15 декабря 1984 года
 
       Бхагаван,
       Разве гипотеза Бога не полезна хоть каким-то образом? Сама мысль о том, чтобы отбросить идею Бога, чрезвычайно пугает меня.
 
      Уже слишком поздно. В тот момент, когда кто-либо начинает называть идею Бога гипотезой, сама идея Бога уже отброшена.
      Так называемые религиозные люди никогда не используют для Бога слово гипотеза. Для них Бог - это не наша гипотеза, напротив, это мы - Его творение. Он - сам источник существования, Он - самое существующее бытие.
      Но когда вы называете Бога гипотезой, это означает, что вы ставите Его в тот же ряд категорий, что и гипотезы Евклида в геометрии, или другие гипотезы, являющиеся лишь предположениями; они могут оказаться правильными, они могут оказаться неправильными. Это решится в эксперименте, в переживании, но и это не будет окончательным решением, поскольку последующие эксперименты могут перечеркнуть предыдущие.
      Гипотеза - это предполагаемый факт, - факт, который воспринимается как истина в текущее время, но только в текущее время. Никто не может сказать, что он останется истиной и завтра. Это можно увидеть на примерах роста науки за последние триста лет: что-то было истиной для Ньютона и не было истиной для Резерфорда; что-то было истиной для Резерфорда и не было истиной для Эйнштейна. Лучше поставленные эксперименты, лучшего качества приборы всегда могут изменить гипотезу.
      Таким образом, ни один теолог не назовет Бога гипотезой - Он сама истина. Он не зависит от ваших экспериментов. Если вы не можете найти его, то это ваша неудача, а вовсе не доказательство того, что Бога не существует. Если же вам будет сопутствовать успех, тогда, конечно, Он существует. Если вы терпите поражение, то это вы терпите поражение; Бог все-таки существует.
      Гипотеза - это научный термин, а не теологическая концепция; и наука очень честна. Теология же, как раз напротив, очень нечестна.
      Само слово теология показывает ее нечестность, неискренность. Теоозначает Бог, логияозначает логика. Но никто никогда еще не предлагал никакой логики о Боге. Все аргументы направлены против Бога; не выдвинуто еще ни одного аргумента в доказательство Бога. Они же продолжают называть это теологией - логикой Бога. Было бы гораздо честнее им называть Бога гипотезой, но вы не можете поклоняться гипотезе, не так ли?
      Зная, что это всего лишь гипотеза, может быть, правильная, может быть, неправильная... но с этим «может быть» поклоняться невозможно; для поклонения нужна слепая вера в то, что вот это - так. Даже если все свидетельства говорят о противоположном, то и тогда вот это - так. В этом смысл веры. Вера - это не логика, она абсолютно нелогична. И назвать идею Бога гипотезой означает разрушить все церкви, все храмы, все синагоги.
      Само слово гипотеза очень значительно: оно означает, что вам позволено сомневаться, вам позволено экспериментировать и открывать. Это лишь временное предположение, с которого можно начать. С чего-то нужно начать, поэтому для начала, на текущий момент времени, вы принимаете гипотезу. Но как вы можете поклоняться этому? И как священник сможет эксплуатировать вас? Применять слово гипотеза - абсолютно против религиозных людей. Они не соглашаются называть Бога даже идеей, ведь идея -это вещь вашего ума, ваше представление. Для них Бог - это не идея, Бог - единственная истина.
      В Индии, где религия приняла очень тонкие формы, говорят, что это ей являетесь идей в уме Бога, а не наоборот. Не Бог - идея в вашем уме, - ведь в вашем уме всякий хлам; ночные кошмары, сновидения, всевозможные желания. И Бог тоже ставится в ту же категорию? Ведь ваши идеи меняются каждое мгновение; они подобны облакам, непрерывно меняющим свои формы.
      Когда вы были ребенком, ваши идеи были определенно другими. Когда вы были подростком, ваши идеи были другими, когда вы стали молодым человеком, ваши идеи стали другими, и когда вы становитесь старше, вы не можете иметь те же идеи, что были у вас в юности. Переживания, жизненный опыт все меняют. Просто невозможно хранить одни и те же идеи всю жизнь; только совершенные идиоты способны на такое. Если в вас есть немного разума, то ваши идеи будут меняться на протяжении жизни.
      Для религиозных людей неприемлемо даже называть Бога идеей, а гипотезой - тем более. Вот почему я говорю, что слишком поздно.
      Вы называете Бога гипотезой, а вот вам определение медитации: быть в таком состоянии ума, когда нет идей, нет даже идеи Бога.
      Гаутама Будда говорит: «Если вы встретите на своем пути меня, немедленно отсеките мне голову, ведь что я делаю там? Я мешаю вам. Идея меня - это помеха». Это все равно, как бросить камешек в тихое озеро; поднимается так много ряби, так много волн возникает. Простая идея, брошенная в тихое озеро вашего ума, создает миллионы волн; она может далеко увести вас от себя.
      Каждая идея уводит вас от себя; отсюда и определение медитации: состояние осознанности без какой бы то ни было идеи.
      В медитации нет способа уйти от себя, вы просто центрируетесь на своем собственном бытии. Нет объекта, который вы могли бы видеть. Вы остаетесь совершенно одни. Ваше осознавание начинает обращаться на себя.
      Сознательность подобна свету. Свет здесь, мы все здесь; свет падает на нас, на стены, на занавеси, на все, что есть здесь. Все это объекты. Только задумайтесь на мгновение: если устранить все объекты, тогда есть только свет, не падающий ни на что. Но свет есть нечто бессознательное - вы есть сознание. Поэтому, когда все объекты устранены, ваша сознательность падает на самое себя, обращается на самое себя; это обращение внутрь, ведь ничто не препятствует ему.
      В этом смысл понятия «объект» (английское object— объект, вещь; возражать, протестовать): объект означает то, что препятствует, воздвигает преграду, преграждает, является помехой. Когда нет объекта, куда вы можете пойти? Вы вынуждены обратиться на себя, сознательность начинает осознавать себя - нет идеи Бога.
      В обыкновенных состояниях ума идеи являются лишь хламом. В этом необыкновенном пространстве не-ума идей не существует. Поэтому вы либо должны поместить Бога в категорию хлама, либо вы должны поместить Его туда, где объектам быть не позволено.
      Слово «идея» не может использоваться религиозными людьми для Бога. «Идея» используется философами, точно так же, как «гипотеза» используется учеными. Для религиозного человека Бог - единственная реальность, но, используя слово «идея», вы уже зашли слишком далеко, - слишком далеко от так называемой реальности Бога.
      Ваш же вопрос значителен со многих точек зрения. Прежде всего, вы спрашиваете, полезна ли эта гипотеза хоть как-то? Она полезна - не для вас, а для тех, кто хочет эксплуатировать вас: для священника, раввина, папы, целой армии всех этих людей по всему миру. Что есть папа без идеи Бога? Что есть шанкарачарья? - просто ничто. Тогда кто есть Иисус? Невозможно быть сыном гипотезы! Это будет выглядеть очень странно. Невозможно быть мессией гипотезы. Мир был бы очень странным, если бы гипотезы начали посылать мессий.
      Бог должен быть реальным для всех этих людей, чтобы они могли эксплуатировать вас, и они действительно эксплуатировали вас на протяжении тысячелетий.
      И они будут продолжать эксплуатировать вас по той простой причине, что вы боитесь отбросить эту самую идею. Это показывает один потрясающий момент вашего бытия. Почему вы боитесь отбросить идею Бога? Определенно идея Бога каким-то образом препятствует тому, чтобы вы испытывали страх. Поэтому в тот момент, когда вы отбрасываете ее, вы начинаете бояться. Это своего рода психологическая защита, вот что это такое.
      Ребенок обязательно должен бояться. Во чреве матери он не боится. Я никогда не слышал, чтобы хоть какой-нибудь ребенок во чреве матери думал о том, чтобы пойти в синагогу или в церковь, или о том, чтобы почитать Библию, или Коран, или Гиту; или беспокоился вопросом о том, есть ли Бог или его нет. Я не могу представить себе, чтобы ребенок во чреве матери хоть каким-то образом интересовался Богом, дьяволом, небесами, адом. Для чего? Он уже в раю. Нигде не может быть лучше, чем там.
      Он полностью защищен в теплом уютном доме, плавает в химическом растворе, питающем его. И вы удивитесь - за эти девять месяцев ребенок вырастает в относительных единицах больше, чем он вырастет за девяносто лет. За девять месяцев он проделывает долгое путешествие; из почти ничего он становится человеческим существом. За девять месяцев он проходит через миллионы лет эволюции, от самого первого существа до настоящего времени. Он проходит через все фазы.
      И жизнь его абсолютно безопасна: совершенно не нужно никуда идти работать, нет страха голода; все производится материнским телом. Жизнь в материнской утробе на протяжении девяти месяцев в такой абсолютной безопасности и является основанием проблемы, которую порождают ваши так называемые религии.
      Когда ребенок выходит из чрева матери, первое, что приходит к нему, это страх.
      Все очевидно. Потерян его дом, потеряна его безопасность. Полностью потеряны его теплота, его окружение, все, что он знал как свой мир, и теперь он выброшен в странный мир, о котором он ничего не знает. Он начинает дышать сам.
      Ребенку требуются несколько секунд, чтобы осознать тот факт, что теперь он должен дышать сам, - дыхание матери теперь не поможет. Чтобы привести его в чувство, доктор держит его на весу вверх ножками, крепко шлепает его. Что за начало! Что за «добро пожаловать»?
      И именно в результате этого шлепка он начинает дышать. Наблюдали ли вы, что всякий раз, когда вы пугаетесь, ваше дыхание изменяется? Если не наблюдали этого раньше, можете увидеть это сейчас. Всякий раз, когда вы пугаетесь, ваше дыхание немедленно изменяется. А когда вы в покое, когда вы дома, ничего не боитесь, вы находите, что ваше дыхание происходит в глубокой гармонии, в глубоком согласии, становится все более и более тихим. В глубокой медитации происходит что-то такое, после чего вы чувствуете, как ваше дыхание как будто останавливается. Оно не останавливается, но почти останавливается.
      Вначале ребенок боится всего. На протяжении девяти месяцев он находился в темноте, а в современной больнице, где он рождается, повсюду развешены яркие лампы дневного света. И это слишком для его глаз, для его сетчатки, которая раньше никогда не видела света, даже света свечи. Этот свет потрясает его глаза.
