18 января 1987.
 
       Возлюбленный Мастер,
 
       Часто я слышал, как вы говорили о том, кто творит зло,
       так, будто он не один из вас, а чужой вам и незваный гость в вашем мире.
       Но я говорю: подобно тому, как святые и праведники не могут возвыситься над высочайшим, что есть в каждом из вас,
       Так злочестивые и слабые не могут пасть ниже ничтожнейшего, что тоже есть в вас.
       И как ни единый лист не пожелтеет без молчаливого согласия всего дерева,
       Так и причиняющий зло не может творить его без скрытой воли на то всех вас.
       Подобно процессии, идете вы вместе к своему божественному Я. Вы — путь, и вы же путники.
       И когда один из вас падает, он падает за тех, кто идет позади, предупреждая о камне преткновения.
       Он падает и за тех, кто идет впереди, за тех, которые хотя и шагают быстрее и увереннее, но не убрали камень.
       И вот что я скажу вам еще, хотя слово это тяжким грузом ляжет вам на сердце:
       Убитый не беспричастен к своему убийству, И ограбленный виновен в том, что его ограбили, Праведник не безвинен в поступках нечестивого,
       И чистый ото всякого греха не беспорочен в провинностях злодея.
       Да, виновный часто бывает жертвой оскорбленного,
       Но куда чаще осужденный несет бремя за неповинных и безупречных. Вам не дано отделить справедливого от несправедливого и благочестивого от злого;
       Ибо они стоят вместе перед лицом солнца, подобно тому, как сплетены воедино черная нить и белая. И когда черная нить обрывается, ткач осматривает всю ткань и проверяет ткацкий стан.
 
      Сама идея судить других абсолютно нерелигиозна. Но все религии совершали преступление, осуждая других. Все религии давали вам идеи о том, что хорошо, что плохо, что правильно и что неправильно, что добродетель и что грех. Они развратили вас этими идеями, ибо один и тот же поступок может быть хорош в одном контексте и может быть плох в другом. За один поступок вы не можете осудить всю жизнь человека.
      И кто вы, чтобы судить? Кто дал вам право судить кого-нибудь как святого или как грешника?
      У вас нет глаз, чтобы заглянуть в сущность людей, в их внутреннюю суматоху, в их бессознательные стремления. Все, что вы можете видеть, — это их поступок. Но вы не можете видеть их сознание, а без знания их сознания ваш суд не только поверхностен, но и бесчеловечен. Сама ваша попытка вынести решение — не что иное, как желание осудить или желание одобрить.
      Вы осуждаете то, что хотите делать сами, но опасаетесь последствий, вы трусливы. И вы одобряете то, чем хотите стать, — это ваше желание, ваше стремление, ваша жажда власти, престижа, респектабельности. Посмотрите на себя — ваши приговоры выдают вас гораздо больше, чем осужденного.
      Человек подлинного понимания не судит, потому что он не подавил ни одного желания, и у него нет никакой жажды власти, престижа и респектабельности. Он чист и непорочен. Как же ему судить?
      Здесь Халиль Джебран говорит несколько очень важных вещей:
       Часто я слышал, как вы говорили о том, кто творит зло, так, будто он не один из вас, а чужой вам и незваный гость в вашем мире.
      У вас есть какое-нибудь понятие о том, что такое «неправильно»? Ибо то, что неверно в одной культуре, верно в другой; то, что неверно в одном столетии, становится верным в другом столетии! То, что правильно сегодня, может не быть правильным завтра, и то, что правильно в этот миг, может оказаться неправильным в следующий миг. Жизнь — это поток, беспрерывное течение, меняющее направления, находящее неизведанный путь и движущееся к океану безо всякой карты и руководства.
      Так и есть, это река — река вашей жизни.
      Случилось так, что император Китая сделал Лао-цзы главным судьей своего верховного суда. Лао-цзы тщетно пытался убедить его: «Ты будешь раскаиваться, если сделаешь меня главным судьей твоего высшего суда, так как мои пути понимания и видения целиком отличны от твоих».
