Бросать вызов Саддаму было равносильно самоубийству. Амна хотела предупредить Латифа, и я не особенно старался отговаривать её. Поскольку за ней следили, ей пришлось пользоваться секретными способами связи, о которых они условились на всякий случай.
      - Латиф звонит мне каждое утро в одиннадцать часов, - объяснила она всхлипывая. - Мы молчим. Через десять минут он кладет трубку. Это означает, что все в порядке. Если кто-то из нас кладет трубку раньше, то это значит, что нам надо встретиться через час в условленном месте. Если встреча небезопасна, я жду несколько секунд и говорю, что ничего не слышно, не мог бы он перезвонить ещё раз. Тогда Латиф узнает, что случилось что-то серьезное, и будет искать убежище.
      - По-моему, это немного неудобно, - предположил я, - если линию прослушивают, то поймут, что ты передаешь кодированное сообщение.
      - Возможно, но они не знают, кто звонит и что это за сообщение. А что касается меня, то они уже знают, что я делаю, так что хуже не будет.
      Аргумент был так себе, но надо было действовать. На следующий день Латиф позвонил, и Амна надлежащим образом передала свое сообщение.
      Прошла неделя. Латиф скрылся, хоть мы и не знали куда. Он звонил каждое утро ровно в одиннадцать, но я приказал Амне не при каких обстоятельствах не поднимать трубку. Если бы она продолжала посылать кодированные сообщения, то Саддам предположил бы, что она все ещё работает на ИКП и, следовательно, участвует в заговоре. Арест был бы неизбежен.
      Я старался жить как обычно, но мое душевное состояние было тяжелым. Хашим никак не комментировал мое поведение, так что, возможно, я оказался лучшим актером, чем думал. Оглядываясь назад, я знаю, что должен был хватать Амну и детей и бежать. Больше всего я жалею о том, что не сделал этого. Абдулла бы помог мне. Сначала я мог бы попасть в Кербелу, а через день - в Иорданию. Чтобы все спланировать, времени было достаточно. Но я ничего не сделал. Мной овладела Великая Депрессия, и я ничего не сделал.
      Наоборот, я пребывал в каком-то неестественном спокойствии. Я не был так уж уверен в Саддаме, но время шло, ничего не происходило, и я все более оптимистично считал, что опасность миновала.
      Затем, когда мое сердце перестало замирать при каждом звонке телефона и стуке в дверь, мой маленький мир рухнул. В один из дней (до сих пор я помню, что это была среда) я пришел домой, но ни Амны, ни моей матери, ни детей не было. В доме были видны следы борьбы. Я сразу позвонил в президентский дворец и сообщил об исчезновении семьи. Через несколько минут к телефону подошел сам Саддам, хотя я не просил соединять меня с ним. Он обещал, что лично проследит за исполнением дела "высокой срочности". Когда я положил трубку, то услышал какие-то стоны из глубины дома.
      Я бросился туда и нашел свою мать. Она была вся в крови, над ухом виднелась глубокая рана. Ей было трудно шевелить губами, но все же она смогла рассказать, что четверо мужчин вломились в дом и схватили Амну, Надию и Салиха. Амна безуспешно сопротивлялась. Когда моя мать попыталась удержать Салиха, её ударили пистолетом по голове. Пока я разговаривал с Саддамом, она как раз пришла в себя.
      Четыре дня я провел в болезненном страхе. Ходили слухи, что Амну и детей похитили аль-Дава, другие утверждали, что курды, ЦРУ или "Моссад". К чести Хашима, он делал все, чего не смог сделать я. Он объезжал тюрьмы, звонил высокопоставленным сотрудникам госбезопасности. Подхалимством и угрозами он старался добыть информацию, которая помогла бы нам выйти на след моей семьи. Никто ничего не знал, даже по слухам.
      Вечером в воскресенье мы с матерью были дома, когда пришел Удай. Увидев его, я испугался самого худшего. Я мог лишь догадываться, почему старший сын Саддама соизволил посетить меня.