      И доктор не дает ему даже нескольких секунд - он отрезает ту связь, которая все еще соединяет его с матерью, последнюю надежду на безопасность... и такое крошечное существо. И вы прекрасно знаете, что нет более беспомощного существа, чем человеческий ребенок, ни одно другое дитя во всем существовании так не беспомощно.
      Вот почему гипотезу Бога не придумали лошади. Не думают об идее Бога слоны; нет необходимости. Слоненок тут же начинает ходить, оглядываться кругом, исследовать мир. Он не беспомощен, как человеческое дитя. На самом деле, на беспомощности человеческого ребенка основывается так много, что вы удивитесь: ваша семья, ваше общество, ваша культура, ваша религия, ваша философия - все основывается на беспомощности человеческого ребенка.
      У животных нет семьи по той простой причине, что их дитя не нуждается в родителях. Человек же вынужден был прийти к определенной системе. Чтобы присматривать за ребенком отец и мать должны быть вместе. Это результат их любви; это их деяние. Если теперь оставить человеческого ребенка одного, как это делают многие животные, невозможно представить, что он выживет, невозможно! Где он найдет пищу? Кого он спросит? Что он спросит?
      Может быть, он вышел слишком рано? И есть некоторые биологи, которые полагают, что человеческое дитя рождается недозрелым - девяти месяцев недостаточно, - ведь он приходит таким беспомощным. Но человеческое тело таково, что мать не может носить ребенка больше девяти месяцев, иначе она умрет, а ее смерть будет означать и смерть ребенка.
      Подсчитано, что если бы ребенок мог прожить во чреве матери, по крайней мере, три года, тогда, возможно, не было бы потребности в отце, в матери, в семье, в обществе и культуре, в Боге и священнике. Но ребенок не может жить три года во чреве матери. Эта странная биологическая ситуация оказала воздействие на все человеческое поведение, мышление, структуру семьи, общества; и она же вызвала страх.
      Первым переживанием ребенка является страх, и последним переживанием человека также является страх.
      Рождение - это тоже род смерти; вам следует запомнить это.
      Посмотрите на рождение с точки зрения ребенка. Он жил в определенном мире, который абсолютно удовлетворял его. Он совершенно ни в чем не испытывал нужды, ему ничего не было нужно. Он просто наслаждался бытием, наслаждался ростом — и вот он внезапно выброшен прочь.
      Для ребенка это переживание является переживанием смерти - смерти всего его мира, его безопасности, его уютного домика. Ученые говорят, что мы еще не сумели создать такого уютного дома, как чрево матери. Мы пытались - все наши дома представляют собой попытки создать такой уютный дом.
      Мы пытались даже создать водяные кровати, чтобы дать вам такое же ощущение. У нас есть горячие ванны; лежа в них вы можете испытать немного ощущения ребенка. Те, кто знает, как по-настоящему принимать горячую ванну, кладут в нее также немного соли, ведь в материнском чреве среда очень соленая, - в точности такое же количество соли, как в морской воде. Но как долго можно лежать в ванне? У нас есть отдельные водоемы, которые представляют собой не что иное, как поиск того же чрева, которое мы потеряли.
      Зигмунд Фрейд - не просветленный человек, - на самом деле он немного «ку-ку», человек не в своем уме, «с приветом», но иногда и кукушки поют прекрасные песни. Иногда у него появляются значительные идеи. Например, он полагает, что идея мужчины, занимающегося любовью с женщиной, представляет собой не что иное, как попытку снова войти во чрево. В этом, может быть, что-то есть. Этот человек не в своем уме, идея, кажется, заходит слишком далеко; но если даже такой человек, как Зигмунд Фрейд, безумен, его нужно выслушать очень внимательно.
      Я чувствую, что в этом есть что-то от истины: поиск чрева, через тот же проход, которым он вышел... Он не может добраться до этого чрева, это верно. Поэтому он и создал всевозможные вещи; он начал строить пещеры, дома, самолеты. Посмотрите на интерьер самолета - не будет удивительным, если вы однажды найдете в самолете людей, плавающих в ванной с теплой соленой водой. Самолет может предоставить вам в точности такую же ситуацию, но и это не будет удовлетворительным.
      Ребенок не знал ничего другого. Мы стараемся устроить все так же удобно: только нажал на кнопку, и вот она, стюардесса. Мы все устроили настолько комфортабельно, насколько это возможно, но мы не можем сделать так же комфортабельно, как было во чреве матери. Там вам не нужно было даже нажимать на кнопку. Вы получали питание до того, как начинали испытывать голод. Вы получали воздух до того, как испытывали потребность в нем. На вас не лежало никакой ответственности.
      Так что ребенок, выходящий из чрева матери, если он вообще чувствует свой выход, должен ощущать его как смерть. Он не может чувствовать его как рождение, это невозможно. Это наша идея - идея тех, кто стоит рядом, - это мы говорим, что он рождается.
      И во второй раз, снова, однажды, после усилий всей своей жизни... Он сумел что-то сделать - маленький домик, семья, маленький круг друзей, немного тепла, маленький уголок где-то в мире, где он может расслабиться и быть собой, где он принят. Трудно — борьба на протяжении всей жизни, и вдруг однажды он обнаруживает, что его выбрасывают прочь.
      Снова пришел доктор - и это тот же самый человек, который шлепнул его! Но в тот раз он должен был начать дыхание; в этот же раз, насколько мы знаем... Мы на этой стороне, другая сторона нам неизвестна. Другая сторона открыта лишь для нашего воображения; вот откуда небеса и ад... разыгрались все виды воображения.
      Мы на этой стороне, а этот человек умирает. Для нас он умирает; но, может быть, он возрождается вновь. Это знает только он, и он не может вернуться и рассказать нам: «Не беспокойтесь; я не умер, я жив». Он не мог тогда вернуться во чрево своей матери, чтобы бросить последний взгляд и сказать всему «до свидания», не может он вернуться и теперь, открыть глаза и сказать «до свидания» всем вам, сказать: «Не беспокойтесь. Я не умираю, я возрождаюсь».
      Индусская идея о возрождении - это не что иное, как проекция обыкновенного рождения. Для чрева - если чрево думает - ребенок мертв. Для ребенка - если он думает - он умирает. Но он рождается; то не было смертью, то было рождение. Индусы спроецировали ту же идею на событие смерти. С этой стороны кажется, что человек умирает, но с другой стороны... Но другая сторона - наше воображение; мы можем сделать ее такой, какой захотим.
      Каждая религия делает эту другую сторону по-своему, поскольку каждое общество, каждая культура основываются на иной географии, иной истории. Например: тибетцы не могут полагать, что на другой стороне прохладно - страшна даже прохлада, а холод и вовсе невозможен. Тибетец думает, что мертвому тепло в новом мире, который всегда остается теплым.
      Индиец не может думать о том, что новый мир всегда остается теплым. Даже четырех месяцев тепла в Индии слишком много, но чтобы было тепло всю вечность - можно свариться! Религия индусов полагает... У них нет понятия о кондиционировании воздуха, но то, как они описывают свой рай, воздух там почти кондиционирован - всегда прохладный, но не горячий и не холодный. Там всегда весна, индийская весна - ведь на земле в разных местах и весна разная - это индийская весна. Расцветают все цветы, ветры полны ароматов, поют птицы, все оживает; но нет жары, воздух прохладен. Об этом напоминают нам снова и снова: непрерывно веет прохладный воздух.
      Это ваш ум проецирует идею; в противном случае для тибетца, индийца, мусульманина не было бы разницы. Мусульманин не может думать, что другой мир представляет собой пустыню, ведь он так сильно страдал в Аравийской пустыне. Другой мир - это оазис, оазис повсюду. Не нужно отыскивать маленький оазис за сотни миль с небольшим количеством воды и немногочисленными деревьями - сплошные оазисы повсюду, и нигде никакой пустыни.
      Мы проецируем, но для умирающего человека это снова тот же процесс, который он пережил однажды. Хорошо известно, что в момент смерти, если человек не потерял сознание, не впал в кому, он начинает вспоминать весь свой жизненный цикл. Он возвращается к первому моменту своей жизни, когда он родился. Представляется значительным, что, когда он оставляет этот мир, он может взглянуть на все то, что случилось. Всего за несколько секунд проходит весь календарь, совсем как в вашем кино.
      Этот календарь движется, поскольку за двухчасовое кино нужно покрыть многие годы... если бы календарь двигался обычным шагом, вам пришлось бы сидеть в кинотеатре два года; кто может позволить себе такое? Нет календарь движется быстро, быстро сменяются даты. Он движется еще быстрее в момент смерти. В единое мгновение вспыхивает вся жизнь, и впервые останавливается. Снова происходит тот же самый процесс - жизнь завершила полный круг.
      Почему вы хотели вспомнить об этом? Потому что ваш Бог — это не что иное, как страх первого дня, который продолжается и продолжается до последнего мгновения, становясь все больше и больше. Вот почему, когда человек молод, он может быть атеистом, он может позволить себе быть атеистом, но по мере того, как он становится старше, оставаться атеистом все труднее. Если, когда он подходит близко к своей могиле, одной ногой стоит в могиле, вы спросите его: «Вы все еще атеист?» - то он скажет: «Я передумал», - из страха... что же происходит? Весь его мир исчезает.
      Мой дедушка не был религиозным человеком, совсем не был. Он был близок к греку Зорбе: ел, пил и веселился; нет другого мира, все это чепуха. Мой отец был очень религиозным человеком; может быть, из-за моего дедушки - реакция, разрыв между поколениями. В моей семье все было наоборот: дедушка был атеистом, и, может быть, из-за его атеизма отец превратился в теиста. Всякий раз, когда отец отправлялся в храм, дедушка смеялся и говорил: «Снова! Иди, растрачивай понапрасну свою жизнь перед этими глупыми статуями!»
      Я люблю Зорбу по многим причинам; одной из причин является та, что в Зорбе я снова нашел своего дедушку. Он настолько любил пищу, что обычно не доверял никому; он сам готовил ее. За свою жизнь я гостил в тысячах семей в Индии, но я нигде не пробовал таких деликатесов, какие готовил мой дедушка. И он настолько любил это дело, что каждую неделю устраивал пир для всех своих друзей - он готовился к нему целый день.
