Путешествие наших жизней, наших рождений и смертей так велико, так бесконечно длинно, что не имеет никакого значения, если один достиг просветления двадцать пять веков назад, другой — пять веков назад, а третий — всего пять дней или пять часов назад. В тот день, когда мы достигаем центра, мы восклицаем: «Ага, Будда прибыл только что, а Махавира как раз входит, и Иисус, и мы тоже!»
Но это довольно трудно понять, потому что в том мире, в котором мы живем, время для нас очень важно. Время имеет в нашем мире огромное значение. Вот почему возникает вопрос, сколько нужно времени, чтобы войти в медитацию. Но не задавайте этот вопрос. Не говорите о времени. И прекратите скитания. Скитания отнимают время. Не слоняйтесь вокруг храма; войдите в него.
Но мы боимся входить в храм; мы боимся того, что там может произойти. Здесь, снаружи, все вещи известны и хорошо знакомы. Все наши друзья, родственники, жены, мужья и дети, дома и магазины здесь — вне храма. Все, что мы считаем своим, находится снаружи храма. А у храма есть условие: в него можно войти только одному; двое не могут пройти через его двери. Поэтому не может быть речи о том, чтобы взять с собой свои дома, жен и детей, богатство и состояние, положение и престиж. Все это придется оставить позади.
Вот почему мы говорим: лучше мы будем и дальше бродить вокруг. И так мы бродим и бродим. Мы ждем, когда двери храма откроются чуть пошире, и мы сможем войти в него со всем, что у нас есть. Но двери храма никогда не открываются больше, чем для одного человека. Лишь один человек может пройти через них. И вы не можете взять с собой свое положение или престиж, потому что тогда вас будет двое — вы и ваш престиж. Вы не можете взять с собой даже свое имя, потому что тогда вас будет двое — вы и ваше имя. Вы не сможете взять с собой никакого багажа; вы не сможете пронести абсолютно ничего. Вы должны идти туда совершенно голым и один; лишь тогда вы сможете войти.
По этой причине мы продолжаем прогуливаться вокруг храма, мы разбиваем лагеря снаружи и утешаем себя, говоря, что мы рядом с Богом, мы недалеко от него. Но находитесь ли вы на расстоянии ярда, мили или тысячи миль от храма, нет никакой разницы. Если вы снаружи, вы снаружи. И если вы хотите войти внутрь, это может произойти за тысячную долю секунды. Неправильно говорить «тысячная доля мгновения», в действительности вы можете войти даже вне мгновения.
Пусть следующий вопрос будет в данный момент последним. Если у вас есть еще вопросы, мы обсудим их вечером.
Вы спрашиваете: сохраняется ли то, что известно как знание, только в состоянии свободы от мыслей, и исчезает ли оно в состоянии мышления?
Знание случается только в отсутствие мышления. Когда вы свободны от мыслей, вы знаете. Но если вы однажды познали, знание сохраняется в любом состоянии. Оно сохраняется даже в состоянии мышления. Тогда его невозможно потерять. Но его достижение возможно только в состоянии свободы от мыслей. Чтобы достичь его, вы должны быть свободны от мыслей. Почему?
Причина в том, что волны мыслей не позволяют уму стать зеркалом. Например, если вы должны сделать снимок фотоаппаратом, вы должны быть осторожны, чтобы не тряхнуть его и не позволить свету проникнуть внутрь. Но когда снимок сделан, вы можете, как угодно трясти аппарат и впустить в него сколько угодно света. Тогда это уже не важно. Если аппарат тряхнуть в момент снимка, изображение будет размыто. Но как только снимок готов, дело сделано. Теперь вы можете делать со своим аппаратом что угодно: вы можете трясти его и танцевать с ним, на снимке это никак не отразится.
