- Я понимаю, что все вы, от старика до подростка, юбочники, вероломные развратники! И тебе-то я верила, тебя, подлеца, любила, - негромко простонала Гюлейша и как бы от нестерпимой сердечной боли закрыла ладонью лицо. - И как любила!.. Ах, ветреник! Ах, бесчестный обольститель!
      - Слушай, ведь кругом люди, - прошептал Аскер.
      - А что мне люди? - Гюлейша горько улыбнулась. - Пусть слышат, пусть видят мой позор, мое унижение...
      - Послушай, милая, в магазине бакинские духи, нежный запах, - решил изменить тактику Аскер.
      - А-а-а, так, дешевкой ты от меня не отделаешься... Гони отрез крепдешина! - потребовала Гюлейша. - Иначе выцарапаю глаза этой приезжей блуднице! Будет знать, как отбивать у меня любимого!
      Аскер махнул рукою.
      - И отрез, и духи, только, ради всевышнего, отпусти душу на покаяние!
      И со всех ног пустился к воротам.
      ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
      Вечером доктора Баладжаева вызвали на дом к внезапно заболевшему Субханвердизаде.
      Чертыхаясь: "Вот так денек, ни минуты покоя, да легче в могиле лежать, чем так маяться" - доктор поднялся по лестнице, постучал костяшкой пальца в дверь. Послышался слабый, будто детский голос: "Войдите". Повесив пальто на гвоздик, Баладжаев придал лицу тревожное выражение, вынул из чемодана медицинские инструменты.
      Субханвердизаде лежал ничком на кровати и протяжно стонал. От доктора не скрылось, что особо старательно застонал больной после его прихода.
      Ветви кипариса при дуновении ветра царапались о приоткрытую ставню. В комнате было душно.
      - С чего это надумали болеть, Гашем-гага? - Доктор сочувственно зачмокал губами. - Таким выдающимся государственным деятелям, как вы, хворать не положено!..
      - Ай, Беюк-киши, судьба так вероломна, я ужасно болен, - сказал с кислым видом Субханвердизаде,
      По знаку доктора он обнажил покрытую седыми курчавыми волосами грудь и, широко открывая рот, задышал что есть силы. Доктор выслушал его и так и сяк, и помял, и постучал, а затем поставил градусник.
      Отогнув одеяло и тюфяк, он опустился на пружинную сетку и принялся неотрывно следить за движениями секундной стрелки своих массивных золотых часов. Часы монотонно тикали. Стрелка ползла лениво, будто приклеилась к циферблату.
      Субханвердизаде с удовольствием вспоминал одну из последних речей доктора на районном активе. Взойдя на трибуну, Баладжаев пылко воскликнул: "Много председателей я повидал на своем веку!.. Но впервые, именно, товарищи, впервые, я вижу, что председатель исполкома, достоуважаемый Субханвердизаде, так внимательно вникает во все условия медицинского обслуживания народа. Да-с! Он по отечёски заботится о нуждах здравоохранения. Вот почему в нашем окраинном горном районе здравоохранение поставлено образцово, значительно лучше, чем во многих нефтяных районах. В частных беседах со мною товарищ председатель Субханвердизаде чутко осведомляется: "А как обстоит дело, Беюк-киши, с местными кадрами?.." Обычно в таких случаях Субханвердизаде делал вид, что не слышит, сидел с равнодушным каменным лицом или переговаривался с соседом. А на самом-то деле он упивался такими бессовестно хвалебными речами.
      - Пора! - отрывисто сказал доктор и покашлял, как бы напоминая пациенту, что жизнь его в опасности.
      Откинув зеленое одеяло, Субханвердизаде приподнялся, вынул термометр, протянул доктору.
      - Н-да, небольшой жарок...
      - Как так небольшой? - Голос Субханвердизаде прозвучал раздраженно. - Мой мозг вот-вот расплавится, словно в жаровне!
      - Вероятно, термометр неисправный, - спохватился доктор. - Конечно, самый точный показатель - ощущение самого больного! Эти термометры совершенно ненадежны. Иногда показывают температуру на градус ниже. По внешнему виду можно судить, что у вас, Гашем-гага, под сорок.