      Но император был очень настойчив, поскольку уже слыхал так много о мудрости этого человека. Он сказал: «Я так решил, и ты не можешь отказаться».
      Первое дело в первый день, как Лао-цзы занял место главного судьи, было о человеке, которого поймали на месте преступления, — он воровал в доме самого богатого человека столицы. В сущности, дела не было — его схватили с поличным. Там были очевидцы, и он сам признался: «Все, что они говорят, правда».
      Лао-цзы вынес ему знаменитый приговор, настолько уникальный и исполненный понимания, что никогда и никто не присуждал такого до того или после. Приговор гласил, что вора нужно отправить в тюрьму на шесть месяцев, а вместе с ним — и богача отправить в тюрьму на шесть месяцев! Весь суд, вся судейская коллегия не могли поверить в то, что он сказал. Они подумали, что он безумен! — что неверного сделал богач?
      Богач промолвил: «Не могу поверить своим ушам. Мои деньги украдены, и меня же наказывают? Такое же наказание, как и вору?»
      Лао-цзы сказал: «Ты и есть первый преступник; вор, выходит, второй. Просто из сострадания я даю тебе всего шесть месяцев, тебе следовало бы назначить больший срок заключения, чем вору. Ты собрал все деньги столицы, ты сделал тысячи людей голодающими, погибающими от истощения, мертвыми, — и это тех людей, которые работают. Ты величайший эксплуататор. Деньги принадлежат им; он не воровал, он просто забрал деньги, которые ему принадлежат. Ты был вором, величайшим вором в столице. Так что благодари, что я не отправил тебя на шесть лет».
      Его рассуждение, таким образом, было абсолютно точным: если люди продолжают скапливать деньги с одной стороны, тогда кто же еще создает воров? И если кто-нибудь от голода, истощения, болезни, старости не находит другого способа выжить и становится вором, кто в ответе за это?
      Весь суд хранил молчание. Богач сказал: «Возможно, ты и прав, но перед тем, как ты отправишь меня в тюрьму, я хочу видеть императора».
      И он сказал императору: «Ты поставил главным судьей своего верховного суда безумца. Помни: если я — вор, то ты — еще больший вор; и если сегодня я отправляюсь в тюрьму, то и ты жди своего часа. Мы встретимся в тюрьме. Ты эксплуатировал целую страну, и если хочешь спасти свою шкуру, отстрани этого человека сейчас же и отмени его приговор».
      Император признал: «Моя вина. Тот человек усердно пытался переубедить меня, он предупреждал меня: "Не помещай меня в кресло главного судьи, потому что мои пути видения и понимания полностью отличаются от твоих путей видения и понимания. Ты живешь в полной темноте и слепоте, ты не видишь простых фактов — что вор не преступник, а жертва, и ему нужно все возможное сочувствие, а он получает наказание. Богач же не нуждается ни в чьем сочувствии, но никто даже и не подумает, что его следует наказывать. Вся ваша шайка создает такие законы, которые устраивают вас и неблагоприятны для бедняков, чью кровь все вы сосете!"».
      Лао-цзы освободили от его обязанностей, и император сказал: «Ты был прав. Пожалуйста, прости меня. У нас совершенно разные способы мышления». Лао-цзы сказал: «Ты когда-нибудь задумывался над этим? Ты говоришь, что у нас совершенно разные способы мышления... если бы ты когда-либо подумал над этим, они бы не различались. Они различны из-за того, что я стараюсь увидеть коренную причину — почему столько несчастья, почему столько несправедливости. Ты же заинтересован только в накоплении все большей власти, все большего богатства. Жадность бездумна, амбиция слепа. Хорошо, что ты пришел к какому-то пониманию в первый же день, потому что в моих глазах ты преступник, и раньше или позже я собирался отправить тебя в тюрьму. Хорошо, что ты освободил меня от хлопот по отсылке тебя в тюрьму. Но помни, что ты и есть причина всех преступлений, и тебя никогда не наказывали за это, а несчастные жертвы наказаны».
