Я совсем уже оправился и с гордостью принялся собирать с земли свои рассыпанные сокровища.
— Замечательно! — воскликнул Василий Петрович. — И все эти твои разноцветные кораллы, как ты их называешь, — очень даже съедобные грибы. Это булавницы. Сажай их в котелок вместе с подосиновиками, у меня ещё кусочек сала остался. Сыты будем. Дождевик, который медведю не понравился, жарить можно, пока он совсем молодой, белый внутри, А к реке пока не ходи — кто его знает, ушёл он или ещё около нас шатается. Стреляю я метко, но всё-таки против медведя револьвер — оружие ненадёжное. Правда, это был не стервятник, тот бы так мирно не ушёл. А всё-таки осторожность не мешает.
Никогда ещё Василий Петрович так много не говорил. Мне показалось, что он нарочно старается меня отвлечь от мыслей о том, что мы пережили, и успокоить. А сам он, видно, был не очень спокоен: за целый день не разрешил мне ни разу уйти с полянки и даже близко подходить к кустам. Грибной похлёбкой с сухарями мы были сыты целый день, а сушняку на костёр я набрал столько, что должно было хватить и на ночь.
— Достань из моего рюкзака тетрадь, — сказал Василий Петрович, когда с едой мы покончили и дров я набрал и уже не знал, чем ещё заняться. — Я буду тебе рассказывать, какие в лесу есть съедобные растения, а ты записывай.
Я целый день думал об этом, но не решался попросить Василия Петровича, и теперь ужасно обрадовался. Да ещё писать можно было его собственной авторучкой. А какая она красивая, я не мог на неё налюбоваться.
Растений оказалось так много, что писания нам хватило до самого вечера. Несколько раз я говорил:
— Василий Петрович, вы устали, и нога у вас болит. Давайте завтра напишем.
Но он никак не соглашался.
— Мне так лучше, отвлекает, — отвечал он и продолжал рассказывать.
А нога у него болела всё сильнее, я уж видел, как он морщился и губу закусывал, когда думал, что я на него не смотрю.
— На сегодня довольно, — сказал он наконец, когда уже почти совсем стемнело. — Завтра запишем про болиголов и другие ядовитые растения, потому что надо знать также и то, чего есть нельзя. Ложись, но костра не гаси, я спать не буду, с костром веселее. Да и нога спать не даёт.
Я даже в воздухе рукой помахал, так она у меня от писания заболела, но я был страшно рад.
— Теперь я знаю, кем я буду, — сказал я, укладываясь около Василия Петровича. — Охотником за растениями, вот кем. Мы с Мишкой думали — только звери интересные. А теперь я знаю, что и растения тоже интересные. Может быть, и для растений делают заповедники? Только… что же это я? Ведь у нас с Мишкой заповедника не будет. Золота мы не достали…
Вдруг мне показалось, что Василий Петрович протянул руку и хочет погладить меня по голове. Но это, верно, только показалось, потому что он сразу опустил руку.
— Заповедник у вас всё-таки будет, — сказал он. — А теперь спи, спи, утро вечера мудренее. — И сразу закрыл глаза, будто сам уже спит. У меня же от этих слов сердце так и заколотилось. Но попробуй-ка его заставить говорить, если он сам не хочет.
А я лежал и думал: и про Мишку — дошёл ли он до завода, и про медведя — не сидит ли он в кустах, и узнали ли папа и мама, что мы убежали не на пасеку, а в лес, пока, наконец, незаметно и сам заснул.
Спал я крепко, пока не проснулся от голоса Василия Петровича. Он лежал на спине и что-то быстро и громко говорил, размахивая руками.
— Бредит! — понял я и со страхом огляделся: не видно ни одной звёзды, чёрные тучи закрыли всё небо, и уже погромыхивает гром. Где-то в этой жуткой темноте идёт к нам помощь. Но идёт ли? Не заблудился ли опять Мишка? Каким маленьким и беспомощным чувствовал я себя, слушая бормотанье Василия Петровича.
