Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Йога - Джнана-йога

ModernLib.Net / Рамачарака Йог / Джнана-йога - Чтение (стр. 11)
Автор: Рамачарака Йог
Жанр:
Серия: Йога

 

 


Эта идея так глубоко укоренилась в сознании индусов, что они чаще говорят: "мое тело устало", "мое тело голодно" или: "мое тело полно энергии", чем "я то-то и то-то". И это сознание, раз достигнутое, дает человеку чувство силы, безопасности и власти, незнакомое тому, кто смотрит на свое тело, как на себя. Первым шагом того, кто хочет схватить идею метампсихоза и пробудить в своем сознании уверенность в ее истинности, должно быть введение в свое сознание идеи, что "Я" – это нечто совершенно отдельное от тела, и что оно временно пользуется последним, как жилищем, убежищем и орудием деятельности.
      Многие из авторов, писавших о метампсихозе, посвящали много времени и труда, и приводили много доводов в доказательство разумности этой доктрины с чисто спекулятивной, философской или метафизической точки зрения. Мы допускаем, что подобные усилия рационалистического объяснения метампсихоза, заслуживают одобрения по той причине, что многие убеждаются сперва в истинности той доктрины таким путем. Однако, мы сознаем, что человек должен почувствоватьистинность этой доктрины в самом себе прежде, чем он действительно поверитв ее истинность. Иначе человек может убедить себя в логической необходимости учения о метампсихозе, но в то же время, пожав плечами, сказать себе: "Кто знает?" и совершенно отойти от этого предмета. Но, когда человек начинает чувствовать в самом себе пробуждение сознания "чего-то в прошлом", не говоря уже о проблесках воспоминаний, – и ощущение прежнего знакомства с данной темой, тогда и только тогда начинает он верить.
      Некоторые люди имели исключительные переживания, которые можно объяснить только гипотезой метампсихоза. Кто не испытывал сознания того, что он чувствовал то же самое раньше, что он думал о том же когда-то в неясном прошлом? Кто не был свидетелем новых сцен, которые казались ему очень старыми? Кто не встречал впервые лиц, присутствие которых будило в нем память о далеком, далеком прошлом? Кого не охватывало временами сознание глубокой старости души? Кто не слыхал музыки, подчас совершенно новой, которая почему-то пробуждала воспоминания о подобных же настроениях, сценах, лицах, голосах, странах, совпадениях обстоятельств и событиях, неясно звучащих на струнах памяти, когда над ними носится дыхание гармонии? Кто не всматривался в старую картину или статую с чувством, что он видел их раньше? Кто не переживал событий, которые вызывали в нем уверенность в том, что они являются просто повторением каких-то туманных случайностей, бывших когда-то в неизвестном прошлом? Кто не испытывал на расстоянии влияния гор, моря, пустыни настолько жизненно, что настоящая обстановка как бы погружалась в относительную нереальность? У кого не было таких переживаний?
      Писатели, поэты и другие люди, которые несут вести миру, свидетельствуют о таких вещах и почти все, слышащие эту весть, признают в ней нечто, имеющее соотношение к их собственной жизни. Вальтер Скотт рассказывает в своих записках:
      "Я не уверен в том, стоит ли записывать, что вчера, во время обеда, меня упорно преследовала мысль о том, что можно бы назвать "предсуществованием", т.е. смутное сознание, что ничто случившееся не было сказано впервые, что те же темы обсуждались и те же лица высказывали о них те же мнения. Ощущение это было настолько сильно, что походило на то, что называется миражем в пустыне, или на то, что испытывается в бреду".
      В одном из своих романов – "Гюи Маннеринг" – тот же автор влагает следующие слова в уста одного из своих действующих лиц:
      "Почему это некоторые сцены пробуждают мысли, которые принадлежат как бы к снам, полным неясных воспоминаний, такие мысли, какие фантазия древних браминов объясняла бы воспоминанием о прежних существованиях. Как часто случается бывать в обществе людей, с которыми мы никогда не встречались раньше, и однако чувствовать себя под впечатлением таинственного и трудно определимого сознания, что ни обстановка, ни беседующие, ни предмет беседы не вполне новы; и даже больше – чувствовать, что мы могли бы заранее рассказать то, чего еще не было".