      Мою мать, моих теток, слуг и поваров выгоняли из кухни. Когда готовил дедушка, никто не должен был мешать ему. Но ко мне он относился очень по-дружески; он разрешал мне наблюдать за ним и говорил: «Учись, не полагайся на других людей. Только тогда ты узнаешь свой вкус. Кто другой может знать его?»
      Я говорил: «Это не для меня; я слишком ленив, но я могу наблюдать. Целый день готовки? - я на это не способен». Поэтому я не выучился ничему, но и просто наблюдать было радостью - то, как он работал, почти как скульптор, или музыкант, или художник. Приготовление пищи было не просто приготовлением, для него это было искусством. И если что-нибудь получалось ниже его стандарта, то оно немедленно выбрасывалось. Он начинал готовить снова и говорил тогда: «Вот теперь все в порядке».
      Он говорил: «Вы знаете, это хорошо, просто хорошо, но не совершенно хорошо; я же стремлюсь к совершенству. Пока все не дойдет до моего стандарта, я не смогу предложить свою пищу никому другому. Я люблю свою пищу».
      Он готовил много видов напитков... и что бы он ни делал, вся семья была против него: они говорили, что он просто всем мешает. Он не позволял никому быть на кухне, и вечером он собирал всех атеистов города. Просто, чтобы бросить вызов джайнизму, он дожидался темноты. Он не принимался за еду раньше, потому что джайнизм говорит: ешьте до захода солнца; после захода солнца есть не разрешается. Он, бывало, снова и снова посылал меня проверить, село солнце или нет.
      Он досаждал всей семье. И они не могли на него сердиться - он был главой семьи, старейшим мужчиной, - но они сердились на меня. Это было проще. Они говорили: «Зачем ты снова и снова выходишь посмотреть, село солнце или нет? Этот старик хочет, чтобы и ты заблудился, совершенно заблудился».
      Меня очень опечалило то, что я повстречался с книгой Грек Зорба только тогда, когда дедушка умирал. Единственное, что я почувствовал на его погребальном костре, было то, что ему понравилась бы эта книга, если бы я перевел и прочитал ему ее. Я прочитал ему много книг. Он был необразованным человеком. Он мог только поставить свою подпись, вот и все. Он не умел ни читать, ни писать, - но он этим очень гордился.
      Он говорил, бывало: «Хорошо, что мой отец не заставлял меня ходить в школу, иначе он испортил бы меня. Эти книги так портят людей». Он говорил мне: «3апомни, твой отец испорчен, твои дяди испорчены; они постоянно читают религиозные книги, писания и весь этот хлам. Пока они читают, я живу; и хорошо, когда все узнаешь через жизнь».
      Он обычно говорил мне: «Они пошлют тебя в университет - они не послушаются меня. И я не смогу помочь, потому что, если твой отец и твоя мать решат, они пошлют тебя в университет. Но будь осторожен, не заблудись в книгах».
      Он наслаждался маленькими вещами. Я спрашивал его: «Все верят в Бога, почему вы не верите, баба?» Я называл его баба; этим словом в Индии обозначается дедушка.
      Он отвечал: «Потому что я не боюсь».
      Очень простой ответ: «Почему я должен бояться? Мне не нужно бояться; я не сделал ничего плохого, я не причинил никому вреда. Я просто радостно прожил свою жизнь. Если есть какой-нибудь Бог и я когда-нибудь Его встречу, Он не сможет гневаться на меня. Я буду гневаться на него: «Почему Ты создал это мир? Такой мир?» Я не боюсь».
      Когда он умирал, я снова спросил его, поскольку доктора говорили, что осталось всего несколько минут. Его пульс пропадал, сердце затихало, но он был еще в полном сознании. Я спросил его: «Баба, один вопрос...»
      Он открыл глаза и сказал: «Я знаю твой вопрос: почему я не верю в Бога? Я знаю, что ты собирался задать этот вопрос, когда я буду умирать. Ты думаешь, что смерть заставила меня испугаться? Я прожил так радостно и так полно, я не жалею, что умираю».
      «Что еще мне делать завтра? Я все уже сделал, ничего не осталось. И если мой пульс замедляется, замедляется биение моего сердца, то я думаю, что все идет совершенно правильно, ведь я чувствую себя очень спокойным, тихим, молчаливым.
      Умру ли я или останусь жить, я не могу сказать прямо сейчас. Но одно ты должен запомнить: я не боюсь».
      Вы говорите мне, что в тот момент, когда вы думаете об отбрасывании идеи Бога, приходит страх. Это просто указывает на то, что скалой Бога вы придавили свой страх; и в тот момент, когда вы отодвигаете скалу, страх выпрыгивает из-под нее.
      Когда я учился в высшей школе, у меня был учителем один очень образованный брамин. Почти весь город уважал его. Он жил позади моего дома, и к его дому вела небольшая тропинка, пролегавшая рядом с моим домом. Как раз на краю моего дома стояло большое дерево ним. Он преподавал санскрит и непрерывно поучал нас о Боге, молитве и поклонении. На самом деле, он каждому внушал свои представления.
      Я спросил у него: «Мой дедушка не верит в Бога и всякий раз, когда я спрашиваю его, говорит: "Потому что я не боюсь". А вы боитесь? Вы непрерывно вдалбливаете это слово "бог" в наши головы, и я вижу, что вы каждое утро так громко распеваете в своем доме, что беспокоите всех соседей. Но никто не может ничего сказать вам, потому что это религиозные песнопения». Если бы вы занимались чем-нибудь вроде современных танцев, джазовой музыки, все тут же схватили бы вас за горло за то, что вы мешаете им. Он же каждое утро мешал всем с пяти до восьми, - и у него был по-настоящему громкий голос, - но то были религиозные...
      Я сказал: «Вы боитесь? Вы вынуждены молиться по три часа в день. В вас сидит, должно быть, великий страх, раз по три часа в день вы должны убеждать Бога защищать вас».
      Он сказал: «Я не боюсь. Твой дедушка плут». Они были почти одного возраста... «Он плут, не слушай его. Он испортит тебя».
      Я сказал: «Странно: он думает, что это вы испортите меня, а вы думаете, что он испортит меня; что касается меня, то меня никто не испортит. Я верю своему дедушке, когда он говорит, что не боится, - но относительно вас я не очень уверен».
      Он спросил: «Почему?»
      Я сказал: «Потому что, когда вы проходите мимо дерева ним вечером, вы начинаете распевать», - ведь было известно, что в этом дереве жил дух, поэтому люди обычно старались не проходить рядом с деревом ним по вечерам. Но он вынужден был проходить этим путем, поскольку там был его дом; иначе ему пришлось бы проходить почти полмили по главной дороге, чтобы добраться до своего дома. Ходить этим кружным путем было очень утомительно, поэтому он изобрел религиозную стратегию: он начинал распевать мантры. Он начинал распевать сразу же, как выходил на тропинку.
      Я сказал: «Я слышал вас; хотя вы и не поете так громко, как по утрам, но все же вы поете, я слышал. И я знаю, что духи есть, поэтому я не могу сказать, что вы делаете что-то неправильное».
      Он сказал: «Как ты узнал?»
      Я сказал: «Много раз я был там, рядом с деревом ним в темноте; ваше песнопение становится громче и вы начинаете идти быстрее - это я знаю. Зачем вы распеваете, если не боитесь? И если вы боитесь духов, то трехчасовые песнопения Богу по утрам бесполезны. Может ли он сохранить вас от духов?»
      Он сказал: «Сегодня я не буду распевать». Конечно, он сдержал свое слово. Он не распевал. Хотя он и шел быстрее, чем обычно. А мне все, что нужно было делать, так это сидеть на дереве с банкой из-под керосина — пустой, чтобы бить в нее как в барабан. Я просто барабанил по банке и потом сбросил ее на него сверху. Вам бы видеть ситуацию! Он убежал с криками и воплями: «Бхут! Бхут! Бхут! Бхут!» Бхут - на хинди означает дух.
      В Индии одежда древней традиции не похожа на западную одежду. Теперь она меняется, потому что западная одежда более утилитарна; индийская одежда роскошна, но не утилитарна. Если вы работаете в поле или на заводе, индийская одежда опасна, потому что одеяние длинное и запутанное, оно может попасть в любой механизм. Даже гхоти, нижняя одежда, тоже очень запутано. Это напоминает нам, что когда-то в стране были, наверное, очень удобные времена.
      Нельзя давать индийскую одежду солдатам; иначе они не смогут сражаться, одной их одежды будет достаточно, чтобы покончить с ними. Даже если им придется спасаться бегством, они не смогут этого сделать. Могу ли я бежать в своем одеянии? Невозможно. Проще умереть, чем бежать.
      Он так испугался... Когда металлическая банка упала на него с громким шумом, его гхоти распахнулось, и он был так испуган, что вбежал в дом без него, голым! Его гхоти осталось там. Я слез с дерева, взял гхоти и вместе с банкой скрылся оттуда.
      Весь его дом был в суматохе. Все соседи спрашивали, что случилось. Он сказал: «Этот мальчишка все нарушил. Этим утром он сказал мне: "Не совершайте мантру. Если вы не боитесь, не совершайте мантру". Он бросил мне вызов. Завтра я доберусь до него и спрошу о том, что со мной случилось, как в свои старые годы я стал посмешищем. Все соседи увидели меня голым!» А в Индии быть голым, и к тому же одному из самых уважаемых священников и ученых города...
      Он пришел на следующий день и был очень серьезен. Я знал, что он приближается, и поэтому взял банку, внутри которой находилось его гхоти. Когда он увидел меня с этой банкой, он спросил: «Что это такое?»
      Я сказал: «Прежде всего, вы начали. Вы грозили... вы сказали соседям, что доберетесь до меня. Я тоже добрался до вас - теперь вопрос, кто до кого добрался. Вы можете наложить на меня любое наказание, какое захотите, но помните, я открою эту банку перед всей школой».
      Он сказал: «А что в ней?»
      Я сказал: «Бхут! Дух! Я захватил духа, который испугал вас».
      Он сказал: «Дух? Не эта ли банка упала с дерева?»
      Я сказал: «Конечно».
      Он сказал: «Забери ее обратно, это опасно».
