Жан Расин
      Ифигения
      Перевод И. Я. Шафаренко и В. Е. Шора
      Предисловие
      Едва ли есть сюжет, более любезный поэтам, чем принесение в жертву Ифигении. Но по поводу отдельных весьма существенных обстоятельств этого жертвоприношения поэты расходятся во взглядах. Одни, как например Эсхил в "Агамемноне", {1} Софокл в "Электре", {2} а вслед за ними Лукреций, {3} Гораций и многие другие, настаивают, {4} что кровь дочери Агамемнона Ифигении пролилась на самом деле и что она умерла в Авлиде. В этом легко убедиться - достаточно прочесть в начале первой книги Лукреция:
      Aulide quo pacto Trivia! virginis arara
      Ipliianassai turparunt sanguine foede
      Duclores Danaura, etc. {*}
      {* Было в Авлиде ведь так, что жертвенник Тривии девы
      Ифианассниой {5} был осквернен неповинною кровью,
      Пролитой греков вождями...
      (Лат. Перевод Ф. Петровского)}
      И у Эсхила Клитемнестра говорит, {6} что ее муж Агамемнон, недавно умерший, встретит в преисподней дочь свою Ифигению, которую некогда принес в жертву.
      Другие поэты, напротив, уверяют, что Диана, пожалев юную царевну, похитила ее в ту самую минуту, когда жертвоприношение должно было совершиться, и перенесла в Тавриду, а на месте Ифигении оставила лань или какое-то другое животное. Такой версии придерживались и Еврипид, и Овидий, включивший этот сюжет в свои "Метаморфозы". {7}
      Существует и третья версия предания об Ифигении, не менее древняя, чем обе предыдущие. Многие авторы и среди них Стесихор, {8} один из древнейших и наиболее известных лирических поэтов, вполне допускали, что некая царевна, носившая имя Ифигении, действительно была принесена в жертву, но считали, что это была другая Ифигения, дочь Елены и Тесея. Елена утверждают они - не осмеливалась признать ее своей дочерью, так как боялась сознаться Менелаю в том, что до него состояла в тайном браке с Тесеем. {9} Павсаний {"Коринф", с. 125.} {10} приводит слова поэтов, придерживавшихся такого мнения, и называет их имена, а сверх того добавляет, что в Аргосе так думали все.
      И, наконец, отец поэтов Гомер был настолько далек от мысли, что Ифигения, дочь Агамемнона, была принесена в жертву в Авлиде или перенесена в Скифию, что в девятой книге "Илиады", {11} где описываются события, происходившие через десять лет после появления греков у стен Трои, повествует, как Агамемнон выражает Ахиллу желание выдать за него дочь свою Ифигению и сообщает ему, что она осталась дома, в Микенах.
      Я привел здесь все эти столь разноречивые мнения и, в частности, эпизод, рассказанный Павсанием, потому, что именно ему я обязан удачной находкой - образом Эрифилы: {12} без него я никогда бы не взялся за мою трагедию. Можно ли даже помыслить, чтобы я осквернил сцену чудовищным убийством столь добродетельной и прелестной юной особы, какой следовало изобразить Ифигению. И можно ли предположить, чтобы я довел пиесу до развязки лишь с помощью "богини из машины", {13} посредством чудесного превращения, которому, пожалуй, поверили бы во времена Еврипида, но которое в наше время показалось бы совершенно бессмысленным и неправдоподобным. {14}
      Во всяком случае, могу прямо сказать: я был очень доволен, когда нашел у древних авторов вторую Ифигению, которую я волен был изобразить такой, как мне хотелось: попав сама в беду, к коей она стремилась толкнуть соперницу, она безусловно заслуживает наказания, но при этом все же вызывает известное сочувствие. Таким образом, развитие действия пиесы заложено уже в самой ее завязке, и достаточно было первого представления, чтобы понять, какое удовольствие я доставил зрителям, спасая в конце пиесы добродетельную царевну, судьба которой волновала их на всем ее протяжении, - и спасая ее не с помощью чуда, в которое они никогда бы не поверили, а совсем иным путем.
