Сачлы (Книга 3)

Рагимов Сулейман
Сачлы (Книга 3)

      Сулейман Рагимов
      Сачлы
      КНИГА ТРЕТЬЯ
      ГЛАВА ПЕРВАЯ
      Телефонный звонок, раздавшийся около десяти часов вечера в кабинете начальника райотдела ГПУ Алеши Гиясэддинова, прервал шахматную партию. Гиясэддинов играл с Хосровом. Балахан, находившийся тут же, наблюдал за их игрой и ждал своей очереди.
      Обычно они играли "на высадку": побежденный уступал свое место у доски третьему, ожидающему. Все трое играли примерно одинаково.
      Увлечение шахматами пришло в отдел сравнительно недавно - вместе с новым сотрудником, младшим оперуполномоченным Хосровом, переведенным на работу в органы ГПУ из милиции. Хосров же занедужил страстью к шахматам во время своей службы в армии на дальневосточной границе.
      Как правило, шахматы появлялись на столе Гиясэддинова поздно вечером. Они были отдыхом чекистов, были для них разрядкой после напряженной дневной работы.
      Гиясэддинов поднял телефонную трубку. Звонил с телефонной станции Тель-Аскер.
      - Извините за беспокойство, товарищ Гиясэддинов... Я не потревожил вас, не помешал? - начал он издалека.
      - В чем дело, Аскер? - спросил нетерпеливо Гиясэддинов.- И не тяни, если не хочешь, чтобы Хосров заимел на тебя зуб!.. Ты помешал ему своим звонком поставить мне мат... Мы играем в шахматы... Понял?
      - Понял, товарищ Гиясэддинов,- отозвался Тель-Аскер.- Извините, что помешал. Но тут такое дело... Срочное. Мне только что позвонили из деревни Чанахчи, звонил парторг колхоза - Рустам-киши... Просил соединить с товарищем Демировым, а дежурный в райкоме сказал мне, что секретарь в клубе на собрании учителей... Собственно говоря, парторгу нужен не Демиров, а доктор... У него жена не может разродиться вторые сутки... Говорит, умирает... Я хотел соединить его с нашей больницей, но больничный телефон не отвечает... Рустам-киши прямо-таки плакал по телефону... Умрет, говорит, моя бедная жена... У меня на руках, говорит, трое сирот останутся - мал мала меньше... Найди, говорит, Аскер, товарища Демирова, скажи: если не пришлют срочно врача - жена скончается, женщина сил лишилась, даже уже кричать не может, только стонет... Я спрашиваю этого Рустама-киши: а где ты был раньше, почему вчера не позвонил, если говоришь, что женщина вторые сутки мучается, не может никак разродиться?.. А он отвечает мне: у нас, говорит, в деревне живет лучшая бабка во всей округе - Марьям-гары, за ней присылают даже из соседнего района... На нее, говорит, понадеялся... Я его, товарищ Гиясэддинов, конечно, пристыдил: как, говорю, тебе, Рустам-киши, не стыдно?.. Ведь ты, говорю, парторг, глава деревенских коммунистов, а рождение своего потомства доверяешь безграмотной повитухе... Где, говорю, у тебя сознательность?.. А он мне в ответ: что же, говорит, мне делать, если и меня, парторга и коммуниста, в свое время принимала у моей матери эта же самая Марьям-гары?.. И ничего, говорит, вот, живу... Я, говорит, ей верю, хоть она и темная женщина... У нее, говорит, рука легкая, все дети у нее живыми рождаются... Но в данном случае, говорит, бабка помочь бессильна... Говорит, месяц тому назад жена упала, поэтому Марьям-гары ничего не может сделать... Словом, товарищ Гиясэддинов, Рустам-киши просил меня передать товарищу Демирову его просьбу - помочь как-нибудь... Ну, я решил вам позвонить, раз товарища Демиро-ва нет на месте... Ведь вы у нас - один из главных, так сказать- наш аксакал... Посоветуйте, как быть?.. После небольшой паузы Гиясэддинов сказал:
      - Ты правильно сделал,. Аскер, что позвонил мне... Молодчина! Ведь речь идет о двух человеческих жизнях. Сейчас будем думать и принимать срочные меры. Спасибо тебе, Аскер, за оперативность...- Умолкнув на мгновение, добавил: - И за человечность тоже спасибо... Пока, Аскер.
