Глава 5

НОВЫЙ КОБА

Вскоре в Сибирь приехало пополнение. Послушные воле Ленина, думцы-большевики отказались вотировать военные кредиты. Депутаты объезжали Россию, агитируя против войны. Вся думская фракция большевиков была арестована.

В разговорах с ними Коба, видимо, окончательно уяснил роль Малиновского. И свою жалкую роль. Когда-то он потерял веру в Бога. Теперь наступил второй страшный переворот в его душе. Он потерял веру в бога Ленина и в товарищей.

Он мог подвести итоги. Ему 37 лет — жизнь уже повернулась к смерти. И кто он? Член Центрального Комитета партии говорунов, большинство которых сидит по тюрьмам, а остальные ругаются между собой по заграницам. Жизнь не удалась! Теперь по целым дням он лежит, повернувшись лицом к стене. Он перестал убирать комнату, мыть после еды посуду. Деливший с ним жилье Свердлов рассказывал, как с усмешкой Коба ставил тарелки с объедками на пол и смотрел, как пес вылизывает посуду. И Свердлов вздохнул с облегчением, переехав в другой дом.

Между тем началась мобилизация в армию среди ссыльных. Свердлову службу в армии не доверили, а Кобу решили призвать.

И опять везли полузамерзшего грузина по тундре, по скованной льдом реке. Лишь через шесть недель, в конце 1916 года, измученного, привезли его в Красноярск на медицинскую комиссию. Но повезло: усохшая левая рука освободила от военной службы будущего Верховного Главнокомандующего.

Срок его ссылки заканчивался 7 июня 1917 года. И вновь некоторое благоволение властей: 20 февраля, за три с лишним месяца до окончания срока ссылки, ему разрешено отбыть в городок Ачинск.

В Ачинске в то время жил в ссылке Лев Каменев, редактор «Правды». Он был осужден вместе с фракцией большевиков в 1915 году. На суде вел себя странно, точнее, трусливо: в отличие от думцев-большевиков отказался осудить войну. Но все равно получил свою ссылку в Туруханский край.

По прибытии Каменев тут же был вызван на товарищеский суд ссыльных большевиков. В суде принимали участие только члены ЦК. И Каменев странно легко оправдался. Он сообщил нечто такое, в результате чего была принята резолюция, одобрявшая поведение всех большевиков на царском суде.

Уже после Февральской революции молодые вожди петроградских большевиков попытаются вновь устроить суд над Каменевым, на что тот величественно им ответит: «Ввиду партийно-политических соображений не могу дать всех объяснений по поводу своего поведения на суде впредь до переговоров с товарищем Лениным». Иными словами, он объяснил молодым большевикам, что есть вещи, о которых могут знать только вожди партии. И действительно, когда Ленин приедет в Петроград, «трус» Каменев с его одобрения станет членом ЦК.

Да, видимо, и это была столь знакомая Кобе двойная игра: Каменеву было поручено предать свои убеждения на суде. Ленин попытался сохранить на свободе нужного ему соратника. Но полиция поняла маневр, и Каменев получил ссылку.

В Ачинске Коба частенько навещает Каменева. Лев Борисович ораторствовал, учил мрачного грузина, а Коба слушал, молчал, попыхивая трубкой. Учился.

Если бы знал Каменев, какой ад был в душе Кобы. Сколько он понял, передумал. И как изменился.

«Некто 17-й год», — зловеще назвал его в своих предвидениях Велемир Хлебников.

Военные поражения, нехватка хлеба и холодная зима разбудили надежды революционеров. «Что-то в мире происходит. Утром страшно развернуть лист газетный», — писал Александр Блок.

В фельетоне, напечатанном в «Русском слове», Тэффи перечисляет слова, наиболее часто слышимые в толпе: «Отечество продают», «Дороговизна растет», «Власти бездействуют»...

Мейерхольд ставит «Маскарад», где в фантастически роскошных декорациях по сцене скользил, кривлялся Некто... Это была Смерть.

И свершилось! Сразу! Как бывает только на Руси! Свершилось то, о чем год назад нельзя было даже помыслить: в Петрограде произошла революция!

«Все сооружение рассыпалось как-то даже без облака пыли и очень быстро», — с изумлением писал будущий строитель Мавзолея А. Щусев.

И Бунин записал слова извозчика: «Мы — народ темный. Скажи одному: „трогай“, а за ним и все».