      - То-то же!.. - Субханвердизаде сморщился, словно капризный ребенок, у которого отняли любимую игрушку, зарылся головой в пуховой подушке. - Не термометр, а какая-то ерунда! Медицинская техника безнадежно устарела. И здесь все надо обновлять, революционизировать.
      Доктор поспешил выразить свое полное согласие. Нахмурившись, председатель сказал что он разуверился в современной медицине и явно предпочитает народные средства: припарки, банки, горчичники.
      - Вообще-то вы не правы, - французские источники говорят...
      На лбу председателя прорезалась зловещая морщинка.
      - Но, конечно, лучше прибегнуть к волшебным, в буквальном смысле слова волшебным средствам народной медицины, - плавно закончил Баладжаев. - Поставим баночки-припарочки! Пришлю сейчас Гюлейшу, - проворная, услужливая. И вас мгновенно же развеселит! Уж это так водится.
      Размяв пальцами папироску, Субханвердизаде закурил, выпустил из ноздрей две струи синеватого дыма.
      - А кого это тебе недавно прислали из Баку? Доктора, что ли? -небрежно спросил он и вовсе исчез в клубах дыма.
      - А-а-а, это вы про Сачлы? Есть такая, есть новый кадр...
      Окончила медицинский техникум, - тоже с небрежным видом, будто не догадываясь о помыслах председателя, сказал Баладжаев. - Но вы, Гашем-гага, как будто предпочитали до сих пор местные кадры?
      Субханвердизаде не ответил.
      - Пусть будет по-вашему! - вздохнул доктор.
      Он чувствовал себя петухом, угодившим в кипящий казан и каким-то чудом выскочившим оттуда.
      На крыльце он столкнулся с запыхавшимся Кесой - тот, согнувшись, нес тяжелые корзины.
      - Как здоровье нашего горячо любимого товарища председателя?
      - Плохо его здоровье! - буркнул доктор, не поднимая от стыда глаз. И подумал: "Этого хищника ядом трави - не отравишь! Брюхо-то луженое". Испугавшись, что подлый Кеса способен подслушать его затаенные мысли, Баладжаев ускорил шаги, так, клубочком, и скатился со ступенек.
      Затаив дыхание, на цыпочках, Кеса бесшумно вошел в дом, остановился на пороге. Ему было и смешно, и страшно. Ни одному слову Субханвердизаде он до сих пор не верил, во всех его поступках и речах видел сплошное лицемерие. Но если доктор не ошибся и председатель уже приближается к вратам ада? Конечно, Кеса не мог представить, чтобы Субханвердизаде впустили в пресветлый рай!.. А помрет председатель - пришлют нового. Свято место пусто не бывает. А новая метла чисто метет. Грозя пальцем, новый предисполкома скажет Кесе: "Немедленно прекратить эти сигналы! Ты не поп, не молла, не пожарник, - так чего же беспокоишь весь город?" И выбросят Кесу на свалку, как грязное охвостье старого районного руководства...
      Его пробрал страх, зубы застучали. Должность была во всех отношениях счастливая, выгодная. Не только рядовые просители, крестьяне, старики, но и высокопоставленные служащие районных учреждений порою хватались за полу Кесы, заискивали, лебезили:
      - Мен олюм, когда у "самого" великолепное настроение, то, ради всевышнего, замолви и за меня словечко!
      Ну, разумеется, и на подарки не скупились. А с кулаками, увиливающими от налогов, перекрашивающимися в бедняков, Кеса вовсе не церемонился, сам назначал размер мзды...
      Искоса, не поворачивая головы, Субханвердизаде посмотрел на преданного слугу, хмыкнул, застонал.
      Кеса так и метнулся к кровати, засуетился, запричитал:
      - И что за напасти! Какой демон осмелился нагнать на тебя, Гашем-гага, эту гнилую лихорадку? О горе, великое горе! - Он закатил глаза.
      - Еле-еле дышу, - пожаловался Субханвердизаде. - Кто-то кинжалом рвет и рубит мои внутренности. Словно отравили! А что ты думаешь, - классовые враги, недобитые кулаки подсыпали в пищу яд! Вот и умираю...
      Кеса всхлипнул:
      - О, почтенный благодетель!..
      - Нужно сообщить туда, наверх, в Баку, что я погиб на боевом посту! простонал председатель.
