Глава 4

— И-и-и! — визжала Пруденс, отчаянно махая руками в попытке прогнать Аполлона. — Уберите от меня это отвратительное создание! Что за чудовище ты взял к себе в дом, Натаниэль? Это же вы… вылитая горгулья!

От стыда я готова была провалиться сквозь землю. Внезапно до меня дошло, что Аполлон собирается сделать.

— Прекрати сейчас же! — громко скомандовала я. — Аполлон, не смей…

Не обращая на меня никакого внимания, Аполлон обнюхал подол платья Пруденс, потрогал его лапой и, тут же подняв заднюю лапу, пустил струю.

— Натаниэль… забери его! — завопила Пруденс при виде медленно расплывавшегося на подоле влажного пятна и ударила Аполлона зонтиком по голове. — Убей его!

Испугавшись, как бы он и в самом деле этого не сделал, я вскочила на ноги, сгребла Аполлона в охапку и повернулась лицом к невесте Натаниэля.

Итак, передо мной была женщина, которая, не прождав и года после предполагаемой смерти Натаниэля, выскочит замуж за другого; женщина, чье легкомыслие станет причиной разрушения дома и благосостояния семьи Стюартов. Пруденсnote 4… женщина, которой совершенно не подходило ее имя.

Перестань думать об этом, приказала я себе. Ты не должна относиться к ней предвзято. В конце концов, ты судишь о ней только со слов Виктории.

Я попыталась посмотреть на нее непредубежденным взглядом. Пруденс не была жеманницей с сюсюкающей речью, какой я ее себе представляла, хотя, надо признать, выглядела она намного более красивой, чем на старых фотографиях. Вне всякого сомнения, она могла бы доставить немало неприятных минут Мисс Америке, благодаря своим изящным чертам лица, нежно-розовой коже и темным волосам под элегантной шляпкой с розовыми страусовыми перьями, которых вполне хватило бы на хорошую метелку. Невольно я подняла руку и коснулась своих волос: резинка сбилась набок у основания шеи и непослушные пряди, выбившись из-под нее, торчали во все стороны. В этот момент в своем старомодном сером платье, с растрепавшимися волосами я чувствовала себя уличным голубем рядом с диковинной экзотической птицей. Даже при том, что она верещала, как ощипанный австралийский попугай.

Прекрати, вновь прикрикнула я мысленно на себя. Дай же ей шанс. Несомненно, ты тоже бы взвилась, если бы чей-то пес помочился на твой подол.

— Простите, ради Бога, — проговорила я извиняющимся тоном. — Не могу понять, что такое на него нашло.

Пруденс, очевидно уже успокоившись, вздернула свой идеально напудренный носик и произнесла надменным тоном:

— Натаниэль, прикажи своей прислуге сейчас же унести отсюда это отвратительное создание.

Я откашлялась.

— Я не прислуга… Натаниэль встал между нами.

— Вам, что на роду написано вечно попадать впросак? — спросил он у меня шепотом, забирая Аполлона. — Надеюсь, вы не выпиваете?

— Конечно же, нет! — негодующе прошептала я в ответ, невольно подумав об отце. — Я не алкоголичка… Я…

Но он уже не слушал меня, повернувшись к своей невесте.

— Пруденс, дорогая. Я понятия не имел, что ты собираешься зайти ко мне сегодня утром…

Внезапно из глубин небольшого диванчика за спиной Пруденс вынырнула весьма пышная особа и, выступив вперед, окинула нашего хозяина презрительным взглядом с головы до ног.

— Право, Натаниэль! Это уже выходит за рамки приличия. После женитьбы на моей дочери вам надлежит навести порядок в этом… в этом вашем зверинце.

Бросив на меня яростный взгляд, Натаниэль повернулся к своей будущей теще.

— Уверяю вас, миссис Пратвелл, такого больше не повторится. — Он дернул за шнурок колокольчика, и в следующую же минуту в ответ на его зов в гостиной появилась служанка.

— Уберите все здесь, — приказал он ей, — и потом посмотрите, нельзя ли найти для мисс Пратвелл чистое платье.