Тюрьмы открыты, горят охранные отделения. Кто-то сумел позаботиться — настроил толпу. В революционном пожаре горят списки секретных сотрудников охранки...

И вот уже в Ачинске узнают потрясающую весть: царь отрекся от престола. Так в одночасье переменилась судьба Кобы.

Его прежняя энергия проснулась. Но это был уже новый Коба.

Каменев и Коба спешат в революционную столицу. Вместе с ними в поезде большая группа сибирских ссыльных.

В вагоне было холодно. Коба мучился, мерз, и Каменев отдал ему свои теплые носки. На станциях ссыльных встречали восторженно, а среди них и его — безвестного неудачника Кобу. Теперь они назывались «жертвы проклятого царского режима». Как всегда в России, после падения правителей в обществе проснулась ненависть ко всему, что связано с павшим режимом.

12 марта транссибирский экспресс привез его в Петроград. Он успел — прибыл в столицу одним из первых ссыльных большевиков и сразу направился к Аллилуевым.

Анна Аллилуева: «Все в том же костюме, косоворотке и в валенках, только лицо его стало значительно старше. Он смешно показывал в лицах ораторов, которые устраивали встречи на вокзалах. Он стал веселый».

Стояли мартовские дни, полные солнца. Солдатики, совершившие революцию, еще мирно сидели в петроградских кафе, и хозяева кормили их даром. Это были солдаты Петроградского гарнизона, те, кто под разными предлогами сумел остаться в столице и избежал фронта. «Беговые батальоны» — так презрительно называли их в действующей армии, ибо, когда их направляли на фронт, они бежали в первом же сражении. Они ненавидели войну и быстро стали находкой для революционной пропаганды. Теперь они чувствовали себя героями.

Интеллигенция была счастлива: отменена цензура, впервые — свобода слова. Политические партии росли как грибы. В театрах перед представлениями выходили знаменитые актрисы и, потрясая разорванными бутафорскими кандалами, символизирующими освобожденную Россию, пели «Марсельезу». Свобода, свобода! Петроградские улицы покрылись красным — красными бантами, красными флагами нескончаемых демонстраций. Все это напоминало о крови. Чернели только сожженные полицейские участки...

И солнце светило в те дни как-то особенно ярко. Даже свергнутая царица писала в своем письме отрекшемуся царю: «Какое яркое солнце...» Хотя уже тогда убивали: офицеров, полицейских... и в газетах было напечатано: «Убит тверской генерал-губернатор». (Впрочем, в той же газете объясняли: «Он был известный реакционер...»)

С каким интересом следил вчерашний ссыльный за событиями! Он понимал эту революционность столицы с ее интеллигентскими идеями, с гарнизоном, не желавшим идти на фронт... Но остальная Россия, Святая Русь, миллионы крестьян, которые еще вчера молились за царя — помазанника Божьего, — что скажут они?

И они сказали... «С какой легкостью деревня отказалась от царя... даже не верится, как пушинку сдули с рукава», — с изумлением писала в те дни газета «Русское слово».

Значит, правы были те, кто говорил о возможности переворота сверху? Значит, это верно: в стране рабов боятся силы и подчиняются силе... «Учимся понемногу, учимся».

Едва сошедши с поезда, туруханские ссыльные начали действовать. Ленин, Зиновьев и прочие лидеры большевиков были в эмиграции. Как и в 1905 году, они не готовили революцию, участия в ней не принимали. И теперь оказались отрезанными от России: как русские подданные, они не имели права проехать через сражавшуюся с Россией Германию и лихорадочно решали: что делать?

В Петрограде большевистскими организациями руководили молодые люди: уже знакомый нам Вячеслав Скрябин-Молотов и его сверстники, выходцы из рабочих — Шляпников и Залуцкий. Им удалось в начале марта наладить выпуск «Правды». Редакцию возглавил Молотов, с ним — «революционеры второго ранга». Еще недавно их заседания проходили по чердакам — теперь большевики реквизировали роскошный особняк балерины Кшесинской. Была в этом какая-то злая ирония: самая радикальная партия разместилась в скандальном «любовном гнездышке».

Коба и Каменев тотчас отправились в особняк. На заплеванной окурками, недавно роскошной лестнице — черные тужурки рабочих и серые солдатские шинели. В спальне стучали «ундервуды» — там работал секретариат партии...

