ГЛАВА 4

Автор сидел у себя в офисе и удовлетворенно улыбался. Это был не «офис» в полном смысле этого слова, а просто очень неудобная металлическая кровать без пружин. Одна из тех, которые поднимались или опускались при нажатии кнопки, но когда кровать находилась в самой высокой точке, где-нибудь обязательно отключали электричество. Однако это был единственный офис, которым располагал автор. Итак, он сидел у себя в офисе – каким – бы он ни был – и улыбался от удовольствия.

По канадскому радио сообщили, что м-р Харольд Вилсон, бывший премьер-министр Англии, «высказал свое мнение» о прессе. Его замечание сводилось к следующему: если пресса имела доступ к информации, она ее искажала, если не имела – выдумывала.

СОВЕРШЕННО ВЕРНО!

Именно так автор говорил годами – глас вопиющего в пустыне. Пресса, по мнению автора, была отвратительной! Он никогда не понимал, почему они считают себя чем-то «особенным». Несколько лет назад сплетников макали в сельский пруд. Сегодня, если кто-то питает склонность к помойке, он идет в прессу и становится репортером. Автор, у которого был печальный опыт, связанный с прессой, твердо верил в то, что эта банда была сейчас самой злой силой в мире, несущей ответственность за войны и забастовки. Однако правдивые высказывания о прессе не пользуются успехом у издателей, поэтому при отсутствии сопротивления ростки зла процветают.

Автор сидел у себя в офисе – на вышеупомянутой кровати – и созерцал окружающую обстановку. Грязный ночной столик, прошедший через сотни рук с тех пор, как его купили в местной больнице, старая разбитая японская печатная машинка и еще более разбитый старый автор, распадающийся по швам.

На кровати валялось штук семьдесят писем. Среди них валялась толстуха Тедди, сиамская кошка. Время от времени она переворачивалась на спину и перебирала лапками в воздухе. «Креветки, креветки, – мурлыкала она, – почему у нас нет креветок, а?» Хотелось бы мне знать! Красавица Клеопатра, ее сестра, сидела возле автора, сложив лапки и загадочно улыбалась. «Босс! – сказала она вдруг, встав и отряхнув с хвоста воображаемую пылинку, – босс, а почему бы тебе не сесть в свое инвалидное кресло и не пойти с нами посмотреть на корабли? Тут так скучно!»

За окнами готовился к отплытию польский лайнер «Стефан Батори». Только что был поднят Голубой Питер, голубой флаг с белым квадратом посредине, и на пристани собиралась толпа, как это обычно бывает каждый раз, когда лайнер готовится к отплытию. Автор не чувствовал искушения. «Но почему бы и нет», – подумал он, но Добродетель восторжествовала, кроме того, как раз в этот момент боль усилилась, поэтому он ответил:

– Нет, Кли, нужно работать, нам нужно написать на бумаге несколько слов, чтобы получить возможность купить креветки, о которых до сих пор вздыхает Тедди.

Мисс Кли зевнула, мягко спрыгнула на пол и ушла прочь. Мисс Тедди еще раз перевернулась на спину, подергала лапками и последовала за ней.

Автор вздохнул так тяжело, что конверты разлетелись по кровати, и продолжал разбирать письма. Он открыл следующее письмо.

– Что это значит? – метал гром и молнии адресат. – Да как вы СМЕЕТЕ говорить, что не будете отвечать на письма, если в них нет денег на марки? Вы что, не понимаете, что люди делают вам честь, когда тратят свое время и деньги на то, чтобы вам написать? Вы ОБЯЗАНЫ отвечать на все письма и сообщать любую информацию, о которой вас просят!

– Та-та-та! – вздохнул автор. – Я, пожалуй, сделаю сюрприз этому цыпленку.

Печатная машинка была старой, тяжелой, и если на ней долго печатать, то сильно затекали колени. Но автор отнюдь не был похож на сильфа,[2] и, хотя он сильно похудел, его немалый вес в 280 с чем-то фунтов уменьшился всего до 215 фунтов, и это был нижний предел даже при диете, позволявшей всего 1000 калорий в день. В чем же проблема? То ли его эркер, окно-фонарь, уж слишком похож на фонарь, то ли у него слишком короткие руки. Может, нанять секретаршу? Нет, сэр, нет, мэм. Никаких секретарш. Впрочем, только авторы, сочиняющие порнографию, зарабатывают достаточно, чтобы позволить себе секретаршу.