      Он положил трубку. Обернулся к Хосрову и Балахану:
      - Ну, советчики, говорите, что делать? Жена парторга из Чанахчи при смерти, вторые сутки не может разродиться... Очевидно, трудный случай. Надо принимать какие-то меры!
      - Нужен врач,- сказал Балахан.
      - Кого можно послать в Чанахчи? - спросил Гиясэддинов.
      - Есть два человека, которые могут помочь женщине,- ответил Балахан,доктор Везирзаде и наша фельдшерица Рухсара Алиева...
      Вмешался Хосров:
      - Но доктор Везирзаде далеко отсюда, он - в Дашкесанлы.
      Гиясэддинов удрученно покачал головой:
      - Доктор Везирзаде отпадает... Как ему сообщить?.. В Дашкесанлы пока еще не проведена телефонная линия... Да и Дашкесанлы находится в другом конце района... Значит, в Чанахчи должна отправиться Рухсара Алиева. Немедленно, прямо сейчас! Дадим ей лошадь и провожатого.- Гиясэддинов внимательно посмотрел на озабоченного Балахана, перевел взгляд на юное лицо Хосрова.Может, с девушкой поедет кто-нибудь из вас? - Не дождавшись ответа, сказал твердо: - Да, да, с Рухсарой отправится один из вас! Так мне будет спокойнее... Итак, решайте: кто поедет с девушкой?..
      Хосров поднялся со стула, высокий, стройный, оправил гимнастерку, тихо попросил:
      - Товарищ начальник, разрешите я поеду с Рухсарой-баджи. Дорогу до Чанахчи я хорошо знаю.
      Гиясэддинов некоторое время пристально смотрел в открытое лицо молодого человека, кивнул:
      - Хорошо, Хосров, ты поедешь. Решено! - Вдруг запнулся.- Поедешь... Ты-то поедешь... У тебя - твой Сакил... А она?.. Ведь Рухсара горожанка... Небось ни разу не сидела в седле. Я в этом уверен! - Обернулся к Балахану, спросил: Как дорога до Чанахчи? Сколько туда километров?
      - Около тридцати,- ответил Балахан.- Дорога только вначале - километров десять, почти до деревни Умудлу, дальше дороги нет - тропа. Неплохая, хоженая, но тропа. Машины в Чанахчи не ходят.
      Гиясэддинов поморщил лоб:
      - Ясно. Значит, Рухсаре придется идти пешком.- Он бросил взгляд на Хосрова.- Ты поедешь верхом, Хосров. По крайней мере, будешь везти чемоданчик фельдшерицы с медикаментами и прочим. А там, в дороге, будет видно: может, девушка сядет в седло. Да и мало ли что может случиться... Словом, Сакила своего возьмешь.- Помолчал, добавил: - И карабин тоже.
      - Слушаюсь! - сказал Хосров.
      - Лошадь где, дома?
      - Нет, здесь, во дворе, под седлом.
      Чувствовалось, Гиясэддинов хотел еще что-то сказать Хосрову, предупредить, чтобы был осторожен в дороге: как-никак - ночь, кругом горы, а в горах... Но он промолчал, посчитав свои наставления и напутствия излишними. Он смотрел в глаза Хосрова, Хосров - в его глаза. Они и без слов отлично понимали друг друга.
      - Девушка, наверное, уже спит,- заметил Балахан, бросив мельком взгляд на стенные часы.- Одиннадцатый час.
      - Это было бы к лучшему,- сказал раздумчиво Гиясэддянов.- Тридцать километров пешком, на своих двоих, потребуют от нее напряжения всех ее сил. А ведь Рухсара, я повторяю, горожанка. Сон, хоть и короткий, перед дорогой пошел бы ей на пользу.- Он протянул Хосрову руку: - Счастливого пути и удачи! Береги девушку! Помни, ты отвечаешь за нее головой. Иди, буди Рухсару! Потом зайдешь сюда за оружием.- Он скосил глаза на шахматную доску, улыбнулся: - Мат ты мне поставишь в следующий раз.