      Бульвер говорит о
      "страшного рода внутренней и духовной памяти, которая часто вызывает перед нами места и лица, которых мы никогда не видели раньше; эту память платоники сочли бы еще не угасшим сознанием прежней жизни".
      И дальше он говорит:
      "как странно, что по временам, когда мы глядим на некоторые места, на нас находит чувство, которое соединяет эту сцену с какими то смутными и похожими на сновидение образами прошлого, или с пророческими и иногда страшными предвидениями будущего. Всякий знает подобное странное и неясное чувство, испытываемое в известные моменты, и в известных местах, с подобной же невозможностью найти ему причину".
      Вот, что говорит По о том же самом предмете:
      "Мы ходим среди судеб нашего земного существования, сопровождаемые смутной, но никогда не исчезающей памятью о своей судьбе в более широком смысле – отдаленной и невыразимо страшной. Наша юность часто посещается такими грезами, но мы никогда не принимаем их за сны; мы знаем, что это память. Различие слишком ясно, чтобы мы могли обмануться хотя бы на один момент. Но скептицизм зрелого возраста рассеивает подобные чувства, как иллюзии".
      Хоум рассказывает об одном интересном случае из его жизни, который произвел очень зачетное действие на его последующие верования. Раз, когда он был в одном незнакомом доме, в Лондоне, его провели в комнату, где он должен был подождать хозяина. Вот его собственные слова: "Когда я посмотрел кругом, то к моему изумлению все показалось мне хорошо знакомым; как будто я узнал все предметы. И я сказал себе: "Что это такое? Я никогда не был здесь раньше, и однако я видел все это; а если так, то у шнурка этой занавеси должен быть особенный узел". Он посмотрел и к своему удивлению нашел узел.
      Недавно подобный же случай рассказывала нам старая дама, жившая некогда на далеком западе Соединенных Штатов. Раз партия переселенцев потеряла дорогу в пустыне, в той части страны, где она жила, и оказалась без воды. Так как эта часть пустыни была незнакома даже проводникам, то надежда найти воду была очень мала. После безуспешных поисков, длившихся много часов, один из путников, которому данная местность была совершенно неизвестна, внезапно схватился за голову, как помешанный, и вскричал: "Я знаю, что колодец находится выше, направо, вот в этом направлении" – и он пустился в путь со своими товарищами. Через полчаса они достигли старого скрытого колодца, о существовании которого никто из них не знал. Этот человек сказал после, что он не понимает, как все это произошло, но что он каким-то образом почувствовал, что он был здесь раньше и точно знал, где находилась вода. Старый индеец, которого после расспрашивали об этом, рассказал, что эта часть пустыни хорошо известна его племени, кочевавшему там в былое время, и он прибавил, что у них есть легенда очень старого происхождения о скрытом источнике. В этом случае особенно интересно, что вода находилась в таком странном и необычном месте, что ее почти невозможно было открыть даже людям хорошо знакомым с характером данной местности. Старая женщина, от которой мы слышали этот рассказ, сама слышала его от одного из участников экспедиции, который смотрел на весь случай, как на "странное происшествие", и, конечно, никогда не слышал о метампсихозе.
      Корреспондент одного английского журнала пишет следующее:
      "Я слышал однажды от одного очень интеллигентного господина, ныне умершего, что он очутился во сне в незнакомом городе и что впечатление было настолько жизненно, что он запомнил улицы, дома и общественные здания столь же ясно, как те, которые он видел в посещенных им странах. Через несколько недель он случайно зашел в панораму в Ленчестерском сквере и его поразило там, что он вдруг увидел город, который видел во сне. Сходство было полное, за исключением того, что в панораме он увидел одну церковь, которую не видел во сне. Заговорив с владельцем панорамы о городе, виды которого показывались, он узнал, что церковь недавно выстроена".
      Это отсутствие церкви во сне, по-видимому, указывает, что данной случай относится к воспоминанию прошлой жизни, потому что, если бы это было ясновидением или "астральное странствование", то вид города соответствовал бы настоящему, а не прошлому.
      В "Картинах Италии" Чарльз Диккенс упоминает о пережитом им удивительно интересном впечатлении.