      - Нашли твою жену и детей.
      В его лице не мелькнуло ни тени эмоций или сострадания. Напротив, готов поклясться, что он сдерживал улыбку.
      - Их тела привезли в городской морг, нужно, чтобы ты поехал и опознал...
      Эти слова Удая прозвучали как эхо в коридоре. Я отключился. Позже мне сказали, что полиция получила анонимный совет обследовать небольшой участок земли за Кадхимией, местом, где родились мои родители. В неглубокой полузасыпанной могиле нашли Амну, Надию и Салиха Микаелефа. В докладе говорилось, что Амну пытали и изнасиловали, а дети были изувечены.
      Я не помню ничего, что происходило в следующие часы. Меня терзало горе, и мой мир погрузился во мрак.
      На следующее утро, перед похоронами, мать вошла ко мне; я лежал у себя в комнате полностью одетый. Моей матери с трудом удалось прийти в себя. Визит Удая нанес ей настолько серьезную психологическую травму, что Хашим, примчавшийся через весь город, как только услышал, что произошло, сразу вызвал ей врача. Она боготворила обоих внуков, особенно Салиха, и любила их больше родных детей.
      У меня все сильнее возникало подозрение, что Удай причастен к гибели Амны и детей. Последнее время он стал совсем неконтролируемым. Он уже убил человека пару лет назад и теперь снова сделал это в багдадском танцклубе, всего через неделю после смерти Амны. Он открыто флиртовал с женой одного подполковника, и поскольку темперамент Удая был хорошо известен, офицер попытался пошутить по этому поводу. Один из охранников Удая увидел, что все зашло слишком далеко, и предложил уйти. Удай разозлился и схватил женщину за грудь, как бы желая доказать, что может сделать все, что хочет, с женщиной, которую возжелает. Когда вмешался её муж, Удай сразу же ударил его между ног. Когда мужчина упал на пол, скорчившись от боли, Удай достал пистолет и выстрелил ему прямо в голову. Мужчина умер мгновенно. Как и в прошлый раз, семье убитого дали денег, и дело так и не дошло до суда.
      Я пошел на похороны Амны, Надии и Салиха. Арабские традиции предусматривают открытые проявления чувств в таких случаях, и мы вместе с остальными членами семьи долго рыдали. Я знаю, что на Западе такое поведение считают признаком малодушия, но мы тоже не всегда понимаем поведение европейцев. Отсутствие чувств и холодность у них на похоронах кажутся нам проявлением безразличия.
      Когда все закончилось, мы много выпили с Вахаб и Акрамом. Я долго и неосторожно говорил о том, что подозреваю Удая в причастности к убийству, но их реакция была очень враждебной, и я решил больше не поднимать эту тему. Раньше я сомневался в порядочности Акрама, но никаких сомнений больше не осталось, когда на следующее утро, вместо того чтобы везти меня во дворец, меня отвезли в тюрьму и посадили в камеру.
      Меня продержали там два дня, и, к моему удивлению и облегчению, со мной обращались не так уж плохо. Никого, кроме надзирателя, приносившего мне еду, я не видел, но ему было запрещено разговаривать. Если у него и возникали вопросы по поводу моего внешнего сходства кое с кем, я этого так и не узнал. Я пытался заговаривать с ним каждый раз, когда он входил, но он даже не осмеливался взглянуть на меня. Он оставлял небольшую порцию еды на табурете возле двери камеры и исчезал.
      Когда я бодрствовал, передо мной все время стояли образы Амны, Надии и Салиха. Оказалось, очень трудно привыкнуть к мысли о том, что я никогда их больше не увижу. Физическая боль от их потери была невыносимой. Я представлял себе, как страдала Амна, и мог только надеяться, что детей убили быстро, а изувечили их уже после смерти. От меня даже не потребовали опознать их тела, так как, скорее всего, это было просто невозможно.
