерой, которую я с огромным удовольствием запихал бы ему в глотку. Он просто до неприличия радовался тому, что проклятый клей не попал и на него тоже.

Эл Стор, Бренанд, Армстронг, Петерсен и Дрейк встретили нас, когда мы протащились уже более полпути до корабля. Сначала, они недоуменно уставились на Джепсона, а потом с уважением начали прислушиваться к его гневным тирадам. Мы предупредили их, чтобы они до нас не дотрагивались. Когда мы дотащили свою ношу до корабля, то почувствовали, что устали как собаки. Хоть вес Джепсона и составлял здесь только две трети нормального, но через пятьсот ярдов он уже начал казаться нам настоящим мамонтом.

Мы уронили его на траву под шлюзом и волей-неволей вынуждены были усесться на него сверху. Из джунглей по-прежнему доносились глухие удары. Эл ушел на корабль и вскоре вернулся, ведя за собой Сэма и Уолли. Указав им на наше мрачное трио, он спросил, не знают ли они, как избавиться от этого суперклея. Тот уже застыл и стал совершенно твердым. Мои руки и пальцы чувствовали себя так, будто их поместили в гласситовые перчатки.

Сэм и Уолли испробовали холодную воду, теплую воду, довольно горячую воду и очень горячую воду, но вода никакого воздействия на клей не оказывала.

Шеф-инженер Дуглас принес бутылочку ракетного топлива, которым он выводил пятна, драил медяшки, травил насекомых и использовал для растирания во время приступов люмбаго. С его помощью можно было делать и еще восемнадцать разных дел — во всяком случае, так утверждал Дуглас. Но растворять клей топливо отказалось.

Затем они попробовали какой-то сверхочищенный бензин, которым Стив Грегори заправлял всему экипажу зажигалки. Но и это оказалось напрасной тратой времени. Он легко растворял резину и еще пару другую материалов, но только не эту дрянь. Молдерс все это время сидел совершенно спокойно, несмотря на то что обе его руки были будто вплавлены в куски желто-зеленого стекла.

— Да, похоже, вы вляпались, — лицемерно посочувствовал Уилсон. — Как мухи в мед!

Снова появился Сэм и принес с собой йод, который клея тоже не растворил, зато вступил с ним в реакцию, и воздух вокруг нас начал наполняться странным дымом с ужасным запахом. Тогда на лице Молдерса в первый раз появилась страдальческая гримаса. От азотной кислоты по поверхности застывшего клея пошли пузыри, но и только. Впрочем, с кислотой в любом случае шутки были бы плохи. Нахмурившись, Сэм удалился, чтобы поискать еще какой-нибудь растворитель. Навстречу ему вышел Эл Стор, решивший узнать, как наши успехи. Подойдя к нам, Эл вдруг споткнулся, что для него было делом совершенно необычным, учитывая его нечеловеческое чувство равновесия. При этом он нечаянно толкнул мощным торсом молодого Уилсона, и эта ухмыляющаяся обезьяна свалилась с копыт и рухнула прямо на ноги Джепсону, где клей, по-видимому, оставался еще достаточно мягким, чтобы тут же прихватить новую жертву. Уилсон сразу затрепыхался, пытаясь высвободиться, но, поняв, что никакие усилия не помогают, сразу изменился в лице. Джепсон, увидев выражение ужаса на лице насмешника, разразился громким смехом.

Подняв с земли упавшую камеру, Эл повесил ее на плечо и как ни в чем не бывало заметил:

— Никогда раньше не оступался. Крайне досадно, что так получилось.

— Ничего себе — досадно! — в сердцах воскликнул Уилсон, который, судя по выражению его лица, сейчас больше всего на свете желал бы, чтобы Эл Стор расплавился и превратился в лужицу жидкого металла.

Как раз в этот момент из корабля появился Сэм с большой стеклянной банкой в руках.

Подойдя к нам, он плеснул немного жидкости из банки на мои увязшие в клею руки, и зеленоватая масса тут же начала растворяться, превращаясь в тонкий слой слизи, и через мгновение мои руки оказались на свободе.

— Нашатырь! — возвестил Сэм. Правда, он мог бы этого и не говорить: характерный запах перепутать нельзя ни с чем. Нашатырь оказался прекрасным растворителем для злосчастного клея, и вскоре Сэм окончательно очистил нас от его остатков.

После этого я погнался за Уилсоном, и мы раза три обежали вокруг корабля. К сожалению, на его стороне было преимущество в возрасте, а значит, и в скорости. Наконец мне пришлось прекратить преследование, так как я окончательно запыхался. Мы уже собирались подняться на борт и доложить капитану обо всем, что с нами случилось, но проклятое дерево снова начало хлопать ветками. Нам даже издали было прекрасно видно, как со свистом хлещут по воздуху большущие листья. Стоя у самого входа в шлюз, мы обернулись и с удивлением воззрились на это. И тут заговорил Эл Стор, причем в голосе его явственно слышались металлические нотки: — Где Кли Янг?

Никто из нас этого не знал. Я начал припоминать все случившееся и понял, что, когда мы тащили Джепсона домой, Кли Янга с нами не было. Последний раз я видел его, еще стоя под деревом, и у меня бегали по спине мурашки при виде того, как он двумя глазами одновременно разглядывает две разные ветки.

Армстронг нырнул в корабль и вскоре вернулся с известием, что на корабле Кли Янга нет абсолютно точно.

Молодой Уилсон, глаза которого еще были выпучены почти так же, как у пропавшего марсианина, заявил, что он вообще не помнит, чтобы Кли Янг выходил вместе с нами из леса. После этих слов мы выхватили излучатели и на всех парах помчались обратно к треклятому дереву. Оно не переставало махать крыльями так, будто к земле эту сумасшедшую птицу привязывали только корни. Добежав до чудовищного дерева, мы начали обходить его по периметру, стараясь не оказываться в пределах досягаемости ожесточенно хлопающих листьев и пытаясь взглядом отыскать прилипшего к одному из них марсианина. Но его там не было.

Наконец мы обнаружили его на стволе на высоте приблизительно сорока футов. Пятью могучими щупальцами он крепко держался за ствол, а другими пятью крепко сжимал зеленого аборигена. Пленник бился в объятиях марсианина, тщетно пытаясь вырваться, и непрерывно что-то визгливо кричал.

Кли Янг начал осторожно спускаться вниз. То, как он двигался и выглядел, делало его ужасно похожим на какой-то невероятный гибрид университетского профессора и морского осьминога. Абориген же с вытаращенными от ужаса глазами бессильно колотил марсианина по шлему дыхательного аппарата. Кли полностью игнорировал недружественное поведение зеленого туземца и спустился наконец к той ветке, которая добралась до Джепсона. Покрепче ухватив свою жертву, марсианин осторожно пополз вдоль ветки и добрался до ее конца, где отсутствовал лист. Здесь его и аборигена ветка стала мотать вверх и вниз с амплитудой футов в двадцать. Рассчитав маневр до секунды, Кли Янг отцепился от ветки, когда та опустилась почти до самой земли, и тут же скользнул прочь из-под кроны, чтобы его не зацепила ни одна из других. С опушки леса вдруг донесся певучий вой, и что-то похожее на кокосовый орех, пролетев по воздуху, упало и разбилось под ногами у Дрейка. Странный снаряд был хрупким, как пустая яичная скорлупа, внутри оказался белым и, похоже, совершенно пустым.

Не обращая ни малейшего внимания ни на вой, ни на бомбу, которая вовсе не была бомбой, Кли Янг потащил своего все еще пытающегося вырваться пленника прямо к «Марафону».

Дрейк удивленно отшатнулся, затем с любопытством нагнулся над «кокосом» (или как его назвать?) и презрительно пнул расколовшуюся при падении скорлупу носком сапога. В тот же самый момент что-то невидимое, вылетевшее из осколков, валяющихся у его ног, набросилось на него, он судорожно втянул щеки, закатил глаза и отступил назад. Затем его стошнило, причем так сильно, что он чуть не упал. У нас хватило ума не пытаться выяснять, в чем дело, а схватить его в охапку и помчаться следом за Кли Янгом. Всю дорогу его тошнило, и рвота утихла, только когда мы наконец добрались до покатого борта «Марафона».

— Боже милостивый! — наконец выдавил он, потирая живот. — Какая мерзкая вонь! По сравнению с этим скунс — роза животного мира! — Он вытер губы. — У меня желудок просто наизнанку вывернулся.

Мы отправились к Кли Янгу, пленника которого уже посадили за примирительную трапезу. Стягивая шлем, Кли Янг сказал:

— На это дерево взобраться оказалось совсем не так уж и трудно. Оно, конечно, пыталось схватить меня, но, как выяснилось, ветки не могут дотянуться до ствола. — Он недовольно фыркнул и потер свое плоское лицо уроженца Красной Планеты гибким кончиком огромного щупальца. — Ума не приложу, как это вы, примитивные двуногие, можете постоянно хлебать суп, который называете воздухом. Да в нем хоть плавай!

— Слушай, Кли, а где же ты нашел зеленого? — спросил Бренанд.

— Он притаился на стволе в сорока футах от земли. Там в коре оказалось углубление, где он спрятался. Я и заметил-то его почти случайно, когда подобрался чересчур близко и ой начал дергаться, боясь, что я его обнаружу. — Марсианин поднял свой шлем. — Поистине замечательный пример естественной маскировки. — Продолжая одним глазом взирать на шлем, второй он устремил на любопытного Бренанда и сделал недовольный жест щупальцем: — А как насчет того, чтобы хоть где-нибудь откачать воздух и позволить представителям высшей формы разумной жизни хоть какое-то время провести в покое и с удобствами?

— Ладно, так и быть, откачаем воздух из правого шлюза, — пообещал Бренанд. — И не больно-то выпендривайся, ты, жалкая карикатура на резинового паука.

— Ха! — с большим достоинством ответствовал Кли Янг. — Кто, по-твоему, придумал шахматы, но до сих пор с трудом отличает черную пешку от белой? Кто не в состоянии даже камешки побросать без того, чтобы не вляпаться во что-нибудь этакое? — С этим презрительным замечанием по поводу земной несостоятельности он снова нахлобучил шлем и знаком попросил меня откачать в нем воздух, что я и сделал. — Благодарю! — глухо донесся его голос из-за диафрагмы шлема. Теперь следовало побольше узнать о нашем зеленом госте.

Капитан Макналти беседовал с аборигеном лично. Босс величественно восседал за своим металлическим столом и взирал на хрупкого туземца взглядом, в котором было поровну высокомерия и добродушия. Туземец стоял перед ним и то и дело испуганно зыркал своими черными глазенками по сторонам. Теперь, вблизи, я разглядел на нем набедренную повязку, цветом почти не отличающуюся от кожи. Спина его казалась чуть темнее, чем грудь и живот, а кожа на ней выглядела гораздо грубее, более пористой и напоминала кору дерева, на котором он пытался от нас спрятаться.

Даже набедренная повязка сзади оказалась гораздо темнее, чем спереди. Ноги у него были широкими и босыми, а на пальцах ног имелось по два сустава почти такой же длины, что и пальцы рук. Одежды у него, кроме набедренной повязки, никакой не было, как, впрочем, и оружия. Но наибольший интерес у присутствующих, конечно, вызывала своеобразная хризантема у него на груди.

— Его накормили? — заботливо спросил капитан.

— Ему предлагали поесть, — ответил Эл. — Но он отказался. Даже не прикоснулся к пище.

Насколько я понимаю, единственное, чего ему хочется, — это вернуться обратно на дерево.

— Хм-м-м-м, — проворчал Макналти. — Всему свое время. — И, снова напустив на себя вид добродушного дядюшки, он спросил у туземца: — Как тебя зовут?

Видимо, по интонации капитана поняв, что ему задали вопрос, зеленый абориген замахал руками и возбужденно зачирикал на непонятном языке. Он говорил и говорил, то и дело подкрепляя свои слова очень выразительными, но совершенно непонятными нам жестами. Язык был довольно благозвучным, а голос певучим.

— Понятно, — пробормотал Макналти, когда поток непонятных слов наконец иссяк. Он вопросительно взглянул на Эла Стора: — Как ты считаешь, этот парень не может быть телепатом, вроде тех омаров?

— Более чем сомнительно. По уровню развития я бы поставил его где-то в один ряд с конголезскими пигмеями, а может, и ниже. У него даже примитивного копья нет, не говоря уже о луке со стрелами или духовой трубке.

— Думаю, ты прав. Мне тоже показалось, что он не больно-то разумен. — По-прежнему сохраняя отечески-покровительственный вид, Макналти продолжал: — В любом случае мы пока друг друга не понимаем, и нам, видимо, придется каким-то образом решить проблему языкового барьера. Посадим нашего лучшего лингвиста: пусть осваивает язык этого парня и потихоньку учит его основам нашего.

— Позвольте, я попробую, — предложил Эл. — Худо ли бедно, но у меня перед всеми остальными есть одно преимущество — электронная память.

Он приблизился к зеленому туземцу, бесшумно неся свое могучее, идеальных пропорций тело на толстенных эластичных подошвах. Похоже, туземцу пришлось не по душе то, как тихо Эл к нему подошел, да и его сверкающие глаза тоже. Он попятился и прижался спиной к стене, снова шаря глазами по сторонам в поисках возможного пути для бегства.

Эл, заметив его испуг, остановился и хлопнул себя по голове могучей ручищей так, что мне этот хлопок наверняка размозжил бы череп.

— Голова, — сказал он. Потом он еще с полдюжины раз повторил движение, каждый раз приговаривая: — Голова, голова!

Уж настолько-то глупым зеленый быть просто не мог: он наконец понял, чего от него добиваются, и чирикнул:

— Мах!

Снова коснувшись своей головы, Эл спросил:

— Мах?

— Бья! — отозвался туземец, вроде уже начавший приходить в себя.

— Ну вот, это, оказывается, чертовски просто, — одобрительно пророкотал Макналти, явно становясь все более и более высокого мнения о своих лингвистических способностях. — Мах — голова, бья — да.

— Совсем необязательно, — возразил Эл. — Все зависит от того, как он интерпретировал мои жесты. Например, «мах» может означать и голову, и лицо, и череп, и человека, и волосы, и бога, и ум, и мысль, а может, и инопланетянина или даже черный цвет. Если же он решил, что речь идет о контрасте между моими черными волосами и его зелеными, то «мах» вполне может означать «черный», в то время как «бья» будет значить уже не «да», а «зеленый».

— Верно, я об этом как-то не подумал. — Капитан явно сник.

— Нам придется заниматься подобными вещами до тех пор, пока мы не выясним точного значения, достаточного для составления простейших фраз. А уже после этого значение слов будет достаточно легко установить по контексту. Так что дайте мне хотя бы два-три дня.

— Что ж, валяй. И прошу тебя, ты уж постарайся, Эл! А то и впрямь, нельзя ведь надеяться, что через пять минут после встречи мы уже будем говорить с ним о чем хотим!

Уводя туземца в кают-компанию, Эл прихватил с собой Миншула и Петерсена. Он решил, что одна голова — хорошо, а три — лучше. Тем более что Миншул и Петерсен и так знали по несколько языков и свободно владели идо, эсперанто, венерианским, высоким марсианским и низким марсианским, в особенности здорово — низким. Только они из всех членов экипажа были в состоянии дать достойный отпор этим маньякам от шахмат на их родном языке.

У себя в оружейной я нашел Сэма, который пришел, чтобы сдать то, что брал. Я спросил у него:

— Ну как, Сэм, что вы там увидели из своей шлюпки?

— Не так уж и много. Мы слишком быстро вернулись. Успели пролететь где-то около тысячи двухсот миль. И под нами все время был только лес, лес и ничего, кроме леса. Разве что время от времени попадались полянки. Правда, пару раз мы видели целые луга площадью с хорошее графство. Один из них, самый большой, находился у длинного голубого озера. А еще мы видели несколько рек и ручьев.

— А признаков цивилизации не попадалось?

— Никаких. — Он указал в сторону кают-компании, где Эл и его помощники возились с аборигеном, пытаясь изучить его язык. — Такое впечатление, что здесь должны быть более цивилизованные народы, но сверху их в любом случае довольно трудно обнаружить. Все скрывает этот густой покров леса. Уилсон сейчас проявляет отснятые пленки в надежде обнаружить на них нечто такое, чего мы не заметили глазами. Но я сильно сомневаюсь, что его камера запечатлела что-нибудь примечательное.

— Да о чем речь! — пожал я плечами. — Какие-то тысяча двести миль, да еще в одном направлении, — это просто ерунда по сравнению с целым миром. С тех пор как один парень всучил мне банку краски в полоску, меня на мякине не проведешь.

— А что, полоска не вышла?

— Да нет, просто банку неправильно открыл, — ответил я.

В самый разгар нашей шутливой словесной дуэли меня вдруг осенила сногсшибательная идея. Я вслед за Сэмом выскочил из оружейной и опрометью бросился в радиорубку.

Стив Грегори с умным видом сидел у своих приборов и, как обычно, валял дурака. Но я был уверен, что сейчас-то уж точно сражу его своей сообразительностью наповал. Только Стив нацелил на меня свою мохнатую бровь, как я выпалил:

— Слушай, а что, если прочесать все радиочастоты?

— А может, тебя самого сперва прочесать как следует? — нахмурившись, сразу огрызнулся он.

— Мне это ни к чему — я перхотью не страдаю, — с достоинством отозвался я. — Ты лучше вспомни те странные посвистывания и шум водопадов, которые мы обнаружили в эфире на Механистрии. Так вот, если на этой кучке перегноя и есть какие-нибудь высокоцивилизованные обитатели, они, вполне возможно, тоже производят разные шумы. А если так, то ты легко их засечешь.

— Это точно. — Он на какое-то мгновение ухитрился удержать свои юркие брови в неподвижном состоянии, но сразу все испортил тем, что начал шевелить огромными ушами. — Но только если они действительно их производят.

— Тогда почему бы тебе прямо сейчас не начать прочесывать эфир? Мы бы хоть знали, есть тут цивилизация или нет. Чего ты тянешь?

— Послушай, — как-то подозрительно осторожно начал он, — а вот излучатели у тебя в оружейной… они у тебя все вычищены, заряжены и готовы к бою?

Я недоуменно уставился на него:

— А ты думал! Готовы, да еще как. Это же моя работа.

— Так вот: то твоя работа, а это — моя. — И он снова задвигал ушами. — Ты опоздал примерно часа на четыре. Я прошерстил весь эфир сразу же после посадки и не обнаружил ничего, кроме слабенького немодулированного шипения на волне 12,3 метра. Это характерные помехи излучения Ригеля, да и шли они явно из космоса. Неужели ты мог подумать, что я такой же раздолбай, как наш змеерукий засоня Саг Фарн?

— Да нет, что ты. Извини, Стив… мне просто показалось, что это отличная идея.

— Ничего, сержант, — дружелюбно отозвался он. — Просто каждый должен заниматься своим делом, а не лезть в чужие. — Он начал рассеянно вертеть ручки своих высокоточных радиоселекторов.

Вдруг из динамика раздался кашель, как будто кто-то прочищал горло, сменившийся резкими звуками: «Пип-шш-уоп! Пип-пип-уоп!»

Нельзя было выбрать момента удачнее. Успокоившиеся ненадолго брови нашего радиста сразу взбеленились, и могу поклясться, что на сей раз они не только сразу улетели куда-то под самую шевелюру Стива, но и продолжали ползти по его голове, перевалили через макушку, спустились по затылку и исчезли на спине под воротничком.

— Морзе, — растерянно пробормотал он тоном обиженного ребенка.

— А я почему-то всегда думал, что Морзе пользуются только на Земле, а не на других планетах, — заметил я. — Тем не менее раз ты считаешь, что это азбука Морзе, значит, с легкостью сможешь прочесть-сообщение. — Тут меня прервал новый шквал громких писков из динамика: «Пип-пиппер-пииуоп!»

— Нет, это не Морзе, — промямлил Стив, противореча сам себе. — Но это искровые сигналы. — При этих словах он бы с удовольствием нахмурился, не будь его брови так далеко на затылке, что их просто было слишком долго возвращать на лоб. Одарив меня одним из самых скорбных, какие мне когда-либо приходилось видеть, взглядов, он схватил блокнот и начал записывать импульсы.

Мне еще предстояло — на всякий случай — проверить скафандры, зарядные устройства скорострельной пушки и еще кое-что, поэтому я ушел, вернулся в оружейную и принялся за дело. Когда стемнело, Стив все еще сидел за столом у себя в радиорубке. Эл и его ребята по-прежнему возились с аборигеном, но вскоре случилось непредвиденное.

Солнце село, и даже его последние вечерние зеленоватые лучи начали исчезать за горизонтом. На лес и поляну, где лежал наш корабль, опустился бархатный полог ночи. Я как раз шел по коридору на камбуз и не успел дойти до кают-компании, как вдруг ее дверь распахнулась и оттуда пулей вылетел зеленый туземец. Лицо его выражало беспредельное отчаяние, а ноги мелькали так быстро, будто он рвался к финишной ленточке, на которую какой-то остряк прилепил целую тысячу международных кредитов.

Не успел я схватить беглеца, как из кают-компании донесся крик Миншула. Наш зеленый друг извивался как угорь, пытался кусаться и даже сделал мне неуклюжую подсечку. От его шершавого грубого тела исходил слабый ананасово-коричный аромат.

Тут из кают-компании выскочили остальные, выхватили у меня туземца и начали успокаивающе ему что-то говорить. Наконец он немного затих и расслабился. Уставившись вороватыми глазками на Эла Стора, он стал что-то чирикать, ожесточенно размахивая руками, напомнившими мне при этом ветки того коварного липучего дерева. Элу все же удалось что-то втолковать ему довольно связно, хотя и с запинками. Похоже, за это время им удалось набраться слов достаточно для хоть какого-то, пусть и не полного взаимопонимания. Одним словом, худо ли бедно, но конфликт был улажен. Наконец Эл сказал Петерсену:

— Знаешь, скажи-ка ты капитану, что я хочу отпустить Калу.

Петерсен тут же умчался, но уже через минуту вернулся обратно.

Он говорит, делай так, как считаешь нужным.

— Отлично. — Эл довел аборигена до шлюза, показал на открытый люк и что-то сказал. Зеленому два раза повторять было не нужно — он с места ласточкой нырнул вниз. Похоже, кто-то одолжил ему свою набедренную повязку и он боялся опоздать вернуть ее, поскольку шуршание его ног, бегущих по траве, сливалось в один сплошной шорох, как у человека, который ни в коем случае не может терять ни секунды. Эл все еще стоял в шлюзе и смотрел ему вслед горящими глазами.

— А чего это ты решил выпустить птичку из клетки, Эл?

Повернувшись ко мне, он ответил:

— Я пытался убедить его вернуться завтра утром на рассвете. Может, он вернется, а может, и нет… Посмотрим. Времени у нас было не так уж много, и вытянуть нам из него ничего особенного не удалось, но мы успели понять, что язык их чрезвычайно прост. Его зовут Кала, и он из племени Ка. Все его соплеменники носят имена, начинающиеся на «Ка». Например: Кали, Кану или Кахир.

— Вроде как марсиане с их Кли, Лейдами и Сагами.

— Вот-вот, — согласился он, невзирая на то, что марсианам могло бы и не понравиться сравнение их цивилизации с примитивными зелеными аборигенами. — А еще он рассказал, что у каждого члена их племени есть свое дерево.

Я не совсем понимаю, что он хотел этим сказать, но из его объяснений выходило, что жизнь каждого из них каким-то таинственным образом связана с деревом, на котором они должны проводить каждую ночь. Непременно. Я пытался удержать его, но он так рвался уйти, что мне стало его жалко. Он был готов скорее умереть, чем провести ночь вдали от своего дерева.

— Чушь какая-то. — Я улыбнулся от внезапно пришедшей мне в голову мысли. — А должно быть, еще большей чушью это показалось бы Джепсону.

Эл по-прежнему смотрел куда-то в непроглядную тьму, откуда плыли странные ночные запахи и доносились все те же глухие удары, напоминавшие барабанный бой.