Итак, наш автор мрачно схватил машинку и водрузил эту проклятую штуку себе на колени.

– Уважаемая мисс Баггсботтом, – застучали клавиши, – я получил ваше любезное письмо, но не могу сказать, чтобы оно меня обрадовало. Могу ли я воспользоваться случаем, чтобы «вывести вас из заблуждения» или «поставить вас в известность», как говорят американцы? Моя корреспонденция увеличивается, мисс Баггсботтом, и, следовательно, растут почтовые расходы. Подсчитано, что сегодня затраты труда и материалов на то, чтобы отправить письмо в одну страницу, составляют более $3. Ваше предположение о том, что я получаю $ 1 с каждой проданной книги, неверно. Я получаю от 7 до 10 % от самой низкой цены в той стране, где была напечатана книга.

Автор пыхтел от негодования.

– Из этой суммы я должен заплатить 50 % первому издателю, только не спрашивайте меня почему! Существуют и другие комиссионные сборы, потери при конвертировании валюты и НАЛОГИ. Поэтому, мисс Б., вы поистине не ведаете, что пишете. Кроме того, автор вынужден что-то есть, да будет вам известно!

В комнату вошла Ра'аб.

– Почту принесли, – сказал она. – Сегодня только шестьдесят три. Наверное, где-то задерживаются.

Это напомнило одетому в лохмотья автору об одном письме, которое он отложил ранее. Порывшись в первой стопке, он вытащил оттуда ярко-оранжевый листок с орнаментом из совершенно неправдоподобных безвкусных цветов по краям.

– А! – сказал он. – Вот оно. Он развернул письмо и прочел:

– Вы называете себя монахом. Что же означает наличие некой «миссис»? Тоже монашка, да? Как вы собираетесь это объяснить?

Бедный автор снова вздохнул в крайнем раздражении.

Люди такие странные! – подумал он, – но все же ответ, да еще отпечатанный на машинке, может быть, сможет кому-то помочь. Леди и джентльмены: вы когда-нибудь слышали о женском монастыре, где есть священник? А слышали вы об общине, где мужчина может жить с женщиной или женщинами? Они не всегда занимаются тем, в чем подозревают их похотливые. Вы слышали о тюрьме (например), при которой работает медсестра? Если уж на то пошло, случалось ли вам слышать о ночной сиделке в палате у мужчин? Полноте! В общении мужчины и женщины не ВСЕГДА прыгают в постель друг к другу. О, как вы испорчены! Что за мысли у людей!

Тот же Уважаемый Корреспондент (вы понимаете, насколько уважаемый!) продолжал: «И почему это вы носите бороду? Чтобы спрятать неправильную форму рта или еще для чего-то?» Но Широкая Публика была бы крайне изумлена, узнав, что пишут некоторые представители, составляющие Широкую Публику. Вот подлинный отрывок – нет, целое письмо, полученное от одного своеобразного человека. В нем ничего не было изменено.

«Уважаемый Сэр, я должен быть СВОБОДЕН, свободен, чтобы жить как хочу, а не по указке других. Я должен быть СВОБОДЕН, иначе моя душа погибнет. Пришлите мне, пожалуйста, 1 миллион долларов обратной почтой (подпись…). P.S. Заранее благодарен».

Перечитав текст оригинала, автор повертел листок в руках. Некоторые письма были… ЗАБАВНЫМИ. Он снова вздохнул, вероятно из-за спертого загрязненного воздуха в городе, и швырнул письмо в корзину. Пуф! «Совершенно верно», – промурлыкала толстуха Тедди, входя в комнату. Но Жизнь и Разбор Писем продолжались. Еще о гомосексуалистах? Ярость до исступления. Некоторые враждебно настроенные люди могли бы совершенно испортить их забавы своими острыми ножами. Но вот кое-что о женской стороне вопроса.