      Имеет свое основание и мотив похода Ахилла на остров Лесбос, который он завоевал и с которого привозит Эрифилу перед тем, как появиться в Авлиде. Эвфорион Халкидский, {15} поэт, хорошо известный древним и с почтением упоминаемый Вергилием {Эклога X.} и Квинтилианом, {"Об образовании оратора", кн. X.} рассказывает об этом походе Ахилла. В одной из своих поэм, как указывает Парфений, {16} он говорит, что Ахилл осуществил завоевание острова Лесбос {17} до того, как присоединился к греческому войску, и что там он даже встретил некую царевну, которая воспылала к нему любовью.
      Вот те главные отклонения от скупого рассказа Еврипида, которые я себе позволил. Что же касается страстей, то здесь я старался следовать ему самым строгим образом. Я признаю, что обязан Еврипиду многими местами в моей трагедии, заслужившими одобрение публики, и признаю это тем охотнее, что ее похвалы лишь укрепили меня в почтительном восхищении древними авторами. По тому, какое впечатление производило на нашем театре все, что я позаимствовал у Гомера или у Еврипида, я с удовольствием убедился, что здравый смысл и разум одни и те же во все времена. Вкус Парижа оказался схож со вкусом Афин: моих зрителей волновало то же самое, что некогда вызывало слезы у самых ученых греков и заставляло их говорить, что среди всех поэтов Еврипид самый трагический, "tрayikwtatoc", то есть что он удивительно умеет вызывать страх и сострадание - главные эффекты, на которых зиждится трагедия.
      После всего этого меня весьма удивляет, что с недавних пор мои современники выказывают такое отвращение к столь великому поэту по поводу его "Алкесты". {18} Здесь идет речь отнюдь не об "Алкесте", но я в самом деле слишком многим обязан Еврипиду, чтобы не проявить хоть некоторую заботу о его памяти и чтобы упустить случай примирить его с этими господами. {19} Я убежден, что поэт представляется им таким безнравственным лишь потому, что они плохо прочли произведение, за которое строго его осуждают. Чтобы доказать, что у меня есть основание так говорить, я выбрал самое важное из их возражений. Я говорю "самое важное", ибо они повторяют его на каждой странице, даже не подозревая, что и оно может быть оспорено в свою очередь.
      В "Алкесте" Еврипида есть одна чудесная сцена, где умирающая Алкеста, чувствуя, что жизнь из нее уходит, обращает к мужу прощальные слова. Адмет, в слезах, умоляет ее собрать все силы и не сдаваться. Алкеста, перед глазами которой уже стоит смерть, говорит так:
      Харонову ладью я вижу пред собою
      И взмах его весла над черною рекою;
      Я слышу кормчего. "Не медли! - он кричит.
      Тебя здесь ждут. Иди! Спускайся к нам в Аид!"
      Мне бы хотелось лучше выразить в этих стихах прелесть, которою они полны в оригинале, но смысл их все же передан точно. И вот как наши господа поняли это место. К несчастью, им в руки попало одно злополучное издание Еврипида, где издатель в латинском тексте забыл проставить сбоку "Al.", означающее, что здесь начинается речь Алкесты. Рядом со следующей строчкой стоит "Ad.", показывающее, что далее ей отвечает Адмет. Именно из-за этого недоразумения нашим критикам и пришла в голову более чем странная идея - они вложили в уста Адмета и те слова, которые Алкеста обращает к мужу, и те, которые она слышит из уст Харона, и на этом основании предположили, что Адмет, хотя он находится в полном здравии, "уже видит Харона, явившегося за ним"; таким образом, в то время, как на самом деле в этом пассаже Еврипида Харон нетерпеливо торопит Алкесту и требует, чтобы она не медлила и шла к нему, эти господа поняли текст так, будто там испуганный Адмет уговаривает Алкесту умереть поскорее, боясь, что в противном случае Харон вместо жены схватит его самого. По их словам, "... он увещевает ее быть мужественной, не проявлять трусости и умереть добровольно и прерывает прощальную речь жены, чтобы поторопить ее умереть". Их послушать, так Адмет недалек от того, чтобы самому ей в этом помочь! А такие чувства им кажутся чрезвычайно грубыми и низменными; это и естественно - нет человека, который в подобном случае не возмутился бы! Непонятно только, как они могли приписать такое Еврипиду! В действительности, даже если бы другие издания, где это злополучное "Al." стоит на своем месте, не обличали злосчастного издателя, введшего публику в заблуждение, уже следующих стихов и речей, которые произносит Адмет в этой сцене, более чем достаточно, чтобы не дать читателям впасть в столь нелепую ошибку, ибо там Адмет, и в мыслях не держа ускорить смерть Алкесты, восклицает, что "все смерти вместе были бы для него менее мучительны, чем видеть жену в таком состоянии". Он умоляет Алкесту взять его с собой, ибо не сможет жить, если она умрет: вся жизнь его в ней, и он существует лишь для нее.
