С прокладкой горного шоссе тоже творится что-то неладное. Крепко держится Субханвердизаде за двухколесную арбу, за караванные тропы!.. Ну, старик Заманов вот сейчас потолкует с крестьянами, выспросит: нужна ли им горная дорога, с автобусами, грузовиками. Нужна, - значит, сам и поведет их на стройку!
      Субханвердизаде, нетерпеливо потирая руки, глаз не спускал с наручных часов: каждая минута казалась нескончаемой, как вечность... Но стрелка словно прилипла к циферблату, и Гашем неистово метался по кабинету.
      Наконец вернулся Абиш, усталый, запыхавшийся до того, что слова не смог вымолвить, взмокшие волосы рассыпались по лбу. Раздраженный томительным ожиданием Субханвердизаде строго погрозил ему пальцем:
      - Где ты валандался? Торопишься под топор, как осенний петушок?!
      - Нейматуллаев был по вызову у товарища Гиясэддинова, - отдуваясь, сказал Абиш. - Потому я задержался.
      В груди Субханвердизаде похолодело, но он спросил с глубоко безразличным видом:
      - У Алеши? Что это понадобилось ГПУ от председателя райпотребсоюза?
      - Откуда мне знать! - Абиш пожал плечами.
      - Ив самом деле, откуда тебе, слизняку, знать! - пренебрежительно ухмыльнулся Субханвердизаде. - Принес?
      Вместо ответа Абиш высыпал на стол из газетного кулька ворох грязных, пропахших хлопковым маслом и бараньим жиром денег: десятирублевки, пятирублевки были перевязаны суровыми нитками, расползлись по красному сукну аккуратными пачечками.
      - Фу, грязь! - скривился председатель. - И что за подлец Нейматуллаев, новенькими-то не мог.разжиться?
      Абиш хотел сказать, что и за такие-то деньги надо бы благодарить, но из предосторожности промолчал.
      Не отрывая жадного взгляда от денег, Субханвердизаде схватил телефонную трубку, но ни Таир, ни Гиясэддинов из служебных кабинетов не отозвались. Неужели опоздал?.. Гашёму не терпелось подружиться с новым секретарем райкома партии, с Алешей Гиясэддиновым, а затем убрать с дороги Сейфуллу Заманова. Что-то слишком пристально начал старик Заманов вглядываться в жизнь и деяния Субханвердизаде. Ничего хорошего это не предвещало. Но без согласия Демирова и Алеши, конечно, с Замановым не совладать: орешек крепкий, зубы сломаешь...
      - Где Кеса? Немедленно отыскать! - распорядился Субханвердизаде.
      Абиш выбежал из кабинета.
      Через несколько минут появился самоотверженный оруженосец, робко моргая, уставился на председателя.
      - Почему не отвечают Демиров и Алеша?
      - Уехали.
      - Как так уехали?
      - А вот так и уехали, - с издевательским спокойствием ответил Кеса. - Сели в машину, заклубилась пыль столбом. Я на проводах был - удостоился рукопожатия...
      - Убирайтесь! - махнул рукою Субханвердизаде на Абиша и курьера.
      Те незамедлительно скрылись.
      "Даже не попрощались, - горько улыбнулся Гашем, закуривая. - Что за люди!.. Ну, пригласили бы выпить, поговорить. Не иначе, "КК" на меня клевещет, яму роет... Посмотрим, посмотрим, кто кого в пыль вдавит: амбал - ношу или ноша - амбала!"
      Собрав со стола деньги, он бережно завернул их в газету, сунул пакет в карман шинели.
      "Пошлю-ка им эти деньжата в Баку по телеграфу, - решил Субханвердизаде и сам подивился своей изобретательности. - Там-то они не откажутся... И у меня останется в руках докумен-тик - квитанции".
      ... Уже давно Кеса отбил в колокол положенные удары и этим дал знать служащим районных учреждений, что рабочий день закончился, уже пролегли поперек улиц лилово-синие вечерние тени; уже потянуло с гор холодком, а Субханзердизаде все сидел в кабинете, подперев кулаками подбородок.