Достижение знания происходит в таком состоянии ума, когда ничто не движется, когда все спокойно и тихо. Только тогда достигается знание. Но после того как оно достигнуто, вы можете делать все, вы можете прыгать и танцевать; это не имеет значения. Конечно, знание достигается только в состоянии свободы от мыслей; но после того, как оно достигнуто, мышление не создает никаких проблем. Если вы думаете, что достигнете его через мышление, то это никогда не случится. Мышление будет препятствовать этому, препятствовать реализации. Но, после того как вы достигаете знания, мышление становится бессильным. Тогда оно неэффективно; оно ничего не может сделать.
Интересно, что тишина ума необходима для реализации знания, но как только эта реализация произошла, больше ничего не требуется. Но это то, что приходит позже. А то, что приходит позже, не должно привноситься в начале, иначе это будет вредно для вас. Это будет вредно для вас в том смысле, что вы можете подумать: если мышление в дальнейшем не будет проблемой, почему оно должно быть проблемой сейчас? И это будет действительно вредно. Тогда вы будете встряхивать фотоаппарат, и все будет потеряно. Если аппарат тряхнуть, он все равно сделает снимок, но этот снимок не будет правильным, подлинным. Даже через мышление мы можем прийти к знанию, но это никогда не будет истинным знанием, подлинным знанием, потому что ум всегда неустойчив, он шатается и дрожит. Поэтому он все искажает.
Например, луна в небесах и луна внизу, отражающаяся в волнах. Волнующееся море тоже будет отражать луну, но оно будет отражать фрагментарно; вместо одной луны это будет тысяча и один кусочек, разбросанный по всему морю. И если вы не видели настоящей луны в небе, вы не сможете составить себе правильного представления о ней по отражению в море. Вместо одной луны вы будете видеть тысячу и один фрагмент. Вы увидите мириады серебряных лунных дорожек, покрывающих море, но вы не сможете по ним представить настоящую луну. Беспокойное море, волнующееся море не может правильно отражать луну. Но когда у нас есть правильный образ луны, мы увидим и узнаем ее даже в бликах, рассыпанных в волнах океана. Мы скажем: «Это ты».
Поэтому существенно, чтобы у нас хотя бы один раз был правильный образ истины и Бога. Однажды узнав его по-настоящему, мы сможем увидеть его повсюду. В действительности, мы встречаем Бога везде, но мы не можем узнать его, мы не можем сказать, что это он.
Мне хочется объяснить это через одну историю; после этого мы сядем медитировать.
Саньясин-индуист долго жил возле Саи Бабы. Этот саньясин… а Саи жил в мечети. Никто не знал наверняка, был он индуистом или мусульманином. О таких людях ничего нельзя знать наверняка. Когда кто-либо хотел узнать об этом, он просто смеялся, но смех не говорит ни о чем, кроме глупости спрашивающего.
Этот саньясин был индуистом и не мог жить в мечети, поэтому он выбрал для себя храм, расположенный за деревней. Он любил Саи Бабу и поклонялся ему, он был с ним очень близок. Каждый день он готовил для Саи Бабы пищу, приносил ее в мечеть, кормил его, а затем возвращался в свой храм и ел сам.
Однажды Саи Баба сказал ему: «Зачем ты ходишь так далеко каждый день? Ты можешь кормить меня у себя, потому что я часто прохожу мимо места, где ты живешь».
Саньясин с удивлением спросил: «Ты действительно бываешь там? Я ни разу не видел, чтобы ты проходил». Тогда Саи Баба сказал: «Смотри внимательно. Я прохожу мимо твоего храма несколько раз в день. Завтра я приду туда, так что накорми меня там. Не нужно приходить сюда».
На следующий день индуистский монах приготовил пищу и стал ждать, когда придет Саи Баба. Но ждал довольно долго, а тот не появлялся. Он начал беспокоиться, потому что было уже два часа дня. Он подумал, что Саи Баба, должно быть, проголодался не меньше, чем он сам; он взял тарелки с едой и побежал в мечеть. Он сказал Саи Бабе: «Я все ждал и ждал тебя, но ты не появлялся».