      Кеса воспринял слова, как предсмертное завещание.
      "А почему на днях Субханвердизаде отказался от чая, преподнесенного ему Матан-ханум и Абишем? - вдруг вспомнил Кеса, и его сердце сжалось. - Дыма без огня не бывает!.. Значит, у Гашема уже возникли подозрения..."
      Вытянув вперед руку, будто ослепнув, Кеса вышел из дома, остановился в сильнейшей задумчивости у забора. Во всем городе он мог бы пересчитать жителей по пальцам - не было ни одного искреннего закадычного друга Субханвердизаде... Злорадствовать еще начнут, ликовать, если скончается! Видно, лишь Кесе выпала доля стоять до последнего часа у смертного ложа.
      "Если раскрою это злодеяние, то ведь меня и наградят! - решил Кеса и поспешил в исполком.
      Усталый и побледневший, Абиш еще корпел над какими-то бумагами.
      Наклонившись к его уху, Кеса шепнул:
      - Исключительно между нами, есть одно дельце, срочное, важное!
      Абишу и без того мерещились всякие страхи. Выслушав пришельца, он вздрогнул, боязливо оглянулся.
      - Да, да, серьезное дело! - подтвердил Кеса. - Нужно послать телеграмму в центр, вызвать комиссию и доктора. Секретарь заволновался:
      - Зачем? Какой доктор?.. Разве Баладжаев не доктор? Кому нужен доктор?
      Кеса понизил голос, испещренное морщинами лицо его зловеще скривилось.
      - Я не доверяю Баладжаеву!..
      - Но почему? Ведь он пользовался доверием.
      - Вот теперь за это доверие товарищ исполком и станет расплачиваться своей кровью! Отравили! При смерти! - Кеса выразительно щелкнул языком.
      По лицу секретаря внезапно пробежала злорадная улыбка, но Абиш тотчас спохватился, принял озабоченный вид.
      - Да ты понимаешь, что говоришь? А?..
      "Не обвинили бы меня!" - подумал с ужасом секретарь.
      Трусливый Абиш боялся теперь не гибели, а, наоборот, воскрешения Субханвердизаде, - взлетит соколом с постели да и начнет терзать подозрениями... Секретарь потянулся было к телефону, но Кеса цепко перехватил его руку.
      - Что ты задумал, мой дорогой?
      - Надо немедленно сообщить в ГПУ.
      - Нельзя. Не годится.
      - Почему? Почему, Кеса? - Абиш окончательно растерялся.
      - Наш Гашем - это, конечно, исключительно между нами - как будто не в ладах с Гиясэддиновым... Боюсь, что кровь Гашема останется неотомщенной!
      - Так ведь Гиясэддинов-то в Баку!
      - Его помощники не будут наступать на пятки своему-начальнику.
      - А что же говорит сам Субханвердизаде?
      - Он простонал: "Баку.;." - Кеса еще раз оглянулся, хотя в комнате никого не было. - Простонал и затих... Исключительно между нами, он уже не в себе: видно, яд сковал его сердце, дотянулся до головы.
      "Лишь бы в бреду не упомянул мое имя, да еще с добавлением "элемент", подумал Абиш. - Он-то раскинет руки-ноги, провалится в преисподнюю, а мои ненаглядные детки останутся обездоленными!.. И ведь это я ему недавно подавал чай. При свидетелях! Зерна кардамона в чайник опустил. Тоже при свидетелях! И цвет чая изменился... Вот и получается, что во всем виноват "элемент"..."
      - Нужно послать телеграмму в Баку! - повторил Кеса. Абиш достал из ящика стопку бумаги, придвинул чернильницу и вопросительно взглянул на Кесу.
      - Чего же писать?
      - Пиши, пусть пришлют комиссию и доктора. На самолете!.. Раз-два, и уже здесь. Пиши, что я один раскрыл это преступление... Пиши, что я распутаю до конца узелок, что все враги будут выведены мною на чистую воду!
      - Ну, это, безусловно, лишнее! - осмелился возразить секретарь, однако Кеса на него прикрикнул:
      - Пиши!.. Пиши, что внутренности Субханвердизаде переворачиваются, в животе жестокие рези. Нужно спешить, пока он в состоянии говорить. Пусть он своими устами отдаст в руки правосудия людей, отравивших его.