      На душе у него было скверно. Будто двуострый клинок занесли над его грудью Демиров и Алеша, - во всяком случае, так расценил их крепнувшую день ото дня дружбу Субханвердизаде, Его беспросветные размышления прервал Кеса: вытянув вдоль туловища длинные, до колен, руки, глядя куда-то в сторону, он буркнул:
      - Колхозники-то не расходятся. Ждут! Справедливо сказано в народе: "Записался в кази, так не жалуйся, что голова болит" (Кази - мусульманский духовный судья - ред.).
      - А сколько времени?
      - Восьмой час.
      - Значит, занятия окончились?
      - Если я подал сигнала, то, пожалуй, занятия в учреждениях окончились, согласился Кеса. - Я выполняю свои обязанности точно, по совести.
      - Так чего тебе от меня надо? - рассердился Субханвердизаде. Скажи этим нахалам, этим попрошайкам, что сегодня у меня не было ни единой свободной минутки. Завтра приму, если, конечно, не заболею... Озноб так и трясет! - И Гашем нервно передернул лопатками. - Доведут меня до смерти эти бессовестные жалобщики!
      Кеса не поверил ни одному его слову. Идти с пустыми руками к просителям ему не хотелось: ведь они давно его умаслили - то щедрыми обещаниями, то подарками.
      - Поздно, разве теперь поймут? С утра томятся, ни крошки во рту не было, попытался он заступиться за собравшихся.
      - Значит, мне придется найти нового курьера, умеющего объясняться с народом, - сказал, не поднимая на него глаз, Субханвердизаде.
      Кеса поплелся вниз, в приемную, с таким видом, словно шел на плаху.
      Тотчас его окружили со всех сторон, зажали, затолкали отчаявшиеся жалобщики.
      - Целую неделю хожу, пороги обиваю!
      - В Москву надо писать, товарищи, пусть присылают комиссию!
      - Да мыслимо ли, чтобы при советской власти творились такие дела?
      У дверей началась толкотня, но отважный Кеса, страшась расстаться с тепленьким местом, брыкался, словно испуганный мул, и вопил во все горло:
      - Кулаки нападают на советское учреждение! Спасите-е-е!..
      Тем временем Субханвердизаде выскользнул из кабинета, бросив на ходу Абишу: "Кажется, захворал, ухожу, присмотри тут за порядком!", и мигом скатился вниз по крутой лестнице, выскочил во двор, шмыгнул в калитку.
      - Это ты, безволосый шайтан, во всем виноват!
      - Уйди от двери, гнилой скопец!
      Оскорбления хлестали неподкупного стража по лицу, словно пощечины.
      Вот-вот началась бы потасовка, но появился бледный, с трясущимися тубами Абиш и громко, внятно сказал:
      - Товарищ Субханвердизаде...
      Просители притихли.
      - ...покинул вверенное ему учреждение!
      ГЛАВА СЕДЬМАЯ
      Ханум Баладжаева места себе не находила от рвущих душу мук ревности.
      Обычно доктор в самую жаркую летнюю пору отправлял свою супругу и детей, недельки на две, на три, на прохладные эйлаги. Но в этом году еще пекло-то не наступило, еще студеными были ночи, а доктор Баладжаев настойчиво, изо дня в день, заводил разговоры о том, что пора семье бы отдохнуть в горном приволье. Ханум сперва не обращала внимания на эти советы, затем прикрикнула на мужа: "Сама знаю!", но призадумалась, а однажды бросила рассеянный взгляд на проходившую по больничному двору Сачлы и ахнула: так вот где кроется тайна-то... Разумеется, нахальная городская девица стала строить глазки доктору, обольщать и очаровывать, а тот, влюбчивый, как все пожилые мужчины, раскис, потерял голову и теперь спешит избавиться от богоданной супруги.
      Но эти подозрения надо было проверить, и Ханум пригласила к себе в гости всезнающую Гюлейшу.
      Было раннее утро, детвора еще наслаждалась сладким медовым сном, а Ханум, раскрасневшись, тяжело дыша, суетилась, потчевала Гюлейшу пирожками, вареньем, душистым чаем и свистящим шепотком допрашивала:
      - Ай, девушка, Гюлейша-джан, заклинаю самим Хазрат Аббасом, разберись-ка в этой путанице!.. Ты дальновидней меня, все слышишь, все видишь. Я ж прикована к кухне, к детям, - шагу ступить некогда. С чего это мой на старости ерепенится, иноходью скачет? А?.. В кралечку, поди, втрескался, если норовит каждого лягнуть, как шалый жеребец?!