      "На переднем плане стояла группа молчаливых крестьянских девушек, прислонившихся к парапету мостика и глядевших то на небо, то на воду. Вдали виднелся глубокий ров: на всем лежала тень спускавшейся ночи. Если бы я был убит на этом месте в каком-нибудь предшествовавшем существовании, я не мог бы, кажется, лучше узнать его, ощутить более сильный холод во всем теле; и "реальное" воспоминание, оставшееся от этой минуты, так усилилось от "воображаемого" воспоминания, что я навряд ли когда-нибудь забуду его".
      Мы недавно познакомились в Америке с двумя лицами, обладающими очень ясной памятью случаев их прошлых жизней. Одно из этих лиц, пожилая дама, даже испытывает ужас перед большими вместилищами воды, перед большими озерами или перед океаном, хотя она родилась и жила большую часть своей жизни внутри страны, далеко от моря или озер. Она ясно помнит, что когда то она упала со странного корабля, имевшего форму индейской лодки, и утонула. Попав раз в музей, в Чикаго, где находятся модели различных судов первобытных народов, она сразу показала ту лодку, с которой она падала в воду, согласно ее воспоминанию.
      Второй случай касается одной пары, мужчины и женщины, которые встретились заграницей, во время путешествия. Они полюбили друг друга и скоро поженились. При этом им обоим казалось, что их брак скорее восстановление давно существовавшего союза, чем новый союз. Раз вскоре после свадьбы муж с некоторым смущением рассказал своей жене, что у него время от времени бывают проблески памяти о том, что он обнимает женщину, лицо которой он вспомнить не может, но на которой надето странное ожерелье; это ожерелье он мог описать подробно. Жена ничего не сказала, но, когда муж ушел, она поднялась на чердак и открыла старый сундук, в котором находились всякие старые вещи, и вынув из него ожерелье странного вида, привезенное ее дедом из Индии, где он жил в молодые годы и сохранившееся с тех пор в семье, она положила ожерелье на столе так, чтобы муж мог видеть его по возвращении. Когда он вернулся, он побледнел, как полотно, и вскрикнул. "Господи, да ведь это именно то ожерелье!".
      Один журнал на Западе Соединенных Штатов приводит следующую историю, случившуюся с одной женщиной из южных штатов:
      "Когда я была в Гейдельберге, в Германии, на съезде мистиков, я отправилась в сопровождении нескольких друзей осматривать развалины Гейдельбергского замка. Приближаясь к нему, я почувствовала, что в недоступной части здания должна находиться особенная комната. Мне дали бумагу и карандаш, и я сделала маленький чертеж, показывающий место, где должна была находиться эта комната. И когда мы нашли это комнату, оказалось, что мой чертеж сделан совершенно правильно. Какая то непонятная до сих пор для меня связь существовала между этим помещением и мною. Тоже самое чувство испытала я по отношению к одной книге, которая, как я чувствовала, должна была находиться в старой библиотеке Гейдельбергского университета. Я не только знала, что это была за книга, но и знала еще, что в одном месте на полях написано имя одного немецкого профессора из прошлых веков. О своем ощущении я рассказала одному из членов съезда. Однако предпринятые розыски этой книги оказались безуспешными. А моя уверенность в том, что я чувствовала правильно, все росла. Была сделана другая попытка найти книгу, и на этот раз наши труды были вознаграждены успехом. И, действительно, в одном месте на полях было написано имя, которое я узнала таким странным образом. Другие факты, в то же самое время, убедили меня в том, что я обладала душой лица, хорошо знавшего старый Гейдельберг".
      Среди разных случаев, описанных в одном старом журнале, мы находим следующий: один человек рассказывал о своем друге, который помнил, что в своей прежней жизни он был в Индии маленьким ребенком.
      В этих воспоминаниях он видел вокруг своей колыбели темнокожих слуг, одетых в белые одежды, обмахивающих его веерами, и он чувствовал, что умирает и, смотря на этих людей, терял сознание. Некоторые подробности этого рассказа помогли установить, что действие происходило в Индии.
