- Ты должен поклясться, что никому не скажешь.
      - Во имя Аллаха! - я начинал терять терпение, - я же брат твоей жены, ты - отец трех моих племянниц. Разумеется, я никому не скажу. Что случилось?
      - У меня есть пишущая машинка, - заявил он.
      - Да ну?
      - Да, у меня есть пишущая машинка, и она не зарегистрирована.
      Я с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться. Недавно Саддам объявил, что хранение и использование пишущих машинок, принтеров и ксерокопирующих аппаратов, если они не зарегистрированы, незаконно. Иностранцы, включая журналистов, не могли более ими пользоваться. Его беспокойство выросло до такой степени, что он объявил смертную казнь для тех, кого уличили в публичных нападках на президента, партию Баас или Конституционную Ассамблею. Учитывая специфику законодательства Ирака, незаконное использование пишущей машинки могло быть истолковано как попытка оскорбления президента.
      Я успокаивающе положил руку ему на плечо.
      - Акрам, у меня тоже есть пишущая машинка. Должен признать, что и у меня выскочило из головы, что её надо зарегистрировать. Спасибо, что напомнил мне. Я это сделаю прямо завтра и полагаю, что ты сделаешь то же самое.
      Было очень трудно воспринимать Акрама всерьез, но, по крайней мере, он убедил меня, что не участвовал в аферах Самира, - у него бы просто на это мозгов не хватило. Разумеется, его ожидание ареста так и не оправдалось.
      Самиру не было предъявлено никаких обвинений, напротив, его пригласили на пост министра высшего образования. Я знал, что он получал огромные взятки у Рихтера за выгодные контракты. Никто не сомневался в его вине, однако его, как приближенного к Саддаму человека, решили продвигать вверх по служебной лестнице. Прошло ещё три года, когда Саддам, наконец, уволил Самира и поместил его под домашний арест в его же доме, где он содержится и по сей день.
      Рихтеру не так повезло. Его обвинили в незаконной передаче средств "сотруднику правительства Ирака" и приговорили к двадцати годам каторжных работ.
      Ход войны стремительно менялся. В январе Иран атаковал территорию возле аль-Басры. Иранцев удалось остановить лишь на расстоянии выстрела от города. Многие иракцы гадали, сможет ли Саддам сохранить свою власть. Я испытывал смешанные чувства по поводу дальнейшей судьбы Саддама. В глубине души я желал его падения, но отчетливо представлял, какие опасности мне грозят в случае его смерти. Сообщения о его аресте или убийстве вызовут волнения на улицах, и Багдад станет опасен для двойника Саддама. Реальность такой ситуации заставляла меня серьезно обдумывать каждый мой следующий шаг.
      Между тем рядовые иракцы многого не знали о реальных событиях. США страстно желали очистить Средний Восток от исламских фундаменталистов для того, чтобы контролировать мировые нефтяные ресурсы. Во время дипломатических встреч американцы постоянно отклоняли предложение прекратить военную помощь Ирану. В то же время и по той же причине Саддам неуклонно наращивал свой арсенал.
      После похищения курдской делегации в Багдаде в прошлом году в случае нападения Ирана на северо-восточную границу Саддам уже не мог рассчитывать на поддержку местного курдского населения. Ситуацию немного упрощало то, что на иранской территории многие курды довольно прохладно относились к режиму Хомейни, однако этим благоприятным обстоятельством Саддам воспользоваться не мог.
      Кузен Саддама Али Хассан аль-Мажид был яростным сторонником жесткой тактики. Репутацию свою он заслужил, подавляя беспорядки в городах и поселках, где часто происходили выступления против режима. Сейчас Саддам собирался с большим размахом применить таланты Али. Он назначил Али командующим Северного округа с особой целью - установить власть на севере и предотвратить любую возможность курдского восстания.
