29 марта 1987 года.
       Возлюбленный Ошо,
       О ТРЕХ ПРЕВРАЩЕНИЯХ
       Я говорю вам о трех превращениях духа: о том, как дух стал верблюдом, верблюд — львом и, наконец, лев — ребенком.
       Много трудного существует для духа, для духа сильного и выносливого, способного к почитанию: всего самого трудного и тяжелого жаждет сила его.
       «Что такое тяжесть?» — вопрошает выносливый дух, становится как верблюд на колени и хочет, чтобы его хорошенько навьючили.
       «Герои, в чем наибольшая тяжесть? — вопрошает выносливый дух. — В том, чтобы я мог взять все это на себя и возрадовался силе своей».
       Не означает ли это: унизиться, чтобы причинить боль высокомерию своему?
       Или это значит: расстаться с нашим делом, когда празднует оно победу? Или подняться на высокую гору, чтобы искусить искусителя?..
       Или это значит: любить тех, кто нас презирает, и протянуть руку призраку, который стремится запугать нас?
       Все это, все самое трудное берет на себя выносливый дух: подобно навьюченному тяжелой поклажей верблюду, спешащему в пустыню, торопится в свою пустыню и он.
       Но там, в безлюдной пустыне, свершается второе превращение: там львом становится дух, добыть себе свободу желает он и сделаться господином пустыни своей.
       Там ищет он своего последнего владыку: врагом хочет он стать ему, последнему господину и Господу своему, до победного конца хочет бороться с великим драконом.
       Кто же он, великий дракон, которого дух отныне не хочет признавать господином и владыкой? Имя того дракона — «Ты должен». Но дух льва говорит: «Я хочу».
       Зверь «Ты должен» лежит, на пути его, переливаясь золотой чешуей, и на каждой чешуйке блестит золотом «Ты должен!»
       Блеск тысячелетних ценностей на чешуе этой, и так говорит величайший из драконов: «Ценности всех вещей переливаются на мне блеском своим».
       «Созданы уже все ценности, и все они — это я. Поистине, не должно больше быть «Я хочу!» — так говорит дракон.
       Братья мои, зачем нужен лев в человеческом духе? Почему бы не довольствоваться вьючным животным, покорным и почтительным?
       Создавать новые ценности — этого не может еще и лев: но создать свободу для нового творчества может сила его.
       Завоевать свободу и поставить священное «Нет» выше долга: вот для чего нужен лев, братья мои. Завоевать себе право создавать новые ценности — вот чего больше всего боится выносливый и почтительный дух...
       «Ты должен» некогда было для него высшей святыней, и он любил ее; теперь же ему до лжно увидеть в ней заблуждение и произвол, чтобы смог он отвоевать себе свободу от любви своей: вот для чего нужен лев.
       Но скажите мне, братья мои, что может сделать ребенок такого, что не удается и льву? Зачем хищному зверю становиться еще и ребенком?
       Дитя — это невинность и забвение, новое начинание и игра, колесо, катящееся само собою, первое движение, священное «Да».
       Ибо священное «Да» необходимо для игры созидания, братья мои: своей воли желает теперь человеческий дух, свой мир обретает потерянный для мира.
       Я назвал вам три превращения духа: сначала дух стал верблюдом, потом сделался львом, и, наконец, лев стал ребенком.
       ...Так говорил Заратустра.
 
      Заратустра разделяет эволюцию сознания на три символа: верблюда, льва и ребенка. Верблюд — вьючное животное, он готов к порабощению, он никогда не бунтует. Он даже не может сказать «нет». Он — верующий, последователь, верный раб. Это самый низкий уровень человеческого сознания.
      Лев — это революция.
      Начало этой революции — священное «нет».
      В сознании верблюда есть постоянная потребность, чтобы кто-то вел его и говорил ему: «Ты должен делать так». Ему нужны десять заповедей. Ему необходимы все религии, все священники и все эти священные писания, потому что он не может доверять себе. У него нет ни смелости, ни духа, ни жажды свободы. Он послушен.