Саи Баба сказал: «Я был у тебя сегодня, но ты крикнул на меня и прогнал прочь».
Саньясин сказал: «Что ты говоришь? Я прогнал тебя прочь? Ко мне приходила только собака!» Саи Баба сказал: «Этой собакой был я».
Это повергло саньясина в глубокую печаль, и он долго плакал. Затем он сказал: «Как я был глуп: ты пришел ко мне, а я не смог тебя узнать. Завтра я не буду так глуп».
Но саньясин снова не узнал Саи Бабу, хотя тот посетил его. Если бы он пришел в облике собаки, саньясин узнал бы его. Но на тот раз он был прокаженным, которого саньясин встретил на улице. Монах сказал прокаженному: «Уйди с моей дороги. Я несу пищу для Саи Бабы, так что прочь отсюда!» Прокаженный усмехнулся и ушел.
В этот день монах снова прождал Саи Бабу до двух часов, а потом он прибежал в мечеть и сказал Саи Бабе, как и раньше: «Ты снова не пришел; я прождал тебя, как всегда».
Саи Баба ответил: «Сегодня я тоже был у тебя, но море твоего ума так волнуется, на нем так много ряби, что ты, как обычно, не смог узнать меня. Ты беспокоен. Сегодня к тебе пришел прокаженный, и ты сказал, чтобы он шел прочь. Не странно ли, что, когда я прихожу к тебе, ты гонишь меня, а потом приходишь сюда и жалуешься, что я не прихожу к тебе?»
Саньясин начал плакать и сказал: «Какое несчастье, что я не смог узнать тебя!» Саи Баба сказал: «Как можешь ты узнать меня в других формах, если ты не знаешь моей реальности?»
Когда открывается хотя бы один проблеск реальности, ложное просто прекращает существовать. Как только мы получаем проблеск Бога, есть только Бог и больше ничего. Но этот проблеск будет возможен лишь тогда, когда все внутри нас утихнет и успокоится. Тогда нет никаких вопросов. Тогда все - его. Тогда мысли, чувства и желания - все его. Тогда все принадлежит ему.
Но чтобы получить этот проблеск, чтобы узнать, необходимо, чтобы на начальной стадии мысли, чувства и желания остановились.
Теперь мы будем медитировать.
МЕДИТАЦИЯ: СМЕРТЬ И ВОСКРЕСЕНИЕ
Друг спрашивает, есть ли опасность в пробуждении кундалини. Если да, то, что это за опасность? И почему нужно будить кундалини, если это опасно?
В этом очень много опасного. В действительности, есть опасность потерять все, что мы принимали за свою жизнь. После пробуждения кундалини мы не останемся такими, какие мы есть. Все изменится. Все. Наши отношения, наши эмоции, наш мир и все, что мы знали до вчерашнего дня, изменится. Все, что изменится, есть опасность.
Если уголь собирается превратиться в алмаз, он должен умереть как уголь. Поэтому опасность достаточно велика. Но это опасно для угля как такового. Если он собирается стать алмазом, он может сделать это, только если исчезнет как уголь. Возможно, вы не знаете, что родовой разницы между алмазом и углем нет. В сущности, они состоят из одних элементов. Уголь превращается в алмаз в течение очень долгого времени. Химически между алмазом и углем нет существенной разницы. Но уголь не может остаться углем, если хочет стать алмазом. Поэтому уголь сталкивается с огромной опасностью.
Таким же образом человек сталкивается с огромной опасностью, если он находится на пути, ведущем к Богу. Он умрет как человек. Если река устремляется к встрече с морем, ее ждет огромная опасность. Она исчезнет, она не может этого избежать. Но что мы имеем в виду под опасностью? Исчезновение. Только тот может отправиться в путешествие к Богу, кто готов исчезнуть, умереть.
