С князем Дмитрием Ворожеевым Софья Немянова познакомилась полгода назад. Он был старше её не менее чем на двадцать лет. Своим внешним видом он олицетворял образ поизносившегося ловеласа: редеющая шевелюра, отеки под глазами, красноватый цвет лица и начинающее расплываться тело. О том, что когда-то он был стройным, великолепным блондином, обольстившим немало женщин своими лживыми серыми глазами, можно было только предполагать. Однако не внешностью покорил Ворожеев Софью Немянову. Он покорил её своим громким именем, своим происхождением, своей обходительностью, своими сладкими и льстивыми речами. Простой лавочнице никогда не дарили красивых букетов и не говорили комплиментов, да ещё князья. Подобное обхождение не могло не тронуть сердце девушки. А затем смерть тетки, наследство, козни против княгини Ворожеевой...
      Внезапно её словно осенило. Она вдруг поняла то, что не желала или боялась понимать раньше. Она поняла, что именно вынуждало её быть с этим человеком, уже давно ставшим ей в тягость. Это был страх. Именно под влиянием страха, а не преданности, не честолюбия и тем более не любви, она делала то, что было ей неприятно, и делала только потому, что этого требовал от неё Ворожеев. И если раньше этот страх находился где-то в подсознании, то теперь он был в полной мере ею осознан.
      - А ведь это вы... - испуганно и нерешительно произнесла она. - Вы вполне могли подмешать моей тетушке что-нибудь в лекарство. Вы были там.
      - У тебя богатое воображение, - усмехнулся он. - Зачем мне это нужно?
      - Не знаю. Но вы на это способны. И потом, вам тоже было выгодно, чтобы мне досталась её лавка. И, думается мне, это не единственная причина. Это ещё и удачный шанс проверить надежность избранного способа, а заодно и потренироваться.
      - А ты не так глупа, как я думал, - пришел к выводу Ворожеев, ничуть не смутившись, что его изобличили в преступлении. - Однако это всего лишь твои предположения. Если ты кому-либо о них расскажешь, ты сделаешь хуже только себе. Я буду все отрицать. О нашей связи вряд ли кто знает. И сама посуди: какая выгода может быть у князя Ворожеева от смерти какой-то лавочницы?
      - Вы все продумали.
      - Что делать! - заметил он. - Когда на кон поставлено все, приходится продумывать тоже все.
      ГЛАВА СЕДЬМАЯ
      Елизавета сидела за роялем в своей гостиной и играла печальную мелодию. Музыка проникла ей в душу и передала свою печаль. Эта печаль отразилась в её прекрасных глазах. Они сияли каким-то необыкновенным светом. Этот свет и эта музыка создавали вокруг себя чарующую атмосферу духовности, под влияние которой попал бы каждый, кто хоть немного разбирался в прекрасном. И под это влияние не мог не попасть Владимир Вольшанский, который в этот момент сидел в кресле неподалеку от Елизаветы и, затаив дыхание, с чувством преклонения и восхищения слушал её игру.
      После того, как Владимир Вольшанский получил приглашение из уст Елизаветы пожаловать в её дом, он не замедлил явиться. Елизавета приняла его очень тепло и дружелюбно. Они завели увлекательный разговор, начатый ещё во время их знакомства на рауте Марианны Пилевской. Владимир рассказывал ей о своих путешествиях: о странах, в которых он побывал, о нравах и обычаях народов этих стран, об их удивительных и необычайных ритуалах. Чтобы его рассказ был более оживленным, Елизавета вставляла свои лепты: восторженные восклицания, вопросы, измышления. Их разговор сопровождался веселым смехом и нежными взглядами. Все было так чудесно!
      Владимир заговорил с Елизаветой о её музыкальных талантах, которые восхвалял её сын, и попросил продемонстрировать их. Она с удовольствием согласилась сыграть для него. Едва её пальцы прикоснулись к клавишам рояля, как зазвучал прекрасный мир звуков. Она первая вошла в этот мир и увлекла за собой его. И пока играла музыка, казалось, они вместе и порознь переживали волнующие и печальные моменты прошлого и настоящего.