      К концу второго дня моего заключения меня в окружении четырех охранников привезли во дворец. Я все ещё был в той же одежде, в которой меня арестовали, мне не давали ни мыла, ни воды, и я был грязен и небрит.
      Через пятнадцать минут после прибытия во дворец я сидел перед Саддамом в его личном кабинете. За исключением двух охранников перед дверью, мы были одни.
      - Ты вел себя глупо, Микаелеф, - сухо сказал он.
      Меня уже не волновали ни он, ни его слова. Я был благодарен за то, что меня не пытали, но он не мог бы причинить мне большей боли, чем та, что я испытывал сейчас. Я лишился всего, что было смыслом моей жизни.
      - Потеря жены и детей, - продолжал Саддам после небольшой паузы, для мужчины - это очень тяжелая травма. Особенно если это произошло так жестоко.
      Но теперь я видел насквозь эти сантименты и сочувствие.
      - И я понимаю, - продолжал он, - и не удивляюсь, что тебе мерещится их убийца на каждом шагу.
      Он встал и, подойдя ближе, присел так, что наши глаза оказались на одном уровне:
      - Посмотри мне в глаза, Микаелеф, и скажи, видишь ли ты в них убийцу тех, кого ты любил? Этот ли человек забрал твоих детей и убил?
      Я посмотрел ему в глаза и не испугался. Но солгал.
      - Нет, - ответил я бесстрастно.
      - Так помоги же мне найти убийцу. Все, что у меня есть - в твоем распоряжении. Мы не оставим камня на камне, получим ответы на все вопросы, но найдем это животное.
      На меня больше не действовали его красивые фразы. Я должен разобраться, ответствен ли Саддам или какой-нибудь другой член этой злобной семьи за убийство моей жены, моей дочери и моего сына. Затем я убью их.
      Удай надоел мне своими нападками. Он полагал, что я потенциально опасен для режима, и не скрывал, что он хочет моей смерти. Когда, через несколько недель после убийства Амны и детей, он сообщил, что арестовал человека, подозреваемого в убийстве моей семьи, меня это не удивило. Разумеется, человек признался, но не мог объяснить ни мотивов, ни смысла такого грязного дела. Это был Алу Вахиб, вор и мошенник из Шулы, рабочего района на северо-западе Багдада. Признался он или нет - я был уверен, что к преступлению он не причастен. Я попросил разрешение лично допросить его, и Саддам позволил мне это. Я находился в Черном кабинете и только собирался ехать в Аль-Карадскую тюрьму, когда на столе зазвонил телефон. Это был начальник тюрьмы.
      - Хорошо, что застал вас, пока вы не выехали, - сказал он. - Ваша поездка была бы бесполезной.
      - Что вы имеете в виду?
      - Вы хотели поговорить с Алу Вахибом?
      - Да.
      - Боюсь, что он мертв.
      Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать это.
      - Как - мертв?
      - Самоубийство. Надзиратель проверил его час назад и нашел его в луже крови. Он вскрыл себе вены.
      У меня хватило ума, чтобы понять, что самоубийства он не совершал.
      - Как же он мог перерезать себе вены?
      - Он воспользовался осколком стекла. Мы догадываемся, как это могло произойти, но будет полное расследование. Кое-кого накажут.
      - Конечно, я в этом уверен, - усмехнулся я.
      - Вы хотите увидеть его тело? - Тюремщик старательно не замечал моей иронии.
      - Нет, - сказал я, - но благодарю за звонок.
      Я повесил трубку и с досады стукнул кулаком по столу. Было очевидно, что именно произошло. Неудачливого Алу схватили просто на улице и посмертно обвинили в убийстве Амны и детей. Похоже, так и было. Я поразмышлял в одиночестве и решил, что единственное, что можно сделать, - это связаться с Латифом.
      В начале 1988 года я был ошеломлен, узнав, что Барзан Ибрагим был избран представлять Ирак в комиссии по правам человека в Женеве. Полагали, что Саддам использует его и в Швейцарии, для различных грязных дел, в том числе для устранения диссидентов. Он был непосредственно связан с убийством Аятоллы Мехди, основателя исламской революционной организации в Ираке. Мехди был застрелен тремя пулями в голову в Судане, в начале войны.