Мне вспомнились страшные рассказы, как больные в бреду убегают из дома. А вдруг и Василий Петрович сейчас вскочит и побежит туда, в непроглядную темноту? А если там сторожит медведь? Хорошо, что костёр горит, хоть на полянке светло. А вдруг Василий Петрович умрёт?..
— Пить, — проговорил он вдруг.
— Сейчас! — откликнулся я, повернулся к котелку, стоявшему за спиной, и замер: огонь от костра, переползая по высохшей траве, добрался до группы сухих ёлок, стоявших на полянке, и теперь золотыми полосками поднимался по старым смолистым стволам.
— Василий Петрович! — в ужасе закричал я, хватая его за руку.
— Пить, — повторил он, видимо, совсем не понимая, что происходит.
Подбежав к ёлкам, я пучком травы ударил по стволу, стараясь загасить огонь. Но вышло хуже: трава вспыхнула и обожгла мне руки. Задыхаясь от едкого дыма, я отбросил пылающий пучок, и тонкие золотые струйки огня поползли от него в разные стороны, по сухим прошлогодним остаткам. Не обращая внимания на боль от ожогов, я кинулся затаптывать огонь. Схватив зелёную еловую лапу, я хлестал ею по земле. Но огонь, затухая в одном месте, вспыхивал разом в нескольких других. Одна огненная змейка быстро изогнулась и побежала к месту, где лежал Василий Петрович.
— Василий Петрович! — изо всех сил закричал я.
Я стоял между огнём и постелью, огонь закоптил мне ноги, но я из последних сил продолжал бить по нему веткой, а на ней уже сохли иголки.
Вдруг что-то громко загудело и на поляне стало светло как днём: огонь, пробиравшийся на ёлки по полоскам смолы, разом рванулся кверху, хвоя на ёлках запылала. Я так и замер с поднятой веткой, но тут же вскрикнул и отбросил её: горящие иголки больно обожгли мне руку. Огонь добрался уже до постели Василия Петровича.
— Уходите! Уходите! — кричал я и изо всех сил дёргал и теребил его. — Ползите вон туда, к реке, там сыро, огонь не пойдёт. Скорей! Скорей!
Но Василий Петрович, казалось, не слышал меня. Он задыхался, кашлял и продолжал бредить.
Я громко заплакал и, схватив Василия Петровича под руки, изо всех сил старался стащить его с загоревшейся постели. В обычном состоянии я, конечно, не смог бы и с места сдвинуть высокого старика, но сейчас шаг за шагом я всё-таки тащил его к кустам.
Однако огонь шагал быстрее. Пылавшие ёлки наполнили жаром и дымом всю поляну, из глаз моих текли слёзы, дышать было всё труднее. Но мои пальцы вцепились в одежду Василия Петровича и точно на ней закостенели. Я плакал, дёргал и тащил, дёргал и тащил…
Вдруг молния ярко осветила поляну, раздался удар грома, настолько резкий, что я даже покачнулся. И в ту же минуту меня кто-то подхватил и приподнял кверху.
— Пусти же, — услышал я чей-то голос. Чья-то рука разжимала пальцы, которыми я вцепился в куртку Василия Петровича.
— Василий Петрович! — кричал я и брыкал ногами, очутившись в воздухе. — Он сгорит! Василий Петрович!
Свет, наполнявший поляну, погас: хвоя на ёлках уже обгорела, а дождь разразился с такой силой, что от него стало трудно дышать, и загасил ещё не разгоревшийся пожар.
Наконец я понял, кто это так крепко и ласково держит меня на руках.
— Папа?! — закричал я изо всей силы. И тут, охватив знакомую милую шею руками, я расплакался уже по-настоящему.
Но скоро я понял, что ещё кто-то стоит около папы и изо всех сил теребит меня за руку.
— Серёжка, Серёжка, — разобрал я дрожащий от радости и утомления голос, — ровно я их вывел-то! Как по шнурку!
А заповедник всё-таки будет!
— Сердится. И ещё как! Серёжка, слышишь? Сюда лезь, к окошку, тут слышнее. Ну и даст он им, Василий Петрович. С ним не больно поспоришь!