Молодые петроградцы не проявили восторга по поводу появления туруханцев. Но те действовали жестко.

«В 17-м году Сталин и Каменев из редакции „Правды“ вышибли меня умелой рукой. Без излишнего шума, деликатно», — вспомнит эти дни девяностолетний Молотов. Опять наступило время бушующей толпы, время улицы, время ораторов. Весь этот период бывший поэт проведет редактором в «Правде».

Глава 6

ПАРТИЯ ВЕЛИКОГО ШАХМАТИСТА

Его статьи в «Правде» поразят историков странным забвением взглядов его учителя Ленина. Кобе явно нравится эта буржуазная революция, столь успешно перевернувшая его жизнь. Он славит Российскую социал-демократическую партию, совершенно забыв, что единой партии для последователя Ленина быть не может: есть два непримиримых врага — большевики и меньшевики. В то время как Шляпников и молодые петроградцы призывают к ленинским лозунгам — братанию на фронте, немедленному прекращению войны, — Коба пишет в «Правде»: «Лозунг „Долой войну!“ совершенно не пригоден ныне, как практический путь». Каменев идет дальше — призывает солдат «отвечать пулей на немецкую пулю».

Но Коба не только пишет. Вместе с Каменевым он поворачивает политику петроградских большевиков — начинает кампанию объединения большевиков с левым крылом меньшевиков. Кампанию, преступную для последователя Ленина!

Впоследствии Троцкий напишет о «растерянном Кобе, который в те дни следовал за Каменевым и повторял меньшевистские идеи». И Троцкий прав. Только он не понимает — почему.

Наряду с Временным правительством в Петрограде с начала революции установилась вторая власть — Совет рабочих и солдатских депутатов. Сам термин «Совет» очень удачно родился еще в революцию 1905 года. Слово уходило корнями в крестьянское сознание, в традицию русской соборности.

Пока Дума, захлестнутая революцией, пыталась предотвратить хаос, две революционные партии — эсеры и меньшевики — в казармах и на заводах быстро провели «летучие выборы» простым поднятием рук. Уже 27 февраля было объявлено о создании Петроградского Совета. В него вошли делегаты от рабочих и, что самое важное, от воинских частей. Руководили Советом, конечно, те, кто умело продирижировал выборами: революционная интеллигенция — эсеры и меньшевики. Теперь в Таврическом дворце, где заседала Дума, объявилась еще одна власть — Совет. Власть, опирающаяся на толпу.

При помощи солдатских депутатов Совет контролирует гарнизон. Он издает знаменитый «Приказ номер один»: в частях правят теперь солдатские комитеты, офицеры поставлены под контроль солдат. Это — конец дисциплины. Уже началась охота на офицеров...

Да, Совет — это сила. Он воистину делит власть со слабым Временным правительством — в его состав уже введен председатель Совета, эсер Александр Керенский.

Совет предложил новый обычай: полки приходят к Таврическому дворцу, где заседает Дума, формально — для выражения ей поддержки. Но уже 3 марта председателя Думы Михаила Родзянко едва не расстреляли пришедшие матросы. И Коба теперь каждый день мог наблюдать одну и ту же картину: перед дворцом яблоку негде упасть — толпа серой солдатни и черноватого рабочего люда. Грузовики, набитые солдатами и рабочими, режут толпу, торчат во все стороны штыки и красные флаги. Непрерывные крики, зажигательные речи... Из вестибюля дворца льется поток людей. Чтобы двигаться куда-то, надо в него включиться...

Растет, растет могущество Совета. Коба знает: это по решению Совета солдатики проводят обыски в квартирах бывших царских сановников — пока не без робости. И после обыска, смущаясь, просят на чай у обыскиваемого барина — Россия!

Но уже идут аресты. В Совет привозят «прислужников царского режима». Приволокли бывшего министра юстиции Щегловитова, — его спас от самосуда Керенский. Уже срывали со старика погоны, когда Керенский вырос перед толпой с криком: «Только через мой труп!» Накануне приезда Кобы Совет заставил Временное правительство арестовать отрекшегося царя и отправить его министров в камеры Петропавловской крепости.

Пока Совет не может сместить Временное правительство, ибо в глазах России и оно, и Дума — зачинатели революции... Но Совет уже открыто его контролирует. Появляется зловещая формула «постольку-поскольку»: правительство может управлять постольку-поскольку его поддерживает Совет...