— А еще мы узнали, что во тьме обитают какие-то существа, гораздо более могущественные, чем Ка. У них необычайно сильный гамиш.

— Что-что? — переспросил я.

— Сильный гамиш, — повторил он. — Это слово меня просто убивает. Он повторял его снова и снова. Например, он сказал, что у «Марафона» очень сильный гамиш. У меня и у Кли Янга — тоже. А вот у капитана Макналти, по его словам, гамиш так себе. У самих же Ка его и вовсе нет.

— Так это нечто, чего он боится?

— Не совсем. Это скорее благоговение, чем страх. Насколько я смог понять, гамишем изобилует все удивительное или уникальное. У просто не совсем обычных гамиша поменьше. А во всем заурядном гамиша нет ни капли.

— Неплохой пример трудностей взаимопонимания. Получается, что договориться вовсе не так просто, как кажется начальству там на Земле.

— Да, это верно. — Сверкающие глаза Эла переместились на Армстронга, который стоял возле шлюза, облокотившись на пушку. — Сейчас твоя вахта?

— До полуночи — моя, а потом заступает Келли.

Назначать Келли нести вахту у пушки показалось мне довольно глупым. Этот с головы до ног покрытый татуировками тип никогда не расставался с четырехфутовым гаечным ключом и в любой критической ситуации предпочитал пускать в ход именно указанный инструмент, а вовсе не какую-то там новомодную скорострельную восьмиствольную пушку или игольный излучатель. Ходили слухи, что он даже во время венчания не выпускал из рук ненаглядную железку и будто его жена пыталась развестись с ним на том основании, что вышеозначенный предмет действует ей на нервы. Лично же я считал, что Келли — это просто неандерталец, которого волею судеб занесло не в то время.

— Ладно, лучше не будем рисковать и задраим люк, — решил Эл. — Черт с ним, со свежим воздухом.

Это было типично для него, и именно из-за таких вот вещей он всегда и казался самым настоящим человеком. Сейчас он упомянул свежий воздух так, будто сам его употреблял. Но то, как обыденно это в его устах звучало, заставляло забыть о том, что с того самого дня, когда старый Кнуд Йохансен поставил его на ноги и включил, он не сделал ни вздоха.

— Пожалуй, пора закрывать. — С этими словами он повернулся спиной к царящему снаружи мраку и двинулся обратно в корабль.

В этот момент откуда-то снизу послышался певучий голос:

— Ноу байдерс!

Эл остановился как вкопанный. Прямо под люком послышался топот ног. Затем в шлюз влетело что-то круглое и блестящее, пролетело над левым плечом Эла и разбилось о пушку. При этом на пол выплеснулась золотистая и очень летучая жидкость, которая почти мгновенно испарилась. Эл мгновенно обернулся и стал вглядываться в темноту. Удивленный Армстронг отскочил к стене и протянул руку к кнопке тревоги. Но до кнопки он так и не дотянулся. Внезапно замерев, он начал сползать вниз по стене и растянулся на полу, будто его оглушили чем-то тяжелым.

Выхватив излучатель, я начал осторожно продвигаться вперед — туда, где на фоне темноты маячила могучая фигура Эла. Конечно, это было ошибкой с моей стороны: сначала все же следовало нажать эту дурацкую кнопку. Стоило мне сделать всего три шага, и ядовитая дрянь из разбившегося шара шарахнула меня по мозгам точно так же, как и Армстронга. Очертания фигуры Эла вдруг расплылись у меня перед глазами, подобно мыльному пузырю, становясь все больше и больше, наконец пузырь лопнул, я рухнул навзничь, и перед глазами у меня все померкло.

Даже не знаю, сколько я так пролежал, потому что, когда я открыл глаза, в голове у меня сохранились смутные воспоминания о какой-то суете, криках и топоте ног вблизи моего неподвижного тела. Похоже, пока я валялся в беспамятстве, вокруг что-то происходило. Я лежал на влажной от ночной росы траве. Совсем неподалеку виднелась опушка барабанящего леса, а с ночного неба на меня равнодушно взирали звезды. Я был спеленут, как египетская мумия. С одной стороны от меня лежала мумия Джепсон, а с другой — мумия Армстронг. Дальше лежало еще несколько человек, обездвиженных таким же способом.

В трехстах или четырехстах ярдах от нас ночную тишину то и дело взрывали звуки сердитых голосов: смесь земных ругательств и непривычно певучих фраз аборигенов. Как раз в той стороне находился «Марафон», но его самого в темноте видно не было, а выделялось только освещенное отверстие люка. Светлое пятно то и дело мигало, — видимо, там происходила какая-то возня. Раз или два свет ненадолго вообще заслоняли чьи-то очень широкие спины.

Джепсон преспокойно храпел, будто отдыхал воскресным полднем у родных пенат, зато Армстронг уже полностью пришел в себя и понял, что единственным его свободным органом остался рот. Он сразу решил использовать и его, и вернувшееся сознание. Подкатившись к Блейну, он начал зубами развязывать его путы. Из темноты к нему тут же приблизилась тень, похожая на человеческую, и резко взмахнула над ним рукой.

Армстронг снова затих. К этому времени мои глаза уже достаточно привыкли к темноте, и я различил неподалеку еще несколько фигур, почти незаметных из-за темноты. После этого я успокоился, решил, что пока лучше побыть паинькой, и продолжал лежать неподвижно, недобрыми словами поминая про себя Макналти, «Марафон», старика Флетнера, который придумал этот корабль, а заодно и всех тех идиотов, которые поддержали его и морально, и материально.

Меня и раньше частенько преследовало чувство, что все они рано или поздно сведут меня в могилу, а теперь были все основания считать, что нехорошие предчувствия сбываются.

Где-то глубоко в моем сознании тоненький сварливый голосок вдруг пропищал: «Слышь, сержант, а помнишь — ты обещал своей матушке больше не ругаться? Помнишь, как ты однажды получил от венерианского гуппи в обмен на банку сгущенки самоцветный опал величиной с башенные часы? Так что лучше покайся, сержант, пока еще есть время!»

Так я лежал и пытался припомнить все дурные поступки, которые когда-либо совершал. А тем временем там, у корабля, где мелькал то и дело свет, голоса аборигенов становились все громче и громче, а голоса наших в конце концов затихли. То и дело слышалось, как там разбивается что-то хрупкое.

Появилось еще несколько смутных фигур, которые принесли еще несколько тел, бросили их на траву и снова растворились во тьме. Я бы с удовольствием пересчитал лежащих спеленутыми на траве людей, но из-за темноты это было практически невозможно. Люди, которых только что принесли, находились без сознания, но очень скоро начали приходить в себя. Я сразу узнал сердитый голос Бренанда и астматическое дыхание капитана.

Как раз когда сражение закончилось, из-за облаков выглянула холодная голубая звезда. Воцарившаяся тишина казалась просто ужасной: ее нарушали только шорох множества босых ног по траве да непрекращающиеся барабанные удары, доносящиеся со стороны леса.

Постепенно вокруг нас собралось довольно много аборигенов. Они буквально заполнили всю поляну. Чьи-то руки подняли меня, проверили прочность пут, плюхнули в плетеный гамак и куда-то понесли. Я чувствовал себя добытым на охоте кабаном, которого на шесте несут к костру носильщики-туземцы. Интересно, простит ли мне Господь тот случай с лопухом-гуппи?

Караван вступил в лес. Несли меня головой вперед. Позади тащили еще один гамак, и я скорее чувствовал, чем видел, что за ним следуют и другие.

Сардиной, плывущей за мной, был Джепсон. Он покачивался в воздухе и громко жаловался на судьбу, которая связала его по рукам и ногам, стояло ему высадиться на эту планету. Не будучи лично знаком с астрономом, который выбрал для исследования именно этот мир, он проклинал его такими словами, которых устыдился бы любой уважающий себя человек, да к тому же то и дело извергал целый шлейф разных неблагозвучных эпитетов.

Осторожно обогнув одно из едва видимых деревьев, наша процессия отважно нырнула под следующее, обошла третье и четвертое. Как туземцы отличали одно дерево от другого при таком паршивом освещении, было выше моего понимания.

Только мы забрались в самую чащобу, как позади нас на поляне раздался оглушительный грохот и в ночное небо взвился высоченный столб пламени.

Даже оно в этом мире выглядело зеленоватым. Наш караван остановился. Тут же жалобно запищали две или три сотни туземных голосов: писк начался где-то за моей головой и прошел по всей цепочке.

Они взорвали «Марафон», подумал я. Ну что ж, всему когда-нибудь приходит конец, в том числе и моей призрачной надежде вернуться домой.

Но писк и щебет затихли сразу же, как только вслед за столбом пламени с поляны донесся сотрясающий землю рев. Мой гамак начал раскачиваться, поскольку носильщики, видимо, растерялись от испуга и готовы были уронить его на землю.

Затем они вдруг припустили вперед так быстро, что я глазам своим не верил. Я чуть ли не летел по воздуху, то и дело огибая огромные деревья, а порой вдруг резко сворачивая в сторону от каких-то зарослей, и вовсе не похожих на деревья. Сердце мое ушло в пятки.

Рев на поляне тем временем завершился мощным ударом, и в небо, прорезав слой облаков, вдруг унеслось алое копье. Это зрелище я видел множество раз и прежде, но сейчас я никак не ожидал полюбоваться им снова. Старт космического корабля! Это взлетел наш «Марафон»!

Может быть, эти странные создания оказались такими умными, что стоило им захватить совершенно незнакомый корабль, как они тут же разобрались в управлении и решили перегнать его куда надо? Наверное, это и были те самые существа, которых Ка считали гораздо могущественнее себя? Но тут я поймал себя на том, что наше нынешнее положение не очень вяжется с подобной мыслью: люди, способные управлять космическим кораблем, тащат своих пленников в примитивных плетеных гамаках. Кроме того, их явный испуг и то, как они припустились бежать, скорее всего, говорили о том, что впечатляющий взлет «Марафона» явился для них полной неожиданностью. По-видимому, от разгадки этой тайны я был весьма далек.

Огненный след корабля, изгибаясь, уходил куда-то на север, а наши носильщики по-прежнему бежали вперед со всех ног. По пути похитители сделали лишь одну остановку, чтобы о чем-то посовещаться. Их непрерывный щебет явственно показывал, что остановились они отнюдь не перекусить. Двадцать минут спустя мы снова остановились, впереди послышался ужасный рев. Вокруг нас сразу же сгрудилась охрана, а из головы колонны послышались крики, перемежающиеся громким мяуканьем и ожесточенным хлопаньем больших веток. Перед моим внутренним взором тут же предстал огромный ярко-зеленый тигр.

Затем послышались звуки, наводящие на мысль о стрелах, втыкающихся в туго натянутую кожу. Мяуканье перешло в визг, сменившийся сдавленным хрипом. Мы двинулись дальше, по широкой дуге огибая какие-то ужасного вида заросли, которые я тщетно пытался разглядеть получше. Как жаль, что у этой планеты не оказалось своей Луны! Здесь были только редкие звезды, проглядывающие среди облаков, да бесконечный враждебный лес, над которым разносились все та же глухая дробь.

Рассвет наступил как раз тогда, когда наши носильщики огибали совершенно безобидные с виду кусты. Вскоре мы вышли на берег широкой реки. И только здесь смогли как следует рассмотреть наших похитителей, которые вместе со своими ношами начали спускаться с берегового откоса вниз.

Они оказались существами, очень похожими на Ка, только чуть выше, чуть стройнее и с большими, очень умными глазами. У них была такая же пористая кожа, правда, скорее не зеленая, а сероватая, и точно такие же хризантемы на груди. В отличие от Ка, у них были какие-то складчатые одеяния, плетеные ремни и разнообразные деревянные орудия, вроде довольно искусно сделанных духовых трубок и пузатых сосудов с узкими горлышками. У некоторых на боку болтались плетеные корзинки с блестящими шариками, вроде того, который отправил меня в нокаут у шлюза.

Чуть приподняв голову, я попытался было рассмотреть что-нибудь еще, но смог увидеть только Джепсона, следующего позади меня, и Бренанда — в гамаке за ним.

В этот момент мой собственный гамак совершенно бесцеремонно бросили на землю у самой кромки воды. Рядом со мной плюхнулся Джепсон, а за ним и все остальные образовали ровный ряд вдоль воды. Обратив ко мне лицо, Джепсон сквозь зубы процедил:

— Вонючие ублюдки!

— Не бери в голову, — отозвался я. — Если будем играть по их правилам, они со временем обязательно ослабят бдительность.

— А еще, — злобно продолжал он, — мне страшно не нравятся умники, которые пытаются умничать не ко времени.

— Ничего я не умничаю, — огрызнулся я. — И вообще кому-кому, а тебе лучше бы помолчать! Ты же связан по рукам и ногам.

— Опять ты за свое! — Он яростно задергался в своих путах, пытаясь хоть немного растянуть их и высвободиться. — Ну погоди, я еще доберусь до тебя и уж тогда так свяжу, что ты вообще никогда не выпутаешься!

Я даже не стал ему отвечать. Что толку попусту сотрясать воздух, если собеседник явно не в духе? Между тем становилось все светлее, и зеленоватый туман над зеленой рекой потихоньку рассеивался. Теперь я уже смог различить Блейна и Миншула, лежащих позади Армстронга, а за ними — грузную фигуру капитана Макналти.

С десяток наших похитителей прошлись вдоль ряда лежащих на земле людей. У всех Десятерых при себе были те самые пузатые фляги. Ко мне тоже подошли двое, распахнули форменную куртку, обнажив грудь и обалдело уставились на нее. Их явно что-то поразило, и с уверенностью можно было сказать, что отнюдь не покрывавшая ее густая растительность.

Дураку понятно, что туземцы, не обнаружив на моей груди столь милой их сердцу хризантемы, ужасно удивились тому, как я обхожусь без столько лет. Они позвали остальных, и вся шайка сгрудилась надо мной. Лежа перед ними с обнаженной грудью, я чувствовал себя этаким жертвенным агнцем. В конце концов они решили, что сделали умопомрачительное открытие, которое следовало подкрепить данными дальнейших исследований, и продолжили осмотр.

Оказавшись возле Блейна и того придурка, который первым выбрался из корабля, чтобы покидаться камешками, они развязали их, раздели догола и начали внимательно, будто какую-то призовую скотину на сельскохозяйственной выставке, рассматривать. Один из них вдруг ткнул Блейна в солнечное сплетение, где, по его мнению, должна была находиться их ненаглядная хризантема.

Тут Блейн не выдержал и с диким криком бросился на обидчика, повалив того на землю. Второй наш товарищ, оставшийся без одежды, тут же радостно последовал его примеру. Армстронг, которого вообще трудно было назвать дохляком, напрягся из последних сил, ужасно побагровел от напряжения, но разорвал путы, вскочил и тоже с ревом кинулся в драку.

После этого и все остальные задергались, стараясь разорвать путы, но безуспешно. Зеленые сбежались к месту свалки и начали забрасывать землян своими шарами. Механик и Блейн вырубились почти одновременно. Трясущемуся же от ярости и матерящему зеленых на чем свет стоит Армстронгу удалось продержаться достаточно долго, для того чтобы зашвырнуть двух туземцев в реку, а третьего отправить в нокаут. Потом он все-таки рухнул на землю.

Вытащив своих товарищей из воды, зеленые опять одели потерявших сознание Блейна и механика, затем Армстронга и снова надежно их связали. После этого они принялись совещаться. Я ни бельмеса не понимал в их канареечном языке, но у меня создалось впечатление, что, по их мнению, мы обладали просто необычайно большим количеством гамиша. Путы к тому времени начали меня раздражать. Я бы дорого дал за то, чтобы освободиться от них, добраться до зеленых туземцев и вышибить мозги парочке-другой.

Повернув голову, я окинул мрачным взглядом небольшой кустик, растущий почти рядом с моим гамаком. Кустик яростно размахивал своими крошечными веточками и испускал резкий запах жженой карамели. Да, похоже, вся здешняя растительность в основном занималась одним и тем же. Тут вдруг зеленые перестали переговариваться и сгрудились у самой воды. Из-за излучины реки показалась целая флотилия длинных, узких и довольно изящных лодок, вскоре причаливших к берегу. Нас тут же погрузили на эти лодки — по пять человек в каждую. Оттолкнув свои пироги от берега, экипажи, каждый из которых состоял из двадцати человек, начали ритмично то толкать, то тянуть на себя деревянные рычаги, имевшиеся у бортов в каждой лодке. Лодки двигались против течения, но тем не менее развивали довольно приличную скорость, рассекая воду острыми носами.

— Мой дедушка был миссионером, — сказал я Джепсону. — Однажды он тоже попал в подобный переплет.

— Ну и что?

— Угодил в котел, — ответил я.

— Знаешь, я искренне надеюсь, что и ты кончишь там же, — безжалостно отозвался Джепсон. Он все еще пытался освободиться от пут, но тщетно.

Поскольку делать было нечего, я начал с интересом наблюдать за тем, как наша команда управляет лодкой, и вскоре сделал вывод, что рычаги приводят в действие или два больших насоса, или несколько маленьких, и что лодка двигается вперед, засасывая воду спереди и выбрасывая ее сзади.

Позднее выяснилось, что я ошибался. Все оказалось гораздо проще. Под водой рычаги присоединялись к двадцати веслам с состоящими из двух половинок лопатками. При движении весла назад половинки лопаток сходились, образовывая широкую лопасть, а при движении вперед весла расходились, свободно пропуская воду. Это позволяло туземцам гнать лодку гораздо быстрее, чем при обычной гребле веслами, которые нужно поднимать, поворачивать и снова опускать в воду, тратя на это дополнительные усилия.

Пока мы так плыли вверх по течению, солнце поднялось почти до зенита. За вторым поворотом русло реки разделилось надвое, и течение в узких протоках, с двух сторон огибающих каменистый островок ярдов в сто длиной, стало гораздо сильнее.

На конце островка, что был выше по течению, росла группа из четырех зловещего вида деревьев, стволы и ветви которых отливали какой-то мрачной, переходящей в черноту зеленью. От стволов отходило множество огромных горизонтальных ветвей, затем стволы оголялись и только на высоте футов в шестьдесят венчались пушистой кроной. Каждая из нависших над водой ветвей заканчивалась полудюжиной толстых мощных отростков, которые напоминали готовые к удару хищные лапы.

Гребцы работали рычагами как бешеные. Караван лодок направился в правый проток, над которым нависали самые большие и самые грозные с виду ветви. Стоило только носу первой лодки оказаться под веткой, как та жадно пошевелила своими хищными пальцами. И мне вовсе не померещилось: я видел это так же ясно, как вижу деньги, причитающиеся мне за полет, когда кассир пододвигает их мне в окошко. Здоровенная лапа явно была готова чем-нибудь поживиться, а судя по ее размерам и размаху пальцев, она вполне могла бы выхватить из воды всю лодку целиком и сделать с ее экипажем и пленниками такое, о чем мне даже думать не хотелось.

Но ничего подобного не случилось. Как только лодка вошла в опасную зону, рулевой встал и начал что-то громко втолковывать дереву. Пальцы тут же расслабились. Рулевой следующей лодки поступил точно так же. Затем еще один. Затем за дело принялся туземец из моей. Каково было мне, неподвижно лежащему на спине и не способному защищать свою жизнь, с бешено бьющимся сердцем следить, как над головой проплывает чудовищная лапа древесного Джека-Потрошителя!

Наконец наш рулевой замолк, и ему на смену пришел рулевой следующей за нами лодки. Я почувствовал, что спина моя взмокла.

Миль через пять мы свернули к другому берегу. Я не мог видеть самого пункта назначения до тех пор, пока зеленые не вытащили меня из гамака, не развязали и не поставили на ноги. Я, конечно, тут же потерял равновесие и сел на землю. Ноги временно отказались мне служить. Растирая их, чтобы восстановить кровообращение, я с любопытством рассматривал место, куда нас привезли.

Цилиндрические здания были сделаны из светло-зеленого материала. Все они казались одинаковой высоты и диаметра, и в центре каждого росло по дереву, диаметр кроны которого был гораздо больше, чем диаметр самого дома, поэтому листва надежно укрывала дома от наблюдения сверху. Лучшей маскировки для жилищ невозможно было себе и представить, хотя и причин считать, что туземцам может что-то угрожать сверху, не имелось, однако деревья, проросшие сквозь дома, не позволяли определить, сколько же всего домов в поселении, поскольку за ближайшими домами виднелись только деревья, деревья и еще раз деревья, под каждым из которых вполне могли еще таиться дома.

Трудно было сказать, где мы находимся: в захолустной деревушке или в пригороде гигантского мегаполиса, уходящего далеко за горизонт. Ничего удивительного, что с нашей шлюпки не удалось выявить на планете признаки цивилизации. Экипаж шлюпки мог пролетать над районами, населенными миллионами аборигенов, и не заметить ничего, кроме джунглей.

Вокруг нас столпилась часть аборигенов с оружием наготове, а остальные уже заканчивали развязывать последних пленников. Похоже, их ничуть не удивлял тот факт, что мы явились с неба в такой странной штуковине, как «Марафон». К этому времени ноги, кажется, снова готовы были служить мне. Я натянул сапоги, встал и начал оглядываться. И вот тут-то я испытал сразу два потрясения.

Первое — когда понял, что в плен вместе со мной угодило всего чуть более половины экипажа «Марафона». Остальных с нами не было. В одном из гамаков лежало безжизненное тело парня, принявшего на себя залп отравленных колючек сразу после посадки на планету. С чего вдруг зеленые решили утащить с собой хладный труп, я даже представить себе не мог.

На двух связанных вместе гамаках растянулась уже бодрствующая, но еще довольно сонная, и апатичная туша Саг Фарна. Правда, он оказался единственным попавшим в плен марсианином. Больше никого из уроженцев Красной Планеты с нами не было. Отсутствовали также шеф Дуглас, Бэнистер, Кейн. Ричарде, Келли, Эл Стор, Стив Грегори, Уилсон и около дюжины других членов нашего экипажа.

Может, они погибли? Это казалось довольно сомнительным, иначе с какой стати зеленые утащили бы с собой только один труп, а прочие оставили на корабле. Может, ребятам удалось сбежать? Или они просто попали во вторую группу пленников, которых отправили совсем в другое место? В общем, пока о судьбе остальных судить было рано, хотя их отсутствие и выглядело весьма странным. Я подтолкнул локтем Джепсона:

— Слышь, а ты заметил…

Но меня на полуслове прервал зычный рев со стороны реки. Все зеленые, как один, тут же уставились куда-то вверх, воинственно потрясая своим оружием. Губы их шевелились, но криков никто бы не смог услышать, поскольку рев был такой, что заглушал любые звуки. Я мгновенно обернулся, и глаза мои буквально полезли на лоб от удивления. К реке спикировал наш катер с «Марафона» и снова взмыл вверх. Затем он исчез за деревьями, и постепенно рев его двигателей стал затихать где-то вдали. Но по звуку я догадался, что он просто разворачивается. Рев снова стал оглушительным, и машина стала заходить в пике. Через мгновение она снова появилась в поле зрения, пронеслась над самой рекой, едва не касаясь брюхом воды и оставляя за собой шлейф зеленоватых брызг. Затем катер во второй раз взмыл в небо, причем так быстро и с таким шумом, что даже невозможно было понять, кто его пилотирует.

Поплевывая на руки, Джепсон бросил на зеленых мрачный взгляд:

— Ну сейчас эти уроды получат свое!

— Не спеши, — проворчал я.

— А ты… — Он не договорил, так как в этот момент к нему подскочил тощий и определенно очень злой абориген. Он презрительно ткнул его в грудь и прокричал что-то с явно вопросительной интонацией.

— Убери лапы! — огрызнулся Джепсон и сильно толкнул его в ответ.

Зеленый, не ожидавший такого отпора, отлетел назад и, восстановив равновесие, вдруг резко взмахнул правой ногой. Я думал, что он хочет отвесить Джепсону здоровенный пинок, но ошибся. Это движение ноги оказалось гораздо более смертоносным. Он что-то метнул в Джепсона, и это «что-то» было живым. Я успел только разглядеть нечто похожее на малюсенькую змейку. Она оказалась не длиннее и не толще карандаша и — видно, для разнообразия — не зеленой, а ярко-оранжевой в мелкую черную крапинку.