      И, подсев к столу, облокотившись, поведала, что доктор изо дня в день твердит, что если незамедлительно не отвезти детей на дачу, то зимою их настигнут всевозможные болезни, с коими современная медицина справиться бессильна.
      - А я ему, конечно, не перечу: уедем, хоть завтра уедем!.. Увезу сиротинок в самую глухую деревню и на лето, а захочешь - и на зиму, лишь бы тебе было здесь привольно!
      Гюлейша поджала плоские губы.
      - Что же все это значит, душенька? Раскинь умом!.. - прилипла к гостье Ханум.
      Появление Сачлы пришлось Гюлейше явно не по сердцу. Грациозная голубоглазая девушка тотчас затмила в глазах всех юношей городка неуклюжую, похожую на квашню Гюлейшу. Кудрявый Аскер теперь сторонился ее, завидев Гюлейшу, переходил на другую сторону улицы. А ведь когда-то... Даже внимания не обращал на то, что Гюлейша старше его годами. И сам доктор Баладжаев почему-то не улыбался ей при встрече, как раньше.
      - Разузнаю, все обязательно разузнаю, ай, Ханум-баджи! - запела польщенная откровенностью хозяйки Гюлейша. - Ох, эти мужчины!.. Мой бросил меня с двумя ребятишками на произвол судьбы, отправился гулять в свое удовольствие, резвиться, словно жеребенок весной. Да-а-а, стоит женщине чуть-чуть постареть, увянуть, как у мужчины леденеет сердце! Это уж завсегда так, не иначе.
      - Верно, верно, душенька, справедливы твои слова, - подхватила Ханум Баладжаева, распалившись, будто Гюлейша масла в огонь плеснула. - Пока мой прозябал на незначительных должностях, так пятки мне лизал, а едва возвысился, отрастил себе брюшко - и сразу зазнался! После полуночи проснулся, петухом заливается! Юнец!.. Найти бы мудреца, который урезонил бы бесстыдника: "Ай, Беюк-киши (Киши - мужчина - ред.), к лицу ли тебе увиваться за кралями? Ты отец семейства, у тебя дети..."
      - Правду, правду молвишь, Ханум-баджи, - страстно воскликнула Гюлейша. Это я, несчастная, была круглой дурой, выпустила из рук поводья!.. А ухватила бы покрепче уздечку, так не вырвался бы, не ушел, и я бы нынче не возилась с его сопливыми щенками! Правильно ты решила сразу загнать беса в камыш прибрать мужа к рукам. Тут самое главное - не опоздать!..
      Всласть почесав языки, насытившись беседой и обильными яствами, Ханум и Гюлейша порешили заключить тайный союз., сообща все выведывать и вынюхивать, глаз не спускать с доктора и ненавистной Сачлы. У Гюлейши были на это свои причины: ведь с помощью доктора Баладжаева она собиралась усвоить хотя бы азы медицинской науки, облачиться в белоснежный халат, павой разгуливать по больнице, и если не лечить больных, то уж во всяком случае запустить руки в кладовку. Но теперь корабль ее мечты затонул в морской пучине... Тут было с чего проникнуться лютой злобой к незваной горожанке!
      И, обещав докторше свои бескорыстные услуги, направленные, как легко заметить, на укрепление семейного очага, Гюлейша удалилась.
      Примчалась она к Ханум Баладжаевой уже на следующее утро, прислонилась к стене, будто ноги не держали раскормленную тушу, засунула руки в карманы халата и сообщила прерывающимся от волнения голосом:
      - Кое-что разузнала. Ай, Ханум-баджи!.. Сердце-то тебе подсказало истину, одну святую истину.
      - Чего ж ты узнала, ай, Гюлейша?
      - Послушай, да твой блудливый муженек превратился в ее покорного раба! - И Гюлейша а ужасе сжала ладонями свои мясистые щеки. - Настоящий раб, валлах!
      У Ханум задрожал пухлый подбородок.
      - Сама видела?