      Когда Елизавета окончила свою проникновенную игру, между ними установилась трогательная тишина. В продолжение этой тишины она старалась успокоить свои эмоции, а он - подобрать нужные слова, чтобы выразить свое восхищение.
      - Ваш сын был прав, - произнес Владимир. - Вы прекрасно играете! Я не помню, чтобы когда-нибудь музыка производила на меня такое впечатление.
      - Вам понравилось!
      - Не просто понравилось! Должен вам сказать, и это ничуть не преувеличение, вы только что сотворили чудо!
      - Мне очень приятно, Владимир Елисеевич, - улыбнулась она. - Но я не сотворила, а лишь преподнесла.
      - И прекрасно преподнесли!
      Елизавета встала из-за рояля и подошла к Владимиру.
      - Расскажите мне что-нибудь о себе, - неожиданно попросила она.
      - Разве я уже не достаточно рассказал? - улыбнулся он.
      - Вы рассказали о своих путешествиях, но не о своей жизни, - возразила она. - У вас есть дети, жена или любимая женщина?
      - У меня нет ничего из перечисленного вами, - быстро ответил он, затем, пристально и загадочно посмотрев на нее, прибавил: - Хотя, впрочем...
      Он замолчал на полуфразе. Его слова и взгляд необычайно взволновали Елизавету. Чтобы унять это волнение она прошла несколько шагов вдоль гостиной. Затем она вернулась и присела на кресло.
      - Судьба была коварна и жестока со мной, - после минутного молчания произнес он, присаживаясь на соседнее кресло, оставленное им несколько минут назад. - Мой сын умер спустя несколько часов после рождения. А двумя годами позже умерла моя жена.
      - О, Боже! Это ужасно! - промолвила Елизавета, которой стало не по себе от его откровения. - Простите, я не должна была заводить этот разговор. Клянусь вам, если бы я знала, что на такой элементарный вопрос последует такой трагический ответ, я ни за что бы его не задала.
      - Ну что вы! - с нежностью возразил он. - Не нужно извинений. Тем более, что я сам об этом заговорил. И мне, признаться, хотелось об этом заговорить. Возможно, так на мне сказалось влияние музыки.
      - Если вам угодно, вы можете поведать мне об этих печальных и трагических событиях вашей жизни. Я умею выслушивать и умею хранить тайны.
      - Именно такие слова я желал от вас услышать, - признался он. - Они ещё более укрепили мою уверенность.
      - Уверенность в чем?
      - Что вам я могу открыть свою душу. Что вы, как никто другой, сможете понять меня. В мире не так много людей, с которыми ты мог бы поговорить о самом сокровенном. А в вас есть что-то, что располагает к таким разговорам.
      - Может быть, то что мне тоже довелось страдать? - предположила она.
      - Вам знакомо такое чувство, как угрызение совести? Угрызение совести за другого человека, за другую судьбу? - уточнил он.
      - За другую судьбу, - задумчиво повторила она, пытаясь припомнить: испытывала ли она нечто подобное. - Мне гораздо более знакомо угрызение совести за свой обман.
      - Если этот обман причинил зло другому, то, возможно, наши угрызения совести в чем-то схожи.
      - Этот обман причинил зло только мне, - возразила она. - Только я одна пострадала от него и продолжаю страдать. Но, мне кажется, я догадываюсь, за чью судьбу вы испытываете угрызения совести. За судьбу своей жены.
      - Да, - ответил он.
      - Но почему?