      Невероятно, что такой человек представляет Ирак в комиссии по правам человека. Впрочем, у Саддама было извращенное чувство юмора. Он часто посылал Тарика Азиза, христианина, представлять его на международных исламских конференциях.
      Наступили добрые времена и для братьев Барзана. Сабави получил прежнюю должность Барзана во главе госбезопасности, сменив жестокого палача Фаделя Барака. Сабави приказали действовать с тем же рвением, которое демонстрировали его предшественники. Ватбан, младший из трех братьев, получил похожую должность - главы спецслужбы, отвечавшего за личную охрану президента и его семьи. Таким образом, окружение и жестокое семейство Саддама служили прочным фундаментом для драконовских методов Саддама. Благосклонное отношение к сводным братьям подкрепилось и браком Удая с дочерью Барзана Сажей. Бедная девочка, конечно же, не была счастлива, и через три месяца улетела к отцу в Женеву.
      С февраля Саддам решил окончательно разобраться с курдской проблемой. Кампания официально называлась "экзекуция", и народ Ирака познакомился с попытками Саддама "уничтожить все враждебные элементы на севере страны". Иракские СМИ широко освещали "героическую кампанию".
      Когда иранские войска заняли территорию вокруг города Халабжи в Иракском Курдистане, у Саддама появилась возможность убить двух зайцев сразу. Иракские ВВС по приказу президента сбрасывали бомбы с цианидом, горчичным нервно-паралитическим газом на Халабжу. Когда иранцы вошли в город, их поразило страшное зрелище: 5000 человек было уничтожено газом. Жители лежали на улицах, застыв в агонии, женщины растянулись у дверей, сжимая своих детей. Были обнаружены группы маленьких детей, застывших, держась друг за друга. Вокруг города были найдены ещё тела. В отчаянной попытке спастись, люди бежали от распространявшегося в воздухе яда. Тех, кому удалось убежать подальше, все равно ждала мучительная смерть.
      Фотоснимки, сделанные на месте трагедии, обошли весь мир, хотя никакие фотографии не могли в полной мере передать реальности. Сотни тысяч иракцев погибли с начала президентства Саддама, но никогда ранее жестокость Саддама не преподносилась так наглядно. Халабжа стала окном, через которое мир увидел зло и жестокость иракского диктатора. Саддам обвинил Иран в фальсификации, но мало кто поверил ему.
      Ирак достиг успеха в производстве и использовании нервно-паралитического газа в ракетах и снарядах. Теперь у него была возможность использовать химическое оружие на больших расстояниях за пределами страны. В то время как Запад обрушился на президента Ирака, производители не гнушались пользоваться новым рынком сбыта. Мне рассказали, что основным источником оборудования для производства химического оружия была Западная Германия, а основное сырье в больших количествах импортировали из Индии. По слухам, Китай также сотрудничал с Саддамом, помогая с разработками ядерного оружия. Это подтверждалось также частыми визитами иностранных министров в Багдад.
      Менее чем через три недели после трагедии в Халабже, иракские силы под командованием Али-Хассана бомбили деревни Гуптапа и Аскар. Схема налетов была почти одинаковой. Сначала разведывательный самолет выпускал осветительные ракеты, чтобы указать направление ветра. Через несколько минут появлялось шесть бомбардировщиков, сбрасывающих свой смертоносный груз. Целый год шла война против курдских сельскохозяйственных районов на севере.
      Используя химическое оружие, Ирак в течение двух дней в середине апреля опять захватил полуостров Аль-Фао и территорию вокруг аль-Басры. В ходе этой операции химическому нападению подверглись 70 000 иранцев. В ходе войны наступил перелом - после двух решающих сражений армия Ирака продвинулась на сто километров на территорию врага.