      - Эта телеграмма будет стоить по меньшей мере пятьдесят рублей, - со вздохом сказал Абиш.
      - А что ж тут такого? И двести тысяч не жалко, лишь бы спасти великого созидателя горного рая!
      - У меня тридцать пять рублей, - сказал секретарь, желая поскорее избавиться от Кееы, и вытащил из кармана скомканные бумажки.
      - У меня нет и тридцати пяти копеек, но такие послания нужно посылать за государственный счет! - Абиш пожал плечами.
      - Иди к бухгалтеру, к Мирзе!
      Кеса вышел из комнаты, а секретарь исполкома, сжав ладо нями виски, погрузился в беспросветно мрачные размышления. Стакан чая с кардамоном и гвоздикой подал Субханвердизаде все-таки именно он, Абиш...
      "Может, председатель нарочно подослал Кесу, чтобы испытать меня? - спросил себя Абиш. - Может быть и такое: кто-то из посетителей подложил в коробочку со специями ядовитые шарики... А Матан? Неужели она в заговоре с врагами?.. Но достаточно Субханвердизаде перед смертью назвать меня "элементом" и ткнуть в мою сторону пальцем, и я погиб. Погиб окончательно и безвозвратно!.."
      ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
      После долгих поисков Кесе удалось отыскать бухгалтера Мирзу в кабинете заведующего финотделом, уехавшего по делам в деревню. Отпустив служащих, запершись на ключ, Мирза спокойно работал, зная, что никто его не потревожит. Конечно, он не предполагал, что хитрый Кеса заглянет в окно с балкона... Узрев Мирзу за столом, погруженного в какие-то срочные подсчеты, Кеса удовлетворенно хмыкнул, вбежал в приемную и заколотил кулаками в дверь. Сперва бухгалтер решил отмолчаться, но когда в дверь забарабанили ногою, плюнул: "Мерзавцы, все-таки пронюхали!" - и сердито спросил:
      - Пожар, что ли?
      - Открой, это я, Кеса, яичный секретарь товарища Субханвердизаде!
      - Никакой ты не личный секретарь, а нахал, сын нахала...
      - Поторапливайся! - рявкнул Кеса.
      Пришлось впустить...
      - Что ты тут делаешь? - подозрительно спросил "личный секретарь". Ему показалось страннымчто бухгалтер вторгся в кабинет начальника... Секретари сельсоветов, например, днями жались в темном коридоре, но никогда не смели перешагнуть порог пустующего кабинета Субханвердизаде, хотя и знали, что председатель в командировке... И Кеса счел поступок бухгалтетра непочтительной дерзостью.
      - Пожар? Где? - недовольно переспросил Мирза.
      Кеса внимательно оглядел комнату, заглянул во всё углы.
      - Кабинет - это кабинет, бухгалтер - это бухгалтер, а заведующий финансовым отделом - это заведующий финансовым отделом! - с угрозой сказал он. - Какие это у тебя секретные дела-делишки, что ты сюда спрятался?
      - Ладно, ладно, не тяни, занят, мне некогда...
      - Если занят, то слушай, - исключительно между нами, - 1 мне нужно "а государственное мероприятие двести пятьдесят рублей, - без околичностей заявил Кеса.
      - Зачем?
      - На телеграмму в центр.
      - Какая же это телеграмма? - Мирза задумался. - Да у меня в этом месяце на почтово-телеграфные расходы не осталось уже ни копейки...
      - Случилось ужасное преступление! - пылко воскликнул Кеса.
      - Да где телеграмма-то?
      - У Абища!
      - Ну, пошли к нему.
      Бухгалтер аккуратно собрал бумаги в портфель, закрыл кабинет. Работать, конечно, уже не удастся, но надо хоть от Кесы-то избавиться: прилип как смола...
      Увидев бледного, со слипшимися от пота волосами, с трясущейся нижней губою Абиша, бухгалтер почему-то вздрогнул, хотя он открыто презирал трусливого секретаря.
      - Что это с ним? - обратился Мирза к торжествующе усмехнувшемуся Кесе.
      - Знает кошка, чье мясо съела! - загадочно сказал Кеса и, быстро нагнувшись, шепнул Абишу: - Угости стаканчиком чан ку! С твоим кардамоном и твоей гвоздикой! Пусть человек испепелится... У-у-у!