Эта штука шмякнулась Джепсону на грудь, укусила его и молниеносно бросилась вниз. Оказавшись на земле, она, рассекая траву, мотнулась к своему хозяину. Обвернувшись колечком вокруг лодыжки зеленого, она снова замерла и стала похожа на какой-то совершенно безобидный браслет. Я обратил внимание, что подобные украшения имелись на ногах лишь нескольких туземцев. И все они были оранжевыми с черным, кроме одного — черного с желтыми крапинками.

У укушенного Джепсона выпучились глаза, он открыл рот, явно пытаясь что-то сказать, но не смог произнести ни звука и зашатался. Туземец с черно-желтой ядовитой гадиной на ноге, стоящий справа от меня, наблюдал за муками Джепсона с чисто академическим интересом.

Я сломал ему шею. Она переломилась со звуком, напомнившим мне треск ломающейся гнилой швабры. Не успел он превратиться в падаль, как тварь решила, что пора сматывать удочки. Двигалась она удивительно проворно, но на сей раз ей не повезло. Теперь я был готов. Как раз в тот момент, когда Джепсон навзничь рухнул на траву, каблук моего сапога опустился на мерзкую голову псевдозмеи.

Вокруг меня тут же началась свалка. Я успел разобрать только тревожные крики Макналти: «Ребята! Ребята!» Даже в такой ситуации этот совестливый маразматик, видимо, живо представлял себе, как на Земле его отчитывают за дурное обращение с местным населением.

Армстронг то и дело орал: «Еще один!» И каждый раз это сопровождал громкий всплеск. То и дело фукали духовые трубки, тут и там слышался треск лопающихся шаров. Джепсон по-прежнему замертво валялся на земле, а над его телом разгорелся самый настоящий бой. Рядом со мной дрался Бренанд. Он, тяжело дыша, изо всех сил старался выдавить своему зеленому противнику глаз.

Я к тому времени занялся следующим аборигеном и как раз начал разделывать его на части, постаравшись представить, что это просто жареный цыпленок. Однако зеленую тварь было просто не удержать. Он метался у меня в руках, как резиновый мяч. Бросив взгляд через его дергающееся туда-сюда плечо, я увидел Саг Фарна, который ухватил одновременно пятерых и теперь буквально жонглировал ими. Оставалось только позавидовать тому, что у него букет анаконд вместо рук.

Мой оппонент тем временем изо всех сил вцепился пальцами в то место, где у меня, по его мнению, должна была быть хризантема. Не нащупав ее, он страшно удивился и, даже летя вверх тормашками в реку, похоже, все еще раздумывал, каким бы способом вывести меня из строя. Тут у моих ног лопнуло сразу несколько шаров, и последнее, что я помню, так это очередной торжествующий возглас Армстронга перед очередным громким всплеском и то, как Саг Фарн, вдруг вспомнивший о том, что у него одно щупальце не при деле, решает использовать его, и из шести бегущих на меня с разных сторон туземцев цели достигают только пять. Куда он дел шестого, я уже не видел.

Как ни странно, но я не отключился полностью, как в первый раз. Возможно, я просто получил неполную дозу той гадости, которую испускали эти шары, а может быть, это была какая-то другая их разновидность — с менее ядовитой дрянью внутри. Помню только, что, когда на меня навалилось пятеро туземцев, небо бешено завертелось у меня перед глазами, а мозги превратились в какую-то холодную вязкую кашицу. Затем, к собственному удивлению, я обнаружил, что нахожусь в полном сознании и что мои верхние конечности снова крепко связаны.

Немного левее меня целая куча туземцев навалилась на кого-то, не видимого за их телами. Кто это был, я не видел, зато отлично слышал. Из-под кучи тел вдруг раздался воинственный клич Армстронга, через несколько томительных мгновений куча распалась, и выяснилось, что вместе с ним отбиваются Блейн и Саг Фарн. Справа от меня валялся Джепсон. Руки его остались, по-видимому, свободны, зато ноги явно не двигались. Катера больше нигде не было видно, не слышалось и рева его двигателей, свидетельствовавшего о том, что он поблизости.

Когда все закончилось, туземцы без лишних разговоров протащили нас миль на пять в глубину леса, или города, или как он у них там назывался. Джепсона двое туземцев несли на плетеных носилках. Но даже несмотря на то, что мы преодолели такое расстояние, домов по-прежнему было не меньше, чем вначале. На порог то одного, то другого дома выходили туземцы и бесстрастно наблюдали за тем, как мы понуро двигаемся мимо. По их взглядам можно было подумать, что мы последние из сохранившихся в природе экземпляров вымирающей птицы додо.

Во время этого марша смерти прямо за мной плелись Миншул и Макналти. До меня вдруг донеслись исполненные важности слова последнего:

— Я обязательно поговорю об этом с их руководством и непременно обращу их внимание на то, что это бессмысленное столкновение в значительной степени явилось результатом ничем не оправданной враждебности со стороны именно их представителей.

— Совершенно с вами согласен, — с явной издевкой в голосе подхватил Миншул.

— Даже учитывая определенные трудности в достижении взаимопонимания, — продолжал Макналти, — я тем не менее совершенно убежден в том, что мы заслуживаем более уважительного обращения.

— Вы абсолютно правы, — снова поддакнул Миншул. Теперь его тон был торжественно-серьезен, как у председателя на съезде владельцев похоронных контор. — И мы считаем, что оказанный нам прием оставляет желать много лучшего.

— Именно, — одобрил капитан.

— А посему в дальнейшем любые враждебные по отношению к нам действия мы будем рассматривать как достойные всяческого сожаления, — продолжал Миншул с абсолютно серьезной миной.

— Разумеется, — подтвердил Макналти. — Не говоря уже о том, что в подобном случае мы будем вынуждены выпустить кишки всем до единого зеленозадым уродам, населяющим эту вонючую планетку.

— Что? — с ужасом переспросил Макналти, от неожиданности даже сбившись с шага. — Что вы сейчас сказали?

Миншул изобразил на лице самое невинное удивление:

— Я? Ничего, капитан. Я даже рта не раскрыл. Вам, наверное, просто послышалось.

Но что собирался ответить разъяренный капитан, так и осталось тайной, поскольку в этот момент один из зеленых заметил, что тот отстает, и подтолкнул его в спину. Макналти сердито хрюкнул, прибавил шагу и за всю дорогу больше не произнес ни слова.

В конце концов дома под сенью огромных деревьев кончились, и мы вышли на поляну, наверное, раза в два больше той, где совершил посадку «Марафон». Она была почти круглая, совершенно ровная и вся поросла густой изумрудно-зеленой травой. Солнце, висящее у нас над головами, заливало своими бледно-зелеными лучами этот местный амфитеатр, по краям которого толпились молчаливые, чего-то ждущие туземцы: тысячи глаз пристально рассматривали нас.

Наше внимание сразу привлек центр поляны. Там рос самый настоящий монстр из местных деревьев, напоминающий прямо-таки какой-то небоскреб, вроде тех, что строят у нас дома, на Земле. Не знаю, уж какой он был высоты, но могу с уверенностью сказать, что даже мамонтовые деревья Калифорнии показались бы рядом с ним просто тростинками. Ствол его был никак не меньше сорока футов в диаметре, а ветки — невероятно толстыми, хотя и казалось, что чем выше, тем они становятся тоньше. Дерево выглядело столь внушительно, что мы не могли отвести от него глаз. Если эти зеленые зулусы все-таки собирались нас вздернуть, то болтаться нам предстояло высоко. Наши конвульсивно дергающиеся тела на таком дереве казались бы просто мошками, застрявшими где-то между небом и землей.

Видимо, Миншула одолевали те же самые мысли, поскольку я услышал, как он сказал Макналти:

— Похоже на гигантскую новогоднюю елку. А мы, скорее всего, станем на ней украшениями. Возможно, они даже будут тянуть жребий, и счастливчику будет предоставлено право решать, кому висеть на самом верху.

— Не преувеличивайте, — оборвал его Макналти. — Они не посмеют пойти на столь вопиющее нарушение законов.

Как раз в этот момент какой-то здоровенный морщинистый абориген указал на нашего столь оптимистически настроенного капитана, и шестеро дюжих молодцов тут же навалились на него, прервав рассуждения на тему межзвездного права. Выказывая совершеннейшее презрение и полностью игнорируя все те обычаи и правила, которые столь высоко ценила их жертва, они поволокли капитана к грозному дереву.

До этого мы как-то не обращали внимания на разносящийся над поляной приглушенный, но непрекращающийся рокот. Этот странный, не поддающийся определению звук преследовал нас с самого начала, и мы успели привыкнуть к нему, перестали осознавать его постоянное присутствие, подобно тому, как люди в конце концов перестают слышать тиканье домашних часов. Но теперь, возможно потому, что эти ритмичные удары как-то особенно подчеркивали серьезность происходящего, мы снова обратили внимание на эти глухие, но мощные «дроб-дроб-дроб».

В зеленоватом свете местного солнца лицо капитана, который не стал упираться и послушно зашагал вперед, приобрело какой-то призрачный оттенок. Однако он и сейчас держался с присущей ему важностью, а лицо его выражало до смешного непоколебимую уверенность в преимуществах разумных договоренностей. Я никогда не встречал человека с такой по-дурацки неистребимой верой в силу писаных законов. И сейчас, видя, как он величественно шествует вперед, я знал: его поддерживает глубокая убежденность в том, что эти жалкие, ничтожные существа просто не могут сделать ему ничего плохого, не напечатав сначала кучу соответствующих бумажек, а затем не получив на них необходимые подписи и печати. Если уж Макналти и предстояло умереть, то это обязательно должно было произойти с одобрения вышестоящих органов и с соблюдением всех необходимых формальностей.

Когда Макналти и его эскорт прошли уже полпути к дереву, к ним приблизились девять высоких туземцев. Хотя они и были одеты точно так же, как и все остальные их соплеменники, они каким-то неуловимым образом ухитрялись дать понять, что они не имеют ничего общего с толпой. «Шаманы», — решил я.

Шестеро, конвоирующие Макналти, тут же передали его с рук на руки этой девятке и сломя голову бросились к краю поляны, будто вот-вот в ее центре должен появиться сам дьявол. Но никакого дьявола, кроме чудовищного дерева, там не было. Но зная, на что способны и что уже выделывали некоторые представители флоры этого суперзеленого мира, вполне можно было предположить, что это дерево — видимо, прапрадедушка всех здешних деревьев — способно на какое-то из ряда вон выходящее и совсем уж немыслимое злодейство. Насчет этого невообразимого куска древесины сомневаться не приходилось в одном — гамиша у него просто немерено.

Девять «шаманов» быстро раздели Макналти до пояса. Все это время он не переставая что-то им втолковывал, но мы стояли слишком далеко и не слышали, что за убедительную лекцию, на которую его слушатели не обращали ни малейшего внимания, он им читал. Раздев капитана, они снова принялись внимательно изучать его грудь, потом о чем-то посовещались между собой и потащили Макналти еще ближе к дереву. Наш командир, с приличествующим его званию достоинством, упирался. Но туземцы, поняв, что он не хочет идти подобру-поздорову, наплевали на церемонии и, подняв его на руки, понесли вперед. Тут Армстронг, еле сдерживая ярость, сказал:

— Ноги-то у нас свободны, или что? — И тут же мощной подсечкой сбил с ног ближайшего стража.

Но не успели мы последовать его примеру и затеять еще одну бессмысленную потасовку, как наши взгляды вновь обратились наверх. На фоне доносящегося из леса барабанного боя вдруг возник гораздо более громкий, пронзительный, похожий на стон звук, который вскоре превратился во все нарастающий вой. Вой почти сразу перешел в грохот, и мы увидели, как над треклятым деревом пронесся наш серебристый проворный катер. Что-то выпало из брюха пикирующей машины, распахнулось, как зонтик, на мгновение застыло в воздухе и стало медленно опускаться вниз. Парашют! Я даже смог различить фигурку человека, держащегося за стропы, всего за какую-нибудь секунду до того, как его поглотила густая верхушка дерева. Правда, на таком расстоянии я не смог разглядеть, кто же этот нежданный пришелец с небес.

Девятеро" что несли Макналти, бесцеремонно швырнули его на траву и уставились на дерево. Как ни странно, но пришелец с небес поверг туземцев скорее в изумление, чем в ужас. Дерево по-прежнему оставалось неподвижным. И тут вдруг среди верхних веток блеснул тонкий луч, прошел насквозь через основание одной из веток и отделил ее от ствола. Отрубленная ветвь полетела вниз. Тотчас же, наверное, не меньше тысячи похожих на бутоны утолщений, которые до сей поры мирно прятались между листьями, начали набухать, как воздушные шарики, достигли размеров огромных тыкв и стали взрываться с глухими хлопками. При этом из них вырывались облачка какого-то желтоватого тумана, так быстро сливавшегося в огромную тучу, что меньше чем через минуту им оказалось окутано почти все дерево.

Все присутствующие на поляне туземцы вдруг заухали, как стая перепуганных сов, повернулись и бросились бежать. Те девятеро, что занимались Макналти, видимо, тоже сразу забыли, что собирались сделать, и бросились следом за своими сородичами. Не успели они пробежать и десяти шагов, как луч срезал двоих из них, а остальные семеро только прибавили ходу. Макналти остался на месте, безуспешно пытаясь развязать себе руки, а желтый туман тем временем подползал к нему все ближе и ближе.

Луч снова сверкнул среди веток, и еще одна толстенная ветвь рухнула вниз. Само дерево уже почти скрылось в облаке тумана. Последний туземец исчез в лесу. Медленно наползающий туман был уже ярдах в тридцати от капитана, а тот в каком-то оцепенении все стоял и смотрел на него. Запястья его по-прежнему были туго связаны. В гуще тумана все еще слышались хлопки, хотя уже и не такие частые.

Истошно крича Макналти, чтобы он воспользовался нижними конечностями, мы принялись лихорадочно освобождаться от пут, помогая друг другу. Между тем у Макналти хватило сообразительности лишь попятиться на несколько шагов. Сверхчеловеческим усилием Армстронг наконец избавился от пут, выхватил из кармана брюк складной нож и начал разрезать веревки на руках у остальных. Миншул и Блейн, которых он таким образом освободил первыми, тут же помчались к Макналти, все еще величаво, подобно могучему Аяксу, торчавшему на одном месте, будто бросая вызов инопланетным богам. Ребята схватили его и потащили назад. Когда мы окончательно освободились, над нашими головами снова промчался катер, скрылся за высоченным столбом желтого тумана и с грохотом исчез где-то вдали. Мы хрипло закричали: «Ура!» Тут из основания желтого облака появилась огромная фигура, тащившая за собой два безжизненных тела. Это оказался Эл Стор. На спине у него была небольшая рация.

Он приблизился к нам, огромный, могучий, как всегда сверкающий неугасимым пламенем своих очей, и, бросив к нашим ногам два трупа, сказал:

— Смотрите — вот что с вами сделает этот туман, если сейчас же не возьмете ноги в руки!

Мы уставились на два тела, которые он притащил с собой. Это были те двое, которых он срезал излучателем, но то, как ужасно они успели разложиться, явно не было результатом воздействия игольного луча. Процесс гниения зашел настолько далеко, что трупами их было называть немного поздно, а скелетами — немного рано. На гниющих костях висели лишь клочки кожи да остатки внутренних органов. Можно себе представить, что случилось бы с Элом, если бы он был: человеком из плоти и крови, как мы, или даже если бы он просто дышал воздухом.

— Скорее к реке, — бросил нам Эл. — Даже если нам придется пробиваться с боем. «Марафон» приземлится на берегу, и мы во что бы то ни стало должны до него добраться.

— И попрошу вас не забывать, — официальным тоном добавил Макналти. — Устраивать ненужную бойню нам ни к чему.

Ну просто со смеху умереть можно! Все, чем мы располагали из оружия, так это излучателем Эла, ножиком Армстронга да своими собственными кулаками. А позади нас, совсем близко и по-прежнему неумолимо приближаясь к нам, двигалась стена желтой смерти. Между нами и рекой лежал мегаполис зеленых, населенный черт знает каким количеством туземцев, вооруженных черт знает каким оружием. Образно говоря, мы оказались между двух огней.

Мы двинулись вперед. Первым шел Эл, за ним — Макналти и здоровяк Армстронг. Следом за ними шли двое, волочившие на себе Джепсона, хоть и неспособного ходить, зато способного отлично ругаться. Еще двое несли тело, которое наши похитители не поленились притащить от самого корабля. Не встретив никакого сопротивления и без особых затруднений мы углубились сотни на две ярдов в лес и там наскоро похоронили парня, первым вступившего на негостеприимную почву этой планеты. Он ушел в землю тихо, без особых почестей, хотя в лесу по-прежнему слышался непрекращающийся барабанный бой.

Через сто ярдов нам пришлось хоронить еще одного. Приятель покойного — тот, с которым они развлекались, швыряя камешки, — расстроенный подобным окончанием жизненного пути приятеля, в качестве своего рода искупления вины решил идти первым. Мы продвигались вперед довольно медленно и очень осторожно, пытаясь заранее обнаружить возможную засаду, успеть среагировать на малейшее движение мечущего отравленные колючки куста или готового залить нас клеем дерева. Парень, идущий впереди, обошел сторонкой одно из деревьев, проросших сквозь очередной из домов. Все внимание несчастный полностью сосредоточил на темном зеве входа в дом и не заметил другое дерево, под которым как раз проходил. Оно было не слишком высоким, с серебристого оттенка корой, продолговатыми фигурными листьями, с которых свисали многочисленные длинные нити, всего фута три или четыре не достающие до земли. Он рукой отодвинул пару этих самых нитей. Блеснула яркая голубоватая вспышка, в воздухе распространился запах озона и паленых волос. Парень рухнул как подкошенный. Его убило током так же мгновенно, как если бы в него ударила молния.

Туман не туман, но мы все же вернулись на сто только что преодоленных ярдов назад и похоронили его рядом с товарищем. Церемонию провели на скорую руку — когда мы закончили, ползучая желтая отрава уже наступала нам на пятки. Мы снова двинулись вперед. Зеленоватые лучи солнца, пробиваясь сквозь листву над нашими головами, покрывали землю мозаикой из светлых и темных пятен. Обойдя стороной дерево-убийцу, окрещенное нами вольтивой, мы вскоре вступили на центральную улицу туземного города. Продвижение по ней имело как положительную, так и отрицательную сторону. Дома тянулись ровными рядами слева и справа от нас, на порядочном удалении друг от друга. Теперь мы могли двигаться по середине улицы так, что над головами у нас проглядывало небо и местная враждебная растительность уже не могла дотянуться до нас. Но это же обстоятельство делало нас гораздо более уязвимыми для внезапного нападения туземцев, если те все же постараются любой ценой не дать нам уйти. То есть нам предстояло преодолеть весь путь обратно при том, что мы со всех сторон были как на ладони.

Пока мы упрямо шли вперед по улице, морально готовые к любым неожиданностям. Саг Фарн сказал мне:

— Слушай, у меня появилась одна неплохая идея.

— Что за идея? — спросил я, в душе надеясь, что она может оказаться спасительной.

— А вот представь, что если сделать доску в двенадцать клеток, а не в восемь, — жизнерадостно сказал он, совершенно игнорируя наше плачевное положение, — то на ней можно расположить дополнительно по четыре пешки и по четыре новые старшие фигуры с каждой стороны. Я предлагаю назвать их «лучниками». Они могли бы ходить на две клетки вперед, а вражеские фигуры могли бы брать только на одну клетку вбок. По-моему, это просто восхитительно усложнило бы игру.

— Знаешь что, надеюсь, ты когда-нибудь все же проглотишь шахматы и подавишься ими, — разочарованно огрызнулся я.

— Увы, мне следовало бы помнить, что твои умственные способности находятся на уровне низших позвоночных. — С этими словами он извлек бутылочку с хулу, которую каким-то чудом ухитрился пронести сквозь все выпавшие на нашу долю испытания, отошел от меня подальше и принялся демонстративно нюхать. Нет, что ни говори, а я все равно ни в жизнь не поверю, что мы воняем, как утверждают марсиане!

Тут Эл Стор прекратил и нашу пикировку, и продвижение вперед вообще. Он возвестил:

— Думаю, пора! — С этими словами он включил свою портативную рацию, настроил ее и сказал в микрофон: — Стив, как слышишь меня? Прием.

Последовала пауза, затем послышалось:

— Да, мы в четверти мили от реки. Пока все тихо. Но это явно затишье перед бурей. Скоро окажемся на месте. — Снова пауза. — Хорошо, будем вас направлять.

Оторвавшись от микрофона и подняв глаза к небу, Эл по-прежнему держал наушник у уха и внимательно слушал. Мы тоже стали прислушиваться. Сначала мы не слышали ничего, кроме барабанного боя, который на этой сумасшедшей планете, кажется, вообще никогда не прекращается, но вскоре до нас донесся отдаленный шум, похожий на гудение гигантского шмеля. Эл снова взялся за микрофон. — Теперь мы вас слышим. Идите прямо в нашу сторону и скоро будете над нами. — Гул становился все громче. — Ближе, ближе. — Он подождал еще немного. Гул вроде бы чуть отклонился в сторону. — Теперь вы немного сбились с курса. — Новая недолгая пауза. Отдаленный звук вдруг стал мощным и громким. — Так держать! — Гул превратился в рев. — Давайте! — закричал Эл. — Вы почти над нами!

Он с надеждой взглянул вверх, и мы все как один тоже последовали его примеру.

В следующий миг над узким разрывом в кронах деревьев промчался катер и в мгновение ока скрылся из вида. Тем не менее экипаж катера, очевидно, все же заметил нас, поскольку маленькое суденышко сделало изящный поворот, вновь пару миль пронеслось параллельно улице и на умопомрачительной скорости вышло прямо на нее. Теперь мы все ясно видели катер и радостно приветствовали его, прыгая, как ошалевшие от радости дети.

— Видите нас? — спросил Эл в микрофон. — Тогда попробуйте во время следующего захода.

Катер снова сделал круг, лег на прежний курс и с ревом помчался прямо на нас.

Сейчас он напоминал чудовищный снаряд, выпущенный из древней пушки. Из его брюха вдруг посыпались какие-то предметы: тюки и ящики, начавшие медленно спускаться к нам на парашютах. Все это посыпалось на наши головы как манна небесная, а катер тем временем с ревом понесся дальше и исчез в северном направлении. Если бы не проклятые деревья, катер мог бы просто сесть, взять нас на борт и улететь, вырвав из лап опасности.

Мы жадно накинулись на припасы, разрывая упаковки и вытаскивая содержимое. Скафандры на всех. Что ж, они помогут нам уберечься от разного рода газообразной отравы. Полностью заряженные излучатели с запасными обоймами. Небольшой ящичек с полудюжиной крошечных атомных бомб. А еще по пузырьку йода и по пакету первой помощи на каждого.

Один здоровенный тюк застрял высоко на дереве. Вернее, за ветки зацепились стропы парашюта, а сам тюк, соблазнительно покачиваясь, висел в воздухе. Горячо надеясь, что в нем не содержится ничего такого, отчего можно взлететь на воздух, мы лучом перерезали стропы, и тюк упал вниз. В нем оказались концентрированные рационы и пятигаллонная канистра фруктового сока.

Сложив парашюты и нагрузившись припасами, мы двинулись дальше. Первую милю преодолели без осложнений: деревья, деревья, деревья и дома, покинутые обитателями. Только сейчас я заметил, что над всеми домами возвышались деревья одного и того же вида. Ни один дом не стоял ни под клеешлепками, ни под вольтивами, с ужасными свойствами которых мы имели несчастье познакомиться. Были ли домашние деревья безобидными, никто из нас проверять не стал, но Миншул наконец выяснил, что именно они являлись источниками непрекращающегося барабанного боя.