      - Я не смог оградить её от страданий, избавить от мук, - ответил он. Не смог дать ей всего того, что должен был дать: защиту, поддержку, понимание. Она была ранимой, хрупкой и очень впечатлительной. Вроде цветка, который нужно держать в специальных условиях под стеклянным колпаком, потому как малейший холод, дуновение ветра, загрязненный воздух способны его погубить. Ее душа не выдержала смерти нашего сына. Ее разум помутился. С ней стали часто происходить припадки безумия. Она могла замкнуться в себе и несколько дней ни на что реагировать, не произносить ни слова. А могла, наоборот, буйствовать и проклинать весь свет. Но самыми невыносимыми были её рыдания, её душераздирающие вопли, мольбы, в которых она взывала о сыне. Спустя два года после смерти нашего сына она покончила с собой - в порыве одного из припадков выбросилась в окно и разбилась головой о каменный тротуар.
      - Это ужасно, - внутренне содрогнувшись, произнесла Елизавета.
      - Она доверила мне свою судьбу, - обвинял себя он, - а я отказал ей в своей поддержке и понимании. Я должен был находиться с ней, должен был как-то помочь ей в её безумии. Но вместо этого я бежал от нее, как от страшного ада. Для меня невыносимо было видеть её такой. От её стенаний и криков моя душа раздиралась на части, а в сердце мне словно вонзали множество игл. Я предоставил заботиться о ней другим, а сам всячески избегал её.
      - Вас можно понять.
      - Вы так добры ко мне, - с чувством благодарности произнес Владимир.
      - Вы любили свою жену? - спросила Елизавета.
      - Да, - как-то неуверенно ответил он. - Но...
      - Что означает это "но"?
      - Я хотел бы любить её сильнее.
      - Сильнее - это как? - поинтересовалась она.
      - Я хотел бы сходить с ума от её взгляда, испытывать счастье от её улыбки, - произнес Владимир, глядя в глаза Елизавете пламенным и нежным взглядом, который вызвал смущение на её лице. - Я хотел бы наслаждаться каждым мгновением, проведенным рядом с ней, и осознавать, что без неё моя жизнь - ничто. Я хотел бы помимо нежности, уважения испытывать к ней страсть, огонь.
      - Подобная любовь - большая мука.
      - Однако если бы я так любил её, я бы, возможно, не бежал от нее, я был бы рядом с ней в её безумии и, возможно, сумел бы помочь ей справиться с ним.
      - Вы берете на себя слишком большую роль, - упрекнула его Елизавета. Я бы даже сказала: роль Бога. Только в его власти управлять человеческими чувствами и такими событиями, как жизнь или смерть. Вы не можете быть в ответе за то, что вам неподвластно! Человек в ответе за судьбу другого лишь в той степени, в какой непосредственно его рука нанесла этой судьбе урон. Не ваша рука нанесла урон судьбе вашей несчастной жены. И признаться, ваши угрызения совести - большой грех, ибо это гордыня. Избавьтесь от них, как от греха. Это будет легче сделать, если вы осознаете, что: они - зло и они абсолютно безосновательны.
      - В вас столько мудрости! - изумился Владимир.
      - Не даром меня считают мудрой!
      - И все же в какой-то степени моя рука нанесла урон судьбе моей жены. Нанесла в тот момент, когда надела на её палец кольцо. Я не должен был жениться, зная, что недостаточно люблю.
      - А кто в наше время женится или выходит замуж по большой любви? Брак давно уже превратился в некую сделку. Многие проживают жизнь, так и не узнав и не изведав этого чувства. Вы думаете, оно знакомо мне?
      - Но я изведал это чувство. А тот, кто однажды изведал большое чувство, не сможет довольствоваться малым.
      - Тогда, возможно, вы совершили ошибку, - снисходительно произнесла она. - Одну из тех, которые совершают многие. Одну из тех, которые совершила я. Ошибку, но не преступление.
      Владимир улыбнулся. После разговора с ней ему стало легче. Она сумела подобрать именно те слова, которые ему необходимо было услышать.
      - Ошибку? Пожалуй, - согласился он. - Но какие последствия! Прошло уже пять лет, а меня до сих пор преследует этот ад.
      - Подобные события всегда оставляют в душе след, - задумчиво произнесла Елизавета. - Даже когда нам кажется, что все позади и мы излечились от пережитых разочарований, страхов, страданий, но этот след все равно порой напоминает о себе.