      Среди западных рас сравнительно редко встречаются люди, которые обладают более или менее связными воспоминаниями о своей прошедшей жизни, но в Индии не редкость, что человек развитый духовно, ясно помнит события и подробности прежних воплощений; и пробуждение такой способности не вызывает особенного интереса среди окружающих. Как мы увидим позже, в Индии существует движение, направленное к достижению сознательного метампсихоза, и многие индусы приближаются в настоящее время к этому состоянию. Обыкновенно в Индии воспоминание о прежних жизнях является даже у очень многих развитых людей, только ко времени зрелости, когда их мозг уже достаточно развит для того, чтобы схватить знание, лежащее в глубине их души. У обыкновенных людей память о прежних жизнях лежит глубоко в тайниках ума, точно так же, как там заключены воспоминания о многих фактах и событиях этой жизни, которые как будто совсем скрыты от сознания и могут сделаться доступными ему только, если какие-нибудь новые факты, явившись соединительным звеном, выведут их на поверхность.
      Относительно способности памяти настоящей нашей жизни, мы приведем следующее место из статьи проф. В.Найт, напечатанное в одном известном английском журнале:
      "Точная память подробностей прошлого абсолютно невозможна. Способность сохранения в памяти деталей прошедшего хотя относительно сильнее, но все-таки очень ограничена. Мы забываем большую часть того, что переживаем, вскоре же после того, как события от нас уходят. И, если бы мы хотели и могли припомнить свои опыты предыдущих жизней, то мы должны были бы раньше шаг за шагом восстановить в памяти все события этих жизней. Рождению неминуемо должна предшествовать переправа через реку забвения, но способность к приобретению нового опыта остается, причем результаты, выведенные из богатства прежнего опыта, определяют свойства и характер новых переживаний".
      Другим поразительным свидетельством в пользу метампсихоза являются случаи "необыкновенных детей", случаи, не поддающиеся никакому другому объяснению. Взять, например, проявления музыкального таланта в очень раннем возрасте. Моцарт в возрасте четырех лет мог не только исполнять трудные вещи на фортепиано, но и сочинял оригинальные произведения, имевшие известные достоинства. В нем не только проявлялась способность владеть звуками и нотами, но также и врожденная способность к музыкальному творчеству, которая была выше, чем у многих людей, посвящавших целые годы своей жизни изучению музыки. Знание законов гармонии, науки о слиянии тонов, не были для Моцарта плодом многолетнего труда, а врожденной способностью. Подобных случаев много.
      Наследственность не разъясняет подобных появлений гения, ибо во многих известных случаях никто из предков не проявлял никакого таланта или способности. От кого унаследовал Шекспир свой гений? От кого получил Платон свою удивительную способность? От какого предка перешел к Аврааму Линкольну его характер? Его родители были простые, бедные, исполнявшие грубую работу люди. Линкольн обладал всеми физическими свойствами и особенностями своих предков и тем не менее он проявил такой ум, который выдвинул его на первый план среди людей его времени. Не дает ли нам метампсихоз единственно возможного ключа ко всем этим явлениям. Не разумно ли предположить, что способности гениального ребенка и талант людей неизвестного происхождения берут свои корни в опытах предшествовавшей жизни?.
      Возьмем детей в школе. Дети одной и той же семьи проявляют различные способности, – совершенно иначе воспринимают один и тот же предмет.
      Некоторые склонны к одному, другие к другому. Некоторым арифметика дается так легко, что они воспринимают ее почти интуитивно, тогда как грамматика представляется им очень трудной; а в то же самое время как раз обратное наблюдается у их сестер и братьев. Многие, принимаясь за новый предмет, находили, что они начинают вспоминать, что они как будто бы его уже изучали раньше. И вы, читающие эти строки, возьмите самого себя. Разве все, что вы читаете, не кажется вам повторением учений, известных вам бесконечно давно? Разве процесс изучения не похож на воспоминание чего-то, уже изученного раньше и разве вас не привлекло к этому учению ощущение, что вы уже как будто знали это когда-то раньше? И разве ваша мысль не забегает вперед того, что вы читаете, давая вам идеи, которые вы встретите только на следующих страницах? Эти внутренние доказательства предшествовавших жизней так сильны, что они перевешивают все обращения к рассудку.
