На лице Стивена появилась та же боль, которую я видела там во время нашего пикника в Монсерра; как и тогда, он медленно опустил голову.

Надо что-то сказать, ужасно, что я причиняю ему страдания. Что я делаю? Попытаюсь объяснить.

— Я должна мыслить ясно, у меня нет времени, я связана обязательствами, контрактами.

— Все это только отговорки, для влюбленного это ничего не значит. Меня интересует другое.

Мы посмотрели друг на друга. Стивен поднялся.

— Я вернулся в надежде, что твое отношение изменится. Но как бы мне ни хотелось этого, я не в силах повлиять на твои чувства. Извини, я сделал ошибочный вывод в Коста-Брава.

Он вышел.

Я замерла; звук хлопнувшей двери все еще отдавался во мне. Все произошло почти мгновенно. Снова сон? Или реальность? Я не могла определить.

«Что ты делаешь? — стучало у меня в висках. — Ты даже не понимаешь, что случилось, что ты сказала… Понятия не имеешь об этом!.. Как ты могла? Он не вернется! Думаешь, нет? Ведь он действительно любит тебя. Стивен проделал такой путь. Чего еще тебе нужно?.. А вдруг он узнает? Что если он?.. Что? Что? Что? Даже Мерседес с Ивом любят друг друга, а что имеешь ты? Только свои сомнения… Он любит тебя! Ты любишь его! Не отпускай его».

Я открыла дверь. Стивен уже спустился по крутой, шаткой лестнице.

— Стивен, — тихо произнесла я; вряд ли бы кто-то другой меня услышал.

Он повернулся, и внезапно мы оба оказались на середине лестницы. Стивен наклонился и прижался своими губами к моей руке. Мы поддались проснувшемуся в Коста-Брава чувству. Ничего другого в этот момент не существовало. Слова бессильны, речь слишком скудна, чтобы выразить ЭТО. Да и зачем? Мы оба чувствовали одинаково. Аэропорт? Поездка? Кафе? «Авени-да Палас»? Монсерра?.. Но теперь-то он здесь! Я упала в его объятия и повела вверх по лестнице.

Мы молча раздевали друг друга в моей скромной комнатке. Мягкий свет проникал в комнату из коридора, ненавязчиво прорезая темноту. Блузка соскользнула с моего плеча. Стивен прикоснулся ко мне губами. Рубашка упала на пол, я дотронулась до его груди, потом обняла.

Внезапно пахнуло потом и мужской туалетной водой: опять то же удушье, но все же мне удалось отогнать его на какие-то доли секунды, зная, что ощущение еще вернется и заявит о себе… я падала… падала… цеплялась за Стивена… Он целовал меня. Странно, что наш первый поцелуй застиг нас уже в постели.

— Элизабет, я искал тебя по всему миру. Все случилось в Коста-Брава, но теперь я знаю точно.

Прежде об этом писали в романах — тела любовников чудесным образом сплелись, сливаясь воедино каждым своим изгибом. Плечи, грудь, бедра, каждая выпуклость, каждая впадина — все смешалось, порождая неведомые доселе ощущения. Наши ноги, руки, да все пропорции, были рассчитаны Господом абсолютно точно.

Он поцеловал мою грудь, затем, начав со страстного поцелуя, мы понемногу растворялись друг в друге. Путешествовали сквозь время, плавали по древним морям, где еще не бывала ни одна пара влюбленных. Каждый узнавал в другом самого себя, проникал глубоко в душу. Такое взаимное притяжение не могло быть случайным. Казалось, и Венера, и Афродита рады выполнить обещанное.

Я почти сразу же пришла в экстаз. После мгновения покоя Стивен разделил со мной мой восторг. Впервые оргазм мужчины доставил мне большее удовольствие, чем мой собственный.

Стивен медленно отстранился и стал меня целовать, ласкать твердые соски. Я прижалась к нему всем телом. Он губами коснулся золотистых волос чуть ниже живота. Меня снова охватило возбуждение, и я подалась навстречу ему. Язык Стивена коснулся основного чувствительного центра, и вмиг все исчезло в потоке вроде бы уже знакомых ощущений.

