Волков передернулся, когда в кабинет напористо вошел Топоров.
      - Здравствуй, Андрей,- сказал Топоров, усаживаясь по-хозяйски в кресло в сторонке от стола, чтобы не выглядеть просителем.- Я все же переговорил с правлением, многих уломал. Большинство за то, чтобы передать запись Уркаганова мне!
      Волков набычился, седые брови сшиблись на переносице, глаза изучающе пробежали по лицу Топорова.
      - Успокойся,- отрезал он ровным, контролируемым голосом. - Я наложил вето не из прихоти. Пойми мою позицию, а то как тетерев слышишь только себя. Сложность в том, как я уже говорил, что Уркаганов был не только величайшим математиком, но и ярчайшей личностью. Это дар от бога. Ему все давалось легко. Никто не видел, чтобы он учил языки, но владел двадцатью. Он постыдно орал "Шайбу!", а утром сочинял филиграннейпгую музыку. Буйствовал в кутежах, у него была куча баб - здесь он тоже был мастак. Восемьдесят ич ста, что он тебя подчинит. Не такой человек, чтоб не вмешиваться. Он станет оборотнем, и мы потеряем вас обоих.
      - Почему станет оборотнем? - взмолился Топоров.
      Вместо ответа Волков пощелкал клавишами, набирая код, стена за его спиной превратилась в экран. Волков развернулся в кресле, чтобы наблюдать одновременно за Топоровым и за экраном. В освещенном пространстве появился зал машинных расчетов. Уркаганов, значительно моложе, чем на портретах, нетерпеливо взирал на корреспондента, тянувшегося с микрофоном.
      - Профессор, как вы относитесь к проблеме пересадки личности?
      Уркаганов пожал плечами: - Ее вводят в этом году, хотя можно было бы лет на пять раньше.
      Цивилизация делает мощный рывок вперед, ничьи знания не потеряются.
      - Профессор, довольно необычный вопрос: не лучше ли будет жить так называемым пассажиром? Никаких тревог, никаких усилий. Вечная пенсия, живи в свое удовольствие. Не захотят ли многие перейти в эту стадию?
      Уркаганов засмеялся. Зубы его блеснули, как вспышка молнии: - Шутите? Я такой жизни не представляю. Например, я пассажиром не останусь; В первый же день возьму управление на себя!
      Газетчик ужаснулся: - Ведь это преступление!
      - Вы так думаете? - спросил Уркаганов насмешливо.- Я автор, изобретатель пересадки, лучше кого-либо знаю, что осталась масса нерешенных этических вопросов. Сегодня решили так, завтра пересмотрят. Впрочем, я не буду дожидаться, пока чиновники внесут поправки.
      - За это предусмотрено полное стирание личности,- напомнил репортер осторожно, не зная, как реагировать на откровенное заявление молодого гения, прогремевшего на весь мир.
      - А я признаюсь,- ответил Уркаганов, и снова было непонятно, насколько серьезно он говорит.- Память моего разумоносителя будет со мной. Кто заподозрит? А морально я прав. Кто бы ни был моим носителем, ему будет хорошо. Под моим руководством даже лучше.
      Щелкнуло, экран погас. Топоров повернулся к Волкову, наблюдавшему за ним с грустной улыбкой.
      - Слышал? - спросил Волков.
      - Это несерьезно,- возразил Топоров.- Уркаганов ерничал!
      Волков покачал головой: - Нет. Конечно, есть законы нравственные и юридические, которые Уркаганов не нарушит: не укради, не убий, не солги и прочие, ясно выраженные, устоявшиеся. А кодекс личности только создается. Мог ли Уркаганов, создатель поворотного рычага в истории человечества, не ощутить себя стесненным? Он считал себя полным хозяином открытия, а комиссии тут же связали ему руки. Тут и более управляемый человек зарычал бы. А Уркаганов, вд беду, вообще не признает шлагбаума.
      - Что же, сам создатель может никогда не дождаться второй жизни?
      Топоров сказал, это язвительно, но Волков ответил очень серьезно, глядя прямо в глаза:
      - Очень может быть. А если возьмешь его, ты не справишься.
      В кабинете повисла долгая вязкая пауза.
      Топоров поднялся, сделал два нетвердых шага, но сказал решительно:
      - Я крепкий орешек для Уркаганова. Когда подавать официальную заявку? Я требую расширенного заседания правления.