      Чтобы решить эту задачу, Али решил воспользоваться химическим и бактериологическим оружим - секретным вооружением Саддама. Об этих видах вооружения я узнал много нового от одного ливанского биолога, который во многом расширил мое образование. Это произошло на приеме во дворце. Прием был устроен в честь иностранных ученых, сотрудничающих с арабами. Саддам старался по возможности избегать таких приемов, и так как планировалась лишь краткая речь с последующими двумя-тремя рукопожатиями, мне было приказано заменить его.
      В главном конференц-зале на прием собрались более пятисот мужчин и около двадцати женщин. Это были известные химики, физики, инженеры, врачи и другие достойные личности. Вечер был ничем не примечателен, и я решил, что уже получил свою долю заискиваний и подобострастия, - они изливались на меня со всех сторон. Сопровождаемый Хашимом и тремя гвардейцами за компанию, я медленно продвигался к выходу. Я разговаривал с парой турецких инженеров, перехвативших меня буквально в метре от выхода, как вдруг нас перебил женский голос:
      - Извините, ваше превосходительство, могу я поговорить с вами?
      Я обернулся и оказался напротив привлекательной женщины лет тридцати. Подражая поведению Саддама в подобных ситуациях, я наградил её своей фирменной улыбкой во все лицо.
      - Конечно, дорогая моя, - ответил я, подходя ближе, - в чем дело?
      - С вашего позволения, не здесь. Не могли бы мы куда-нибудь выйти?
      Хашим с беспокойством взглянул на меня, а трое инженеров понимающе осклабились. Для президента подобные предложения с сексуальным подтекстом, пусть даже иногда в надежде добиться освобождения арестованного родственника, были обычным явлением.
      - Я очень занят, - ответил я небрежно, заметив, что вокруг нас собираются люди. - Может быть, вы зайдете ко мне в кабинет позже? Я всегда рад встретиться с достойным человеком, оказывающим помощь нашей стране.
      - Ваше превосходительство, это дело не терпит отлагательства, заявила она взволнованно.
      Хашим, в ответ на мой вопросительный взгляд, пожал плечами, что я истолковал, как свободу действий. Выйдя из зала, я, Хашим и женщина пересекли коридор и вошли в небольшую комнату, где был низенький столик и несколько стульев. Мои охранники из СРГ последовали за нами и заняли позицию снаружи у двери.
      Сев на стул, женщина с беспокойством взглянула на вошедшего Хашима.
      - Мне действительно нужно поговорить с вами наедине, господин президент, - серьезно сказала она.
      - Не беспокойтесь, все, что вы скажете, я должен буду обсудить позже с моим помощником, тем более если дело очень важное, поэтому можете говорить смело.
      С видимой неохотой она все же приступила к рассказу.
      - Меня зовут Инахри Ахмад аль-Базаз. Я - биолог из Ливана. Я в Ираке восемнадцать месяцев, работаю в исследовательской лаборатории комплекса Салман Пак. В мою задачу входит участие в работах по культивации западнонильского вируса.
      Она прервалась и снова с сомнением взглянула на Хашима.
      - Как вам известно, ваше превосходительство, - нерешительно продолжала она, - эксперименты прошли успешно и для массового производства были подготовлены несколько смертельно опасных культур вируса. Теперь нам стало известно о его воздействии на человека в различных условиях и в различных средах. Я проводила эксперименты по воздействию веществ на органы дыхания и функции организма и при этом всегда использовала животных - крыс, свиней, рогатый скот. Сейчас мне предложили ставить эксперименты на людях.
      - Какие эксперименты, Инахри? - спросил я. Хашим, которого уже насторожило направление нашей беседы, вежливо кашлянул.
      - Ваше превосходительство, - сказал он, - скоро нам нужно будет возвращаться во дворец. Из уважения к вам, я предлагаю перенести этот разговор на другое...
      - То, что мне нужно сказать, - перебила Инахри, - займет несколько минут. Будьте добры, потерпите, пожалуйста, ваше превосходительство.
      Проигнорировав предостерегающую гримасу Хашима, я кивнул ей, чтобы она продолжала.