      Приказал Балахану:
      - Помоги ему быстренько собраться, достань патроны, карабин!
      Хосров был уже в дверях.
      ГЛАВА ВТОРАЯ
      Селение Ахмедли, где родился Хосров, находилось на самом краю Карабахского нагорья, вблизи границы с Арменией.
      Деревенские старики рассказывали... Лет сто пятьдесят тому назад из Иранского Азербайджана, из города Тавриза, приехал в эти места переселенец по имени Молла Ахмед, служивший некоторое время моллой в одной из мечетей Тазриза, человек средних лет, которого трезвый природный ум и пристрастие к чтению не только религиозных книг заставили в конце концов разочароваться в догматах ислама. Продолжая верить в аллаха (но в своего - действительно мудрого, доброго, справедливого, не запятнанного деяниями тех, кто из-за корысти выдает себя за его слуг на земле), он решил порвать со своей профессией священнослужителя, считая ее шарлатанской, что и сделал, но тем навлек на себя гнев высшей духовной верхушки Тавриза, городских молл и знати.
      Однажды ночью толпа религиозных фанатиков, предводимая городским кази, подожгла его дом. Молла Ахмед едва спасся от огня пожара и града камней разъяренных мусульман. К счастью, он успел захватить свои сбережения - золотые монеты, зашитые в кушаке.
      У него были друзья, которые укрыли его. Они посоветовали ему поскорее покинуть город, снабдили его всем необходимым для дороги, дали ему хорошую лошадь.
      И Молла Ахмед уехал в Джульфу. Но и здесь, в относительной дали от Тавриза, он не мог избавиться от неприятных последствий своего смелого шага. Проклятие высших исламских духовников преследовало его и здесь. Молла Ахмед был вынужден покинуть и Джульфу.
      Он пересек Араке и начал скитаться в чужих краях, перебираясь из города в город, из деревни в деревню. За умеренную плату или просто за еду он писал для неграмотных крестьян письма, прошения и жалобы.
      Молла Ахмед не переставал думать о том, чтобы где-нибудь осесть, обзавестись своим домом и хозяйством.
      Странствования привели его в Карабах.
      В один из майских дней, около полудня, следуя верхом на своем коне по дороге из высокогорной большой деревни Минкенд к селению Карыкышлак, он в поисках родника взял немного вправо от русла реки Минкенд-чай и, следуя берегом вдоль прозрачного ручья, вскоре очутился в залитой солнцем живописной долине с ореховыми рощицами, с полянами, похожими от обилия цветов на пестрые курдские ковры.
      "Хороший хозяин, живи он здесь, непременно развел бы пчел,- подумал Молла Ахмед.- Я бы обязательно поставил здесь пасеку и ежегодно собирал бы по нескольку пудов целебного горного меда..."
      Долина имела протяженность не более километра. Ее довольно крутые склоны были покрыты смешанным лесом, где Молла Ахмед заметил и дубы, и грабы, и ореховые деревья, и грушу, и яблони, и ольху, и можжевельник.
      "Вот отличное топливо для очага! - отметил про себя практичный и рассудительный Молла Ахмед, все мысли которого вот уже много месяцев вертелись вокруг собственного жилья.- Если бы здесь было селение, его жителям хватило бы дров на сотни лет... А ребятишки каждую осень лакомились бы орехами, плодами диких груш и яблонь!.."
      Со склонов то здесь, то там каскадами миниатюрных водопадов стекали обильные пенистые ручьи, которые, сливаясь внизу воедино, образовывали небольшую веселую речушку (она-то и привела сюда Моллу Ахмеда), несшую свои светлые воды дальше вниз к Минкенд-чаю.
      Молла Ахмед спешился, дав возможность коню полакомиться сочной изумрудной травой, которой здесь было изобилие. Сам подошел к воде, опустился на берегу на корточки. Приятное журчание услаждало слух. Он долго не мог оторвать зачарованного взора от прозрачного, мчащегося по каменистому ложу потока. Зачерпнул горсть воды - пальцы его обожгло. Выпил - заломило зубы.