      Иранцы отступали почти по всей линии фронта, опасаясь новой химической атаки. Саддам понял, что сейчас он силен, как никогда. Он вовремя сориентировался и предложил заключить мир, предвосхитив реакцию США на драматический поворот в ходе войны. В июле Хомейни признал, что ему придется испить "горькую чашу" поражения. Боевые действия прекратились, и война официально закончилась двадцатого августа.
      Саддам, переживший президентский кризис с честью, был во всеоружии. Во время затянувшихся переговоров о мире он часто приказывал мне занять его место за столом переговоров. Однажды он даже распорядился, чтобы я поставил свою подпись под договором, который сам подписывать не хотел, но вовремя осознал, что отрицать подлинность своей подписи он сможет, лишь объявив о моем существовании, и на решающих переговорах присутствовал сам.
      За восемь лет войны погибло 210 000 человек и, по самым скромным подсчетам, воюющие стороны израсходовали 600 миллиардов долларов. Большие нефтедобывающие комплексы в аль-Басре и Абадане были разрушены, и нефтяная промышленность обеих стран снизилась на 15% довоенного уровня. Несмотря на это, в глазах арабского населения многих стран Саддам был героем. В Ираке праздновалась великая победа. Саддам приказал соорудить "Арку Победы", возвышавшуюся в парке Зора у шоссе Кадисия. Огромные бронзовые руки, моделью для которых послужили руки президента, держали два скрещенных клинка. Скульптура была отлита из переплавленной военной техники противника, а постамент украшали тысячи изрешеченных пулями иранских касок. Под дорогой, ведущей к мемориалу, закопали ещё много касок, что позволяло Саддаму и прочим иракцам символически ходить по головам поверженных противников.
      Даже в конце войны продолжалось жестокое истребление курдов. Али-Хассан уже начал подумывать об окончании работы. Сотни деревень были атакованы "ветром смерти" За шесть месяцев погибло 200 000 курдов. В специально оборудованные поселки и концентрационные лагеря было интернировано более 250 000 курдов. Три четверти курдских деревень на территории Ирака было уничтожено.
      Весь мир осуждал Ирак. США и ЕС требовали санкций и угрожали наложить запрет на продажу оружия Ираку. Саддам пытался представить эту трагедию как "необходимое перемещение" населения, оказавшегося вблизи зоны боевых действий. Его объяснения никого не убедили. В результате Великобритания пообещала удвоить экспортный кредит Ираку, если Ирак прекратит уничтожать курдов. Несколько стран последовали её примеру, и резня прекратилась. На время.
      Мои попытки вступить в контакт с Латифом пока не увенчались успехом. Я полагал, что он не знает об убийстве своей сестры и её детей, но через несколько дней после её исчезновения телефонные звонки прекратились. Я не мог открыто разыскивать его, а мои осторожные расспросы у родственников не дали никаких результатов. Наконец в середине сентября он позвонил снова. Было как раз одиннадцать, то время, когда он всегда звонил Амне. Я был уверен, что мой телефон прослушивается, и ничего не сказал. На другом конце провода также была тишина. Через десять секунд звонивший повесил трубку, и я почувствовал, что это, конечно же, Латиф. У меня не было уверенности, что он встретится со мной в условленном месте в полдень - под башенными часами на центральном железнодорожном вокзале возле Дамасской площади, где они всегда встречались с Амной. Однако через пять минут я направился к центру города. Была пятница, священный день, на улицах почти никого. Около двенадцати я уже стоял у башни. Я прождал более двадцати минут и уже начал думать, что Латиф не придет, как вдруг увидел, что он приближается ко мне. Я двинулся ему навстречу, но, к моему удивлению, прошел мимо, даже не взглянув на меня. Поколебавшись, я последовал за ним. Ровной походкой он шел к площади, пересек ближайшую улицу по направлению к Школе искусств и свернул налево к Парку Зора. Войдя в парк, он направился к небольшой скамье у озера и сел. Я устроился рядом.