      - В прошлом году, после победы ваших войск в Мехране, в Салман Пак привезли двадцать пленных иранских женщин. Им был введен вирус - для наблюдения, а также для исследования эффективности средств защиты. Двенадцать из них мертвы. У остальных - болезнь различной степени тяжести. Вряд ли кто-нибудь выживет. Все это на моей совести, мне с этим жить, но я здесь не только поэтому.
      - Как это случилось? - спросил я, подавив невольную дрожь.
      Она выглядела удивленной:
      - Ваше превосходительство, разве вы не знали об этом?
      Я поспешил загладить промах:
      - Я не знаю подробностей. Этим занимаются мои ученые. Меня интересуют лишь результаты.
      - Извините за невежливость, ваше превосходительство, но вы могли бы поинтересоваться. Объект исследований закрывают в герметичном помещении, после чего выпускается вирус. Если объект погибает, производится вскрытие при помощи специальных приборов, вмонтированных в стену помещения. Когда исследование закончено, помещение замораживается, содержание складируется, и помещение подготавливают для следующего использования.
      Только самому ближнему окружению Саддама, в которое имел "счастье" входить и я, да высшему командованию было известно, что Саддам впервые использовал химическое оружие против Ирана в 1982 году. Правда, в небольших масштабах.
      - Такие эксперименты, - продолжала Инахри, - входили в общую программу разработки химического и бактериологического оружия с самого начала их поставки Иракской армии в начале семидесятых. Курдских и шиитских пленных использовали в качестве "добровольцев" для исследований химиков и биологов. Пленные иранцы только увеличили их число. Мы знали уже практически все о воздействии различных культур западнонильского вируса на человека. Но нам не известно, что произойдет, если вирус будет использован одновременно для большого количества людей. Поэтому я и здесь, ваше превосходительство. Я получила указание подготовить вирус для массового производства. Планируется его широкое распространение среди курдов в северном Ираке. Нельзя допустить, чтобы это случилось. Это безумие. Никто не может определить, как он поведет себя на свободе. Если вирус будет выпущен в достаточно большом количестве, все это будет очень трудно контролировать, а скорее всего, контроль будет невозможен.
      - Но ведь есть вакцина? - неуверенно спросил я о том, чего практически не знал.
      - Конечно, есть, причем очень эффективная. Но когда вирус будет выпущен, существует очень большая вероятность, что он будет мутировать далее. Появятся культуры, против которых наши вакцины бессильны. Ваше Превосходительство, я умоляю вас. Если Али-Хассана не остановить, всему человечеству может угрожать невиданная ранее опасность. "Окончательное решение", которое он предлагает, может стать фатальным для всего Ирака, а возможно, и для всего Ближнего Востока.
      - Мы немедленно займемся этим вопросом, - резко сказал Хашим, едва я только открыл рот. - Теперь, будьте добры, уходите.
      Инахри беспрекословно вышла из комнаты.
      - Что будем делать? - спросил я Хашима, когда мы остались одни.
      - Ты - ничего, - резко отчеканил он. - Завтра я увижу Саддама. Не повторяй ни слова из того, что услышал здесь. Даже мне. Никогда не заводи об этом разговор. Молись Аллаху, чтобы Саддам остановил это. По сравнению с тем, что рассказала эта женщина, вся война с Ираном все равно что мелкая уличная драка.
      Несмотря на то что курдскую проблему старались завуалировать, я полагал, что Саддам склоняется к решению её средствами геноцида. Хашим никогда не касался этого разговора между ним и Саддамом, но я могу подтвердить, что биологическое оружие против курдов применено не было. Вместо него Али-Хассан применил химическое оружие. Ему было приказано уничтожить все основные объекты курдской промышленности, ликвидировать всю сельскохозяйственную инфраструктуру и уничтожить все потенциальные источники поддержки восстаний.