      - Вот так водичка! - не удержался Молла Ахмед от восклицания.- Такой и в раю не сыщешь... Холодна!.. Сладка!.. Тот, кто будет пить такую воду, проживет двести лет!..
      Ведя коня на поводу, он пошел в конец долины, которая метров через шестьсот начала постепенно сужаться, переходя в ущелье, густо заросшее орешником. Здесь он наткнулся на небольшой водоем, образованный бьющим прямо из-под земли родником. Казалось, вода в нем кипит. Она была насыщена пузырьками воздуха, которые с легким шипением лопались на поверхности водоема. Он попробовал воду на вкус и тотчас определил, что это минеральный источник. Подобную воду он пил однажды в горах Армении. Старик армянин, хорошо говоривший по-тюркски, объяснил ему тогда, что вода минеральных источников считается целебной.
      "Она излечивает,- сказал армянин,- от всех недугов, какие только встречаются у людей... А если у человека заболеют кости рук и ног, ему надо искупаться несколько раз в этой волшебной воде, и он уйдет отсюда совершенно здоровый..."
      "Если бы здесь жили люди, они, наверное, были бы богатырями!" - сказал сам себе Молла Ахмед.
      Опустившись на белый круглый камень у родника, он крепко задумался. А когда кончил думать, поднялся с камня, сел на своего коня и, поторапливая его шенкелями, направился назад к Минкенд-чаю, к горной дороге, а вернее - к широкой тропе, которую он с час тому назад оставил. Однако, выехав на тропу, он повернул коня не вправо, как это следовало ожидать, не в сторону Карыкышлака, куда ему было нужно, а влево, назад к Минкенду, откуда он выехал этим утром.
      А на другой день Молла Ахмед снова приехал в приглянувшуюся ему долину. Его сопровождали пятеро жителей Минкенда, каждый из которых вел за собой до предела навьюченную лошадь. Это были мастера-каменщики, которых Молла Ахмед подрядил в деревне построить ему дом в облюбованном им месте.
      Через две недели дом был готов.. Он был сделан из обтесанных камней и имел две большие комнаты. К дому была пристроена широкая деревянная веранда. Стоял дом на склоне, на небольшой естественной площадке, вблизи минерального источника.
      К осени рядом с домом Молла Ахмед собственноручно сложил из камней вместительный сарай, который, как обычно у всех горцев, должен был служить ему и хлевом, и конюшней, и коровником, и птичником, а также сенохранилищем. К этому же времени он обзавелся коровой, волом, двумя десятками овец и примерно таким же количеством кур и индюшек. Нанятые в Минкенде крестьяне накосили ему на зиму сена.
      А в начале зимы Молла Ахмед женился. Взял в дом девушку по имени Таранэ из деревни Мирик, что находилась километрах в десяти от его жилья, по ту сторону Минкенд-чая. Молодая жена была из крестьянской семьи среднего достатка. Было ей уже около двадцати лет, что для девушки на выданье по тем временам у горцев считалось очень много. Таранэ была не очень пригожа лицом (отчего так долго и засиделась в девках), поэтому родители запросили у Моллы Ахмеда весьма умеренный калым.
      Зажила новая семья неплохо. Долина и в самом деле оказалась счастливой, благодатной.
      За тридцать лет супружеской жизни Таранэ родила мужу девять сыновей и шесть дочерей. Сыновья женились - рядом с домом отца появлялись новые серые каменные домики.
      Так образовалось селение, которому окрестные жители дали название по имени его основателя - Молла-Ахмедли.
      Молла Ахмед умер в возрасте семидесяти пяти лет на охоте. Пошел один на уларов, которые во множестве водились на горе Джанкуртаран. Была поздняя осень. Уже выпал первый снег. У озера Кара-гель на него напал снежный барс и загрыз. Спустя два дня сыновья по следам нашли труп отца. Зверь не тронул тела старика. Бывалые охотники из окрестных деревень утверждали, что убийство было совершено зверем в целях самозащиты: вблизи озера барсы зимовали и устраивали свои логова.