Подпольный бар в подвале одного из глухих уголков Сохо, Лондон, где может произойти ВСЕ, что угодно, был почти пуст. Похожий на убийцу бармен полулежал за стойкой и рассеянно ковырял в зубах, не думая ни о чем конкретном. Мысли его блуждали. В дальнем углу бара сидели двое. Они сидели на высоких табуретках и шепотом беседовали о низких вещах – тех, что находятся не выше талии.

Лотта Булл была идеальным воплощением мужеподобной женщины. Ей не хватало только некоторых, хотя и весьма существенных атрибутов, чтобы стать настоящим мужчиной. Волосы стрижены очень коротко, почти по военной моде, жесткое лицо сделало бы честь любому старшине, впавшему в ярость. Платье было самым бесполым из бесполейших, а голос низкий, как голоса кораблей на Темзе у Лондонского моста. Она собственнически поглядывала на сидевшую перед ней девушку.

Рози Хиппс была очень женственной, пушистой и очень много болтала. В ее пустой белокурой головке едва ли обитала хоть одна мысль. Голубые глаза и кудряшки, как у фарфоровой куколки, создавали впечатление напускной невинности. Для портрета Рози Хиппс художнику потребовалось бы только изогнутые линии, как для портрета Лотты Булл – только прямые. Рози изящно помахивала сигаретой в очень длинном мундштуке; Лотта пожевывала кончик короткой толстой сигары.

В бар вошел посетитель и остановился, озираясь по сторонам. Заметив Рози Хиппс, он направился в ее сторону, но, поймав свирепый взгляд Лотты Булл, на полпути изменил направление. Он благоразумно двинулся в сторону бармена, который уже оторвался от стойки и протирал бокалы. «Оставь эту куклу в покое, – прошептал бармен, – а то ее мясник тебя порешит. Она бешеная, эта Лотга Булл. Что будешь пить?»

– Мужики! Только об этом и думают! – фыркнула Лотга. – Я бы убила любого мужчину, который бы ко МНЕ неправильно подъехал. Мне бабы больше нравятся. Они чище. Чище. А у тебя когда-нибудь был мужчина, Рози?

Рози улыбнулась, а потом вслух рассмеялась своим мыслям.

– Давай уйдем отсюда, – сказала она, – тут не поговоришь. Они быстро опустошили свои бокалы и вышли на улицу.

– Давай возьмем такси, – сказал она.

Лотта Булл взмахнула рукой, и такси, развернувшись, затормозило перед подругами. Шофер подождал, пока они уселись в машину, включил счетчик и понимающе кивнул, когда Лотта назвала адрес на мрачной улице в Пэддиштоне, прямо за Больницей. В это время движение было не слишком сильным, по лондонским меркам. Служащие уже ушли домой, магазины закрылись, а для посетителей театров и кино было еще слишком рано. Такси помчалось вперед, обгоняя неуклюжие автобусы и привычные автомобили Грин Лайн, которые спешили из одной деревни в другую.

Такси завернуло за угол и плавно затормозило. Лотта Булл взглянула на счетчик и, порывшись в кошельке, заплатила.

– Спасибо, сэр, – сказал шофер, – счастливого пути. С непринужденностью, свидетельствующей о долгой практике, он нажал на сцепление и заспешил на поиски следующего клиента.

Лотта Булл флегматично зашагала по тротуару. Рози Хиппс семенила за ней на таких высоких каблуках, что у нее все тряслось и подпрыгивало в нужных местах. Проходившие мимо мужчины всех возрастов смотрели ей вслед, рискуя вывихнуть шею, и одобрительно свистели, за что Лотга награждала каждого ледяным взглядом.

Ключ повернулся в замке, и с едва слышным щелчком дверь отворилась. Лотта пошарила в поисках выключателя, и в прихожей вспыхнул свет. Они вошли и закрыли за собой дверь.

– Ах! – выдохнула Рози Хиппс, с наслаждением опускаясь в кресло и снимая туфли. – Ноги гудят, сил нет!

Лотта отправилась на кухню и включила электрический чайник.

– Чайку хлебнуть, вот че охота, – сказал она, – пить хочется, как перед смертью.

Чай был горячий, пирожные – вкусные. Они вместе сидели в большом кресле «Антиквариат от Меберти». Перед ними стоял низкий столик.