      Не более удачливы наши критики и в других своих возражениях. Так, например, они говорят, что Еврипид изобразил двух престарелых супругов, что Адмет - старый муж, а Алкеста - царица уже в возрасте. Но Еврипид позаботился о том, чтобы опровергнуть их предположения, - для этого довольно одного стиха, где хор говорит, что Алкеста совсем молодой, в расцвете сил, умирает за своего молодого супруга.
      Критики ставят в упрек Алкесте еще и то, что у нее двое детей брачного возраста. Непонятно, как они умудрились не прочесть нечто совершенно противоположное в сотне разных мест пьесы, особенно в том прекрасном пассаже, где автор описывает умирающую Алкесту и рядом с ней двоих маленьких детей, "с плачем цепляющихся за ее платье", - детей, которых она поочередно берет на руки и целует?
      Все остальные замечания критиков столь же основательны. Но я думаю, что и приведенных мною достаточно для того, чтобы защитить Еврипида от их нападок. Я советую господам критикам с меньшей легкостью осуждать произведения древних авторов: такой человек, как Еврипид, право, заслуживает, чтобы его хотя бы изучили, прежде чем предавать проклятью. Не мешало бы им вспомнить мудрые слова Квинтилиана: "Следует быть чрезвычайно осмотрительным и сдержанным в оценке произведений великих людей из боязни, как бы нам не случилось, что нередко бывает, осудить то, чего мы просто не поняли; а если уж доведется впасть в какую-то крайность, то меньший грех восхищаться в их писаниях всем подряд, чем хулить в них многое", {20} "Modeste tamen et circumspecto judicio de tantis viris pronuntiandum est, ne, quod plerisque accidit, damnent quae non intellagunt. Ac si necesse est in alteram errare partem, omnia eorum legentibus placere quam multa displicere maiuerim".
      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
      Агамемнон.
      Ахилл.
      Улисс.
      Клитемнестра, жена Агамемнона.
      Ифигения, дочь Агамемнона.
      Эрифила, дочь Елены и Тесея.
      Аркас |
      } слуги Агамемнона.
      Эврибат |
      Эгина, служанка Клитемнестры.
      Дорида, наперсница Эрифилы.
      Стража.
      Действие происходит в Авлиде, в лагере Агамемнона.
      ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
      ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
      Агамемнон, Аркас.
      Агамемнон
      Аркас, Аркас, проснись! К тебе в ночи бессонной
      Пришел властитель твой, несчастьем потрясенный.
      Аркас
      Как! Это вы, мой царь? Но что вас привело
      Сюда в столь ранний час? Еще не рассвело,
      И, скованная сном, безмолвствует Авлида.
      Что потревожило великого Атрида?
      Нарушил ваш покой во тьме неясный гул,
      Иль вам почудилось, что ветер вдруг подул?
      Но нет! Спят воины, спит ветер, море дремлет...