      Лев — это жажда свободы, желание уничтожить все тюрьмы. У льва нет потребности, ни в каких вождях; он самодостаточен. Он никому не позволит сказать себе: «Ты должен», — это оскорбляет его гордость. Он может сказать только «Я хочу». Лев — это ответственность и мощный порыв к освобождению от всех цепей.
      Но даже лев — не самый высокий пик человеческого роста. Высочайший пик — когда со львом также происходит метаморфоза, и он становится ребенком. Ребенок — это невинность. Это не послушание и не непослушание; это не вера и не неверие — это чистое доверие, это священное «да» существованию и жизни со всем тем, что она включает.
      Ребенок — это самая вершина чистоты, искренности, подлинности, восприимчивости и открытости для существования. Эти символы очень красивы.
      Мы будем вникать в скрытый смысл этих символов так, как Заратустра описывает их — один за другим.
       Я говорю вам о трех превращениях духа: о том, как дух стал верблюдом, верблюд — львом и, наконец, лев — ребенком.
       Много трудного существует для духа, для духа сильного и выносливого, способного к почитанию: всего самого трудного и тяжелого жаждет сила его.
      Заратустра не благоволит слабым, не поощряет так называемых смиренников. Он не согласен с Иисусом в том, что «блаженны кроткие», что «блаженны смиренные», что «блаженны нищие духом, ибо они унаследуют царство Божие». Он полностью за сильный дух. Он против эго, но не против гордости. Гордость — это достоинство человека. Эго — ложная сущность, и не следует считать их синонимами.
      Эго — это нечто лишающее вас вашего достоинства, лишающее вас вашей гордости, поскольку эго должно зависеть от других, от чужого мнения, от того, что говорят люди. Эго очень хрупко. Людское мнение может измениться, и эго растает в воздухе.
      Мне вспомнился великий мыслитель, Вольтер. Во времена Вольтера во Франции был обычай — очень старая традиция: что если вам удастся что-то получить от гения — хотя бы лоскуток одежды — это поможет вам обнаружить свои собственные таланты, если не сделает вас гением.
      Вольтер был настолько прославлен и уважаем как великий мыслитель и философ, что даже для утренней прогулки ему требовалась защита полиции. И когда он отправлялся, например, на вокзал, ему тоже нужна была охрана. Защита полиции была необходима потому, что вокруг собиралась толпа, и люди начинали рвать его одежду. Бывали случаи, когда он приходил домой почти раздетый, весь исцарапанный, окровавленный; слава и известность приносили ему очень большие неприятности.
      Он писал в дневнике: «Я всегда думал, что быть знаменитым — великое счастье. Теперь я знаю, что это бедствие. И я снова хочу как-нибудь стать заурядным человеком, безымянным; чтобы никто не узнавал меня, чтобы я мог спокойно ходить, и никто не обращал бы на меня никакого внимания. Я устал быть знаменитым, известным. Я стал узником в своем собственном доме. Небо полно красок и закат так красив, а я даже не могу пойти прогуляться. Я боюсь толпы».
      Та же самая толпа сделала его великим человеком. Спустя десять лет в своем дневнике в глубокой депрессии и печали он замечает: «Я не предполагал, что мои молитвы будут услышаны». Мода проходит, людское мнение меняется. Сегодня кто-то знаменит, а завтра никто о нем не помнит. Сегодня о тебе никто не знает, а завтра тебя внезапно возносят на вершины славы. Это случилось и с Вольтером. Постепенно на горизонте появились новые мыслители, новые философы; в частности, место Вольтера занял Руссо; и люди забыли Вольтера. Человеческая память не слишком долговечна.
      Мнения меняются точно так же, как мода. Когда-то он был в моде, а теперь в моду вошел кто-то другой. Руссо был в корне противоположен Вольтеру; его слава совершенно уничтожила Вольтера. Молитва Вольтера была исполнена: он стал неизвестным. Охрана больше не требовалась. Теперь никто не удосуживался сказать ему даже «здравствуйте». Люди его совершенно забыли.