      Первая химическая бомбардировка произошла уже в апреле. Тогда нападению подверглась курдская деревня Шейх Виссан в долине Бализан. За несколько месяцев около 8000 курдов были убиты. В северо-восточных провинциях были объявлены специальными зонами огромные территории. Любой человек, схваченный в зоне, расстреливался на месте. Сдавшихся расстреливали позже. Десятки тысяч курдов, в том числе женщины и дети, были схвачены и депортированы из пограничных деревень в ближайшие города и поселки. В течение 1987 года сотни деревень были стерты с лица земли. Там, где Али встречал сопротивление, он использовал газы и отравляющие вещества: так, в мае против населения более чем двадцати деревень были использованы горчичный, нервно-паралитический газ и цианид; в июне то же самое произошло на иранской части Курдистана. Пять курдских деревень практически исчезли, когда Али начал расчищать коридор от 10 до 25 километров шириной, вдоль границы с Ираном и Турцией. В результате Али-Хассана аль-Мажида теперь называли Химическим Али, - однако он только начинал разворачиваться.
      В ноябре войска Али совершили такую же зверскую операцию в небольшом селении вблизи иранской границы. После облавы на жителей деревни, командир карательного отряда заметил, что количество мужчин намного превышает количество женщин и детей. Он справедливо предположил, что многие женщины и дети спрятались, и послал взвод для обследования близлежащих территорий. Скоро они обнаружили пятнадцать женщин и примерно столько же детей, забившихся в небольшую пещеру менее чем в километре от деревни. Он приказал своим людям завалить пещеру кустарником и деревьями и, облив их бензином, поджечь. Пытавшихся выбраться из облака удушающего дыма застрелили. Когда огонь разгорелся, те, кто ещё не задохнулся в дыму, сгорели заживо. Никто не выжил.
      Али было также приказано испытать биологическую автоматическую бомбу, которая обладала смертельным зарядом и могла бы сработать весьма эффективно. Я не слишком хорошо разбирался в тонкостях устройства этой бомбы, но основной принцип был достаточно прост. Фляга, содержащая небольшое количество смертоносного вируса, позже получившего прозвище "Сатанинского", помещалась в машину, которая направлялась на территорию врага и затем уничтожалась. Через некоторое время небольшой взрыв разрушал емкость, выпуская вирус. Было сделано несколько попыток произвести эту операцию, однако все они провалились. Например, в Северном Ираке машину со взрывчаткой угнали юные воришки. Хашим рассказывал мне, как три сотрудника госбезопасности, отвечавшие за операцию, спокойно ехали к безопасному Арбилу, когда их обогнала эта машина, нарушавшая все правила дорожного движения. Они пустились в погоню и нагнали смертельную повозку совсем близко от города. Бомбу обезвредили, а налетчиков ждало суровое наказание, которое, должно быть, их сильно удивило.
      В это время активизировалась деятельность иракской компартии.
      ИКП зависела от Советского Союза не более, чем любая другая компартия. Хотя дружба между Москвой и Багдадом и охладела после чистки 1979 года, реалии "холодной войны" вновь объединили их к 1984 году. Руководство ИКП не устраивало то, что Москва финансировала деятельность компартии, одновременно пытаясь настроить весь мир против Ирака. Главной целью иракских коммунистов было захватить власть над нефтяной индустрией страны, приносящей миллиарды долларов дохода. Чтобы добиться этой цели, они не остановились бы ни перед убийством президента, ни перед устранением его семьи и министров.
      Возобновление активности коммунистов постоянно меня беспокоило из-за того, что это было связано с семьей Амны. Беседа с Абдуллой вновь пробудила во мне все страхи, которые я так долго и старательно подавлял. Меня тревожили опасения, что Амна тем или иным образом сотрудничает с ИКП. Она стала резкой и вспыльчивой. Однажды вечером, когда я рассказывал ей о разводе Халы, младшей дочери Саддама с Хакимом аль-Мажидом, случившемся менее чем через год после их свадьбы, она внезапно обрушилась на Надию, разлившую сок. Я решил урезонить её.