— Да, сэр, — ответила служанка и принялась за уборку.

— Надеть платье прислуги?! Ни за что, Натаниэль. — Пруденс надула губки и сложила руки на груди. — Мое любимое платье… Я уверена, оно непоправимо испорчено!

На лице Натаниэля появилось недовольное выражение.

— Перестань! В конце концов это всего-навсего платье.

Губы Пруденс моментально раздвинулись в улыбке и, хлопая ресницами, она проворковала:

— Да-да, ты, разумеется, прав. Как глупо с моей стороны забыть… Когда мы поженимся, ты купишь мне, я уверена, любое платье, какое я только пожелаю.

Меня едва не затошнило. Как мог Натаниэль влюбиться в подобную женщину? Она была такой же мелкой, как приливная вода на скалах, и еще более прозрачной. Но как бы там ни было, Натаниэль ее любил, ведь так? Может у нее были незаметные на первый взгляд достоинства, компенсирующие ее недостатки? Ради Натаниэля я должна была это выяснить.

Внезапно Аполлон принялся извиваться в руках Натаниэля, напомнив тем самым тому о взятой на себя миссии. Уже у самой двери Натаниэль вдруг обернулся и сказал Пруденс, которая в этот момент разглаживала, похоже, каждый черный волосок на своей головке.

— Прости, дорогая, во всей этой суматохе я совсем забыл о своих манерах. — Он махнул в мою сторону. — Пруденс, позволь представить тебе мою кузину Тейлор Джеймс. Она приехала на свадьбу. Мисс Джеймс, познакомьтесь с моей нареченной, мисс Пратвелл, и ее матерью Грейс.

На лице Пруденс появилось выражение, с каким она, вероятно, могла смотреть на крысу в кладовке.

— Странно, — протянула она, сверля меня холодными голубыми глазами, — Натаниэль никогда не говорил нам о каких-то кузинах.

— Я вижу, почему, — прошипела ее мать, окидывая меня таким же презрительным взглядом.

Натаниэль закрыл ладонью пасть Аполлону, который тихо ворчал, не сводя глаз с Пруденс.

— Думаю, будет лучше, если я все же отнесу этого возмутителя спокойствия в его новые апартаменты, — сказал он, поймав мой взгляд. — Располагайтесь, как вам будет удобнее, дамы, — он сделал ударение на последнем слове, явно давая мне тем самым понять, чтобы я вела себя прилично.

Служанка, убравшись и замыв платье Пруденс, на котором в качестве напоминания о произошедшем осталось лишь небольшое влажное пятно, удалилась вслед за Натаниэлем. Не успела она выйти, как в гостиную, неся в руках серебряный чайный сервиз и блюдо со свежеиспеченными булочками, вошли две служанки.

Горя решимостью произвести, ради Натаниэля, приятное впечатление, я села на обитый декоративной тканью стул напротив Пруденс и ее матери.

— И как продвигается подготовка к свадьбе? — начала я смущенно, желая завязать разговор.

— Прекрасно, — коротко ответила Грейс Пратвелл.

Машинально я скрестила ноги, открыв взору дам свои зелено-белые кроссовки с неоновыми огоньками на задниках, которые явно не могли быть ими расценены, как вершина современной моды. Заметив свою оплошность, я сразу же распрямила ноги и, наклонившись, попыталась натянуть пониже подол платья.

Пруденс открыла от удивления рот.

— Какая необычная обувь. Хотя, сказать по правде, — заметила она сухо в следующее мгновение, — она не более странная, чем ваше платье.

Пораженная как ее грубостью, так и тем, что она подвергла критике выбранную для меня Натаниэлем одежду, я спросила:

— И чем же вам не нравится мой наряд? Она слегка скривила губы и, тут же приняв невинный вид, произнесла:

— Нет-нет, он вполне приличный. Только я не видела с детства, чтобы кто-нибудь носил турнюр. Где вы его откопали?