Смерть не стирает нас совершенно, как это делает медитация, потому что смерть лишь разделяет нас с одним телом и соединяет с другим. В смерти вы не меняетесь; меняются лишь ваши одежды. Вы остаетесь прежними. Поэтому смерть не так опасна, как мы привыкли думать. Медитация гораздо опаснее смерти, поскольку в то время как смерть только срывает с вас одежду, медитация вырывает вас из вас.
Медитация есть абсолютная смерть.
В прошлом те, кто знал, говорили, что медитация есть смерть, тотальная смерть. В медитации меняются не только одежды, меняется все. Но если река хочет стать морем, она должна рискнуть своей жизнью. На самом деле, река ничего не теряет, когда впадает в море; она совершенно ничего не теряет, она вырастает до моря. И когда уголь превращается в алмаз, он ничего не теряет; он дорастает до алмаза. Но пока уголь остается углем, он боится потерять себя. И пока река остается рекой, она боится потеряться. Как она может знать, что, встретившись с морем, она ничего не потеряет, что она превратится в само море?
Человек встречается с той же опасностью в отношении медитации.
Этот же друг спрашивает, почему мы должны рисковать, если опасность так очевидна.
Необходимо понять это немного глубже.
Истина в том, что, чем больше мы рискуем, чем более опасно мы живем, тем более мы живы. И чем больше мы боимся, тем более мы мертвы. На самом деле, для мертвеца не существует никакой опасности. Единственная, серьезная опасность для мертвеца — то, что он не может умереть еще раз. Умереть может только тот, кто жив. И чем более он жив, тем интенсивнее он может встретить смерть.
Рядом с камнем расцветает цветок. Камень может сказать цветку: «Какой ты глупый. Почему ты идешь на риск и становишься цветком? Разве ты не знаешь, что твои лепестки облетят еще до заката?» Быть цветком действительно очень опасно. Но быть камнем совершенно не опасно. Цветок увянет вечером, а камень будет неизменно лежать на своем месте. Камню не приходится сталкиваться с большой опасностью, потому что он не живой. Чем больше ты жив, тем больше опасность.
Человек бывает в опасности лишь в той мере, в которой он жив. Чем он более жив, тем больше опасность. Медитация - величайшая из существующих опасностей, потому что медитация есть дверь, ведущая к достижению самого значительного в жизни — высшего.
Но друг хочет узнать, зачем вообще нужно идти в нее, если это опасно. Я говорю: в нее нужно идти именно потому, что это опасно. И я говорю также: не идите туда, где нет опасности. Никогда не идите, если это не опасно, потому что это не что иное, как смерть. И если есть опасность, вы должны идти, потому что там возможна жизнь в избытке.
Но мы все любим безопасность. Мы боимся опасности, мы бежим от нее, мы прячемся от нее. И в этой сделке мы теряем саму жизнь. Многие люди теряют жизнь, пытаясь спасти ее. Только те живут, кто не бережет жизнь, кто живет в избытке, кто живет опасно. Конечно, опасность есть, и именно поэтому вы должны идти. И это величайшая из возможных опасностей. Подниматься на Эверест не опасно. Лететь на Луну тоже не так опасно, хотя недавно несколько астронавтов сбились с пути. Опасность велика, но эта опасность ограничивается телом; в смерти меняется только тело. Но опасность медитации больше, чем опасность путешествия на Луну.
Но почему мы так боимся опасности? Думали ли вы когда-нибудь, почему мы так сильно боимся опасности? За всеми этими страхами стоит невежество. Мы боимся, что нас ждет конец; мы боимся исчезнуть; мы боимся, что можем умереть. Поэтому мы делаем все возможное, чтобы защититься, обезопаситься, укрепиться, закрыться и спрятаться от опасности. Мы делаем все возможное, чтобы убежать от опасностей; мы стараемся убежать от них всеми известными средствами.
Я слышал одну историю. Я слышал, что один король построил большой дворец, но в нем была всего одна дверь, один-единственный вход, чтобы король был в безопасности. Во дворце не было других дверей и окон, чтобы враг не мог проникнуть через них. Так что это была скорее могила, чем дом. Но даже единственная дверь грозила опасностью, потому что убийца мог войти через нее во дворец, а затем выйти. Поэтому король поставил возле этой единственной двери множество вооруженных охранников.