– Ты собиралась рассказать мне, Рози, о своем первом мужчине, – напомнила Лотта, отталкивая столик ногой. Она забралась глубоко в кресло и притянула Рози к себе.

Рози засмеялась и ответила:

– Да совсем паршивая история, правда. Это было несколько лет назад. Я бы тогда мальчика от девочки не отличила. Вообще не знала, что между ними есть какая-то разница, мамаша была очень строгой. Я тогда ходила в воскресную школу, наверное, мне было лет 16. Учитель был совсем молодой парень, лет 20. Он хорошо ко мне относился, и мне это льстило. У него был небольшой «Воксхол», потому я решила, что он богат.

Она сделала паузу, чтобы закурить сигарету, и выпустила облачко дыма.

– Много раз он хотел подвезти меня домой после уроков, но я всегда отвечала «нет», потому что мама была очень строгой. Тогда он предложил подвезти меня и высадить на углу нашей улицы. Я согласилась и села в машину. Она была вся зеленая, очень классная машина. Так вот, несколько раз он подвозил меня домой, и однажды мы остановились в Парке – мы тогда жили в Вендсворсе. Мне показалось, что у него какие-то проблемы с дыханием или еще что-то такое, я ничего не понимала из того, что он говорил, а когда он пустил в ход руки, я думала он хочет подраться или чего-то такое – вот какой дурой была. Но тут из-за угла выехал конный полицейский, чувак нажал на газ, и мы рванули, как перепуганные кролики.

Она повертела в руках сигарету и раздавила ее в пепельнице. Несколько минут они сидели в молчании. Наконец его нарушила Лотта Булл:

– Ну? А что потом?

Рози Хиппс так глубоко вздохнула, что чуть не вывалилась из блузки.

– Мамаша была такой ханжой. В доме никогда не было мужчины. Отец погиб от несчастного случая вскоре после того, как я родилась. У нас не было никаких родственников мужчин, даже животных – никого. Шутки о птичках и пчелках были не для меня. Конечно, в школе мы с девчонками баловались, как это обычно бывает. Исследовали все возможности, как говорят политики, но мальчишки – это нет. Я слышала о них какие-то разговоры, но ничего в них не понимала. Я знала, что есть христиане и есть евреи, и думала, что разница между мальчиками и девочками почти такая же. Они ходят в разные церкви или в разные школы, что-то вроде того.

Она не докурила следующую сигарету, потому что захлебнулась дымом и закашлялась. Лотта Булл налила себе еще одну чашку чаю и проглотила чуть теплую жидкость одним мощным глотком. Она откинулась на спину и обняла Рози.

– Ну? – спросила она, поглаживая подругу и все время перебирая пальцами, словно играла на скрипке.

– Ну как я могу рассказывать, если ты делаешь ЭТО? – спросила Рози. – Подожди, пока я закончу, если хочешь знать, что произошло.

Лотта обняла Рози за талию и сказала:

– Черт! Опять у тебя приступ невинности. Рассказывай!

– Так вот, – продолжала Рози. – Я увидела его только в следующее воскресенье. Он смотрел на меня немного испуганно и спросил шепотом: «Ты рассказала маме?» Тогда я, конечно, сказала ему, что рассказываю ЕЙ далеко не все. Он облегченно вздохнул и стал учить нас слову Божьему. Потом он сказал, что человек из Общества Надежды хочет с нами поговорить, чтобы мы подписали Обещание быть хорошими маленькими трезвенницами или еще какую-то чепуху. Для меня это было совсем непонятно, потому что я тогда в жизни спиртного не пробовала.

За окном раздался жуткий грохот и лязг металла. Это столкнулись две машины. Лотта Булл так резко вскочила на ноги, что бедная Рози выпала из кресла на пол. Лотта метнулась к окну и выглянула. Внизу уже собралась толпа зевак, а водители выкрикивали друг другу непристойности и проклятья. Наконец появилась полиция. «У, ищейки! – помрачнела Лотта. – Терпеть их не могу! Вечно они все испортят. Продолжай, Рози, не обращай внимания».