      - Что я - вся больница видит!.. Скажет ему Сачлы: "Умри!" - доктор тотчас помрет. Скажет: "Живи!" - и он воскреснет... Будто амбал, тащит в ее комнату из сарая и стол и кровать. Видела, своими очами видела; как собственноручно выискал ей отличный тюфяк, теплое, мягкое одеяло.
      Хлебнув огневой вести, Ханум рухнула в кресло.
      - Значит, готовит пуховое ложе? - простонала она.
      - Значит, готовит! - кивнула Гюлейша. - Уже принес в комнату умывальник, картины по стенам развесил. Да он, миленькая моя, пеплом рассыпался у ее ног!.. "Что вам еще угодно, Рухсара-ханум? Присядьте, Рухсара-ханум!" Вот так и щебечет весь день.
      Из широко раскрытого рта докторши вырвался протяжный вопль. Но тотчас она спохватилась, что дети в соседней комнате услышат, пошла, прикрыла плотно двери.
      - А еще чего видела?
      Гюлейша покровительственно усмехнулась.
      - Дело-то не на глазах у всех людей делается, ай, наивная ты, Ханум!.. Но погоди, может, я тебя как-нибудь подтащу к замочной скважине - любуйся!
      - Вот для чего он меня на дачу гонит спозаранку! - взвизгнула докторша. Да покарает аллах искусительницу!
      - Аллах-то зачем тебе понадобился? Сама сражайся! - раздувала чадный костер Гюлейша.
      - Зубами растерзаю, своими руками разорву на мелкие кусочки! - выкрикнула в бешенстве Ханум.: - Остригу наголо эту блудницу, посажу, на осла лицом к запакощенному хвосту!
      - Послушай, миленькая, я то чем провинилась? - отступила к входным дверям Гюлейша, не на шутку перепугавшись разъяренной тигрицы.
      - Вознагражу! Подарками засыплю! - умоляла Ханум, сползая с кресла. Поймай их на месте преступления, Гюлейша-джан! - Она сорвала с шеи ожерелье, швырнула в руки гостье. - Все, что накопилось в этом проклятом доме, тебе, только тебе отдам!.. Пусть воют с голоду его мерзопакостные детишки! Да я еще замуж выйду за лихого молодчика, ему, Беюк-киши, отомщу! - Докторша, как видно начала заговариваться.
      - Ах, нет, нет, мне ничего не нужно, - отнекивалась Гюлейша, припрятывая тем временем поглубже в карман халата ожерелье. - Жалею твоих ни в чем не повинных детишек!.. Чтоб городская шлюха разрушила семью? Осиротила детей? Твое место нахально заняла? Ни-ко-гда!.. Но, миленькая, если разобраться, он с умыслом отсылает тебя так рано в эйлаги. Чтобы простор себе обеспечить, развязать руки!
      - Хазрат Аббасом клянусь: гнездо разрушу, детей швырну в подворотню, подберу в горсть полу платья и помчусь прямо в Москву с жалобой! - Клятва была такой пространной, что Ханум замолчала на миг, отдышалась. - Посмотрим, как этот фельдшер тогда завертится! -собравшись с силами, продолжала она визжать. - Я его выведу на чистую воду! Ну, сделался солидным человеком, так блюди себя, не выкидывай фокусы, не возись с кралями, которые годятся тебе в дочери! Ах, ах, ах!.. Где ж сейчас этот дохтур, где?
      - Где ему быть? - Гюлейша с хладнокровным видом пожала плечами. - Конечно, у Сачлы!
      Гюлейшу Гюльмалиеву в прошлом году единогласным решением месткома выдвинули из чайханы на постоянную работу в больницу.
      Доктор Баладжаев на всех собраниях и заседаниях слезно жаловался, что в районной больнице не хватает медицинского персонала. Вероятно, под влиянием его речей и появилось на белый свет это странное решение месткома:
      "Ввиду того, что товарищ Гюлейша Гюльмалиева является местным кадром и проявляет пылкий интерес к медицинской науке, рекомендовать ее к выдвижению в больницу".
      Доктор Баладжаев, прочитав решение месткома, решил, что Гюлейша станет работать в больнице сиделкой, нянечкой: ведь только что закончила, да и то с грехом пополам, курсы ликвидации безграмотности, а в голове- ветерок.