Соседний король приехал к нему, услышав, что его друг построил дворец, такой безопасный, какого не было ни у одного из королей. И он был доволен, увидев его — он сказал, что ни один дворец не был так хорошо защищен; здесь не было абсолютно никакой опасности от врагов. И еще он сказал, что хотел бы построить такой же дворец для себя.
Когда два короля вышли из нового дворца, гость еще раз выразил другу свое восхищение этим красивым и безопасным дворцом и сказал, что он хотел бы построить для себя нечто подобное. Но, когда он прощался со своим другом и уже садился в карету, нищий, сидевший рядом, залился звонким смехом. Хозяин дворца спросил, почему он смеется. Нищий сказал: «Насколько я понимаю, в конструкции этого дома есть одна ошибка. Я сижу здесь с того времени, когда был построен этот дворец. И все это время я ждал возможности поговорить с вами об этом. Здесь есть ошибка — всего одна ошибка».
Король заинтересовался этим, и нищий сказал: «Одна дверь, которую вы разрешили сделать, - это опасность, она опасна. Возможно, никто не сможет проникнуть в дом, но смерть наверняка войдет через эту дверь. Поэтому я предлагаю вам войти внутрь и заложить эту дверь кирпичами изнутри. Тогда вы будете абсолютно защищены, поскольку даже смерть не сможет войти».
Тогда король сказал: «Ты сошел с ума. В этом случае смерти не нужно будет входить во дворец, потому что, как только дверь будет замурована, я буду мертв. Этот дом станет могилой».
Нищий сказал: «Это и так могила, если не считать одной двери. И вы согласны, что она превратится в могилу, если эту дверь убрать». Король кивнул головой, и нищий добавил: «Чем больше дверей убрать, тем больше похоже на могилу. Теперь осталась лишь одна дверь».
Нищий продолжал: «Было время, когда я тоже жил, закрывшись в доме. Но потом я обнаружил, что жизнь взаперти подобна смерти. Вы тоже можете видеть, что, если замуровать единственную дверь в вашем доме, он превратится в могилу. Я разрушил все стены дома, в котором жил, и теперь я живу под открытым небом. И, как вы говорите, если дом полностью закрыт, он будет совершенно мертв, так и я говорю, что если он открыт и не защищен со всех сторон, он будет полон жизни. Я повторяю: когда он совершенно открыт и незащищен, он становится жизнью — жизнью в избытке. Это довольно опасно, но это жизнь в избытке».
Это опасно, и именно поэтому я приглашаю вас. Именно по этой причине вам следует идти. Уголь, а не алмаз, встречается с опасностью. Река, а не океан, в опасности. Это вы встречаетесь с опасностью, а не Бог внутри вас. Поэтому сейчас вы думаете о себе. Если вы хотите спасти себя, вы потеряете Бога. А если вы хотите найти Бога, вам придется потерять себя.
Однажды кто-то спросил Иисуса: «Что я должен делать, чтобы найти Бога, о котором ты всегда говоришь?» Иисус сказал: «Ты ничего не должен делать, кроме одного: потерять себя. Не спасай себя». Этот человек сказал: «Что ты говоришь? Что я выиграю, если потеряю себя?» Иисус ответил: «Лишь тот, кто потеряет, найдет себя, а тот, кто спасет себя, потеряется навеки».
Если у вас есть еще вопросы, вы можете спрашивать.
У меня спрашивают: Когда кундалини начинает просыпаться, как происходит, что на ее пути возникают препятствия и ее течение блокируется? Какова причина этого? И что мы должны делать, чтобы заставить ее двигаться вновь?