      Что же неправильно? Кто может определить это?
      Согласно джайнам, насилие несправедливо. Любой поступок, который разрушает жизнь, — преступление, грех. Но согласно индуистам, мусульманам, христианам, насилие — это способ жизни.
      Сколько жизней вы уничтожили только ради своей пищи, никогда не задумываясь: «Что же я делаю?». И даже величайшие среди вас так слепы и так связаны прошлым, что я порой сомневаюсь в том, что человечество когда-либо выйдет из этой темноты.
      Даже такой человек, как Рамакришна, убивает рыбу для еды. Даже такой человек, как Иисус, ест мясо. И в то же время они продолжают рассказывать о любви, о Боге и великих вещах... Они не имеют права даже говорить о любви, ведь у них нет никакого благоговения перед жизнью.
      Христиане не видят ничего плохого в употреблении алкоголя, даже сам Иисус пил спиртное. Индуисты... Столетиями все их так называемые святые использовали наркотики — марихуану, гашиш, — а им поклонялись, и никто никогда и не думал, что наркоман не может быть святым. Да, вы можете использовать наркотики в медицине — это совершенно другое. Только не для наркомании.
      И так везде. Что неправильно? И что правильно? И кто сможет решить?
      Поэтому первый вопрос огромной важности для меня — как решите вы сами для себя? Пусть вас не заботят другие, их проблемы — это их проблемы. Не судите их, это совсем не ваше дело. Но для вас самих, каков критерий?
      Ни одна религия не дала вам критерия, — а меня еще просят не критиковать никакой религии. Они давали вам идеи, как судить других, фиксированные идеи; жизнь не бывает фиксированной. Но они никогда не рассказывали вам, как они приходят к убеждению, что неправильно, а что правильно, — просто их предки дали им эти же идеи.
      Все традиции слепы. И любая традиционная личность больна, потому что все еще не сумела найти свое собственное понимание.
      Но я даю вам критерий. Я не говорю, что правильно, а что неправильно; я даю вам такой критерий, что какой бы ни была ситуация, каким бы ни был контекст, — вы всегда будете в состоянии решить в этом особом контексте и ситуации, что правильно и что неправильно.
      И такую простую вещь упускали тысячелетиями. Возможно, она самая простая и очевидная, поэтому ее и упускали все эти так называемые великие мыслители, философы и теологи-звездочеты. Они не видят того, что вблизи; их глаза устремлены вдаль, на воображаемого Бога, рай за пределами смерти.
      Я совсем не озабочен вашими богами, и меня не интересует вообще, что происходит с вами после вашей смерти. Меня интересует то, что происходит с вами, с вашим сознанием сейчас, сию минуту. Ведь это всегда будет с вами, и по ту сторону смерти; где бы вы ни были, ваше сознание будет нести тот свет, который отделяет неправильное от правильного.
      Все, что делает вас бдительнее, сознательнее, умиротвореннее, тише, делает вас празднующими и ликующими, — добро.
      Все, что делает вас бессознательными, несчастными, ревнивыми, разгневанными, деструктивными, — зло.
      Я не даю вам перечень правильных и неправильных вещей. Я просто даю вам ясность — как решить в каждый момент жизни, без всякой консультации с десятью заповедями Шримад Бхагавадгиты, не спрашивая мертвых.
      Почему не спросить у живого источника бытия внутри вас?
      Вы — единственное священное писание в мире.
      И если вам не ясна такая простая и очевидная вещь... — попробуйте, каждый миг приносит удобный случай. Вы увидите, что это всегда помогает, без всякого предписания от мертвого. Это ваше собственное понимание, которое просто продолжает движение.
      Не слушайте никого, кроме своего собственного сознания.
      Когда вы разгневаны, вы теряете сознание, делаетесь бессознательными. Гнев накрывает вас, как черная туча. Вы можете совершить убийство, можете разрушить жизнь. Но когда вы любите, колокольчики радости начинают звенеть в вашем сердце, и вы начинаете ощущать, как поднимается ваше сознание. Если же в любви вы тоже лишаетесь сознания, делаетесь бессознательными, то знайте: вы называете любовью вожделение. А такой сорт любви никуда не годится, потому что он не поможет вам вырасти, расшириться, осуществить свой потенциал.