Лежа в полумраке комнаты, мы со Стивеном понимали, что все прежние любовные контакты были всего лишь чередой физических наслаждений, мгновений страсти, принимаемых за любовь; они лишь удовлетворяли наши желания в предвкушении встречи с идеальным партнером, позволяющей тотчас почувствовать разницу.

Часы уже показывали девять вечера.

— Тебе пора уходить, Стивен? — спросила я.

— Нет.

— Мне показалось, ты сказал…

— А ты, Элизабет? Ты тоже собиралась уходить. По важному делу.

— Нет.

Мы улыбнулись друг другу, как заговорщики. Наконец снова появились силы целоваться, дразнить, ласкать, и я спросила:

— Откуда ты взялся, Стивен?

— Я нашел тебя…

— Но в самолете ты говорил, что это судьба…

— Не совсем так.

— То есть?

— Ну… Не заставляй меня говорить…

— Теперь уже поздно.

— Увидев тебя в зале аэропорта, я подумал: «Эффектная женщина». Но ты с головой погрузилась в изучение своего рабочего календаря. Я тебя нисколько не интересовал. И тогда справился у служащей про твое место в самолете; оказалось, ты сидела довольно далеко.

— Уж не собираешься ли ты убедить меня, что она просто так поменяла места?

— Конечно, не просто так. Не все еще зарегистрировались, а увидев мой паспорт, она узнала меня по фамилии и согласилась. Возможно, чтобы похвастаться на вечеринке, как этот бабник Брендон, не тратя времени даром, расположился возле эффектной блондинки, которая к тому же является исключительно талантливым продюсером. Иногда плохая репутация приносит дивиденды.

— Ошибаешься, на самом деле я заметила тебя в аэропорту, но решила не подавать виду — именно из-за твоей репутации.

Мы снова рассмеялись и предались любви.

— Поведай мне кое-что еще. Я уже предвижу осложнения. После своего решительного ухода, когда, помедлив, я бросилась за тобой, почему ты оказался на лестнице?

— Я никуда не спешил.

— И знал, что я позову?

— Надеялся.

— Никогда еще не встречала столь романтичного мужчину. — Я покрыла поцелуями его лицо. — Тем более с такой скандальной славой. Вот уж никогда бы не подумала…

— Прежде я был чужд романтики. Думаю, был скорее хитрым, ловким. Самому удивительно. письмо?

— О, это очень просто. Ты затронула во мне какую-то струну, и она зазвенела. Никогда прежде не писал таких писем. Думаю, искал свою любовь. Что было делать? Упустить ее?

— Нет…

Мы решили принять ванну. Кафель на стенах комнаты потрескался. Стивен включил горячую воду. И, окутанная паром, я ощутила незабываемый аромат знакомого коньяка, услышала беззвучную классическую музыку… мы замерли потом забрались в глубокую старомодную ванну.

— Закрой глаза, дорогая. — Стивен провел по моей спине губкой.

— А теперь ты угадай, что это. — Я дотронулась парой бигуди до его спины.

Мы использовали в любовной игре мыло, кусок пемзы, зубные щетки, касались ими ног и рук, залили водой весь пол ванной.

Наконец забрались на диван и с аппетитом набросились на еду — помидоры под майонезом, ветчину, поминутно отрываясь на бесконечные поцелуи. Мы съели хрустящий хлеб, сыр, клубнику, пирог с начинкой, шоколадный мусс.

— Поедешь завтра со мной в Таррагону? — Стивен крепко обнял меня в постели, куда мы тотчас нырнули, оставив стол в беспорядке. — Будет здорово. Снова вниз по побережью, только в другую сторону. Часа на два. Давай вместе посмотрим на всю эту красоту — древние римские развалины, обнесенные каменными стенами города…

— Давай, — с жаром согласилась я.

— Я люблю тебя, дорогая, — сказал Стивен, когда мы вновь слились под простыней. — Скажи, что любишь меня, Элизабет.

— Просто обожаю, Стивен.

— Это не одно и то же. Скажи, что ты меня любишь.

Я посмотрела на Стивена: он хочет, чтобы наш роман был счастливым и свободным. Я выключила свет, чтобы скрыть навернувшиеся слезы, прижалась к нему сильнее.