      Интуитивное знание истины метампсихоза объясняет, почему это верование с такой быстротой распространяется в западном мире. Для многих людей, никогда не слышавших об этой идее, одного упоминания о ней достаточно, чтобы понять ее и признать ее истинность. И хотя, быть может, эти люди не понимают законов, по которым совершается метампсихоз, все же в глубине своего сознания что-то подсказывает им, что оно так. Несмотря на приводимые против него возражения, это учение прокладывает себе путь и распространяется.
      Однако, развитию верования в метампсихоз в значительной степени мешают различные теории и догмы, присоединяемые к идее метампсихоза разными проповедниками. Уже не говоря об унижающих идеях нового рождения в телах животных и пр., искажающих основную мысль и загрязняющих источник истины, существует много других толкований и теорий, которые отталкивают людей и заставляют их уничтожить в себе уже явившиеся в их умах проблески сознания. Человеческая душа невольно возмущается против учения, утверждающего, что она привязана к колесу новых принудительных рождений, хочешь-не-хочешь, без выбора заставляющих ее жить в одном теле за другим, пока не пройдут великие циклы времени. Душа, быть может, уже пресытившаяся земной жизнью и стремящаяся перейти на высшие плоскости существования, конечно, борется против такого учения. И она права, когда борется, ибо истина ближе влечению ее сердца. Нет такой душевной тоски, которая не несла бы с собой пророчества об удовлетворении этой тоски, точно так же и в этом случае. Правда, душа, полная земных вожделений и влечений к материальным благам, будет силой тех же желаний притянута обратно к земному рождению, в тело наилучше приспособленное для удовлетворения той жажды желаний и влечений, которые живут в ней. Но одинаково верно, что душу, утомленную земным существованием, ничто не заставляет возвращаться обратно, пока ее не приведут на землю ее собственные желания. Желание – основная нота метампсихоза, хотя до известного времени оно может действовать бессознательно. Совокупность желаний души регулирует ее новые рождения. Те, которые пресытились всем, что земля могла им дать в данной стадии своей эволюции, могут пребывать и пребывают в состоянии бытия, далекого от земных сцен и как бы ждут, пока человечество достаточно разовьется, чтобы предоставить этой душе условия, к которым она стремится.
      И дальше, когда человек достигнет известной ступени развития, процесс метампсихоза перестает быть бессознательным, и человек вступает в состояние сознательного и добровольного перехода из одной жизни в другую. И, когда достигается это состояние, раскрывается полная память о прошлых жизнях, и период обыкновенной человеческой жизни для такой души становится как бы одним днем, за которым следует ночь, а затем пробуждение на другой день с полным сознанием и памятью о событиях прошлого дня. Человеческая раса находится в настоящее время в младенчестве, и полная жизнь сознательной души лежит еще впереди нас. Уже теперь в эту полную жизнь вступают те немногие из человеческой расы, которые дальше нас ушли по Пути достижения. А вы, чувствующие в себе такое же стремление к сознательным новым рождениям и к будущей духовной эволюции, а также отвращение и ужас перед слепым и бессознательным новым погружением в земную жизнь, знайте, что это стремление к сознательности с вашей стороны является указанием на то, что лежит перед вами; это странное тонкое пробуждение, идущее внутри нас, указывает на приближение к высшему состоянию. Так же точно, как молодое существо чувствует в своем теле странные волнения, желания, беспокойство, которые указывают на переход от детства к зрелому возрасту мужчины или женщины, так же точно духовная тоска, желания, влечения указывают на переход от бессознательных воплощений к сознательному метампсихозу после смерти.