Могущественен Совет — и теперь Коба стал частью этого могущества. Во главе Совета стоят старые его знакомцы по Кавказу, грузинские революционеры. Председатель Совета — меньшевик Николай Чхеидзе, другой влиятельнейшей фигурой является Ираклий Церетели. Вечное братство маленького народа... Конечно же, они хотели, чтобы большевики делегировали в Совет знакомого им грузина Кобу. И вот вчерашний всеми забытый туруханский ссыльный — член Исполнительного комитета Совета, истинного властителя Петрограда. Так впервые он соединился с государственной властью.

Коба умеет служить могуществу. Так что не зря он вдруг забыл ленинские напутствия, не зря повторяет идеи меньшевиков и поддерживает еще одного большевистского члена Исполкома — интеллигента Каменева, опьяненного воздухом революционного Петрограда, проповедующего «единение демократических сил».

А дальше — больше: в одной из своих статей Коба славит идею сохранения русского унитарного государства.

«Он будто позабыл прежние идеи по национальному вопросу, написанные по указке Ленина», — язвит Троцкий.

И опять Троцкий прав, и опять не понимает — почему.

Эти идеи державности, сохранения Империи не могли не понравиться людям из Временного правительства. Они должны были заметить Кобу, влиятельного радикала, у которого тем не менее такие удобные взгляды... На многих направлениях начал играть новый Коба в первой и сразу ослепительной шахматной партии.

«Коба Сталин» — так подписывает он теперь свои статьи. Новый Коба. Прежний остался в Туруханске — преданный, жалкий глупец, которого использовали и легко забыли. Нет, он больше не таскает для других каштаны из огня. Теперь он служит себе. Себе и революции — «постольку-поскольку» она сможет служить ему.

Всего за две недели пребывания в Петрограде Коба захватил «Правду», стал одной из главных фигур среди петроградских большевиков и вошел в руководство Совета — Власти.

Но в Совете Коба держится странно незаметно.

«За время своей скромной деятельности в Совете он производил на меня (не на одного меня) впечатление серого пятна, всегда маячившего тускло и бесследно. Больше о нем, собственно, нечего сказать» — так писал о Кобе меньшевик Суханов. Он тоже — ничего не понял... Нет, совсем не серое пятно — Коба Сталин.

В середине марта в редакцию «Правды» явилась не совсем молодая, но еще весьма красивая дама. Это была знаменитая радикалка-большевичка, дочь царского генерала — Александра Коллонтай. Она и передала в редакцию для печати два письма Ленина. В этих «Письмах издалека» Вождь неистовствовал, клеймил меньшевистских лидеров Совета и Временное правительство, требовал не оказывать ему никакой поддержки. Ленин провозглашал курс на новую революцию — социалистическую.

Каменеву все это показалось бредом эмигранта, много лет оторванного от России. Вопреки Марксу, Ленин не хотел ждать завершения демократических перемен в отсталой России, он требовал немедля вести азиатскую крестьянскую страну без сильного пролетариата — к пролетарской революции. Когда-то в дни первой русской революции подобные идеи провозглашал Троцкий, и Ленин тогда издевался над ним. И вот теперь...

Но письма Вождя не печатать нельзя. И Каменев придумал: опубликовать первое письмо (вымарав самые резкие слова о правительстве и меньшевиках), а о втором письме как бы забыть. Коба согласился. Он понимал: в будущем ответственность за курс «Правды» ляжет на Каменева — ведущего журналиста партии, а он, Коба, всего лишь практик...

Коба все больше задумывался о будущем. Он уже оценил этих вольнолюбивых говорунов из Совета — вечно ссорящихся друг с другом демократов, напуганных все поднимающейся волной безумного русского бунта.

Чхеидзе, Церетели, эти евреи-идеалисты Дан, Нахамкис и прочие... Разве им по плечу эта стихия? Да, большевики пока только выходили из подполья, но Коба знал силу этой беспощадной законспирированной организации. Привыкшая к жесткой дисциплине, безоговорочному подчинению — она ничто без Вождя.

Но с Вождем...

Вождь должен был вскоре приехать. Коба не сомневался в согласии немцев пропустить Ленина с соратниками. Ибо за это время, конечно же, узнал о крепких связях, которые неожиданно соединили большевиков с кайзеровской Германией. Он знал: Ленин вернется в Россию с большими деньгами...