      И, обнадежив членов месткома, что выдвиженке будет оказана посильная помощь, доктор удалился в служебный кабинет, где и занялся "изучением" иностранных медицинских книг.
      Он постоянно жаловался знакомым, что медицинская литература на азербайджанском языке еще бедна, скудна, что труды русских ученых прибывают в горные районы со значительным опозданием. И посему волей-неволей приходится штудировать зарубежные издания, дабы быть в курсе новейших чудодейственных научных открытий.
      Весь широкий письменный стол в его больничном кабинете был завален толстыми фолиантами, книгами. Стоило к ним прикоснуться, как пыль взвивалась столбом...
      Если кто-то из посетителей стучался в дверь, то доктор говорил вялым, скучающим тоном:
      - Войдите!
      И еще плотнее припадал к раскрытой книге, показывая, что он всецело поглощен чтением.
      Посетитель робко замирал на пороге.
      - Садитесь, садитесь, - бурчал Баладжаев, снимал очки, протирал платком утомленные глаза.
      Вошедший усаживался на кончике стула, с благоговейным видом взирал на книги, на доктора.
      - Что это за учебники, ай, доктор? Как взглянешь, аж в глазах рябит!
      - Медицина, - сухо отвечал Баладжаев, выбивая каблуком дробь по половице, чем и нагонял на пришельца еще пущий страх. - Медицинская наука! Если желаете ознакомиться - прошу.
      - Да разве я пойму? Тут бездонное море-океан, а я плаваю-то мелко, у бережка! - смущенно хихикал посетитель. - На каком же языке написана сия мудрая книга?
      - На американском, - не краснея заявлял Баладжаев.
      - А эта? - И вошедший тыкал пальцем в рыхлый, покрытый пылью том.
      - Эта на французском.
      - Вон та?
      - На немецком! - Доктор становился все важнее, все солиднее.
      - А эта, в кожаном переплете?
      - На латинском!
      - О! О!.. - восклицал потрясенный посетитель. - И вы эти книги читаете в один присест?
      На лице Баладжаева расцветала застенчивая улыбка.
      - Что поделаешь, друг, - вздыхал он, - у меня нет иного выхода! Ты прав, медицина - это бездонный океан, и я, подобно водолазу, ныряю в пучину за крупицами, за кораллами знаний.
      - Да, да, где уж нам, простым темным людям, проникнуть в тайны этого великого медицинского океана! - И посетитель окончательно терялся.
      - Когда я буду посвободнее, то как-нибудь покажу тебе при помощи микроскопа всевозможных вредных тварей - микробов, возбудителей болезней, великодушно предлагал доктор. - И ты поймешь, что если бы я не повышал ежечасно уровня своих познаний, то эти зловредные инфузории сожрали бы тебя беднягу живьем в один миг!
      После таких заверений посетитель спешил убежать, но всем родичам, всем знакомым, случайным собеседникам в чайхане рассказывал о глубочайшей образованности доктора Баладжаева и призывал возблагодарить аллаха за то, что тот, всемилостивый, направил в их горный городок Беюк-киши, светоча медицинской науки.
      ГЛАВА ВОСЬМАЯ
      Супруга доктора Баладжаева, несмотря на свое массивное телосложение и солидный вес, была легка на подъем и понеслась в больницу, будто коршун, высмотревший с поднебесья добычу. Дышала она так шумно, что со стороны могло показаться - по двору больницы катится паровоз...
      Сачлы только что сменилась с дежурства и сидела в своей комнатке у окна, читала роман. Книга волновала и увлекала ее, но часто, очень часто девушка со вздохом отрывалась от чтения и задумчиво глядела куда-то вдаль...
      Разъяренная Ханум ворвалась без стука.
      От неожиданности Рухсара вздрогнула, выронила книгу.
      - Где же он? - пронзительно завела Ханум, и высокая грудь ее содрогнулась. - Если дохтур настоящий мужчина, то почему он прячется?
      - Здравствуйте! - Девушка поднялась. - Это вы о чем, Ханум-хала? Не понимаю.