      Рано утром Саша вышел из дому с огромным рюкзаком за спиной, а через час уже был в самом сердце Каракумов. В Харькове он промок под холодным дождем, а в пустыне на него обрушилось солнце, пригнуло к земле палящим жаром. Рубашка сразу высохла, но зато с первых же минут пот заливал глаза.
      Экспедиция, на взгляд Саши, расположилась в безлюднейшем месте.
      Ни воды, ни травинки - мертвый, раскаленный песок. Какая жизнь в этом аду? Но едва наступила ночь, как на свет лагерного фонаря сбежалось, слетелось, сползлось столько диковинных существ, что биологи, не дожидаясь утра, разбросали ловушки для насекомых. Саша замирал от восторга.
      В экспедицию прилетело пятеро, включая Сашу. Жанна - единственная женщина, остальные были крепкими, загорелыми мужчинами, похожими больше на ходоков-первопроходцев, чем на кабинетных ученых.
      Саша куховарил, бегал с поручениями. Постепенно Жанна, как начальник экспедиции, оставила его при себе. Это было для всех естественным, она не только по рангу старше, но и слабый пол, а мускулистый школьник охотно таскал за ней приборы, сачки, образцы, пахучие приманки и ловушки.
      Биологи посмеивались. Любитель муравьев в таком возрасте обязательно будет боготворить автора книгч, как же иначе?
      Однажды Леонид вечером заговорил в мозгу Саши:
      - Жанна все еще не в себе. Всегда решительная, холодноватая, а теперь часто колеблется, подбирает слова. Я принял подсадку, будучи поставлен перед фактом, Жанна знает о подсадке.
      - Я заметил,- ответил Саша с неловкостью. Хотелось дать поговорить Леониду и Жанне напрямую, но это запрещено. К тому же надо отдать контроль над телом, то есть Леонид должен стать оборотнем.Почему она все еще без подсадницы?
      - Сказался ее антисайнтизм. Родители, я их хорошо знал, убежденные технофобы, алармисты. Жанна ко всему относится с излишней осторожностью. Не потому ли занимается именно муравьями, которые не меняются уже полета миллионов лет? Впрочем, я тоже, как и она, не ре,шался на подсадку. Все выбирал, примерялся.
      На пятый день Саша работал в паре с Евлаховым, лысоватым биологом, крупным и очень рыхлым. Евлахов в первый же день обгорел под палящим солнцем, ночью его спина покрылась волдырями. Потом шкуру снимали лохмотьями с ладонь размером. Все посмеивались, хоть и сочувствовали. Евлахов хохотал и, не обращая внимания на боль, снова выбирался под солнце. Он тоже был мирмекологом, на Жанну с первого дня посматривал откровенно оценивающе, раздевал глазами, и Саша сразу невзлюбил его. Однажды они работали с Евлаховым вдвоем на участке - Жанна осталась в лагере, жалуясь на плохое самочувствие. Евлахов понимающе подмигнул Саше, дескать, на три-четыре дня у начальника экспедиции испортится не только работоспособность, но и настроение. В такие дни лучше держаться подальше.
      На подходе к муравейнику Евлахов ловко подхватил кузнечика редкостного размера. С любопытством рассмотрел его цветные крылья, преспокойно оторвал ему голову и бросил возле норки. Набежавший муравей отпрянул от неожиданности, затем яростно всадил жвалы в мягкое, незащищенное брюшко. Из норки, повинуясь неслышимому сигналу, выбежали крупные муравьи, бросились на судорожно брыкающегося кузнечика.
      - Сожрут,- заметил Евлахов бесстрастно.- Прожорливые твари, а?
      - Да,- подтвердил Саша, стараясь, чтобы голос не дрогнул.- Даже вегетарианцы защищают свои гнезда...
      "Это не Евлахов, это псевдо-Евлахов,- раздался в голове тихий голос Леонида.- Этот человек решился подмять под себя личность Евлахова".
      "Что делать? К дяде милиционеру не побежишь. Мы в центре пустыни".
      "Этот мерзавец торпедирует идею подсадки. Его нужно остановить. Поговори с Жанной. У нее есть рация, пусть вызовет охрану. Евлахов очень опасен. Ты растешь в мире, где преступности почти нет, а я застал... Не трусь, расчехляй рацию. У нас в армии были такие же, я расскажу, что делать".