Мы стояли во дворе нашей заводской больницы у открытого окна. Впрочем, когда Василий Петрович сердится, его можно услышать и через закрытое окно. Это нам было хорошо известно.
Подтянувшись руками за подоконник, мы заглянули в палату. Василий Петрович сидел на кровати. Левая нога его, вся забинтованная, лежала высоко на подушке.
— Мальчики? — услышали мы его голос. — Целых пять минут, как начался приём, — он показывал сестре на свои часы, — а вы их ещё не впустили?
— Да они не пять минут, а целый час как в саду болтаются, — отвечала молоденькая медсестра и осторожно подложила ещё одну подушку под его больную ногу, — вы задремали, и мы не хотели, чтобы вам мешали…
— Сейчас же зовите их сюда!
Мишка толкнул меня в бок.
— Самое время! — скомандовал он и, подскочив, грудью навалился на подоконник. — Василий Петрович, мы прямо тут, можно? Серёжка, лезь!
— Не разрешается! — заговорила было сестра, но мы уже перемахнули через подоконник и оказались у самой кровати Василия Петровича.
— Я давно говорил: Серёжка, айда через окно, а то их не допросишься, — объяснил Мишка. — Не велено пускать! — передразнил он кого-то, и, видно, очень похоже, потому что сестра не выдержала и, отвернувшись, засмеялась.
Василий Петрович очень похудел за неделю, пока мы его не видели. Но смотрел на нас весело, и очки положил на стол, они меня всегда больше всего смущали.
— Ну, здравствуйте, путешественники, здравствуйте, — заговорил он и протянул нам сразу обе руки, одну — Мишке, другую — мне. Свёрток пришлось за спиной незаметно переложить из правой руки в левую. Я заторопился, уронил его и совсем растерялся.
Выручил Мишка.
— Василий Петрович, — сказал он, — пускай вам Серёжка покажет, что принёс.
Я нагнулся и поднял тетрадь, красивую, в синем переплёте. Мне мама её дала, чтобы я дневник в ней вёл.
— Переписал, — сказал я. — Всё, что мы с вами тогда записывали. Помните?
— Но ведь записки лежали в моём мешке, разве он не сгорел? — удивился Василий Петрович.
— Не сгорел, — объяснил я. — Меня папа тогда понёс, а вас — другие, которые с ним пошли нас искать. А ваш мешок Мишка взял и к реке побежал, и всё цело. Вам операцию делали, а мы тоже заболели и к вам приходить не могли.
— Я-то самую чуточку приболел, — вставил Мишка. — Меня мамка больше со страху дома держала. «Покуда ты, говорит, дома сидишь, я и дышать могу». Ты чего толкаешься, Серёжка?
— Скажи, что мы всё знаем, — шепнул я.
— Всё знаем, — подтвердил Мишка, шагнул вперёд и взялся руками за спинку кровати.
— Зачем вы сюда приехали, знаем. С экспедицией. Другие всё на машине по дороге ехали, а вы пешком по лесу надумали идти. Одни. Вот ногу и повредили.
— Так зачем же я, по-вашему, сюда приехал? — спросил Василий Петрович и вдруг подмигнул нам так весело, что мы оба засмеялись.
— Заповедник! — не выдержал я и остановился, точно с этим словом выпустил весь воздух из груди. — Делать. Настоящий. Для всяких зверей. Правда?
— Для лосёнков, — перебил меня Мишка.
— И для растений, — договорил я.
Василий Петрович взял со столика очки и принялся их старательно протирать. Я уже знал, это значит, что он волнуется.
— Правда, — отозвался он. — И вы оба у меня в заповеднике первыми помощниками будете. А вот мне тоже кое-что о вас рассказали. Как один мальчик почти целый день по лесу без отдыха бежал. А когда на завод прибежал, отдохнуть не согласился, а сразу всех повёл к нам с Серёжей на выручку. Правда?
Мишка насупился, отвернулся и, сняв руки со спинки кровати, сунул их в карманы.