Наплевав на Макналти, который сразу возбужденно расквохтался, как курица-наседка, Миншул на цыпочках прокрался в один из пустующих домов, держа наготове излучатель. Через несколько секунд он вновь появился на пороге и сообщил, что дом совершенно пуст, но ствол дерева, проходящий сквозь него, грохочет, как африканский тамтам. Он приложился к стволу ухом и услышал, как внутри бьется могучее сердце. Макналти тут же пустился в рассуждения насчет того, что мы, скорее всего, просто не имеем права калечить или каким-либо иным способом причинять вред деревьям на этой планете. Мол, если на самом деле они являются пусть даже и полуразумными существами, то, по межзвездным законам, все равно обладают статусом аборигенов и в качестве таковых подпадают под действие раздела такого-то параграфа такого-то Транскосмического Кодекса, регулирующего межпланетные отношения. Он с большим смаком углубился в юридические аспекты этого вопроса, совершенно не принимая во внимание то, что еще до вечера может угодить в котел с кипящим маслом. Когда он наконец остановился, чтобы перевести дух, Эл Стор заметил:

— Слушайте, капитан, похоже, у здешних жителей свои собственные законы и они собираются неукоснительно придерживаться именно их. — С этими словами он указал прямо вперед.

Я проследил взглядом за его указательным пальцем и тут же начал лихорадочно облачаться в скафандр.

Говорят, рекорд по надеванию скафандра равняется двадцати семи секундам. Честное слово, я натянул его на двадцать секунд быстрее, да только мне вряд ли кто поверит. Ну вот, решил я, и настал час расплаты. В угрожающе нависшей надо мной деснице возмездия я ясно видел того несчастного гуппи и банку сгущенного молока.

В полумиле впереди нас поджидал вражеский авангард, состоящий из каких-то змееподобных чудовищ толщиной с меня и длиной никак не менее сотни футов. Все они скользили в одном направлении и на ходу практически не извивались. За ними в нашу сторону неуклюже продвигалась целая армия обманчиво безобидных с виду кустов. А вот уже за кустами, громко вопя от сознания собственной неуязвимости, наползала целая орда зеленых туземцев. Скорость наступления этой совершенно кошмарной армии определялась темпом продвижения змееподобных существ, ползущих впереди. Они двигались как-то неестественно, как будто им сейчас приходилось перемещаться раз в сто быстрее, чем обычно.

Охваченные ужасом при виде этого невероятного зрелища, мы остановились как вкопанные. Ползучие гады продолжали надвигаться на нас, производя впечатление существ невероятной мощи, которая в нужный момент выплеснется наружу. Чем ближе они к нам подползали, тем больше и омерзительней казались. Когда до них оставалось не более трехсот ярдов, я понял, что любой из этих тварей ничего не стоит обвиться сразу вокруг шестерых из нас и сдавить так, как никакой, даже самый исполинский, удав не сможет сжать и жалкого козленка. Это были самые дикие исчадья здешнего бескрайнего и полуразумного леса. Я понял это инстинктивно и даже услышал, как на ходу они издают негромкие мяукающие звуки. Так вот, значит, как выглядят мои таинственные зеленые тигры, с одним из которых нашим похитителям пришлось сразиться, когда нас уносили от корабля. Но, очевидно, они все же поддавались дрессировке, и их мощь и злобу можно было как-то держать в узде. Во всяком случае, здешним обитателям это, похоже, удалось. Следовательно, вполне возможно, что они стоят на гораздо более высокой ступени развития, чем Ка.

— Думаю, дистанция как раз самая подходящая, — вдруг сказал Эл Стор, когда расстояние между нами и чудовищами сократилось до двухсот ярдов.

Он небрежно поигрывал маленькой бомбочкой, которая, в принципе, могла бы превратить в пыль не только наш «Марафон», но и корабль раза в два больший.

Главным и самым серьезным недостатком Эла было то, что он, похоже, плохо представлял мощь игрушек, с которыми ему приходилось иметь дело. Поэтому они поигрывал бомбочкой так беззаботно, что мне вдруг ужасно захотелось, чтобы он оказался от меня где-нибудь подальше — желательно на другом краю Вселенной, — и только когда я уже едва не дрожал от страха, он размахнулся и швырнул бомбу в наступающих. Его мощная рука со свистом рассекла воздух, и смертоносный снаряд по широкой дуге отправился в сторону неприятеля.

Мы мгновенно залегли. Земля вздыбилась, вверх взметнулось ослепительное пламя, и полетели клочья пористых зеленых ошметков, на мгновение зависших в небе, а потом дождем посыпавшихся вниз.

Вскочив, мы бросились вперед и, пробежав сотню ярдов, снова залегли, увидев, что Эл бросает еще одну бомбу. На сей раз у меня было впечатление, что прямо у меня под боком вдруг проснулся вулкан. Взрыв оказался таким сильным, что я от удара чуть не распался на молекулы. Не успели его отзвуки затихнуть, как послышался рев вновь появившегося катера, который спикировал на противника с тыла и, похоже, сбросил еще парочку бомб. Просто кошмар какой-то!

— Давай! — крикнул Эл. Схватив обезножившего Джепсона, он вскинул его на плечо и бросился вперед. Мы помчались за ним.

Первым препятствием стал огромный кратер, на дне которого, все еще дымясь, кипела земля и корчились изувеченные остатки гигантских червей. Пробегая по краю кратера, я чуть не налетел на шестифутовый обрубок одной из этих тварей, который все еще продолжал конвульсивно дергаться. Между этим кратером и следующим там и сям были рассеяны остатки вражеского ползучего авангарда. И внутри и снаружи эти гадины оказались насквозь зелеными, а кожу их покрывали тоненькие волоски, которые и сейчас продолжали подрагивать. Сотню ярдов, разделяющую два кратера, мы покрыли в рекордно короткий срок, Эл по-прежнему несся впереди, даже несмотря на свою тяжеленную ношу. Я потел, как загнанная лошадь, и то и дело благодарил свою счастливую звезду за пониженную гравитацию. Только поэтому мне все еще удавалось поддерживать этот безумный темп.

Потом снова пришлось разделиться и с двух сторон огибать второй кратер. Вот тут-то нам и довелось впервые встретиться лицом к лицу с противником, и дальнейшее я помню уже смутно.

Передо мной возник куст. По старой земной привычке я отнесся к нему с пренебрежением, на мгновение позабыв те невзгоды, которые мы уже претерпели от здешних проклятых растений. Я почти не обратил на него внимания и мчался вперед. Зловредный куст отступил в сторону и, мгновенно обвившись вокруг моих ног, завалил меня на всем скаку. Я с размаху грохнулся о землю и, хотя как будто ничего себе не повредил, от неожиданности стал ругаться на чем свет стоит. Тем временем куст принялся методично посыпать мой скафандр серым порошком. Через мгновение я увидел длинное кожистое щупальце, которое оторвало от меня куст и методично разорвало его на куски.

— Спасибо, Саг Фарн, — выдохнул я, вскочил и снова помчался вперед.

Второго растительного недруга я уже скосил лучом, который, пройдя сквозь него, заодно поджарил стоящего ярдах в шестидесяти — семидесяти от меня, что-то кричащего и отчаянно жестикулирующего туземца. Саг тем временем занялся третьим кустом, порвал его и разбросал в разные стороны. Странный порошок на него, похоже, никак не действовал.

К этому времени Эл находился уже ярдах в двадцати впереди. Он остановился, выхватил еще одну бомбу, швырнул ее, бросился на землю, затем снова вскочил и, громко топоча башмаками, бросился вперед с Джепсоном, болтающимся у него на плече. Над нашими головами снова загрохотал катер. Он устроил самую настоящую бойню во вражеском тылу. Откуда-то из-за моей спины вдруг сверкнул игольный луч, едва не задевший шлем моего скафандра, и испепелил еще один куст. У меня в наушниках одновременно слышались голоса по крайней мере шести человек, на все лады честящих зловредных аборигенов. Справа от меня вдруг начало крениться и рухнуло на землю огромное дерево, но у меня не было ни времени, ни желания оглядываться и выяснять, кто его срубил.

Потом одна из змей схватила Блейна. Как ей, единственной из всех, удалось уцелеть, было уму непостижимо. Она, подобно остальным, лежала и дергалась, как и все ее подруги, но при этом сохранила свою смертоносную силу. Блейн налетел на нее, и в тот же миг она свернулась кольцом и стиснула его. Он отчаянно заверещал в микрофон шлема. Этот предсмертный крик был просто ужасен. В том месте, где могучие кольца стиснули скафандр, он лопнул, и во все стороны брызнула кровь. Это зрелище и вопль умирающего Блейна так ошеломили меня, что я невольно остановился и в меня врезался бегущий прямо за мной Армстронг.

— Не останавливаться! — проревел он и, толкнув меня вперед, мгновенно разорвал бешено извивающуюся гадину на несколько корчащихся кусков. Мы снова помчались вперед, вынужденные оставить изуродованные останки Блейна на милость враждебных джунглей.

К этому времени мы уже пробились сквозь передовые отряды псевдорастений и врезались в изрядно поредевшие боевые порядки яростно завывающих туземцев. Под нашими ногами с треском лопалось множество шаров с отравой, но скафандры надежно защищали нас от воздействия их газообразного содержимого. Да и в любом случае мы неслись слишком быстро, чтобы успеть почувствовать на себе действие отравы. Я одного за другим срезал излучателем трех зеленых туземцев и успел заметить, как Эл, даже на мгновение не притормозив, оторвал голову еще одному.

Мы уже начали задыхаться от быстрого бега, когда враг неожиданно дрогнул. Услышав вой заходящего в очередное смертоносное пике катера, оставшиеся в живых аборигены прыснули в разные стороны и мгновенно скрылись в густом лесу. Путь был свободен. Мы, не сбавляя хода и по-прежнему держа излучатели наготове, наконец выскочили на берег реки. А там, на поляне у самой воды, нас ждало самое приятное и долгожданное зрелище на свете — наш милый «Марафон».

И тут Саг Фарн, когда мы уже радостно ринулись было к открытому входному люку, сделал нечто совершенно непредвиденное, изрядно нас напугав. Он обогнал нас, заслонил люк своей огромной тушей и, подняв вверх обрубок щупальца, заявил:

— На вашем месте я бы так не торопился! — В чем дело? — спросил Эл. Его горящие глаза уставились на обрубок щупальца марсианина, и он добавил: — Что с тобой случилось?

— Я лишился большей части щупальца, — сказал Саг Фарн так небрежно, будто для него лишиться щупальца так же легко, как снять шляпу. — Это все тот порошок. Он состоит из мириадов субмикроскопических насекомых. Они пожирают все, на что попадут. И уже начали есть меня. Оглядите себя получше.

Елки-палки, он оказался совершенно прав! Начав внимательно осматривать скафандр, я заметил на нем серые пятнышки порошка, медленно меняющие форму.

Так, значит, рано или поздно они проедят ткань скафандра и примутся за меня!

Мне еще никогда в жизни не было так паршиво. Одним словом, нам пришлось тут же возле корабля, по-прежнему не спуская глаз с опушки леса, с полчаса заниматься раздражающей и довольно потной работенкой: прожаривать другу другу скафандры расширенными до максимума лучами на минимальной мощности. К тому времени, когда последние остатки живого порошка обуглились и отвалились, я чувствовал себя так, будто меня и самого как следует прожарили.

Молодой Уилсон, которого хлебом не корми, а дай возможность посмеяться над другими, воспользовался случаем и заснял всю унизительную процедуру взаимного прожаривания на пленку. Я отлично знал, что в один прекрасный день все это будет продемонстрировано любопытному миру, вальяжно развалившемуся в мягких креслах у экранов и страшно далекому от всякого рода невзгод, выпавших на нашу долю у Ригеля. Втайне я надеялся, что хоть немного серых жучков уцелеет, доберется до его пленки и добавит происходящему на ней хоть малую толику подлинного реализма.

Затем, напустив на себя официальный вид, Уилсон сделал несколько снимков леса, реки и парочки перевернутых туземных лодок с их двухлопастными веслами. В конце концов мы с облегчением погрузились на корабль.

Катер тоже был принят на борт, и «Марафон» незамедлительно стартовал.

Никогда еще я не испытывал такого облегчения, видя в иллюминаторе нормальный и приятный глазу желтовато-белый свет, навсегда смывший с наших лиц желчную трупную зелень. Стоя у иллюминатора вместе с Бренандом, мы наблюдали, как эта странная жуткая планета уменьшается в размерах, и не могу сказать, чтобы я уж очень сильно жалел об этом. Тут к нам сзади подошел Эл и сообщил:

— Сержант, посадок больше не предвидится. Капитан принял решение возвращаться на Землю.

— А почему? — спросил Бренанд. Он указал на уменьшающийся зеленоватый шарик: — Ведь мы так и не обнаружили почти ничего стоящего.

— Макналти считает, что мы узнали вполне достаточно и привезем более чем ценную информацию. — Паузу заполнил ритмичный гул двигателей. — Макналти говорит, что он соглашался возглавить экспедицию, а не скотобойню. С него, мол, довольно, и он намерен подать в отставку.

— Идиот напыщенный! — в сердцах заметил Бренанд, не выказывая ни малейшей уважительности к капитану.

— Хотелось бы все-таки понять, что же такого мы узнали? — спросил я.

— Ну прежде всего нам удалось выяснить, что жизнь на этой планете в основном симбиотична, — отозвался Эл. — Разные ее формы сосуществуют и совместно используют свои возможности. Люди сосуществуют с деревьями, причем у каждого народа деревья свои. А сосуществовать им дает возможность как раз тот самый странный орган на груди.

— Лекарства в обмен на кровь, — с отвращением заметил Бренанд.

— Но, — продолжал Эл, — на планете есть и гораздо более цивилизованные, чем Ка, народы, настолько высокоразвитые и богоподобные, что могут надолго отрываться от своих деревьев и путешествовать по всей планете днем и ночью. Они умеют доить свои деревья, хранить и носить с собой питательную жидкость и пить ее из чашек. Они — единственные, кто сумел извлечь пользу из навязанного им симбиотического образа жизни и — по меркам этой планеты, конечно, — обрести свободу.

— На поверку они оказались не такими уж богоподобными! — усмехнулся я.

— Не в этом дело, — возразил Эл. — Верно, нам удалось с боем вырваться из их плена, но победить их нам не удалось. Они как были, так и остались единственными хозяевами своего мира. А мы понесли довольно тяжелые потери и еле унесли ноги, да еще не знаем, как снова поставить на ноги Джепсона.

Когда он повернулся, собираясь уходить, я кое-что вспомнил:

— Эй, послушай-ка, а что все-таки случилось после нападения на корабль? И как вам удалось напасть на наш след?

— Мы уже начали терпеть поражение. И решили, что главное достоинство храбреца — благоразумие. Поэтому мы взлетели до того, как они успели полностью вывести корабль из строя. А уж после обнаружить вас особого труда не составляло. — Его глаза горели, как всегда, невозмутимо, но, готов поклясться, на сей раз в них сверкали искорки насмешки. — С вами оказался Саг Фарн. А с нами остались Кли Янг и все остальные. — Он постучал себя пальцем по лбу. — Забыл, что ли? У марсиан очень большой гамиш.

— Они же могут общаться между собой телепатически! — с досадой воскликнул Бренанд. — Совсем вылетело из головы! Но ведь Саг Фарн ни разу даже словом об этом не обмолвился. Косоглазый паук просто дрых всю дорогу.

— И тем не менее, — сказал Эл, — он все время поддерживал со своими приятелями контакт.

Он пошел дальше по коридору и скрылся за углом. Тут раздался сигнал, и мы с Бренандом, обнявшись, как братья, вместе с кораблем перешли на флетнеровский режим полета. Зеленый мир превратился в крошечную точку с быстротой, которой я никогда не перестану изумляться. Постепенно приходя в себя, мы кое-как разогнулись, и Бренанд тут же протянул руку к клапану давления марсианского отсека и повернул регулятор. Когда стрелка поползла направо и наконец остановилась на отметке пятнадцать фунтов, лицо его озарилось мрачным удовлетворением.

— Слушай, марсиане ведь сейчас там, — напомнил я. — Боюсь, им это не понравится.

— А им это и не должно нравиться. Я покажу этим резиновым чучелам, как водить нас за нос!

— Макналти тоже будет не в восторге!

— А кого волнует, будет он в восторге, или нет? — проревел он.

В этот момент из-за угла внезапно появился Макналти, шествуя со всегда присущим ему достоинством.

Бренанд быстро и довольно громко добавил:

— Как тебе не стыдно! Мог бы относиться к нему поуважительнее и называть его капитаном!

Понятно? В общем, если вам когда-нибудь доведется оказаться в космосе, насчет корабля можете не беспокоиться. Если вам что-нибудь и угрожает, то только находящиеся вместе с вами на борту подлецы.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ПУТЕШЕСТВИЕ НА ГИПНОТИКУ

Я рассчитывал провести честно заработанные двенадцать месяцев отпуска в довольствии и покое на родимой Земле, но, как всегда, оказалось, что я рано начал радоваться. Какой-то дьявольски дотошный очкарик из обсерватории ухитрился убедить власть предержащих в том, что в районе Кассиопеи имеется очередной подходящий шарик. После этого во все концы полетели вороха телеграмм, призывающих нас — усталых и доверчивых простаков — немедленно бросить милые нашим сердцам мирные утехи и явиться на корабль.

Я получил свою повестку в три часа теплым ласковым днем, как раз когда с упоением качался в кресле на веранде. Могу вас заверить, ни место, ни время вовсе не располагали к тому, чтобы с радостью воспринять подобное приглашение. Я чуть было не послал принесшего телеграмму посыльного куда подальше, но вовремя спохватился — ведь парень тут ни при чем. Потом я прочитал текст, порвал бумажку в мелкие клочки, выругался в сердцах и, закрыв глаза, предался своему прежнему занятию. На следующее утро я упаковал вещички и вылетел на восток, заглотив наживку просто потому, что не хватило мужества поступить иначе. Одним словом, у меня не хватило мужества оказаться трусом.

Вот так и получилось, что я снова, в который уже раз, стоял у иллюминатора, наблюдая за тем, как быстро увеличивается и постепенно занимает все обозримое пространство незнакомый мир. Несмотря на то что новая экспедиция не вызывала ни малейшего энтузиазма, вид планеты так захватил меня, что я едва не забыл пристегнуться, когда перед посадкой «Марафон», как всегда, вышел из флетнеровского режима. Я чуть не опоздал. Снова возникло ощущение, что тебя взяли да и вывернули наизнанку, а потом, как-то сразу, произошла посадка.

Мое обычное место было в оружейной, где я благополучно и пребывал, в то время как остальные в кают-компании тянули жребий, кому первому подставлять зад под возможные пинки инопланетян. Предыдущие экспедиции уже отучили членов экипажа по-детски беззаботно радоваться возможности ступить на твердую землю, не получив ни разрешения, ни оружия. Во всяком случае, на сей раз никто и не подумал обводить Макналти вокруг пальца и выползать наружу через дюзы.

В ближайшем ко мне иллюминаторе я наблюдал массу растений всех мыслимых видов. Правда, была у них одна особенность, которая сразу бросалась в глаза, а именно то, что ни одно не переплеталось ни с какими другими. Низкое или высокое, широкое или узкое, но каждое растение занимало строго свой отдельный клочок земли так, что солнечные лучи свободно падали на разделяющее их пространство. Короче, джунгли, которые, строго говоря, таковыми не являлись. По здешним джунглям можно было гулять совершенно спокойно, в том смысле, что особых препятствий для ходьбы там не наблюдалось. Хотя, само собой, человека там, могли подстерегать и другие, гораздо более серьезные опасности.

Кругом преобладал зеленый цвет, хотя то тут, то там попадались пятна желтого или коричневого цвета. Похоже, хлорофилл свойственен растительности на большинстве планет, где вдоволь солнечного света. Лучи здешнего солнца золотистыми пятнами падали на землю между отдельными растениями. Местное светило в основном было подобно нашему старому доброму солнышку, только с чуть более горячими лучами, поскольку оно находилось немного ближе к планете.

При виде этой чужой растительности, расположившейся по принципу «живи и жить давай другим», мне стало как-то не по себе. Во всей этой строгой упорядоченности ощущалось что-то искусственное. Правда, я не замечал, чтобы растения были высажены ровными рядами или росли группами. И тем не менее мне в голову пришла мысль, что какие-то существа, мыслящие совершенно иначе, чем мы, выращивали их специально. Будто какой-то сеятель прошел здесь с перемешанными между собой семенами самых разных растений, беря их по одному и аккуратно опуская в землю в каком-то одному ему известном порядке. Ну вроде того, как если бы вы стали сажать сначала дуб, а через двадцать футов от него — капусту. Подошел Бренанд и заметил:

— Похоже, на всех чужих мирах действует один обманчивый принцип: все они стараются выглядеть как можно более безобидными, а сами тем временем готовятся укусить.

— Думаешь, и этот готовит нам сюрприз?

— Не знаю. Но биться об заклад, что это райский сад, я бы пока не стал.

— А как насчет побиться, что это просто чей-то сад?

— Что ты имеешь в виду? — с любопытством спросил он.

Я указал рукой в иллюминатор:

— Сам посуди: где тут извечная борьба за жизненное пространство?

Он тоже выглянул наружу:

— Ну это-то просто. Скорее всего, здесь земля не очень плодородная. Поэтому и растительность скудная.

— Я бы не сказал, что она такая уж скудная, — не согласился я, указывая на лохматого, похожего на огромный кактус представителя здешней флоры, величиной с половину «Марафона».

— Тем не менее растительность здесь разбросана слишком хаотично, — извернулся он. — Никто не станет сажать морковку рядом с крыжовником.

— Может, кто-то и станет.

— А зачем?

— О Господи! — устало вздохнул я. — Спроси что-нибудь попроще. Например, какого черта я забыл здесь, когда мог бы счастливо и с удобствами отдыхать сейчас дома?

— А вот на этот вопрос ответ я знаю, — отозвался он. — На «Марафоне» по утрам не приносят почту.

— Ну и что?

— Ну сам знаешь, в почте всегда попадаются всякие счета, письма с угрозами…

— Ха! — воскликнул я, уставившись на него. — Судишь о других по себе, да? То-то я и смотрю, что ты сорвался с Земли как оглашенный. Значит, за тобой уже начали охотиться?

— Не обо мне речь, — возразил он. — Мы ведь, кажется, обсуждаем тебя и причины, по которым ты отправился в эту экспедицию. Со мной-то все ясно: я не прочь подзаработать. А за каждый полет платят выше крыши.

У меня с кончика языка уже готов был сорваться достойный ответ, но тут в оружейную заявились два инженера, Эмброуз и Макфарлейн и потребовали выдать им все необходимое.

— А где остальные? — спросил я, выдавая им излучатели, пакеты первой помощи, сухие пайки и прочее.

— Никаких остальных не будет. — Получается, Макналти посылает только вас двоих?

— Точно. Он решил, что и двое вполне справятся со шлюпкой.

— Старик опять перестраховывается, — заметил Бренанд. — Он вообще с каждым разом трясется все больше и больше.

— Ребята, скафандры брать будете?

— Нет. — Эмброуз кивнул на иллюминатор. — Давление тринадцать фунтов, и хоть воздух слегка и отдает старым козлом, но для дыхания вполне пригоден.

— Так вот в чем дело! — Я довольно пренебрежительно ткнул большим пальцем в сторону Бренанда. — А я-то думал, это он им несет.

— Ты думал, что это от меня несет, — поправил Бренанд. — Даже сказать и то правильно не можешь.

Макфарлейн, худой, жилистый, рыжеволосый тип, пристегнул излучатель, развел руки в стороны и шутливо заметил:

— На тот случай, если я не вернусь… неужели никто на прощание меня даже не поцелует? — Поскольку никто особого желания не выказал, он скорчил обиженную мину и упавшим голосом добавил: — Раз так, что ж… — и понуро удалился.

Пару минут спустя шлюпка уже взлетела, развернулась на запад и вскоре скрылась из виду. Но шум ее двигателей был слышен еще довольно долго.

Отправившись проведать Стива Грегори, я нашел его в радиорубке, как всегда считающим ворон.

— Как дела, Стив?

