— Я развожу лошадей, — сообщил Патрик, поглощая бутерброд с огурцом. — Мне здесь надо подобрать жеребцов на ранчо в трех часах езды от Барселоны. Завтра.
— Тогда ваш костюм идеально подходит для бизнеса, а остальные вещи доставят. Стоит ли так переживать?
— Стоит, дорогая, ибо у каждого из нас свои тайны. Моя тайна — это игра. Мне нужен смокинг, который лежит в чемодане. И следует надеть его сегодня. Я собираюсь в частное казино в пригороде Барселоны. Ставки там довольно высокие, а игроки — противные мультимиллионеры.
— А нельзя отправиться туда в другой раз?
— Девочка моя, вижу, вы не знакомы с игрой. Игрок не может ждать, особенно в моем случае. В прошлом месяце я выиграл в Монте-Карло два миллиона, но потом потерял их. В этом месяце я оставил кое-что в Эсториле..
Я поискала глазами Стивена. Он так и не пришел. Что ж, его тридцать минут и сверх того истекли. Он упустил свой шанс.
— У меня тоже есть секрет, — я пошутила в ответ, сверкнув белыми зубами. — Никогда не играю на деньги, зато играла на мужчин. Хотя это уже в прошлом. Слишком часто проигрывала.
— Какое благоразумие! Позвольте вылечить вас и познакомить с ощущением настоящей победы. Пойдемте в казино вместе. Будете бросать кости за меня, станете моей Леди Удачей. Мне бы не помешало.
— А что если я проиграю?
— Не беспокойтесь, дорогая, мне уже доводилось проигрывать. Риск обостряет чувства. Если я много не выиграю, то просто останусь свободным и непритязательным человеком. А уж коли фортуна совсем отвернется, в этом казино есть комната со звукоизоляцией для самоубийц. Я тихо покину этот мир. Никто не услышит выстрела. Но мы выиграем, Леди Удача. Вас ждет потрясающая ночь.
Тут к Патрику подошел посыльный и сообщил, что багаж прибыл.
— Значит, договорились, дорогая.
Патрик рассчитался с посыльным и подписал счет.
— Встречаемся здесь в одиннадцать. Обещаю вам любовь и богатства.
— Ну… если обещаете, — замялась я.
Отказать Патрику было бы трудно, даже если бы он сказал, что мы проиграем. Он смахивал на мускулистого героя любовного романа. Вероятно, превосходно выглядел в смокинге. Я допила великолепный херес и встала.
— До свидания, Патрик. Между прочим, меня зовут Элизабет. Можно просто Бетти.
— Хорошо, Бетти, девочка моя. Просто счастье, что мы встретились.
Его австралийский акцент с длинными iii привел бы в восторг весь кордебалет «Театро дел Лисео». Патрик все же зашел за мной; выходя из отеля напротив огромного собора, мы выглядели, как идеальная реклама романтического путешествия. Высокий, с ослепительной улыбкой, в элегантном смокинге, Патрик выглядел потрясающе. Я надела облегающее белое платье-декольте до пят; блестящие светлые волосы падали мне на плечи, гармонируя с шелком ткани. По такому случаю я даже подвела глаза и покрасила губы.
Необузданная натура Патрика проявлялась в длинных, неровных шагах, проскакивала в его зеленых глазах. Даже морщинки под глазами были разной формы. Взяв Патрика под руку, я чувствовала, что с нами что-то произойдет. Он усадил меня в темно-зеленый «ягуар» с опускающимся верхом и наклонился, слегка касаясь губами моей шеи. В какую-то минуту меня охватил безумный страх, что он сейчас укусит. Фыркнул мотор, я решила не опускать кнопку дверного замка.
— Ты женат? — выкрикнула я навстречу ветру, несясь на сумасшедшей скорости под звездами.
— Никогда не был и не собираюсь, — прокричал он в ответ.
— Как тебе удается?
— Так же, как и тебе.
— Откуда ты знаешь? — крикнула я.
— Я всегда узнаю родственную душу.