Ох уж мне эти мужчины! Ни у одного из них нет абсолютно никакого понятия о моде. Должно быть, Натаниэль нашел это платье в каком-нибудь из сундуков прислуги, где оно пылилось лет десять. И однако я была все же благодарна ему за то, что он, по крайней мере, подумал о моем внешнем виде, не допустив, чтобы я появилась перед его невестой облаченная лишь в леотард и эластичное трико.

— Всю мою одежду украли во время ограбления поезда, в котором я ехала, — объяснила я. — Это платье одолжил мне мой кузен.

Судя по выражению лица Пруденс, мой ответ ее явно разочаровал, словно она считала, что у меня нет никакого вкуса. А может, она просто задавалась вопросом, какое дело было ее жениху до одежды другой женщины, да и до нее самой.

Я разгладила складки на своем платье, ощущая с каждым мгновением все большую неловкость. Когда же наконец возвратится Натаниэль?

Миссис Пратвелл разлила чай. Я поднесла свою чашку к губам и сделала глоток, с трудом подавляя желание придвинуть к себе блюдо с булочками и опустошить его в один присест. В конечном итоге я не ела со вчерашнего дня… целую вечность, если подумать.

— Скажите мне, мисс Джеймс, — обратилась ко мне Грейс, ставя на стол свою чашку, — откуда вы родом?

Поспешно сглотнув, я едва не обожгла себе горячим чаем гортань.

— Я… э… выросла в Мишн-дистрикт, — начала я осторожно, от души надеясь, что он уже существовал здесь в это время. Ну, конечно же, вспомнила я вдруг с облегчением. Мишн-дистрикт был уже довольно старым районом Сан-Франциско в 1906 году. — А потом я… я уехала довольно далеко отсюда.

Появление в этот момент в гостиной Натаниэля избавило меня от дальнейших вопросов.

— Итак, — произнес он, усаживаясь подле Пруденс. — Чему, — он нежно улыбнулся невесте, — я обязан удовольствием видеть тебя в своем доме сегодня утром?

Удовольствием ее видеть… Я стиснула зубы. От общества Пруденс, как я видела все яснее с каждой минутой, удовольствие было такое же, как от лихорадки на губах.

— Как, Натаниэль, дорогой, неужели ты не знаешь, что я и дня не могу прожить, не видя тебя? — проворковала она, обольстительно улыбаясь ему.

Для женщины викторианской эпохи взгляд ее, обращенный на Натаниэля, был уж чересчур откровенным. Я вдруг почувствовала укол ревности. Ревности? Мысль эта ошеломила меня. Он был почти на сто лет старше меня и собирался, к тому же, в эту субботу обвенчаться. Что мне до того, если он даже и спит с такой девицей, как Пруденс? Однако, как ни странно, меня это весьма задевало.

Миссис Пратвелл откашлялась, бросив на дочь взгляд, от которого, вероятно, тут же засохла бы даже гигантская секвойя.

— Мы приехали уточнить некоторые последние детали в отношении вашего бракосочетания, а также свадебного обеда, — начала она, обращаясь к Натаниэлю. — А теперь, будь так добр…

Момент был самым подходящим, чтобы удалиться.

— Прошу извинить меня, — проговорила я, поднимаясь, — но я должна проверить, как там моя собака.

— Ваша собака? — Миссис Пратвелл удивленно подняла седые брови. — Хотя мне, конечно, следовало бы догадаться об этом с самого начала, — она презрительно фыркнула и отвернулась, не сказав мне на прощание даже «до свидания».

Натаниэль, надо отдать ему должное, проводил меня до дверей.

— С вами все в порядке? — В его голосе звучало откровенное беспокойство.

— Лучше не бывает!

Он сдвинул брови, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

— Я понимаю, вам должно быть неловко. Вы не?..

— …Не сказала им, что я шлюха? — По его виду я поняла, что попала не в бровь, а в глаз. — Нет, разумеется.

— Простите, — произнес он с явным облегчением. — Я не хотел, чтобы ваша встреча с Пруденс произошла подобным образом.

— Вы боялись, что я поставлю вас в неудобное положение?

