Ничего бы не вышло без ехидных и безжалостных наставлений моего британского редактора Николаса Блинкоу. Я в большом долгу перед Дэвидом Беннаумом, Марком Фрауэнфелдером и Мэттью Байэлером – в критический момент их честные отзывы заставили меня сказать здесь то, что я действительно хотел сказать.
      Спасибо «Маркл Фаундейшн», Зои Бэрд и Джулии Моффетт – они создали пространство и время, чтобы я это совершил.
      Хочу поблагодарить Джея Мэндела и Лизу Шотлэнд из агентства «Уильям Моррис» – узнав, что я хочу опубликовать эту книгу онлайн, они все равно без устали трудились, чтобы эта идея стала реальностью.
      Ларри Смит, Скотт Александер и сотрудники журнала «Yahoo! Internet Life» остаются подлинными невоспетыми героями этого проекта. Они придумали, создали и поддерживали сетевое пристанище романа с открытыми исходниками – сердца и души всего начинания.
      Мы все в долгу перед Брук Белайл – из множества источников она неустанно составляла эту версию с открытыми исходниками, а затем подгоняла нашу писанину, чтобы вышла единая книжка.
      Своим непреклонным стремлением эту книгу опубликовать меня вдохновляли все сотрудники издательства «Softskull Press». Я польщен, что вы сочли проект жизненным и включили его в свой канон. Еще спасибо Заку Шизгалу из «iPublish» – за то, что верит в будущее интерактивных медиа, хотя начальство этой веры и не разделяет.
      Я также искренне благодарен ребе Сету Фришу, чей поразительно здравый и непредвзятый анализ Торы помог мне в сердцевине ее обнаружить незаменимые ориентиры для наших дезориентированных времен. И еще раввинам Ирвину Куле, Брэду Хиршфилду и д-ру Шари Коэну, великим соучастникам и заговорщикам в попытках заразить еврейское сообщество, по сути, его же идеями.
      Еще эту книгу подпитывали, обогащали и вдохновляли участники списка рассылки «Media-Squatters» – их рвение в распознавании подлинного и иллюзорного оказалось неоценимо и весьма для меня унизительно.
      А больше всего я благодарю тех из вас, кто уже участвовал или участвует ныне в онлайновой игре «Синаптиком». Из-за вас я и начал эту книгу, из-за вас она жива.
      И, конечно, спасибо тебе, читатель, чье терпение и щедрость заставляют всех нас писать дальше .

      Идеологию в наши дни распознать легко. Если, конечно, она не твоя собственная.
      Многих американцев воспитали в убеждении, что вы в России – жертвы идеологии. Жертвы коммунизма, который правил вашей жизнью. Мы же в Соединенных Штатах – ну, нас учили считать себя «свободными». Только большинство из нас не понимало, что «свободен» означает «свободен участвовать в рыночной реальности». Свободен быть потребителем или, как в полоумные точка-комовские девяностые, свободен быть инвестором.
      Распад Советского Союза странно повлиял на Америку. Будто испарилось все сопротивление капитализму. Американские «левые» объявлены по сути несостоятельными или, во всяком случае, маргиналами, о которых и говорить не стоит. Словно падение коммунизма доказало, что капитализм – единственный истинный ответ.
      Так что в некотором смысле вымышленный «рыночный фашизм», описанный в этой книге, – сатира на то, что случилось с Америкой, когда исчез Советский Союз. Разумеется, появилась новая технология – Интернет, и она создала бесконечное множество историй, на которые финансовое сообщество приманивало начинающих неопытных инвесторов. Но еще у нас возникла среда без сопротивления, даже без реальной контркультуры, что противостояла бы тираническим прелестям рынка. Все желали разбогатеть, а всякий, кто пытался разоблачить ложь этого мошенничества, высмеивался как враг законного рыночного роста.
      Надеюсь, вам понравится эта сказочка о выдуманном будущем государства, что прежде было вашим врагом. Пусть это будущее никого из нас не постигнет.