      - Сейчас поймешь, - отрезала Ханум и с протяжным стоном нагнулась, заглянула под кровать. - Куда же он ушел, а? Где этот жеребчик, этот восемнадцатилетний шалун? Го-во-ри скорее, подлая!
      Сачлы побледнела, всхлипнула.
      А благоразумная Гюлейша, разумеется, в комнату не вошла, но притаилась в темном коридоре, дабы все слышать, а в скандал не ввязываться.
      - Чего вы здесь ищете, Ханум? - жалобным голоском спросила девушка. - Да объясните вы мне толком!
      - Сейчас объясню! - успокоила ее Ханум, тряся щеками.
      Не прикидывайся наивной, не смотри на меня, будто на сошедшего с небес ангела!.. Если у тебя, кралечка, косы длинные, так не хочешь ли ты их обмотать вокруг шеи и задушить меня?..
      Приехала в район - лечи больных, исцеляй недуги! А ты зачем сбиваешь с пути истины человека, который тебе в отцы годится? Ты для чего разрушаешь мой очаг, обрекаешь детей-сироток на нищету?
      - Ханум-хала, - взмолилась Сачлы, - да вы о чем? Что я вам плохого сделала?
      И так трогательно прозвучал ее нежный голос, что даже сердце черствой Гюлейши дрогнуло.
      Но Ханум теснила испуганную девушку, словно взбешенная буйволица:
      - А! Попридержи своего коня! Не то я на уздечку бубенцов понавешаю - весь мир услышит! До звезд эхом перезвон долетит! Я тебя втисну в игольное ушко!.. Есть ли у тебя в Баку старшие? Мать жива? Напишу - приезжай, старая, полюбоваться своей гуленой.
      Девушка заметалась по комнатке, как бы ища спасения от этой всклокоченной ведьмы, и, закрыв лицо руками, рухнула на узкую железную койку, забилась в рыданиях.
      - Шельма! Смотрите, люди добрые, глядите, честные женщины, какой ярочкой прикидывается! - взвыла Ханум. А в коридоре мстительно улыбалась Гюлейша.
      Ранним росистым утром доктор, получивший накануне изрядную встрепку от супруги, выскользнул из постели, затаив дыхание, молниеносно оделся, то и дело с ужасом косясь на храпевшую Ханум, полетел сломя голову в кабинет.
      Лишь там, трижды повернув ключ в скважине, он почувствовал себя в безопасности, облекся в белый халат, нахлобучил на голову тоже белый колпачок и, оседлав1 переносицу очками в светлой металлической оправе, погрузился в мрачные раздумья:
      Жизнь представлялась ему теперь безотрадной.
      Зимою из столицы в район прибил и молодые врачи, но Баладжаеву удалось двух направить в отдаленные аулы, на фельдшерские пункты, якобы в целях улучшения медицинского обслуживания деревни, а третьего сплавить на шестимесячные курсы повышения квалификаций.
      Так что Баладжаеву опять удалось сохранить в своих руках единоличную власть и над больницей и над здравотделом, и он верил, что его авторитет незыблем.
      Но ведь больных-то все-таки нужно принимать ежедневно.
      Попробуй откажи в приеме хоть единому страдальцу, так тут такое начнется, поднимется настоящее столпотворение, темные тучи задернут небо, из окон брызнут мелкими осколками стекла, гром загремит, будто артиллерийская канонада, и блеск молний ослепит глаза!..
      Баладжаев был тихого нрава, превыше всего ценил спокойствие, ну и высокий оклад, он не выносил дрязг, любил строгую тишину вверенного ему медицинского учреждения.
      И вот лелеемый и бережно охраняемый столько лет авторитет Баладжаева, его честь, его медицинская слава, его зарплата, - все может рухнуть, рассыпаться, как мякина, от необузданного гнева и ярой ревности супруги.
      Понятно, что доктор был в смятении...
      В дверь осторожно, чуть слышно постучали. Так вкрадчиво стучалась только Гюлейша, она, словно ласковая кошечка, царапалась коготком.
      Баладжаев с досадой скривился.......
      А ведь было время, когда он, заслышав это царапанье, это постукивание, резво вскакивал с кресла, опускал плотную штору, отмыкал дверь и принимал в объятия дородную красавицу, даже не задумываясь, скольким мужчинам до него она дарила свою благосклонность.