      Она замолчала и какое-то время продолжала молчать. Он смотрел на нее, терпеливо выжидая, когда вновь заговорит. И поскольку его тема об угрызениях совести была уже завершена и исчерпана, теперь на очереди стояла её тема. Ему хотелось, чтобы за его откровениями последовали её откровения. Его интересовала каждая мелочь её жизни, каждая её тайна, каждая сторона её характера и каждое проявление её души. Ему хотелось узнать, что стоит за её фразами: "мне тоже довелось страдать", "мне гораздо более знакомо угрызение совести за свой обман" и "...ошибку... одну из тех, которые совершила я". Ему хотелось, чтобы она разрешила все слухи и сплетни, которые ходили о ней, и которые ему поведал Узоров.
      Наконец, не выдержав её молчания, он произнес:
      - Мы очень много говорили обо мне. Я думаю, было бы вполне естественно с моей стороны - попросить вас рассказать о себе.
      - Со мной судьба тоже была коварна и жестока, - сразу же отозвалась она на его просьбу. - Она сыграла со мной злую шутку. Настолько злую, что её последствия мучают меня до сих пор. Не знаю, можно ли сравнить ваш ад с моим. Мой ад, пожалуй, менее суров, но более продолжителен. Мне довелось испытать многое, но я не теряла ребенка. А мне кажется, нет ничего ужаснее, чем потерять ребенка. Я помню, когда Алексису было четыре года, он тяжело заболел. У него был сильный жар. Я не отходила от его постели и молилась, чтобы он поправился. Мне казалось, если он умрет, я умру вместе с ним.
      - Мой сын, - с огромной горечью произнес Владимир. - Как я его ждал и как я о нем мечтал. Я представлял, как буду водить его на прогулки, учить его верховой езде, брать его в свои путешествия.
      - А я очень боялась, что не смогу воспитать сына должным образом, не смогу привить ему те качества, которые должны быть у настоящего мужчины. Я боялась, что под влиянием моей чрезмерной материнской любви он может вырасти избалованным, слабовольным. Мой муж - князь Ворожеев не участвовал в воспитании сына. Он считал это обязанностью гувернеров. Впрочем, пожалуй, это и к лучшему.
      - У вас чудесный сын, Елизавета Алексеевна, - сказал он.
      - Да, - с нежностью и гордостью произнесла она. - И я благодарна за это Богу.
      - Впрочем, иначе и быть не могло. У такой замечательной матери не мог вырасти плохой сын.
      Он посмотрел на неё взглядом, полным восхищения и нежности. И снова его взгляд взволновал её.
      - Как удивительно, - не отводя от неё взгляда, задумчиво произнес он. - Мне кажется, будто мы знакомы целую вечность. Мы так хорошо понимаем друг друга и быстро сходимся во мнениях, словно наши души имеют единое происхождение. Еще в первый день нашего знакомства у меня возникло такое ощущение, будто вы - часть меня.
      - Но к сожалению, я - часть другого человека, - сказала Елизавета.
      - Очевидно, именно того человека, с которым вы собираетесь развестись? - с некоторой иронией подметил Владимир.
      - Вам это известно? - удивилась она. - Впрочем, о моем разводе наверняка уже злословит весь Петербург. И каждый пытается по-своему истолковать причину этого развода.
      - И в чем же истинная причина?
      - Причина проста: я хочу быть свободной от человека, который мне ненавистен и отвратителен. И больше ничего. Но многие почему-то считают, что в простом и очевидном всегда кроется какой-то подвох.
      - Вы любили своего мужа?