Он небрежно бросил взгляд на приборы:

— Кроме шороха да треска, пока ничего. — С этими словами он кивнул на толстую книгу, лежащую на столе: — Согласно моему радиокорану, это характерное излучение звезды ЗЕМ-27, предположительно той самой, что горит в здешнем небе. — И больше ничего?

— Ни вот столечко! — Нагнувшись к микрофону, он включил его и сказал: — Шлюпка, шлюпка! Вызывает корабль. Ответьте!

В ответ послышался какой-то писклявый голосок, ничуть не похожий ни на голос Эмброуза, ни на голос Макфарлейна:

— Сорок четыре к западу, высота восемь тысяч.

— Есть что-нибудь?

— Ничего интересного.

— Хорошо. Конец связи. — Он снова откинулся на спинку кресла. — Знаешь, у меня было чувство, что прошлый полет окажется последним. Я уже совсем свыкся с этой мыслью и готов был окончательно осесть на берегу.

— Ну прямо точь-в-точь как я! — заметил ваш покорный слуга. — Будто проклятие какое-то. Видно, не следовало мне зариться на опал того гуппи.

— Какой еще опал? — сразу заинтересовался он, поднимая брови.

— Неважно. Просто мое прошлое омрачено одним неблаговидным поступком.

— Нашел, чем удивить, — отозвался он. — Да если хочешь знать, в старые добрые времена я как-то один раз даже поменял свое свидетельство о рождении на…

В этот момент его прямо на полуслове прервал сигнал, раздавшийся откуда-то из недр аппаратуры, утыканной циферблатами и табло. Он щелкнул тумблером.

Снова послышался голос, на сей раз значительно более громкий:

— Докладывает шлюпка. Семьдесят к западу, высота четыре тысячи. Делаем круг над большим озером. На берегу что-то вроде селения.

— Одну минуточку. — Стив щелкнул другим тумблером и сказал в микрофон: — Капитан, тут на связи Эмброуз. Утверждает, что, похоже, нашел разумную жизнь.

— Ну-ка, свяжи меня с ним! — приказал Макналти.

Стив переключил их друг на друга. По интеркому нам был слышен весь их разговор.

— Что там у вас, Эмброуз?

— Поселок на берегу озера.

— Вот как! И кто же в нем живет?

— Вроде никто, — ответил Эмброуз.

— Как это «никто»? Вы хотите сказать, что он заброшен?

— Ну, утверждать пока рано, но отсюда сверху он выглядит именно так. Состоит он примерно из сотни небольших, пирамидальной формы хижин, расположенных четырьмя концентрическими кругами. Но между хижинами никакого движения не заметно. — Последовала пауза, затем: — Капитан, а что, если нам приземлиться и изучить все поподробнее?

Макналти такая идея явно пришлась не по душе. Судя по тому, как затянулось молчание, он лихорадочно взвешивал все «за» и «против». Капитан, похоже, пытался придумать способ рассмотреть поселок вблизи, не приближаясь к нему. В жизни не встречал человека, который бы настолько не любил рисковать, если только не было стопроцентной гарантии успеха. Наконец его голос раздался снова, только на сей раз немного приглушенный из-за того, что он отвернулся, разговаривая с кем-то сидящим рядом.

— Они просят разрешения сесть. Что скажешь?

— Кто не рискует, тот не выигрывает, — послышался в ответ глубокий голос Эла Стора.

— Согласен, но… — Снова пауза, затем — снова громко — в интерком: — Скажите, Эмброуз, а там хватит места для посадки «Марафона»?

— Нет, если не сжечь около десяти акров кустарника или не сровнять с землей половины селения.

— Хм-м-м-м! Тогда знаете что! Попытайтесь пару раз облететь селение на минимальной высоте. Думаю, это выгонит их из хижин.

Эмброуз тяжело вздохнул и ответил:

— Ладно, капитан, мы попробуем… но я уверен, что поселок пуст и нам дикого не спугнуть. — Последовало длительное молчание, потом он опять заговорил: — Черта с два. — Что, никто не выскочил? — Нет. Мы им чуть крыши не посшибали, а от выхлопа аж стены тряслись. Уверен, здесь пусто.

— Ну что ж, ладно. Садитесь и все обследуйте, но только будьте очень осторожны. — Видимо, он снова повернулся к собеседнику, так как голос опять стал глуше. — Поверь мне, Эл, после этой экспедиции пусть кто угодно… Стив щелкнул тумблером со словами: — Похоже, у него на уме то же, что и у нас с тобой. Он тоскует по «Колбаске» и регулярным ходкам на Венеру и обратно. Тогда мы все чувствовали себя уютно, как в колыбельке.

— Кто-то же должен проявлять героизм, — сказал я.

— Ясное дело. Но только славой нужно время от времени делиться. А то она может набить оскомину.

Он снова склонился над приборами, и послышался голос Эмброуза, заглушаемый какой-то барабанной дробью:

— Полегче, полегче. Мак. Смотри, вон там, справа. Ага, вот теперь давай! Тормози! Быстро!

Барабанная дробь смолкла. Из динамика доносились обрывки довольно продолжительного разговора, разобрать который не представлялось возможным, так как говорили явно не в микрофон. Наконец они начали громко переругиваться. Похоже было, что они спорят, кому первым выходить наружу, а кому оставаться в шлюпке. Кажется, Макфарлейн предлагал бросить монетку, а Эмброуз хотел сперва внимательно осмотреть ее.

Стив, немного покраснев от возмущения, подкрутил регулятор громкости и в конце концов сумел привлечь внимание спорщиков.

— Ну вот что, кретины, — довольно грубо начал он, — лучше выдерните друг у друга по волоску. Кто выдернет подлиннее — выходит. А кто покороче — остается.

За этим последовало долгое молчание, потом послышался стук открывающегося и закрывающегося люка.

Через некоторое время Стив нетерпеливо спросил:

— Ну как? Кому выпало идти?

— Макфарлейну, — кисло отозвался Эмброуз. После этого он отошел от микрофона, оставив канал открытым. Некоторое время было слышно, как он расхаживает по шлюпке взад и вперед. Скорее всего, он разглядывал окрестности из разных иллюминаторов и завистливо следил за Макфарлейном, прогуливающимся снаружи и наслаждающимся свободой.

Через некоторое время он раздраженно хрюкнул и пробормотал что-то нечленораздельное. Потом протопал тяжелыми башмаками куда-то дальше. Люк снова открылся, и мы услышали, как он кричит товарищу:

— Чего тебе, умник?

Ответ до микрофона не донесся, поэтому мы так и не узнали, что ответил Макфарлейн. Послышался отдаленный шум, будто кто-то спрыгнул из люка в густую траву. Затем все стихло. Тоскливо потянулись минуты, каждая из которых казалась нам вечностью.

Стив начал нервничать. Через некоторое время стали сходить с ума его брови. Когда судорожно задергались его большие уши, я не выдержал.

— Послушай, — сказал я. — Не стоит начинать волноваться раньше времени. Давай лучше поговорим с Эмброузом. Прочитай ему хоть стишок какой-нибудь, что ли.

Бросив на меня негодующий взгляд, он снова потянулся к регулятору и начал громко вызывать Эмброуза. Он окликал его не меньше дюжины раз, но ответа так и не добился. Эмброуз не откликался. Макфарлейн — тоже. В шлюпке по-прежнему стояла могильная тишина, хотя, по доносящимся из динамика слабым шумам, было ясно, что передатчик шлюпки все еще включен. Взяв в руки микрофон, Стив хрипло проорал:

— Эй, на шлюпке! Куда вы пропали? Корабль вызывает шлюпку! На шлюпке, отвечайте!

Тишина.

— Эмброуз! — снова проревел он в микрофон. — Эмброуз! Где вы?

Ответа не было.

— Может, он просто зашел в сортир, — неуверенно предположил я.

— С какой стати? — спросил Стив с очень глупым видом.

— Ну, например, подровнять усы или еще за чем-нибудь. Ходят же зачем-то люди в сортир? Для этого он и предусмотрен.

— Только не сейчас, — сказал он.

— А почему бы и нет? Имеет полное право.

— В таком случае он выбрал чертовски неудачное время, — стоял на своем Стив. Затем он снова поиграл бровями и добавил: — Ладно, даем ему еще десять минут.

Когда время истекло, он снова стал вызывать шлюпку, ругаться и все такое. Но из динамика по-прежнему доносился лишь слабый шум, а шлюпка продолжала молчать.

Конечно, пришлось обо всем доложить Макналти. Он сразу начал кипеть, пыхтеть и позвал на помощь Эла. Наконец они пришли к выводу, что пока рано считать, будто с экипажем шлюпки случилась какая-то неприятность. Возможно, просто любопытство Эмброуза пересилило осторожность и он таки вышел из шлюпки, чтобы взглянуть на какую-нибудь находку товарища. А может, ему пришлось выбраться наружу, чтобы помочь тому втащить на борт что-то такое, что не под силу поднять одному человеку. Но он в любом случае сначала должен был доложить об этом. Сообщить на корабль о том, что он собирается делать и по какой причине. Когда они вернутся, ему по этому поводу предстоит крайне неприятный разговор.

Пока же нам предстояло сидеть и слушать. Если что, тревогу поднимать не раньше чем через час. Поэтому я оставил Стива сидеть и ждать, отправился на камбуз и как следует поел. Там же сидел молодой Уилсон и прихлебывал кофе.

— Как там шлюпка? — спросил он.

— Сам бы не прочь узнать. — Я тоже налил себе кружку черного крепкого кофе.

— В каком смысле?

— В том смысле, что они сели возле местной деревушки и почти сразу замолчали. Стив, как ни старается, не может поймать от них ни звука.

— Деревушки? И какие же в ней, интересно, живут существа?

— А никакие. Она пуста. Эмброуз и Макфарлейн отправились туда, и после этого там стало совсем пусто.

— Они что — исчезли?

— Я этого не говорил.

— Но ты бы и не удивился, если бы оказалось именно так? — спросил он, искоса взглянув на меня.

— Нет, не удивился бы.

— Так-так! — Он скорчил рожу. — Значит, опять двадцать пять. — И продолжал: — Что же намерен предпринять Макналти?

— Пока ничего.

— Черт, пока он будет тянуть, наших ребят запросто могут сварить и съесть.

— А может, они сами сейчас варят и едят что-нибудь свеженькое, пока мы тут жуем собачьи консервы. — Я допил кофе и встал. — Надеюсь и тебя увидеть в чьем-нибудь очаге.

Почти весь следующий час я провел у себя в оружейной, занимаясь неотложными делами, затем решил, что остальное может подождать. Я просто никак не мог сосредоточиться на работе, поскольку не знал, что происходит. Ну я и отправился в логово к Стиву.

— Ну?

— Ш-ш-ш! — Он поднес палец к губам. — До сих пор не доносилось ни звука, а буквально сейчас вроде что-то послышалось.

Он прибавил громкости. До нас донесся характерный звук закрывающегося люка. Из динамика послышалось какое-то шарканье — похоже, где-то в районе кормы шлюпки. Стив снова щелкнул тумблером вызова. До нас донесся отдаленный звонок.

Тут же послышался довольно своеобразный звук с противоположного конца шлюпки. Что-то вроде шипения или плевка. Мне показалось, будто какое-то существо испугалось двойка. Звуки шагов больше не повторялись. Никто не отправился на нос, чтобы ответить на вызов, как можно было ожидать. Только резкое шипение и тишина.

Нахмурившись, Стив снова дал сигнал. Никакого ответа. И тем не менее в шлюпке кто-то находился, в этом сомневаться не приходилось. Стив еще с дюжину раз включал вызов, причем так быстро, что любому стало бы ясно: вызов очень срочный. Но и это помогло как мертвому припарки.

— Что они там, черт возьми, думают! — наконец воскликнул он.

— Попробуй-ка отчехвостить их как следует, — посоветовал я. — Там такой громкоговоритель, что слышно от носа до кормы. Схватив микрофон, он рявкнул: — Эй!

В ответ на это раздалось лишь еще более громкое шипение, как будто паровоз выпускал лишний пар, а потом послышался торопливый перестук, похожий на быстрые шаги, и стук крышки люка. Потом опять тишина. Кто бы там ни был на шлюпке, он покинул ее, причем поспешно.

Стив уставился на меня. На лице его отражалась целая гамма чувств.

— Ну и что ты на это скажешь?

— Не нравится мне все это.

— Вот и мне тоже. — Он с сомнением уставился на микрофон. — Слушай, а может, они просто морочат нам голову, чтобы их не отозвали обратно?

— Может, конечно, — нехотя согласился я. — Ничто из того, что может выдумать человек, не является невозможным. Поэтому всегда остается один шанс из миллиона, что они напоролись на космический коктейль-бар, в котором заправляет парочка роскошных брюнеток. Но вообще-то я сильно сомневаюсь. Это радио просто-таки вопиет о какой-то беде.

— Согласен. Надо доложить Макналти. — Стив переключился на каюту капитана и произнес: — Только что кто-то заходил на шлюпку, но не ответил.

— Ты уверен?

— Абсолютно, капитан. Я так же ясно слышал шаги, как сейчас слышу вас.

— Что ж, достаточно убедительно, — сказал Макналти. — А это точно не Эмброуз и не Макфарлейн?

Стив заколебался, потом сказал:

— Если это и был один из них, то он совершенно оглох, поскольку не отозвался даже на звонки вызова. А как только я крикнул: «Эй!» — он тут же смылся.

— Это подозрительно, — наконец решил Макналти. — Думаю, не стоит терять времени и… — Он вдруг замолчал, поскольку громкоговоритель у нас в радиорубке квакнул: «Эй!» После этого капитан изумленно воскликнул: — Это еще что такое?

— Шлюпка. — Совершая ушами не менее четырнадцати совсем невозможных движений одновременно, Стив принялся орудовать переключателями. — Сейчас я переключу ее на вас.

— Послушайте, Эмброуз, — величественным тоном начал Макналти. — Что за шутки?

— Послушайте, Эмброуз, — передразнила шлюпка каким-то странно искаженным голосом. — Что за шутки?

— Говорит капитан Макналти! — взревел этот достойный джентльмен, у которого явно стало подниматься давление.

— Говорит капитан Макналти, — возмутительно передразнивая, проскрипела шлюпка.

Макналти несколько мгновений тяжело дышал, затем спросил тихим и почти ласковым голосом:

— Стив, небось это твои шуточки?

— Никак нет, сэр, — ответил Стив, явно шокированный таким предположением.

Его собеседник взревел с новой силой:

— Эмброуз, приказываю вам немедленно вернуться и клянусь… — Он чуть не задохнулся от душившей его ярости. Наступила пауза, во время которой шлюпка повторяла все то же самое, но только писклявым голосом и совершенно издевательским тоном. Затем послышался другой голос.

— Кто это? — спокойно спросил всегда держащий себя в руках Эл Стор.

— Кто это? — переспросила шлюпка.

— Ииммиш ванк воззенек, — отправил Эл Стор в эфир сущую абракадабру.

— Ииммиш ванк воззенек, — эхом отозвалась шлюпка, будто ей было совершенно все равно, что один язык, что другой.

Эл уверенно произнес:

— Можешь выключать, Стив. Придется посылать катер и разбираться на месте.

Стив выключил передатчик и сказал мне:

— Такое впечатление, что Эмброуз приобрел себе попугая.

— Или говорил с перерезанной глоткой. — Я чиркнул пальцем по горлу и издал булькающий звук.

Стиву моя шутка явно пришлась не по душе. На катере отправились восемь человек, все земляне. Правда, парочка марсиан крайне неохотно согласилась бы оторваться от своих шахматных досок, но у нас не было оснований считать, что нам понадобится их помощь, а места в катере они заняли бы довольно много. Не полетел с нами и Эл Стор. Об этом нам в свете дальнейших событий пришлось еще не раз пожалеть.

Пилотировал Бэнистер. Катер с грохотом оторвался от «Марафона» и поднялся сразу на десять тысяч футов. Облака на этой планете были очень тонкими и висели на большой высоте, так что видимость оставалась вполне приличной.

Глядя в иллюминатор, находившийся сбоку от моего кресла, я видел все тот же покрытый деревьями, простирающийся на десятки миль ландшафт, однообразие которого изредка нарушалось только реками и ручьями да еще длинными цепочками пологих холмов почти на горизонте. Никаких явных признаков разумной жизни заметно не было — во всяком случае, в этих краях.

Сидящий рядом со мной Уилсон баюкал свою камеру, на которую было навинчено множество всяких штучек-дрючек, а на объективе красовался зеленоватый фильтр. Уилсон то и дело выглядывал в иллюминатор со своей стороны, посматривал на солнце и нервно облизывал губы. Впереди, рядом с Бэнистером, сидел детина по имени Вейч, который постоянно поддерживал связь со Стивом по ларингофону.

Катер довольно долго летел вперед, затем резко повернул направо и начал снижаться. Бэнистер и Вейч наклонились вперед, изучая лежащую впереди местность через лобовое стекло. Вскоре и нам стала видна поляна на берегу реки, расположенные на ней концентрическими кругами хижины и невдалеке от них — шлюпка. Мы спустились еще ниже, продолжая разворачиваться. Через некоторое время стало ясно, что сесть, не причинив никаких разрушений, нам не удастся: шлюпка занимала практически единственное свободное место на окраине деревушки. Поэтому мы волей-неволей были вынуждены пролететь над деревней, поскольку не могли сделать круг настолько маленький, чтобы облететь ее по периметру. Мы снизились еще, развернулись и пролетели над шлюпкой на высоте уже никак не более пятисот футов. Тут мы увидели Эмброуза и Макфарлейна, преспокойно стоящих у шлюпки и смотрящих на нас. Они выглядели настолько привычно, что я просто глазам своим не поверил. Мы Пронеслись над ними за каких-то две секунды, и я услышал, как несколько раз щелкнула камера снимавшего их Уилсона.

Я не смог разглядеть стоящую на земле парочку как следует, поскольку Уилсон почти целиком заслонял иллюминатор, но у меня сложилось впечатление, что оба целы, невредимы и ведут себя как ни в чем не бывало. Кроме того, я заметил, что Эмброуз держит в руках что-то вроде корзинки с фруктами. Вот это-то и разозлило меня больше всего. Мне показалось, что эти двое прогуливались тут в свое удовольствие да набивали брюхо, в то время как на «Марафоне» разразилась паника и пришлось посылать на выручку катер. А им ни до чего и дела не было, они знай наслаждались как могли. Ну ничего: Макналти с них за это семь шкур спустит.

Мы сделали еще один разворот и пошли на новый заход. Бэнистер яростно грозил кулаком через стекло. Макфарлейн тоже приветливо помахал ему, как будто был на пикнике, устроенном воскресной школой. Уилсон успел его при этом щелкнуть.

Вейч тем временем говорил в микрофон:

— Они в порядке. А та чепуха, которую вы слышали, скорее всего, связана с какой-то поломкой оборудования шлюпки.

Не знаю уж, что ему ответили на это с «Марафона», но Вейч тут же отозвался:

— Вас понял. Мы сбросим им записку — и сразу назад.

Он нацарапал что-то на клочке бумаги, сунул его в специальную капсулу и во время следующего захода сбросил ее над деревней. Я видел, как ее длинный яркий хвост-лента опустился на землю ярдах в двадцати от нашей сладкой парочки. Затем деревня скрылась из виду, и мы легли на обратный курс, к кораблю.

Я как раз шел к себе в оружейную, когда меня перехватил Стив, высунувшийся из своей радиокаморки. Он окинул меня пристальным взглядом, как будто хотел понять, пьян я или трезв, потом сказал:

— А ты уверен, что у этих двоих все в порядке?

— Конечно, ведь я видел их своими глазами. А что?

— Ну… ну… — Он нерешительно почесал в затылке, оглянулся на свои шкалы и циферблаты и снова повернулся ко мне: — Аппаратура шлюпки, конечно, может дать сбой. В мире нет ничего совершенного, это относится и к любой радиоаппаратуре.

— Ты о чем?

— Понимаешь, мне еще никогда в жизни не приходилось слышать о поломках, в результате которых передачи возвращаются обратно, причем слово в слово.

— Ну вот видишь! — сказал я. — Это и есть твой первый раз.

— Но это теоретически невозможно, — настаивал он.

— То же самое можно сказать и о моей тетушке Марте. У нее на ногах десять пальцев.

— Как у всех, — сказал он.

— Да, но у нее их два на одной ноге и восемь — на другой.

Он слегка скривился и заметил:

— Слушай, сейчас речь идет не о каких-то там цирковых уродцах. Говорю же тебе: не может быть такой поломки, которая давала бы эхо-сигналы.

— Тогда как же ты это можешь объяснить?

— Никак. — Он тяжело вздохнул. — В том-то и дело. Я слышал то, что слышал, и со слухом у меня все в порядке, но тем не менее аппаратура здесь абсолютно ни при чем. Говорю же тебе, кто-то просто передразнивал нас, и ничего смешного я в этом не вижу.

— Эмброуз не такой человек, — сказал я.

— Верно, — подозрительно быстро согласился он.

— Да и Макфарлейну тоже такое ребячество не очень свойственно.

— Точно, — снова охотно поддакнул он.

— Тогда кто же?

— Да брось ты… в привидения я не верю.

На сем мы расстались, и я отправился дальше, чувствуя какую-то смутную тревогу, но не желая себе в этом признаться. Ведь Стив свое дело знал, как никто другой. С ним мало кто мог сравниться. Притом он был радистом нашего корабля. И говорил абсолютно убежденно.

Получается, что кто-то ткнул Макналти носом в его же собственные слова. Не Эмброуз. И не Макфарлейн. Но больше там никого быть не могло. И все же нам это отнюдь не показалось. Чем больше я раздумывал о последних событиях, тем более необъяснимыми они казались. Впрочем, там, где речь идет о чужих планетах, совершенно необъяснимые вещи случаются крайне редко.

Успокоенный донесением экипажа катера, Макналти расслабился настолько, что даже разрешил нескольким из нас размять ноги снаружи. Выйти должно было не более дюжины человек, причем поступил строгий приказ постоянно держать излучатели наготове и не отходить дальше чем на полмили от корабля. Дюжину счастливчиков отбирали по жребию, и ваш покорный слуга в нее, к сожалению, не попал.

Они явились ко мне за оружием. Одним из них был Джепсон, тот парень, который в прошлой экспедиции едва не захлебнулся клеем. Я решил его подначить:

— Ну, во что собираешься вляпаться на сей раз?

— Надеюсь, ни во что, — сразу вскинулся он.

Молдерс, великан-швед, беря излучатель, заметил:

— Лично я на всякий случай буду держаться от тебя подальше. Валяться склеенным с тобой мне что-то не очень понравилось.

Они ушли. Судя по цвету неба, гулять им предстояло не очень долго, поскольку солнце уже сади" лось и до прихода ночи оставалось никак не более часа.

Когда тени снаружи вытянулись и загустели, Макналти испытал новый удар. С полдюжины гуляк вернулось добровольно, поскольку они не встретили ничего, что могло бы их задержать. Пронзительно завыла сирена корабля, созывая остальных. На носу я заметил какое-то оживление и увидел, что расчет нашей скорострельной пушки проверяет готовность своего восьмиствольного любимца. Явно заваривалась какая-то каша, а какая именно, скорее всего мог знать Стив. Я отправился к нему.

— Что там такое?

— Катер ведь сбросил записку ребятам, верно? — оказал он.

— Конечно. Я сам видел, как она упала им чуть ли не на головы.

— Так вот, они никак на нее не прореагировали. — Он ткнул большим пальцем в темный иллюминатор слева от себя. — Уже стемнело, а они до сих пор не вернулись. И на вызов не отвечают. Я их вызывал до посинения, орал в микрофон так, что голос сорвал. Генератор шлюпки все еще работает, и канал по-прежнему открыт, но Эмброуз и Макфарлейн с таким же успехом могли бы торчать на другом краю Вселенной.

— Ничего не понимаю. — Я был искренне озадачен. — Ведь я же сам их видел. Они еще этак вальяжно расположились у самого люка. И с ними все было в порядке. Да и шлюпка вроде целехонька.