Эти деньги большевики получили после начала войны. И это было понятно: Ленин агитировал за поражение царской России, за превращение войны с Германией в междоусобную войну внутри России — когда крестьяне и рабочие, одетые в солдатские шинели, повернут ружья против собственной буржуазии.

Размеры немецкой помощи Кобе нетрудно было понять по большим средствам, которые имела его газета «Правда», по щедрым субсидиям на вооружение, которые получила Военная организация, созданная внутри партии. На эти деньги она лихорадочно создавала Красную гвардию по всей России.

Коба не стал жить у гостеприимных Аллилуевых, хотя они сказали: «У нас Кобу всегда ждет комната».

Он поселился в большой квартире, где жили молодые руководители петроградских большевиков.

Молотов: «Мы жили тогда со Сталиным на одной квартире. Он был холостяк, я холостяк. Была большая квартира на Петроградской стороне. Я жил в одной комнате с Залуцким, рядом жил Смилга с женой, Сталин к нам присоединился. Вроде коммуны у нас было...» Там Коба многое смог услышать о немецком золоте, хотя бы из рассказов частого гостя на этой квартире — коллеги по руководству петербургскими большевиками Шляпникова. На немецкие деньги Шляпников разъезжал во время войны по европейским столицам, печатал и засылал в Россию груды литературы, агитирующей за поражение.

Немецкое золото... одна из постыдных тайн. Сколько страниц будет написано, чтобы доказать: это клевета. Но после поражения гитлеровской Германии были опубликованы документы из секретных немецких архивов. Оказалось, что и после Октябрьского переворота, как мы увидим в дальнейшем, большевики продолжали получать немецкие деньги.

Итак, брали ли большевики деньги у немцев? Безусловно, брали. Были ли они немецкими агентами? Безусловно, нет.

Они лишь следовали «Катехизису»: «Использовать самого дьявола, если так нужно для революции». Так что у Ленина не могло быть сомнений — брать или не брать. И в который раз понял Коба: все дозволено.

«Учимся понемногу, учимся»...

Русский бунт: только начнись — не усмирить... В первые дни революции, когда интеллигенция радостно приветствовала «утро свободы», художник Сомов записал в дневнике: «Толпа настроена пока благодушно, но думаю, будет большая резня». Разгулялась Русь...

И вот должен приехать тот, кто жаждет раздуть возгорающийся пожар. Коба верно оценил, что значит прибытие якобинского Вождя, снаряженного немецким золотом, которого ждет в России закаленная в подполье организация. При всеобщей разрухе и армии, не желавшей воевать, Коба чувствует, за кем будущее. Вот почему он так осторожен в Совете: со второй половины марта он уже ждет нового хозяина. За грехи «Правды» ответит Каменев, но за собственную позицию в Совете придется отвечать самому. И он делает свой любимый ход — непроницаемо молчит. Присутствуя в Совете — отсутствует. Серое пятно. Он понимает: время речей кончается, наступает время действий. Его время.

3 апреля русскую границу пересек поезд, в котором ехал Ленин и с ним три десятка русских эмигрантов-революционеров. Поезд беспрепятственно прошел через воюющую с Россией Германию. Как писал впоследствии генерал Гофман: «Пришла в голову мысль использовать этих русских, чтобы еще скорее уничтожить дух русской армии». «Это путешествие оправдывалось с военной точки зрения», — отметил генерал Людендорф в своих воспоминаниях. Впрочем, то, что напишут впоследствии немецкие генералы, уже тогда нетрудно было понять обществу. Крупская рассказывала, как опасался Ленин «злого воя шовинистов» и даже предполагал, что дело может дойти до суда и «его повезут в Петропавловку».

И еще Крупская и Ленин волновались по бытовому поводу. Был пасхальный день, и они боялись, что приедут поздно и «будет трудно найти извозчика».

Но вместо этого...

Уже на финской границе Ленина встречала делегация большевиков. Кобы среди них не было. Он предпочел, чтобы ярость Ильича выплеснулась на Каменева. И все было именно так.

"Едва встречающие вошли и уселись на диван, Ленин сразу набросился на Каменева: «Что это у вас пишется в „Правде“? Мы видели несколько номеров и здорово вас ругали...» — так описал эту сцену участник делегации Федор Раскольников.

Впоследствии Коба исправит историю. И на сотнях полотен будет изображена радостная встреча великих Вождей — Сталина и Ленина.