      Только тогда он понял, что лучше быть пленником. «Теперь я свободен идти куда захочу, но это причиняет мне боль. Рана становится все глубже и глубже — я жив, но кажется, люди сочли, что Вольтер умер».
      Когда он умер, в могилу его провожали всего три с половиной человека. Вы удивитесь: почему три с половиной? Потому что трое были людьми, а его собаку можно посчитать только половиной. Эта собака возглавляла процессию.
      Эго — продукт мнения людей. Они дают его вам; они же отнимают его. Гордость — совершенно другое явление. У льва есть гордость. У лесного оленя — только посмотрите - есть гордость, достоинство, изящество. Танцующий павлин или орел, парящий высоко в небе — у них нет эго, они не зависят от вашего мнения, они просто исполнены достоинства сами по себе. Их достоинство рождается из их собственного существа. Это нужно понять, потому что все религии учили людей не иметь гордости — быть смиренными. Они наполнили весь мир заблуждением, что быть гордым и быть эгоистом — одно и то же.
      Заратустра абсолютно ясно дает понять, что он за сильного, за смелого и отважного, который идет нехоженым путем в неведомое без всякого страха; он благоволит бесстрашным.
      И это чудо: что гордый человек — и только гордый человек — может стать ребенком.
      Так называемая христианская кротость — просто эго, которое стоит на голове. Эго перевернулось вверх ногами, но оно есть, и вы можете посмотреть на своих святых — они эгоистичнее обычных людей. Они эгоистичны из-за своего благочестия, из-за своего аскетизма, духовности, святости и даже из-за своей кротости. Нет никого смиреннее их. Эго очень тонкими путями пробирается через заднюю дверь. Вы можете вышвырнуть его через парадное — оно знает, что есть еще и черный ход.
      Я слышал, что однажды в кабаке один парень выпил слишком много и устроил большой шум — он швырял стулья, дрался, кричал, оскорблял посетителей и требовал еще и еще вина.
      Наконец, хозяин сказал ему:
      — Ну хватит. Сегодня ты больше ничего не получишь, - и распорядился, чтобы швейцар вышвырнул его через парадный вход.
      Хотя парень был вдребезги пьян, даже в таком состоянии он помнил, что там была задняя дверь. Нащупав в темноте вход, он пробрался обратно в кабак и заказал выпивку.
      Хозяин сказал:
      — Опять? Я сказал тебе, что сегодня ты больше ничего не получишь!
      Этот человек сказал:
      — Что-то я не пойму: ты что, хозяин всех кабаков в этом городе?
      Эго знает не только заднюю дверь — оно может проникнуть и через окно. Оно может войти даже через небольшую щелочку в крыше. Вы очень уязвимы, когда речь идет об эго.
      Заратустра — не учитель кротости, потому что все учения о смирении провалились. Он учит достоинству. Он учит гордости, и он учит силе, а не слабости, нищете духа и кротости. Эти учения помогали держать человечество в стадии верблюда. Заратустра хочет, чтобы с вами произошло превращение. Верблюд должен превратиться во льва, и он выбрал прекрасный символы, очень емкие и значительные.
      Верблюд, наверное, самое безобразное животное во всем существовании. Вы не можете улучшить его безобразие. Что вы можете сделать? Это уродство. Кажется, что он пришел прямиком из ада.
      Выбор верблюда в качестве символа самого низкого сознания совершенно правилен. Нижайшее сознание человека искалечено, оно хочет порабощения. Оно боится свободы, потому что боится ответственности. Оно готово к тому, чтобы его нагрузили как можно более тяжелой ношей. Оно радуется тяжелой поклаже; точно также радуется и низкое сознание — когда его нагружают знаниями, которые заимствованы. Ни один человек с чувством собственного достоинства не позволит нагрузить себя заимствованными знаниями. Оно нагружено моралью, которую мертвое передало живому; это господство мертвого над живым. Ни один человек с достоинством не позволит мертвому управлять собой.