      Все, что помогает вам осуществить свой потенциал, — добро. Это не только благословение вам, это благословение всему сущему. Человек не остров, все мы — огромный, безграничный континент, соединенный воедино корнями. Быть может, наши ветви и отдельны, но наши корни — одно.
      Реализация единого потенциала и есть единственная нравственность, которая существует.
      Утеря единого потенциала и падение во тьму и отсталость — вот единственный грех, единственное зло.
      Халиль Джебран прав, когда говорит:
       Часто я слышал, как вы говорили о том, кто творит зло, так, будто он не один из вас, а чужой вам и незваный гость в вашем мире.
       Но я говорю: подобно тому, как святые и праведники не могут возвыситься над высочайшим, что есть в каждом из вас,
       Так злочестивые и слабые не могут пасть ниже ничтожнейшего, что тоже есть в вас.
      В этой жизни никто не посторонний.
      Грешник и святой — не два отдельных мира.
      Настоящий святой тот, кто становится настолько сознательным, что третий — свидетель, наблюдатель — возникает в нем. Этот свидетель может видеть грешника, он может видеть святого, и он знает, что и святой, и грешник — две стороны одной медали. Некоторые люди выбрали одну сторону, некоторые люди выбрали другую сторону, но помните — другая сторона всегда присутствует. Любой грешник может мгновенно превратиться в святого, и любой святой может упасть и стать грешником тоже в мгновение ока. Между ними нет качественного различия, каждый из них подавляет другую половину своего существа. Святой подавляет грешника...
      Меня всегда очень сильно удивляло, что все религиозные писания, написанные так называемыми святыми, продолжают осуждать грешника. Почему они настолько озабочены грешником? Они должны петь песню своего собственного осуществления, они должны привести мир к осознанию красоты, которой они сами достигли, они должны излучать собственный свет и благоухание.
      Но нет, вся их забота — продолжать осуждать грешника, да так искусно, что удивляешься, сколько всего они подавили в себе. Они пытаются получить удовольствие, хотя бы разговаривая об этом.
      Я слыхал о женщине, которая приходила исповедоваться к католическому священнику. Она говорила: «Отец, простите меня — меня снова изнасиловали. Помолитесь за меня Богу».
      Священник сказал: «Однако это выглядит весьма странно, ведь это в третий раз! Каждое воскресенье вы приходите исповедоваться, что вас изнасиловали. Какое странное совпадение».
      «Дело в том, что меня изнасиловали только однажды», — промолвила она.
      «Но тогда, — сказал священник, — когда вы просили прощения, я помолился Богу. Зачем беспокоить меня снова и снова?»
      Она сказала: «Просто рассказ об этом доставляет мне такое удовольствие, даже само воспоминание об этом — радость; хоть я и сопротивлялась для виду, но на самом деле я так наслаждалась актом. За три недели никто больше не изнасиловал меня, так что же мне делать? А вы еще и не даете мне насладиться рассказом об этом».
      Мое ощущение, мое понимание состоит в том, что так называемые святые осуждают столь детально все грехи человека, способного на это, так как они наслаждаются, рассказывая об этом, описывая это, проповедуя это.
      С другой стороны, грешник всегда надеется, что однажды он станет святым, однажды он отбросит эту безобразную жизнь грешника. Он всегда мечтает стать святым, ведь именно эту часть он и подавил. А ваши святые всегда бредят всеми видами грехов, которые они отбросили, которые они подавили.
      Грех и добродетель — это не различные вещи. Поэтому не принимайте за святого того, кто просто отбросил все названное в ваших писаниях грехом. На самом деле ничто не отброшено, все продолжает накапливаться в бессознательном и раньше или позже взорвется, мстя вовсю.
      Я учу вас не беспокоиться о грешниках и не беспокоиться о святых; они относятся к одной и той же категории. Я хочу, чтобы вы стали наблюдателем.