      - Где телеграмма? - с тревогой спросил Мирза. - Да что г. тобою? На тебе лица нет!.. Бьешься, как птичка в клетке, Может, позвать Баладжаева?
      - Со мною... так... бывает, - сказал Абиш, стараясь не встречаться взглядом с Кесой. - Не надо Баладжаева...
      - Верно, верно, с ним такое случается! - подхватил Кеса. - Припадки!.. У него это с детства, врожденное. Ему не хотелось посвящать в тайну бухгалтера.
      - Да где ваша телеграмма?
      - Ты гони деньги и не рассуждай!.. Вессалам! - прикрикнул Кеса. - Знать телеграмму тебе не положено. Не дорос еще до документов государственного значения!
      Мирза усмехнулся.
      - Запечатайте, а я сам отправлю. Это предложение Кесе понравилось.
      - Немедленно запечатай, накапай горячего красного клея, - так он называл сургуч, - пришлепни сверху медной печатью!..
      Абиш покорно выполнил его распоряжение.
      Через минуту бухгалтер получил в руки запечатанный, украшенный пятью сургучными клеймами конверт.
      Кеса упивался безудержными мечтами: "Прилетит самолет, и дело раскроется, и меня наградят, повысят в должность. Все станут на меня указывать пальцем: вот он, вот герой. Ашуги песни про меня споют!.. В газете статью про меня напечатают!"
      Он проворно завертел головою, силясь рассмотреть в тучах самолет.
      За этим странным занятием его и застали у водопроводной колонки телефонист Аскер и Худакерем Мещинов.
      - Эй, приятель, шею не сверни! - крикнул Аскер. Спохватившись, Кеса приосанился, поманил телефониста себе.
      - Исключительно между нами, - отводя его в сторону, к складу потребсоюза, сказал Кеса вполголоса. - Сейчас к нам прилетит эйриплан.
      - Мен олюм! Какой аэроплан! Что ты говоришь? - воскликнул удивленный Тель-Аскер, получив от Кесы эту свеженькую новость.
      - Да, эйриплан! - кивнул Кеса. - Но не вздумай взять телефоны в руки и растрезвонить об этом по всем линиям. Набери в рот водицы!.. Знаю я тебя готов на любом перекрестке вопить: "Сорока, а сорока, у меня есть орешек!.."
      - Но для чего? По какому случаю? - допытывался Аскер. Кеса прикрыл рот ладонью.
      - Тшшш! После, после... Иначе я пропаду вместе с отцом и всеми родичами!
      Тель-Аскер обиделся. До сих пор между ним и Кесой никаких тайн не было и быть, казалось бы, не могло... Вместе они ошпаривали кипятком, ощипывали и жарили в масле кур и цыплят, щедро получаемых Кесой от благодарных просителей. И, лакомясь сочным мясом, оба взахлеб делились новостями: Кеса их ловко добывал в исполкоме, а Тель-Аскер в телефонной трубке.
      Сколько раз Кеса благоразумно шлепал себя по губам и клялся: "Да буду собакой, если расскажу..." Однако достаточно было ему встретить Аскера, как все обещания забывались. Телефонист тоже не оставался перед ним в долгу.
      Почему же ныне Кеса туго завязал мешок с тайнами?
      - Мен олюм, да ты хоть намекни! - взмолился парень.
      - Клянусь твоей жизнью, после, после!.. - И Кеса побежал, как ужаленный в летний зной оводом теленок.
      Тотчас к Тель-Аскеру приблизился угнетенный любопытством Мешинов.
      - Почему так затянулся твой разговор с безволосым? Мен олюм, о чем вы шептались?
      - Да так... Пустяки! Кажется, Кеса вовсе выжил из ума!
      - Ты сегодня положишь меня в могилу, - сказал, покраснев от гнева, Мешинов. - Ты же мужчина!.. Иначе я раз и навсегда отвернусь от тебя.
      - Но только ни-ни, смотри не проговорись! - строгим тоном сказал Аскер и оглянулся: нет ли поблизости прохожих. - Кеса говорит, что сегодня к нам прилетит самолет.
      У Мешинова широко раскрылись глаза.
      - Как? Самолет? К нам самолет? Настоящий?