       Дуглас Рашкофф, Нью-Йорк, 2003

      Я приступил к «Стратегии исхода» еще до того, как в конце девяностых зародился повышательный рынок. Я тревожился, боялся даже – слишком много моих друзей бросали свою стезю и ныряли в точка-комовское безумие. Вера в бесконечный рост рыночной экономики стала новой национальной религией. Сомневаешься в рынке – все, ты враг государства.
      И я написал небольшую аллегорию о библейском Иосифе, в которой современный мечтатель строит пирамиды в услужении у своего ослепленного жадностью фараона. Чтобы читатель мог отстраниться от сюжета и увидеть в нем сатиру (а не критику собственных ценностей), я решил включить в книгу талмудические комментарии.
      Я оформил ее как документ, написанный сейчас, но обнаруженный лишь двести лет спустя. Я сознавал, что хочу показать, как мы преодолели нашу одержимость деньгами, но не желаю четко воображать тот новый мир. Я написал примечания, которые понадобятся читателям XXIII столетия, чтобы понять сегодняшних людей и современные структуры. А нынешний читатель многое может о XXIII веке угадать по тому, что будущим читателям – и антропологам – известно или неизвестно.
      Я так наслаждался, пока писал примечания и переживал настоящее с точки зрения будущего, что решил пригласить в игру читателей. Почему экспериментировать должен я один? И я выложил всю книгу онлайн, чтобы читатели стали писателями и комментировали ее голосами специалистов XXIII столетия.
      Основной текст романа не менялся, что обеспечивало непрерывность и структурированность работы, однако всякий новый комментарий трансформировал контекст всего сюжета. Итоговое собрание – гипертекстовый лабиринт ссылок и перекрестных ссылок. В сущности, комментарии стали отдельной книгой – импровизацией сообщества на тему наших причудливых времен, которая вдохновлялась концепцией открытых исходников.
      В первое издание с открытыми исходниками и первое бумажное американское издание была включена сотня примечаний, разработанных силами сообщества. (Как вы понимаете, большинство мэйнстримовых издателей, не имеющих представления о том, как работает Интернет, не особо жаждали публиковать книгу, уже вывешенную онлайн и забесплатно.) Если удача нам улыбнется, мы выпустим и другие издания, с дополнительными примечаниями или просто абсолютно другим их набором. А может, одни примечания и выпустим.
      Сам я писал примечания под псевдонимом главного комментатора Сабины Сэмюэлс. Но, как вы вскоре сами поймете, комментарии нескольких тысяч членов сообщества, принявших участие в эксперименте, юмором и глубиной превосходят мои собственные. И в этом, разумеется, сама соль проекта, величайшая и по сей день не очень-то признанная мощь движения за открытые исходники, перед которым я в большом долгу.
      Спасибо тем, кто участвовал в проекте. У вас я научился невероятно многому. Я умный писатель, раз уступил вам свою власть над книгой. Данный проект – не прибыльный. Если когда-нибудь книга принесет мне какой-то доход, я поделюсь им в форме пожертвований на другие проекты с открытыми исходниками.
       Дуглас Рашкофф, Нью-Йорк, 2002

      Рукопись DeltaWave, известная как «Стратегия исхода», по-прежнему вызывает споры в научных, религиозных и, разумеется, антропотехнологических кругах. Хотя судебная экспертиза уверенно подтверждает, что файл был создан более двухсот лет назад, около 2008 года, эксперты не исключают, что в действительности рукопись гораздо позже подделали шутники-историки или даже активисты-ревизионисты.
      Вне зависимости от своего происхождения данный текст являет нам уникальную картину возникновения рынкофилии в XXI столетии и распространения реактивной архитектуры на ранних стадиях Эпохи Интернета. Он также является редким исследованием Великого Капиталистического Эксперимента.
      Настоящее новое, аннотированное издание включает в себя пояснительные сноски с информацией, почерпнутой из первоисточников – архивов более тридцати университетов и научно-исследовательских институтов. Каждый комментарий снабжен Сетевым Идентификатором автора.