— Есть о чём разговаривать, — отрывисто сказал он, не глядя на Василия Петровича. — Хотел и пошёл. И, совсем не бежал. И не думал вовсе.
Василий Петрович пристально посмотрел на него и повернулся ко мне.
— А о чём ты думал, — спросил он, — когда сам весь опалился, а всё-таки меня из огня тащил? Ведь ты сам мог сгореть.
Я посмотрел в глаза, не прикрытые очками и потому совсем не строгие.
— Я думал, — проговорил я, запинаясь, — какие длинные у вас ноги: я тяну, тяну, а они всё не тянутся.
Сестра вдруг закашлялась, лицо платком закрыла и отошла в сторону.
— Да-а, — медленно проговорил Василий Петрович и надел очки. — Ну, давай почитаем, что ты там записал…
Дикорастущие съедобные растения
Полезные советы
Записал Серёжа Воробьёв, ученик 3-го класса
В лесу, в полях, на огородах много всяких диких растений. Никто их не сеет и не ухаживает за ними, они сами растут и называются поэтому дикими. В огородах и полях их выпалывают и выбрасывают. Они мешают расти культурным растениям, которые люди сеют и садят. Но некоторые дикие растения тоже полезны человеку. Их можно есть, они называются съедобными. В растениях много витаминов: такого вещества, которое нужно для здоровья человека. Кто знает съедобные дикие растения, тот может варить себе из них суп и щи, и кашу, печь лепёшки, делать салат, пюре, сладкое повидло, чай и кофе.
И такие люди, если заблудятся в дремучем лесу, то с голоду не пропадут.
Вот самые известные съедобные дикие растения:
Рогоз (в некоторых местах его называют ещё чакан или куга). Растёт в мелкой воде, у берегов рек, озёр и на болотах, целыми зарослями. У него высокий круглый стебель без узлов и внутри не пустой, высотой в 2—3 метра. Листья узкие и длинные. Наверху стебля красивая шишка, точно из коричневого бархата.
Под водой или в топкой грязи у берега у рогоза — толстое горизонтальное корневище (подземный стебель), из которого растут корни и стебли. Корневище и корни можно печь на костре или в печке, как картошку, а можно очистить от оболочки, хорошенько высушить и смолоть — получится вкусная мука для лепёшек. Корневища и корни рогоза надо копать весной (март, апрель, май) или осенью (когда листья рогоза пожелтеют), потому что в них тогда больше питательного вещества — крахмала.
Молодые стебли рогоза, пока листья не развернулись, можно варить в солёной воде и есть.
Тростник. Растёт на болотах, на зарастающих озёрах, вообще в сырых местах.
Стебель до 2—3 метров высотой, круглый, внутри пустой, с узлами (как соломина), толщиной до 4 сантиметров.
Листья узкие, растут на стебле, на узлах его, до самого верха. Они не такие длинные, как у рогоза.
На верхушке стебля густая метёлка до 40 сантиметров длиной (а не шишка, как у рогоза). У тростника толстые длинные корневища. Их можно высушить, размолоть и из муки печь лепёшки.
Весной можно есть сырые или варёные молодые побеги тростника (с ещё не развернувшимися листьями). Они сладковатые на вкус.
Сусак (называется ещё оситняк). Сусак растёт в мелкой воде или на топком берегу у самой воды, на реках и озёрах. У него круглый стебель, высотой до полутора метров. На конце стебля цветы — растут они зонтиком — крупные, белые, слегка розоватые. Листья узкие и длинные, растут только у основания стебля.
Корневища сусака самые вкусные. Они толстые, сочные, их можно варить и печь, а из высушенных делать муку. Якуты (народ на севере СССР) в старое время пекли хлеб только из корневищ сусака, другой муки у них не было. Копать их лучше поздней осенью, когда в них больше крахмала.