Его молчание ясно показало мне, что я была права в своем предположении. На глаза у меня навернулись слезы, и я с силой сжала веки, чтобы не расплакаться. Я была недостаточно хороша для него… для кого бы то ни было… Но он не должен видеть, как я расстроена; хотя я и потеряла всех и вся, перенесясь сюда, при мне еще оставалась моя гордость.

На лице Натаниэля появилось смущенное выражение.

— Ну-ну, не надо. — Он протянул руку и промокнул мне слезы своим носовым платком. — Не может быть, чтобы все было так уж плохо.

Я моргнула, хлюпая носом.

— Да… даже мое платье и… и то им не понравилось. — Я скомкала в ладони его платок. — Я ни… никогда здесь не приживусь, ни… никогда.

Мне показалось, он огорчился.

— Это вполне приличное платье. Хотя, конечно, не… не такое яркое, как те, к каким вы, вероятно, привыкли. Она принадлежало моей матери.

— Вашей матери? Простите, Натаниэль, я не знала… — сказала я поспешно, но исправить что-либо было уже поздно.

Снаружи донесся тоскливый собачий вой.

— Пойдите займитесь своим псом. — Приняв вновь чопорный вид, Натаниэль резко повернулся ко мне спиной и возвратился к своим гостям.

У меня было такое чувство, будто меня только что подвергли своего рода испытанию — и я его не выдержала. В отчаянии я сжала кулаки.

Как мне пробиться сквозь стену, которой он себя окружил, и заставить его мне поверить?

Я не могла просто взять и исчезнуть из жизни Натаниэля, не попытавшись прежде убедить его не жениться на Пруденс — как ради Виктории, так и ради него самого.

Внезапно по спине у меня пробежал холодок. Помешав ему жениться на Пруденс, я тем самым изменю ход истории. А это было весьма рискованным делом. Что если своим вмешательством я сделаю все только еще хуже?

Ну-ну, успокойся, сказала я себе. Что может быть хуже исчезновения Натаниэля во время землетрясения или полученных его сестрой ожогов? И все-таки меня одолевали сомнения. Решив подумать обо всем этом на досуге, я обратилась мыслями к более насущной в данный момент проблеме: что мне сделать или сказать, чтобы убедить Натаниэля в своей способности предсказывать будущее?

Аполлон, когда я нашла его в его новом обиталище, пребывал в дурном настроении. Он лежал на животе, положив голову на передние лапы, и в нескольких дюймах от его морды валялась говяжья косточка, к которой он, похоже, даже не притронулся.

— Я прекрасно понимаю, как ты должен сейчас себя чувствовать, — сообщила я ему.

После нескольких неудачных попыток, — мешал турнюр — я наконец неуклюже, боком села возле загончика и тщательно расправила серую юбку, чтобы она не измялась. Аполлон подполз к металлической сетке и, ткнувшись носом в мою ладонь, заскулил. Вид у нас обоих был глубоко несчастный.

— Ну-ну, не могу поверить, что все так уж плохо, — послышался вдруг чей-то голос и, подняв голову, я увидела перед собой миссис 0'Хара. — Что до меня, — продолжала она, — то я не сторонница того, чтобы баловать животных. Но щенок выглядел таким несчастным, что Виктория убедила меня сделать один раз исключение из правил.

Я широко улыбнулась, увидев в руках у нее тарелки. На каждой было по жареному яйцу и хрустящему ломтику бекона.

— Благослови вас Бог, — проговорила я, беря у нее одну из тарелок.

Отдав мне мою порцию, она открыла дверь в загончик и поставила вторую тарелку перед Аполлоном. Он тут же навострил уши и, потянувшись, обнюхал щиколотки миссис 0'Хары. К моему изумлению она наклонилась и почесала у него за ухом.

— Уверена, порода у него не такая уж и плохая, — изрекла добродушно миссис 0'Хара, когда Аполлон набросился на еду с жадностью льва, раздирающего зебру.

Поглощенная яичницей с беконом, я слушала ее вполуха. Урчание у меня в животе было, пожалуй, громче тех звуков, какие издавал обычно Аполлон, когда у него было дурное настроение.

— А где Виктория? — спросила я, проглотив очередной кусок. — В школе? Экономка покачала головой.