      Мы надеемся, что нам удалось сделать двухсотлетний текст более доступным нынешнему читателю, одновременно предоставив ученому сообществу материалы для дальнейших изысканий. К сожалению, недостаток точной информации о данном периоде и подъем радикального ревизионистского переосмысления капиталистического эксперимента привели к противоречивым оценкам и интерпретациям описанных здесь событий. Просим иметь в виду, что, включая альтернативные мнения, мы тем самым не подтверждаем их достоверность.
       Сабина Сэмюэлс, ведущий редактор и главный комментатор, председатель ученого совета Института посткапиталистических исследований

      Я ж не из-за денег. Честно. Я ради игры .
      Может, обстановочка виновата – свежий хэмптонсовский воздух. Или «мерло». Но едва Алеков папаша предложил мне пост технического аналитика «МиЛ» , почему-то я вдруг заподозрил, что сочинение видеоигр – совсем не поднебесье, откуда рулишь американской культурой. Так, задворки. А мистер Морхаус давал шанс сыграть по-настоящему, в больших лигах. С реальными ставками – на деньги . И я понимал: пока не забываю, что это просто игра, все тип-топ. Черт , 2008 год на дворе. Мы же с Великой Коррекцией справились. Теперь-то все врубились, что на самом деле творится.
      Через месяц я повторял себе все это в лимузине. Мы въезжали на Манхэттен по мосту Трайборо . На спинках сидений в кармашках – свежие «Нью-Йорк Таймс» и «Уолл-Стрит Джорнал», для чтения – лампочка на «гусиной шее» . Сотовый видеофон торчит в подлокотнике, зеленым огоньком мигает – готов. Никаких щелей для кредитки. Сплошь кредит, спасибо «МиЛ». Я, правда, решил, что еще совсем новичок – пока лучше сокровищ не копить . Записал себе на счет один лаптоп и последний наручный коммуникатор и пока не в курсе, как за эти железки платили.
      По радио гнали матч «Никсов» . Новый центровой из Боснии послал свечку в корзину. «Самое время закорешиться с шофером, – подумал я. – Никак не привыкну, что тут кто-то слуга, а я хозяин».
      – Наконец-то у них центровой до корзины допрыгивает, – сказал я. Может, коротенький треп о «новом стиле в международном баскетболе», как выражается «Таймс» в кармашке, нас с шофером подружит. Как людей, а не классовые элементы.
      – Да, сэр, – вежливо согласился шофер. Акцент, насколько я понял, ямайский .
      – Как Юинг в лучшие времена. – Нет ответа. – Вы с островов? – спросил я с интонацией почти карибской – явно откуда-то из Третьего мира .
      – Нет, сэр. Я из Замбии.
      – А, да? И чем вы там занимались?
      – Я работал на правительство.
      – Кем?
      – На самом деле я программист.
      – О. – Я постарался уж очень откровенно не удивляться. Ну, типа, один черт – что шофер, что программист. – Вы и дальше собираетесь?
      – Я здесь уже двенадцать лет. – Он глянул на меня из зеркальца заднего вида.
      – Но вы же небось скучаете?
      – Скучаю по деревьям. Только по деревьям. Здесь я за рулем зарабатываю больше, а мои дети живут в свободной стране.
      – А Замбия разве не свободная?
      – Не такая свободная, как Америка. – Он многозначительно улыбнулся. – Здесь я могу зарабатывать, как сочту нужным.
      – Я сам программист, – сообщил я. – У вас есть визитка? Я знаю кучу фирм, где народ ищут.
      – Я преподавал в университете. Здесь не годятся мои докторские диссертации и дипломы.
      Диссертации? И много их у него? А тут я – зашибаю четверть миллиона только зарплаты с одним дипломом бакалавра. Я могу парню помочь. В «МиЛ» целый этаж бангалорских программистов с визами H1-G , и платят им шестьдесят баксов в час. Наверняка больше, чем он за баранкой лимузина зашибает.