Потом мы все время смеялись. Светлые волосы Патрика почти встали дыбом, а мои разлетались в разные стороны.
Казино находилось в маленьком замке; снаружи казалось, что заведение не освещено. Мы припарковались в дальнем конце стоянки и прошли через подстриженный сад к боковому входу. Внутреннее помещение заливал мягкий теплый свет, и ощущалась напряженная атмосфера большого бизнеса — ничего общего с просторными залами казино в Атлантик-сити и Вегасе, где я бывала. Игральные автоматы отсутствовали. Здесь играли только в рулетку, баккару и покер. Вокруг рулетки стояли арабы в традиционных длинных одеждах и европейских костюмах с тюрбанами на головах. Я оказалась единственной женщиной.
— Как только ты начнешь играть, — предупредил Патрик, — арабы уйдут.
— Ничего, — ответила я. — Все равно не успеваю следить за происходящим.
И правда: черный шарик подпрыгивал и останавливался на черных или красных номерах, и стопки фишек за считанные минуты превращались в горы. Стопка Патрика стремительно росла, пришлось разбить ее сначала на две, потом на три, четыре части. В азарте я перехватила бокал с шампанским в левую руку, потому что правая наслаждалась волнующим контактом с черными и коричневыми фишками.
— Идем, Бетти, — Патрик обнял меня за плечи. — Поиграем в кости. Мы и так задержались у рулетки. Арабы проигрывают и винят в этом тебя.
— Мне доводилось играть в кости, — бросила я, — но очень давно. Здорово! Правда, тогда у меня не было собственных денег, поэтому я всегда спускала деньги кавалера.
— Почему бы тебе для начала не воспользоваться моим капиталом? — предложил Патрик. — Вот фишки на сумму десять тысяч долларов. Расплатишься со мной, если выиграешь. Не беда, если и проиграешь. Я только что выиграл двести тысяч.
Возле стола для игры в кости мужчины и женщины в парижских и итальянских вечерних костюмах делали ставки на японском и шведском языках; тут же играли члены английской рок-группы, облаченные в «металл».
— Девять. — Элизабет протянула крупье яркую стопку красных фишек.
— Nueve, девять, — подтвердил он.
— Десять. — Патрик положил маленькую стопку фишек на стол.
— Десять, dieze, — повторил крупье.
Кто-то бросил кости. Стопки фишек начали заполнять поля на зеленом фетровом столе.
— Четыре, шесть и восемь.
На столе появились новые стопки цветных фишек.
— Dos, двойка, tres, тройка, cinco, пятерка, — назвал крупье три следующие ставки, быстро переставляя фишки.
Я затаила дыхание. Пожалуйста, только не семерка.
— Cuatro, четверка, seis, шестерка, ocho, восьмерка, — ангельским голосом произнес крупье, подтверждая следующие ставки.
Мы с Патриком ударили по рукам и сделали ставки до следующей игры. «Металлисты» и японцы посмотрели в нашу сторону. Мы снова ударили по рукам.
— Девять, — крикнула я; кости отскочили от внутреннего бортика стола и покатились к дальнему краю.
— Девять, nueve, — объявил крупье.
Стопка красных фишек рядом со мной подросла.
— Еще раз, — крикнула я. Снова выпала девятка.
Мы забрали свои фишки с зеленого фетра и поставили на деревянную окантовку стола. Стопки цветных дисков выстроились длинным изогнутым рядом.
— Siete, семь, — объявил крупье; помощник с помощью палочки забрал фишки проигравших.
Снова ставки. Еще бросок — и Патрик, а с ними и другие, поставившие на одиннадцать, радостно вскрикнули. Затем выпала пятерка. Стол напоминал оживленный улей, игроки выкрикивали номера и протягивали стопки фишек крупье, который раскладывал их на цветные поля по всему столу.
Теперь кости бросал один из «металлистов».
— Девятка, приятель, — произнес он.