      - Я была очарована им, - с грустью произнесла Елизавета. - Он казался мне красивым, элегантным и обходительным. В то время я была молоденькой девчонкой, подверженной влиянию своей маменьки. Она горячо способствовала моей помолвке с князем Ворожеевым. Я принимала нашу помолвку как нечто должное и обязательное в жизни каждой барышни. Я уважала и почитала своего будущего мужа, как того и требовалось от благовоспитанной девушки. Но когда перед алтарем я давала священную клятву, я уже была сильно в нем разочарована. И тем не менее я дала эту клятву, зная о том, что каждое слово в ней - ложь, и я вышла за него замуж, заранее предвидев, что этот брак обречен. У меня были очень веские причины, чтобы пойти на это. Скажите, Владимир Елисеевич, вы когда-нибудь ощущали свою беспомощность перед судьбой? Скажите, вам приходилось когда-нибудь следовать по предложенному ей пути, изначально зная, что этот путь неверный?
      - Да, пожалуй, - ответил он.
      - Тогда вы, должно быть, понимаете меня?
      - Да, понимаю. Но даже если вы долгое время шли по неверному пути, никогда не поздно сменить направление.
      - Именно это я и пытаюсь сделать!
      - И если вам кажется, что вы одна с этим не справитесь, - прибавил он, - знайте, что есть человек, готовый всегда помочь вам и поддержать вас.
      Кончиками пальцев он дотронулся до её руки. От этого легкого прикосновения теплая волна нежности и блаженства пробежала по её телу. На её глаза едва не накатились слезы. Уже в который раз она поймала себя на том, что рядом с этим человеком её душу охватывают необычные чувства.
      Полностью поглощенные друг другом, они не заметили, как в гостиную вошел Алексис и нерешительно остановился. Некоторое время он с изучающим и серьезным видом наблюдал за матерью и сидящим напротив неё человеком,
      - Добрый вечер, граф! - негромко поздоровался Алексис.
      Владимир отстранился от Елизаветы и повернул голову в сторону, откуда прозвучало это приветствие. Увидев Алексиса, он дружелюбно улыбнулся ему и произнес:
      - Добрый вечер, сударь!
      - Анфиса не предупредила меня, что у вас гости, матушка, - как бы извиняясь за свое вторжение, произнес Алексис.
      - Ни о чем не беспокойся, - сказала Елизавета. - Ты доставишь нам большую радость, если присоединишься к нам.
      - С удовольствием.
      С появлением Алексиса их разговор приобрел иной характер. В нем больше не было мрачных откровений и душеизлияний. Вместо этого в нем появился смех и легкость. Они приятно провели ещё целый час, беседуя на разные, ничем не связанные между собой темы. Они говорили о музыке, и при этом мужчины не забыли в очередной раз восхвалить музыкальные способности Елизаветы. Они говорили о светских развлечениях, и Елизавета с Владимиром поведали Алексису о рауте в доме госпожи Пилевской, на котором познакомились. Они даже немного пофилософствовали о том, в чем состоят преимущества и недостатки деревенского быта и городского.
      Когда граф Владимир Вольшанский ушел, перед этим горячо попрощавшись и бросив на Елизавету пламенный взгляд, Алексис с важным и в то же время озорным видом произнес:
      - По-моему, он влюблен в вас, матушка.
      - Откуда такие предположения?
      - Я заметил, как он на вас смотрел, как с вами обращался.
      - И как же?
      - Нежно, пламенно, восхищенно, влюбленно, - с расстановкой и придыханием произнес Алексис.
      - А ты, оказывается, шпион, - пожурила его мать.
      - Не шпион, а наблюдатель, - поправил он. - И ещё я заметил, что вы тоже к нему неравнодушны.
      - Граф приятный человек. Я испытываю к нему интерес, симпатию. Но, могу тебя заверить: я не влюблена в него.
      Алексис обнял её за плечи и, наклонив голову к её уху, прошептал:
      - Не поделитесь со своим сыном, матушка, что вы делали наедине с графом, пока не появился я?
      - Не слишком ли много ты себе позволяешь? - с притворным возмущением произнесла Елизавета.
      - Не слишком, - возразил он. - Если брать во внимание, что у нас доверительные отношения.