      – Правда, может, я помогу… – Но мы уже приехали, вот он – перестроенный склад на Двенадцатой авеню. Шофер выдал мне планшет с чеком. Я сунул под зажим новенькую визитку «Морхаус и Линней».
      – Благодарю вас, сэр, – тихо сказал он.
      – Я серьезно, – ответил я, закрывая дверцу. – Звоните, чего там.
      Перед нелепым зданием толпились черные авто. Правда, только у моего на заднем стекле – большая табличка с номером. Потому что он из общего гаража, для подчиненных. Остальные – явно личные. А что, на такси больше не ездят? На подходе я изменил траекторию, отодвигаясь от непрестижного транспорта.
      Бархатный канат – одинокий атрибут рабочей атмосферы. Две юные леди в облегающих платьях сверяли имена со списком. Трио бизнесменов лет за пятьдесят ходатайствовали о праве на вход пред молодой судьей. А барышня, отрывая пустой взгляд от цифрового планшета, конечно, всякий раз мстила за годы родительской власти:
      – Очень жаль, но в списках я вас не вижу. Еще раз – кто, вы сказали, вас пригласил?
      Я нащупывал в кармане визитную карточку, но едва приблизился к контролю, одна из девчонок грациозно отстегнула передо мной канат. Я ее не узнал; зуб даю, она меня тоже. Но у меня правильный возраст, правильный стиль и правильное поведение, так что меня пускают без вопросов. Видимо, я могу быть кем угодно, – потому они и считают, что я некто .
      Я думал было потратить толику дармового респекта на пожилых бизнесменов, но накрапывал дождь, и не хотелось прерывать течение нежданно гладкого входа. Кроме того, они же просто квадратные в костюмах . Да пошли они.
      Внутри был зоопарк. В громадном бетонном зале грохотала электронщина девяностых, аж куски майлара на балках сотрясались. Мужчины в европейских костюмах – небось на воротниках бирки «годен до»; женщины – в платьях, что прячут фигуру или выставляют напоказ. У всех пластиковые стаканчики, и все друг другу орут. Слишком шумно и слишком людно – не разберешь, где хоть кто-нибудь толковый. Да еще жара. Я мысленно составил список задач:
      1. Засветиться в гардеробе и сдать плащ . 2. Что-нибудь выпить. 3. Найти Алека.
      Алек – мой лучший друг в Нью-Йорке и ходячий «Ролодекс» Кремниевой аллеи.
      Длинная очередь – в основном женщины с плащами – вилась по лестнице в подвал. Только я туда встал, кто-то сцапал меня за локоть.
      – Плюнь. Пошли.
      Я спасен! Алек. Светлые волосы расчесаны на прямой пробор и так зализаны, что я кореша еле узнал. Правда, я и вникнуть не успел. Мой тощий юный конвоир – костюм «в елочку» – без единого «простите» погнал меня в обход рассерженной очереди прямо в подвал, мимо конторки, к двери за гардеробом. Одним плавным жестом избавил меня от плаща, вручил его козлобородому гардеробщику и сунул квитанцию мне в нагрудный карман.
      – Никогда не стой в очередях, Джейми, – наставлял меня Алек, волоча вверх по лестнице. – Очереди не для тебя.
      – Кто тут есть? – спросил я, вновь очутившись в пандемониуме.
      – А кого нет? – ухмыльнулся он. – Что пьешь?
      Толпа у бара – неудовлетворенная человеческая масса, еще плотнее лестничной. Все отчаянно пытались дозваться двух барменов и притом не показать своего отчаяния друг другу.
      – Да ладно. Я вообще-то не хочу.
      – Что будешь? – не отступал он.
      – Просто пиво сойдет. Любое.
      Алек вручил пятьдесят баксов долговязой манекенщице, тащившей серебряный поднос суси.
      – Два джина с тоником, будьте любезны.
      Она глянула в сторону бара и закатила глаза. Я протянул было руку – забрать деньги и отпустить бедняжку с миром, но Алек помешал:
      – Спасибо, чудесно, правда, – и отослал ее в гущу толпы. – Она зайдет с той стороны и приготовит сама. Ну хватит, Джейми, отвянь – ей за это платят.