Он бросил кости рукой, обтянутой черной металлической сеткой. Выпала девятка. Японка в парижском костюме назвала восьмерку, и выпала восьмерка. Через несколько удачных розыгрышей выпала ненавистная семерка, и изогнутая палочка смела со стола все наши мечты. Я быстро подсчитала свой выигрыш — восемьдесят тысяч. Отдала Патрику фишки на десять тысяч и собралась продолжать. Впрочем, взглянув на Патрика, заметила его неподвижные бесцветные глаза и… страх.
— Я здорово вырвался вперед, Леди Удача, — от волнения Патрик охрип. — Испытаем судьбу еще раз.
Перед новыми ставками мы глотнули виски. Я с удовольствием ощутила тяжесть бокала как символ большей власти и уверенности, чем изящный бокал с шампанским. Ставки прекратились, и Патрик бросил кости. Выпала пятерка.
— Двойка, — крикнула я крупье и положила коричневую стопку фишек на игровое поле. Теперь, видя мой выигрыш, арабы подошли к нашему столу. В эйфории они делали крупные ставки.
Патрик поставил цветные стопки в разные места. Затем поцеловал и бросил кости.
— Siete, семь, — произнес крупье.
Мы проиграли. Помощник крупье очистил стол.
С этого момента дела пошли плохо. Не знаю, что случилось, но мы проигрывали до тех пор, пока фишки не кончились, и мне пришлось купить новые. С помощью своей платиновой карточки «Америкен экспресс» я накупила на двести тысяч долларов. Внезапно меня осенило: если я проиграю, в моей жизни ничего не изменится… Почему я не замечала этого раньше?.. Мне почти хотелось проиграть, чтобы доказать себе… Ведь последующие отчисления от «Фирензе» и фильма об олимпиаде покроют потерю. Можно было не брать у Патрика те первые десять тысяч. Неужели мне по-прежнему кажется, что только мужчина может обогатить меня? Или, что еще хуже, что он должен за меня платить?
Я обошла стол для игры в кости, рассматривая игроков и подсознательно считая, что у всех них денег больше, чем у меня, больше знаний о деньгах, больше прав. Сейчас все они проигрывали и выглядели обеспокоенно и жалко; лишь Патрик, несмотря на проигрыш, был так же счастлив, как и я.
— Не радуйся слишком сильно, Патрик, — мне захотелось его раззодорить. — Я снова помогу тебе выиграть.
— Бетти, попытка сделать меня богатым и респектабельным обречена, — серьезно произнес Патрик.
— Я сделаю тебя богатым, Патрик, — пообещала я, с первого раза выбросив семерку, — но сделать респектабельным мне не по силам.
— Стоит только разбогатеть, и мир заставит меня стать респектабельным. Даст мне жену, детей, страховой полис и большой живот для пива.
— Одиннадцать, — произнес крупье.
Глаза Патрика снова стали бесцветными, он замер. Этот человек боялся богатства.
Мы меняли столы, бросали кости, делали ставки, выигрывали и проигрывали, выигрывали и проигрывали, проигрывали, проигрывали. Наконец остановились, и оказалось, что я потеряла сотню тысяч, а Патрик — три сотни. Мы оба здорово набрались и пребывали в состоянии счастливой истерии, особенно Патрик, потому что ему не грозило обрести жену, детей и страховку. Мы оба остались свободными, а за это можно отдать любые деньги.
— Хорошо бы пообедать, моя королева, — Патрик с трудом ворочал языком.
— Да, пообедать, — согласилась я; язык подчинялся мне тоже весьма неохотно.
На другой половине замка находился роскошный ресторан. Ансамбль на возвышении исполнял танго. Нетвердой походкой мы добрались до стола; тут же подскочил официант и сообщил, что обед и шампанское оплачивает казино.
— Какая щедрость, — восхитилась я.
— Действительно, — согласился Патрик.
— Выпьем за радость, мой дорогой негодяй Патрик.
Я взяла бокал с шампанским.
— Выпьем за мою радость — Бетти, — произнес Патрик, поднимая бокал.
— Называй меня Богатой Элизабет, — я тоже подняла бокал.
— За мою радость — Богатую Элизабет.