      К приходу советской власти в Карабахе в селении Молла-Ахмедли проживало около сорока семей. Все сельчане считали себя родственниками. Жили довольно дружно и в достатке. У жителей соседних деревень пользовались уважением как рачительные хозяева и просто умные люди. Да и в других уголках Карабаха слова "он - из Молла-Ахмедли" порождали особое, уважительное отношение к тому, о ком шла речь. Эта фраза была равносильна тому, как если бы сказали: "он - голова" или "у него - ума палата".
      Из Молла-Ахмедли вышло немало известных в Азербайджане людей.
      Уроженец Молла-Ахмедли революционер-большевик Оджаггулу Мусаев был одним из тех, кто активно боролся в годы революции за советскую власть, способствовал ее упрочению в Карабахе. Занимая ответственный партийный пост, он погиб в Горисе в двадцать первом году от рук контрреволюционеров-дашнаков.
      Жители Молла-Ахмедли одними из первых в районе организовали у себя колхоз. Сразу же поняли преимущество артельного труда перед единоличным хозяйством, выгоды механизации сельского хозяйства и прочих нововведений, пришедших к ним вместе с советской властью.
      Несколько лет тому назад, вскоре после назначения Гашема Субханвердизаде на пост председателя райисполкома, в названии селения произошли некоторые изменения: Гашем, стремясь заслужить лавры "стойкого большевика", "воинствующего безбожника", добился официального упразднения первой его половины, село стало называться просто - Ахмедли.
      Итак, Хосров был родом из Ахмедли.
      Когда мальчику исполнился год, отец с матерью надумали переехать в уездный город Агдам. Дед по материнской линии Чираг-киши настоял, чтобы внук пока остался жить у него в доме. Родители согласились с этим, так как не знали, как сложится их жизнь на новом месте.
      Отец Хосрова Али-Искендер был большим знатоком лошадей и считался по праву одним из лучших наездников в Карабахе. Он часто получал призы на традиционных осенних скачках, устраиваемых уездной знатью и владельцами конных заводов, на которых выращивались скакуны знаменитой карабахской породы.
      После одной из таких скачек, когда Али-Искендер на своем жеребце Рюзгяр пришел первым на дистанции в один агач1, богатый агдамский коннозаводчик Мюршюд-бек предложил ловкому джигиту место у себя на заводе. Предложение было выгодное, и Али-Искендер согласился.
      Это случилось в 1911 году.
      Маленький Хосров остался жить в селении в доме деда. Чираг-киши любил внука. Когда мальчику пошел пятый год, начал учить его грамоте. Сам Чираг-киши в детстве посещал медресе в Минкенде, окончил его и неплохо читал Коран. По просьбе Чирага-киши Али-Искендер привез из Агдама для сына несколько книжек для чтения на родном языке. Среди них оказался небольшой сборник стихов великого Физули. С помощью этих "учебников" и подзатыльников деда маленький Хосров осиливал премудрости грамоты. В восемь лет он знал наизусть почти все стихи из сборника Физули. Кроме того, он мог свободно, бегло читать не только Коран, но и любой незнакомый текст на родном языке. И почерк у мальчика оказался неплохой.
      Летом 1918 года в Закавказье вспыхнула гражданская война. Отец Хосрова Али-Искендер, встав на сторону большевиков, сражался в составе Национального кавалерийского полка против войск мусаватистов и турецких пашей, которые теснили отряды молодой Бакинской коммуны. В одном из боев под Геокчаем Али-Искендер был убит.
      Мать Хосрова Фирюза перебралась назад из Агдама в Ахмедли. Хосрову в это время шел девятый год.
      У деда Чирага-киши была одна страсть - охота на горных коз. В окрестных лесах и горах водилось много всякой прочей дичи - птиц и животных. Чираг-киши, как правило, не охотился на них, считая это слишком легким занятием, не достойным "настоящего мужчины".
      "Горные козы,- говорил он,- иное дело!.. Горная коза - пуглива и осторожна, как никакое другое животное в этих местах. Чтобы увидеть ее, надо забраться высоко в горы, к облакам, полазить по крутым скалам... Чтобы добыть мясо горной козы, надо выследить ее и перехитрить... И мчится горная коза так же быстро, как пуля... Не всякий стрелок попадет в нее... Словом, охота на горную козу - дело по-настоящему мужское..."