      Но я сказал: «Пожалуйста, загляните внутрь и посмотрите, что там». Я открыл банку, вынул его гхоти и сказал: «Заберите назад хотя бы свое гхоти».
      Он сказал: «Но как тебе удалось это?»
      Я сказал: «Кому, как вы думаете, удалось все это? Меня вы должны благодарить за то, что я взял на себя труд забраться на дерево, барабанить в эту банку, потом бросать ее сверху на вас; затем подбирать ваше гхоти в темноте, бежать, пока меня не схватили. Я просто показал вам... не надо мне лгать». И с того дня, хотя он и знал, что это я был тем человеком, который проделал все это дело, он перестал ходить по той тропинке, он ходил вокруг. Я спрашивал его, почему, - «Вы же прекрасно знаете, что это я был тем человеком».
      Он сказал: «Я не хочу давать ни одного шанса. Я не верю тебе. Ты мог подобрать мое гхоти и банку утром, а тогда по-настоящему мог быть дух».
      Я сказал: «Я говорю вам, на дереве был я».
      Он никогда больше не проходил вечером по этой тропинке. Вся моя семья знала, что я был тем самым человеком, потому что они видели, как я забирался на дерево, но даже моя семья испугалась. Они начали говорить: «Может быть, дух овладел тобою».
      Я сказал: «Странные люди! Я сказал, что это сделал я, но теперь вы проецируете новые идеи: мною овладел дух, и именно поэтому я проделал все это дело. Вы не можете принимать простые факты как простые».
      Если приходит страх, это означает, что вы должны встать лицом к нему; прикрывать его идеей Бога никак не поможет. И тогда вы не можете снова иметь веру, она разрушается.
      Коль скоро вы повстречались со мною, у вас не может быть веры в Бога, потому что сомнение - это реальность, а вера — это вымысел.
      И ни один вымысел не может устоять перед фактом.
      Теперь Бог останется для вас гипотезой; ваша молитва будет бесполезной. Вы будете знать, что это гипотеза, вы не сможете забыть, что это гипотеза.
      Когда вы услышали истину, забыть ее невозможно.
      Одно из качеств истины - это то, что ее не нужно запоминать.
      Ложь нужно непрерывно запоминать; вы можете забыть ее. Человеку, привыкшему лгать, нужна лучшая память, чем человеку, привыкшему к правде, потому что искреннему человеку память не нужна; если вы говорите только правду, запоминать не нужно. Но если вы говорите ложь, тогда вы должны запоминать непрерывно, потому что одному человеку вы говорите одну ложь, другому человеку другую, что-то еще кому-то третьему. Вы должны разбить ложь в своем уме на категории и хранить, кому вы что сказали. И всякий раз, когда возникает вопрос, касающийся лжи, вы вынуждены лгать снова, так как ложь - это последовательность поколений. Ложь не знает контроля над рождаемостью.
      Истина - это безбрачие, у нее совсем нет детей; она не обручается с фактом.
      Раз вы поняли, как только вы поняли, что Бог - это не что иное, как гипотеза, созданная священниками, политиками, элитой власти, школьными учителями - всеми, кто хочет держать вас в психологическом рабстве, кто питает в вашем рабстве свои насущные интересы... Все они хотят держать вас в испуге, в постоянном страхе, дрожащими до глубины души, поскольку, если вы не боитесь, вы опасны.
      Вы можете быть или трусливым человеком, испуганным, готовым к капитуляции, человеком, у которого нет своего достоинства, нет уважения к своему собственному бытию, - или вы можете быть бесстрашными. Но тогда вы поднимете бунт, вам не избежать его.
      Или вы будете человеком веры, или дух ваш будет мятежным.
      Поэтому те люди, которые не хотят, чтобы вы были бунтарями, - ведь ваше бунтарство идет против их интересов, - продолжают навязывать, формировать ваш ум в христианстве, в иудаизме, в мусульманстве, в индуизме, они поддерживают вашу внутреннюю дрожь.
      Это их власть, поэтому всякий, кто заинтересован во власти, тот, чья жизнь есть борьба за власть, находит потрясающее применение для гипотезы Бога.
      Если вы боитесь Бога, - а если вы верите в Бога, вы обязаны бояться, - вы должны следовать Его приказам и заповедям, Его святой книге, Его мессии, Его воплощению; вы должны следовать за Ним и Его агентами. На самом деле, Он не существует, существует только агент. Это очень странный бизнес.
      Религия — наиболее странный бизнес из всех. Нет босса, но есть посредники: священник, епископ, кардинал, папа, мессия, целая иерархия, — а наверху никого.
      Но Иисус выводит свой авторитет и свою власть от Бога - он Его единственный рожденный сын. Папа выводит свою власть от Иисуса - он Его единственный истинный представитель, непогрешимый. И так продолжается и продолжается до священника самого нижнего ранга... Но нет Бога; это лишь ваш страх.
      Вы просили о придуманном Боге, потому что вы не можете оставаться одни.
      Вы не способны встать лицом к жизни, к ее красотам, к ее радостям, к ее страданиям, к ее мукам. Вы не были готовы переживать ее сами по себе, без защиты с чьей-либо стороны, без того, чтобы кто-нибудь не был над вами зонтиком. Вы просили о Боге из страха. И плуты есть повсюду. Вы просите, и они дают вам. Вы просили, и они сказали: «Мы знаем, что Бог есть, вам же нужно просто творить вот эту молитву...»
      У Толстого есть красивая история. У высшего священника русской православной церкви возникла великая неприятность, потому что три человека, живших за озером под деревом, стали очень знаменитыми; настолько знаменитыми, что вместо того, чтобы идти к высшему священнику, люди начали ходить к этим трем святым.
      Христианский «святой» - очень странное слово. На любом другом языке святой и эквивалент святого - очень уважительные слова, но не в христианстве, потому что там святой означает лишь: возведенный в ранг святых папой, утвержденный папой.
      Жанна Д'Арк была сделана святой триста лет спустя. Один непогрешимый папа сжег ее заживо. Спустя триста лет их ум изменился, поскольку люди стали все больше и больше оказывать почтение Жанне Д'Арк; тогда папа подумал, что настало подходящее время объявить ее святой. Ее могила была снова раскопана, и все, что там было, - осталось, может быть, несколько костей, - было вынуто, освящено, сделано предметом поклонения. Она стала святой.
      «Святой» в христианском понимании - мерзкое понятие. Санскритским словом, эквивалентным слову святой, является сант. Если выводить это слово от сант, то можно читать его как святой; но сант означает того, кто прибыл, того, кто познал сатью. Сантозначает предельную истину, и того, кто осознал ее, называют святым, - а не того, кого утвердили! Это не степень и не титул, который кто-то может дать вам. Высший священник очень разгневался, потому что о тех трех святых говорили люди. Он сказал: «Но как они стали святыми? Я никого из них не утверждал. Это просто возмутительно». Но люди есть люди... Люди продолжали ходить, и поэтому, наконец, он решил: «Я должен посетить этих троих. Кто они такие? Они объявили себя святыми! А я не знаю, кто они -такие. Меня даже не проинформировали, а ведь только в моей власти посвятить человека в святые». Так что он был в большом гневе.
      Он отправился на своей лодке - у него была прекрасная лодка, потому что он был высшим священником, он был выше царя в том, что касалось религии. Даже царь с царицей припадали, бывало, к его ногам. И он думал: «Кто эти дураки, неизвестные, безымянные? Объявили себя святыми!» Он отправился туда и нашел трех очень простых людей, трех стариков, сидящих под деревом. Они немедленно встали, припали к его ногам и сказали: «Почему вы взяли на себя такие хлопоты? Вы могли бы написать послание, и мы пришли бы».
      Высший священник немного остыл, но сказал: «Кто объявил вас святыми?»
      Они сказали: «Мы не знаем. Мы не знаем, что мы святые. Кто сказал вам?»
      И высший священник понял, что все эти трое были абсолютно необразованными людьми, они не знали ничего о христианстве или о религии. Он сказал: «Какова ваша молитва? Знаете ли вы православную молитву, без которой вы не можете быть даже христианами? - что уж говорить о святом!»
      Они сказали: «Мы необразованные люди, и никто не учил нас никаким молитвам. Но если вы простите нас, мы расскажем - мы составили нашу собственную молитву».
      Он сказал: «Что! Вы составили свою собственную молитву? Хорошо, позвольте послушать, что это за молитва».
      Один сказал другому: «Ты расскажи».
      Другой сказал: «Лучше ты расскажи». Все они очень стеснялись.
      Высший священник сказал: «Ты расскажи! Пусть расскажет любой».
      Они сказали: «Мы будем рассказывать все трое вместе». Их молитва была проста: «Вас трое - Бог-отец, Святой Дух и Бог-сын. Вас трое, нас тоже трое - явите нам свою милость». «Вот наша молитва. Больше этого мы не знаем. Мы слышали, что Он — это трое, и мы знаем, что нас тоже трое, что еще нужно? "Яви нам свою милость - вас трое, нас трое, яви нам свою милость!"»
      Священник сказал: «Это непростительно. Вы делаете из религии посмешище».
      Они сказали: «Тогда скажите нам, какая молитва правильная, чтобы мы могли повторять ее».
      Высший священник сказал им молитву, длинную молитву русской православной церкви. Они выслушали и сказали: «Подождите, повторите ее снова, потому что это так длинно, мы можем забыть. Наша молитва такая короткая, мы никогда не забывали ее, она ведь такая простая, и мы всегда помнили, что Он - это трое, нас трое, яви нам свою милость. С этим нет проблем. Ваша молитва - если мы забудем или совершим какую-нибудь ошибку...»
      Поэтому он повторил молитву дважды. Они сказали: «Еще раз». Он повторил трижды, и они сказали: «Мы постараемся». Он был счастлив оттого, что наставил этих дураков на истинный путь... это молитва? - и они стали святыми? Он отправился обратно счастливый тем, что совершил доброе дело. Таковы делатели добра.
      Как раз на середине озера он увидел, что эти три старике, бегут за ним по озеру! Он не мог поверить своим глазам. Они сказали: «Подождите! Мы забыли молитву! Еще один раз, и мы больше не побеспокоим вас никогда». И они стояли на воде!
      Высший священник коснулся их ног и сказал: «Простите меня. Повторяйте свою молитву, она совершенно правильная. Вам не нужно приходить и спрашивать у меня; если мне понадобится что-нибудь спросить, я приду. Теперь я знаю, чья молитва правильная».