      - Клянусь жизнью твоей, клянусь жизнью самого Худуша, злодей Кеса говорил именно так. Может, бредил?.. Мешинов долго чесал затылок.
      - Кеса может знать достоверно.
      - Вот я тоже думаю, что он может знать точно, - согласился Аскер.
      Друзья запрокинули головы и впились глазами в вершины поднебесных гор, в стремительно летящие над ними косматые тучи.
      Вернувшись от Субханвердизаде, Баладжаев глубоко задумался. Он уже раскаивался, что пустил вместе с председателем и своего коня на каменистую кручу,.. Н-да, Субханвердизаде был способен спустить Баладжаева вверх тормашками с той самой крутой лестницы, на какую сам же подталкивал. Как видно, надо лишь подобострастно поддакивать: "Слушаюсь... так точно... да, да", уподобиться верблюду, опустившемуся на колени с вытянутой шеей перед хозяином.
      - И-ых, Баладжаеву, видно, суждено довольствоваться щедротами своей многопудовой супруги. Протянуть руку к молочному ягненку все равно не удастся.
      И, упрекая себя, что взялся за гуж, который ему не дюж, Баладжаев вызвал в кабинет Рухсару и, пряча глаза, попросил ее ровно в десять часов вечера посетить председателя исполкома товарища Субханвердизаде и оказать ему на дому необходимую медицинскую помощь.
      Ничего не подозревавшая девушка послушно собрала чемоданчик и пошла.
      - Вернуться б тебе невредимой, ай, гызе - прошипела ей вслед, выглядывая из-за занавески своего окна, Гюлейша...
      А Рухсара быстро шагала по пустым улицам. Она была взволнована, - ведь впервые ее направили к ответственному работнику района, к самому товарищу Субханвердизаде... Как бы не осрамиться, не оробеть! Нужно держаться солидно, но не заносчиво, оказать высокопоставленному пациенту уважение, но и самой не ударить лицом в грязь.
      Городок притих, будто страшился непогоды, нависших тяже лых, как камни, туч. Исчезли во мгле снежные горы, дремучие леса. Только гул ниспадавших с высоких скал водопадов хле стал, словно бичом, темную ночь. Река, рассекавшая западную часть города, выла, клокотала, наполнившись после недавних ливней водами горных потоков.
      Рухсара толкнула калитку и остановилась в нерешительности. Селевые грязевые потоки после грозы, сорвавшись с гор, подмыли фундамент электростанции, и городок как бы ослеп, погрузился в беспросветную темноту. На улицах не горели фонари, из окон домов не падали на тротуары, как обычно, широкие полосы золотистого света. Рухсара чувствовала как учащенно бьется ее сердце.
      От грядок и клумб в саду поднимались сырые испарения. Рухсара почувствовала легкий озноб и застегнула на все пуговицы шевиотовый жакет. Ей показалось, что в саду, за деревья ми, стоит какой-то мужчина. Сторож? Девушка; боясь оглянуться, поднялась на балкон.
      Волнение не покидало ее. Она не могла понять, почему именно ее в ночную пору доктор Баладжаев отправил в чужой дом. Но, конечно, возражать доктору, который все эти дни по-отечески заботился о ней, девушка не посмела...
      А Субханвердизаде, услышав на крыльце стук каблучков, насторожился, подобрался всем телом, как барс, готовящийся к прыжку на грациозную горную козочку.
      Как же начать облаву на нежную, наивную девицу? Малейшая оплошность может привести к непоправимой ошибке, и тогда порыв Гашема разобьется вдребезги, как стрела, ударившаяся о камень.
      "А если у нее есть жених? Ах, ну и пускай! Ведь мы, ответственные деятели, - не истуканы, а тоже грешные люди, как прочие. Прав я или нет? Стоит ли волноваться столь опытному "охотнику"? Как говорится: "Минуло восемьдесят, девяносто, а там - сто лет... Глянь, а тебя и на свете нет", - думал с блудливой улыбочкой Субханвердизаде.
      Наступил срок исполнения данного обета. Рухсаре предстоит выпить уготованную ей рюмку коньяку. Услужливый доктор Баладжаев умело и хитро направил козочку к тому месту, где притаился в засаде охотник. Теперь только бы не осрамиться?.. Гашем постарался взять себя в руки, придвинул ближе стоявшую на столике у изголовья кровати лампу, прибавил в ней огонька, повернулся к двери и придал лицу своему кроткое выражение.