Мы чокнулись с такой силой, что бокалы раскололись, залив шампанским резной набор слоновой кости для специй и корзинку для хлеба. Впрочем, нас это ничуть не смутило. В конце концов, за такую привилегию запланено четыреста тысяч долларов.
— Потанцуем, моя королева. — Патрик, шатаясь, поднялся и поклонился.
— Потанцуем, мой негодяй, — согласилась я, собираясь слиться с ним в танго.
Мы танцевали, устроив великолепную комедию; кружились, сталкивались лбами, бросали друг на друга страстные взгляды. Забыв об обеде, возвращались к столу только для того, чтобы снова наполнить бокалы. Наконец нам удалось выбраться из ресторана и добрести до зеленого «ягуара».
— Эй, Бетти или Элизабет, попробуй-ка эту штуку. Мы тотчас протрезвеем и улетим на небеса.
Патрик достал из ящичка для перчаток пузырек с белым порошком. Я носом втянула порошок, и через мгновение мы оказались на пляже.
Мне тотчас захотелось зигзагом побежать к воде, Патрик последовал за мной. Белое шелковое платье и безупречный смокинг — дань вечерней элегантности — смялись и запачкались песком, туфли исчезли.
— Богачка Элизабет, вернись, — крикнул вслед Патрик; он так опьянел, что не мог сделать больше ни единого шага. — Богачка Элизабет, я хочу тебя трахнуть.
— Что?! — отозвалась я.
Австралийский акцент Патрика придавал последнему слову потрясающее звучание. Захотелось услышать снова.
— Хочу тебя трахнуть, — удовлетворил он мое желание.
Невозможно было удержаться от смеха. Патрик повалился на песок, пытаясь раздеться. Справившись с рубашкой, он занялся брюками, но неожиданно отключился. Я сняла с себя то, во что превратилось мое белое шелковое платье, побежала к воде, легла на живот и зарылась в песок. Средиземноморские волны омыли меня прохладой.
Через некоторое время я перевернулась на спину. Надо мной повисло лицо Стивена. Что такое, почему он постоянно преследует меня?
— Поцелуй, и ты увидишь, — ответил висящий в воздухе Стивен.
— Сейчас мы с другим человеком будем заниматься любовью, — фраза прозвучала нелепо, но даже фантазируя я решила изображать ревность.
— Но ты любишь меня, — заявило обветренное, истинно американское лицо Стивена.
— Ошибаешься. Мы едва знакомы, — сухо возразила я.
— Трахнуть тебя, моя девочка. Дай мне, — донесся откуда-то австралийский акцент Патрика.
— Элизабета, carina, выбери меня. — Под звездами возникли миндалевидные глаза Джорджа. — Я дам тебе все. Сережки с бриллиантами в три раза больше тех, что подарил Боланье. К тому же я — лучший любовник. Весь мир это знает.
Лицо Джорджа стало целовать мне грудь. Я лежала на мокром песке.
— Поцелуй меня, и ты поймешь, кото любишь, — повторило лицо Стивена; он находился так близко, что ощущалось его дыхание. Но наши губы так и не встретились! Я вскочила, размахивая руками; все, кроме лица Стивена, исчезло. Он обрел телесную оболочку в костюме для плавания, и мы побежали к океану. Нырнули в волну.
Бесконечно долгое плавание в темноту; Стивен находился рядом, у меня за спиной; наконец я выбилась из сил. Оглянувшись, я не увидела берега и стала кричать, звать на помощь.
— Держись, я спасу тебя, — велел Стивен. Я навалилась на его широкую спину и вцепилась в его плечи. Стивен делал мощные, длинные гребки. На берегу он внезапно побежал вперед.
— Вернись, — крикнула я вслед. — Я люблю тебя, люблю.
Но Стивен бежал и бежал, пока не превратился в точку. Наконец берег опустел.
— Я люблю тебя. Вернись, я люблю тебя.
Я проснулась от собственного крика. Над горизонтом уже поднималось солнце.
Обнаженная, я вернулась туда, где оставила Патрика и свою одежду.