      Эти трое показали одну простую истину: если у вас есть вера, это не доказывает, что есть Бог. Но ваша вера может дать вам определенную целостность, определенную силу. Вера же должна быть очень невинной. Они не прятали за ней никакого страха. Они не ходили ни в какую церковь, чтобы разучивать молитвы, они не спрашивали никого: «Что есть Бог? Где есть Бог?» - ничего подобного. Они были просто невинными людьми, и их вера исходила из невинности.
      Эта вера не доказывает, что Бог есть; эта вера просто доказывает, что невинность - это сила.
      Это всего лишь рассказ, но невинность есть сила. Да, вы можете ходить по воде, но исходя из невинности; и исходя из невинности, если есть вера... Но такое случается очень редко, потому что каждый родитель, каждое общество разрушает вашу невинность до того, как вы даже осознаете, что она была у вас. Они постоянно навязывают вам какую-то веру, и вы принимаете эту веру из страха. В темноте мать говорит: «Не бойся; Бог следит за тобой. Он присутствует повсюду».
      Я слышал об одной католической монахине, которая принимала душ, не раздеваясь даже в ванной комнате. Другая монахиня немного забеспокоилась: «Она что, стала орегонкой, или что?»
      Но бедная монахиня сказала; «Это потому, что я слышала, что Бог везде, поэтому Он должен быть и в ванной комнате. А быть обнаженной перед Богом - это нехорошо». Эта женщина, может быть, выглядит глупо, но в ней есть определенная невинность. И если из этой невинности возникает вера, то не важно, в чем заключается эта вера.
      Невинность дает силу, но невинность уничтожена, и именно это я собираюсь вернуть вам, чтобы вы снова стали невинными. И чтобы стать невинными, вы должны будете пройти через эти ступени.
      Вы должны будете отбросить идею Бога, которая помогает вам не бояться.
      Вы должны будете пройти через страх и принять его как человеческую реальность.
      Не нужно бежать от него. Что нужно, так это пройти в него глубоко, и чем глубже вы проходите в свой страх, тем меньше вы его находите.
      Когда вы коснетесь скалистого дна своего страха, вы просто рассмеетесь, - бояться-то нечего.
      И когда страх исчезает, остается невинность, и эта невинность есть саммум бонум, самая суть религиозного человека.
      И эта невинность есть сила.
      Эта невинность - единственное чудо, которое есть.
      Все может случиться из этой невинности, но вы не будете из нее христианами, вы не будете из нее мусульманами. Из невинности вы станете просто обыкновенным человеческим существом, полностью принимающим свою обыкновенность и живущим в радости от этого, живущим в благодарности всему существованию - не Богу, поскольку эта идея дана вам другими.
      Существование же - это не идея.
      Оно вокруг вас повсюду, внутри и вовне.
      Когда вы предельно невинны, возникает глубокая благодарность, признательность, - я не назову это молитвой, потому что в молитве вы просите о чем-то, я назову это глубокой благодарностью. Вы не просите ни о чем, но благодарите за что-то, что уже дано вам.
      Вам дано так много.
      Вы заслужили это? Вы заработали?
      Существование все время изливает на вас так много, что спрашивать больше безобразно. Вы должны быть благодарны за то, что уже получили.
      И самое прекрасное заключается в том, что когда вы благодарны, существование начинает все больше и больше изливать на вас. Возникает замкнутый круг: чем больше вы получаете, тем больше вы испытываете благодарности; чем больше вы испытываете благодарности, тем больше вы получаете... и нет этому конца, это бесконечный процесс.
      Но помните - гипотеза Бога уходит; в тот момент, когда вы назвали идею Бога гипотезой, она уже отброшена. Боитесь вы или нет, вы не можете взять ее обратно; с нею покончено.
      Теперь остается только один путь - отправиться в свой страх.
      Тихо войдите в него, чтобы можно было найти его глубину.
      И иногда случается так, что он очень глубок.
      Вот дзэнская история: человек, гуляя ночью, соскользнул со скалы. Испугавшись, что ему придется пролететь вниз тысячи футов, - ведь он знал, что это место было глубоким ущельем, — он ухватился за ветку, которая свешивалась со скалы. В ночи все, что он мог видеть, это бездонную пропасть. Он закричал: его собственный крик отразился обратно - никто не услышал его.
      Можете представить себе этого человека и целую ночь его мучений. Каждое мгновение было для него смертью, его руки замерзали, его хватка ослабевала... а когда вышло солнце, он посмотрел вниз и рассмеялся: не было пропасти. В шести дюймах внизу была скала. Он мог бы всю ночь отдыхать, хорошо выспаться - скала была достаточно большой, - но он всю ночь провел в кошмаре.
      Из своего собственного переживания я могу сказать вам: страх - это не более шести дюймов глубины. Теперь от вас зависит, хотите ли вы цепляться за ветку и превратить свою жизнь в кошмар, или вы предпочтете отпустить ветку и встать на свои ноги.
      Бояться нечего.
 

       16 декабря 1984 года
 
       Бхагаван,
       Вы говорите, что Бог - это не гипотеза и не идея. Тогда что есть Бог? Встречал ли кто-нибудь Бога или нет?
 
      Бог - это определенно не гипотеза.
      Гипотеза может быть только частью объективной науки. Над ней можно ставить эксперименты, ее можно рассекать, анализировать.
      Именно об этом говорил Карл Маркс: «Если Бога не докажут в научной лаборатории, я не приму его». Карл Маркс говорит следующее: «Я могу принять Бога как гипотезу, но гипотеза - это не истина. Она еще должна быть доказана, и доказательство должно быть научным».
      Но если поместить Бога в научную лабораторию, в испытательную трубу, рассечь, проанализировать, узнать все составляющие Бога, будет ли это Богом, создавшим мир? И если Маркс собирается признать Бога только в этом случае, то это означает, что Бог должен быть сведен к вещи.
      Тогда какие могут быть трудности в том, чтобы создать Бога в производственном процессе? Коль скоро проанализированы все составляющие Бога, все его химические вещества, тогда нет проблем с его производством. Получайте свой патент на открытие и начинайте производить Бога. Но этот созданный на заводе Бог не будет тем Богом, о котором вы меня спрашиваете.
      Бог - это не гипотеза, не может быть гипотезой, потому что само слово «гипотеза» выбивает почву из-под Его ног. Бог не должен доказываться. Если наука доказывает Бога, то она становится выше Бога. Тогда бедный Бог будет чем-то вроде белой лабораторной мыши. Вы играете с ним, строите разнообразные коробки, а Бог бегает от одной коробки к другой, вы же подсчитываете, сколько у Него разума.
      Психолог Дельгадо будет очень счастлив найти Бога в мышеловке, потому что все, что психологи открывают о человеке, - это не о человеке, это о мышах. Они делают свои открытия, экспериментируя на мышах, а потом проецируют их на человеческие существа, - ведь это бесчеловечно рассекать человеческие существа, мучить их, экспериментировать над ними.
      И очень странно, что мышь дает ключи, помогающие понять человеческий ум, человеческую психологию. Конечно, человек более развит. Вы можете экстраполировать, но основную идею вы получаете от мыши.
      Бог, согласно псевдорелигиям, - это творец всего сущего. Согласно им, мы - Его создания. Сделать Бога гипотезой означает, что с этого момента Он становится нашим созданием. Мы стараемся переменить роли, поместить создателя на место создания, а создание на место создателя. Псевдорелигии не согласятся с этим. Я тоже не соглашаюсь, но наше несогласие совсем разное.
      Они не могут согласиться, потому что Бог - выше всего; никто не может быть выше Бога. Ученый должен быть наблюдателем, рассматривать Бога сверху, и тогда Бог становится игрушкой в его руках. Он подведет к Богу электроды, он устроит дистанционное управление, так что, когда он захочет, Бог засмеется; когда он захочет, Бог заплачет; когда он захочет, Бог побежит; когда он захочет, Бог остановится. Псевдорелигии не могут согласиться с этим по такой причине: Бог - это не создание, это не вещь; Он - создатель. Он сделал вас, вы никаким образом не можете быть выше Него.
      Мое несогласие заключается в том, что для того, чтобы что-то было даже гипотезой, нужна определенная вероятность, — не достоверность, но хотя бы вероятность. Бог же не имеет даже вероятности. Мои причины совершенно иные. Ученый начинает с гипотезы, потому что видит некоторую вероятность, некоторую возможность, некоторый потенциал.
      Бог же - лишь слово без всякого наполнения; пустое слово, совершенно лишенное смысла.
      Может быть, мы должны немного иначе интерпретировать Библию. Она говорит: «В начале было слово, слово было у Бога, слово было Бог». В этом отношении, может быть, и верно то, что в начале Бога нет ничего, кроме слова. И тогда слово начинает обрастать мхом; со временем люди придают ему все больше и больше смысла. Они придают слову тот смысл, который им нужен. Вам следует помнить это.
      Бог все знает, потому что человек почувствовал, что его знания во всех направлениях очень ограничены - света совсем мало, лишь свет свечи, освещающий маленький кружок. За этим кругом все темно; и эта темнота порождает страх. Кто знает, что там? Нужен кто-то, кто знает. Если его нет, его нужно изобрести.
      Бог - это изобретение психологической потребности самого человека.
      Он всезнающий. Вы не можете знать все; что бы вы ни знали, как бы вы ни знали, вы не можете знать все. Существование так огромно, а человек такой крошечный, такой маленький, что представить себе, как ваш маленький ум сможет познать все - прошлое, настоящее, будущее, - кажется дурацкой мечтой. Даже дурак не мечтает о таких вещах.
      Но трудно жить в мире, окруженном со всех сторон тьмою. Вы не можете быть уверенными даже в том, что знаете, ведь непознанное так огромно, что может ли кто-нибудь сказать, окажется ли верным даже то немногое, что вы знаете.
      На самом деле, так и происходило. Чем больше человек познавал, тем больше он понимал, что знание, которое было знанием вчера, сегодня становится неведением. А что сегодняшнее знание? Может быть, завтра и оно станет неведением.
      Иметь кого-то, кто все знает, стало великой психологической потребностью.
      Священники проделали великую работу, может быть, самую великую из когда-либо сделанных, и они сделали ее прекрасно:
      Они изобрели Бога.