      Агамемнон
      Влажен, кто радостно судьбу свою приемлет
      И, скромным жребием довольствуясь, живет,
      Ни царских почестей не зная, ни забот!
      Аркас
      Такую речь от вас услышал я впервые.
      Уж не случились ли событья роковые,
      Что вы подъемлете горе печальный взор?
      Благоволила к вам удача до сих пор.
      Счастливый муж, отец, владыка всемогущий,
      Вы правите страной богатой и цветущей;
      Течет в вас кровь богов, {21} и браком Гименей
      С Олимпом вашу связь {22} скрепил еще сильней;
      И, в довершение, среди героев главный,
      Бестрепетный Ахилл, воитель достославный,
      Желает вашу дочь супругою назвать
      И, Трою покорив, там свадьбу пировать.
      Флот двадцати царей у вас в повиновенье,
      И стоит первому Борея дуновенью
      Наполнить кораблей могучие крыла,
      Чтобы победа вновь вам лавры принесла.
      У всех встречаются препятствия порою.
      Да, небывалый штиль мешает нам, не скрою;
      Три долгих месяца нас сковывает он
      И преграждает путь судам на Илион.
      Но все мы - смертные, и нами боги правят;
      Надеюсь, что и здесь они нас не оставят.
      Однако... Государь, вы плачете? О чем?
      В руках у вас письмо. Что сообщают в нем?
      Печального оно уж не таит ли смысла?
      Над вашими детьми опасность вдруг нависла
      Иль над супругою? Что с ней? Я трепещу...
      Агамемнон
      Нет, нет, ты не умрешь! Нет, я не допущу!
      Аркас
      О боги!
      Агамемнон
      Получив известие такое,
      Любой отец, мой друг, лишился бы покоя!
      Аркас, ты помнишь день, когда мои суда
      Все вместе собрались, чтоб дружно плыть сюда,
      И ветер, паруса на мачтах надувая,
      Гнал корабли вперед, к победе призывая?
      Уже мы видели противников своих,
      Мы в бой рвались. Но вдруг попутный ветер стих,
      И стали корабли. Отваги гневной полны,
      Гребцы хоть веслами пытались вздыбить волны
      Увы, напрасный труд! Среди недвижных вод
      Стоял беспомощный и неподвижный флот!
      Пытаясь объяснить, что значит чудо это,
      Мы с братом у богов пришли просить совета,
      Но то пророчество, что жрец нам произнес,
      Не в силах и сейчас я повторить без слез.
      "Знай, коль стремишься ты к победе вожделенной:
      Лишь юной девы смерть, в чьих жилах кровь Елены,
      Откроет, славный царь,
      На Трою путь судам прямой и невозбранный.
      Кровь Ифигении да обагрит Дианы
      Божественный алтарь!"
      Аркас
      Кровь вашей дочери?
      Агамемнон
      Сколь был я потрясен,
      Ты понимаешь сам. Как будто жуткий сон
      Меня оледенил. В отчаянье бездонном
      Предался я слезам, проклятиям и стонам.
      Свет для меня померк. Я был уже готов,
      Рискуя головой, ослушаться богов,
      Вступить в борьбу с судьбой, коварной и превратной,
      И войско тотчас же отправить в путь обратный.
      Но тут Улисс явил свой осторожный нрав:
      Он говорил сперва, что я бесспорно прав,
      Дал мне излить в словах пыл первого порыва,
      А после речь повел хитро и терпеливо
      О том, что греческий подвластный мне народ,
      Избрав меня царем, себе награды ждет.
      Дочь тяжко отдавать, - сказал он, - но и всею
      Элладой для нее я жертвовать не смею,
      И мне ли, позабыв победы и бои,
      Бесславно стариться в кругу своей семьи!
      Тут, - признаюсь, Аркас, - решил я, что не вправе
      О долге забывать, о чести и о славе.
      Бездействующий флот на зеркале морей,
      И судьбы Греции, и сан царя царей,
      И гордость - странно все в моей душе смешалось
      И пересилило родительскую жалость.