      Рухсара трижды негромко постучала.
      - Войдите, - простонал Субханвердизаде. Медленно открыв дверь, девушка застыла на пороге.
      - Добро пожаловать, дочь моя Сачлы! - сказал председатель благостным тоном. -Добро пожаловать в наш дикий горный район! Добро пожаловать в наше скромное жилище!
      Девушка покраснела. Ей было неприятно, что председатель исполкома назвал ее "Сачлы". Солидный человек!.. Ему-то не подобало бы повторять это прозвище. Ведь у нее настоящее имя есть - Рухсара. Но почему-то все - и телефонист Тель-Аскер, и зеленоглазая Гюлейша, и толстуха Ханум Баладжаева, и посетители больницы - упорно называют ее "Сачлы"... А теперь и сам председатель тоже!..
      С трудом переводя дыхание, девушка шагнула в комнату, поискала глазами, куда бы положить чемоданчик.
      - Поставьте сюда, Сачлы-ханум, если это вам удобно, - Субханвердизаде показал на стоявший у изголовья столик.
      Перед кроватью был разостлан небольшой коврик, в углу комнаты стоял простой шкаф с одеждой. Над кроватью висел длинный узкий пестрый ковер, а на нем отливали синеватым блеском перекрещенные винтовка и маузер с деревянной кобурой-рукоятью. На случай же всякой неожиданности Субханвердизаде никогда не расставался с наганом: днем носил на поясе под гимнастеркой, на ночь прятал под подушку, предварительно проверив, осмотрев патроны, курок... Когда же председатель отправлялся в командировку в горы, то прицеплял наган к поясу поверх рубахи да еще перекидывал через плечо на ремешке маузер.
      Заметив, что Рухсара сразу же обратила внимание на винтовку и маузер, он, облокотись на подушку, сказал благодушно:
      - Видите?.. Какое грозное оружие? Если вам, медицинским работникам, для всяких операций требуются блестящие ланцеты, пинцеты, ножи, ножницы, иглы, то нам для кое-каких операций нужны пока что винтовки и револьверы! Обрадовавшись, что Рухсара заинтересованно его слушала, Субханверди-заде пылко продолжал: - С этой винтовкой я много раз поднимался на снеговые вершины и разил меткими пулями врагов! А из этого маузера я скосил столько негодяев, что и не пересчитать!.. Все это нужно было выполнить, чтобы вы, молодые, прекрасные, наслаждались спокойствием. Ха! Бандиты отрезали шелковистые косы таким, как ты, девушкам, которые отказались от чадры, носили коротенькие, до колен, юбки, учились в школах и техникумах! Но мы, солдаты революции, обезвредили этих двуногих шакалов. Да-а-а... Конечно, кое-кто из злодеев еще уцелел, скрывается в густых лесах, прячется в горах и долах. Но им тоже не убежать от нашей карающей руки.
      Рухсара молчала.
      - Не раз, не два мне говорили друзья: "Довольно тебе, Гашем, скитаться в горах и лесах, рискуя каждый миг жизнью! Перебирайся в Баку, ты не хуже, а лучше нас, стань во главе наркомата..." - заливался на все лады Суб.ханвердизаде. - А я непреклонно отвечал: "Нет, нет и нет! Большевик должен стремиться на самый трудный, самый опасный участок жизни, чтобы бороться, строить, созидать..." Ха! Когда я приехал сюда, Сачлы-ханум, то тут буквально ничего не было. Жалкий поселок. И весь этот город я воздвиг своими руками! Широким взмахом руки он показал за окно, на лежавший в ночи притихший город. Баню построил, провел и сюда и в аулы радио и телефон. В фундамент гостиницы, ну той, у базара, сам заложил первый камень. Дивные леса пропадали, гибли, - я сохранил их и сберег, да еще насадил на сотнях гектаров тысячи новых саженцев... И в этих тенистых рощах теперь ты можешь гулять, веселиться, водить хороводы с подругами, Сачлы-ханум! Я организую поиски в горах золота и серебра. Я нашел целебные источники и создам здесь курорт, даже не республиканского, а мирового значения. Я открыл в аулах школы, детские сады, ясли, библиотеки! - воскликнул Субханвердизаде. - Теперь очередь за развертыванием медицинских учреждений. Мы обязаны наладить в районе образцовую медицинскую помощь трудящимся кадрам. И вы, Сачлы-ханум, правильно поступили, что не убоялись трудностей и приехали в наш далекий район. Вам выпала завидная доля быть нашим медицинским кадром! - самозабвенно говорил председатель, он вообще любил слова "кадр", "кадры" и употреблял их к месту и не к месту.