Причин не много; причина одна. Она в том, что мы не вызываем ее, не провоцируем ее изо всех сил, что мы не вкладываем в ее пробуждение всей своей энергии. Наши усилия всегда фрагментарны и неполны; они никогда не тотальны. Что бы мы ни делали, мы делаем это вполсердца. Мы никогда ничего не делаем тотально. Это препятствие; других препятствий нет. И никаких препятствий не будет, если мы делаем что-то тотально. Но за все наши жизни мы приобрели привычку останавливаться на полпути, мы никогда не проходим весь путь. Даже если мы любим, мы делаем это вполсердца; мы любим человека, и в то же время ненавидим его. Это звучит странно: мы ненавидим того же человека, которого любим. Мы любим человека, мы хотим жить ради него, но временами мы думаем о том, чтобы убить его. Трудно найти влюбленного, который не думал бы о том, чтобы его возлюбленная умерла. Наша жизнь всегда разделена, всегда состоит из двух половин. И эти половины всегда тянут нас в разные стороны. В отличие от двух ног, правой и левой, которые идут в одном направлении, две половины нашего разделенного ума двигаются в разные стороны. Именно это вызывает в нас напряжение и конфликт. В чем причина беспокойства нашей жизни, если не в том, что мы всегда половинчаты — разделены, фрагментарны и прохладны?
Молодой человек пришел ко мне и сказал, что он двадцать лет думает о самоубийстве. Я сказал ему: «Безумец, почему же ты не совершил его? Двадцать лет — большой срок. Когда ты собираешься совершить самоубийство, если думаешь о нем вот уже двадцать лет? Ты все равно умрешь. Ты хочешь совершить самоубийство после смерти?» Молодой человек испугался и сказал: «Что вы говорите? Я пришел к вам в надежде, что вы будете убеждать меня не делать этого». Тогда я сказал: «Нужно ли убеждать тебя, если ты двадцать лет не сделал этого?» Он ответил: «Все, с кем я встречался, убеждали меня не совершать самоубийство».
Я сказал ему: «Как раз из-за них ты ни живешь, ни умираешь. Или живи, или умирай; нельзя делать то и другое одновременно. Если ты хочешь жить, тогда брось мысль о самоубийстве и начни жить полной жизнью. А если ты хочешь умереть, тогда брось мысль о жизни и умри».
Этот молодой человек был со мной два или три дня. И каждый день я говорил ему: «Не думай о жизни. Если ты двадцать лет думал о смерти, тебе лучше умереть». На третий день он сказал мне: «Почему вы говорите так? Пожалуйста, не нужно. Я хочу жить». Тогда я сказал: «Я не требую, чтобы ты умер. Ты сам говоришь, что двадцать лет хотел покончить с жизнью».
Этот случай стоит обдумать. Если человек двадцать лет думает о самоубийстве и не умирает, очевидно, что он также и не живет. Как может жить тот, кто постоянно думает о том, чтобы умереть? Мы всегда половинчаты. И эта привычка половинчатости насквозь пропитывает всю нашу жизнь. Мы не способны ни стать другом кого-то, ни стать его врагом. Мы ничего не можем делать тотально. Но удивительно то, что гораздо больше радости в том, чтобы стать кому-то настоящим врагом, чем стать наполовину другом.
В действительности, быть тотальным в чем-то есть блаженство, поскольку, когда вы тотально вовлечены, все скрытые энергии вашего тела собираются вместе и сотрудничают с вами. А когда вы разделены и расщеплены, вы в конфликте и боретесь с собой.
Так вот, если пробужденная кундалини встречает препятствия на своем пути, это означает только одно: что, с одной стороны, вы хотите пробудить ее, а с другой стороны, вы боитесь ее пробуждения. Вы идете в храм, и в то же время вам не хватает смелости войти в него. Вы готовитесь к медитации, и в то же время вам не хватает смелости прыгнуть в нее. Вы хотите плавать в реке, вы приходите на берег, и все же вы стоите у края воды, думая, что делать. Вам хочется плавать, и в то же время вы не хотите входить в воду. Это все равно, что вы хотите плавать у себя в комнате, как будто вы хотите работать руками и ногами, лежа на мягком диване и наслаждаясь плаванием. Нет, вы не можете наслаждаться плаванием, лежа на удобном диване в своей комнате. Это просто глупо. Настоящая радость плавания неотделима от опасности.