      - Рад снова видеть тебя, Латиф, - сказал я, и на мгновение Амна приблизилась ко мне. Латиф только кивнул в ответ, и какое-то время мы сидели молча. Вскоре мимо прошел человек в потертом сером костюме и едва заметно кивнул Латифу.
      - Извини, что игнорировал тебя, Микаелеф, - сказал Латиф, когда человек направился через площадь на выход, - но пока ты шел за мной, этот человек следил за тобой. Я должен быть уверен, что ты один.
      - Хорошо, что ты так осторожен, мне это и в голову не пришло.
      Лицо Латифа значительно осунулось с тех пор, как мы виделись в последний раз, появились новые складки и морщины. Наверное, я выглядел не лучше.
      - Как ты? - спросил он.
      То, что я должен был рассказать ему об Амне и детях, давило на меня тяжким грузом.
      - У меня плохие новости.
      Латиф поднял руку.
      - Я знаю, что Амна и малыши мертвы. Поэтому я и позвонил.
      - Как ты узнал?
      - Мне пришлось скрываться, но из Багдада я не уезжал. Такие вести быстро распространяются.
      - Почему ты решил довериться мне? - спросил я. - Ведь я могу быть лоялен к Саддаму.
      - Амна открыла тебе наш секретный код. В любом случае, не думаю, что ты симпатизируешь Саддаму после того, что произошло.
      - Ты уверен, что это дело рук Саддама?
      - Микаелеф, ну ты же не глуп, сам все понимаешь.
      - Возможно, - возразил я, - Удай действовал по собственной инициативе. Уже были случаи, когда он убивал кого-то, не получив санкции отца.
      - Да, ты прав, Удай тоже замешан в этом.
      - Откуда ты знаешь? - Его уверенный тон удивил меня.
      - У меня есть связи с иракскими разведслужбами. Я хотел встретиться с тобой, потому что ты должен знать, что случилось с твоей женой и детьми. Также я хочу тебе кое-что предложить.
      Я был напуган и одновременно заинтригован.
      - Говори.
      Латиф взглянул мне прямо в глаза, и я увидел на его лице отражение собственной боли и гнева.
      - Один из тех, кто похитил Амну и детей, - бывший подполковник, а сейчас - один из личных охранников Удая. Его зовут Калид Фахер аль-Такрити. Он дальний родственник президента.
      - Да, я знаю его. Он жестокий человек. Но откуда ты знаешь, чьи приказы он выполнял?
      - Разумеется, прежде всего, он действовал под прикрытием Удая, заявил Латиф.
      - Согласен. А Саддам? Почему ты думаешь, что Удай не действовал самостоятельно?
      - Саддам лично приказал убить Амну.
      - Откуда такие сведения? - упорствовал я.
      - Всего тебе лучше не знать, Микаелеф. Чем меньше знаешь, тем меньше ты расскажешь, если тебя схватят и начнут пытать. Просто верь мне. Я могу привести доказательство: мне известно, что Саддам говорил с тобой об Амне и требовал, чтобы она разорвала связь с нами. Ты выполнил его просьбу?
      - Да. Но если Амна тебе этого не говорила, значит у тебя есть свои люди во дворце.
      - Это тебя удивляет?
      Честно говоря, это меня не очень удивило. Латиф лишь подтвердил то, что я и предполагал: у Саддама есть враги, причем как за пределами дворца, так и в самом дворце.
      - Что ты хотел предложить мне? - спросил я.
      - Я хочу, чтобы ты присоединился к нам.
      - Присоединиться к вам? Но как я могу? Вы - секретная организация, я - подсадной президент. Я засвечусь, как факел в ночной пустыне.
      - Ты смог бы нам помочь, но остальное я скажу тебе, только если ты с нами.
      Я сглотнул.
      - Тогда я с вами. - Я напомнил себе, внутренне содрогаясь, что хотел просить Латифа помочь мне отомстить. Вот и возможность.