      Я уступил и, хоть мучительно страдал,
      На жертву страшную свое согласье дал.
      Но и приняв - увы! - столь тяжкое решенье,
      Осуществить его нельзя без ухищренья:
      Дочь вырвать надо нам из материнских рук
      Так, чтоб не вызвать в ней сомненье иль испуг.
      Тут мысль одна меня внезапно осенила
      Ей написать письмо от имени Ахилла.
      И вот тогда я дочь в Авлиду пригласил,
      Ей изложив в письме, что ждет ее Ахилл,
      Чтоб с нею в брак вступить перед осадой Трои.
      Аркас
      Ужели вам навлечь не страшно гнев героя?
      Иль мните вы, что он, славнейший из людей,
      Смолчит, увидев смерть возлюбленной своей,
      И ваш обман с письмом не примет за бесчестье?
      Агамемнон
      Нет, но к его отцу пришло тогда известье,
      Что на него идет соседей дерзких рать,
      И первенца Пелей послал врагов прогнать.
      Я думал, что, пока поход Ахилла длится,
      В Авлиде без него успеет все свершиться,
      Но уж таков Пелид, что, на мою беду,
      Он недругов, как вихрь, сметает на ходу.
      Он их разбил шутя, и не успели вести
      О том дойти до нас, как сам он - здесь, на месте!
      Но даже не Ахилл сейчас меня страшит,
      А то, что дочь моя к погибели спешит.
      Она, в неведенье счастливом пребывая,
      Летит к своей любви; в Авлиду прибывая,
      Ждет встречи с женихом и брачного венца
      И, может быть, за все благодарит отца!
      Я ж, зная, что жену и дочь увижу вскоре,
      Дрожу от ужаса, от боли и от горя;
      Любимое дитя мне бесконечно жаль,
      и нестерпимая гнетет меня печаль.
      Но нет, не верю я, что боги в самом деле
      К убийству дочери меня склонить хотели,
      И если на нее я руку подниму,
      То кара страшная грозит мне самому.
      Слова оракула - всего лишь испытанье:
      Не могут небеса принять ее закланье!
      Ты предан мне, Аркас. Теперь нас всех спасти
      Способен ты один. Скорее к ним лети.
      Есть опыт у тебя, и хитрость, и терпенье.
      Вручая им письмо, не пожалей уменья,
      Чтоб их остановить и воротить назад.
      О том, какие им опасности грозят,
      Не говори, но сам не упускай из виду,
      Что стоит дочери ступить ногой в Авлиду
      Она обречена: здесь бдительный Калхас {23}
      Бедняжку оторвет безжалостно от нас.
      Ахейцы за жрецом всегда идут послушно,
      И эту казнь они допустят равнодушно,
      А видя, что я дочь жрецу не отдаю,
      Они взбунтуются и свергнут власть мою.
      Пойми, что ты меня от многих бед избавишь,
      Коль осторожность, ум и рвение проявишь.
      Итак, немедля в путь! И помни об одном:
      Про нашу тайну знать должны лишь мы вдвоем.
      У Ифигении пусть мысль не возникает,
      Что тут коварный враг ее подстерегает,
      Да и царицу-мать в неведенье оставь.
      От ярости ее, Аркас, меня избавь!
      Письмо гласит, что я обижен и встревожен:
      Мне сообщил Ахилл, что будет брак отложен
      До времени, пока он сам не даст мне знать,
      И потому велю я им вернуться вспять.
      А на словах добавь, что холодность Ахилла
      Не без причин, что в ней виновна Эрифила,
      Та пленница, что им была привезена,
      Когда на Лесбосе закончилась война.
      Об остальном молчи. Известий ждать я буду,
      И пусть тебе успех сопутствует повсюду.
      Пора. День близится. Огни зари зажглись.
      Но кто там? Сам Ахилл! О, боги! С ним Улисс.
      ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
      Агамемнон, Ахилл, Улисс.
      Агамемнон
      Ахилл? Так скоро здесь мы вас не ждали, право!
      Что для других труды, для вас одна забава!