Позже Стивен заполнил собой все. Я прислушивалась к его дыханию, подстраиваясь под ритм; парила в небесах, утратив страх. Захваченная этой эйфорией, я потеряла осторожность, оставила дверь спальни приоткрытой. И вдруг мое сердце замерло: на стене появилась тень, видения вновь догнали меня…

… белая комната… двенадцатилетняя девочка лежит в кровати и смотрит в коридор через приоткрытую дверь; мужчины и женщины в белых халатах заходят в комнату проверить пульс, взять кровь на анализ… доктора и медсестры… Девочка садится… Нет, она не больна, совсем не больна. Все здесь исключительно добры к ней, кажется, даже готовы защитить ее… Медсестра все объяснила: «Тебе надо отдохнуть, вот и все. Смерть мамы стала для тебя серьезным ударом», и вкатили в отделение с табличкой «Детская психиатрия». Сколько времени прошло с того момента, когда она прибыла сюда «отдохнуть»? Бог с ним, теперь ей не было дела ни до чего… кроме нового секрета, который она прятала под подушкой.

«Приве-е-е-т. — В палате появилась ночная медсестра с вьющимися волосами — принесла снотворное в маленькой бумажной чашечке. — Приве-е-е-т. Тебе повезло. Завтра возвращаешься домой».

«Нет, — думает девочка, — я не вернусь домой…»

«У тебя такой очаровательный папа», — воркует девушка.

… девочка смотрит сквозь приоткрытую дверь… медсестры в коридоре столпились вокруг ее отца, который прямо-таки царит среди них. Доктора в зеленых хирургических халатах и свисающих до подбородка масках протискиваются, чтобы пожать ему руку, все проходящие мимо кланяются… Группа удаляется по коридору… теперь девочка сосредоточилась на секрете…

Ночная медсестра разглаживает простыню, потом подходит к металлическому шкафу. «Папа принес тебе такие прекрасные туалеты, в которых ты завтра отправишься домой».

«Я не поеду завтра домой», — думает девочка… Медсестра внимательно рассматривает одежду девочки. Достает из шкафа белый летний плащ из пике с зауженной талией, хлопчатобумажное платье в цветочек, кружевную комбинацию на ароматизированной вешалке. Она встряхивает наряды, тщательно изучает, убеждается в отсутствии булавок и других острых предметов. Потом аккуратно вешает все назад. На прошлой неделе ей пришлось, к сожалению, забрать новую заколку для волос, потому что край замка был слишком острым. «Спокойной ночи, Куколка Бетти». Девушка направляется к двери. Теперь все сестры зовут ее «Куколкой Бетти» и не ждут ответа, знают, что она не говорит…

Как только медсестра уходит, девочка запускает руку под подушку, проверяет, на месте ли секрет. Возможно ли такое, все всегда проявляют такую бдительность?! Однако рука девочки ползет по простыне к шести золотым булавкам, которые она спрятала два часа назад, заслышав шаги медсестры. Закрыв глаза, Бетти пересчитывает булавки пальцами. Да, это правда, под ее подушкой лежат булавки, которыми крепились ярлыки — «Ланц Ориджинал», «Женфий»… Сегодня в часы для посещений медсестры, обхаживая ее знаменитого отца, постоянно заходили в палату. «У него австрийский акцент?» — спрашивали они друг у друга. «Да, многие скрипачи родом из Австрии». Восхищаясь ее новыми туалетами, чтобы отдать ему должное, они забыли проверить наличие булавок…

Девочка поворачивается к окну, чтобы через дверь никто не увидел ее лица… Натягивает на себя простыню и какое-то время лежит неподвижно… думает… Еще в течение двух часов будет светло, почти до девяти вечера. Она методично, бесстрастно достает булавки из-под подушки. По-прежнему отвернувшись к окну, Бетти разгибает их и изучает запястья. Какие тонкие ручки, прозрачная кожа, под которой хорошо видны вены… Она довольна… пожалуй, надо подождать еще несколько часов… она же давно задумала это. Задолго до этого дня!.. Девочка слышала, что на запястьях нет нервных окончаний, боли не будет… подействует ночное снотворное, успокаивает себя девочка, она совсем ничего не почувствует… воткнет шесть золотых булавок в вены и к утру будет мертва… Да, все правильно… она давно приняла решение, привыкала к нему… Обдумывала детали целый день, пока папа сидел у кровати… Она наденет на себя белый плащ из пике. Как будет выглядеть алая кровь на белом плаще? Блестящая ткань намокнет, прилипнет к телу красным саваном? Или на белом пике проявятся лишь красные пятна и полосы?.. Не все ли равно?