      В следующем чтении мы рассмотрим историю человеческой расы за время перехода составляющих ее душ от дикого состояния первобытных племен до нашего времени. История человечества есть в то же время история каждого отдельного человека – ваша собственная история, т.е., запись тех событий и фактов, через которые вы прошли для того, чтобы стать тем, кто вы есть теперь. И, как вы шаг за шагом взбирались по этому крутому и трудному пути, так дальше вы будете подниматься на еще большие высоты, но ваше движение по пути перестанет быть бессознательным, ваши духовные глаза будут открыты для света истины, сияющей из великого центрального солнца – Абсолюта. В заключение нашего чтения мы приведем два стихотворения американского поэта Уитмена, странный гений которого несомненно был результатом смутной памяти прежних жизней и выливался в словах, часто только наполовину понятных создавшему их уму:
      С берегов Калифорнии, лицом к Западу,
      Вопрошая без устали, отыскивая то, что еще не найдено,
      Я, дитя, очень старое дитя, смотрю вдаль через волны,
      В сторону дома материнства страны переселений,
      Смотрю вдаль от берегов моего западного моря, на круг почти замкнутый;
      Ибо, пустившись в путь на Запад от Индостана и Кашмирских долин,
      От Азии, от Севера, от Бога, от Мудреца и от Героя,
      С Юга, от цветами покрытых полуостровов и прямых островов,
      Странствуя с тех пор вокруг земли,
      Я очутился опять лицом к родине и я счастлив.
      Но где т?, из-за чего так давно тому назад я пустился в путь,
      И почему оно еще не найдено?
      Я знаю, что я бессмертен...
      Я знаю, что моя орбита не может быть очерчена циркулем;
      И приду ли к тому, что принадлежит мне,
      сегодня или через десять тысяч или миллионов лет,
      И приду ли я к тому, что принадлежит мне?
      Все равно. Я могу весело взять это дело теперь
      и одинаково весело могу ждать.
      А на тебя, Жизнь, я смотрю, как на то, что
      осталось от многих смертей;
      Нет сомнения, я сам умирал десять тысяч раз раньше.
      Рождения приносили нам богатство и разнообразие,
      и другие рождения приносили нам опять богатство и разнообразие.
      А вот несколько строк из стихотворений американского поэта Н.Н.Виллис:
      Что это за тайна наш блуждающий ум?
      Он пробуждает в рампе разнообразных сил,
      Как чужестранец в новом и удивительном мире;
      Он приносит с собой инстинкты из какой-то другой сферы,
      Все знакомо его тонким чувствам.
      И с бессознательной привычкой снов
      Он призывает и они повинуются. Чудесное зрение
      Рождается в его странном органе, а ухо
      Научается странно понимать речь воздуха
      В его незримых разделениях; язык же
      Учит свой чудесный урок вместе с другими,
      И в центре послушной толпы
      Хорошо тренированных министров, ум стремится вперед
      В поисках за тайнами своего вновь найденного дома.

Чтение X. ДУХОВНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ

 
      Одна из вещей, которая отталкивает многих из людей, впервые обративших свое внимание на теорию метампсихоза, это идея, что они развились, как душа, из индивидуальных более низких форм; например, что они раньше были индивидуально растением, затем индивидуально животным низшего рода, затем высшего рода и так далее, пока они не стали человеком, исследующим этот вопрос. Эта идея, развиваемая многими учителями, по многим причинам неприятно действует на ум человека, и это совершенно естественно, так как она не основана на истине.
      Это будет относиться преимущественно к вопросу о духовной эволюции человеческой души, начиная с того момента, когда она стала человеческой душой, но в то же время полезно бросить взгляд на предшествовавшие фазы эволюции, для того, чтобы избежать недоразумений и рассеять уже создавшиеся ошибочные мнения.
      Атом, хотя он обладает жизнью и известной долей сознания действует временно, как индивидуум, все же он не является постоянной, перевоплощающейся индивидуальностью. Со времени своего появления атом становится центром энергии в великом атомистическом начале, а когда в конце концов растворяется, он возвращается в свое первобытное состояние и его существование, как индивидуального атома, прекращается. Но приобретенный им опыт делается достоянием всего начала. Здесь происходит то же самое, как если бы известное количество воды разбилось на миллионы крошечных капелек, и каждая капелька впитала бы в себя известное количество растворимого постороннего вещества. Тогда, при соединении капель в общую массу, впитанное каждое постороннее вещество, становилось бы достоянием целого. Если дальше это количество воды опять разбилось бы на маленькие капли, каждая из них имела бы в своем составе все посторонние вещества, впитанные в себя каплями в предыдущий раз, и этим отличались бы от своих предшественниц. Этот процесс, длящийся в течение многих поколений капель, в конце концов вызвал бы большие перемены в составе последующих поколений.