      Вы только начали задуманный поход,
      Как враг рассеялся и вас победа ждет.
      Пред вашим именем Фессалия склонилась,
      И сдаться Лесбосу пришлось на вашу милость.
      Сильнейший, вижу я, вам не опасен враг:
      Завоевать страну - и то для вас пустяк!
      Ахилл
      Второстепенные не стоит славить войны,
      Коль впереди есть цель, что более достойна
      Награды, сладостной для сердца моего
      И высшее ему сулящей торжество.
      Здесь среди эллинов молва распространилась
      О том, к чему давно моя душа стремилась:
      Все говорят, что вы решились наконец
      Вести со мною дочь под свадебный венец
      И вскоре, чтобы стать супругою моею,
      Она должна быть здесь. Но верить я не смею.
      Агамемнон
      Кто вам сказал, что дочь должна сюда прибыть?
      Ахилл
      А почему должно вас это удивить?
      Агамемнон
      (Улиссу)
      Неужто мог ему мой замысел раскрыться?
      Улисс
      Что ж, у Атрида есть причина удивиться.
      Как может звать сейчас к утехам Гименей?
      Не помнят греки дня печальней и мрачней:
      Войска в унынии, а воды - без движенья;
      Затишье нам грозит позором пораженья;
      Ждут боги жертв, и жертв, быть может, дорогих;
      И в час, когда наш долг - подумать о других,
      Когда алтарь вот-вот зальется чьей-то кровью,
      Один Ахилл средь нас весь поглощен любовью!
      Быть может, ждете вы, чтобы, назло богам,
      Царь Агамемнон здесь устроил праздник вам?
      Ужели страсть вам долг пред родиной затмила?
      Нет, я не узнаю воителя Ахилла!
      Ахилл
      Предоставляю вам - до некоторых пор!
      Вести о родине пустой и шумный спор.
      Когда во Фригии {24} на землю кровь прольется,
      Увидим, кто из нас усерднее печется
      О чести родины! Достойные цари,
      Пусть жертвенная кровь омоет алтари;
      На внутренностях жертв о будущем гадайте,
      Смягчайте гнев богов и ветер вызывайте,
      Но не противьтесь мне в намереньях моих:
      Не прогневит богов осуществленье их.
      Напротив, я, гордясь своей супругой милой,
      Троянцев стану бить с учетверенной силой,
      И я не допущу, чтоб самый храбрый грек
      Спустился до меня на илионский брег!
      Агамемнон
      О, боги, как мне жаль, что вы столь грозной силе
      Своей немилостью дорогу преградили!
      Но чем воинственней блистательный герой,
      Тем с большею смотрю я на него тоской!
      Улисс
      Да, очень жаль, - увы! - и мне.
      Ахилл
      Что вы сказали?
      Агамемнон
      Придется отступать. Мы слишком долго ждали,
      Чтоб ветер наши вновь наполнил паруса.
      Коль так разгневаны на греков небеса,
      Что не преодолеть стихий сопротивленье,
      Зачем дразнить судьбу, бросаясь в наступленье?
      Ахилл
      И чем же нам грозит столь явный гнев небес?
      Агамемнон
      Вы сами знаете, отважный Ахиллес,
      Что вам предсказано. Дано разрушить Трою
      Лишь первому из всех, славнейшему герою;
      Но обольщаться нам надеждами нельзя:
      Хоть вам начертана высокая стезя,
      Хоть славны вы своей отвагою и силой,
      Но должен ваш триумф закончиться могилой,
      И прежде, чем падет надменный Илион,
      Ахилл у стен его сам будет погребен.
      Ахилл
      Так, значит, все цари, что отомстить стремятся
      За вашу честь, домой с позором возвратятся,
      А вертопрах Парис, признательный судьбе,
      Елену с торжеством оставит при себе?
      Агамемнон
      На самом деле все не так уж безотрадно.