… Девочка встает и направляется к металлическому шкафу, где висит плащ из пике… останавливается посреди комнаты… Нет!

Вдруг они услышат скрип дверцы и поймают ее?.. Нет, ждать нельзя! Давай прямо сейчас!.. Да! Это правильно… Она не ожидала, что ей будет так страшно. Бетти бросается обратно в постель, сворачивается под простыней в маленький клубок подальше от двери… Давай прямо сейчас… Прямо сейчас… Нечего ждать… Могут зайти… Будет не больно… Помнишь, как вчера у тебя брали кровь?.. Ты не почувствовала боли… Давай прямо сейчас!.. Девочка втыкает первую булавку в запястье… не больно… она загоняет ее глубже, потекла кровь, девочка втыкает вторую и третью булавки в другое запястье… руки и простыни забрызганы кровью… но теперь ее мучит невыносимая боль, булавки выскальзывают… Бетти кричит и втыкает булавки в вены, кричит и втыкает, кричит и втыкает…

Наступившее утро оказалось слишком ярким и солнечным. Стивен входит в спальню, застегивая рубашку, и склоняется над ней, опираясь на обе руки.

— Кофе готов, милая. Надеюсь, он не слишком крепкий.

Мужчина снимает галстук с дверной ручки.

— Я-то привык к такому кофе, но надо было тебя спросить. Очень концентрированный.

Я закрыла глаза… зачем он разбудил меня ради кофе? После бессонной ночи мои мышцы болели, словно после десяти репетиций подряд. Тело гудело, все, вплоть до кончиков пальцев… Теперь, когда я заснула…

— Мне надо ненадолго отлучиться, дорогая. — Стивен накинул галстук на шею. — Дождись меня.

— Нет, не стану, — выпалила я, резко сев на постели. — Ты разбудил меня только для того, чтобы я ждала тебя?

— Что? — Он подошел и обнял меня. — Тебе вовсе не придется ждать весь день. Я лишь…

— Что ты имел в виду?

Я сбросила с плеча его руку.

— М-м-м? Тигр проснулся?

Он улыбкой отреагировал на мое неразумное поведение.

Лишь позже мне стали ясны причины. Глубинные ночные воспоминания причиняли боль в утреннем свете. Я уже отталкивала Стивена, пытаясь их сохранить. Но сцена в больнице — реальное воспоминание или фантазия, сон? Она зародилась глубоко внутри и очень быстро таяла, как и бывает со снами. Мне надо обязательно узнать, правда это или сон. Я стиснула под простыней кулаки и попыталась вернуть видение.

Стивен изучал меня, я скрывала от него свои чувства. Наверное, я кажусь странной.

— Извини, — попыталась объяснить я, — наверно, я еще не пришла в себя.

И Стивен принял мое объяснение. Прошедшая ночь искупала все мои странности.

— Теперь позволишь мне закончить? — он снова отводил глаза.

— Если ты позволишь мне заснуть, — пробормотала я в подушку, пытаясь скрыть волнение. Пусть Стивен почувствует, что со мной все в порядке, и уйдет, а я вернусь к своему больничному сну.

— Всего через пару часов я все улажу в местном отделении телекомпании, передам задание другому журналисту. Потом вернусь забрать свою любимую, и мы поедем в Таррагону. Осмотрим вместе все руины — города, замки, акведуки, соборы. Всю историю Испании.

В его голосе звучал восторг. Я закрыла глаза.

— Милая, ты по-прежнему хочешь поехать, верно?

— Да, да. — Я глубже зарылась лицом в подушку. — Просто я устала. Еще слишком рано.

Стивен наклонился поцеловать меня.