      Это изобретение помогало многими способами. Человек стал более уверенным в себе, более устойчивым, менее испуганным, ведь есть всезнающий Бог, вездесущий Бог, Бог, проникающий повсюду. Все, что вам нужно знать, - это ключ, чтобы повернуть Бога в свою сторону. И этот ключ был у священника, который был готов поделиться им.
      Каждая религия притворялась, что у нее есть этот ключ, который открывает все двери, главный ключ.
      Если вы доберетесь до главного ключа, вы сами будете совсем как боги; вы будете всезнающими, вы будете вездесущими, вы будете всемогущими.
      Только посмотрите на эти три слова, на три человеческих потребности.
      Его знание очень ограничено, очень бедно. Что на самом деле мы знаем? Даже малые вещи дают вам понять ваше неведение.
      Наша сила... какой силой мы обладаем? Может быть, человек - единственное животное в мире, у которого нет силы. Можете ли вы сражаться со львом? С тигром? Забудьте о львах и тиграх, можете ли вы сражаться с собакой или кошкой? Вы удивитесь - что говорить о кошке, если вы не знаете, что делать, когда на вас нападает сотня тысяч мух. Вы никогда не думали о нападающих мухах, но если они нападают, если какая-нибудь муха превратится в политика, вы окажетесь беспомощными, вы не сможете выжить.
      Забудьте о мухах; в Южной Африке есть растения, которые хватают птиц и животных, высасывают их полностью и потом выбрасывают. Есть научно-фантастические рассказы о растениях, нападающих на человека. Они могут схватить человека, они для этого достаточно большие. Когда вы находитесь рядом с ними, их ветви могут схватить вас, как хобот слона, и полностью переломать вас. И они высасывают вашу кровь. Весьма совершенная хирургия - их ветви начинают проникать в ваше тело со всех сторон. А насколько толстой является ваша кожа? Только поскреби немного, и появится кровь. Эти деревья живут кровью; это деревья-людоеды — они поедают человека заживо.
      Есть научно-фантастические рассказы о том, как все деревья вокруг сходят с ума. Они могут сходить с ума, потому что у них есть определенного рода мозг, определенного рода ум. То, что они могут думать, чувствовать, теперь это доказанный факт; у них есть эмоции, есть чувства; они любят, они ненавидят. Всему этому теперь есть научные доказательства.
      Будда и Махавира двадцать пять столетий назад сказали, что не следует ранить деревья, потому что они такие же живые, как и вы. Сначала люди смеялись, как же деревья... и живые? Но Будда и Махавира не имели научных доказательств для этого. Это было лишь их переживанием в безмолвии. Сидя под деревом, предельно тихо, Будда неожиданно почувствовал, что дерево не мертво, что оно цветет жизнью. Но это были их личные переживания; они могли их высказать, но не могли доказать.
      Доказательство досталось на долю другого индийца, Джагдишчандра Бозе, который посвятил всю свою жизнь научному поиску свидетельств того, правы или нет Будда и Махавира. Он достоверно доказал, что деревья живы. За доказательство того, что деревья живы, он получил Нобелевскую премию. Но это было только начало. Потом по этому направлению пошли многие и многие исследователи. Быть просто живым недостаточно.
      Вскоре было найдено, что деревья имеют мозговую систему иного вида, но такая система у них есть. Не следует искать у них такой же мозговой системы, что и у вас. Это глупая человеческая идея, что ваш мозг - единственный вид мозга. Если есть так много видов тел, то разве не может быть так же много видов мозга? И вскоре было найдено, что они обладают определенной мозговой системой, исследования продолжаются...
      Всего несколько лет назад было найдено, что деревья не только обладают определенным способом познания, который мы называем мозгом, но они имеют и сердце. Конечно, оно не бьется как ваше, потому что они имеют сердце своего собственного вида. Если их хирурги осмотрят вас, то и они не найдут у вас сердца, не найдут у вас мозга, они ведь будут искать мозг их типа, сердце их типа.
      Деревья испытывают эмоции, чувства. Например, когда приходит садовник, чтобы полить дерево, оно ощущает счастье. Теперь это состояние счастья может быть измерено на графике, подобном кардиограмме. График становится гармоничным, ритмическим, как песня. Если же кто-нибудь подходит к дереву с топором... он еще далеко, а график уже изменился. Человек еще даже не сказал, что он идет срубить дерево, он только подумал об этом, но дерево уже каким-то образом узнало его мысли.
      Если он не собирается рубить дерево и не думает об этом, он может пройти мимо дерева с топором в руках, и график останется тем же самым. Но если у него есть мысль срубить дерево, то график немедленно изменится, опишет зигзаг, теряется вся гармония, исчезает ритм. Дерево трясется от страха. И если он рубит дерево, тогда графики деревьев, стоящих вокруг, сходят с ума. Они чувствуют боль из-за того, что рубят их приятеля, друга, соседа.
      Так что весьма возможно - если они обладают чувствами, эмоциями, определенного вида думаньем... моя мысль не является нелепой: иногда они могут сходить с ума, ведь все эти вещи и нужны, чтобы сойти с ума. Они есть у них; и человек причинил им так много вреда, что настало время, когда они должны сойти с ума. И человек продолжает причинять им вред. Должен наступить предел, и он недалеко...
      Человек разрушил всю окружающую среду.
      После окончания университета в Джабалпуре я отправился учиться в индусский университет в Варанаси, поскольку это самый большой университет в Индии. Но я оставался там всего лишь двадцать четыре часа. Человек, у которого я остановился там, был доктор Раджбали Пандей; он был руководителем исторического факультета. Он пытался убедить меня не уходить: «Почему? - вы не найдете лучшего места, по крайней мере, в Индии. Здесь лучшие ученые, лучшие профессора, лучшие возможности. Вам следует подумать».
      Я сказал: «Я ухожу не из-за университета, я ухожу из-за вас».
      Он сказал: «Что! Что я вам сделал? » Он останавливался у меня один раз, чисто случайно. Я ехал в Джабалпур в том же купе, что и он. Он опаздывал на поезд, на который должен был успеть, чтобы ехать от Джабалпура до Гондии, - это было по другой ветке. Наш поезд опаздывал, и поэтому он очень сильно волновался: «Что мне теперь делать?» До Гондии, - а Гондия очень маленькое местечко, - только раз в двадцать четыре часа ходил маленький поезд, игрушечный поезд, и тот же поезд возвращался обратно. Двенадцать часов требовалось, чтобы доехать туда, и двенадцать, чтобы вернуться обратно, и было это не так далеко, просто поезд был такой...
      И я сказал: «Не волнуйтесь, приедете и остановитесь у меня». Я останавливался у одного из моих дядей. Вот таким странным образом мы и познакомились друг с другом. Утром я взял его на прогулку. Джабалпур - очень зеленый город, настолько полный деревьев, что не видно домов, видна только одна зелень. И он сказал мне: «Я ненавижу деревья, деревья - враги человека. Всего лишь на пять лет прекратите срубать их, и они заполнят весь город, разрушат все дома».
      В том, что он говорил, есть правда, человек создал все эти города, срубая деревья. И если позволить деревьям расти снова, они уничтожат вашу так называемую цивилизацию. Он сказал: «Когда бы вы ни приехали в Бенарес, вы всегда будете моим лучшим гостем». Два года спустя я вынужден был приехать, и вот остановился у него. Утром, когда я отправлялся на прогулку, он сказал: «Я сопровождал вас на прогулке в Джабалпуре, поэтому буду сопровождать вас и здесь».
      Бенарес бесплоден, совсем нет деревьев. Весь университет представляет собой только здания и здания, прекрасные здания, поскольку в постройку великого индусского университета внесли свой вклад все магараджи Индии. Идея заключалась в том, чтобы индусский университет стал параллелью Кембриджу, Оксфорду или Гарварду. Было сделано так много, и сделано прекрасно; там стоят мраморные здания, величественные здания, прекрасные общежития, но никаких деревьев.
      Я сказал ему: « Теперь я понимаю, почему вы были оскорблены деревьями, которые я так люблю. Я здесь не выживу. Это верно, что нужно было вырубать деревья, чтобы построить дома и города, но это не означает, что деревья должны быть полностью уничтожены. После этого и вы умрете. Должно быть равновесие, поскольку деревья непрерывно дают вам кислород. Когда вы вдыхаете, вы забираете кислород; кислород поглощается вашей кровеносной системой, и выделяется двуокись углерода».
      «Деревья поглощают двуокись углерода, это их питание. Вот почему, когда сгорает дерево, получается уголь. Уголь - это не что иное, как двуокись углерода в твердой форме, это углерод. Они живут на двуокиси углерода, вы живете на кислороде; это хорошая дружба. Ни им не нужно уничтожать цивилизацию, ни вам не нужно уничтожать их. Нужно сосуществовать друг с другом; вот единственный способ жить, - а здесь я не вижу ни единого деревца».
      «И всего лишь через двадцать четыре часа пребывания здесь я уже чувствую себя высохшим. Не видя зелени, глаза теряют блеск. Нет, я не могу оставаться в этом университете. Может быть, здесь великие профессора, прекрасные библиотеки, замечательные возможности, но я предпочел бы обширные, большие старинные деревья». И я скитался по всей Индии, чтобы найти университет, где было что-нибудь лучшее, чем в Джабалпуре. И когда я нашел Саугар, я остался там, потому что Саугар невообразимо прекрасен. Это маленький город, но весь город располагается за очень большим озером. Город на одной стороне озера, а на другой стороне гряда холмов, и на холмах стоит университет. И все вокруг, огромные деревья... и такая тишина. Бенарес так переполнен людьми, так жужжит от голосов десяти тысяч студентов университета. Саугар -маленькое местечко, и университет был новым, я остался там.
      Раджбали Пандей однажды приехал в Саугар, когда я еще был там, чтобы дать серию лекций по истории. Он увидел меня и сказал: «Что случилось? Я думал вы вернулись обратно в Джабалпур».
      Я сказал: «Сначала я попытался просмотреть все возможности, может быть, где-нибудь будет лучше, - и здесь, вы видите... Деревья в Джабалпуре хорошие, но не такие огромные и не такие старинные. И эти холмы, и это озеро, и эти лотосы... это подходящее место».