      Противник пострадал от ваших рук изрядно:
      Повержен Лесбос в прах, уже не встать врагу,
      И слышен стон на всем Эгейском берегу;
      Троянцы видели багровый дым и пламя,
      Десятки мертвых тел к ним принесло волнами;
      В сраженье вами взят еще один трофей,
      И Трое уступить его всего больней
      Там плачут над судьбой другой, своей, Елены,
      Лесбосской пленницы, отосланной в Микены.
      Молчанье гордое, и благородный вид,
      И красота - все в ней бесспорно говорит,
      Хоть не раскрыт досель секрет ее рожденья,
      О том, что царского она происхожденья.
      Ахилл
      Тут слишком все хитро и слишком много слов!
      Нам не дано постичь намеренья богов.
      Угроза смутная меня не остановит,
      И если славу здесь Фортуна мне готовит,
      Я смело в бой вступлю. Мне объяснила мать: {25}
      Сказали Парки {26} ей, что я смогу избрать
      Одно из двух - иль жить в безвестности унылой,
      Иль рано умереть, блеснув геройской силой.
      Прожив бесславные, хоть долгие года,
      Из мира этого уйду я без следа.
      Сомненья чужды мне, я рассуждаю здраво.
      Мои оракулы - отвага, честь и слава.
      Бессмертными нам жизнь отмерена в веках,
      Но ключ к бессмертию у нас самих в руках!
      Зачем внимать богов двусмысленным приказам,
      Коль с ними мы в бою сравняться можем разом?
      Так совершим же то, что предназначил рок,
      Чтоб не напрасно жить нам отведенный срок!
      Итак, на Илион! Я одного на свете
      Прошу у вышних сил: послать попутный ветер.
      А если вы стоять решите на своем,
      С Патроклом {27} ринемся в сраженье мы вдвоем!
      Но нет, свои войска вы поведете сами,
      А я почту за честь лишь следовать за вами.
      И с Ифигенией я вас не тороплю.
      Сейчас не до любви? Ну что ж, я потерплю.
      Ведь именно теперь, сражаясь с вами вместе,
      Тем самым буду я служить моей невесте.
      Покинуть вас, мой тесть, мне было б не к лицу,
      Не приведя войну к победному концу.
      ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
      Агамемнон, Улисс.
      Улисс
      Итак, вы слышали? Ахилл любой ценою
      Намерен выступить и брать осадой Трою.
      Его боялись мы. Благодаря богам
      Он нам против себя дает оружье сам.
      Агамемнон
      Увы!
      Улисс
      Я удивлен. Что значит это слово?
      Ведь все равно для вас исхода нет иного.
      Куда б отцовские вас чувства ни влекли,
      Вы за ночь изменить решенья не могли!
      Все в нетерпении. Вы дали обещанье
      Дочь в жертву принести. На этом основанье
      Калхас уверенно оповестил царей,
      Что милость явит нам сегодня же Борей.
      Но коль ахейский стан увидит, что обманут,
      Все главного жреца винить за это станут;
      Тут ваши замыслы разоблачит Калхас,
      И возмущение обрушится на вас.
      А если весь народ восстанет, разъяренный,
      Кто знает, что ему окажется препоной,
      А что сметет с пути он в ярости слепой?
      Остерегайтесь встреч с разгневанной толпой!
      Ведь вы, не кто иной, пред свадьбой Менелая,
      Когда толпа его соперников, пылая
      Любовью к дочери Тиндара, у дворца
      Шумела, требуя ответа у отца,
      Кому же он отдаст прекрасную Елену,
      Вы, сами вы тогда достойно и степенно
      Ахейским женихам сумели дать понять,
      Что их священный долг - Елену охранять, {28}
      И кто б из них потом ни стал ее супругом,
      Они должны навек поклясться друг пред другом,
      Что будут почитать супружеский союз,
      Ничем не посягнув на святость этих уз.
      С тех пор печемся мы о вашей вящей славе.
      Свои дома, детей, любимых жен оставя,
      Мы снарядили флот, избрали вас вождем
      И, верность вам храня, в Авлиде ветра ждем.