— Это неважно, — упрямо настаивал он. — Я же говорил тебе, что тут дело нечисто, и продолжаю это утверждать.

Поскольку сказать мне на это было нечего, я поплелся к себе, завалился в койку и попытался читать, но, сколько ни старался, никак не мог сосредоточиться. Я все сильнее чувствовал, что кто-то совершенно непостижимым образом натянул нам нос. Чем больше я об этом думал, тем больше нервничал, поскольку не мог придумать даже мало-мальски правдоподобного объяснения происходящему.

Снаружи уже воцарилась ночь, и только мерцающий свет звезд освещал окружающую растительность. Я все еще мучался над проблемой внезапно полезшего на рожон экипажа шлюпки, пытаясь решить, что же могло заставить его нарушить приказ, когда в дверь моей каюты раздался стук и заглянул Уилсон.

Увидев выражение его лица, я сразу сел. У него был вид человека, который только что обменялся рукопожатием с призраком.

— Что с тобой? — осведомился я. — Дурной сон приснился, что ли? Учти, убаюкивать тебя я не намерен.

— Сам не понимаю. — Он присел на край стола и попытался взять себя в руки, но это у него не очень получилось. — Думаю сходить к Макналти и все ему рассказать. Но сначала я хотел попросить тебя посмотреть и подтвердить, что я не спятил.

— Что посмотреть?

— Вот это. — Он бросил мне на колени три снимка.

Я мельком взглянул на них и понял, что это фотографий, сделанные с катера. Учитывая обстоятельства, при которых Уилсон снимал, вышли они довольно хорошо. Должно быть, он снимал с выдержкой в одну тысячную секунды или даже меньше и с диафрагмой, разинутой шире, чем рот венерианского гуппи. Никаких смазанных контуров, несмотря на колоссальную скорость катера. Четкие и ясные снимки, как будто сделанные со штатива.

— Неплохая работа, — похвалил я. — С камерой ты действительно обращаться умеешь.

Он как-то недоверчиво уставился на меня, потом сказал:

— Может, посмотришь повнимательнее? И скажи, видишь ли ты молнию на комбинезоне Эмброуза.

Я послушно взял снимки и принялся их рассматривать. Затем пулей вылетел из койки, метнулся к столу и включил сильную настольную лампу. При ее ярком свете меня ждало еще более сильное потрясение. Я аж весь задрожал. Вместо хребта вдоль спины у меня будто длинная тонкая сосулька протянулась.

Никакого Эмброуза на снимках не было. И никакого Макфарлейна тоже. Как раз на том месте, где возле люка шлюпки они стояли, теперь красовались два каких-то отталкивающего вида объекта, напоминавших большие клубки толстых черных переплетенных веревок.

— Ну? — спросил внимательно наблюдавший за мной Уилсон.

Я сунул фотографии ему в руки:

— Советую сейчас же отнести это капитану, и побыстрей! А я побегу готовить излучатели и так далее. Думаю, очень скоро все это понадобится.

Сигнал тревоги прозвучал минут через десять. Я уже был готов к этому и бегом бросился на нос. Мы собрались в кают-компании. Все молчали и ждали, что будет дальше. Вкатился Макналти, за которым по пятам следовал Эл Стор, как всегда огромный и сверкающий глазами. Макналти с каким-то ожесточением произнес:

— Мы вступили в контакт с высшей на этой планете формой жизни еще несколько часов назад, но поняли это, к сожалению, только сейчас. Эти существа враждебны по отношению к нам, и счет пока один-ноль в их пользу. Мы уже понесли потери и лишились четырех человек. — Четырех? — вырвалось у меня. Он бросил взгляд на меня, затем оглядел всех присутствующих.

— Я разрешил выйти двенадцати членам экипажа. Но вернулось только десять человек. По сигналу сирены не пришли Джепсон и Пейнтер. Кроме того, Эмброуз и Макфарлейн тоже до сих пор не откликнулись на приказ возвращаться. Поэтому мне не остается ничего иного, как считать всех четверых нашими потерями. — Голос его стал твердым. — И больше мы потерь допустить не можем!

Присутствующие немного заволновались. Стоящий рядом со мной Кли Янг наклонился и прошептал мне и Бренанду на ухо:

— Он считает потерянные фигуры, не просчитывая ходов. Как можно продумывать игру, не располагая достаточным…

Тут он заткнулся, поскольку снова заговорил Макналти:

— Пока мы не понимаем действий противника, но уже не вызывает сомнений, что он располагает определенной гипнотической силой, которую со счетов сбрасывать никак нельзя. Несомненно, именно с ее помощью Эмброуза и выманили из шлюпки, заставив думать, что его зовет Макфарлейн. Надеюсь, это позволит вам хоть отчасти представить, с чем нам предстоит иметь дело.

Бренанд, не знавший о происходящем и половины того, что было известно мне, спросил:

— А что конкретно вы имеете в виду, говоря о гипнотической силе, капитан?

— Вообще-то с этим нам как раз и предстоит разобраться, — отозвался Макналти, причем довольно зловеще. — Пока нам известно только, что они могут заставить человека думать, будто он видит действительно то, что видит… а вполне возможно, они способны и на гораздо большее! То есть мы столкнулись с телепатическим оружием значительной мощи и отныне должны просчитывать каждый свой шаг!

— К Элу это тоже относится? — снова спросил Бренанд. — Его они тоже способны ввести в заблуждение?

Хороший вопрос. Ведь эти сверкающие глаза были устроены совершенно иначе, чем наши. Их оптические нервы представляли собой не что иное, как тончайшие серебряные проводки, а скрывавшийся за ними мозг являлся чудом электроники. Ведь камеру Уилсона провести не удалось, следовательно, у меня не было оснований думать, что неизвестным врагам удастся задурить голову Элу. Но Эл лишь улыбнулся и сказал:

— Это нам еще предстоит выяснить.

Тут в разговор со своей неуместной заносчивостью вклинился Кли Янг.

— То же относится и к нам, марсианам. — Он уставился своими глазами-блюдцами в две чуть ли не противоположные стороны одновременно. При виде этого у меня, как всегда, мурашки побежали по телу. — Ведь совершенно очевидно, что наши органы зрения значительно совершеннее человеческих!

— Чушь! — сказал Бренанд.

— Дело вовсе не в глазах, если можно облапошить мозг, — резонно заметил Эл Стор.

— Ну и с мозгом дело обстоит почти таким же образом, — стоял на своем Кли Янг. Чтобы усилить впечатление от своих слов, он даже взмахнул щупальцем: — Поскольку всем известно, что мозг марсианина…

Раздраженно прервав его на полуслове взмахом руки, Макналти резко заявил:

— Сейчас не время муссировать достоинства и недостатки разных рас. Мы начинаем действовать, с тем чтобы выяснить судьбу пропавших товарищей и спасти их, если они еще живы. «Марафон» останется здесь, пока спасательный отряд под руководством Эла Стора будет заниматься поисками Джепсона и Пойнтера.

Тем временем десять человек и один марсианин на катере отправятся к шлюпке, выжгут площадку, достаточную для посадки, и займутся поисками Эмброуза и Макфарлейна. Желательно, чтобы обе группы состояли из добровольцев.

В принципе, десять человек и марсианин — чересчур много для катера. Но шлюпка находилась не так уж далеко, и это, определенно, был самый быстрый и верный способ доставить туда спасательный отряд — причем чем многочисленнее, тем лучше. Я решил, что марсианина включили, даже невзирая на его значительный вес, только потому, что Макналти действительно надеялся на особую устойчивость марсиан к гипнозу, в которой пытался убедить нас Кли Янг. Отрядом же с «Марафона», примерно по той же причине, был назначен командовать Эл Стор. Таким образом, каждый отряд получал командира, которого трудно сбить с толку.

Я вызвался лететь на катере. Желание лететь изъявили также Бэнистер, Бренанд, Кли Янг, Молдерс, Уилсон, Келли и еще несколько человек. Отпустив остальных по местам до тех пор, пока не будет закончена подготовка к отправке группы на катере, Макналти занялся нами.

— Непосредственно поиск будут вести шесть человек и марсианин, — распорядился он. — Постоянно держитесь вместе и не разделяйтесь даже на мгновение. Остальные четверо будут сидеть в катере и не должны покидать его ни в коем случае. — Он обвел нас мрачным взглядом и твердо добавил: — Я хочу, чтобы вы усвоили это крепко-накрепко. Четверо, остающиеся в катере, ни в коем случае не имеют права его покидать, даже если вдруг появятся все остальные и станут на коленях умолять их выйти. Поскольку к тому времени под личиной товарищей уже, возможно, будут скрываться совсем не они!

— А предположим, они вовсе не станут молить нас выйти к ним, — предложил сплошь покрытый татуировкой Келли. Я заметил, что в кулаке он сжимает свой ненаглядный гаечный ключ.

Макналти, видимо, также заметил могучий инструмент и ядовито заметил:

— Эту штуку можете оставить здесь. По-моему, излучатель вам скорее пригодится. — Он презрительно фыркнул и продолжал: — Конечно же, если они не будут пытаться выманить вас наружу — все в порядке. Тогда и проблема отпадает.

— Значит, мы можем их впускать? — настаивал неугомонный Келли.

Ну и ну! Надо было видеть в этот момент лицо капитана. Он открыл было рот, но тут же снова закрыл его, покраснел, а потом побагровел. Затем он повернулся к Элу Стору, умоляюще заламывая руки:

— Тут затронут серьезный вопрос, Эл. Если членов поисковой группы долгое время не было в поле зрения, как оставшиеся на катере определят, можно ли впустить их на борт?

Эл немного подумал.

— Проще всего воспользоваться паролем, причем у каждого из членов группы он должен быть своим. Того, кто не сможет или не захочет назвать его, нужно сжечь прямо на месте. Конечно, это довольно суровый способ, особенно если кто-нибудь просто его забудет, но, думаю, рисковать не стоит.

Правда, "и нам, и капитану эта идея не особенно понравилась. Лучше было бы придумать что-нибудь еще более надежное, более верное. Если эти инопланетяне в состоянии обмануть наши глаза, то существовала и возможность того, что они способны обмануть и наши уши, внушив нам, что мы слышим правильный пароль, и именно тогда, когда нужно. Мной овладело неприятное чувство, что они вполне могут убедить нас написать завещание в свою пользу, причем мы будем твердо уверены, что именно они и являются нашими законными наследниками.

Однако никто из нас в тот момент так и не смог придумать ничего лучшего. Идеальным решением был бы анализ крови, но нельзя же у такого количества людей взять кровь и исследовать ее под микроскопом, в то время как за этими людьми по пятам, возможно, гонится целая вражеская армия. И в этом случае беспомощные люди бесцельно погибнут из-за того, что мы окажемся не в состоянии быстро определить, что они действительно люди!

Оставив Макналти отбирать и инструктировать добровольцев для поисковой группы «Марафона», мы занялись освобождением катера от всего лишнего и погрузкой на него того, что нам скорее может пригодиться. Катер был раза в три больше шлюпки и имел на борту очень много такого, что вряд ли могло понадобиться в столь недолгой вылазке, как наша. Например, на нем была почти тонна продовольствия, запас воды, достаточный, чтобы экипаж мог продержаться на ней два месяца, баллоны с кислородом, скафандры, космический компас, мощная радиостанция и тому подобное. Вытащив все это, мы погрузили на катер скорострельную пушку и побольше боеприпасов, газомет, контейнер с бомбами и некоторые другие, столь же малоприятные, подарки для местных жителей.

Я как раз тащил к шлюзу две запасные снарядные ленты для пушки, когда заметил, что один из двух стоящих на вахте техников зачем-то открывает входной люк, а другой тем временем стоит прислонившись к стене шлюза и наблюдает за ним, рассеянно ковыряясь в зубах. У обоих вид был как у портовых стивидоров, которым вот-вот предстоит наблюдать за погрузкой мешков с марсианскими болотными стручками.

Обычно я в чужие дела стараюсь не лезть, иначе очень трудно ладить с людьми, если ты наглухо запаян в одной жестянке с ними и которые, чуть что не так, сразу норовят вцепиться в глотку. Но, видимо, в свете последних событий я стал немного нервным, потому что вдруг остановился, лязгнув висящими на мне лентами:

— Кто велел открывать люк?

— Никто, — сообщил тот, что ковырялся в зубах. — Вернулся Пойнтер и просит, чтобы его впустили.

— Как вы узнали?

— А чего тут знать, если он там стоит? — Он смерил меня одним из таких «А твое какое дело?» взглядом и добавил: — Он постучал в крышку люка. Может, что-то случилось с Джепсоном, и он пришел за подмогой.

— Может быть, — сказал я, сбрасывая на пол снарядные ленты и выхватывая излучатель. — А может, и нет?

Второй тем временем уже как раз почти отпер люк, а ковыряльщик уставился на меня так, будто я совсем с ума сбрендил. Крышка люка звякнула и распахнулась. За ней открылась широкая черная дыра. Тут же в проеме люка появился Пейнтер, который спешил так, будто за ним гналась тысяча дьяволов, и через шлюз направился внутрь корабля прямо мимо меня. Я громко окликнул его:

— Стой, ни с места!

Он даже ухом не повел. И ничего не ответил. Мы всегда с ним были на довольно короткой ноге, и он наверняка ответил бы мне что-нибудь вроде «Какая муха тебя укусила, сержант?». Скажи он что-то подобное, и я бы сразу успокоился. Но он не произнес ни слова.

Какую-то долю мгновения я смотрел на него, не веря своим глазам, потому что я действительно видел: это настоящий Пейнтер, Пейнтер с головы до ног, даже с хорошо мне знакомой седой прядью в волосах. Он казался абсолютно настоящим до самой мелкой детали — и одежда, и все остальное. До того настоящий, что я даже испугался; неужели я сейчас хладнокровно убью человека?

Я нажал на спуск. Луч попал ему прямо в живот, когда он не успел пройти еще и ярда.

От того, что случилось потом, у меня даже на спине волосы встали дыбом, а уж двоим разгильдяям-вахтенным и вовсе стало плохо. Перед глазами у меня будто что-то щелкнуло, и Пейнтер вдруг исчез, вроде как кто-то выключил проектор. Вместо него посреди шлюза оказалась какая-то масса перепутанных черных веревок, которые извивались, стараясь завязаться в миллионы узлов. Из этой массы то и дело высовывались то концы, то петли, которые непрерывно дергались и дрожали. Не было видно ни глаз, ни носа, ни ушей, ни каких-либо иных узнаваемых органов — ничего, кроме кома жирных черных веревок, будто множество змей сплелось в один агонизирующий узел. Он тут же покатился обратно, я еще раз успел пронзить его лучом, и он вывалился куда-то в темноту.

— А ну-ка быстро! — рявкнул я, чувствуя, как по спине у меня ручейком стекает пот. — Задраить люк!

Они начали выполнять приказ, но как-то вяло и сонно. Один потянул на себя рычаг, и крышка люка стала медленно закрываться. Я не уходил до тех пор, пока люк не был окончательно закрыт и задраен. В шлюзе стоял какой-то слабый запах, напомнивший мне запах поджаренного на костре коала, с которого дураки гуппи забыли снять шкуру.

Когда я наклонился, чтобы поднять с пола снарядные ленты и снова взвалить их на себя, появился Эл Стор. Он сразу обратил внимание на необычный запах, бросил взгляд на ошалевших вахтенных и сразу понял, что случилось что-то неладное.

— Что такое? — спросил он.

— Пейнтер вернулся, — сообщил я. — Только это был не Пейнтер.

— Вы впустили его?

— Да. И это был самый настоящий Пейнтер. Я помню его гораздо лучше, чем собственную мамашу.

— Ну и?..

— Только он не мог или не хотел говорить. Не отвечал на вопросы. Поэтому я решил не рисковать. — Я вспомнил о том, что произошло, и спина у меня мгновенно взмокла. — Я угостил его лучом в брюхо, и он тут же превратился в какое-то кошмарное чудовище.

— Хм! Жаль, меня здесь не оказалось… можно было бы проверить, вижу ли я то же самое, что и все вы. — Он немного подумал, затем продолжал: — Судя по всему, говорить они не могут, равно как и внушить нам, что говорят. Это немного упрощает дело. Значит, в дальнейшем нам будет легче.

— Легче было на венерианской линии, — заметил я с нескрываемой тоской.

Не обратив на мои слова ни малейшего внимания, он продолжал:

— Кроме того, теперь мы точно знаем, что Пейнтер действительно у них, а скорее всего, и Джепсон тоже, поскольку в противном случае они не сумели бы создать правдоподобный образ одного из них. — Он повернулся к парочке поникших вахтенных: — Люк больше не открывать, не получив предварительно разрешения от самого капитана. Это приказ!

Они угрюмо кивнули. Эл отправился дальше по своим делам, я — по своим. Через час катер был готов. Мы набились в него как сельди в бочку. Кли Янг явился в своем дыхательном аппарате, наслаждаясь любимыми тремя фунтами, и расположился, вольготно раскинув свои многочисленные щупальца по нашим коленям. Одно из них легло и на мои. Оно было чуть повернуто ко мне внутренней стороной, на которой виднелась одна из присосок величиной с небольшое блюдце. Меня так и подмывало взять да и плюнуть в нее — просто так, безо всякой особой причины, просто потому, что это наверняка бы ему не понравилось. Наконец катер с ревом взмыл в ночное небо. Пилотировал, как и в прошлый раз, Бэнистер. Несмотря на непроглядную темень, найти шлюпку большого труда не составляло. На носу катера имелся мощный прожектор и полный набор аппаратуры для полета в условиях плохой видимости. Особенно выручало то, что генераторы шлюпки по-прежнему работали и радиоканал оставался открытым: нам оставалось лишь не терять издаваемые рацией шлюпки шумы и держать курс прямо на них.

Вскоре мы уже пронеслись над поселком туземцев. В свете нашего прожектора ярко блеснул серебристый цилиндрический корпус шлюпки. Сами хижины мы увидели только мельком, но мне показалось, что я различаю между ними какие-то темные бесформенные силуэты, перемещающиеся с места на место. А может, это мне только почудилось.

Прямо за околицей деревеньки Бэнистер сбросил серию напалмовых бомб. Они достигли земли и легли в ряд длиной четыреста — пятьсот ярдов, полыхнув ослепительным всепожирающим огнем. Мы пролетели дальше, давая пламени время как следует потрудиться, затем сделали широкий разворот прямо над грядой невысоких холмов и над озером. Наконец мы снова пронеслись над хижинами на высоте пятидесяти футов — так низко, что чуть не посшибали крыши, и скользнули на выжженную бомбами, покрытую свежим пеплом посадочную площадку. Затем мы выбрали четверых, которым предстояло остаться на борту и никого обратно не впускать, — это касалось и тех из членов поисковой группы, у кого могли возникнуть нелады с памятью! Остающиеся тщательно записали все наши пароли. Моим паролем было слово «нани-фани» — одно из грязных венерианских ругательств. Поскольку я простой космонавт, а не какой-нибудь там интеллигент, ругательства я всегда запоминаю хорошо, а забываю очень редко. Но мне и в голову не приходило, что когда-нибудь настанет день, когда от неприличного слова будет зависеть моя жизнь.

Покончив со всеми этими приготовлениями, мы проверили излучатели, взяли по бомбе, затем Бренанд открыл люк и вышел наружу. За ним последовали Молдерс, Келли, я, потом Кли Янг, и последним выбрался Уилсон. Я еще помню, как наблюдал за вытатуированной на руке Келли девицей, пустившейся в бешеный пляс, когда он вылезал из люка. На сей раз он все-таки расстался со своим ключом и теперь для разнообразия сжимал в кулаке излучатель. Затем я и сам спрыгнул на землю, тут же мне на голову свалился Кли Янг, и мы, переплетясь руками, ногами и щупальцами, покатились по земле. Наконец мне кое-как удалось выпутаться, и я вылез из-под него, не забыв упомянуть при этом, что ни на одной планете, кроме Красной, не появляется на свет столько имбецилов.

Тьма стояла хоть глаз выколи. Мы едва видели смутные очертания не тронутых огнем деревьев и кустов по краям выжженной полосы. У всех нас имелись мощные фонари, но мы предпочитали не включать их, чтобы не стать мишенями для вражеских стрелков с их неизвестным оружием, возможно прячущихся в темноте. Когда имеешь дело с непонятным противником, всегда нужно быть максимально осторожным, даже если при этом и приходится двигаться вперед буквально на ощупь.

Но мы все-таки знали, в какой стороне от катера находится деревушка, и все, что от нас требовалось, — это идти по полосе выжженной земли до тех пор, пока она не кончится. Первым и наиболее вероятным местом пребывания Эмброуза и Макфарлейна — или их останков, — несомненно, являлись хижины. Поэтому мы и направились прямо к ним, бесшумно и осторожно идя друг за другом. Неприятности начались в самом конце нашего пути, шагах в двадцати от деревни. Перед нами возникла группа кустов и деревьев, не пострадавших от бомб, за которыми в призрачном свете звезд уже смутно виднелись крайние хижины. Думаю, мы вообще не признали бы в этих размытых силуэтах очертаний домов, если бы не знали, что они вот-вот должны появиться перед нами, и если бы наши глаза уже не свыклись с темнотой.

Бренанд осторожно миновал первое из деревьев. Ярдах в двух за ним крался Молдерс. Как вдруг раздалось глухое «тунк!», и Молдерс удивленно вскрикнул. Огромный швед на секунду или две приостановился, пытаясь отыскать взглядом Бренанда, который как сквозь землю провалился. Затем он сделал еще несколько осторожных шагов вперед, пялясь в темноту, и тут мы снова услышали «тунк!». Третьим шел Келли, который сразу остановился и хрипло прошептал:

— По-моему, дело неладное. Я все же включу фонарь.

Мы подтянулись к нему, и он направил луч своего фонаря вперед. В круге яркого света мы сразу увидели Бренанда и Молдерса, растянувшихся на траве и похожих на усталых детишек, сморенных сном на сеновале. Было совершенно непонятно, отчего они вырубились, поскольку никаких живых существ или подозрительных звуков мы не заметили. Впечатление создалось такое, будто они просто взяли да и упали замертво. Но пока мы разглядывали их, Молдерс вдруг сел, осторожно щупая затылок. На лице его застыло выражение крайнего удивления. Бренанд же лишь пару раз пошевелился и почмокал губами.

Щурясь от яркого света, Молдерс пожаловался:

— Меня оглушили!

Он кряхтя поднялся на ноги, огляделся и неожиданно яростно воскликнул:

— Кажись, вон то дерево!

С этими словами он выстрелил в деревце высотой футов в пять, растущее чуть в стороне. Я решил, что парень свихнулся. Но в следующий момент мне пришлось задуматься, не поехала ли крыша у меня самого.

Деревце, абсолютно ничем не примечательное, с длинными тонкими блестящими листьями, на вид явно являло собой не что иное, как представителя местной флоры. Луч Молдерса угодил ему прямо в ствол, и деревце мгновенно исчезло, растаяв как дым. На его месте возник один из тех больших кошмарных клубков, которые мне уже приходилось видеть раньше.

Прямо позади разъяренного Молдерса стояло еще одно такое же деревце. Несмотря на то что взгляд мой был прикован к происходящему, краем глаза я заметил, что это второе дерево начинает шевелиться, как будто собираясь что-то сделать. Думаю, еще никогда в жизни я не ухитрялся выстрелить молниеноснее. Я всадил в него луч так быстро, что никто и глазом моргнуть не успел. И дерево тут же исчезло, превратившись в жирный клубок бешено дергающихся веревок.

Я продолжал стрелять, и Молдерс тоже последовал моему примеру. Особенно отвратительными казались две характерные особенности этих представителей здешней жизни. Во-первых, то, что они воспринимали попадание луча абсолютно безмолвно, не издавая ни малейшего звука. Во-вторых, в то время как я лучом отсекал торчащие концы и петли, остальное тело продолжало пульсировать, будто не ведая о том, что происходит, а отрезанные куски извивались и корчились на земле, как будто живя своей собственной, независимой от остального организма, жизнью.