      Человек причинил природе столько вреда, что когда я говорю о том, что однажды она сойдет с ума, то это не научная фантастика, это вполне возможно. Если бы все эти деревья, которые мы рубили и уничтожали, хотя бы немного объединились... Я не думаю, что они знают что-нибудь о профсоюзах и тому подобном. Они не слышали знаменитый лозунг Карла Маркса: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь, вам нечего терять, кроме своих цепей, а завоюете вы весь мир». Поэтому просто замените слово пролетариат и получится: Деревья всех стран, соединяйтесь, вам нечего терять, даже своих цепей, а завоюете вы весь мир!
      Если эти деревья начнут нападать на вас, вы думаете, вы сможете выжить, даже вместе со всем своим ядерным оружием? Это невозможно. И так было много раз, именно поэтому и появилась научная фантастика. Такое случалось в разных местах. Однажды в Африке случилось так, что определенного вида птица неожиданно начала нападать на людей и убивать их; было убито несколько людей до того, как смогли убить всех птиц этого вида.
      Такое же случилось однажды в Индонезии с другой птицей; целое сообщество птиц этого вида начало нападать на людей. Они нападали на глаза и сделали сотни людей слепыми, пока не удалось что-то сделать с ними. Мы не готовимся к такому, поскольку не думаем о таких вещах.
      Имеются пожарные команды, поскольку известно, что может случиться пожар. Для преступников есть полиция; на случай нападения кого-либо имеется армия... но если на ваши глаза нападают птицы, они могут причинить много вреда, пока вы не сделаете что-нибудь. И это только один вид птиц.
      Если все птицы, все животные, все деревья просто решат однажды: «Довольно, надо избавиться от этих людей», - я не думаю, что человек сможет выжить, нет никакой возможности. Все ваши армии будут бесполезны, все ваше вооружение будет бесполезно, все ваше ядерное оружие будет бесполезно — и вы поймете, насколько вы слабы.
      Из-за всех этих вещей вы забыли свою слабость. Но подумайте о человеке в самом его начале, когда ничего не было, и он сам чувствовал себя абсолютно слабым. Только подумайте о тех временах, когда не был изобретен даже огонь. Что было тогда с человеком? Слабейшее животное за земле.
      Огонь, по-видимому, - величайшее открытие человека, не ядерное же оружие, ведь именно огонь дал человеку потрясающую смелость. Тогда ночью он мог устроить костер и спать вокруг него; и животные боялись огня и не могли приблизиться. Иначе спать было невозможно - если вы спите, с вами покончено; любое животное может утащить вас.
      Весь день вы охотитесь, а ночью не можете спать. Днем вы как-то можете выжить, - вы можете забраться на дерево, вы можете спрятаться в пещеру, - но ночью, когда вы спите, что вы можете сделать? И животных тех дней больше не осталось - только отдельные образцы, такие, как слон, который не является таким уж огромным. Были животные в десять раз больше, чем слон.
      Например, крокодил - были крокодилы, во много раз больше современных, теперь их уже нет. Им не нужно было жевать, чтобы съесть, они просто проглатывали человека, такими они были большими. Вы просто проскальзывали им в глотку - и кончено! -не было поедания или чего-нибудь такого.
      С этими животными, со всей темнотой, люди, придумавшие Бога, сослужили, наверное, вначале добрую службу. Они дали смелость. Они сказали: «Не бойтесь. Все, что вам нужно, это молиться и верить». Конечно, они взяли за это комиссионные, и я не думаю, что это было плохо, ведь бизнес есть бизнес. Они дали вам так много, и если вы немного дадите им, вам не следует сердиться на них за это.
      Поэтому немного было дано священнику, а священник дал вам уверенность и всемогущего Бога - всеведущего, вездесущего, - и вы начали чувствовать себя немного легче в этом мире. Священник дал вам идею: «Бог создал человека по Своему образу, так что не бойтесь... Вы Его особое творение. Все эти животные созданы Им для вас, все эти деревья созданы Им для вас».
      Это логика мусульман. Вы не можете говорить об вегетарианской пище, потому что они скажут: «Зачем тогда создал Бог этих животных? Коран говорит, что Бог создал животных, чтобы их есть. Когда святая книга говорит, что животные созданы, чтобы их есть, может ли это быть грехом или чем-то вроде этого?»
      Священник сделал человека сильнее, по крайней мере, умом. Конечно, он эксплуатировал его, и постепенно, постепенно появилось гораздо больше психологических потребностей.
      Священники нашли великое сокровище в слове «бог»: оно исполняло все, все потребности.
      Величайшая потребность человека - быть нужным.
      Если вы не нужны никому в мире, вы покончите с собой, вы не сможете жить.
      Странно - вы никогда не задумывались, может быть, над тем, что вы постоянно ищете, как быть нужными. То, что вы кому-то нужны, придает вам ценность, некоторое значение, некоторый смысл. Может быть, женщина выходит замуж за мужчину просто для исполнения своей потребности быть нужной. И такая же причина, может быть, есть и у мужчины... он хочет чувствовать, что какая-то женщина нуждается в нем.
      Мужчина постарался сделать так, чтобы женщина не зарабатывала денег, не делала никакой работы, не имела образования. Психологическая причина этого такая - есть и политические, и экономические, и другие причины, но психологическая причина такова - он хочет, чтобы она зависела от него, чтобы она всегда нуждалась в нем, а он тогда будет чувствовать себя хорошо, потому что нужен.
      Они произведут потом детей и будут чувствовать себя хорошо, потому что эти дети нуждаются в них... есть какая-то цель в жизни. Вы должны жить ради этих детей, вы должны жить ради вашей жены, вы должны жить ради вашего мужа: теперь жизнь больше не бессмысленна.
      И священник дал вам великое утешение - Бог нуждается в вас; настолько, что посылает Своего сына, спасти вас от заблуждений.
      Он непрерывно посылает пророков, паигамбар, тиртханкар, свои воплощения, чтобы спасти вас, чтобы поддержать вас на пути. Вы не брошены. Он постоянно заботится о вас.
      Кришна в Гите говорит: «Когда возникнет потребность, когда люди заблудятся, я обещаю вернуться». Иисус говорит: «Я буду возвращаться, чтобы собирать свою паству». Почему люди приняли эти вещи? Они хотели, чтобы кто-нибудь заботился о них. И если заботится Бог, что может быть больше этого? Вот вы молитесь, и случайно ваша молитва исполняется, это позволяет вам с полным основанием думать, что во всей этой огромной вселенной вы не есть ничто. Ваша молитва услышана, она достигла Бога; и не только это, она нашла отклик.
      Со мной по соседству был храм, храм Кришны, всего через несколько домов от моего дома. Храм был на другой стороне дороги, а мой дом был на этой стороне. Перед храмом жил человек, который и построил этот храм; он был великим приверженцем религии.
      Храм был посвящен Кришне в его детстве - ведь когда Кришна становится молодым человеком, он порождает много проблем и много вопросов, поэтому есть много людей, которые поклоняются Кришне-ребенку - так что этот храм назывался храмом Баладжи. Баладжи означает... бал означает ребенок, и Баладжи стало именем Кришны. И тогда все просто, потому что относительно его детства уже нельзя поднять всех тех вопросов, которые возникают позднее...
      Он становится политиком, воином, управляется с целой войной и собирает у себя всех женщин - он делает все, что только можно себе представить. Поэтому в Индии много храмов, посвященных Кришне-ребенку. Один из величайших приверженцев Кришны, поэт Сурдас, поет песни только о Кришне-ребенке; он никогда не выходит за эти пределы. За эти пределы он не может выйти. За этими пределами становится слишком трудно, особенно Сурдасу.
      Сурдас был монахом и ходил просить подаяние. Считается неправильным, когда монах ходит в один и тот же дом, потому что это может стать тяжелой ношей для семьи. Эти люди могут быть не настолько богатыми, чтобы каждый день давать ему пищу. Но женщина, которая выходила, чтобы дать ему пищу, была так прекрасна, что устоять было просто невозможно. Если бы она была только красива, можно было бы устоять, но в ее глазах он увидел потрясающую любовь к нему; это было гораздо труднее - теперь искушение возросло в тысячу крат. Огонь зажегся с обеих сторон.
      На следующий день он пришел снова. Женщина положила перед ним еду с великой любовью, преданностью. И на следующий день он был там же; это стало обычаем. Он видел, что женщина определенно влюбилась в него. Конечно, он не был достаточно смел, чтобы признать тот факт, что тоже влюбился в эту женщину; он был монахом, ему не полагалось заниматься такими вещами. Но что он делал, непрерывно на протяжении месяца ходя в один и тот же дом?
      Один день допускается; в определенных трудных ситуациях допускаются три дня, но это и все. Вы можете заболеть и быть не в состоянии уйти далеко, тогда три дня, но не более того. Поэтому на следующий день, когда он пришел, он набрался смелости и спросил у этой женщины: « Я приходил сюда в течение месяца. Вы давали мне еду каждый день, все лучше и лучше, больше и больше. Что вы увидели во мне и почему вы ни разу не напомнили мне, что монаху так не полагается? - допускается только один день, самое большее три дня. И я вижу так много любви, исходящей от вас ко мне. Я хотел бы узнать всю правду. В чем дело?»
      Теперь он бросает на бедную женщину всю свою страсть, все свое желание; и то, что сказала женщина, было великим потрясением. Она сказала: «Я просто люблю ваши глаза, они так прекрасны и тихи, я молилась, чтобы вы продолжали приходить. Мы не бедные, и я хочу хотя бы раз в день видеть ваши глаза. Я никогда не видела таких глаз». Ее совсем не интересовал Сурдас. Она говорила о глазах, как вы говорили бы о цветке, о розе; она хотела видеть эти прекрасные глаза — не было ничего другого.
      Сурдас - в то время у него было другое имя. В Индии не называют слепого человека слепым, потому что это выглядит невежливо, плохо; всех слепых людей в Индии называют сурдас- Сурдас означает слепого человека. Раньше это не было его именем; но он пришел домой, вынул оба своих глаза, с помощью другого монаха вернулся и подарил эти два глаза той женщине. Он сказал: «Держите эти глаза, ведь скоро мы уйдем, и я не смогу приходить каждый день. Вы можете смотреть на эти глаза, хранить их у себя, а для меня будет хорошо, если их не будет со мной».