      Впервые Чираг-киши взял с собой на охоту внука, когда тому не исполнилось и пяти лет. А в десять Хосров убил свою первую козу (дед уже до этого давал ему на охоте стрелять из своего ружья, но не вдруг приходит к стрелку мастерство).
      Случалось, Чираг-киши и Хосров пропадали на охоте по нескольку дней. В поисках коз ходили даже к самой горе Дели-даг, у которой берет начало река Акера.
      От отца Хосров унаследовал любовь к лошадям. С малых лет начал ездить верхом. А в пятнадцать лет на деревенских скачках, на одном из заездов, стал первым, оставив позади себя опытных наездников. Скакал он на дедовской кобылице Дурна, пегой четырехлетке, без седла - как полагалось по условиям данного заезда.
      Через год после установления советской власти в Азербайджане, то есть в двадцать первом году, Хосров по настоянию деда начал посещать открывшуюся в соседней деревне Мирик школу. Учился с большой охотой, мечтал затем поехать в Баку и "выучиться на капитана белого парохода". О море Хосров знал только из книжек. Оно представлялось ему чем-то волшебным, таинственным, прекрасным.
      Школа в Мирике была четырехгодичная, преподавал в ней всего один учитель. Окончив эту школу с отличием, Хосров уговорил мать перебраться в райцентр, где он мог бы продолжать учебу в семилетке. Дед Чираг-киши, как ни жалко ему было расставаться с любимым внуком, одобрительно отнесся к переезду дочери в город.
      Еще живя в Агдаме, когда был жив Али-Искендер, мать ткала ковры на продажу, слыла искусной ковровщицей. Это ремесло давало неплохой заработок. Перебравшись в райцентр, Фирюза снова занялась тканьем ковров.
      Поехать в Баку - продолжать учиться - Хосрову не пришлось. Помешала болезнь матери.
      Как раз в тот год, когда он заканчивал районную семилетнюю школу, весной, ветреным днем, Фирюза полоскала белье на реке, простудилась, а на другой день слегла.
      Болела Фирюза тяжело, едва не умерла. В ту пору редко кто выживал в случае крупозного воспаления легких.
      Лечил Фирюзу сам отец, дед Хосрова, Чираг-киши, немедленно приехавший по такому случаю из Ахмедли в райцентр. Старик привез с собой кувшин с перетопленным медвежьим жиром, мед двух видов: один - из нектара высокогорных июньских цветов, другой - липовый; в мешочках пучки каких-то сухих трав, какие-то коренья. По его распоряжению вслед за ним кто-то из родственников (а как мы уже знаем, в Ахмедли - все родственники друг другу) пригнал в райцентр самую удойную в селении буйволицу.
      Чираг-киши принялся врачевать дочь: приготавливал целебные отвары из трав и кореньев, давал их пить больной в определенной последовательности, в определенных дозах; смешивал медвежий жир с медом, растапливал смесь в горячем буйволином молоке и поил этим Фирюзу строго через каждые три часа; при этом он чередовал цветочный мед с липовым.
      Спустя месяц Фирюза поднялась с постели. Однако была она еще очень слаба, и Чираг-киши увез дочь в селение, надеясь, что солнце и воздух родных гор довершат исцеление.
      Как раз в это время Хосров сдал последние экзамены и получил свидетельство об окончании районной семилетней школы. Но сейчас, когда мать с большим трудом выкарабкалась из лап смерти и не могла еще работать, он вынужден был отказаться от поездки в Баку для продолжения учебы. Хосров решил устроиться на работу в райцентре.
      В райкоме комсомола, членом бюро которого он был в течение нескольких лет, ему посоветовали пойти работать в милицию, где ощущалась нехватка кадров. Райком дал ему и рекомендацию.
      Хосров начал служить в милиции участковым, обслуживая отдаленные деревни. Работа была неспокойная, однако нравилась юноше. Ему доверили оружие, дали в постоянное пользование коня - гнедого трехлетку местной, карабахской породы по кличке Сакил.