Короче говоря, мы разрезали их на пару сотен кусков, которые как ни в чем не бывало продолжали извиваться, подобно большим черным червякам. На помощь им так никто и не пришел. Все окружающие деревья стояли абсолютно неподвижные и бесстрастные. Может, они просто были настоящими. Теперь мы этого никогда не узнаем.

К тому времени, как мы закончили, Бренанд тоже пришел в себя, поднялся и осторожно ощупывал здоровенную шишку на черепе. Он почти ничего не видел и был исключительно мрачен. Кисло взглянув на Кли Янга, он заметил:

— Ну вот ты и увидел этих тварей. — Он указал на все еще шевелящиеся обрубки на земле. — И какими, интересно, они тебе представлялись?

— С прискорбием вынужден констатировать, что мне они представлялись просто деревьями, — промямлил Кли Янг, тем самым неохотно признавая, что тоже был введен в заблуждение, как и ничтожные земляне.

— Ну что, по-прежнему будешь настаивать на преимуществах своих глаз на шарнирах, да? — ядовито заметил Бренанд. Он снова пощупал голову и пинком отшвырнул в сторону шестидюймовый кусок извивающейся веревки. — Пошли!

Мы зачем-то перешли на бег, добежали до первой хижины и набились в нее как сельди в бочку. Изнутри строение выглядело гораздо более вместительным, чем с воздуха: оно было раза в три просторнее обычной земной комнаты. Внутренних перегородок не оказалось, и обстановка вызывала легкое недоумение.

Стены и крыша были плетеными, причем такими плотными, что защищали и от ветра, и от дождя. Каркас хижины был сделан из прочных упругих шестов, напоминающих стволы бамбука. На полу лежала толстая травяная циновка, украшенная искусным орнаментом. У одной стены стояли три круглых стола в фут высотой и фута четыре в диаметре. Это я их называю столами, хотя они вполне могли быть и стульями, и кроватями.

На стропилах крыши висели довольно своеобразные предметы обихода, некоторые были вырезаны из дерева, другие — из тусклого, отливающего свинцом металла. У большей части этой утвари имелись тонкие изогнутые носики, оканчивающиеся малюсенькой дырочкой, которую, наверное, можно было бы заткнуть булавкой. Лично мне показалось, что существа, пользующиеся такой посудой, должны сосать из нее ртом не больше пуговицы от ширинки.

Особенно привлекло наше внимание висящее на стене напротив двери устройство. Оно имело круглый циферблат с нанесенными на него сорока двумя точками. На нем был закреплен еще один диск всего с одной точкой, и, пока мы разглядывали прибор, этот второй диск очень медленно повернулся, и точка на нем совместилась с точкой на большом круге. По-видимому, устройство служило чем-то вроде часов, хотя они не тикали, да и вообще не издавали никаких звуков. Тем не менее эта штука служила очевидным доказательством того, что в данном случае мы имели дело не с какими-то дикарями, а с существами, обладающими довольно развитым сознанием и умеющими делать довольно сложные вещи.

Хижина была пуста. Ее обитатели скрылись, а странные часы на стене молчаливо отсчитывали местное время. Мы осветили фонарями буквально каждый кубический дюйм помещения и совершенно уверились в том, что в хижине нет ни души. Я мог бы поклясться чем угодно) что хижина пуста, хотя и обратил внимание на легкий козлиный запашок, который я объяснил себе затхлостью воздуха или даже тем, что он остался после ухода обитателей этого жилища.

Хижина номер два оказалась точно такой же. В ней никого не было. Правда, мебели в ней было чуть больше, и обставлена она была чуть иначе: мы насчитали не три, а целых пять круглых столиков или кроватей. Двое часов. Но никаких обитателей. Мы снова тщательно обследовали ее шестью парами глаз, в том числе и движущимися независимо друг от друга огромными глазами Кли Янга, и все равно в ней никого не обнаружили.

К тому времени, когда мы закончили обыскивать внешнее кольцо, обследовав тридцатую по счету хижину, нам стало ясно, что обитатели селения убежали в лес еще тогда, когда катер пронесся над ними в первый раз, но все же оставили двух сторожей, чтобы испытать, на что мы способны. Ну что ж, думаю, мы оправдали их ожидания.

И все равно мне было как-то не очень приятно обыскивать чужие дома. Существа, которые умеют делать металлическую посуду и приборы вроде часов, вполне способны создать оружие гораздо более серьезное, чем лук и стрелы. А это означало, что нам еще могут дать прикурить.

Так чего же они тянут? Поразмыслив над этим, я наконец сообразил, что можно безнаказанно шарить и по бесчисленному количеству земных деревушек, не встретив при этом ни единого солдата или ружья. Когда требуются войска, их вызывают по телефону или по радио. Может быть, мы наткнулись на совсем уж глухую деревеньку, жители которой сейчас в ужасе побежали за подмогой куда-нибудь еще. В таком случае все самое интересное ждало нас впереди.

Но я ошибался. Нас просто водили за нос, а мы даже и не подозревали об этом.

Выйдя из тридцатой по счету хижины, Бренанд мрачно сказал:

— Сдается мне, что мы попусту теряем время.

— Ты просто читаешь мои мысли, — подхватил Уилсон.

— И я тоже так считаю, — добавил Молдерс.

— И я, — согласился Келли.

Я ничего говорить не стал. Они и так уже высказали то, что было у меня на уме. Я вышел наружу в темноту, убежденный в том, что все это хождение из хижины в хижину — дело совершенно напрасное и что самое правильное — вернуться на катер и убраться восвояси.

— А как же шлюпка? — спросил Кли Янг.

— Да плевать на нее, — равнодушно откликнулся Бренанд.

— А как же быть с Эмброузом и Макфарлейном? — настаивал марсианин.

— Они просто две иголки в этом инопланетном стоге сена, — заявил Бренанд. — Их тут можно искать до тех пор, пока мы не обрастем седыми бородами в ярд длиной. Давайте возвращаться.

Кли Янг сказал:

— А что же мы скажем Макналти?

— Что их здесь попросту нет.

— Но мы ведь на самом деле этого не знаем!

— А я уверен! — решительно воскликнул Бренанд.

— Правда? — Кли Янг некоторое время обдумывал услышанное. Затем он обратился к остальным: — Вы тоже так считаете?

Мы все как один кивнули. Да, и я вместе со всеми — как последний дурак, которым и оказался.

— Странно, — медленно и со значением заметил Кли Янг. — Потому что я так не считаю!

— Ну и что с того? — грубо спросил Келли. Кли Янг повернулся к нему:

— Я думаю несколько по-другому, чем вы. Можно обмануть мои глаза, но не кое-что другое!

— Что другое?

— Ту часть моего разума, которая не связана со зрением.

Бренанд вмешался:

— Что ты имеешь в виду?

Сжимая в одном щупальце излучатель, а в другом фонарь, Кли опасливо огляделся и сказал:

— Ведь мы прилетели сюда исключительно для того, чтобы отыскать Эмброуза и Макфарлейна, если это возможно. А тут вы совершенно неожиданно решаете, что черт с ними. Причем все как один. — Его глаза снова уставились в темноту. — Занятное единодушие, не правда ли? Мне кажется, что желание закончить поиски вам внушили, а значит, здесь кто-то есть!

Господи, меня это просто-таки потрясло! На какое-то мгновение в голове у меня все смешалось, поскольку пришлось выбирать между двумя взаимоисключающими желаниями. Остальных я видел очень смутно, но Уилсон стоял рядом со мной, и я заметил, что на лице его написано полное смятение. Сомневаться не приходилось: в бесполезности дальнейших поисков нас кто-то убеждал.

Затем в голове у меня будто щелкнуло, и действительность наконец окончательно взяла верх над иллюзией. Должно быть, и с остальными в этот момент произошло то же самое, потому что Молдерс как-то стыдливо крякнул. Потом в сердцах выругался Келли, а Бренанд раздраженно заговорил:

— Ну теперь мы перешерстим все эти хижины до единой!

После этого мы немедленно приступили к обыску хижин второго, внутреннего, круга. Мы бы действовали гораздо проворнее, если б не были вынуждены держаться вместе. Тогда мы могли бы одновременно обыскивать по шесть хижин. Но у нас был приказ не разделяться, да мы и сами к этому времени научились осторожности. Я пару раз ловил себя на мысли, что неплохо бы нам ускорить процедуру, разделившись, но каждый раз спохватывался, опасаясь, что эти мысли могут оказаться не совсем моими собственными. Противно действовать по приказу омерзительного клубка веревок, прячущегося где-то поблизости в темноте.

Мы уже добрались до двенадцатой по счету хижины во внутреннем ряду, и Бренанд вошел внутрь первым, освещая себе дорогу фонарем. К этому времени мы привыкли к тому, что хижины пусты, но все же были готовы к любой неожиданности. На сей раз я оказался последним и уже собирался войти в хижину вслед за Уилсоном, когда из мрака справа от меня вдруг донесся едва различимый звук. Я остановился у входа и посветил фонарем направо.

В свете фонаря я увидел Эмброуза, сидящего через две хижины от меня. Он помахал рукой, как бы показывая, что яркий свет мешает ему разглядеть, кто я. Он был совершенно спокойным, целым и невредимым и выглядел так, словно недавно женился на дочери вождя и решил принять местное гражданство.

Я, само собой, тут же издал радостный возглас и окликнул находящихся в хижине ребят:

— Там один из наших!

Они тут же выскочили наружу и уставились туда, куда светил мой фонарь.

— Привет, Эмми! — крикнул Бренанд.

— Привет! — отчетливо и внятно сказал Эмброуз, повернулся и скрылся в хижине.

Само собой, мы вприпрыжку помчались туда же, предполагая, что у Эмброуза на руках, возможно, больной или тяжело раненный Макфарлейн.

Это представлялось вполне правдоподобным, судя по тому, что он не бросился к нам, а ушел обратно в хижину. Я был совершенно уверен, что в хижине мы найдем лежащего на полу Макфарлейна, и машинально даже полез за своим пакетом первой помощи. Добежав до хижины, мы ввалились внутрь. Шесть фонарей залили помещение ярким светом.

Но там никого не оказалось. Ни души!

Стены были сплошными и прочными, второго выхода тоже не наблюдалось. Фонарь Бренанда все время освещал единственный вход в хижину с того самого момента, как мы побежали к ней. Мы очень тщательно все обшарили, то и дело призывая Эмброуза, но убедились, что там и крысе было бы негде спрятаться.

Закончив обыскивать хижину, мы остановились, растерянно глядя друг на друга и чувствуя полную опустошенность, как вдруг Молдерса осенило:

— Вопрос: а почему это нас заманили именно в эту хижину? Ответ: чтобы мы пропустили две последние!

— Точно! — удивленно выдохнул Бренанд. Он бросился к двери. — Плевать на приказы: разделимся на тройки и обыщем обе хижины одновременно.

Молдерс, Келли и я бросились в хижину номер тринадцать. Пусто. Обстановка в ней оказалась примерно та же, что и в остальных, и здесь никого не было. Мои партнеры терять времени не стали. Убедившись, что хижина пуста, они помчались в соседний дом, где находилась группа Бренанда, и я уже собирался последовать их примеру, когда услышал — а может, мне только показалось, что услышал, — какой-то приглушенный звук за спиной.

Резко развернувшись, я посветил фонарем, но не обнаружил ничего, что могло бы издать такой звук, но тут он послышался снова, а за ним последовало несколько глухих ударов, как будто кто-то топал по густой траве.

Снова иллюзии, подумал я. Хотя существа и хранили молчание, я знал, что по крайней мере нескольким самым одаренным из них удается заставить нас слышать звуки. Я мог поклясться, что Эмброуз ответил Бренанду: «Привет!» Тут мне пришло в голову, что просто должны быть и еще более способные твари, которые в состоянии имитировать человеческую речь, поскольку ведь передразнивал же кто-то Макналти по радио, и это не было иллюзией. Голос действительно звучал в динамике.

Чувствуя себя как-то глупо, я спросил: «Кто здесь?» — приготовившись всадить луч туда, откуда на мой вопрос эхом откликнутся: «Кто здесь?» Но мне никто ничего не ответил, лишь сдавленные булькающие звуки разнеслись по хижине с удвоенной силой.

Я совершенно растерялся. Одна часть моего разума спорила с другой: «Ты позволил себя отделить от остальных, пусть даже и на несколько ярдов. Они ведь в соседней хижине и не видят, что с тобой может случиться, а ведь кто-то явно хочет, чтобы ты отправился вон в тот угол и получил по башке».

Любопытство подталкивало меня в угол, а осторожность удерживала на месте. И тут как раз вернулся Келли, чтобы посмотреть, почему я задерживаюсь. Вопрос был решен.

— Еще секундочку, — сказал я. — Ты пока постой и прикрой меня, если что. Там, похоже, что-то забавное.

С этими словами я вернулся в хижину с фонарем в одной руке и с излучателем — в другой и, прислушавшись, определил, что звуки доносятся из дальнего левого угла комнаты. Чем ближе я подходил, тем они становились громче, как будто для того, чтобы подсказать мне, что я приближаюсь к цели в игре «Холодно — горячо». Теперь я слышал их так же отчетливо, как обычно слышу рев двигателей «Марафона», когда он начинает подниматься над землей. Чувствуя себя довольно глупо под взглядом наблюдающего за мной Келли, я положил фонарь на пол, встал на колени и начал шарить руками вокруг. Вдруг моя рука нащупала грубый ботинок.

В следующее мгновение Келли грязно выругался и выстрелил так, что луч прошел всего в каких-то трех дюймах от моей шеи. Жаром мне даже волосы на затылке опалило. Позади что-то яростно задергалось, зазвенела какая-то упавшая на пол посуда, и возле меня на полу появился четырехдюймовый кусок извивающейся веревки. В то же мгновение рядом со мной появился Эмброуз.

Он возник совершенно внезапно, как будто какой-то фокусник вдруг вытащил его, как кролика из шляпы. Я ощупывал руками совершенно пустой угол, пытаясь обнаружить источник странных звуков, и вдруг коснулся невидимого ботинка, а потом над моей шеей блеснул луч Келли, что-то яростно завозилось позади меня — и вот пожалуйста: передо мной на спине лежит Эмброуз, связанный и с кляпом во рту. Я пребывал в таком состоянии, что уже вообще отказывался верить чему бы то ни было. Поэтому я вырвал у него изо рта кляп и, направив на него излучатель, сказал:

— Может, ты и Эмброуз, а может, и нет. Поэтому не вздумай повторять то, что я говорю. Придумай быстренько что-нибудь сам, да побыстрей.

Ну, я вам доложу, он оказался и придумщиком! Я услышал такое, от чего мои уши едва не свернулись в трубочки, а Келли от восторга просто оцепенел. Ругался Эмброуз быстро, складно и с большим-большим чувством. Он всегда казался человеком довольно спокойным, и трудно было даже представить, что в душе у него накопилось так много вещей, могущих значительно обогатить мировую сокровищницу непристойных выражений. Но в одном сомневаться не приходилось: никакое существо, рожденное на этой планете, ни в жизнь не сумело бы придумать ничего даже отдаленно похожего на тираду Эмброуза.

Одним словом, я занялся освобождением его от пут, сплетенных из очень прочных волокон травы, а он тем временем продолжал высказывать все, что думает, лишь изредка останавливаясь и припоминая, не пропустил ли он случайно какого-нибудь смачного ругательства. Вокруг нас всюду корчились обрубки маслянистых веревок, бесцельно ползая взад и вперед. Теперь в дверях виднелось уже четыре изумленных лица, помимо Келли.

Наконец, отшвырнув остатки веревок, Эмброуз встал, ощупал себя с ног до головы и сказал столпившимся в дверях ребятам:

— Нашли Мака?

— Пока нет, — ответил Уилсон.

— Десять против одного, что он в соседней хижине, — сказал Эмброуз.

— Боюсь, не выиграть тебе, — сообщил Уилсон. — Мы как раз оттуда, и его там нет.

— А вы как искали? — вмешался я. — Прощупывали весь пол?

Глядя на меня, как на дурака, Уилсон спросил:

— А с какой стати нам его прощупывать?

— А стоило, — поддержал Келли, поигрывая излучателем и облизывая губы.

— Послушайте, — сказал я. — Неужели непонятно, что вы видите только то, что вам указывают видеть. И поэтому, когда вам указывают не видеть ничего…

— Послушайте лучше меня, — сказал Эмброуз. — Этот клубок змей может внушить вам что угодно. — Он шагнул вперед. — Пошли-ка лучше обшарим ту хижину еще раз.

Мы вернулись к хижине номер четырнадцать. Лучи шести фонарей залили ее ярким светом от стены до стены и от пола до крыши. Пусто. Никого. Черт возьми, это было совершенно очевидно!

Стоя в центре помещения, Эмброуз сказал:

— Мак, ты можешь издать какой-нибудь звук? Какой угодно?

Тишина.

Все это выглядело довольно глупо: стоит посреди хижины человек и взывает к кому-то не более видимому, чем привидение. Я попытался представить себе Макфарлейна, лежащего где-то совсем рядом и изо всех сил пытающегося освободиться от пут или произвести хоть какой-то звук, оставаясь при этом абсолютно недоступным нашим глазам и как будто погребенным в каком-то слепом пятне нашего сознания.

В этот миг мне в голову пришла идея, которая тогда показалась мне ну прямо-таки гениальной. Ведь лучи шести фонарей, светящие в шести разных направлениях, — они, пожалуй, освещали хижину даже чересчур ярко!

— Эй! — сказал я. — Давайте-ка лучше направим весь этот свет в одну сторону.

— Зачем? — спросил Молдерс.

— А затем, — поведал я, наслаждаясь наступившей тишиной, — что при таком освещении совершенно отсутствуют тени, а любой объект тень отбрасывает обязательно.

— Да, это верно, — согласился Уилсон, явно восхищаясь моим интеллектом. — Обязательно отбрасывает.

Но Эмброуз раздраженно отмахнулся и тут же вернул меня с небес на землю, сказав:

— Пустая трата времени. Теней мы не увидим точно так же, как не видим отбрасывающих их объектов. Если уж тебя водят за нос, то это всерьез и надолго.

— Угу! — согласно проворчал Бренанд, которому услышанное, видимо, пришлось по душе. Он погладил макушку, на которой вскочила довольно заметная шишка.

Снова обращаясь в пространство, Эмброуз заявил:

— Хорошо, Мак, если не можешь даже пискнуть, попробуй подкатиться к моим ногам. — Он немного подождал, глядя себе под ноги. Время, казалось, остановилось. Наконец он разочарованно огляделся и поймал мой недоуменный взгляд: — Я прощупаю пол вдоль этой стены, а ты займись тем же самым с другой стороны. Остальные пусть пока проверят середину хижины. Если почувствуете что-нибудь или на что-то наткнетесь — сразу хватайте!

Опустившись на четвереньки, он пополз вдоль стены, ощупывая рукой пол впереди себя. Я занялся тем же самым с другой стороны. Поскольку я уже нашел таким образом Эмброуза, мне эта процедура не казалась такой странной, как остальным. И тем не менее я чувствовал себя немного не в своей тарелке. Как-то странно сознавать, что, не будучи слепым, ты тем не менее не можешь полагаться на свои глаза. Я, конечно, имею в виду следствие, а не причину. Наши глаза были целы и нормально функционировали. Беда лежала гораздо глубже — в той части мозга, где создавалась ложная картинка, охотно принимаемая разумом за чистую монету.

Пока все остальные корчились посреди комнаты, я добрался до угла и свернул вдоль следующей стены, снова дополз до угла, поводил рукой в воздухе и — о-о-о-о! — коснулся чего-то невидимого, попытался схватить его и ощутил под рукой пучок каких-то холодных склизких трубок. Самое ужасное, что я никак не мог разжать руку. Я был потрясен, и пальцы не слушались меня. Невидимая тварь между тем рванулась, потащила меня за собой, и я ткнулся носом в пол.

Слава Богу, хоть Келли сообразил, что происходит. У него было некоторое преимущество перед остальными, поскольку он уже стал свидетелем аналогичной ситуации в предыдущей хижине. Увидев, как я вписался носом в пол, он прицелился в точку, находящуюся где-то в футе от моего стиснутого кулака, и выстрелил. Через полсекунды начался кавардак. Я обнаружил, что одной рукой вцепился в бешено извивающийся клубок черных веревок, который пытается тащить меня к выходу, Келли тем временем расстреливает его по краям, а Бренанд ошалело палит в самую середину.

Эмброуз начал просить, чтобы кто-нибудь дал ему нож разрезать веревки на Макфарлейне. Кли Янг попытался было схватить чужака своим мощным щупальцем, но решил не рисковать, так как кто-нибудь мог впопыхах попасть в него лучом. Уилсон отплясывал какой-то воинственный танец в центре хижины, непрерывно паля куда ни попадя. Один из лучей прошел, наверное, не дальше чем в одной восьмой дюйма от толстого зада Келли, примерно на таком же расстоянии от моей головы, и проделал в стене дырку размером с обеденную тарелку. Даже не знаю, как такое произошло: получается, что луч пару раз изогнулся вопреки всем известным законам физики.

Я наконец выпустил дрянь, за которую держался, и заметил, что руки мои перепачканы какой-то сероватой вонючей слизью. Тварь уже превратилась в груду отдельных кусочков, которые лучи делали все мельче и мельче. Но как бы ни были малы эти обрезки, они все равно продолжали извиваться и прыгать по полу. Из перерезанных концов торчали тонкие белые нити. Я прикинул, что целый клубок достигает четырех футов в диаметре и весит не менее ста пятидесяти фунтов.

В противоположном углу Макфарлейн тем временем лихорадочно избавлялся от остатков стягивавших его травяных пут. Лицо у него было довольно кислое.

Наконец избавившись от последних обрывков веревки, он чуть ли не с кулаками набросился на Эмброуза:

— Какого черта ты не остался в лодке и не вызвал подмогу?

— Да потому, что появился твой близнец и начал звать меня так настойчиво, будто речь шла о жизни и смерти, — отверг его домогательства Эмброуз. — А еще потому, что тогда я не знал того, что знаю теперь. Вот я и поверил твоему двойнику, как дурак выскочил наружу и тут же стал похож на кокон шелкопряда. — Он шмыгнул носом и добавил: — Ничего, это мне урок. В следующий раз буду сидеть и смотреть, как ты корчишься в агонии.

— Ну спасибо, — сказал Макфарлейн. — Когда-нибудь я отвечу тебе тем же. — Он плюнул на нечто похожее на обрубок змеи, пытающийся обвиться вокруг его ботинка. — Ну что, так и будем здесь всю ночь стоять и выяснять отношения?

— Так ты же сам их вроде и выясняешь! — Бренанд подошел к двери и посветил фонарем наружу. — Мы сейчас проводим вас до шлюпки. Взлетайте — и прямо на «Марафон». А разберетесь, кто прав, кто виноват, после того как…

Тут его голос прервался, фонарь в руке дрогнул, он схватился за боковой карман и рявкнул:

— Целая сотня! Ложись! — Затем он швырнул что-то, а я во второй раз за эту ночь вписался лицом в пол.

Ночь вдруг озарилась ослепительной вспышкой. Земля содрогнулась, а с нашей хижины мигом улетела куда-то вдаль соломенная крыша, похожая на какой-то старинный аэроплан. Через секунду или две сверху на нас посыпались омерзительные клочья, и тут не прекратившие отвратительно извиваться.

Даже несмотря на то, что они умели делать металлические предметы и приборы, обитатели этого мира, похоже, так и не научились делать ничего, даже отдаленно похожего на оружие. Возможно, они просто прошляпили это направление развития, целый миллион лет посвятив оттачиванию искусства обмана. Как бы то ни было, наша мощь, должно быть, явилась для них чем-то совершенно чуждым и непонятным, равно как и их гипнотические способности — для нас. А уж эта последняя демонстрация нашей силы, образно говоря, и вовсе загнала их души в пятки.

Мы бросились наружу, чтобы в полной мере использовать смятение в рядах неприятеля, возникшее в результате взрыва бомбы, промчались мимо хижин, большинство которых лишилось крыш или перекосилось, в любой момент готовые воспользоваться еще одной бомбой, если путь нам преградит что-нибудь реальное или даже воображаемое. Но, похоже, враг решил, что вставать у нас поперек дороги неразумно, и на пути у нас не возникло даже жалкого стада разъяренных динозавров.