      - В чем дело, Амна? - спросил я, умышленно понизив голос, в надежде, что она успокоится.
      - О чем ты?
      - Ты знаешь о чем. Последние несколько недель с тобой невозможно общаться, ты кричишь на детей. Еще ты, похоже, отдаляешься от меня. В чем дело?
      - Ни в чем. Это тебе кажется.
      - Поэтому ты себя так и ведешь? - спросил я. - Это не в твоем стиле.
      - Я... ну, не знаю. - Она нервничала, понимая, что я не просто так препираюсь с ней. - Это все из-за Саддама, - сказала она после недолгого раздумья.
      - Из-за Саддама?
      - Ты знаешь, что я думаю о Саддаме Хусейне. Я ненавижу его.
      - Ну и что же изменилось? - пожал я плечами. - Ты всегда его ненавидела.
      - Да, но я больше не могу терпеть то, что делает он или его подручные. Помнишь авиакатастрофу в Америке в прошлом году?
      - Кажется, да, но ты напомни.
      - Боинг-747, направлявшийся в Париж, взорвался вскоре после вылета из Нью-Йорка в июле прошлого года. Погибло двести тридцать человек.
      - Да, я читал об этом. А при чем здесь Саддам?
      - Это его рук дело, - ответила Амна с таким убеждением, что я почти поверил ей.
      - Ну и бред, - возразил я, - ты забыла, что я регулярно читаю американские газеты. Если бы была хоть какая-нибудь версия о причастности к этой ужасной катастрофе Саддама, западные СМИ шумели бы об этом на весь мир. Ничего такого не было.
      - У американских следователей не было доказательств причины катастрофы, - упорствовала Амна, - они не нашли никаких признаков бомбы.
      - Вот именно, - с нажимом сказал я. - Так на чем же основана твоя теория?
      - Бомба была, но очень маленькая. Ее смонтировали на борту четверо специальных агентов Саддама во время полета из Франкфурта в Нью-Йорк. Они летели с фальшивыми паспортами под видом двух супружеских пар.
      Мой скептицизм не уменьшился.
      - Итак, четверо агентов садятся на американский самолет, неся оборудование для бомбы, тихонько собирают её оставляют в самолете и сходят в Нью-Йорке. Затем самолет летит в Париж и взрывается прямо в воздухе от бомбы, настолько маленькой, что лучшие в мире специалисты по авиакатастрофам не нашли даже её следа. Амна, можно было придумать что-нибудь получше.
      Мой сарказм её не убедил.
      - Бомбу пронесли на борт по частям: небольшая батарейка, электронные часы, электрическое реле и небольшое количество жидкой взрывчатки. Во Франкфурте не было необходимого оборудования, чтобы засечь эти вещи. Бомбу собрали в туалете и осторожно разместили за сиденьем одного из террористов, непосредственно над главным бензобаком. Во вспомогательных баках было достаточно горючего, чтобы долететь до Европы, поэтому главный бак был практически пуст. Однако он содержал достаточное количество горючих испарений. И террористы это знали.
      - Продолжай. - Эти подробности заинтересовали меня.
      - Бомба не должна была взорвать самолет. Между крышкой бака и полом есть пространство шириной менее полуметра, в котором находится электропроводка, ведущая к главному баку. Взрыв был совсем небольшим, его услышали лишь несколько человек, находившихся в непосредственной близости от него. Но его оказалось достаточно, чтобы пробить бензобак и вызвать огонь под главной палубой.
      - Но ведь такое повреждение было бы немедленно замечено экипажем или хотя бы зафиксировано.
      - Ничего подобного, - возразила Амна, - главный бак был пуст, а провода ведущие к нему, перерезаны. Командир и экипаж абсолютно ничего не узнали. Наверно один или два пассажира сообщили о небольшом хлопке стюардессе, но ничего уже нельзя было сделать - самолет взорвался.