— Доброе утро, Патрик.
Я склонилась над ним и слегка пнула.
Открыв один глаз, Патрик посмотрел на меня.
— Где я и насколько беден?
— Ты на берегу и не очень беден. Обеднел всего лишь на триста тысяч долларов.
— Переживу. Нам пора. До ранчо довольно далеко. Девочка моя, ты потрясающе выглядишь без одежды. На следующей неделе я еще тебя застану?
— Да, Патрик.
В машине я рассказала Патрику о видениях, посетивших меня на берегу.
— Хорошо, что я вовремя проснулся, — откликнулся он. — Этот чертов американец мог вернуться, и я бы потерял мою чудесную девушку. Зачем он тебе? С австралийцем гораздо лучше. Я позвоню, когда разделаюсь со своим бизнесом. Мы поедем на Мальорку и весь уикэнд будем играть в казино. Надо же отыграться.
— Конечно, — согласилась я, вспоминая, с каким азартом играла вчера в кости.
Темно-зеленый «ягуар» остановился возле отеля в тот самый час, когда в Барселоне только начиналась утренняя суета. Я поцеловала Патрика и обещала в ближайшем будущем отправиться с ним в казино, сомневаясь, что когда-нибудь вообще увижу. Слишком много женщин, слишком много соблазнительных кобылиц гарцевало перед ним в солнечных лучах во время его путешествий, чтобы он вспоминал о каких-то бывших поклонницах.
Но и у меня не нашлось времени думать о Патрике. Не успела я сбросить испачканное, помятое платье, как позвонил Хуан Гойя, деловой партнер Джорджа. И сообщил, что слухи подтвердились. Кинокомпания «Гойя и Химинес» подала иск о защите от банкротства. Подробности в международном выпуске «Уолл-стрит джорнэл». Сердце бедного Хуана раскалывалось. Он возлагал большие надежды на фильм об олимпиаде.
— Но теперь уже ничего не изменишь. Извините, Элизабет, вы потратили столько времени. Возможно, мы еще что-нибудь снимем вместе. Встреча с вами — большая честь для меня.
Вот и все!
Не знаю, в чем причина — в страданиях Хуана или в том, что утро вернуло меня к реальности, — но потеря ста тысяч долларов, еще вчера вечером вызывавшая истерическую радость, теперь казалась катастрофой. Я ощущала себя бедной и несчастной; под глазами синяки, нервы на пределе от алкоголя и кокаина. Что же будет с моей кинокомпанией, а что если тоже развалится? Подобное нередко случалось с другими.
ГЛАВА 15
Часом позже в тот же день с тяжелой головой мне, однако, хватило разума трезво оценить ситуацию. Миллионы для съемки фильма можно получить лишь имея определенную репутацию. За мной числились огромные долги кинокомпании и один завоеванный «Оскар». Покажется ли кредитору этот актив достаточным? В голове уже выстраивался список потенциальных спонсоров.
Крупные киностудии в Штатах, «Дисней» или «Парамаунт», возможно, согласятся, если отдать им права на прокат.
Нет! Лента об олимпиаде не относится к надежным кассовым жанрам триллера, фильма ужасов или приключений. Особенно в отсутствии звезд первой и второй величины.
Может, обратиться к какой-нибудь звезде? Пообещать успешный видеопрокат в Америке или Европе?
Нет! Слишком много времени уйдет на уговоры, Да и невозможно, положа руку на сердце, обещать коммерческий успех.
Может, снять малобюджетный фильм вроде «фирензе», невзирая на дорогостоящие требования профсоюзов?
Да, это, пожалуй, единственный выход. Создать в Барселоне маленькую временную базу, начать работу, затем вернуться в Нью-Йорк и найти кассовый проект в качестве баланса для моего фильма. Периодически наезжать в Барселону, пока не придет время начать монтаж; потом забрать отснятый материал в Нью-Йорк.
Нет, это слишком большой фильм, он требует полноценной, дорогой съемочной группы и моего присутствия, а значит, вряд ли мне удастся заняться каким-либо другим бизнесом в Нью-Йорке.