      Такова вкратце история изменений и улучшений форм жизни. От атомов к элементам, от низших элементов к элементам, образующим протоплазму, от протоплазмы к низшим формам животной жизни, от последних к высшим животным формам, все это повторяет картину капли росы и массы воды, до тех пор, пока не раскроется человеческая душа.
      Растения и низшие формы животной жизни не представляют собой постоянных индивидуальных душ, но каждое семейство имеет групповую душу, соответствующую той массе воды, которая разбивалась на капли. Из этих семейных групповых душ постепенно отделяются меньшие группы, составляющие виды, и затем подвиды. В конце концов, когда формы доходят до уровня человека, групповая душа распадается на постоянные индивидуальные души; тогда начинается настоящий метампсихоз, т.е. каждая индивидуальная душа становится постоянным индивидуальным существом, которому предназначено развиваться и самосовершенствоваться по линиям духовной эволюции.
      С этого момента и начинается наша история духовной эволюции.
      История человека, как индивидуума, начинается среди довольно неприглядных условий и обстановки. Первобытный человек в отношении разума только лишь немногим выше уровня высших животных; но тем не менее, он обладает отличительным признаком индивидуальности, "самосознанием", которое проводит линию, разделяющую животного и человека. Даже низшие из низших рас имеют проблески этого самосознания, которое сделало людей этих рас индивидуумами и заставляло частицу расовой души отделяться от общего начала и удерживать при себе свое сознание "себя", не отдавая его групповой душе по линиям инстинктов. Знаете ли вы, что такое это самосознание и чем оно отличается от физического сознания животных? Мы остановимся на этом вопросе.
      Животные, конечно, сознают свои тела, нужды, ощущения, эмоции, желания и проч. и их действия отвечают одушевляющим их импульсам, идущим от этого сознания. Но этим дело не ограничивается. Они "знают", но они "не знают, что они знают", т.е. они еще не достигли состояния, в котором могли бы знание очень малого ребенка, который чувствует и знает свои ощущения и нужды, но неспособен подумать о себе, как о Я, и обратить свой умственный взор внутрь. В другой нашей книге мы привели в пример лошадь, которую поставили стоять под холодным дождем с изморозью. Она, несомненно, чувствует и знает неприятные ощущения, возникающие из ее положения и будет стремиться избавиться от этих неприятных условий. Но она не способна анализировать свои умственные состояния и спросить себя, скоро ли ее хозяин выйдет к ней – или подумать о том, как жестоко с его стороны не пускать ее в удобное теплое стойло. Точно также лошадь не способна подумать – выведут ли ее на холодный дождь завтра, или позавидовать другим лошадям, которые находятся дома, и вообще спросить себя, зачем лошадь держать на дворе в холодные ночи и т.п. Одним словом, лошадь не в состоянии думать так, как думал бы человек при таких же обстоятельствах. Она сознает неудобство, как сознал бы это человек, и если бы она могла, она убежала бы домой, как и он. Но она не может пожалеть себя, подумать о себе, как подумал бы человек. Она не может спросить себя, стоит ли жить и пр., как сделали бы мы на ее месте. Она знает, но не может рассуждать о своем "знании".
      В приведенном примере суть заключается в том, что лошадь не "знает себя", как существо, в то время, как самый первобытный человек сознает себя как "себя", как "Я". Если бы лошадь могла думать словами, она думала бы так: холодно, больно и т.п., но она не была бы способна подумать: мне холодно, мне больно. В ее ощущениях недоставало бы ощущения "себя".
      Правда, в первобытном человеке сознание "себя" было очень слабо, лишь одной ступенью выше физического сознания высших обезьян; тем не менее, оно развивалось в нечто такое, что уже никогда не может быть утеряно. Первобытный человек был похож на малое дитя; он мог сказать "Я" и думать о "себе". Он стал индивидуальной душой. Такая индивидуальная душа жила в теле и давала ему жизнь, но она недалеко ушла от души обезьяны. Однако это новое начало формулировать грубое тело и таким образом восхождение началось. Каждое поколение физически совершенствовалось в сравнении с предыдущим; когда развивающаяся душа потребовала более совершенных и развитых оболочек, оболочки эти создавались на встречу потребности, ибо умственный запрос всегда являлся причиной физической формы.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15