Если вы половинчаты, ваша половинчатость будет мешать кундалини многими способами. Вот почему многие друзья почувствуют, что все остановилось.
Если кундалини останавливается, помните только одно... и не ищите оправданий. Мы находим всевозможные оправдания: что нам мешает карма прежних жизней, что звезды не благоприятствуют, что еще не пришло время. Все из того, что мы, имеем обыкновение, думать неправильно. Правильно только одно: что вы не делаете всего, что можете, чтобы пробудить кундалини. Если возникают какие-то препятствия, знайте, что вы прыгнули не в полную силу, и прыгните дальше. Привнесите в это всю свою энергию и полностью отпустите себя. Тогда кундалини не будет блокирована ни в одном центре.
Истина в том, что кундалини может совершить все путешествие в одно мгновение; но это может занять годы. Все дело в том, как вы делаете это - тотально или фрагментарно. Если наша воля, наш разум тотальны, все может произойти немедленно, в этот самый момент.
Если кундалини где-то встречает препятствие, это означает только одно: что вы не вложили в свои усилия всей энергии. Поэтому сотрудничайте с ней полно и привнесите в это всю свою энергию. В каждом из нас хранится бесконечная энергия, но мы никогда не стараемся сделать что-то изо всех сил. Мы всегда живем на периферии жизни, мы никогда не углубляемся в нее. Мы никогда не взываем к своим корням, корням нашего существа; мы никогда не обращаемся к ним и поэтому встречаем препятствия. И помните, других причин нет.
Друг спрашивает: Мы рождаемся голодными, спящими и жаждущими, но не с жаждой Бога. Почему?
Будет полезно понять это. Жажда Бога рождается вместе с нами, но нужно долгое время, чтобы узнать это. Дети, например, рождаются с сексом, но им требуется четырнадцать лет, чтобы узнать об этом. Сексуальное желание приходит вместе с их рождением, но им требуется четырнадцать или пятнадцать лет, чтобы узнать его. Почему на это уходит так много времени? Это желание, эта жажда находится внутри вас, но тело к нему не готово. Телу нужно четырнадцать лет, чтобы вырасти и созреть для секса; и тогда желание пробуждается. До этого времени оно находится в латентном состоянии.
Жажда Бога тоже приходит к нам вместе с рождением, но тело не созрело и не готово. Как только тело готово, возникает жажда. Кундалини обеспечивает этот рост, эту зрелость. Но вы можете спросить, почему это не происходит само собой. Иногда это происходит само собой, но это нужно понять хорошенько.
В эволюции человечества некоторые вещи происходят сначала с отдельными индивидуальностями, а потом с группами. Например, если вы прочтете все Веды, вам покажется, что во времена Вед не существовало никакого представления о запахе или аромате. Ни в одном писании, современном Ригведе, ни разу не упоминается об обонянии. Упоминаются цветы, но не аромат. Знатоки говорят, что во времена Ригведы у человека еще не проснулось чувство запаха. Впоследствии оно пробудилось в некоторых индивидуальных случаях. Даже сегодня для многих людей запах не имеет никакого значения; он имеет смысл только для немногих. В действительности, обоняние еще должно пробудиться в людях. Более развитые общества обладают им в большей степени, а менее развитые — в меньшей. До сих пор на земле существуют племена, в языке которых нет слова, обозначающего запах. Итак, чувство запаха сначала пришло к некоторым индивидуумам, а затем постепенно начало усиливаться и стало частью коллективного ума.