      – Да я просто…
      – Я ей дам побольше на чай, о'кей? – Мой новый коллега положил руки мне на плечи. – Это важная тусовка. Ты уж, пожалуйста, веселись.
      Мой мозг пытался примирить «важную» и «веселись», Алек же тем временем отволок мое тело к стайке диванчиков.
      – Подожди. Как она искать нас будет? – спросил я.
      Алек преувеличенно вздохнул (читай: «очнись») и обозрел окрестности, ища удачной точки для аудиенции.
      В отличие от меня, Алек знал, как замутить тусовку, это да. Вся моя учеба в Принстоне вполне делится на две фазы: «до Алека» и «после Алека». Я поступил в колледж со стипендией по программированию и общался в основном с корешами-хакерами. Незаслуженная дурная слава автора вируса DeltaWave сделала меня как бы легендарным среди нёрдов – главным образом, выпускников средних школ с выдающимися результатами академического теста на способности . Но ко второму курсу я осознал, что принадлежу к высшему эшелону принстонского эквивалента низших слоев. Почти бессознательным, но весьма привычным маневром мы – вместе с большинством афроамериканцев – низвели себя до крошечной группки обитателей современных, но непрестижных дортуаров на далеком юге кампуса. Принстонское гетто.
      В знаменитых квазиготических зданиях на севере водились персонажи иного сорта. Отпрыски успешных выпускников, южных джентльменов, нью-йоркских инвестиционных брокеров и уцелевших богатых американских бездельников как-то опознавали друг друга до начала занятий и забивали четырехместные номера с видом на брусчатые дворы и каменные арки, что каждый семестр появлялись на обложке учебной программы .
      Эти люди ходили в соперничающие школы, однако здесь попали в общий клуб и принимали друг друга как братьев.
      Полный решимости прорваться наверх, я бросил питаться в кошерной столовой. Мое проникновение в высшее общество целиком базировалось на действующей меритократии, а потому я отправился на отборочные по гребле и добыл себе место во второй лодке. Мы гребли как один человек, но тем иллюзия солидарности и ограничивалась. Выиграли, проиграли – после матча узкий кружок выпускников Андовера, Экзетера и Чоута разбегался по машинам и уезжал в неизвестное, разумеется, место, победно вопя в потолочные люки.
      Однако я упорно считал, что завоюю благосклонность элиты, едва стану незаменимым гребцом первой лодки. Три вечера в неделю я до кровавых мозолей на ладонях работал в эллинге на гребном тренажере .
      В итоге я добился места получше, хотя из второй лодки так и не выбрался. Однако мои старания в нужный момент привели меня в нужное место.
      Как-то к ночи ближе я боролся с противовесом, а полдюжины малолетних пижонов из частных школ водили на причале пивной хоровод . Они болтали про девчонок, которых собирались окучить, и еще про то, у кого герпес и у кого богатые папаши. Они пьянели и буянили, и тут одного посетила светлая мысль затащить кег в «восьмерку» и отгрести на середину озера Карнеги.
      Когда лодка наконец опрокинулась, парни так офонарели, что еле до берега добрались. Эти неандертальцы ржали, выволакивая свои мокрые туши на причал. Поразительно, как я мог домогаться принятия в их слабоумное племя.
      А потом я увидел, как что-то скачет вверх-вниз в темноте над водой – не весло, не «восьмерка», не кег. Человек.
      Я заорал и ткнул туда пальцем. Но вымокшие парни шатались и вяло щурились на озеро – не могли или не желали и мысли допустить, что происходит катастрофа. Поэтому я стащил с себя фуфайку и нырнул с пирса. В темноте я обнаружил маленького перепуганного блондина. То был второкурсник Алек, рулевой первой лодки – не гребец, а тот, кто сидит впереди с мегафоном и подгоняет. Алек тонул.