      Человек с самым низким уровнем сознательности остается невежественным, бессознательным, неосознающим, он крепко спит — потому что ему все время дают яд поверий, слепой несомневающейся веры, которая никогда не говорит «нет». А человек, который не может сказать «нет», потерял свое достоинство. Человек, который не может сказать «нет»... его «да» ничего не значит. Улавливаете смысл? «Да» значительно, только после того, как вы научились говорить «нет». Если вы неспособны сказать «нет», ваше «да» бессильно, оно ничего не значит.
      Поэтому верблюд должен превратиться в прекрасного льва, готового умереть, но не встать на колени. Вы не сможете сделать изо льва вьючное животное. У льва есть достоинство, которым не может похвалиться ни одно другое животное: у него нет сокровищ, нет царств; его достоинство в стиле его жизни — безбоязненности, бесстрашии перед неизвестным, готовности сказать «нет» даже с риском умереть.
      Эта готовность сказать «нет», это бунтарство полностью очищает его от пыли, оставленной верблюдом — от всех следов и отпечатков верблюда.
      И только после льва — после великого «нет» — возможно священное «да» ребенка.
      Ребенок говорит «да» не потому, что боится. Он говорит «да» потому, что он любит, потому что он доверяет. Он говорит «да» потому, что он невинен; он не может предположить, что его обманут. Его «да» — это абсолютное доверие. Оно исходит не из страха, но из глубокой невинности. Только это «да» может вести его к предельной вершине сознательности — тому, что я называю божественным.
       Много трудного существует для духа, для духа сильного и выносливого, способного к почитанию: всего самого трудного и тяжелого жаждет сила его.
       «Что такое тяжесть?» — вопрошает выносливый дух, становится как верблюд на колени и хочет, чтобы его хорошенько навьючили.Верблюду, самому низкому виду сознания, присуще желание встать на колени, и чтобы его как можно тяжелее навьючили.
       «Герои, в чем наибольшая тяжесть? — вопрошает выносливый дух. — В том, чтобы я мог взять все это на себя и возрадовался силе своей».Но для сильного человека, для льва внутри вас, наибольшая тяжесть принимает совершенно другое значение и другое измерение — она в том, чтобы я мог взять все это на себя и возрадовался силе своей.Его единственная радость — в его силе. Радость верблюда - только в том, чтобы быть послушным, служить, быть рабом.
       Не означает ли это: унизиться, чтобы причинить боль высокомерию своему?
       Или это значит: расстаться с нашим делом, когда празднует оно победу? Или подняться на высокую гору, чтобы искусить искусителя?
       Или это значит: любить тех, кто нас презирает, и протянуть руку призраку, который стремится запугать нас?
       Все это, все самое трудное берет на себя выносливый дух: подобно навьюченному тяжелой поклажей верблюду, спешащему в пустыню, торопится в свою пустыню и он.
      Низшее состояние сознания знает лишь жизнь пустыни — где ничего не растет, ничто не зеленеет, где не цветут цветы, где все мертво и, насколько хватает взгляда, это — бесконечное кладбище.
       Но там, в безлюдной пустыне, свершается второе превращение: там львом становится дух.Даже в жизни того, кто бредет наощупь во тьме и бессознательности, бывают моменты, когда какое-нибудь событие, словно молния, пробуждает его, и верблюд перестает быть верблюдом: происходит превращение, преображение.
      Гаутама Будда оставил свое царство в двадцать девять лет по этой причине: внезапная молния, и верблюд превращается во льва.