      Алина рассеянно готовила обед. Дважды тарелки выскальзывали из пальцев, но повезло - не разбились. Алина не могла отделаться от растущей тревоги. Топоров опять направлялся в Институт добиваться подсадки Уркаганова. Теперь уже на расширенном бюро. А вдруг пойдут навстречу?
      Неожиданно в голове раздался холодноватый голос Марианны:
      - Пожалуй, я смогла бы тебе помочь.
      Это было так неожиданно, что Алина дернулась, не нашлась с ответом.
      Марианна рассмеялась:
      - Не веришь? Если я скажу, что стараюсь не задаром, поверишь?
      - Как ты можешь помочь? - спросила Алина с надеждой.
      - Я сестра Волкова. Мы росли вместе. Он всегда прислушивался к моим советам. Благодаря подсадке я вижу Топорова дома, где он не блещет той мощью, что на конференциях. Если скажу Волкову, что Топоров не выдержит напора Уркаганова, Волков мне поверит. И Топоров никогда не получит Уркаганова.
      - Только бы получилось,- прошептала Алина, сложив руки на груди.- Ты впервые протянула мне руку помощи.
      - Спасибом не отделаешься,- отпарировала Марианна насмешливо.- За спасибо не работаю. Сделаю это лишь при одном условии. Ты уступишь мне свое тело.
      У Алины потемнело в глазах и панически изменился голос: - Нет, нет! закричала Алина.
      - Не сопротивляйся! - сухо засмеялась Марианна.- Твое тело теперь мое тело.
      Загнав остатки сознания Алины в глубины мозга, Марианна медленно поднялась с постели. Тело ее дергалось, ныло, будто после долгой езды по ухабистой дороге. Алина на 30 лет моложе, ей не приходится напрягаться, чтобы встать со стула или сделать шаг.
      В зеркале отразилась полноватая, миловидная женщина. Марианна критически смотрела на свое отражение. Хорошо быть молодой. Конечно, она была бы во сто крат ярче, но не умела пользоваться козырными картами умной и знающей женщины. Если бы молодость знала, а старость могла!
      Соизмеряя движения, она перебрала гардероб Алины. Жена крупнейшего математика могла бы разнообразить одежду. Все-таки участие в приемах, встречах, на фото рядом с мужем... Все из магазина готового платья.
      Правда, фигура стандартная, но к женщине в хорошо сшитом платье отношение другое.
      Она вытащила легкий брючный костюм. Алина считала его слишком экстравагантным, носить стеснялась.
      - Это сразит наповал,- сказала Марианна вслух, поворачиваясь перед зеркалом.- Надо уметь пользоваться нашим оружием!
      Раскрасневшаяся, она вертелась перед зеркалом, радостно ощущая молодое тело, налитое здоровыми соками, выгибалась, отбрасывала волосы, щупала грудь, а в голове внезапно мелькнула шальная мысль. Не остаться ли в теле? Возвращать его бабенке, которая не умеет пользоваться?
      Она поспешно села. Глаза ее не отрывались от зеркала, где отражалась милая женщина с бледным добрым лицом. Когда она предложила Алине обмен на один-два дня, то говорила всерьез. Алина, заглянув к ней, обмана не увидела - его не было. Но сейчас, когда тело принадлежит той, которая умеет жить ярко, интересно...
      Уркаганова она не знала, а Топоров - только протяни руку, как жена.
      Она вошла в кабинет Топорова пританцовывающей походкой. Он удивленно вскинул голову: - Что с тобой, зачем вырядилась?
      - Разве плохо? - спросила она весело.- Все так ходят. Не замечал?
      - Но ты одевалась иначе.
      - Надоело сидеть клушей,- сказала она, стараясь придать голосу сердитый оттенок.- Пора встряхнуться. Давай куда-нибудь сходим?
      Он удивился еще больше: - Например?
      - Давно не была в театре. Или хотя бы в гости. Чуприны приглашают, Трегубовы всегда рады.
      Он хмыкнул, оглядел ее критически. Ее портит застенчивость, из-за чего она горбится, боится вступать в разговоры. Молодец, собралась с силами. Можно поздравить себя с успехом- это его тренировки!
      - Можем сходить к Чуприным,- ответил он. Чуприн давно улещивает, зовет в гости, стелется, в глаза заглядывает. В заместители метит.