А тогда была ночь. И гигантская толпа на Финляндском вокзале. Вместо камеры Петропавловской крепости Ленина встречала делегация могущественного Совета во главе с председателем Чхеидзе, которого Ильич так клеймил в своих письмах... Почетный караул и броневик ждали маленького лысого человека, который никогда не выступал перед аудиторией большей, чем кучка эмигрантов. Но сейчас он увидел вожделенные толпы и с броневика призвал к осуществлению безумной мечты утопистов — к победе социалистической революции.

Всего год назад это было бредом, фантазией. И вот — толпа, прожектора, броневик...

Кто организовал приход на вокзал председателя Совета, чье появление сделало легальным скандальный приезд Ленина и его соратников? Кто уговаривал Чхеидзе, доказывал, что слухи о немецких деньгах на руку правым силам, что его присутствие на вокзале положит конец «провокационным разговорам»?

Ленин не мог не оценить этой услуги Кобы и Каменева — двух старых членов его партии большевиков.

3 апреля Ленин выступил перед аудиторией с «Апрельскими тезисами». Выступление произвело впечатление взрыва: никакой поддержки Временному правительству, никаких «постольку-поскольку». Вся власть должна принадлежать Советам. Но главное, что должно было поразить Кобу, — легкость, с которой Ленин отказался от известнейших марксистских догм. Маркс писал о неизбежности прихода к власти буржуазии после демократической революции, а Ленин объявил приход буржуазии к власти в России — результатом... ошибки пролетариата! Он провозгласил переход к социалистической революции. Изумленная аудитория внимала тому, как человек, объявлявший марксизм Евангелием, преспокойно отбросил один из главных его постулатов. Коба еще раз понял: все дозволено Вождю. «Учимся понемногу, учимся»...

Он тотчас изменил свои взгляды. Теперь Коба Сталин печатает в «Правде» одну за другой статьи, где он — рабский толкователь мыслей Ленина. Хозяин вернулся.

29 апреля началась очередная конференция большевиков. В большой зале, столь любимой балериной Кшесинской, Ленин сделал доклад, повторив свои «Апрельские тезисы». Каменев решает бороться за свои убеждения. Он выступает против Ленина.

И тогда Ленин выпустил Кобу. Коба говорил в новом стиле — бездоказательно, грубо, беззастенчиво перевирая слова Каменева. Он попросту беспощадно сек своего недавнего друга. Выступал новый Коба, у которого нет теперь друзей.

Позиция имела успех. Конференция набросилась на Каменева, припомнив все его грехи. Потом состоялись выборы в ЦК, и Ленин лично рекомендовал Кобу: «Товарища Кобу мы знаем очень много лет. Хороший работник на всяких ответственных работах».

Зал понял своего Вождя: не должно быть вопросов по поводу прежних статей Кобы. И «хороший работник» набрал 97 голосов, уступив лишь Ленину и Зиновьеву. Это была победа. Коба окончательно вышел на первые роли. То, что он не мог завоевать преданностью, он сразу завоевал предательством. Впрочем, пришлось Ленину поддержать и Каменева — слишком много знал Лев Борисович, да и сделал для Ленина немало. И непримиримый Ленин, к удивлению аудитории, без всяких объяснений закрыл историю поведения Каменева на суде. Сказал: «Инцидент исчерпан». И все!

Ленин рекомендовал Каменева в ЦК, и съезд покорно избрал его. Да, все дозволено Вождю. «Учимся понемногу, учимся»...

Коба не ошибся в Ленине. Уже тогда, на конференции, пошла работа по захвату власти. Было решено опутать всю страну сетью большевистских ячеек и отрядов Красной гвардии. Для этой цели Ленин выбрал гениального организатора — соседа Кобы по туруханской ссылке Якова Свердлова. И вскоре известные партийные функционеры отправились в провинцию — готовить новую революцию. С ними были немецкие деньги. Скоро загорится Россия...

Курс на новую революцию Ленин назвал «мирным», но готовил кровь. Теперь ему был нужен Коба — хитроумный террорист, проявивший себя в самых сомнительных делах. К тому же Ленин знал: он всегда будет высказывать его мысли. Мгновенная капитуляция Кобы его еще раз в этом убедила.

После конференции был избран некий узкий состав руководства партии, названный Бюро ЦК. Впоследствии оно получит название Политическое бюро и на десятилетия станет официальным руководством шестой части планеты. Тогда в первое Бюро вошли четверо — Ленин, его верный помощник Зиновьев, Каменев и Коба Сталин. Уже в мае 1917 года Коба вошел в четверку вождей партии.