      - Мы разговаривали. И знаешь, Алексис, я ещё никогда не была ни с кем так откровенна. Рядом с ним у меня возникают какие-то странные ощущения. Словно я уже когда-то знала его. Его манера поведения, его жесты кажутся мне знакомыми. А он сам кажется мне близким и родным.
      - Де жа вю, - задумчиво произнес Алексис. - Так называются ваши ощущения.
      - Но самое странное, что он чувствует то же самое или почти то же самое. А тебе нравится граф?
      Алексис пожал плечами.
      - Я его слишком мало знаю, - неопределенно ответил он. - Однако вы верно отметили: граф - приятный человек. И если то, что вы сейчас такая оживленная и веселая, его заслуга, то я, пожалуй, готов его даже полюбить.
      ГЛАВА ВОСЬМАЯ
      Елизавета проснулась в отличном настроении. Она сладко потянулась в постели и скинула с себя одеяло. Именно в этот момент в спальню вошла горничная Анфиса с большим букетом роз.
      - Доброе утро, барыня! - произнесла горничная.
      - Доброе утро, - ответила Елизавета, затем, посмотрев на букет, изумленно спросила: - Что это?
      - Да уж, как сами изволите видеть: цветы вам, - сообщила Анфиса.
      - Какое чудо! - с восхищением произнесла Елизавета. - От кого?
      - Посыльный принес от графа, что давеча был у вас. Фамилию его не запомнила. Уж больно она сложная.
      - Вольшанский?
      - Он самый. Вот ещё тут письмецо вам, барыня.
      Елизавета взяла конверт и с любопытством его оглядела. На нем аккуратным почерком было написано: "Княгине Елизавете Алексеевне Ворожеевой". Елизавета вскрыла его и принялась читать.
      "Елизавета Алексеевна! В знак моей благодарности за оказанное гостеприимство примите от меня эти цветы. Примите также мое приглашение на вечернюю прогулку по городу в моем экипаже. Обещаю быть галантным кавалером, интересным попутчиком и занимательным собеседником.
      Искренне Ваш, граф Владимир Вольшанский".
      Прочитав письмо, Елизавета блаженно вздохнула и улыбнулась. Затем она прочитала его ещё раз и ещё раз. Цветы, письмо, приглашение на прогулку все это было так красиво, романтично и приятно!
      - Похоже, у вас появился поклонник, барыня, - сказала Анфиса. Цветы-то какие! Небось, больших денег стоят.
      - Поставь их в самую лучшую вазу, - распорядилась Елизавета.
      - Да уж, ясное дело. Для таких цветов только самая лучшая и сгодится.
      - И приготовь мне сегодня к вечеру платье для прогулки, - прибавила Елизавета.
      В этот вечер Елизавета была необыкновенно хороша. Серо-голубое платье из муара, отделанное вдоль передних полотнищ рюшью, великолепно сидело на ней, подчеркивая её стройность и грацию. Ее голову украшала шляпа, наклонно спущенная к затылку, открывающая взору красиво убранный пробор черных волос. Драгоценности с топазами удивительно гармонировали с цветом её глаз и подходили к её платью. Миниатюрные перчатки и складной зонтик довершали созданный ей образ.
      Владимир Вольшанский не преминул выразить свое восхищение по поводу её внешнего вида. Он был очарован ей, и это чувствовалось в каждом его взгляде, жесте и слове, обращенном к ней.
      Лицо Елизаветы светилось от радости, когда она слушала приятный голос Владимира Вольшанского под стук движущейся кареты. Она поймала себя на мысли, что никогда не чувствовала себя так восхитительно ни с одним мужчиной.
      - Никогда не думал, что в легком покачивании кареты и шуме вечернего города может быть столько очарования, - произнес Владимир. - И это очарование создает ваше присутствие, Елизавета Алексеевна.
      Елизавета благодарно улыбнулась, приятно удивившись, что его слова полностью отвечают её собственным ощущениям.