      Когда я подплыл, он запаниковал, схватил меня за голову и запихнул под воду. В летнем лагере на курсах по спасению утопающих инструктор предупреждал, что так оно и будет, но я не верил. Прав был инструктор, и я применил метод, которому он учил: чуть жертва сопротивляется, окунай с головой. Насильственная модификация поведения тонущего посредством мгновенного отпора сработала на удивление хорошо. Успешно Алека подавив, я зажал ему голову локтем и отбуксировал к берегу.
      На причале с корешами Алек вел себя так, будто все это розыгрыш; мол, он так пошутил – заманил меня в воду. Алек хитростью спасал лицо, а я не возражал. Все равно с греблей покончено. Но мы оба знали, что на самом деле произошло, и Алек Морхаус не собирался оставлять без награды парня, который спас ему жизнь, а тем более – репутацию.
      Он стал приглашать меня на тусовки и приемы на кампусе – прежде я о них и понятия не имел. Банкеты для приглашенных лекторов, коктейли в доме декана в честь щедрых спонсоров, гулянки выпускников в Принстонском клубе на Манхэттене. В такой обстановке Алек проявлял благородство, отличавшее его от позеров и карьеристов. Он с интересом выслушивал, как бизнесмены хвастаются последним вложением, и так прочувствованно хвалил, что они прямо пожирали каждый его кивок. Алеков отец был важным тузом – что наверняка помогало Алеку расслабляться, – но фишка не только в этом. Алек искренне радовался чужому успеху. Он тащился, подбадривая людей, что бы те ни делали. Он их окрылял.
      А я – ну, я тащился от всеобщего невежества, в технологиях особенно. Я просто кайфовал, видя, как мало все эти шишки знают о собственных индустриях. Я был молод, терять нечего, можно повыступать. Меня представили исполнительному директору сети розничной продажи канцтоваров, который при выходе в онлайн потерял миллионы, и я на салфетке набросал веб-телефонную архитектуру, исключавшую четыре этапа из его устаревшей системы электронных заказов. На сборе средств в пользу политического кандидата я подбросил будущему сенатору фразочку насчет того, что «новая медийная грамотность означает обучение детей компьютерам, а не программам» – тезис стал рефреном сенаторской образовательной платформы.
      Алек впустил меня в новый мир, а я в этом мире придал Алеку некий интеллектуальный вес. Такой уж я развитой. Мы по ходу дела обучали друг друга, стали лучшими друзьями и соседями по номеру – на севере кампуса, разумеется. Мне даже не пришлось подавать заявку на членство в трехсотлетнем Ивз-хаусе. Когда пришла пора «перетасовки» – я несколько месяцев трепетал перед выматывающими слушаниями, – меня просто внесло туда вместе с Алеком.
      Я знал, что его отец – инвестиционный банкир, но головоломка сложилась только в весенние каникулы, когда меня впервые пригласили в Хэмптоне на семейное сборище. То были Морхаусы из «Морхаус и Линней», одной из двадцати крупнейших финансовых компаний страны. Алек поведал родителям об инциденте на озере, даже слегка приукрасил, чтобы вопрос об отсутствии имени Коэнов в светской хронике никогда не всплывал. Не то чтобы у Морхаусов имелись предрассудки. Просто на пляже неделя – долгий срок, а сбалансированный список гостей – предмет тонкого искусства. Я Алековых родителей против воли обаял, и через несколько дней они чуть ли не гордились, что жизнью единственного наследника обязаны сыну раввина из Куинза.
      Тобиас, Алеков отец, пригласил меня в фирму не только поэтому, но я-то в основном только об этом и размышлял, пытаясь понять, кто я есть на ежемесячном званом вечере «Силикон-Элли Ридер». Я же, в конце концов, просто разработчик компьютерных игр. И даже не настоящий – я концепцию создавал. Выдумывал химеры , а другие, настоящие программисты, их воплощали.