Стрелолист. Растёт по рекам, болотам и озёрам. Стебель у него до 1 метра высотой, не круглый, а с гранями, на верхушке его белые цветы с фиолетово-красноватой серединкой. Цветы расположены не зонтиком, как у сусака, а метёлкой, так что их легко отличить от цветов сусака. Листья также не похожи на листья трёх первых растений, они разной формы: одни листья, подводные, длинные и узкие, точно тесёмки, другие плавают на поверхности воды — они овальные. А листья, поднимающиеся над водой, похожи на наконечники стрел, поэтому растение и называется «стрелолист». На одном кусте бывают листья всех трёх форм.
Корни стрелолиста не едят. Но у него есть длинные толстые побеги. Они идут на глубине 5—10 сантиметров под землёй, а на конце каждого побега один небольшой клубень вроде картофелины с орех величиной. Варёные, вкусом они напоминают горох, только немного горчат.
Собирать клубни лучше ранней весной или поздней осенью. С одного гектара, если стрелолиста много, можно собрать до трёх тысяч килограммов клубней. На перекопанном месте на следующий год клубни стрелолиста вырастут крупнее.
Японцы стрелолист культивируют. Клубни его становятся крупнее и вкуснее.
А расти он может на болотах, где другие растения посадить нельзя.
Камыш. Растёт на болотах. Стебель у него внутри пустой, как соломинка, и не круглый, а трёхгранный. Наверху стебля три острых узких листа, торчат не вверх, а в разные стороны. Между ними — пучки очень мелких колосков с семенами. Другие листья отходят от низа стебля. На середине стебля листьев нет.
Стебли и листья камыша не едят. У камыша есть ползучие подземные побеги и на концах их клубни с орех величиной. Эти клубни можно варить или печь или сушить и толочь из них муку. Собирать их надо тоже ранней весной и поздней осенью.
Манник. На торфяниках (особенно на местах, где резали торф), на болотистых лугах, на сырых местах около лесных ручьёв растёт манник.
Манник — злак, то есть родственник пшеницы, овса, ячменя. Даёт он крупу для каши.
Стебли у манника высокие, иногда выше метра высоты, листья длинные, заострённые, очень шершавые, стебель тоже шершавый. На конце стебля метёлка с семенами, до 40 сантиметров длиной. Метёлка вся из отдельных колосков, в каждом колоске — три-пять семечек. Зёрна манника собирают осенью. Их нужно чуть подсушить и толочь осторожно в ступе. Тогда оболочка с зёрна сойдёт и получится крупа. Каша из этой крупы питательная и вкусная.
Очень выгодно было бы научиться его разводить, сделать его более крупным, более урожайным, потому что он растёт как раз на местах, где другие культурные растения не могут расти.
Очиток, или заячья капуста. Есть два вида очитка: 1) очиток в цветами зеленовато-белого цвета, растёт в сухих местах, на песчаных полянках в сосновых лесах; 2) очиток с цветами розового или пурпурного цвета, растёт в более сырых местах.
У очитков толстые и сочные, мясистые листья. Цветы расположены на конце стебля шапочкой. Молодые стебли и листья очитка вкусные, кисловатые, можно варить вместе с крапивой для супа или пюре, можно сырыми класть в салат.
Сныть. Многолетняя трава, растёт в лесах и в садах, огородах. Очень высокая — до метра высотой. Стебель с бороздками, а цветы белые. Из молодых листиков, особенно из неразвернувшихся, и молодых, нежных стеблей верят суп и пюре.
Сурепка и дикая редька. Эти растения — близкие родственники. Растут они на лугах, на межах, на полях.
Дикая редька, или свербига, иногда вырастает до 2 метров высоты. Стебель ветвистый, цветы ярко-жёлтые. Цветёт постепенно сначала нижние цветы на кисти, потом средние, потом верхние.
У дикой редьки такие сочные вкусные стебли, что их едят и сырыми, а на Украине даже продают на базарах. Если сварить её в супе, суп имеет запах свежих бобов.
Сурепка — небольшое растение. Она тоже ветвистая, с кистями жёлтых цветов, сильно пахнет мёдом. Можно варить молодые стебли; они вкусные, почти без горечи, но тоньше и не такие сочные, как у дикой редьки.