      - Что значит этот шум или эта каретная качка без вашего присутствия? продолжал Владимир. - Абсолютно ничего. Эти вещи настолько привычны нашему разуму, что на них вряд ли кто-нибудь обращает внимание и тем более находит в них какое-то очарование. Но когда появляетесь вы, все в корне меняется. Ваше очарование словно проникает туда, где вы находитесь, во все, к чему вы прикасаетесь. Я заметил это ещё в первый день нашего знакомства на рауте у госпожи Пилевской. Там было невыносимо скучно. Но ваше появление оживило все вокруг, наполнило какой-то благотворной энергией.
      - Если бы на этом рауте не было вас, - откровенно призналась Елизавета, - он бы, пожалуй, тоже показался мне скучным.
      Владимир посмотрел на неё пристальным взглядом. Этот взгляд словно пытался проникнуть в её душу и разглядеть, какие чувства скрываются за её словами. Легкое головокружение охватило Елизавету от действия этого взгляда. У неё возникло какое-то странное ощущение, словно когда-то давно она уже испытывала на себе этот взгляд.
      - Де жа вю, - еле слышно прошептала она, вдруг вспомнив слова Алексиса.
      Владимир слышал её слова, но не понял, к чему они относятся. Они не показались ему важными и заслуживающими внимания. Но даже если бы и они показались ему таковыми, он не стал бы о них расспрашивать.
      Карета подъехала к одному из прекрасных и романтичных мест парка.
      - Не желаете ли прогуляться здесь, Елизавета Алексеевна? - спросил Владимир.
      - Да. С удовольствием.
      - Останови! - приказал он кучеру.
      Карета остановилась. Владимир быстро вышел из неё и подал руку Елизавете. Елизавета оперлась на его руку и легко спустилась на землю.
      В парке было тихо и безлюдно. Ласковый, теплый ветерок колыхал листву деревьев и создавал едва заметную рябь у кромки пруда. Взявшись рука об руку, Елизавета и Владимир медленными шагами прошли вдоль пруда, с наслаждением вдыхая чистый воздух и любуясь окружающими красотами.
      - Как тихо! - произнесла Елизавета. - И как спокойно! Словно мы попали в другой мир, где нас не преследует тяжесть проблем и неудач. Выбрав это удивительное место для нашей прогулки, вы угадали: и мое настроение, и потребность моей души.
      - Я выбрал это место, потому что оно самое подходящее для того, чтобы сказать вам...
      Он остановился и долгим проникновенным взглядом посмотрел в её серо-синие глаза. В значении этого взгляда невозможно было ошибиться. В нем читались: любовь, страсть и нежность. Елизавета почувствовала трепет и волнение в груди, но тем не менее выдержала этот взгляд и не отвела глаз.
      - Я люблю вас, Елизавета, - без звука, а лишь при помощи губ и дыхания произнес он.
      Его руки осторожно прикоснулись к её плечам. Елизавета почувствовала, как неведомая сила притянула её к нему. Она сама сделала маленькое, но решающее движение навстречу поцелую. Владимир заключил её в объятия и нежно поцеловал в губы. От действия его поцелуя неведомые, но в то же время удивительно знакомые и, будто бы, уже когда-то испытанные ощущения неожиданно захлестнули её. Она полностью отдалась во власть его поцелуя и объятий, почувствовав себя пленницей его сладостной нежности и завораживающей страсти. Она, казалось, забыла обо всем на свете. Более того, она стала отвечать на его поцелуй с таким порывом, который обычно был не свойственен ей. Испугавшись собственной реакции, она резко отстранилась от него.
      - Мне не могло это показаться! - с восторгом и едва скрываемым волнением воскликнул он. - Вы мне ответили!
      - На ваш поцелуй, - сконфуженно сказала она, - но...
      - Но не на мои чувства.
      - Чувства, - с какой-то тоской произнесла Елизавета. - Как я могу ответить на то, чего не знаю?
      - Я вас не понимаю.