      Впрочем, если по правде, то из всех сотрудников только он справится, остальные с головой в чистой науке, управления чураются.- Хорошо, я позвоню им.
      Вечер у Чуприных удался на славу. Топоров отказался от машины, которую услужливо предложил хозяин, пошли по улице, наслаждаясь ночной свежестью.
      Марианна долго молчала, старательно растягивая шаг, чтобы идти в ногу с Топоровым, потом будничным голосом спросила:
      - Ты не потерял еще надежды заполучить Уркаганова?
      Топоров мгновенно ощетинился:
      - Что значит "не потерял надежды"? Будто есть другие кандидатуры?!
      - Других нет,- охотно признала его правоту Марианна.- Но Волков не хочет отдавать даже тебе. И не отдаст.
      - Откуда ты знаешь? - насторожился Топоров.
      - Я подсадила родную сестру Волкова, Марианну,- ответила Марианна.- И порылась в ее памяти. Скажу откровенно, бабенка мне досталась - ой-ой! Рассмотрела бы получше, не решилась бы на такую подсадку.
      - Куда ж ты смотрела?
      - Да все моя застенчивость,- ответила Марианна лицемерно.- Показалось неудобным шарить по грязным закоулкам. Словом, через ее память увидела и поняла Волкова. Он будет тянуть время, но Уркаганова не отдаст.
      Топоров несколько минут шел молча. Наконец, очнувшись от дум, сказал внезапно:
      - Держалась ты здорово. Надо выходить почаще. Выглядишь молодо, с такой женщиной приятно бывать на людях. Этот дурень Лымарев вообще решил, что я пришел с любовницей. Лестно, конечно.
      - Спасибо,- кивнула она.- Так что ты решил?
      Он ответил мрачно, глаза отвел в сторону: - Не знаю. Что тут сделаешь?
      - Если хочешь взять Уркаганова - бери! Не жди решения правления. Волков уйдет, правление решит в твою пользу, но это случится через 10-15 лет. Устраивает это тебя?
      Теперь он заглянул с удивлением в ее лицо:
      - Алюша, тебя не узнать. Что ты предлагаешь?
      Она усмехнулась умело накрашенными губами:
      - Я же сказала, что Волков - брат подсадницы. Марианна хорошо знает не только брата, но и его людей. Некоторых оч-чень хорошо! Волков только санкционирует решение правления, а подсадку делают безымянные техники. Да-да, милый мой! Мы по-прежнему зависим больше от секретарш, завхозов, сантехников, чем от высокого начальства.
      На следующий день с утра Топоров, не позавтракав, пулей вылетел из дома. Если даже Алина, божья овечка, считает, что он должен действовать более решительно... Умница, наконец-то! Решилась воспользоваться возможностями подсадки. Конечно, Марианна - не лучший вариант, он сам не терпел экзальтированных и распущенных баб, но брлезненную застенчивость Алины это, по его мнению, уравновешивало. К тому же некая общность была: Алина когда-то ходила в студию рисунка, а Марианна стала художницей, участвовала в выставках, оформляла книги. После трех замужеств она окончательно избрала богемный образ жизни, превратив свою квартиру в бог знает что, зато побывала во многих странах, летала в горячие точки планеты, впутывалась в авантюры, скандалы.
      Руль в его руках дернулся. Машину занесло, рядом мелькнуло побелевшее лицо водителя соседней машины. Кто-то выкрикнул что-то оскорбительное. Топоров снизил скорость, затем машина замерла у бровки. Руки тряслись, он не мог прийти в себя от неожиданной и страшной мысли. Не лучше ли, если Марианна взяла верх? С такой женой можно идти плечом к плечу, как сообщники. Как соратники то есть! И для Алины облегчение.
      Она мечтала стать бесплотной душой, которая смотрит на мир, на за что не отвечая.
      Он добрался к Институту Записи с опозданием.
      В зале машинной записи техник-программист Мельник быстро-быстро наговаривал команды компьютеру.
      - Добрый день,- поприветствовал его Топоров. Его глаза изучающе пробежали по лицу техника. В мире уже не осталось человека, которого можно подкупить деньгами, дорогими подарками, но человек все еще не ангел.
      - Здравствуйте,- ответил Мельник, вскакивая. Он судорожно поклонился, покраснел от неловкости.- Садитесь, пожалуйста. Рад помочь.