      Когда он родился, призвали всех великих астрологов царства, потому что он был единственным сыном великого императора, и родился он, когда император был стар. Всю свою жизнь он молился, всю свою жизнь он желал иметь ребенка; а иначе кто бы стал его наследником? Всю жизнь он сражался, захватывал земли и создавал обширную империю. Для кого? Рождение Гаутамы Будды было великой радостью, и он хотел знать во всех подробностях будущее этого ребенка. Во дворце собрались все великие астрологи. Они совещались несколько часов, и царь вновь и вновь спрашивал: «Что вы решили? Почему вы говорите так долго?»
      Наконец, самый молодой... Потому что все старые были в большом замешательстве. «Что сказать?» Положение было таково... все они придерживались одного мнения. Однако самый молодой из них встал и сказал:
      — Они старые люди и не хотят говорить то, что может огорчить вас. Но кто-то должен разбить лед.
      У вас родился очень странный ребенок. Его будущее нельзя предсказать определенно, потому что у него два будущих. Несколько часов мы обсуждали, какое из них перевешивает; оба они весят одинаково. Мы никогда не встречались с таким ребенком.
      Царь сказал:
      — Не волнуйтесь. Скажите мне всю правду. И астролог, при всеобщем согласии, сказал:
      — Ваш ребенок либо станет величайшим императором, какого когда-либо знал мир, чакравартином, либо он отречется от царства и станет нищим. Вот почему мы медлили, мы не находили слов, чтобы сказать вам об этом. Обе возможности имеют равный вес.
      Царь был очень озадачен и спросил:
      — Можете ли вы мне что-то посоветовать? Есть ли какой-нибудь способ не дать ему отречься от царства и превратиться в нищего?
      Они предложили всевозможные средства: в частности, что он не должен знать о болезнях, старости, смерти, саньясинах. Его следовало содержать таким образом... почти слепым к этим реалиям, ведь все что угодно могло привести в движение идею отречения от мира. Царь сказал:
      — Не беспокойтесь. Я позабочусь обо всем этом.
      Для него построили три разных дворца на разные времена года, так что он никогда не чувствовал ни жары, ни холода, ни больших дождей. Были созданы все удобства. Наняли садовников: «Он не должен видеть ни одного мертвого листа, облетевшего цветка, поэтому ночью полностью очищайте сад от увядших цветов и листьев. Он должен видеть только молодость, только свежие цветы».
      Когда пришло время, он был окружен самыми красивыми девушками царства. Вся его жизнь состояла из удовольствий, развлечений, музыки, танцев, прекрасных женщин — и он ни разу не видел болезни.
      Когда ему было двадцать девять лет... каждый год устраивалось празднество, вроде молодежного фестиваля, и принц должен был торжественно открывать его; он открывал его много лет; дороги перекрывались, людям приказывалось запереть стариков и старух дома. Но в этом году... Это очень красивая история: до сих пор она вполне может быть исторической правдой. Начиная с этого места, в нее вступает нечто мифологическое, но это мифологическое важнее исторических фактов.
      История повествует, что Боги в небесах... Вы должны знать, что джайнизм и буддизм не верят в одного Бога, они верят, что каждое существо, в конце концов, станет Богом.
      Заратустра с ними согласен: стать Богом — назначение каждого. Сколько на это уйдет времени, зависит от него, но это — его удел. И миллионы людей достигли этой точки: у них нет физического тела, они живут в вечности, в бессмертии.
      Боги в небесах очень обеспокоились: прошло почти двадцать девять лет, а человеку, от которого ожидали, что он будет великим просветленным, мешал его отец. Быть великим императором бессмысленно по сравнению с тем, чтобы стать величайшим пробужденным в истории, потому что это возвышает сознание человечества и всей вселенной.
      Я говорю, что важнее история, а мифология, поскольку она показывает, что все существование заинтересовано в вашем росте, существование не безразлично к вам. И если вы очень близки к цветению, существование постарается, чтобы ваша весна пришла как можно скорее. Существование кровно заинтересовано в вашем пробуждении, ибо ваше пробуждение разбудит множество людей.