Я раздумывал об этом, мчась вслед за остальными сквозь окружающую тьму. Обладай я способностью заставлять людей видеть то, что мне хочется, я бы с легкостью нагнал страху на кого угодно, внушив ему, что за ним, например, гонится бешеный слон. Но потом я сообразил: ведь подлинная сила этого гипноза заключается как раз во внушении нам знакомых образов — а инопланетяне вряд ли могли придумать много такого, что мы бы сочли знакомым. Любые обычные иллюзии, с помощью которых они подчинили себе все низшие формы жизни на планете, нашему разуму показались бы совершенно противоестественными, и первое, что бы мы сделали, — это швырнули очередную бомбу. Да, имея дело с нами, они были ограничены незнанием того, что мы собой представляем. Но вот если когда-нибудь они досконально разберутся в нас!..

Наверняка именно для этого они и умыкнули Эмброуза и Макфарлейна. Правило первое: нужно как можно лучше узнать того, с кем имеешь дело. Четверо захваченных людей должны были дать необходимую информацию, на основании которой они могли бы надеяться одолеть и остальных. Может быть, при удачном стечении обстоятельств им бы это удалось. Я, конечно, сомневаюсь в подобном исходе дела, но противника никогда нельзя недооценивать.

К этому времени мы уже миновали деревню и находились где-то совсем недалеко от шлюпки. Правда, учитывая темноту и концентрическое расположение хижин, было довольно трудно отличить одно направление от другого. Что касалось меня, то я старался просто не отставать от остальных, как овечка от стада, но Бренанд несся вперед так уверенно, что казалось, знает, куда направляется. В голове у меня постепенно начало зреть предчувствие, что Бренанд чересчур самонадеян и завел нас всех не туда. Мало-помалу мы сбавили темп, начали колебаться. Похоже, подобные мысли стали появляться и у остальных. Ведь не могла же шлюпка и в самом деле находиться так далеко от деревни?

В этот момент луч фонаря Бренанда описал широкую дугу, и чуть левее нас блеснула металлическая корма шлюпки. По всей видимости, мы просто чуточку сбились с пути. Мы направились к ней.

Стоя у лесенки, Эмброуз, прищурившись от света наших фонарей, сказал:

— Спасибо, ребята. Мы, значит, улетаем и надеемся увидеть всех вас на корабле.

С этими словами он взялся за лесенку обеими руками, сделал несколько забавных движений ногами, будто крутил педали велосипеда, и ткнулся носом в землю. Мне все это показалось не очень смешным и даже глупым. Это одна из тех шуток, над которыми почти никто не смеется. И только тогда я понял, что шлюпка исчезла из виду, будто ее тут никогда и в помине не было, а Эмброуз собирался подняться по несуществующей лестнице. Кли Янг произнес какое-то слово на верхнемарсианском, для которого в земном языке не имелось эквивалента, и повел лучом фонаря вокруг, как бы пытаясь обнаружить того или тех, кто устроил нам западню. То, что это существо или существа находились в пределах телепатической досягаемости, не вызывало сомнений. Но каков же этот предел? Десять ярдов или тысяча? Однако никого найти ему не удалось. Нас окружали только кусты да небольшие деревца или, во всяком случае, объекты, абсолютно на них похожие. Определить, что есть что, было попросту невозможно, как невозможно было и тратить драгоценные часы на выжигание всей растительности вокруг.

Подняв Эмброуза с земли, Макфарлейн с угрозой в голосе сказал:

— Что? Не можешь каждый раз не падать перед ними?

И так выведенный из себя очередной неудачей, Эмброуз огрызнулся:

— Заткнись, пока я тебя сам не заткнул!

— Ну давай, ты — и кто еще с тобой? — спросил Макфарлейн, тут же встав в боксерскую стойку.

Вклинившись между ними, Бренанд рявкнул:

— Уж вам-то двоим, как никому другому, должно быть понятно, что, устраивая драку, вы, возможно, действуете по чьему-то наущению!

— Правильно, — поддержал его Молдерс, поняв, к чему тот клонит. — Отныне если кому и захочется начистить зубы товарищу, пусть отложит это благое намерение до тех пор, пока мы не вернемся на корабль.

— Может, ты в чем-то и прав, — согласился Макфарлейн, слегка смутившись. Он махнул рукой: — Ладно, у нас и других забот хватает. Где же шлюпка?

— Где-то рядом, — заявил я. — Даже если бы сотня этих тварей и решила перетащить ее на другое место, далеко бы они ее не унесли.

— Значит, и от этого места пойдем по кругу, — принял решение Бренанд. — Мы на нее обязательно наткнемся, даже если и придется для этого обойти всю деревню. — Он посмотрел сначала в одну сторону, затем в другую, не зная, какое направление лучше выбрать.

— Пошли налево, — предложил Келли и глубокомысленно обосновал свое предложение: — Просто я уже и так смотрю в том направлении.

Мы отправились налево, то и дело ориентируясь по смутным контурам хижин, едва видимых в свете наших фонарей. Тогда мне не приходило в голову, что хижины могут быть столь же иллюзорными, как и шлюпка, а настоящие хижины находятся совсем в другом месте. Таким образом нас вполне могли бы заставить ходить кругами хоть сотню лет. А то и вообще идти строго по прямой, в полной уверенности, что мы обходим деревню, до тех пор, пока мы основательно не заблудились бы в лесу.

Возможно, во время взрыва погибли как раз самые умные из аборигенов, а оставшиеся в живых, враги поглупее, взяли и все испортили, поскольку хижины оказались самыми что ни на есть настоящими, и не успели мы пройти и сотни ярдов, как наткнулись на шлюпку. На этот раз Эмброуз сначала тщательно ощупал лесенку, осторожно поднялся к люку, потрогал крышку и похлопал рукой по корпусу. — В общем, как я уже говорил, спасибо, ребята! Он открыл люк и скрылся внутри шлюпки. За ним полез Макфарлейн. Вот и смотрите, какими дураками порой оказываются даже самые умные, поскольку мы, все шестеро, стояли возле шлюпки и махали им на прощание руками, думая только о том, как мы сейчас рванем к катеру. Макфарлейн закрыл люк, но почти тут же вновь распахнул его и взглянул на нас с превосходством человека, который, в отличие от других, хоть изредка пользуется своей думалкой.

Глядя на нас с той жалостливой улыбкой, с какой люди обычно смотрят на венерианских гуппи, он сказал:

— Подбросить никого не нужно?

Бренанд при этих словах аж подскочил и закричал то, что, в принципе, не сообразить было просто невозможно:

— Елки-палки! А ведь чтобы вернуться, катер нам и вовсе ни к чему!

С этими словами он начал карабкаться по лесенке. Остальные потянулись за ним. Я поднимался предпоследним, за мной стоял один Уилсон. Мне пришлось чуть задержаться, ожидая, пока Кли Янг протащит внутрь свою тушу и я тоже смогу пройти через небольшой люк. Процесс был медленным, и без посторонней помощи Кли бы просто не справился. После него поднялся я и услышал, как позади резво вскакивает на лестницу Уилсон и тут же, оступившись, соскальзывает на пару ступенек вниз. Перекладины лесенки металлические, и поэтому если вы относитесь к ним без должного внимания, то рискуете пересчитать их носом. Я успел заметить, как в темноте его фонарь начинает бешено плясать и тухнет. Он предпринял вторую попытку, когда я был уже у люка.

— Эк тебя угораздило, — подколол его я, когда он добрался до самого верха и уже входил в шлюпку. Он ничего мне не ответил, что было на него по меньшей мере не похоже. Я собирался включить подъемный механизм лесенки и запереть крышку люка, когда он прошествовал мимо меня с каким-то отрешенным выражением лица, распространяя вокруг знакомый запах серой слизи. Бывают моменты, в которые приходится забывать о всяких там чувствах и прочих тонких материях. Поэтому я с размаху залепил ему ногой прямо в солнечное сплетение.

И тут же оказался один на один с мохнатым клубком, который стал бешено метаться вокруг меня, пытаясь то охватить одной из своих петель мои руки, то оплести ноги и свалить на пол. В нем было столько энергии, что он, наверное, мог бы целую неделю без остановки крутить динамо-машину. Эта тварь была настолько скользкой и юркой, что я никак не мог справиться с ней. И только когда я уже с ужасом начал понимать, что, кажется, здорово переоценил свои силы, Кли Янг просунул в шлюз свое могучее щупальце, ухватил моего противника за бока, раз двадцать шмякнул его о металлический пол и вышвырнул через все еще не закрытую дверь наружу.

Даже не потрудившись выразить ему благодарность, я сграбастал фонарь, выхватил излучатель и в два прыжка соскочил по лесенке на землю. В трех или четырех ярдах от шлюпки по земле катался Уилсон, бешено отбиваясь от двух клубков подвижных, как ртуть, веревок. Похоже, его противники пытались сосредоточиться на двух вещах одновременно, как марсиане, однако у них это не совсем получалось. Они пытались прижать Уилсона к земле и в то же время ввести в заблуждение возможных его спасителей. Уилсон все им испортил тем, что, бешено отбиваясь, постоянно отвлекал их и они оказались не в состоянии сделать его невидимым для остальных.

Их катающиеся по земле тела то появлялись, то исчезали, как будто на экране, где изображение возникает и пропадает. Пару секунд я их видел. Потом не видел. Затем они снова появлялись на прежнем месте. Я аккуратно прицелился и выстрелил как раз в тот момент, когда они в очередной раз стали видны, перерезав петлю, которую уже затянуло вокруг шеи Уилсона. Затем по лестнице скатился Кли Янг, отшвырнул меня в сторону и бросился в драку.

Он, конечно, лучше всех годился для этого дела. Полностью игнорируя визуальную игру «А вот мы есть, а вот нас нет», он раскинул щупальца по всему полю боя и сгреб всех участников сразу, удерживая их могучими присосками. Потом отделил зерна от плевел, случайно заехав при этом Уилсону по уху. Одним щупальцем он закинул несчастного почти на середину лестницы, в то время как другие два его щупальца неутомимо колотили незадачливых гипнотизеров о землю. Колошматил он их довольно долго и пару раз даже сменил темп ударов, давая понять, что спешить ему некуда. В конце концов он поднял всех в воздух и шмякнул друг об друга. К тому времени визуальные фокусы уже давно кончились. Бедные жертвы Кли определенно больше не собирались выдавать себя за то, чем не были. Наконец он зашвырнул их куда-то далеко за деревья.

После этого он поднялся вслед за мной по лестнице, втиснулся в люк, запер дверцу и загерметизировал шлюпку. Я отправился на нос сказать Эмброузу, что теперь все на борту готовы к взлету, корабль герметичен и можно взлетать.

Макфарлейн скрючился возле Эмброуза в маленькой рулевой рубке и по радио разговаривал с катером:

— Что значит, вы собьете нас, если мы взлетим первыми? Ответ из катера гласил:

— Если вы собираетесь вернуться на «Марафон», мы должны прибыть туда раньше вас.

— Почему?

— Потому что список паролей у нас и вам придется нам их назвать. Откуда мы знаем, кто вы такие?

Нахмурившись, Макфарлейн ответил:

— Да, да, все верно, но давайте взглянем на это дело с другой стороны. — С какой еще стороны? — Ведь у вас-то, ребята, вообще не было никаких паролей. Откуда же наши на «Марафоне» будут знать, кто вы такие?

— Но мы ведь не покидали катера, — с негодованием отозвался голос.

— Ха! — усмехнулся Макфарлейн, испытывая какое-то извращенное удовольствие от этого спора. — Но у вас нет доказательств!

На другом конце помолчали, затем возразили:

— Ведь те шестеро согласились вернуться на катер? А не вернулись. Вы говорите, что они у вас на шлюпке, но у вас тоже нет доказательств!

Оглянувшись через плечо, Макфарлейн взревел:

— Ну-ка поговорите с этими недоумками, сержант. Объясните им, что вы все действительно здесь целые и невредимые.

Очевидно, его услышали и на катере, поскольку голос оттуда сразу резко спросил:

— Это вы, сержант? Назовите ваш пароль!

— Нани-фани, — с облегчением выпалил я.

— А кто еще с вами на борту?

— Мы все.

— Потерь нет?

— Нет.

Задумчивая пауза, затем:

— Ладно, мы возвращаемся. Вы следуйте за нами и приземляйтесь только после нас.

Макфарлейн, которому, видимо, не понравилось, что ему отдает распоряжения человек, стоящий на служебной лестнице гораздо ниже его, взорвался:

— Слушай, ты! Я не намерен исполнять твои приказы!

— Еще как намерены, — возразил кто-то еще, по-видимому ничуть не обескураженный. — Потому что катер вооружен, а ваша шлюпка — нет. Только попробуйте не подчиниться — и увидите, что мы с вами сделаем. А капитан нас за это еще и расцелует в обе щеки!

Сраженный справедливостью последнего замечания, Макфарлейн выключил радио яростным толчком большого пальца и, усевшись, молча уставился куда-то в пространство. Полминуты спустя темноту впереди нас прорезала алая полоска выхлопа стартующего катера. Мы следили за тем, как огненная струя исчезает где-то на высоте десяти тысяч футов, затем я схватился за ближайшие поручни — как раз в тот момент, когда Эмброуз включил двигатели и поднял шлюпку в воздух.

Вопреки ожиданиям, наше возвращение никакой паники не вызвало, хотя на корабле и пытались решить, те ли мы, за кого себя выдаем. Я бы даже не удивился, если бы меня подвергли серии тестов, имеющих целью доказать мою абсолютную и непререкаемую принадлежность к роду человеческому. Отпечатки пальцев, анализы крови и так далее. Но они свели все к гораздо более простой и короткой процедуре. Все, что нам предстояло сделать, — это подняться на борт и ненадолго задержаться в шлюзе, пока Эл Стор осматривает нас.

Оказавшись внутри «Марафона», мы сразу поняли, что корабль готов к немедленному старту. Надолго оставаться здесь никто не собирался. Отправившись в умывальную, я долго отмывал руки от присохшей слизи. Она липла к рукам, воняла и, казалось, не давала мылу мылиться. Затем я на скорую руку проверил оружейную и нашел, что все в полном порядке. Если вскоре нам предстояло стартовать, то после старта нужно было сделать довольно многое, и я решил пока разузнать последние новости у Стива или кого-нибудь, кто не прочь поболтать. Не пройдя и пары ярдов по коридору, я встретил Джепсона и зловеще усмехнулся:

— Так ты, значит, все еще жив! Что случилось?

— Меня захватили в плен, — мрачно сказал он.

— Подумаешь! Ты к этому, наверное, уже привык.

Он фыркнул и заметил:

— Я бы привык, если бы каждый раз это происходило одинаково. Меня убивает разнообразие способов.

— Ну и как же получилось на сей раз?

— Да мы с Пойнтером тащились по лесу. Откололись от остальных, но были совсем недалеко от корабля. Пойнтер вдруг заметил, или ему показалось, что заметил, будто на земле валяется нечто вроде металлического украшения, и остановился, чтобы подобрать его. И, как он утверждает, его рука сомкнулась на пустом месте.

— А потом?

— А потом кто-то треснул его по кумполу, пока он стоял нагнувшись. Я слышал, как он упал, обернулся. И могу поклясться, что видел, как он стоит и держит что-то в руке. Ну я, конечно, тоже подошел посмотреть — и… бам!

— Короче, с тобой поступили точно так, же.

— Да. Пойнтер говорит, что его стукнуло дерево, но я что-то не верю. Я пришел в себя, обнаружил, что связан по рукам и ногам и что рот у меня заткнут пучком травы. Меня тащили по кустам какие-то два скользких чудовища. — Он скорчил гримасу. — Нет, их надо было видеть!

— Я видел, — заверил я. — Но поначалу они были в масках.

— Потом они бросили меня и приволокли Пейнтера, упакованного точно так же. А сами побежали обратно к кораблю — видно, за следующими клиентами. Мы лежали там совершенно беспомощные, до тех пор пока не увидели свет фонарей, вспышки излучателей. Потом было много шума, и поисковая партия наконец нашла нас. Ребята говорят, что прикончили с полдюжины штуковин, которые показались бы им самыми обычными деревьями, если бы не Эл Стор. Он расхаживал вокруг и показывал, в какие стрелять.

— Старый верный фотоглаз, да? — Что-то вроде того. Наше счастье, что он оказался на борту. Плохо бы нам пришлось, если бы мы стали расхаживать вокруг, принимая все за чистую монету.

— Наверняка против этого что-нибудь изобретут, — успокоил я. — Недаром же они доят из меня налоги, которые идут на потребу головастым ребятам в лабораториях. Я не намерен шляться по космосу и подставлять голову. Если они хотят получать и дальше мои заработанные потом и кровью бабки, пускай соорудят мне какой-нибудь проволочный шлем или еще что-нибудь для защиты от всякой там телепатии.

— Да уж, тем, кто высадится здесь после нас, проволочные шлемы еще как понадобятся, это точно! — подтвердил он и отправился дальше.

Стива я нашел в радиорубке, где он грыз сухари, и спросил его:

— Как дела? Если, конечно, знаешь. А ты у нас всегда все знаешь, ушастый.

— А ты разве еще не в курсе? — отозвался он. — Ну конечно же нет. Ты у нас никогда ничего не знаешь, безмозглый.

— Ну ладно. — Я привалился к косяку. — Разминка окончена. Давай рассказывай.

— Стартуем, как только все окажутся на борту и Макналти соберет все отчеты.

— Так быстро? Но ведь мы здесь считай и дня не пробыли.

— А ты еще хочешь послоняться? — Он с любопытством посмотрел на меня.

— Конечно, нет!

— Я тоже. Чем быстрее мы отсюда уберемся, тем скорее я получу свой замечательный пухлый конвертик.

— Но мы ведь почти ничего не узнали, — возразил я.

— А вот капитан считает, что мы узнали все необходимое, — парировал он. Положив ноги на край стола с аппаратурой, он устроился в кресле поудобнее и продолжал: — Какие-то умники там, на Земле, выбирают планету, просто закрывая глаза и бросая стрелку в карту звездного неба. Потом они говорят, что здесь вполне может существовать разумная жизнь и что мы обязательно должны слетать и проверить. Все, что мы должны установить, так это правильно ли стрелка попала в цель и что это за разумная жизнь. А мы теперь и то, и другое знаем точно. Поэтому с чистой совестью можем возвращаться домой, пока нам не открутили головы и не выпустили кишки.

— Я полностью с тобой согласен, только хочется кое-что от себя добавить, — сказал я. — И это кое-что можно выразить всего в двух словах: «Я завязываю!»

— Да-да! Как же! Ты и в прошлый раз говорил то же самое. — Может, и говорил, но… Корабль взревел. Я пулей бросился к себе, пристегнулся и кое-как ухитрился пережить взлет. Видно, я никогда не привыкну к тому, как «Марафон» взлетает и садится, даже если мне придется пройти через это тысячу раз. У меня есть тайное желание как-нибудь залучить Флетнера на борт и показать ему, что такое на самом деле его любимое детище.

Мы отлетели уже на двадцать миллионов миль, когда в дверь оружейной просунул голову Бэнистер и спросил:

— Слушай, а чего это Мак так разговаривал со мной, когда я был в шлюпке? Будто ему уж и вообще ничего сказать нельзя.

— Я, конечно, не уверен, но вполне возможно, что желание затеять свару ему внушили. Старый принцип «разделяй и властвуй» в переводе на наш язык. Правда, фокус не сработал, поскольку Мак оказался слишком цивилизованным человеком, чтобы дойти до крайности.

— Хм! А я об этом не подумал. — Он ошалело почесал в затылке. — Ну и хитрые же твари!

— По мне, так даже слишком. — Согласен. Я с ужасом думаю: вдруг кому-то из них удалось пробраться на борт? Представляешь, каково в этой консервной банке знать, что кто-то из ребят вовсе не тот, за кого ты его принимаешь, а узнать, кто есть кто, невозможно.

— Твою идею можно развить дальше и гораздо более интересно, — сказал я, поскольку сам много раз думал над этим. — Но только если хочешь сам себя перепугать до полусмерти.

Он как-то странно улыбнулся, полупонимающе-полувстревоженно, и закончил:

— Знаешь, я скорее буду бояться наших паукообразных умников.

С этими словами он удалился, а я продолжал заниматься своими делами. После того как он упомянул о марсианах, я тоже начал думать о них — об этих снабженных щупальцами существах, более чуждых нам, чем кто-либо еще. Но мы как-то сжились с ними, и даже когда кто-нибудь из них погибал, мы начинали тосковать по нему. Да, марсиане были отличными ребятами. Все очень их любили. И никто не боялся.

Тогда что же значило это странное замечание Бэнистера? И что это за неуверенная кривая усмешка? Похоже, он старался привлечь мое внимание к каким-то противозаконным делишкам, которые имеют место в марсианском отсеке, где они отдыхают от слишком плотного для них воздуха. Убежденность, что так оно и есть, становилась все сильнее и сильнее, пока я наконец не бросил все и не отправился посмотреть на марсиан своими глазами.

От того, что я увидел, заглянув в небольшое смотровое отверстие, волосы у меня на голове встали дыбом. Шайка мерзавцев с Красной Планеты, как обычно, сгрудилась вокруг шахматной доски. Только Саг Фарн дрых в углу. С одной стороны за доской сидел Кли Дрин, уставившись своими блюдцевидными глазищами на доску. Я обратил внимание, что он играет белыми.

А напротив него из здоровенного клубка черных веревок вдруг высунулся отросток, коснулся черного слона, но так и не подвинул его. Марсиане с облегчением вздохнули, как будто случилось что-то необычайное.

Ого-го! Больше смотреть я не собирался. И отправился на нос, причем так быстро, что металлические пластины на моих подошвах иногда высекали искры. Поворачивая за угол, я столкнулся с Элом Стором, идущим мне навстречу. Ощущение у меня было такое, что я с разбега врезался в гранитную скалу. Он схватил меня мощными руками и взглянул, как всегда, горящими глазами:

— Что-нибудь случилось, сержант?

— Еще бы! — Я проверил, действительно ли его хватка по-прежнему такая же стальная, чтобы увериться в том, что он на самом деле старый добрый Эл Стор, а не очередной обман зрения. После этого я, задыхаясь от быстрого бега, выпалил: — Они на борту!

— Кто?

— Эти склизкие, отвратительные гипнотизеры. Во всяком случае, один из них. Он сейчас дурит головы марсианам.

— Как это?

— Втирает им очки, сидя за шахматной доской.

— Сомневаюсь, — ровным голосом и совершенно невозмутимо сказал он. — У него бы просто не хватило времени изучить игру.

— То есть?.. — я недоуменно уставился на него. — Так ты знаешь, что он здесь?

— Конечно. Я ведь сам его поймал. А потом Кли Морг выпросил его у меня, заявив, что из их отсека ему нипочем не сбежать. И это святая истинная правда, хотя клянчил он его у меня вовсе не поэтому.

— Нет? — Я был окончательно сбит с толку. — А почему же?

— Неужели никак не догадаться? Ты же знаешь этих ребят. Они надеются, что сумеют обыграть существо, которое вроде бы двигает одну фигуру, а на самом деле ходит совершенно другой. — Он немного помолчал. — Это значит, что им придется продумывать все вероятные ходы и относиться к тому, который они видят, лишь как к одному из логически возможных. Это привнесет в игру новую остроту и сделает ее гораздо более захватывающей.

— Ты и в самом деле так считаешь?

— Конечно.

Тут я сдался. Эта шайка с Красной Планеты одержима игрой, а Эл, очевидно, способен понять их и даже потворствовать им в этом. В один прекрасный день он и сам может победить на марсианском чемпионате и стать обладателем отвратительной чаши мерзкого цвета и отталкивающей формы, которую я не согласился бы поставить возле своего кресла-качалки даже в качестве плевательницы.

Тоже мне завоеватели космоса! Все они просто сумасшедшие, как вы и я!