— Милая деточка плохо чувствует себя сегодня. Так она мне сказала и попросила принести завтрак к ней в комнату. . . — А… — Я мысленно взяла слова миссис 0'Хара на заметку, решив попозже заглянуть к Виктории и поблагодарить девочку за внесенные, благодаря ей, улучшения в меню Аполлона.

Совершенно не зная, чем занять себя после ланча, я решила прогуляться по саду. Мне страстно хотелось поговорить с Натаниэлем наедине. Я бродила между фруктовыми деревьями и грядками с овощами, и в попытке отвлечься от осаждавших меня мыслей пыталась угадать, что находится внутри каждой из разнообразных надворных построек вокруг. Но даже прогулка по саду, выдержанному в строгом английском стиле, где росло множество прекрасных цветов, источавших чудесный аромат, и цвели полудикие вьющиеся растения, не вносила успокоения в мою истерзанную душу.

Внезапно я увидела Натаниэля, и мое давление подскочило тут же вероятно до небес. Не заметив меня, он вошел в большое беленное строение и закрыл за собой дверь.

Несколько мгновений я боролась с собой, но в конце концов любопытство мое одержало верх, и, толкнув деревянную дверь, я вошла внутрь.

Натаниэль сидел за большим столом в дальнем конце комнаты спиной ко мне. Пиджак он снял; обшлага его рубашки были завернуты и тыльная сторона правой руки испачкана чернилами. Перед ним на столе были разложены какие-то планы или чертежи, и он был так поглощен ими, что даже не слышал, как я вошла. Справа от него на стене висели разнообразные инструменты, а прямо под ними стоял верстак.

Мастерская Натаниэля… Сердце у меня колотилось все сильнее по мере того, как взгляд мой выхватывал из полумрака все новые и новые детали обстановки.

Целая стена была полностью увешана чертежами и рисунками одного и того же предмета. А на полке стояла его трехфутовая модель — деревянный остов с двумя плоскостями обтянутых парусиной крыльев, мотором и настоящим пропеллером. Передо мной было явно последнее изобретение Натаниэля — летательный аппарат.

Когда же был изобретен аэроплан? Я наморщила лоб, пытаясь вспомнить, что мне рассказывал об этом Алекс. К горлу у меня подкатил комок, когда я подумала о брате, со смертью которого так до сих пор и не смогла свыкнуться. В свое время он поведал мне немало интересного из истории самолетостроения, и его рассказы запали мне в память. Братья Райт, я вспомнила, совершили свой исторический полет в 1903 году, но сообщение об этом эпохальном событии было напечатано всего лишь в нескольких центральных газетах, поскольку мало кто поверил тогда, что им удалось действительно подняться в воздух. Следующей заметной вехой стал биплан Кёртиса, созданный несколько лет спустя. Но это означает, что летательный аппарат Натаниэля является его предшественником… и по праву должен считаться первым, побившим рекорд братьев Райт. При этой мысли я почувствовала, как меня охватывает волнение.

Я шагнула к Натаниэлю. Он поднял голову и медленно повернулся. В его глазах мелькнуло выражение, какое обычно видишь у животных, защищающих свою нору от хищника. Поспешно он собрал со стола какие-то бумаги, похожие на официальные документы, и сунул их в папку. Мне показалось, я смутно вспоминаю слова Виктории — старой Виктории — о каком-то таинственном деле, которым занимался Натаниэль перед самым землетрясением, но тут же выбросила из головы эту мысль, как плод своего не в меру разгулявшегося воображения.

— Кто сказал вам, что вы можете сюда войти? — спросил Натаниэль, поднимаясь со стула.

Ноги у меня были словно ватные, но я все же подошла к столу.

— Дверь была не заперта. Если вы хотели скрыть от других, чем вы тут занимаетесь, вам следовало бы предупредить, чтобы сюда никто не входил.

— Может человек, в конце концов, уединиться где-нибудь в этом доме?! Черт побери! Почему вы повсюду суете свой нос? — Он схватил меня за плечи, и меня словно током ударило от его прикосновения даже сквозь плотную шерстяную ткань.