      И есть общее правило: это произведет впечатление на сознание человечества в целом. Отблеск великолепия останется в каждом разумном человеке. Быть может, это создаст во многих людях стремление к тому же, быть может, семя даст ростки. Быть может, то, что дремлет, станет активным, динамичным.
      Вот почему я говорю, что мифологическая часть гораздо важнее исторических фактов. Может быть, это чистый вымысел, но он необычайно символичен.
      Дороги перекрыли, и поэтому боги решили: один из них сначала притворится больным, он будет кашлять; он появится рядом с золотой колесницей, в которой Гаутама Будда поедет на открытие ежегодного молодежного празднества. Будда не мог понять, что случилось с этим человеком. О нем так усиленно заботились; за его здоровьем следили лучшие врачи тех дней; он никогда не знал никаких болезней и ни разу не видел, чтобы кто-нибудь из его окружения болел.
      Другой бог вошел в возничего, так как Будда спросил возничего:
      — Что случилось с этим человеком? Бог устами возничего ответил:
      — Это случается с каждым. Раньше или позже человек слабеет, начинает болеть, стареть.
      Когда он говорил это, они увидели старика — еще одного бога, — и возничий сказал:
      — Посмотри, вот что происходит с каждым. Юность не вечна. Она эфемерна.
      Будда был потрясен. И как раз тогда они увидели третью группу богов, которые несли мертвеца, труп, чтобы похоронить его, и Будда спросил:
      — Что случилось с этим человеком? И возничий ответил:
      — После старости приходит конец. Занавес падает. Этот человек мертв.
      Прямо за этой процессией шел саньясин в красной мантии, и Будда спросил:
      — Кто этот человек? Он одет в красные одежды, его голова обрита, и он кажется таким радостным, таким здоровым, его глаза блестят и притягивают к себе. Кто он? Что случилось с ним?
      Возничий ответил:
      — Этот человек, увидев болезни, страдание, старость и смерть, отрекся от мира. Пока не пришла смерть, он хочет познать истину жизни — сохранится ли жизнь после смерти, или смерть — все, с нею все кончается. Он искатель истины. Он саньясин.
      Это было подобно молнии. Двадцать девять лет усилий его отца просто испарились. Он сказал вознице:
      — Я не буду открывать молодежный праздник, потому что, какой смысл в нескольких годах юности, если впереди болезни и смерть? Это может сделать кто-нибудь другой. Поворачивай назад.
      И в этот же вечер он ушел из дворца на поиски истины.
      Верблюд превратился во льва. Произошла метаморфоза. Все что угодно может вызвать ее, но необходима разумность.
       Но там, в безлюдной пустыне, свершается второе превращение: там львом становится дух, добыть себе свободу желает он и сделаться господином пустыни своей.
       Там ищет он своего последнего владыку: врагом хочет он стать ему, последнему господину и Господу своему...
      Теперь он отправляется на поиски своей высшей божественности. Любой другой бог будет для него врагом. Он не будет кланяться никакому другому богу, теперь он сам себе будет господином.
      Вот что такое дух льва — абсолютная свобода естественно подразумевает свободу от Бога, свободу от так называемых заповедей, свободу от писаний, свободу от всякой морали, навязанной другими.
      Конечно, родится добродетель, но это будет нечто рожденное из вашего собственного мягкого, негромкого голоса. Ваша свобода принесет ответственность, но эта ответственность не будет навязана вам кем-то другим: ...это будет борьба с великим драконом до победного конца.
       Кто же он, великий дракон, которого дух отныне не хочет признавать господином и владыкой? Имя того дракона - «Ты должен». Но дух льва говорит «Я хочу!»Теперь не стоит вопрос о том, чтобы кто-то приказывал ему. Даже Богу он больше не должен подчиняться.
      Где-то в другом месте у Заратустры есть великие слова: «Бог умер, и человек впервые свободен». Там, где есть Бог, человек не может быть свободным. Он может быть свободен политически, экономически, социально, но духовно он останется рабом, марионеткой.