Я тотчас повернулась. Бесполезно… он не оставит меня… извинись еще раз, сказала я себе, и он уйдет. Тогда ты все обдумаешь. Еще несколько инут, и сон окончательно улетучится…

— Пожалуйста, прости меня, я просто сумасшедшая, дорогой, — произнесла я.

— Все забыто!

Приоткрыв глаза, я увидела, как Стивен, словно счастливый ребенок, бодро выходил из комнаты. Как отвратительно я с ним обошлась.

— Помни, — он повернулся. — Ровно в четверть первого, внизу. Будь готова к отъезду. Постараюсь предварительно позвонить. Но если не позвоню, будь готова.

— Понятно, — я слегка улыбнулась. Дверь за ним захлопнулась, и я постаралась сосредоточиться, возродить краски и подробности больничного сна. Но я не могла понять, почему воспоминания исчезли. Я действительно пыталась совершить самоубийство? Эта маленькая девочка?! А если бы меня не остановили? Отец должен был знать, что произошло! Не могли же от него это скрыть?!

Я зашагала по комнате, стискивая руки. Выйди на улицу, останься в квартире — сознание заставляло меня двигаться, но я не могла смириться со сделанным открытием. Мой отец знал, что Бетти пыталась убить себя, и тем не менее опять принялся за свое. Прежде, в глубине души, мне всегда казалось, что его преступление порождено страстью… он не мог справиться с собой… слишком большая любовь может обернуться страданиями… Маленькая девочка искала романтическое объяснение той роскоши и заботе, которыми он ее окружал… Папа покупал мне лучшую одежду, водил в лучшие рестораны, организовывал уроки… О, это расчетливое насилие! Да, нежно заботься о жертве, балуй ее, поддерживай в ней жизнь, или она исчезнет. Во мне вспыхнула ярость, Элизабет перенеслась в то время…

… Каждый день, когда спальня Куколки Бетти погружалась в темноту, девочка мысленно возвращалась к своему плану… Как быстро пролетело время… Она встает с кровати и надевает поверх ночной рубашки платье с цветочным рисунком… Ее платье, зачем оно ей? Окно спальни закрыто толстыми бархатными шторами от холода… Их не раздвигали в течение двух недель, пока она была в больнице. Этим вечером Бетти раздвигает их с помощью висящей сбоку золотистой веревочки. За окном темнеет холодное зимнее небо…

… Тяжелое окно не поддается, у нее не хватает сил. Девочка пробует снова… Странно, как она спокойна… конечно, она должна плакать. Она пытается снова и снова, рама скрипит… Наконец Бетти выбирается на подоконник. Никто не должен услышать… С высоты двенадцатого этажа ветер дует ей в лицо… И никакого страха. Вероятно, семьи, спящие в соседних квартирах, думающие о завтраках, о том, в чем пойти в школу или на работу, об автобусах, поездах, игрушках, не услышат, как тело упадет на асфальт. Бетти движется дальше по подоконнику. Но что это? Снаружи установлена решетка от воров. Ячейки слишком малы, ей не протиснуться. До больницы этой решетки не было, была лишь сетка, спасающая от летней мошкары. Она смотрит сквозь решетку на двор. Нет, ее определенно здесь не было. Она спрыгивает обратно на пол. Еще есть окна гостиной… Она слышит, как в своей спальне ходит отец, туфли касаются пола, он снимает концертный костюм, еще есть время… Девочка бежит в гостиную, раздвигает шторы… Окно в гостиной немного меньше, и открывается оно легче, но там тоже решетка. Ледяной ветер дует в лицо… она смотрит сквозь решетку на Риверсайд-драйв… слышит, как отец идет в тапочках по коридору в ее спальню… ей некуда деться…

Страх попавшей в ловушку девочки железным обручем стягивает мою голову… Да, вот как это началось, потом появились головные боли. Я могла потерять не один день. В груди уже зарождались болезненные пульсации. Если я не остановлюсь, появятся колющие боли по всей груди.