      - Я никогда не испытывала любовь к мужчине, - объяснила она, но тут же поправилась: - Настоящую любовь. Я уже говорила вам, что я не испытывала любви к мужу. Правда поначалу мне казалось, что я влюблена в него, но сейчас я понимаю, что то мое чувство вряд ли можно назвать любовью. Это была девичья увлеченность, которая к тому же быстро прошла. Все годы брака я жила без любви. Моя благопристойность не позволяла мне увлекаться другими мужчинами, будучи замужем, даже несмотря на то, что мой муж не хранил мне верность. Всю свою нерастраченную любовь я отдала сыну, а незаполненное время - хозяйственным и финансовым делам. Однако нельзя сказать, что я намеренно избегала любовных отношений или запрещала себе увлекаться кем бы то ни было. Просто такова моя сущность. Я не знаю, способна ли я, вообще, на такое чувство как любовь к мужчине.
      - Никто не знает, способен ли он на любовь, пока не почувствует её. То, что вы никогда не испытывали любовь, не значит, что вы не способны любить.
      - Возможно, вы правы. Возможно, в свое время я была способна на это чувство. Но... Когда человека в юном возрасте постигает огромное разочарование, в нем что-то умирает.
      - А когда что-то умирает, - прибавил Владимир, - это очень больно и страшно, не так ли? Вы боитесь любви, боитесь страданий, - не в этом ли все дело?
      - Я не знаю, - в каком-то смятении ответила она.
      Он взял её за руки и, глядя ей прямо в глаза с преданностью, которая поразила её, произнес:
      - Моя любовь не причинит вам вреда. И я скорее лишу себя жизни, чем заставлю вас страдать!
      - Я боюсь другого, - призналась она.
      - Чего же?
      - Я боюсь наделать ошибок, которые потом невозможно будет исправить; боюсь причинить вред окружающим и, в первую очередь, вам; боюсь за свою репутацию, за свое спокойствие; боюсь любых негативных последствий! Это ужасно - быть во власти своих страхов!
      - Позвольте мне разделить ваши страхи, - искренне предложил Владимир, - позвольте поддержать вас своей уверенной рукой, позвольте оградить вас от них своим плечом.
      Она ничего не ответила. Какое-то время она молчала, словно собиралась со словами, затем ровным голосом произнесла:
      - В жизни мне хватило ошибок, а ещё более хватило последствий этих ошибок. Однажды в моей жизни промелькнул один мужчина. Именно промелькнул. Даже не был какое-то время, а промелькнул. Промелькнул подобно призраку. И в этом моя вина! Если бы я не совершила один опрометчивый шаг, необдуманный поступок, в моей жизни все было бы по-другому! И наверняка не было бы этого ненавистного брака!
      - Вы любили его? - спросил Владимир.
      - Вряд ли это можно назвать любовью, - ответила она, упорно придерживаясь своего мнения, что она никогда не испытывала настоящую любовь к мужчине. - Скорее это было наваждение, погоня за иллюзией. Долгое время его образ царствовал в моей душе, как прекрасная, романтичная сказка, выдуманная мной. Он был моим героем и моим возлюбленным, но в действительности его просто не существовало. Нет, конечно же, реально он существовал, но все его прекрасные качества были лишь плодом моего воображения.
      - В таком случае, Елизавета Алексеевна, о чем вы сожалеете? Какова возможность того, что этот мужчина в действительности оказался бы похожим на выдуманный вами образ? Ведь он всего лишь промелькнул, и вы его совсем не знали. Быть может, Господь намеренно не дал вам возможности хорошо узнать его, дабы оградить от нового разочарования?
      Елизавета покачала головой, как бы говоря: "Вы не понимаете, все гораздо сложнее!"
      - Вы сожалеете о том, что могло бы быть, а не о том, что было, сделал вывод Владимир. - Вы обвиняете себя в том, что вам неподвластно. Только во власти Бога - распоряжаться человеческими судьбами. Кстати, это ваша же мудрость! Освободите свою душу от страхов. Освободите в вашем сердце место для моей любви.
      От его слов ей стало легче. Страхи отошли в сторону. Однако какой-то непонятный груз все же лежал у неё на душе.