Дикая горчица. Похожа на дикую редьку и сурепку. В пищу идут молодые стебли и листья.
Осоты. Есть разные осоты: 1) осоты полевые и огородные — растут возле дома, цветут жёлтыми цветочками, похожими на одуванчики; 2) осот красный, с красными цветами — его называют ещё чертополохом. Все осоты — вредные сорняки на наших полях и огородах. Корни и корневища их лежат глубоко под землёй, и их трудно выпалывать. Если стебли срезают, то тотчас же вырастают новые. Осоты мешают расти нашим овощам. Но они могут быть полезными. Молодые стебли и листья осотов можно варить в солёной воде, они сочные, вкусные.
Татарник колючий — близкий родственник осотов. Цветы у него красные, листья и стебли колючие. Растёт при дорогах. Его стебла когда они молодые, можно отваривать и есть.
Первоцвет, или баранчики. Ранней весной на лесных опушках, на лугах распускаются жёлтые цветочки первоцвета. Их ещё называют баранчиками. Из листьев первоцвета делают салат. Этот салат очень полезен — в листьях первоцвета много витамина C, особенно нужного человеку.
Иван-чай, или кипрей. Растёт на опушке леса, в канавах, на пустырях, на лесных порубках. У него высокие стебли (до 2 метров высоты), листьев на стеблях много, они узкие, с острыми концами. Стебли кончаются кистью ярко-красных, пурпурных цветов. Молодые стебли иван-чая варят в супе. Корни у него сладкие. Их выкапывают весной и осенью, варят и делают лепёшки. Листья иван-чая сушат и заваривают для питья как чай, потому его и зовут иван-чай.
Лопух. Его все знают, и потому описывать его не нужно. Осенью или ранней весной молодые корни лопуха выкапывают, сушат и мелют на муку. Лопуховую муку подбавляют к ржаной или пшеничной и пекут лепёшки. Ещё из корней лопухов можно варить, сладкое пюре, вроде повидла. Для этого корни лопухов надо чисто вымыть и мелко нарубить. Варить, прибавив немного уксусной эссенции. Если нет эссенции, можно положить побольше кислого щавеля. Варить надо долго, пока не получится кашица, кисло-сладкая на вкус.
Одуванчик. Из молодых листьев одуванчика, пока он ещё не цветёт, делают салат. Листья можно класть в салат сырыми или же обварить их кипятком. Если кустики одуванчика покрыть ящиком, то листья его становятся светлыми, беловато-жёлтыми. Тогда они особенно хороши для салата. Корни одуванчика сушат, поджаривают и размалывают для кофе.
Цикорий растёт везде на лугах, вдоль дорог. Цветы цикория голубые, стебли высокие, с очень мелкими листиками. Корни цикория поджаривают, размалывают и прибавляют в кофе.
Щавель, крапива. Все ребята знают их, и описывать, какие они с виду, не нужно. Из них можно варить суп и пюре. Он очень вкусны и полезны для здоровья человека. Крапива появляется ранней весной, когда другой зелени ещё нет. Стебли и листочки молодой крапивы зеленовато-красного цвета. Такая крапива особенно хороша для пиши. У более поздней крапивы надо собирать верхушки стебельков с более молодыми, нежными листочками.
Суп или пюре из крапивы лучше варить пополам со щавелем — тогда получается вкуснее. Щавель можно собирать и весной и летом.
Щавель бывает разных сортов, и все они съедобны. Например, молодые листья конского щавеля тоже можно употреблять в пищу.
Щавель и крапиву можно сушить на зиму — они не портятся.
Кислица обыкновенная. Цветы у неё белые с розовыми жилками или бледно-розовые. Растёт в тенистых хвойных лесах и цветёт в мае, июне. Нежные её листики, кислые на вкус, прибавляют в салат. Можно их класть и в суп, в пюре.
Съедобных диких растений много. Все их сразу узнать трудно, и в тетради про всех написать нельзя: места не хватит. Есть ещё всякие грибы и ягоды. И все эти лесные сокровища может найти каждый, кто захочет.
Примечания