      - Как же ты все это узнала? - спросил я наконец.
      - У Латифа много связей. В основном с людьми, враждебными Саддаму. А кое-что, за соответствующую плату, может узнать каждый.
      - Какое движение представляли террористы?
      - Никакое. Если бы их схватили, они бы назвались членами террористической организации из Филиппин.
      - Но ради чего это сделано? Не вижу смысла. Что указывает на причастность Саддама к этому дикому поступку?
      - Это был эксперимент. Тогда не было уверенности в успехе. Теперь у Саддама есть оружие, которое вселит страх во всех его западных врагов, как только он захочет его использовать. Его надо остановить.
      - Да, но кто его остановит?
      - Есть люди, - уклончиво ответила она.
      - Что это за люди? - спросил я. - Если кто-то встанет на его пути, он просто уберет их. Никто ничего не узнает и ничего не сможет сделать. Вот ты, что ты сможешь сделать?
      - Кое-что могу! - почти выкрикнула она.
      - Что ты такое говоришь? - устало сказал я. - Какие у тебя возможности?
      - О нет, я могу, и я должна это сделать. - Она не смотрела на меня.
      - О чем ты? - насторожился я.
      - Ни о чем.
      - Что ты имеешь в виду? - настаивал я, - что ты должна?
      Наконец Амна взглянула мне в глаза:
      - То, что я давно уже должна была сделать.
      Я сразу понял её.
      - Ты присоединилась к коммунистам, - вздохнул я.
      Амна не ответила. Ее молчание было красноречивее всяких слов. Я подошел к ней, присел и сжал её руки в своих.
      - Женщина, ты что, лишилась разума? Ты хочешь, чтобы нас всех убили? Ты погубила всех нас! О чем ты думаешь? А как же Надия и Салих? Даже если наш брак так мало значит для тебя, ты их мать и в первую очередь должна заботиться о них.
      - Я делаю это для них. Ради их будущего.
      - Ты сумасшедшая! Ты лишишь их будущего, если это сделаешь!
      Амна ответила не сразу. Она мрачно смотрела в пол, и я заметил слезы в её глазах. Она была умной женщиной и не питала иллюзий относительно последствий шага, который хотела совершить.
      - Микаелеф, ты хороший, - наконец сказала она, - ты не заслужил такого. Прости, что все рассказала тебе, вот так.
      Я отступил от нее:
      - А как, Амна, ты все хотела рассказать? За обедом? Или после того, как позанимаемся любовью? Ты вообще-то рассказала бы мне?
      - Я же рассказываю, - угрюмо ответила она.
      - О, ну да, конечно. Ты меня за дурака считаешь?
      - Я серьезно. Я хотела поговорить с тобой.
      Я нахмурился:
      - Ты хотела? О чем же?
      - Скоро на Саддама будет покушение...
      - Я не верю! Нет, не верю тебе! - Я бросился в кресло и обхватил голову руками.
      - Мне поручено спросить тебя, займешь ли ты место Саддама, если покушение будет удачным. Будешь играть Саддама, пока не закончится операция и все его сподвижники не будут уничтожены?
      Я с трудом соображал. Это было худшее из того, чего я боялся.
      - Эта женщина безумна, - бормотал я, не в силах поверить, что моя жена - участница заговора, задумавшая убрать президента.
      - Это очень серьезно, Микаелеф.
      - Это точно! - огрызнулся я.
      - Когда Саддам будет мертв, - продолжала она, - начнется хаос. Важно, чтобы другие члены его семьи, особенно этот ублюдок Удай и его брат, не завладели властью. Ты можешь сдерживать ситуацию несколько часов после смерти Саддама и помочь нам захватить власть в стране.
      Это производило серьезное впечатление, но шансов на успех было не больше, чем у предыдущих заговорщиков. Я не был готов участвовать в такой игре.
      - Насколько глубоко ты в этом замешана? - Моя злость постепенно сменялась горечью.
      - Так глубоко, муж, как это только возможно.