      Он засуетился, сметая несуществующую пыль с жесткого кресла. Топоров усмехнулся, его стянутые в тугой узел нервы стали расслабляться.
      - Вы работой довольны? - спросил Топоров напрямик.
      - Конечно,- ответил Мельник. Заметив, что Топоров ждет словно бы другого ответа, сказал осторожно: - Вообще-то, занятие рутинное. Я был не последним у вас на курсе, потом как-то пошли неудачи. Я замахивался на единую теорию поля...
      Лицо Мельника оставалось радостно-потрясенным, но в глазах мелькнул огонек, взгляд стал тверже.
      - Что именно вы хотите? - спросил техник.
      - Уркаганова,- ответил Топоров твердо.- Я выяснил, вы в состоянии провести подсадку в одиночку.
      Мельник долго молчал, лицо его побледнело:
      - Опасно. Нужен период восстановления. Я не смогу вас продержать здесь долго.
      - Мне не понадобятся дни,- отрезал Топоров.- Помните, я сразу забираю вас к себе. С этой минуты вы мой работник. Хотите в отдел телепортации?
      Глаза Мельника вспыхнули, лицо покрылось крупными каплями пота: Конечно, хочу,- ответил он хрипло.-- Я согласен! Согласен на все, черт побери.
      - Тогда не будем терять времени,- напомнил Топоров.
      Мельник распахнул перед ним дверь в комнату записей.
      Вечером Мельник открыл свой личный сейф в зале машинных расчетов. Здесь он хранил, помимо инструмента и кодовых таблиц, кое-какие приспособления. Подсадку можно автоматизировать, он уже делал дважды. Правда, сам не отходил от аппаратуры, но вмешиваться не пришлось.
      Зато сиди над личными вычислениями. Теперь пришел тот самый час икс!
      Он вспомнил, как уверенно поднялся со стула Топоров. Чуть пошатнулся, но тут же собрался, крепко пожал руку и тут же покинул институт, коротко напомнив, что завтра ждет на новую работу.
      Если недосягаемый и блистающий как бог Топоров решился... Разве это преступление, если на него пошел сам Топоров? Это так, легкое нарушение устаревшей инструкции. Обходной маневр, продиктованный нетерпением. Значит, можно и Мельнику, он тоже нетерпелив, а наверстывать надо больше, чем Топорову. Что с того, что академик берет в свой институт? Среди звезд легко затеряться, а тут давно не упражнял мозги. Зато с памятью Уркаганова можно занять далеко не последнее место.
      Мельник торопливо сделал себе укол. Холодная поверхность обожгла обнаженное плечо. Быстро двигаясь, он закрепил манипуляторы, включил таймер. Когда закончится подсадка, аппаратура отключится. Останется только собрать приспособления и вынести под одеждой. И не возвращаться.
      ...Когда Мельник покидал институт, вахтер встретил его удивленным взглядом. Обычно мешковатый техник шел теперь спортивным упругим шагом. Глаза его сияли внутренним светом.
      - Всласть поработали? - спросил вахтер.
      - Спасибо,- ответил Мельник коротко. Его обычно невыразительный голос звучал теперь как боевая труба: - Работа - это жизнь!
      Он кивнул, рука дернулась вверх, словно намереваясь взлохматить свои волосы, пальцы скользнули по лысине. Мельник кашлянул, вздернул подбородок, стремительно пересек холл, дверь за ним захлопнулась.
      Вахтер несколько мгновений не двигался. Студент-заочник последнего курса, он работал тут в надежде устроиться сюда после окончания университета. Студент помнил, как на первом курсе знаменитейший Уркаганов, создатель теории записи и основатель Института Записи, читал вводную лекцию. Все запомнили манеру живого бога лохматить кудрявые волосы, фразу "Работа это жизнь", стремительность, сверкающие глаза, манеру вздергивать подбoродок.
      Вахтер машинально проверял пропуска сотрудников. Работа простейшая, и он дал свободу фантазии. Если предположить, что техник-программист такого высокого ранга, как Мельник, решился на тайную подсадку, то это не преступление, а проступок. Понятный и оправданный. И если это понадобилось дипломированному программисту, то просто позарез необходимо студенту-заочнику.
      Увы! Вахтеру даже доступ запрещен в тайные комнаты записи. Вот если бы освободилось рабочее место в отделе записи!