      - Ну, чего там? - заныл он, впуская в кабинет Гюлейшу, но штору на окне не опустил.
      Та сделала вид, что не заметила сей роковой перемены в поведении доктора.
      - Ай, Беюк-киши, не будь вчера меня, так Ханум-баджи опозорила бы и себя, и эту бедняжку Сачлы, и тебя, самое главное - тебя! - замурлыкала Гюлейша. Ну, какие у нее основания? Скажи!.. Мнительность все это, женские нервы! Не скрою, Сачлы сразу в тебя втюрилась. Еще бы, - мужчина бравый, бычок, ну вправду бычок в полном соку! Знаменитый доктор! Чего ж удивляться, что у девицы закружилась голова?
      - Тшшш! Молчи-и-и! - зашипел Баладжаев, вертясь в кресле - Что было прошло... Как говорится в народе: и хата наша, и тайна наша!
      - Ай, доктор, меня ли тебе опасаться? - Гюлейша обиженно поджала свои губки. - Каждое словечко твое словно камень, прошенный в глухой колодец.
      - Ладно, ладно, потише!
      Но Гюлейше захотелось еще громче стучать по дну пустого ведра, чтобы окончательно смирить перетрусившего Беюк-киши.
      - Надо бы все-таки отправить девицу куда-нибудь подальше, - начала она строго. - В самую отдаленную деревню! Не приведи бог, повторится скандал... Вся вина обрушится на твою шею, миленький. До сих пор Сачлы нежилась на солнцепеке, только и знала, что расчесывала свои косы, - гляди, гляди, как бы они не превратились в ядовитых змей!..
      Доктор в страхе зажмурился,
      - Пусть в горах спустит жирок буржуйская дочка! - продолжала с требовательным видом Гюлейша. - А тем временем ты здесь зальешь водою пламя, рвущееся из уст Ханум. Иначе молва докатится до Баку, до наркома здравоохранения! И враг выскочит из засады, приставит кинжал к твой груди. Значит, посылай девицу в горы!
      - Это не так легко, - пробормотал доктор, чувствуя, что язык его прилип к гортани. - Валлах, это не легко!..
      - Легче легкого! - отмахнулась от его доводов Гадлей-ша. - Иначе Ханум-баджи станет посылать телеграмму за телеграммой в Москву. Разве ты не знаешь, какая она дура?
      Беюк-киши кивнул: дескать, знаю...
      - Ты бы хоть ее подучил на курсах ликвидации безграмотности, посоветовала неотвязная Гюлейша. - А Сачлы - в деревню! И все, вессалам!
      - Дай ты мне хоть опомниться, ай, гыз (Гыз - девушка - ред.), Гюлейша, взмолился доктор.
      ... Все скамейки в приемной у дверей, на крыльце были уже заняты больными. При беглом взгляде можно было заметить на их лицах печать неизгладимых страданий. Но если бы понаблюдать за ними более внимательно, то через минуту стало бы ясно, что собрались здесь спозаранку больные, привыкшие аккуратно, постоянно лечиться, находящие в самом курсе лечения неизъяснимое наслаждение. Все они отлично знали друг друга, еще на больничном дворе приветливо здоровались, спешили поделиться свеженькими городскими сплетнями. В разговоре они воздавали похвалы мышьяковым уколам, но решительно браковали все возможные пилюли. Из карманов они вытаскивали целые пачки старых рецептов. Всячески прославляя доктора Баладжаева, они под страшным секретом сообщали друг другу адреса знахарей.
      Каждый из этих больных где-то служил или, во всяком случае, получал зарплату, а посему делал вид, что спешит в свое учреждение, и норовил протолкаться без очереди.
      - Вот-вот и Кеса ударит в колокол!
      - Ох-ох, столько работы, а вот приходится здесь торчать без малого весь день!
      - Да-а, хуже этого нет - ходить по докторам! Едва в открытые окна донесся протяжный тугой звон сигнального колокола, как в приемной закипела ссора.
      - Товарищ, сядьте на свое место!
      - Это и есть мое место.
      - Сын мой, твоя очередь у двери.
      - Я - ответственный работник, без моей подписи не отправят телеграмму в Баку!