      Я беспомощно покачал головой. Для ссоры это было неподходящее время. Стало ясно, что никакие мои мольбы не заставят её изменить решение.
      - И ты, разумеется, одна из тех, кто будет непосредственно участвовать в операции?
      - Нет, - ответила она. Я был благодарен ей хоть за это.
      - Ты собираешься использовать мое положение, чтобы облегчить доступ к Саддаму?
      - Нет, ты должен быть в каком-нибудь другом месте до исполнения плана.
      - Ты же знаешь, что это безумие, - сказал я тихо, без малейшей надежды на то, что она изменит свое решение.
      - Это нужно сделать, - решительно сказала она. - Ради будущего Ирака мы должны уничтожить Саддама Хусейна.
      Я был вымотан и разбит.
      - Твое мужество поражает меня, Амна, но я не могу в этом участвовать.
      - Ты не поможешь?
      - Я не могу помочь, но ради наших детей и поскольку ты моя жена, я сделаю одну вещь. Я никогда никому даже не шепну о нашей беседе. То, что сказано сегодня, не узнает ни одна душа. Но я умоляю, Амна, отдались от этих людей.
      - Слишком поздно.
      После того как Амна ушла спать, я ещё долго сидел. Меня ужаснуло то, что она рассказала мне. А ещё меня мучила дилемма. Заключалась она в следующем: с Саддамом надо что-то делать. Но делать это должна не Амна. И не я. Жизнь моих детей была дорога мне так, что описать это словами невозможно, и я не мог подвергать их опасности. Если о роли Амны в этом заговоре известно, то получалось, что я тоже участник заговора. Однако предавать её - это уж слишком. А помешать я ничему не мог.
      Следующие несколько дней я почти не разговаривал с Амной. В свете нашего последнего разговора все остальное казалось немного неуместным. Почти все свободное время я проводил в саду или в кабинете, напряженно размышляя в поисках выхода из ситуации, но никакого решения не приходило. Скоро у меня появилась мания преследования: мне казалось, что за мной постоянно следят. Сколько я себя ни убеждал, что это бред, меня не отпускало постоянное предчувствие чего-то ужасного.
      Несколькими днями позже, в Черном кабинете, мы с Хашимом обсуждали войну, как вдруг вошли Саддам и Удай. Я сразу же приготовился к неприятному разговору, и после нескольких фраз самые худшие мои опасения подтвердились.
      - Обычно я не занимаюсь такими вещами, - сказал Саддам, приветствуя меня, - однако это очень деликатный вопрос, и я должен задать его лично.
      Хашим немедленно встал:
      - Думаю, ваше превосходительство, мне нужно разобрать мои бумаги.
      - Хорошо, Хашим, - кивнул Саддам.
      Когда Хашим вышел из комнаты, я заметил, как Удай смотрит на меня. Этот взгляд заставил меня поежиться, как мышь под взглядом кошки. Саддам остановился у меня за спиной - в подобных случаях он предпочитал поступать именно так. Он положил руку мне на плечо и сразу перешел к делу.
      - Я получил кое-какие сведения, Микаелеф, которые обеспокоили меня. Я хочу задать тебе несколько вопросов, а ты должен абсолютно честно ответить на них.
      - Конечно, Саддам, - У меня засосало под ложечкой. Мне захотелось оказаться далеко отсюда.
      - Знаешь ли ты, что твой шурин, Латиф Паша - член коммунистической партии?
      Задавая вопрос, он встал передо мной, очевидно, чтобы следить за моей реакцией. На самом деле я почувствовал мимолетное облегчение, когда меня спросили о Латифе, а не об Амне.
      - Мне совершенно неизвестно, - сказал я, собрав все свое хладнокровие, - состоит ли он в какой-нибудь политической организации.
      - А ты знаешь, что твой тесть был коммунистом? - спросил Саддам.
      - Да, - ответил я, все больше смелея. - Но он умер уже восемь лет назад.