Они снова уселись в кресло, и Рози продолжала:

– Когда я шла после школы домой, он догнал меня на машине и открыл передо мной дверцу. Я села в машину, и он куда-то поехал. Мы приехали в Пугни и сидели в машине у реки. Там, конечно, было полно людей, и мы просто сидели и разговаривали. Он говорил много такого, чего я не понимала… ТОГДА! Он говорил, что глупо во всем слушаться маму. «Поехали со мной в Мейденхед в следующую субботу, – сказал он, – скажешь маме, что едешь с подружкой. Я знаю одно милое местечко. Мы здорово проведем время». Я обещала подумать об этом, и тогда он отвез меня домой, и мы условились, что он встретит меня в пятницу после школы.

Всю неделю мамаша вела себя как последняя скотина. «Что с тобой происходит, Рози?» – талдычила она все время. И в школе все было плохо. Моя подружка, Милли Коддл, вдруг меня возненавидела – знаешь, такое иногда находит на девчонок, – и моя жизнь стала просто невыносимой. Я была одной из ответственных за дисциплину, и классная наорала на меня за то, что я не донесла ей о каких-то вещах, которых я и в глаза не видела. А когда я сказала, что не видела, она заявила, что я не гожусь в ответственные. О! Это была паршивая неделя!

Бедняжка Рози замолчала и тяжело задышала от нахлынувших воспоминаний.

– Потом классная спросила, что со мной такое, неприятности или что, а я ответила нет, единственная неприятность – это то, что она меня достает. А она вся покраснела и сказала, что будет разговаривать с моей мамашей, потому что я говорю ей дерзости. Господи! Я думала, что хуже мне уже никогда не будет, но неделя все ползла и ползла. Понимаешь, просто ползла.

Лотта Булл сочувственно кивнула головой.

– Давай выпьем, хочешь, Рози, – спросила она, вставая, и подошла к бару, стоявшему в углу комнаты. – Что ты будешь? Виски? Джин с тоником? Водку?

– Нет, я сегодня по-простому, дай мне пива, – попросила Рози, – мне так паршиво, что я буду пить пиво.

Они снова вместе уселись в кресло, Лотта держала стакан виски со льдом, а Рози – пиво.

– Черт! Ты меня заинтриговала, – воскликнула Лотта. – И что же было дальше?

– В пятницу утром, перед тем, как я ушла в школу, – продолжала Рози, – мамаша получила письмо от классной – этой старой суки – и, читая его, становилась мерзкого багрового цвета.

– Рози, – завопила она, закончив читать (наверное, это и решило дело окончательно). Рози, вот только ты у меня придешь домой из школы. Уже я тебя отколочу, я с тебя шкуру спущу, да ты… ты…! Она задыхалась, брызгала слюной, все слова из головы повылетали. Я убежала.

В школе в тот день у меня были лажи с утра до вечера, на меня все злились.

Она замолчала, чтобы отхлебнуть пива и собраться с мыслями.

– Он ждал меня у самых ворот. Бог мой! Я еще никогда не была так рада его видеть! Я побежала к машине и прыгнула на сиденье. Он быстро отъехал от школы и остановился чуть дальше – знаешь, там есть такой скверик, – и я рассказала ему обо всех своих неприятностях. Я сказала, что боюсь идти домой.

– Знаешь что, – сказал он наконец, – напиши маме записку, и я пошлю какого-нибудь мальчишку ее отнести. Напиши, что останешься на ночь у подружки, у Молли Коддл.

Я вырвала из тетрадки чистый лист и нацарапала записку.

Лотта презрительно кивнула головой.

– Вскоре он отдал записку мальчишке на велосипеде, и мы помчались в Мейденхед. Там есть довольно милое местечко на окраине, знаешь, такие коттеджи. И ресторанчик какой-то тоже. Он заказал для нас комнату, и потом мы пошли обедать. Очень вовремя, я тебе скажу, я уже подыхала с голоду. Мамаша на меня так напустилась, что я не позавтракала, скорей хотела убежать от этого скандала. Нельзя же есть, когда на тебя орут. Ну а в школе – ты знаешь, как они кормят! Эти школьные обеды нужно забыть как можно скорее, если это вообще возможно.