      - Сначала ты должен встретиться с нами сегодня вечером. Амны нет, теперь ты будешь работать только с тремя членами группы. Двух ты уже знаешь.
      - Рафика и Абдуллу?
      - Да, моих братьев. Еще один - это друг. Его зовут Салем Мохаммед. Сегодня ты встретишься с ним. Наша организация действует в глубокой секретности. Каждый из нас знает только тех, с кем непосредственно работает. Поэтому мы сможем указать лишь на горстку людей, если нас схватят и будут допрашивать. Тебе также придется пройти небольшой ритуал. Ты должен будешь смочить своей кровью знамя нашей партии.
      - Но я не коммунист.
      - Разберемся, - сказал Латиф. - Возможно, мы разрешим тебе воспользоваться зелено-бело-черным флагом Ирака. Ты поклянешься очистить его от фашистской диктатуры, которая его запятнала. Сейчас это самое важное.
      - Какова цель сегодняшней встречи? - спросил я.
      - Мы увидим человека, с которым ты стремился встретиться.
      - Кого?
      - Калида Фахера аль-Такрити.
      В девять вечера мы с Латифом, Рафиком, Абдуллой и Салемом были у дома Калида Фахера в пригороде Багдада. Калид жил один, и меня удивила простота всей операции. Абдулла и Салем подошли к двери и постучали, в то время как Латиф и Рафик прикрывали их сзади. Я оставался в машине. Через две минуты Калид был заперт в багажнике машины и мы выехали из города.
      Машина остановилась на обочине пустынной дороги. Калида вытащили из багажника и бросили на песок. Его связали по рукам и ногам и прислонили спиной к машине. Абдулла, младший из братьев, был особенно яростен во время последующего допроса. Калида избили без малейшей жалости и сочувствия. Ведь этот человек жестоко изнасиловал мою жену и изувечил моих маленьких детей. Для араба кровь семьи священна.
      Наконец Калид признался, что приказ похитить Амну и детей, а затем убить исходил непосредственно от Удая. Пока Калид умолял сохранить ему жизнь, Абдулла достал из-за пазухи нож и разрезал ему лицо ото рта до уха. Затем он передал нож Салему, который вспорол Калиду живот. Затем Рафик снял с него скальп и передал нож Латифу, который разрезал ему горло. Наконец нож передали мне. На меня брызнула кровь из разрезанной глотки убийцы, когда я вогнал ему нож прямо в сердце. Хотя этот поступок и не соответствовал моей миролюбивой натуре, я не чувствовал угрызений совести. Оставив нож в трупе, я встал, как для молитвы и обратился к небесам.
      - Моя дорогая Амна, - заговорил я нараспев, - моя прекрасная Надия, мой драгоценный сын, Салих Микаелеф. Мне очень жаль. Я клялся, что всегда защищу вас, но когда я был больше всего нужен, меня не оказалось рядом. Пожалуйста, простите меня.
      Латиф обнял меня.
      - Пойдем отсюда, Микаелеф. У нас есть ещё дела в Багдаде.
      Перед отъездом мы закопали Калифа в неглубокой яме в песке. Уже за полночь мы сели в машину и направились обратно в Багдад.
      На следующий день я опять был с Хашимом в президентском дворце. Я не сожалел об убийстве Калида прошлым вечером, но воспоминания давили на меня. Я старался работать как обычно, но сконцентрироваться было трудно. В течение нескольких следующих недель мои кошмарные видения истерзанных Амны и детей сменились жутким лицом Калида.
      Эйфория "победы" в войне с Ираном быстро утихла во дворце, сменившись новыми историями о Саддаме. Его внебрачные романы были известны лишь горстке людей, и он очень старался как можно дольше держать их в секрете. Наиболее ярким в то время был роман с Самирой Шахбандар, бывшей женой начальника Иракских авиалиний. Жена Саддама, Саджида, обычно закрывала глаза на его похождения, но когда эта связь стала достоянием общественности, она рассвирепела.