      Вся эллинская рать от праздности устала,
      И вот теперь, когда надежда заблистала,
      Когда любой из нас в решительном бою
      Готов и кровь пролить, и жизнь отдать свою,
      Когда богами нам обещано прощенье,
      Вы перед жертвою отпрянули в смущенье?
      Иль паши корабли три месяца стоят
      Здесь только для того, чтобы отплыть назад?
      Агамемнон
      Величие души нам без труда дается,
      Когда чужая кровь, а не родная льется!
      А если бы ваш сын, ваш юный Телемах
      Был обречен принять клинка смертельный взмах,
      Вы, сыном жертвуя цветущим и любимым,
      Могли бы не роптать и быть неколебимым?
      Нет, вы не стали бы покорно ждать конца
      И поспешили бы остановить жреца.
      Не стану отрицать, Улисс, я дал вам слово,
      И если дочь моя - я повторяю снова
      В Авлиду явится, ей гибель суждена.
      Но если вдруг в пути задержится она
      Иль мать ей в Аргосе прикажет оставаться,
      То вправе я тогда считать, что, может статься,
      Какой-то менее других жестокий бог
      Вступился за нее, продлив ей жизни срок.
      Прислушивался к вам и так, скажу по чести,
      Я слишком...
      ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
      Агамемнон, Улисс, Эврибат.
      Эврибат
      Государь!
      Агамемнон
      Ну, что? Какие вести?
      Эврибат
      Царица прибыла. Сейчас и дочь, и мать
      Спешат сюда, чтоб вас скорее увидать.
      Они и раньше бы предстали перед вами,
      Но ехали они столь темными лесами,
      Что провожатый их не знал, куда вести,
      И поезд свадебный во мгле свернул с пути.
      Агамемнон
      О небо!
      Эврибат
      Прибыла как пленница Ахилла
      В их свите юная рабыня Эрифила.
      Она печалится, не осушает глаз
      И хочет, чтоб судьбу ей предсказал Калхас.
      О том, что здесь они, всем стало вмиг известно,
      И лагерь греческий ликует повсеместно.
      Все чествуют семью любимого царя
      И громко славят вас, согласно говоря,
      Что вам, славнейшему из всех царей Эллады,
      Бразды правления вручить ахейцы рады,
      Что боги к вам вполне заслуженно щедры
      И расточают вам богатые дары,
      Что дочь - один из них, и самый драгоценный,
      А вы - счастливейший отец во всей вселенной. {29}
      Агамемнон
      Да, да, я понял все. Довольно, Эврибат!
      Ступай, скажи, что я их появленью рад.
      ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
      Агамемнон, Улисс.
      Агамемнон
      О небо, ты меня преследуешь всечасно!
      Предотвратить беду старался я напрасно.
      Ах, будь я в этот миг хотя бы волен сам
      Дать выход горестным стенаньям и слезам!
      Но мы, цари, - рабы! Печальна наша участь:
      Терзаясь ужасом, отчаянием мучась,
      Чужими лицами всегда окружены,
      При них бесстрастный вид мы соблюдать должны.
      Улисс
      О, царь, я сам - отец, и вашу неудачу
      Так больно видеть мне, что я едва не плачу.
      Нет, нет, я вас отнюдь не склонен осуждать
      И сердцем чувствую, как вы должны страдать.
      Но можно ли богам выказывать обиду?
      Коль вашу дочь они доставили в Авлиду,
      Так, значит, суждено. Верховный жрец Калхас
      Немедленно ее потребует у вас.
      Пока мы здесь одни, слез от меня не прячьте
      И, не стыдясь, дитя любимое оплачьте,
      Но помните, какой блистательный исход
      Нам ваше мужество из бедствий принесет:
      На крыльях парусов ахейские герои,
      Как птицы, полетят к стенам надменной Трои,
      И город будет взят, и старый царь Приам,
      Поверженный, придет просить пощады к вам;
      Елена вновь войдет в покои Менелая,
      А Троя, эллинов соперница былая,
      Сравняется с землей, прославив навсегда