Она тряхнула головкой и наморщила носик при одной мысли об этом.

– О, да, – злобно пробормотала Лотта, – но ты бы видела, что нам давали в исправительной колонии! Ну, продолжай.

– Поэтому я очень проголодалась, – подвела итог Рози Хиппс. – Я съела все дочиста, а он все говорил и говорил. Не могу сказать, чтобы я его слушала, слишком была занята едой. Он говорил, что хочет со мной спать. Что в этом плохого? – думала я. – Ведь это все равно, что спать с Молли Коддл. Что из того, что он отличается от меня каким-то странным образом? Разве не может христианин молиться вместе с евреем? О! Какой же я была бестолковой!

Она откинулась назад и горько рассмеялась. Потом отхлебнула пива и продолжала:

– Ну вот, я очень много всего съела и много выпила – чаю, ты понимаешь, и мне захотелось в туалет. Туалета не было поблизости, и я попросила его пойти со мной в комнату. Мы прошли через стоянку машины и зашли в комнату, которую он заказал. Дверь ванной была открыта, и я сказал, что мне нужно туда. Я сидела там довольно долго, пока то да се, но, наконец, закончила, погасила свет и пошла в спальню.

Она умолкла и коротко, резко рассмеялась. Лотта Булл сидела, слегка приоткрыв рот. Выпив, Рози продолжала:

– Я оглянулась, и тут я увидела ЕГО. Господи, я никогда не испытывала такого шока – он лежал совершенно голый, в чем мать на свет родила. Бог мой! Он весь был волосатый, из него торчала какая-то отвратительная штука. У него, наверное, раковая опухоль, – подумала я. Когда он направился ко мне, я упала на пол, теряя сознание от ужаса. Наверное, я стукнулась головой о стул или еще что-нибудь, потому что я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО потеряла сознание.

Лотта Булл тяжело задышала, не в состоянии справиться с нахлынувшими эмоциями, и ее глаза заблестели от ярости.

Рози Хиппс продолжала:

– Некоторое время спустя, мне оно показалось очень долгим, я пришла в себя и почувствовала на себе жуткий вес, на мне что-то прыгало. О Господи, – подумала я сонно, – наверное на меня слон уселся. Я открыла глаза и заорала от ужаса. Это ОН на мне лежал, и я тоже была совершенно голой. Черт! Мне было больно. А потом, знаешь, самое мерзкое, он соскочил с меня, бухнулся на колени и стал молиться. Потом я услышала топот бегущих ног, в замке повернулся ключ, и двое мужиков ввалились в комнату. И все, чем я могла от них прикрыться, была только заливавшая меня краска стыда!

Лотта Булл сидела, прикрыв глаза, возможно пытаясь увидеть описанную сцену. Но Рози продолжала. Один из мужиков уставился на меня, и не только на лицо, и сказал: «Мы слыхали, как вы кричали, мисс, он вас что, изнасиловал?» Не говоря больше ни слова, они бросились на учителишку и надавали ему куда попало. А тот только выл свои молитвы. «Вам бы лучше одеться, мисс, – сказал один из мужиков, – мы сейчас вызовем полицию».

Господи, – подумала я, – что же теперь будет? Я натянула на себя шмотки и страшно испугалась, когда увидела на ногах кровь, но мне нужно было поскорей одеться.

– А что потом было? Они вызвали полицию? – спросила Лотта Булл.

– Конечно, вызвали! – ответила Рози. – Как дети в школу! Приехала полицейская машина, а сразу за ней и какой-то сопляк из Прессы. Он посмотрел на меня с вожделением, и аж облизывался, предвкушая сенсацию, когда открывал свой блокнот. Но полицейский остановил его. «Оставьте ее в покое, – сказал он, – может, она несовершеннолетняя». Тогда этот ублюдок из Прессы вытаращился на учителя воскресной школы, который стоял, как облупленный банан. Мужики не позволили ему одеться до прихода полиции. Теперь-то я уже понимала разницу между мужчиной и женщиной!

За окном закричал мальчишка-газетчик: «Спецвыпуск! Преступление века! Спецвыпуск!»