А что если убедить какой-нибудь международный банк финансировать хоть часть фильма? Завоеванный «Оскар» чего-то да стоит.
Я долго висела на телефоне, но в ответ постоянно звучало весьма категоричное «Нет!». И менее категоричное: «Нет». Проскочило также несколько сухих фраз типа: «Мы вынуждены проявлять осторожность». Мне давали понять, что недавно приобретенная известность не является достаточным гарантом для крупных инвестиций.
Наконец пришло решение. Я по-прежнему располагала первоклассными режиссером и оператором. Есть шанс сделать беспроигрышный ход.
Надо связаться с моим старым другом и любовником, богатым графом из Марбеллы. Он всегда щедро покровительствовал балету «Театре дел Лисео», хотя кое-кто обвинял его в слабости к молоденьким танцовщицам. Вечером граф зачастую играл роль франтоватого прожигателя жизни, но днем был изобретательным бизнесменом с разнообразными родственными связями. Некоторые называли этот круг сетью жуликоватых кузенов и даже сомневались в подлинности родства.
— Si, да, конечно, я тебя помню, — радостно отозвался он. — Моя Бетти, mi bellissima, разве я мог забыть такую прелестную, молодую и изобретательную девушку?
Мы договорились встретиться в Марбелле в вестибюле роскошного отеля в стиле Ривьеры. В своем любимом черном вечернем костюме от Валентина я была под стать элегантной публике вокруг. Граф, как всегда, опаздывал, мое внимание, впрочем, так же как и всех остальных, привлекла одна парочка. Молодые люди застыли у стойки администратора, обсуждая свои планы с энтузиазмом и чувственностью, с каждой минутой становившейся все более явной. Девушка имела тот же щегольской вид, с которым я в прошлом оставила все мысли о балете и бралась за любую работу в мире кино, включая перенос коробок с лентами. Тогда я отрезала мои длинные волосы, сделала себе короткую мальчишескую стрижку. Превратилась в платиновую блондинку.
Девушка облизывалась и касалась своего друга… чуть ли не в самом интересном месте. Ее стройные бедра двигались в ритме очевидных фантазий. Молодой человек в модной шляпе с мягкими опущенными полями держался более сдержанно, однако и он не оставлял без внимания ее ягодицы. Каждый мужчина в вестибюле открыто завидовал ему. Девушка, дразня приятеля, задержала руки возле его паха.
Пожилые люди, конечно, отводили взгляды, но пара ничего вокруг не замечала: они были слишком поглощены друг другом, как это нередко бывает с молодыми и раскованными. Она небрежно покачивала сумочкой, в которой явно не было денег… По крайней мере в моей сумочке их никогда не было.
Мне никак не удавалось отвести глаза, в какой-то миг даже безумно захотелось поменяться с девушкой туалетами, чтобы проверить, как я почувствую себя в ее одежде. Несомненно, она бы выглядела очаровательно в черном вечернем костюме от Валентино, но я, видимо, ощущала бы себя нелепо. Интересно, а что если бы дьявол вдруг предложил обменять все мои достижения на мифическую вечную молодость? В присутствии молодости успех быстро бледнеет. Любовь оказывает такой же эффект. Возможно, с годами любовь и молодость для человека сливаются в единое целое. «Элизабет, — напомнила себе я, — ты — преуспевающий кинопродюсер, который приехал сюда, чтобы найти деньги для фильма».
Пара удалилась, и не прошло и десяти минут, как люди стали лихорадочно искать пропавшие сумочки и бумажники. Изумленное бормотание толпы переросло в общее смятение; подоспевшие полицейские уже записывали показания свидетелей, составляли протокол.
— Lolita. Si, Lolita? — приговаривали полицейские и администраторы отеля.
— Так называемый «Трюк Лолиты», — сообщил американец, наблюдавший за парой и оставшийся без бумажника.
— Что вы имеете в виду? — уточнила я.