      И если вы можете наблюдать безо всякого суждения свою грешную сторону, свою святую сторону, свою темноту, свой свет — чудо случится. И это единственное чудо, которое трансформирует человека в религиозное существо. И святой, и грешник — оба исчезают. Выберите одного — и другой окажется тут же, потому что они одно, они не отдельны. Они неразделимы. Поэтому и не выбирайте.
      Я говорю вам: станьте осознанием без выбора, только тогда вы выйдете за пределы обоих, за пределы дуальности хорошего и плохого, Бога и Зла. И эта трансценденция принесет вам все цветы, о которых вы даже не мечтали, музыку, которую не сыграть на инструменте, и поэзию, которую невозможно выразить словами.
       Но я говорю: подобно тому, как святые и праведники не могут возвыситься над высочайшим, что есть в каждом из вас,
       Так злочестивые и слабые не могут пасть ниже ничтожнейшего, что тоже есть в вас.
       И как ни единый лист не пожелтеет без молчаливого согласия всего дерева,
       Так и причиняющий зло не может творить его без скрытой воли на то всех вас.
      Это очень глубокое прозрение: ни единый лист не может пожелтеть без согласия всего дерева. Вы не можете осуждать одинокий лист — все дерево знает это, позволяет это, так же как и одинокий человек не становится злодеем без глубочайшего участия всех вас в его злодействе.
      Все мы листья одного дерева. Если вы зелены, не осуждайте, если какой-то лист пожелтел. Быть может, тот одинокий лист просто опадает с дерева, чтобы освободить место для прибытия нового гостя, нового листка, свежего и молодого. Быть может, вы лучше цепляетесь, и вам понадобится немного больше времени, чтобы пожелтеть. Неужели, прежде чем пожелтеть самому, вы будете осуждать тот листок, как будто он предал дерево? Нет, все дерево вовлечено в каждое действие мельчайшего листочка.
      Это огромное прозрение: если есть убийца, то мы все в ответе за это, и пока все человечество не возьмет ответственность за убийц, воров и грабителей, мы не сможем изменить ничего. Мы осуждали их столетиями, и то, что мы делали с ними, просто нелепо...
      Если человека хватали при попытке покончить с собой, то — на протяжении столетий! — его наказывали смертью. Странно... экая мудрость! То, что он делал себе сам, вы делаете ему в наказание.
      Если убийцу приговаривают к смерти, то все ваше общество убийственно, ваш закон убийствен. Где разница? Тот человек уничтожил жизнь, а вы уничтожаете еще одну жизнь; вы думаете, уничтожая этого убийцу, вы вернете жизнь убитому? Нет, вместо одного убитого человека теперь два убитых человека — велика справедливость, велика любовь!
      Если человек кого-то убил, то где-то глубоко в себе мы обнаруживаем то же самое желание — и это стало законом в суде. Мы создали закон, и наш закон смертоносен, как никакой убийца. Это не справедливость, это просто месть. Вы мстите во имя справедливости. Из-за того, что тот человек провинился, он не должен оставаться в живых. Но уверены ли вы, что этот убийца не превратится в великого поэта, музыканта или художника, если не будет убит законом?
      Или даже в мистика?
      Вы отнимаете возможность его роста, никогда не задумываясь, отчего же все-таки он убивал. Никто не озабочен причинами, все глядят лишь на симптомы. Возможно, что тот человек сильно пострадал от рук общества, что вы низвели его до животного. А коль он животное, он и будет вести себя как животное. Но помните: он жертва, а вы причина.
      Вот почему законы продолжают расти, создаются новые законы, новые суды, новые судьи, больше полиции, больше войск — и все же вам не удалось снизить число преступлений. Они растут одновременно; должна быть какая-то глубокая связь между этими двумя явлениями. Рост ваших правовых систем и рост количества преступников одинаковы. Странное совпадение. При вашей правоте, имея столько полиции, столько больших армий, столько судов, столько парламентов, столько правовых экспертов... и вам не удается ничего предотвратить. В этом повинна сама ваша сущность, это приговор вашему разуму. Есть что-то крайне ошибочное во всей этой системе.