— Вы так сильно меня ненавидите? — спросила я спокойно.

Он мгновенно откинулся назад, словно я выстрелила в него из револьвера.

— Ненавижу… Нет-нет, дело совсем, не в этом. — Воздух между нами казалось потрескивал от электрических разрядов. — Но женщина должна знать свое место. Только и всего.

— Только и всего? — переспросила я, подозревая, что за его резкостью кроется нечто большее, чем обычное презрение к женщинам.

— Разумеется. — У него задергалась щека. — Итак, вы сами уйдете, или мне придется применить силу, чтобы выпроводить вас отсюда?

— Чего вы так боитесь?

— Я не боюсь… Во всяком случае, меня не пугают женщины, всюду сующие свой нос.

— Может быть и нет, — продолжала я упрямо гнуть свою линию, призвав себе на помощь остатки мужества, — но как бы там ни было, вы мне не доверяете. Возможно вы вообще не доверяете женщинам.

— Я собираюсь жениться на одной из них!

— На девушке, едва начавшей выезжать в свет, с которой можно чувствовать себя спокойно, поскольку она не осмелится вас покинуть. — Как же мне заставить его наконец очнуться и почувствовать запах кофе, пока он не обжег себе им язык. Времени оставалось так мало. Из головы у меня не шли слова Виктории: «Я часто думала, насколько все могло бы сложиться по-другому, если бы этой свадьбы вообще не было».

Он моментально опустил руки, словно я была зачумленной.

— Пруденс хорошая, порядочная женщина. Ради Виктории я должен выбрать себе подходящую жену.

— Кого-нибудь, кто стал бы девочке настоящей матерью? — мягко спросила я.

— Да. Ребенку нужна мать.

— Чувство долга по отношению к своей сестре вы считаете достаточным основанием для женитьбы?

Мне показалось, он смутился.

— Разумеется. Что может быть важнее счастья ребенка?

— А как насчет любви? — спросила я, с трудом подавляя желание протянуть руку к его лицу и разгладить проложенные страданием морщинки у глаз.

— Любви? Для женщины вашей профессии вы чересчур сентиментальны. Его слова причиняли боль.

— Возможно, — я опустила глаза. — Однако любовь, я уверена, это нечто большее, чем обычно принято считать. Мне встречались в жизни мужчины, которые говорили, что любят меня, но… я совершенно ничего к ним не испытывала.

— Цинизм вам явно не идет, хотя, полагаю, он неотделим от вашей профессии. Я вспыхнула, сообразив, что он подумал.

— Вы не поняли… Думаю, моя реакция объяснялась тем, что мне пришлось пережить в детстве, — сказала я, мысленно добавив: «…Когда я постоянно испытывала чувство неуверенности, не зная, что это такое — когда тебя любят». — Семья моя была далеко не образцовой, так что у меня есть некоторое представление о том, как вы должны были себя чувствовать.

— Не представляю, какое может быть сходство между вашей семьей и моей.

— Ваша мачеха сбежала, когда вам было, сколько, девятнадцать?

— Семнадцать. И что из этого следует?

— Готова поспорить, — продолжала я, не ответив на его вопрос, — вы до сих пор не можете простить и своей родной матери, что она покинула вас, уйдя в мир иной. — Необходимо было заставить его понять самого себя, прежде чем я могла надеяться, что он увидит, почему его женитьба на Пруденс была бы огромной ошибкой.

— Это неправда, — запротестовал он и отвернулся, но я успела увидеть, как черты его лица исказились от боли.

Я подошла и положила ему руку на плечо. Он мгновенно вздрогнул и весь сразу же напрягся.

— Я хорошо знаю, что это такое — потерять кого-то, кого ты любишь, — сказала я тихо, и на мгновение перед моим мысленным взором возник Алекс. Поспешно упрятав болезненное воспоминание в самый дальний уголок памяти, я продолжала: — Во всяком случае, согласно «Ал-Анон»note 5, те, кто выросли в неблагополучных семьях, почти всегда испытывают затруднения в создании длительных связей.