— Полицейский только что все мне объяснил. Та красотка и ее приятель работают с профессиональными ворами. Отвлекают внимание. Меняют облик, надевают разные парики. Иногда девушка появляется в больших круглых очках и разыгрывает совсем иной спектакль. Пока вы предаетесь фантазиям, ваши карманы пустеют. Надо отдать ей должное!
— И сколько вы отдали?
— Достаточно.
Он понуро потупился.
Слава Богу, что по нью-йоркской привычке я всегда держу сумку перед собой, прижимая ее к груди.
В вестибюль через большую стеклянную дверь вошел невысокий худощавый человек в элегантном европейском темно-красном смокинге и сверкающих черных туфлях. Человек слегка прихрамывал, однако изящная трость в руке была слишком короткой, чтобы на нее опираться. Скорее служила хлыстом наездника. Его облик ассоциировался с замками, яхтами и игрой в поло.
Аристократическим движением головы он потребовал от персонала внимания. Выждав мгновение, изящно снял безупречно белую перчатку и взмахнул тросточкой. Постоял, приглаживая идеально уложенные усы, потом повернулся ко мне.
— О, моя дорогая Бетти, да? — произнес он.
— Сеньор, — улыбнулась я уголками рта. Неизвестно, что произойдет в следующий миг.
— Теперь ты Элизабет?
Он уставился на меня.
— Какой роскошной, элегантной стала моя Бетти. Это Валентине, да?
Что он ожидал увидеть? Постаревшую копию юной блондинки в мини-юбке?
Мы помолчали несколько долгих мгновений, изучая друг друга, потом обнялись, испытывая взаимное уважение, выстояв во всех испытаниях и личных битвах, что обрушились на каждого за эти годы после нашего романа в Марбелле. Глаза графа по-прежнему опасно посверкивали. В сознании никак не умещалось, что мы теперь равны. Граф был обыкновенным смертным, несмотря на костюм и манеры. Просто он богат и при этом весьма мил. Но разве не мне казалось когда-то, что все мужчины в темных дорогих костюмах обладают какой-то непостижимой властью?
— Я видел твой «Фирензе», — сказал граф чуть позже за коктейлем на палубе своей яхты.
Слуга налил ему «Пеллегрино» в изящный бокал.
— Пришлось закончить мой роман с «Дом Периньон», дорогая, но не стоит обращать внимание.
— Где ты видел мой фильм?
— На частном просмотре. Какую вечеринку мы закатили потом! Какие торжества! Даже имея фотографию, я не мог поверить, что это работа моей Бетти. Ты такая же красивая, но совсем не похожа на ту маленькую Бетти, которая так любила играть. Она была невезучей. Мужчины вечно покидали ее.
— Она была несчастной? — поинтересовалась я.
— Нет, не совсем. Она была очаровательной, но ей далеко до тебя.
— А вы изменились, сэр?
—Что за роли нам приходится играть в этой жизни!
Он посмотрел так, словно теперь, повзрослев, мне удастся его понять.
— Как же легко молодые нам верят. Но так уж устроен мир.
Мы пили, болтали о пустяках, вспоминали старые времена, снова знакомились друг с другом; яхта плыла сквозь нежный средиземноморский вечер.
— Помнишь тот вечер, когда мы ели раков? — спросила я.
— Si, помню очень хорошо. Возможно, ты и не подозревала, но в тот вечер я нуждался в чьем-то обществе, необязательно твоем, однако, наблюдая, как ты выбирала самого крупного рака, я получал особое удовольствие.
— Тот гигантский доисторический рак тогда словно просил: «Выбери меня, выбери меня».
— Ты потрясающе выглядела в замшевой куртке и шортах. Пришлось того рака купить.
— Ты казался мне невероятно элегантным. А за обед заплатил двести американских долларов. Для меня тогда — огромная сумма.
— Помню, как моя Бетти ела раков в разных видах. Ела и ела. Я удивлялся, как в тебя столько влезает. Да и вина выпила немало.
— Повсюду стояли лилии и орхидеи… там был помощник официанта, специалист по ракам.