      С убийцей, вором нужно обращаться с достоинством. Он — человеческое существо, и если он совершил убийство, то он психически болен. Вы ведь не наказываете больных людей, вы отправляете их в психбольницу, где о них смогут позаботиться.
      Не нужна никакая тюрьма. Все тюрьмы должны быть превращены в прекрасные психиатрические дома по уходу, где люди, утратившие свою человечность из-за безобразного поведения общества — эксплуатации, угнетения и всех видов репрессий — должны обрести снова свои достоинство и честь, должны вылечиться ментально и физически, должны выучиться и стать образованными, должны получить возможность, которой прежде не было. Тогда только я скажу, что существует система правосудия, что существует законодательная система.
      Нынешним утром я узнал, что во всех газетах сообщается о том, как у одного саньясина с его подружкой были обнаружены наркотики. Сейчас полицейский комиссар должен будет оправдать свою акцию против меня, так что будут наняты фальшивые саньясины, и они принесут наркотики в лагерь. Просто два-три примера газетной пропаганды, и тогда они смогут заявить, что требование полицейского комиссара, чтобы я покинул Пуну за тридцать минут, было правильным.
      А полицейский комиссар, похоже, полный трус. Ему не удалось убедить моих адвокатов в законности своего странного и абсурдного приказания мне, покинуть Пуну за тридцать минут... Это моя страна и он мой слуга, точно так же как он слуга для всех. Странно, что слуги поступают как хозяева и издают нелепые, бессмысленные приказы. Однако он не был готов отменить его, хотя у него и не имелось основания издавать его, — ведь это шло бы против его эго. Если бы в его уме было хоть какое-то понятие о справедливости, он бы уже извинился и отменил приказ.
      Он не намерен отменять его. Он занял целый день у моих адвокатов, и результатом было то, что он только приостановил приказ, — это означает, что он может открыть дело в любой момент. Теперь он будет создавать ситуации, которые смогут подтвердить, что его первоначальное решение было верно. Он пришлет сюда в ашрам людей с запрещенными наркотиками, а потом их схватят. А если вы помешаете им у ворот, они начнут драться с вами, нападать на вас.
      Он арендовал дом совсем рядом с ашрамом, так что за одну минуту, если нужно, винтовки его людей будут в ашраме.
      Это и есть все его желание.
      Но я хочу предупредить вас — и сказать ему и правительству, — что такая низость несправедлива, и мы не намерены терпеть это.
      Сегодня опять было получено уведомление одним из распорядителей ашрама. Две поразительные вещи были в уведомлении. Во-первых, что он не давал мне предупреждения, — трусы, последние трусы. Он, очевидно, понял, что совершил ошибку. Войти в конфликт со мной — это войти в конфликт с огнем: вы будете сожжены и поглощены... ибо это не обычное место, это храм Бога.
      Здесь люди, которые ищут, которые не приходят сражаться с кем-то. Отчасти поэтому он не прислал предупреждение на мое имя... ведь ему известно, что я примусь колотить его так крепко, как смогу.
      Теперь он прячется за своего подчиненного. Приказ полицейского инспектора. Он что, забыл свои полномочия? Всего несколько дней назад он уже издал приказ против меня. Теперь же распоряжение приходит не на мое имя и не от него, а от его подчиненного, рядового полицейского инспектора. И опять он требует нелепых вещей: чтобы мы сообщали каждый день, сколько здесь иностранцев, чтобы мы информировали, сколько иностранцев можно разместить в ашраме. Если бы это требовалось от каждого храма страны, тогда, может, это и было бы резонно. Но потребовать этого только от меня или моих людей — это же нелепо. Такую дискриминацию нельзя терпеть.
      Я попросил распорядителей передать ему, что прибудут наши поверенные и мы обсудим с ним все нелепые запросы, которые он составляет. И если мы не сможем прийти к соглашению, то мы намерены подать на него в суд, в верховный суд.