      Для уныния момент неподходящий. Десять лет назад большинство людей про ХТМЛ слыхом не слыхивали, а теперь надувают щеки так, будто сами его изобрели. Не отличают поисковик от портала, даже если каждый год в эти модные словечки вкладывают больше, чем мой дядя Моррис за всю жизнь заработал поставкой контрафактных импортных люстр в типовые дома Левиттауна.
      Нет-нет, богачи меня вовсе не пугали. Деньги не дарят им уверенности – один страх. Каждые семь лет они остаются без гроша. Семь лет изобилия сменяются семью годами голода. Закладным и образу жизни требуется защита. Эти люди сгорают так быстро, что директоров точка-комов пробирает дрожь. Их средства в портфелях НАСДАКа стоят не больше, чем люди готовы платить за эти весьма умозрительные ценные бумаги в каждый конкретный момент. Супербогачи настолько богаты, насколько богатыми воображает их публика. Но все же чертовски богаты, и я хотел урвать кусочек воображаемого богатства и отдать концы еще до финала игры, который, по моим подсчетам, уже не за горами.
      – Вы знакомы с Джейми Коэном? Он недавно пришел к нам в «Морхаус», – говорил Алек высокому юнцу в костюме от Армани и водолазке. Тот тряс мне руку.
      – Мы, кажется, виделись в этому году на «Комдексе»? Мы же на семинаре вместе были, да? – осведомился он. Я его не знал, он меня тоже. Впрочем, наверняка не скажешь. – Тай Стэнтон, «Партнерство ИДПП».
      – Очень приятно. – Я впал в светскую рутину. – ИДПП – это же инкубатор , нет?
      Тай хрюкнул, будто я его оскорбил. Алек нервно хихикнул.
      – Эпоха инкубаторов прошла, Джейми. – Тай развернул пестрый веер визиток.
      Моя робость обернулась агрессией.
      – Это что, фокус?
      Тай не дрогнул.
      – Это демонстрирует нашу философию индивидуального подхода, Джейми. – В конце каждой фразы он вставлял мое имя – прием из учебников по НЛП .
      – Каждый получает ту карточку, которую выберет. Наши клиенты – если можно их так назвать – получают компанию, которую выберут. Это символизирует, даже воплощает нашу корпоративную философию: многомерность, импровизация и ориентация на окружение.
      – Умно, – Алек вытащил визитку. – Хм-м. Я розовую взял.
      –  Выбралирозовую, Алек, – поправил Тай. Вылитый гуру «нью-эйджа».
      – А я просто возьму белую. – Я сунул карточку в карман и вручил Таю свежеоттиснутую визитку «МиЛ». Тот отмахнулся:
      – Нет, спасибо, Джейми. Я их никогда не беру. От них одна путаница. И я хорошо запоминаю имена, Джейми. Кроме того, все, с кем нужно общаться… ну, мы удачно устроились. Обычно они сами нас находят.
      Непонятно, воспринимать ли его всерьез. Ситуацию прояснил Алек:
      – Сколько компаний ИДПП выпустили акции? – спросил он. – Пятьдесят?
      – Вообще-то около сотни, Алек, – ответил Тай. – Но наши цели простираются далеко за пределы инкубатора. Каждая наша компания играет в системе ИДПП свою синергическую роль. Одни фирмы занимаются производством, от микросхем до маршрутизаторов, другие – брэндами и стратегией, кое-какие забавы со спутниками, несколько беспроводных порталов и, разумеется, весь спектр электронной коммерции и торговые гиды.
      Метод сплошного полива.
      – Судя по всему, тылы у вас прикрыты. – Я пытался быть вежливым.
      – В том и дело, – продолжал Тай. – У остальных прикрыты те же самые тылы. Наш бизнес-план когда-то был уникален. А теперь по нему строят инкубаторы во всем мире. И у всех одинаковая РИ.
      – РИ? – Я ожидал подвоха – вроде того, что популярен среди хакеров. Программисты используют выдуманные сокращения – проверяют, какой из тебя бакалавр. Если притворяешься, будто понял бессмысленную аббревиатуру, – все, выдал, что непосвященный.