– Вот так они всегда! – сказала Лотта Булл. – Пресса вынюхивает какой-то пустяковый случай и раздувает из него скандал. Но что же было дальше?

– Ну, полиция задавала много вопросов, – сказала Рози Хиппс. – Боже! Как они хохотали! Они задали мне столько вопросов! Спросили, пошла ли я с ним в комнату по своей воле, Я сказала, да, но я не знала, чего он хочет. Я сказала, что не знала, чем мужчина отличается от женщины. Тут они заржали, как кони, а газетчик строчил в свой блокнот. «Теперь я знаю», – добавила я, и он опять стал там что-то корябать.

Вдруг учителишка вырвался от них, снова брякнулся на колени и забарабанил молитвы, ну как из пулемета. А потом, Боже мой, он встал на ноги и обвинил меня в том, что я его совратила! Я никогда в жизни не переживала большего унижения.

– Они тебя забрали в участок? – спросила Лотта.

– Да, забрали. Меня посадили в полицейскую машину возле водителя, а учитель с другим полицейским сели сзади, и мы поехали в полицейский участок Мейденхеда. Пресса потащилась за нами. Теперь их было уже семеро. В участке меня затолкнули в какую-то комнату, где врач и женщина из полиции заставили меня снять всю одежду. Они раздвинули мне ноги. Бог мой, мне никогда еще не было так стыдно, – и осмотрели. Доктор перечислял синяки, царапины, и женщина все это записывала. Потом доктор всунул в меня какую-то трубку и сказал, что берет анализ, чтобы узнать, может, меня изнасиловали. Бог мой! А что же еще, он думал, со мной сделали?

Она замолчала и взяла стакан, который Лотта только что наполнила снова. Изрядно отхлебнув из него, словно для того, чтобы смыть неприятные воспоминания, она продолжала:

– Мне показалось, что меня там продержали несколько часов, а потом отвезли к мамочке. Мамаша была белой от злости и ее трясло. Она размахивала газетой, где большими буквами был напечатан заголовок «Школьница погубила будущее учителя воскресной школы». Мамаша была в бешенстве, действительно в бешенстве. Она сказала полицейскому забирать меня куда угодно, что она меня больше знать не желает, и грохнула дверью. Полицейский и тетка – полицейская переглянулись. Тетка забрал а меня обратно в машину, а мужик стал стучать в дверь.

Она прикурила сигарету и продолжала:

– Наконец он вернулся и сказал, что мамаша никогда больше не пустит меня домой. Он посмотрел на меня с некоторым сочувствием и сказал, что им придется отвезти меня в Приют Армии Спасения для несовершеннолетних проституток – меня! Короче, меня поместили на ночь в том ужасном старом здании, которое тебе так хорошо знакомо.

Лотта Булл фыркнула.

– Еще бы, – отозвалась она ледяным тоном. – Это там я узнала про птичек и пчелок и про то, что косяк не имеет к двери никакого отношения. Но рассказывай, что было потом?

Рози Хиппс явно льстило неослабевающее внимание Лотты. Она продолжала:

– В ту ночь я узнала все о жизни. Узнала все о сексе. Боже милосердный?! Некоторые из этих девиц совсем свихнулись. Рехнулись! Что они вытворяли друг с дружкой! Но как бы там ни было, и эта бесконечная ночь со всем ее адом прошла, а наутро мне дали позавтракать, конечно, я ничего не могла есть, и отвезли в Суд, но не на экскурсию, как ты понимаешь!

Она помолчала с минуту, погрузившись в невеселые мысли, и снова продолжала свою историю.

– Сопровождавшая меня женщина из полиции обращалась со мной, как с опасным преступником. Она была такой грубой. Я сказала ей, что я – пострадавшая.

«Как бы не так!» – ответила она. Ладно, после долгого ожидания меня вытолкнули в зал суда. – О! Это было УЖАСНО! Там была пресса, мамаша всю дорогу сердито на меня пялилась. И они притащили учителишку и посадили его на скамью подсудимых. Мне пришлось все рассказать. Некоторые мужики аж запыхтели, когда меня спросили, пошла ли я с ним по своей воле. Я сказала да, но я не знала, чего он хотел. Все загоготали. О! Я и сейчас не могу об этом думать.