Но вскоре Кобе пришлось потесниться, как, впрочем, и другим членам Бюро. В Россию вернулся Троцкий.

Он был меньшевиком и много порочил большевиков, потом ушел и от меньшевиков. Этот «вольный художник революции», блестящий журналист и великий оратор постоянно сражался с Лениным. «Диктатор», «будущий Робеспьер» — так именовал Ленина Троцкий. «Иудушка» — так называл Троцкого Ленин. И это были самые мягкие взаимные оскорбления... Но теперь, после Февраля, взгляды врагов удивительно сблизились. Теперь Ленин провозглашал давнюю мечту Троцкого — курс на «непрерывную революцию». И оба бунтарских лозунга — «Вся власть Советам!» и «Долой Временное правительство!» — совершенно совпали у бывших непримиримых врагов.

Идя столько лет в разные стороны, враги встретились.

Первая же речь Троцкого на вокзале наэлектризовала толпу. Великий актер в драме революции вновь вышел на подмостки.

Как нужен Ленину такой союзник! Но он знал: избалованный славой Троцкий никогда не пойдет первым на примирение. И Ленин пошел сам — после стольких лет взаимных оскорблений. Уже через несколько дней после возвращения Троцкого состоялся этот путь в Каноссу. Ленин заставил участвовать Зиновьева и Каменева в переговорах, точнее, в уговорах. Бывшие враги Троцкого уговаривали его вступить вместе со своими сторонниками в партию большевиков. Троцкий упрямился — требовал снять название «большевики». Ленин не соглашался, но продолжал уговаривать. Каменев и Зиновьев ревниво смотрели, как унижается Ленин. И как Троцкий держит себя вождем партии, еще не вступив в нее.

Троцкий начинает сотрудничать с Лениным. Но Коба спокоен. Впоследствии Троцкий утверждал, что Коба всегда питал к нему зависть и ненависть. Думаю, ошибался. Все диктовала шахматная партия, которую разыгрывал Коба. И для нее приезд Троцкого, как это ни странно, очень полезен.

Коба умел читать в душах низменные чувства. И понимал: прибытие Троцкого сплотит с ним и Каменева и Зиновьева, как сплачивает верных старых слуг появление нового любимчика. Теперь они будут вместе. И еще: он знал Ленина. Никогда тот не забудет Троцкому многолетней борьбы, никогда не признает его «своим», всегда будет опасаться этого неуправляемого революционера, который чувствует себя равным Вождю.

Коба знал: выделиться особой преданностью Ленину — значит выделиться особой ненавистью к Троцкому.

3 июня открылся Первый Всероссийский съезд Советов, где произошел эпизод, который войдет во все произведения о революции. Меньшевик Церетели заявил: "В настоящее время в России нет политической партии, которая бы говорила: «Дайте в наши руки власть, уйдите, мы займем ваше место. Такой партии в России нет». И тогда Ленин выкрикнул из зала: «Есть!»

Это показалось диким: большевиков на съезде — жалких девять процентов. Но 6 июня на совместном заседании Военной организации большевиков и ЦК партии Ленин предложил провести демонстрацию — показать силу своей малочисленной партии.

Демонстрация именовалась мирной, но... «Вся власть Советам!», «Долой десять министров-капиталистов!» — таковы ее воинственные лозунги.

Член ЦК Смилга: «Если события приведут к столкновению, участники демонстрации должны захватить здания почты, телеграфа и арсенала».

Из выступления М.Лациса: «При поддержке пулеметного полка занять вокзал, банки, арсенал и здания почты и телеграфа...»

Да, нетерпеливый Ленин уже готовит первую попытку большевистского переворота. Мог ли он не использовать Кобу — организатора кровавых демонстраций в Грузии? Конечно же, Коба был в центре событий. Это им составлено воззвание «Ко всем трудящимся и ко всем рабочим и солдатам Петрограда». Но участие его максимально скрыто: ведь Коба — один из влиятельных членов Исполкома Совета, и в случае неудачи его надо там сохранить. Отсюда реплики Кобы во время заседания: «Нельзя форсировать, но нельзя и прозевать», «Наша обязанность — организовать демонстрацию»... Но «никаких захватов телеграфа».