      – Рентабельность инвестиций, Джейми, – улыбнулся Тай. – И это вы должны ввести «Морхаус» – куда? В 1980-е, я правильно понимаю? – Идеальная колкость, балансирующая между оскорблением и шуткой.
      – Так вас рентабельность не удовлетворяет? – предположил я.
      – Она, разумеется, велика, но остальные догоняют. Кроме того, начинаешь трястись из-за РИ – все, ты покойник. Таков великий урок 2001-го.
      – Вот, значит, чему мы научились?
      – От приза глаз не отрывай. Мы сохраняем лидерство за счет конкурентных преимуществ. И потому наш директор задумал следующую фазу. – Ради эффекта и для поддержания сил Тай сцапал с проплывающего мимо подноса с закусками плюшку-малютку .
      – Какую фазу? – Алек проглотил наживку.
      – Ну, пресс-релиз выйдет только завтра, – отозвался Тай, выковыривая из зубов кусочек ветчины. – Вряд ли это кошерно.
      – Ну и ладно, – сказал я. Тай блефовал. – Закрытая информация, лучше не разглашайте. – Компании вроде ИДПП объявляют о потрясающих сменах парадигмы примерно дважды в неделю. Особенно когда не происходит слияний или поглощений и рапортовать больше не о чем.
      – Думаю, ничего страшного. – Тай притворился, будто уступает.
      – Да нет, правда, – поддразнил я. Теперь я развеселился. – Я вовсе не хочу, чтобы из-за меня вы правила нарушали.
      – Смотрите. – Тай пытался загадочностью раздуть свое откровение. – Только если вы обещаете ничего не предпринимать до открытия завтрашних торгов.
      – Ну, не знаю, Тай. – Я замялся, будто меня грызут сомнения. – Мне сложно такое обещать. На вечеринке, да и вообще. Я пил, у нас в компании есть люди, о которых следует подумать.
      Алек глянул сурово – я, наверное, перестарался. Повисла пауза.
      – Неплохо, Джейми. – Тай сдал назад, впервые увидев во мне, по сути, соперника в очереди к кормушке .
      – Весьма.
      – Спасибо. – Я и впрямь был благодарен – Тай помог мне прийти в норму. – А теперь расскажите, что за фигню придумал ваш директор, идет?
      – Ну, поскольку делать рывок в инкубаторах поздновато, мы решили сделать следующий шаг. В сущности – переход на метауровень. – Он заглянул мне в глаза. – Мы хотим создать инкубатор инкубаторов.
      – То есть? – растерялся Алек. – Вы же говорите, инкубаторам конец?
      – И мы поэтому переходим на следующий уровень, – закончил Тай силлогизм.
      – Понял, – сказал я. Как ни противно мне сегодня это признавать, я и впрямь понял. – Борьба с товаризацией. Сегодняшняя гениальная идея – завтрашний серийный товар. Микросхемы были революцией, а сегодня их делают компьютеры и выпускают в Сингапуре на конвейере. Потом компьютеры, потом сети, электронная коммерция и все такое.
      – Именно, – подхватил Тай. – Взгляните, что стало со всеми, кто в электронной коммерции. Если несколько компаний продают онлайн одно и то же, торговые гиды могут на лету сравнивать. Цены падают, маржа вместе с ними.
      Меня несло, будто на стимуляторах.
      – Фокус в том, чтобы окопаться в сфере бесконечных новаций, – заторопился я. – Уникальных идей. Потому такая шумиха вокруг инкубаторов. Компании высиживают идеи, а потом мечут их по новым компаниям. И ты в актуале.
      – То есть – пока все не начинают открывать инкубаторы. – Тай отрулил обратно к смене парадигмы. – И мы осознали, что можем стать новой бомбой, генерируя генераторы идей. Систематически. Будем выпускать три новых инкубатора ежемесячно.
      – А если их еще кто-нибудь станет выпускать? – спросил Алек.
      Очевидно, перспектива бесконечной регрессии Тая огорошила.
      – Ну, Тай, – помог я, – наверное, тогда снова пора будет менять парадигму.