      - А Амна? - спросил Саддам, - они с отцом были близки, так ведь?
      Внезапное упоминание имени жены взволновало меня, и я не сомневался, что Саддам это заметил.
      - Да, конечно. Но я никогда не считал, что она разделяет политические взгляды своего отца. - Я надеялся, что Саддам не заметит лживых и боязливых ноток в моем голосе.
      - У меня возникла проблема, - Саддам подошел к окну, из которого открывался вид на реку. - Имя Латифа Паши иногда попадает в поле зрения наших спецслужб, но сейчас меня беспокоит не это. Ты, конечно, догадываешься, что мои агенты есть в каждой политической организации в Ираке. Этим утром мне дали список людей, присутствовавших на тайном совещании коммунистов. Они планировали проведение террористических акций и собирались устроить беспорядки в нашей стране, и без того пребывающей в глубоком кризисе. Большинство этих имен я видел и ранее, но одно - впервые. Это Амна аль-Рабака.
      Я застыл. Мне показалось, что у меня остановилось сердце. Во рту пересохло.
      - Это распространенное имя, - прошептал я.
      - Возможно, - ответил Саддам, - но какое поразительное совпадение на этом совещании именно эта Амна аль-Рабака сидела рядом с Латифом Пашой.
      Мой язык будто одеревенел. Обливаясь потом, я отрицательно покачал головой:
      - Этого... не может быть, - заикаясь, произнес я, хотя знал, что именно так все и было.
      - Мне неприятно говорить тебе все это, Микаелеф, но ты должен понять, перед какой дилеммой я оказался. Как ты думаешь, что мне делать?
      - Я не знаю, что сказать, - ответил я. Это, по крайней мере, было правдой.
      - Тогда я скажу, что нам нужно делать, - сказал Саддам довольно мирно. - Твоя реакция на эти новости убедила меня, что ты ничего не знаешь о деятельности твоей жены. Это для меня имело большое значение. Теперь ты пойдешь домой и ничего не будешь говорить жене о нашем разговоре. Понятно?
      Я кивнул.
      - Ты скажешь жене, что получил записку, где говорилось, что госбезопасность знает о её сотрудничестве с коммунистами. Скажи ей, что её видели на совещании в доме на Хила Роуд в районе аль-Амирия, недалеко от твоего дома. Это убедит её в достоверности источника. Если спросит, скажи, что записка не была подписана. Затем ты должен настоять, чтобы она немедленно разорвала все отношения с этими людьми. Я могу дать ей только один шанс, Микаелеф. Позаботься о том, чтобы она выслушала тебя и повиновалась.
      Я был очень удивлен предложением Саддама. Его великодушие и искренность растрогали меня. Зато Удай отреагировал злобно и резко:
      - Отец, это безумие! Эта женщина и её брат собираются убить тебя. Ты должен немедленно её арестовать!
      Саддам раздраженно повернулся к Удаю. Я впервые видел его таким.
      - Не указывай, что мне делать! Тебе лучше попридержать язык.
      Удай настаивал на своем:
      - Она коммунистка! Все члены её семьи - коммунисты!
      Саддам пересек комнату и встал лицом к лицу с Удаем, глядя ему прямо в глаза. В его словах слышалась угроза, хотя говорил он очень тихо:
      - Если будешь вмешиваться, я выгоню тебя из дворца. А теперь - молчи!
      Удай стиснул зубы от обиды, но не сказал ничего в ответ. Саддам снова обратил свое внимание на меня:
      - Микаелеф, ты сделаешь так, как я попросил?
      Я с готовностью кивнул. Это было нетрудно, так как и меня страшно беспокоили встречи Амны с коммунистами.
      Этой ночью я проговорил с Амной несколько часов. Если сначала она беспокоилась о том, что агенты Саддама следят за каждым её движением, то к концу разговора её недоверие сменилось ужасом. Если она хотела жить, у неё не было выбора, кроме как порвать с ИКП.