Моя старая стратегия выживания… валиум. Прими! Нет, я выбросила таблетки. Была уверена, что боли в груди и сны исчезли навсегда, хотелось в это верить. В груди снова запульсировало, уже сильнее. Стивен возвратится в четверть первого. Нет! Нельзя, чтобы это состояние завладело мной. Если он вернется назад и увидит, что со мной, ему захочется знать причину. Как ему объяснить? Я сама только-только начинаю понимать.

«Борись, — сказала я себе. — Ты же любишь его, не надо его терять! Возьми себя в руки! На дне чемодана лежат таблетки от головной боли, которые принимала Бетти, прими их. Ни к чему, чтобы эти головные боли вернулись, чтобы мое состояние опять вышло из-под контроля». В груди снова застучало. Эти таблетки обладали мощным успокаивающим эффектом, но они очень старые. Вряд ли их действие сохранилось до сих пор. Впрочем, меня наверняка охватит сонливость, и будет лучше. Я проглотила одну таблетку и запила крепким кофе. Потом подобрала с пола ворох одежды. Яркие краски… надо надеть что-то яркое. Да, здесь было что-то красное, майка с глубоким вырезом, джинсы. Я подняла с пола расческу и энергично расчесала волосы, продолжая внутренний монолог. Может, Стивен любит меня так сильно, что я могу сказать ему? Но и в этом случае как можно объяснить столь значительные вещи? Откуда ты знаешь, как он отреагирует? Если он любит меня достаточно сильно… «Элизабет, — остановила себя я, — одумайся, это была всего одна ночь любви. Не давай волю фантазии».

Я приняла душ, оделась и собралась на работу. Прибралась в квартире, хотя под воздействием таблетки я двигалась несколько заторможенно. Хотелось вести себя со Стивеном иначе, хотелось быть честной. Но больничная палата уже удалялась в небытие. В четверть первого, закрыв за собой дверь квартиры, я в красной майке вышла на раскаленную летнюю улицу и внезапно увидела Стивена. Он протянул мне цветы и обнял.

— Как кофе? — Стивен управлял тем же джипом, на котором мы ездили в Коста-Брава.

— Прекрасный. Я никак не могла дождаться нашего отъезда. Мне нравится осматривать с тобой достопримечательности.

Но я уже боролась с зевотой, вызванной действием таблетки. Стивен ликовал.

— Мне показалось, что я никогда не видел Коста-Брава прежде. Я словно вытянул счастливый лотерейный билет — мне дважды удалось умыкнуть тебя с работы. Я рад, что работа над фильмом идет хорошо.

— Да, это так, — я поцеловала его. Как только выберемся из Барселоны, я позвоню Жозе и скажу, что не смогу встретиться сегодня с графом в четыре часа. Просто не смогу вынести напряжения беседы с этим человеком. Зачем мне это? Я только-только начинаю поправляться.

— Знаешь, этим утром все прошло так, как я и предполагал, — бодро сообщил Стивен. — Спортсменам, замешанным в скандале со стероидами, пришлось ретироваться. На пресс-конференции они во всем признались. Бедные ребята: ради победы готовы жертвовать здоровьем. Бездумно глотают какие-то таблетки. Интересно… трудно представить, как они решились.

— Но с этим покончено, — сказала я, уводя беседу в сторону от всяких таблеток… Стоило ли мне так спешить, принимая таблетку Бетти? Вдруг химические компоненты с годами изменились, и она вредна для здоровья? Вдруг я отравилась? Нет! Успокойся — таблетки находятся в плотно закрытом пузырьке, с годами только теряется сила их действия.

— Да, с этим покончено, — согласился Стивен, — и теперь у нас каникулы. Я намерен показать своей любимой чудеса и красоты Таррагоны. Что может быть лучше?

— Действительно, что может быть лучше? — Подтвердила я и откинула спинку сиденья. Глаза мои слипались.

— Подожди минуту, — сказал Стивен. — Я знаю, что мое присутствие усыпляет многих, но ничего не могу с собой поделать. Мы еще даже не выехали из города.

Стивен шутил, но, похоже, мое состояние его не на шутку огорчало.

— Эй, меня считают одним из самых потрясающих парней на свете.

— Это правда, мой дорогой! Разве я не могу помечтать о тебе во сне?

Я попыталась сесть прямо, но таблетка оказалась сильнее, чем я предполагала.