      - Очень нужны там твои телеграммы...
      - Потише, потише, знай, с кем разговариваешь, невежа! Мой муж...
      - Ай, ногу отдавили!
      Доктор Баладжаев в этот момент решил отправиться домой, проведать добродетельную супругу - не затевается ли там новый скандал? Но все пациенты, завидев любимого доктора, повскакали с мест, загородили ему путь.
      - Ради бога, почтеннейший!
      - Если бы не работа, то разве я стал бы приставать к вам, благодетель?
      - Мы - люди служащие, подчиненные...
      Приложив в знак повиновения руку к правому глазу, доктор вздохнул и вернулся в кабинет. Угнетало его и полнейшее неведение относительно сегодняшних намерений супруги, и то, что Сачлы передала через сиделку: больна, на утренний прием не выйдет... Взглянув с ненавистью на удовлетворенно улыбавшуюся Гюлейшу, доктор крикнул:
      - Ну, чья очередь? Заходите!
      В приемной забурлил водоворот, словно в перехваченной плотиной горной речке, - все толкались, спорили, ругались, норовили оттолкнуть друг друга от двери.
      Первым все же ворвался потный, взъерошенный Тель-Аскер: кудри его вздыбились, подобно высокой папахе.
      - На моей ответственности весь телефонный узел! - кричал он оставшимся позади пациентам.
      - Ладно, ладно, говори, чем болен, - оборвал парня сердитый доктор.
      Но Аскер остолбенел в растерянности; ведь он предполагал, что попадет на прием к желанной Сачлы. Только ради нее - ясноликой - он и притворился, что угнетен недугами.
      Гюлейша попыталась прельстить юношу многообещающей улыбкой, но Аскер в. негодовании отвернулся, насупился,
      - Что у тебя болит, Аскер Аскеров? - нетерпеливо спросил
      Баладжаев.
      Парень с задумчивым видом начал обозревать потолок. "Господи, ну что я за несчастный такой, почему мне так не везет?" - подумал он.
      - Да ты что, рехнулся? - И доктор перевел на Гюлейшу вопросительный взгляд.
      А та сразу же смекнула, где кроется тайна, - выпрямилась, отвернулась к окошку.
      Знаете, доктор, - залепетал юноша, - учащенно, тяжело задышав, - знаете... вовсе лишился аппетита. Язык пылает во рту, как раскаленный уголь! И все тело ломит!
      - Высунь язык! - приказал доктор. - Ишь какой сладкоречивый язычок... Болтливый язычок, разносит по городу все сплетни!
      - Кажется, я не дал оснований... - покраснел Аскер.
      - Ладно, ладно!
      Гюлейша подошла поближе, тоже с заинтересованным видом начала рассматривать язык Аскера.
      - Малярия! - поставила она диагноз.
      - Малярия, - согласился юноша и показал ей увесистый кулак: с Гюлейшой он не стеснялся.
      Доктор только крякнул от такой наглости Гюлейши, но нехотя улыбнулся, написал рецепт.
      - Три раза в день по столовой ложке до еды.
      - Слушаюсь.
      - А эти пилюли станешь глотать перед сном.
      - Буду глотать перед сном! - уныло повторил парень.
      - Если перестанешь сплетничать, то завтра забудешь о всех хворостях! отрывисто сказал доктор и рявкнул: - Эй, кто там следующий?!..
      Он хотел после ухода Аскера задать нахальной Гюлейше приличный нагоняй: вздумала раньше доктора ставить диагноз, окончательно распустилась... Но хитрая красотка шмыгнула в приемную за Аскером, пропустив в кабинет очередного больного.
      Догнав парня на крыльце, Гюлейша грубо схватила его за плечо и прошипела:
      - Так ты, развратник, симулянт, хотел получить лекарство от Сачлы? Будто я не вижу... Как же, новый кадр! К ней потянуло!
      - Ради бога, душечка...
      - Ты бога благодари, что я не раскрыла твоей симуляции! - зло сверкая подведенными глазками, сказала Гюлейша. - За такое дело и к прокурору потащить можно!.. Скорее ты увидишь без зеркала собственные уши, чем ее коснешься!
      - Эх, ничего ты не понимаешь, - вздохнул юноша.