      К осени мать окончательно поправилась и вернулась из Ахмедли в райцентр. А в ноябре Хосрова призвали в Красную Армию.
      Служить его направили на Дальний Восток в погранвойска. Спустя год на одной из пограничных застав Хосров, отличник пограничной службы, был принят в кандидаты ВКЩ (Б). А еще через год, незадолго перед демобилизацией, он стал членом Всесоюзной Коммунистической партии большевиков.
      После армии, как мы уже знаем, Хосров вернулся на родину и опять начал работать в милиции. Через несколько месяцев по настоянию Гиясэддинова он решением бюро райкома партии был переведен на работу в райотдел ГПУ.
      Не без помощи своего нового авторитетного начальника ему удалось уговорить начальника милиции Хангельдиева передать жеребца Сакила в распоряжение чекистов.
      Хосров был прост и приветлив в обращении с людьми. Имел склонность к задумчивости, любил, оставаясь наедине с собой, помечтать.
      У него были строгие, спокойные черты лица, пышные темно-каштановые волосы, черные как смоль брови; прямой нос с резко очерченными ноздрями; глаза серые, большие, широко поставленные, рот - крупный, четкий; мужественный подбородок с ложбинкой посредине. Он был бледнолиц, высок ростом и статен.
      Женщины городка говорили между собой:
      - Счастливая будет та девушка, которую Хосров полюбит и возьмет в жены... Редкой красоты парень!.. И добрый, умный - золотой характер!
      Женщины у источника досаждали Фирюзе.
      - Женить надо твоего молодца!.. Зря пропадает мужская красота и сила!..сокрушалась одна. Другая подхватывала:
      - Нехорошо!.. Ах, как нехорошо!.. Сама подумай, ай, Фирюза, аллах создал мужчину в паре с женщиной!.. Зачем же оттягиваешь свершение доброго, богоугодного дела?! Поторопись, Фирюза, поторопи сына!
      Вмешивалась третья:
      - Посмотри, Фирюза: разве мало у нас в городе красивых девушек из хороших семей?.. У меня у самой две дочери... А не нравятся городские - возьми невестку из деревни. Любая пойдет! Полетит на крыльях!
      Другая советовала:
      - Сама не можешь найти невесту сыну - нам скажи, нас попроси, ай, Фирюза!.. Выберем самую достойную - и лицом пригожа будет, и хозяйка хорошая в доме, и тебя будет уважать и любить... Найдем такую, у которой в роду и по отцу, и по матери до седьмого колена не было ни припадочных, ни слабоумных!.. Найдем такую, что сразу, нарожает тебе внучат - одних мальчиков, а уж пятой или там седьмой родит дочку - себе и тебе помощницу!..
      Фирюза вздыхала, жаловалась женщинам:
      - Сама об этом мечтаю, дорогие! Не раз говорила ему... Да разве нынешние дети слушаются своих родителей?.. Недавно разговаривала с ним... Хосров, говорю, сыночек, давай подыщу для тебя пригожую невесту!.. Слава аллаху, двадцать два тебе уже минуло!.. Пора обзавестись своей семьей... И работаешь ты на хорошей работе, и люди тебя уважают.... Самая красивая девушка в районе посчитает за честь породниться с нами... Как-никак мы - ахмедлинцы!.. Да и парень ты видный - высокий, крепкого здоровья... А он, Хосров, мне в ответ: я, говорит, мама, женюсь только на той, которую люблю... Есть, говорит, такая девушка... Да только она, говорит, мама, меня не любит...
      Женщины переглядывались, делали большие глаза, качали головами:
      - Кто же она такая, ай, Фирюза?..
      - Имя-то ее он назвал тебе?
      - Да неужто в нашем городе есть дура, которая отворачивается от такого красавца джигита?! Ведь в твоем сынке, Фирюза, без малого два метра росту!.. На днях встретила его на улице, честное слово - глаз не могла оторвать.
      - Кто же она - эта недотрога? Не догадываешься, ай, Фирюза?