      Я обсудил это с Хашимом, и его реакция меня удивила.
      - Самира - вторая жена Саддама, - заявил он.
      - И давно? - спросил я недоверчиво.
      - Несколько лет!
      - Почему я ничего об этом не слышал?
      Хашим посмотрел на меня, как школьный учитель на ребенка, задавшего дерзкий вопрос.
      - А зачем тебе знать? Это не твое дело.
      - Возможно. Но ты ведь знаешь.
      - Я сотрудник госбезопасности, работающий в президентском дворце. Я должен все знать, в интересах безопасности Ирака.
      - Ну и дела, - сказал я, покачав головой, - откуда он её знает?
      - Она училась в школе в Хархе, где преподавала Саджида, - объяснил Хашим. - Думаю они встретились на школьной экскурсии в Такрит, на которой присутствовал Саддам. У неё есть сын от Саддама - Абу-Али. Поэтому он на ней и женился. Мальчику сейчас должно быть семь лет.
      Я ухмыльнулся:
      - Абу-Али? Враги Саддама будут в восторге.
      - Осторожно, Микаелеф, - предостерег Хашим, - некоторые замечания лучше оставить при себе.
      "Абу-Али" означает "отец Али", но арабы используют это выражение в смысле "мошенник" или "пустышка". Исламские законы не препятствуют человеку иметь двух и более жен. Однако это идет вразрез с одним из главных положений партии Баас. Взяв вторую жену, Саддам показал нос своей "религии".
      То, что амурные похождения отца стали широко обсуждаться, разъярило Удая, который был особенно близок со своей матерью и воспринял случившееся как личное оскорбление. Он также опасался, что связь Саддама с Самирой подорвет его собственную позицию, особенно сейчас, когда об этом заговорили открыто. Хоть он и был зол на отца, но выместил свою злость на человеке, который организовывал для Саддама свидания. Это был Камилл, сын повара, служившего личным дегустатором Саддама.
      Это произошло в доме Таха Мохедина Маруфа, шестидесятичетырехлетнего вице-президента Ирака. Поскольку он был курдом, его положение было весьма шатким, но ему было разрешено появляться на публике из дипломатических соображений. В этот день он устраивал прием в честь Сюзанны Мубарак, жены президента Египта.
      Его дом находился на островке посередине Дижлы, недалеко от моста. Камилл, напившись во время празднования, палил в воздух из пистолета, популярное развлечение, запрещенное Саддамом из-за множества несчастных случаев. Услышав из президентского дворца выстрелы у реки, Саддам распорядился это прекратить.
      Удай направлялся на остров и перехватил приказы Саддама по радио в своей машине. Приехав на остров, он оттолкнул попытавшегося вмешаться хозяина дома и приказал Камиллу прекратить стрельбу. У этих двоих всегда были напряженные отношения, и когда опьяневший Камилл грубо ответил Удаю, тот, размахнувшись, стукнул его "мегабоем" - небольшой просмоленной палкой, утыканной гвоздями. Удар пришелся в висок, и Камилл рухнул без сознания. Его увезли в больницу, где он на следующее утро умер.
      В высших кругах ходили различные версии происшедшего, но Хашим, который все это видел, подтвердил, что Удай не был пьян и не стрелял, как думали многие.
      - Удай был в ярости, как всегда, - показал на следствии Хашим, - и он поступил с Камиллом жестоко. Но Камилл был пьян, а Удай - нет.
      Саддам был очень недоволен. Не столько из-за убийства, которое совершил его сын, сколько из-за потери хорошего работника. Узнав о происшествии, он распорядился выпороть Удая. Саджида попыталась защитить сына, но сама была избита Саддамом. Президент бросил сына в тюрьму, где тот просидел шесть недель.
      Была созвана комиссия, чтобы расследовать убийство, однако её решение было ясно с самого начала. Ее возглавлял шурин одного из приближенных Саддама. Семья Камилла получила компенсацию от Саддама, но его смерть была объявлена несчастным случаем.