Так же, как чувство запаха, многие другие чувства входят в человеческое сознание только постепенно. В прошлом их не было. Осознание человеком цвета имеет удивительную историю. Аристотель в своих книгах говорил только о трех цветах. До времен Аристотеля люди в Греции знали всего три цвета; других цветов они не знали. Лишь спустя долгое время и очень постепенно они стали видеть некоторые другие цвета. И не думайте, что сегодня существуют лишь те цвета, которые видят наши глаза. Их гораздо больше, но мы еще не осознали их. Наша чувствительность еще недостаточно развита. Вот почему иногда под воздействием ЛСД, марихуаны или гашиша наши глаза начинают видеть некоторые новые цвета, которых мы никогда раньше не видели. Существует бесчисленное множество цветов. Но мы обретаем чувствительность очень постепенно и очень долго.
Даже сегодня в мире есть множество людей, не различающих цвета, не имеющих чувства цвета. Если здесь сидит тысяча людей, по меньшей мере, пятьдесят из них не будут различать того или иного цвета, хотя сами они могут этого не осознавать. И будет несколько людей, которые не могут отличить зеленое от желтого. Что говорить об обычных людях, даже некоторые великие и выдающиеся люди были дальтониками.
Такой человек, как Бернард Шоу, не мог отличить зеленый цвет от желтого. И он не знал об этом до шестидесяти лет. Он узнал это только когда отмечал свое шестидесятилетие. Кто-то подарил ему на день рождения костюм. Он был зеленого цвета; но в этом костюме не хватало одной детали — галстука. Друг забыл купить галстук. Поэтому Шоу пошел в магазин, чтобы купить галстук, который подходил бы к новому костюму, и попросил желтый галстук. Продавец вежливо заметил, что желтый галстук не подходит к зеленому костюму. Шоу очень удивился, услышав об том, и заявил, что галстук и костюм одинакового цвета. Теперь настала очередь продавца удивляться. Он спросил «Как же так, сэр? Вы шутите?» — потому что он знал, что Шоу был большой шутник. Он сказал: «Возможно, это шутка. Они не одинакового цвета: галстук желтый, а костюм зеленый». Но Шоу продолжал настаивать и поинтересовался, где желтый цвет.
После этого случая Бернард Шоу проверил свои глаза, и доктор подтвердил, что он не различает желтый цвет.
Было время, когда желтый цвет был невидимым для человеческих глаз. Это самое последнее добавление к списку цветов, известных человеку. Некоторые другие цвета тоже являются новыми.
Музыка имеет смысл не для всех. Она имеет значение лишь для некоторых людей. И только немногие люди могут глубоко оценить ее оттенки. Для остальных это не больше, чем шум, ничего не означающий. Их осознание и способность оценить музыкальные звуки пока еще не развились и не углубились. В действительности, музыка до сих пор не стала коллективным опытом человечества.
Что касается Бога, то он — самое далекое для человека переживание, превосходящее всякие чувства; он за пределами всех чувств. Он есть высшее переживание; нет ничего выше него. Вот почему лишь немногие пробуждаются, хотя возможность пробуждения заложена в каждом, она рождается вместе с каждым человеком.
Но когда кто-то из нас пробуждается, его пробуждение становится также фактором, возбуждающим скрытую жажду Бога во многих людях. Когда среди нас появляется человек, подобный Кришне, один его вид, само его присутствие пробуждают внутри нас то, что спало так долго.
Жажда Бога, голод по божественному, живет в каждом из нас, и он рождается вместе с нами. Но ему не позволено пробудиться, он подавляется. И у этого много причин. Самая важная из них — то, что огромная толпа, которая окружает нас, массы людей, среди которых мы живем, совершенно лишены этой жажды. Вот почему, когда кто-то начинает испытывать ее, он немедленно подавляет это, потому что ему это кажется безумием. В мире, где все окружающие поглощены жаждой денег или жаждой славы, жажда религии кажется безумием. И все вокруг начинают подозревать человека, который испытывает религиозную жажду: они думают, что он выходит из ума. Голоду божественного не позволяют появляться, его подавляют со всех сторон.