      - Не знаю, не знаю...- пожимала плечами мать и опускала глаза.- Не догадываюсь... Не говорит он мне, таится... Весь в отца своего... Покойный Али-Искендер, да упокоит аллах его душу, тоже был скрытный человек, дома все больше молчал...- Сделав паузу, Фирюза добавляла: - Недаром говорят: настоящий мужчина в деле - скор, на слова - ленив.
      Фирюза не была искренна до конца с товарками. Скрывала правду от досужих, болтливых женщин. Она не только догадывалась- совершенно точно знала, кто была мечтой ее сына, в кого он был влюблен.
      Часто во сне Хосров произносил имя этой девушки. Мать услышала его вскоре после приезда в их город юной фельдшерицы из Баку Рухсары Алиевой - Сачлы.
      В любви юного человека бывает пора, когда важно только одно - то, что существует она.
      Она может быть женой другого, любить другого, рожать другому детей. Она может не знать, не замечать тебя, это неважно!
      Главное - она есть, она живет на свете! И ты изредка ее видишь... Впрочем, это последнее не так уж важно. Ты увидел ее однажды - и с того момента ты с ней не расстаешься, она словно вошла в тебя, растворилась в твоей плоти. Она об этом и не догадывается. Ты можешь не видеть ее днями - и все-таки невозможно находиться к тебе еще ближе, чем она. Она - в тебе!
      Да, есть такая волшебная, ни с чем не сравнимая на свете пора в любви молодых. Название ей влюбленность.
      Когда молодой человек просто счастлив в своей судьбе - это хорошо. Ощущение счастья - вообще приятное чувство. Но влюбленность юных - по силе и своеобразию ощущения - выше счастья, она - тоньше, нежнее. Она - как прекрасное безумие...
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
      Час назад из-за горной гряды на востоке поднялась чуть ущербная луна, похожая на надрезанный лимон. Залила спящий город и горы вокруг тусклым, призрачным светом.
      Ночь была безветренная, сравнительно теплая, и все-таки хорошо, что Хосров догадался, пока одевалась Рухсара, разбуженная им, забежать к себе домой и захватить овчинную безрукавку матери.
      "В горах будет холодно, особенно под утро...- рассудил Хосров; это он, горец, знал по личному опыту.- Рухсара может замерзнуть..."
      Утра для этого ждать не пришлось. Едва они, выйдя из городка и спустившись по крутой, извилистой дороге, очутились в широкой долине реки Акеры, Рухсара начала зябнуть.
      - Холодно! - призналась она своему провожатому, который безмолвно шел рядом с ней.- Надо было мне надеть под пальто шерстяную кофточку. Как я не сообразила?!
      Хосров остановился, достал из хурджуна, притороченного к седлу лошади, которую он вел в поводу, овчинную безрукавку и молча протянул девушке.
      Рухсара на миг растерялась, но безрукавку взяла. Для нее были неожиданными внимание и заботливость ее серьезного спутника. Безрукавка оказалась ей в самую пору, плотно облегла ее худенькую фигурку поверх демисезонного пальто.
      И сразу же ей стало тепло и уютно. И даже захотелось заговорить с этим спокойным, сдержанным молодым человеком, который, хоть и был немного скован, смущался ее (Рухсара это угадывала каким-то внутренним чувством), однако держал себя с большим достоинством.
      Они все еще продолжали стоять на дороге, освещенной луной. Сакил изредка пофыркивал, тянулся мордой к траве на обочине.
      - Это ваша безрукавка, Хосров? - спросила простодушно Рухсара, вскинув глаза на своего провожатого, которому она едва доставала головой до подбородка, и тут же сама поняла нелепость вопроса; она словно впервые увидела мощный торс этого человека, в ладной гимнастерке, с ремнем наискось через грудь, с коротким карабином за спиной.
      Хосров сверху вниз смотрел ей в лицо серьезным, немного грустным взглядом, медленно покачал головой:
      - Нет, Рухсара, безрукавка не моя. Она - мамина.- Хосров вдруг весело, по-мальчишески рассмеялся: - Да разве эта штука налезет на меня?.. Она впору ребенку!
      Рухсара тоже заулыбалась. Однако была смущена. Сказала тихо, чтобы хоть что-то сказать:
      - Как же она тогда оказалась у вас в хурджупе?