— Si, он разламывал их для тебя, а ты ела…
— Я ела, он разламывал… Просто потрясающе! Он все разламывал, а я все ела.
— А я смотрел, обожал тебя в этот момент и понимал, что ты никогда меня не полюбишь — старого, некрасивого по сравнению с прекрасным молодым Луисом, заставившим тебя страдать.
— Мне казалось, он меня любит.
— Дорогая Бетти, правду знали все, кроме тебя. Ты приносила ему успех, о котором он не мог и мечтать, а расплачивался с тобой балетными травмами.
— Все верно, но это осталось в той, другой жизни. Прекрасный молодой Луис мертв, а пожирательница раков превратилась в нового человека.
— Но я по-прежнему здесь, моя Бетти… Элизабет. И по-прежнему восхищаюсь тобой. В любых обстоятельствах ты была полна решимости продолжать борьбу и быть счастливой.
— Я нуждалась в счастье сильнее многих молодых женщин. И ты мне помог.
— Может, сегодня меня ждет награда?
По-прежнему деловой граф тотчас принялся прикидывать ее размеры.
— Меня очень интересует твой новый фильм. Знаешь, богатство может отнять у человека жизнь, но вы, молодые, этого не замечаете, а?
Пришлось перевести беседу в новое русло, касающееся получения денег.
Граф составил целый список…
—Ты, дорогая, должна встретиться с…
И объяснил, что наглое государство хочет отнять у его несчастных кузенов-аристократов их последние деньги, хотя не в состоянии толково потратить эти средства.
— Мы образуем совместную кинокомпанию.
Поскольку один из этих кузенов, королевской крови, состоял в правлении французского банка, который изначально выделял Джорджу средства на съемку фильма и теперь, после его финансового краха, обладал всеми правами на картину, представлялось возможным заключить какой-то контракт и там.
— Поражение Джорджа — окончательное?
Мне не терпелось удостовериться.
— Да! У меня очень тесные связи с банком. Думаю, они предоставят мне кредит, чтобы выкупить права. Сейчас они не хотят заниматься кинобизнесом. Давай составим с тобой контракт о партнерстве в качестве сопродюсеров.
Вряд ли меня это устраивает.
— Но если Джордж потерпел крах, разве банк не продаст права другому претенденту, который изо всех сил старался их получить? Тем более что тот готов заплатить любую нужную сумму.
Граф кашлянул.
— Думаю, этот другой претендент вскоре тоже выйдет из игры.
— Почему?
— Потому что не заинтересован в производстве фильма, а заинтересован в гибели Джорджа. Эти двое, Джордж и Боланье, вечно воюют друг с другом.
— Боланье? Ив Боланье?
— Si, Ив Боланье. Тот самый, что имеет отвратительную репутацию среди женщин и великолепную — среди банкиров. Ты не знала, что второй претендент — он?
Кровь ударила мне в голову. Разве можно устоять перед таким соблазном? Я получу свой фильм и…
— Ты уверен, что теперь, когда Джордж вышел из игры, Боланье сделает то же самое?
— Кто может поручиться? В последние годы Боланье занимался кинобизнесом и достиг некоторых успехов. Но нам, вероятно, удастся кое-что предпринять, чтобы заставить его изменить свое решение по этому вопросу. А?
Глаза графа зловеще сверкнули. Он поднял свой бокал с «Пеллегрино», я свой с водкой. Мы снова готовы начать игру.
ГЛАВА 16
Мы с графом одержали победу в борьбе за фильм об олимпиаде, и вот каким образом.
Не стоило афишировать мое участие в этом проекте на тот случай, если Джордж или Боланье захотят нам помешать. Значит, следует уговорить французских банкиров принять графа в качестве «фасада», который попытается купить права, ставшие предметом соперничества Джорджа и Боланье. Граф предложит дополнительный процент за сохранение конфиденциальности, хотя он подчеркивал, что главным аргументом являются не деньги, а его родственные связи с королевской семьей. Основную долю предоставят известные родственники графа. Сам он вложит символическую сумму, а банк выделит нам остальные средства на основе долевого участия.