      Под его пристальным жарким взглядом Рухсара смущалась, влажное лицо ее блестело, как усыпанная росою свежая пунцовая роза...
      - Так вот, я распорядился проложить в горах отличные дороги. Установится ясная погода, я посажу вас, Сачлы-ханум, и доктора Баладжаева в свою машину, и мы покатим в горы... Там вы залюбуетесь серебристыми реками, падающими с кручи громоподобными водопадами, синим сиянием ледников. Но винтовку я с собою возьму, дабы охранять вас от всяких бед!.. - рассмеялся Гашем. - А заметим в лесу козочку, вот такую же ловкую, упитанную, как вы, хе-хе, так и подстрелим ее мигом! Баллах, да вы стрелять-то умеете? Научу, я вас, ханум, всему научу!..
      - Доктор сказал, что вам нужно поставить банки...
      Увидев, что обольстить девушку красноречием не удалось, хитрец сразу же придал лицу своему жалобное выражение и закряхтел:
      - Да, да, ханум, спина так и разламывается! Пожалуйста, не поленитесь, своими ручками поставьте-ка мне банки. Разлеживаться ведь мне нельзя - работа ждет, я, ханум, буквально горю на работе!..
      И лег ничком, уткнувшись носом в подушку, не забыв при этом протяжно застонать.
      Рухсара с трудом подавила в себе брезгливость, заставила себя поверить, что перед нею больной, который нуждается в ее помощи... Через минуту волосатая спина Субханвердизаде покрылась банками. Натянув на его плечи одеяло, Рухсара отошла от кровати.
      Гашем услышал ее легкие шаги и сказал:
      - Присядьте, Сачлы-ханум... Нравится ли вам наш город? Конечно, с Баку не сравнишь, но и в нем есть своя прелесть. А как с комнатой? Удобно устроились?.. Для медицинских кадров мы должны создать наилучшие бытовые условия. Чтобы вы чувствовали себя, как в родном доме! Смотрите, если доктор Баладжаев не заботится, то идите сразу же, днем или ночью, ко мне!
      Девушка упорно молчала.
      - А нравятся вам наши зеленошумные леса? Наши горы со снежными келагаями (Келагай - головной платок - ред.) на главе? - продолжал ласково, будто не замечая ее молчания, Субханвердизаде.
      Перед Рухсарой возникли пленившие ее сердце высокие горы с уходящими в небо белопенными вершинами, и отвесные, полные мрака и прохлады ущелья, и парящие над бездной ширококрылые орлы.
      - Наш Азербайджан так прекрасен! - вздохнула она.
      Гашем оживился, воскликнул с жаром:
      - Да, да, вы правы Сачлы-ханум, наша родина дивно красива! Едва я стану на ноги, окрепну, как мы поедем на охоту в горы. Но, конечно, в таком костюме, сестрица, ехать верхом на лихом скакуне неудобно... Мы справим вам синие шелковые шаровары, высокие красные сапожки. Мы нарядим и украсим вас, Дочь Азербайджана!.. И мы, сестрица, станем охотиться в теснинах на горных туров, на косуль, серн, джейранчиков... И разведем костер у хрустального родника. Шашлык зажарим. Да, да, нанижем сочные куски шашлыка на шампуры, накроем суфру и разольем по бокалам густое, алое, как кровь, семилетнее вино! Поднимем бокалы к солнцу, провозгласив тост в вашу честь, драгоценная Сачлы-ханум! Не так ли?.. А если пить вино еще не научились, то мы все равно заставим выпить, хе-хе, зажмем вам носик и насильно вольем в ваше соловьиное горлышко. Ну, так, как вы даете детям горькое противное лекарство!