      В тот день он выразил свое сердце: «Я тоже почувствовал, как во сне возникает определенное желание. Теперь я никогда не увижу красоту. Теперь эти глаза закрыты. Мира красоты больше нет».
      Я не поддерживаю такое дело, ведь вы можете быть слепым и все же мечтать о красивой женщине, что более опасно. Ведь ни одна настоящая девушка не является девушкой мечты, но все девушки мечты, когда вы мечтаете, являются настоящими, запомните это, - самыми настоящими.
      Любая красивая женщина разочарует вас. Она может быть Клеопатрой, Амрапали, кем угодно, но вы пресытитесь ею, полностью пресытитесь, ведь желание красоты подобно голоду; вы пресыщаетесь ею. Это род пищи, пропитания, но вы не можете ведь есть каждый день одну и ту же пищу. Рано или поздно вы пресытитесь. Слово пресытиться очень красивое. Если одну и ту же пищу принимать каждый день, она вызовет тошноту.
      Просто уничтожив свои глаза, вы не расстанетесь со своим желанием - это глупо. Но Сурдас сделал это, и он писал стихи только о детстве Кришны, поскольку может ли такой человек, отдавший свои глаза, чтобы избежать желания, думать о своем боге, танцующем с девушками, женами других людей и живущем жизнью самого материалистического человека, какой только возможен? Поэтому для него Кришна никогда не выходит за пределы семилетнего возраста; ему всегда меньше семи. И в Индии многие храмы называются храмами Баладжи, что означает Кришну в его детстве.
      Этот храм Баладжи находился как раз перед домом человека, который построил его. Из-за этого храма и приверженности этого человека, беззаветной приверженности... Он принимал омовения, -как раз напротив храма был колодец, - сначала он принимал там омовения. Затем он часами совершал свои молитвы; о нем думали, что он очень религиозный человек. Мало-помалу люди тоже начали называть его Баладжи. Это настолько привязалось к нему, что я не помню его настоящего имени, ведь к тому времени, когда у меня сложилось какое-то представление о его существовании, я слышал как его называли только Баладжи. Но это было не его имя; такое имя получилось, потому что он построил этот храм.
      Я ходил, бывало, в этот храм, потому что он был такой красивый и такой тихий - если не считать самого этого Баладжи, который вносил в храм большое возмущение. Часами, - он был богатым человеком и поэтому мог не думать о времени, - три часа утром, три часа вечером он непрерывно мучил храмного бога. Никто обычно не ходил в этот храм, хотя храм был так красив, что многие люди ходили бы туда; люди обходили храм стороной, потому что этот Баладжи был уж очень невыносим. Его шум, - это можно было назвать только шумом, это была никакая не музыка, - его пение было таким, что могло сделать вас на всю жизнь врагом всякого пения.
      Но я все-таки заходил туда, и мы подружились. Он был стариком. Я сказал: «Баладжи, три часа утром, три часа вечером - о чем вы просите? И каждый день? И он еще не дал вам?»
      Он сказал: «Я не прошу ни о каких материальных вещах. Я прошу о духовных вещах. А это дело не одного дня; нужно просить на протяжении всей жизни, и дано будет после смерти. Но это определенно, что будет дано, ведь я построил храм, я служу господу, я молюсь; можно видеть, как даже зимой в мокрых одеждах...» Считается особым качеством приверженности дрожать в мокрых одеждах. Мое же мнение таково, что когда дрожишь, пение идет лучше. Начинаешь кричать, чтобы забыть о дрожи.
      Я сказал: «Мое мнение относительно этого несколько иное, но я не стану рассказывать вам о нем. Я хотел бы узнать только одну вещь, поскольку мой дедушка все время говорит: "Они всего лишь трусы; этот Баладжи трус. Понапрасну тратятся три часа каждый день, а жизнь ведь так коротка; он трус"».
      Он сказал: «Твой дедушка говорит, что я трус?»
      Я сказал: «Я могу привести его».
      Он сказал: «Нет, не приводи его в храм, это будет ненужным беспокойством, - но я не трус».
      Я сказал: «Хорошо, мы посмотрим, трус вы или нет».
      Позади его храма было то, что в Индии называется акхара, место, где люди обучаются борьбе, выполняют упражнения, борются в индийском стиле. Я, бывало, ходил туда, - это место было как раз позади храма, бок о бок с храмом, — и все тамошние борцы были моими друзьями. Я попросил троих из них: «Сегодня вечером вы должны помочь мне».
      Они сказали: «Что нужно делать?»
      Я сказал: «Мы должны взять койку Баладжи, - он спит вне дома, — мы должны просто взять его койку и поставить ее над колодцем».
      Они сказали: «Если он вскочит во сне или что-нибудь случится, он может упасть в колодец».
      Я сказал: «Не беспокойтесь, колодец не глубокий. Я прыгал в него много раз — это не так глубоко и не опасно. И, насколько я знаю, Баладжи не станет вскакивать. Он будет кричать со своей койки; сидя на койке, он будет просить своего Баладжи: "Спаси меня!"»
      С трудом я уговаривал этих троих: «Вам ничего не нужно делать. Просто один я не смогу перенести эту койку, вот я и прошу вас, вы ведь сильные люди. Если он проснется по дороге, трудно будет добраться до колодца. Я подожду вас. Он отправляется спать в девять часов, к десяти улица пустеет, а одиннадцать - самое подходящее время. В одиннадцать мы можем перенести его»
      Удалось уговорить только двоих, одного уговорить не удалось, поэтому нас было только трое. Я сказал: «Это трудно. Одна сторона койки... и если Баладжи проснется...» Я сказал: «Подождите, я позову своего дедушку».
      И я сказал дедушке: «Вот мы что собираемся сделать. Можешь ты немножечко помочь нам?»
      Он сказал: «Ну это уже слишком. Нужно набраться нахальства, чтобы просить своего собственного дедушку сделать такое с этим бедным человеком, который никому не причинил никакого вреда, если не считать, что кричит по шесть часов в день... но мы к этому привыкли».
      Я сказал: «Я пришел не для того, чтобы спорить об этом. Вы просто придите, а тогда я обещаю давать вам все, что вы захотите, в любое время; что вы скажете, то я и сделаю. Но для этого дела вам нужно бы прийти, и это совсем не слишком - пройти-то надо всего несколько метров, но так, чтобы не разбудить Баладжи».
      И он пришел. Вот почему я говорю, что он был редким человеком - ему было ведь семьдесят пять! Он пришел. Он сказал: «Хорошо, пусть у нас будет и такое переживание, посмотрим, что получится».
      Увидев моего дедушку, эти два борца собрались сбежать. Я сказал: «Подождите, куда же вы?»
      Они сказали: «Твой дедушка идет».
      Я сказал: «Это я привел его. Он будет четвертым. Если вы сбежите, я окажусь в затруднении. Моему дедушке и мне не справиться. Мы можем унести его, но он проснется. Вам не нужно беспокоиться».
      Они сказали: «Ты уверен в своем дедушке? - они ведь почти одного возраста; они могут быть друзьями, и могут возникнуть какие-нибудь неприятности. Он может рассказать про нас».
      Я сказал: «Я здесь, мне он не может причинить никаких неприятностей. Так что не бойтесь, для вас никаких неприятностей не будет, он не знает даже ваших имен и ничего о вас».
      Мы отнесли Баладжи и поставили его койку над маленьким колодцем. Один он принимал здесь омовения, и время от времени я прыгал в этот колодец, против чего он очень возражал, — но что он мог поделать? Однажды я спрыгнул в него, он должен был что-то сделать, чтобы вытащить меня. Я сказал: «Что вы можете сделать? Единственное - вытащить меня отсюда. А если вы потревожите меня, то я буду прыгать сюда каждый день. А если вы расскажете моей семье, то я начну приводить сюда своих друзей и прыгать вместе с ними. Поэтому давайте оставим это в секрете между нами. Вы можете принимать омовение снаружи, а я внутри; никакого вреда нет».
      Это был очень маленький колодец, поэтому койка совершенно спокойно разместилась над ним. Потом я сказал дедушке: «Вам лучше уйти, потому что если вас схватят здесь, то весь город решит, что это уже слишком».
      А потом мы начали издалека бросать в него камешки, чтобы разбудить его... ведь если он не проснется, он может начать поворачиваться и тогда упадет в колодец, и случится что-нибудь нехорошее. В тот момент, когда он проснулся, он издал такой вопль! Мы уже слышали его голос, но это!.. Собрались все соседи. Он сидел на койке и говорил: «Кто сделал это?» Он дрожал, трясся и был совершенно испуган.
      Люди сказали: «Слезайте хотя бы с этой койки. Потом посмотрим, что случилось». Я был там же в толпе, и я сказал: «В чем дело? Вы могли бы позвать своего Баладжи. Но вы не позвали его, вы издали вопль и забыли все о своем Баладжи. Всю свою жизнь по шесть часов в день вы упражняетесь...»
      Он посмотрел на меня и сказал: «Это тоже секрет?»
      Я сказал: «Теперь есть уже два секрета, которые вы должны хранить. Один вы уже храните многие годы. Теперь это второй».
      Но с этого дня он прекратил свои трехчасовые крики в храме. Я был озадачен. Все были озадачены. Он прекратил свои омовения у этого колодца и просто забыл об этих трех часах утром и трех часах вечером. Он договорился со служителем, чтобы тот приходил каждое утро совершить небольшое поклонение, вот и все.
      Я спросил его: «Баладжи, что случилось?»
      Он сказал: «Я сказал тебе неправду, что не боюсь. Но в ту ночь, когда я проснулся над колодцем, - тот визг был не мой». Это можно было назвать первобытным визгом. Он не принадлежал ему, это совершенно точно. Вопль вышел, должно быть, из глубочайшего его подсознания. Он сказал: «Этот вопль дал мне понять, что я действительно испуганный человек и все мои молитвы - не что иное, как попытки убедить Бога спасти меня, помочь мне, защитить меня».
      «Но ты истребил все это, и то, что ты сделал, было хорошо для меня. Я покончил со всей этой чепухой. Всю свою жизнь я мучил соседей, и продолжал бы мучить, если бы ты не сделал этого. Теперь я осознал, что боюсь. И я чувствую, что лучше признать свой страх, потому что вся моя жизнь была бессмысленной и страх мой все тот же».
      Лишь в 1970 году в последний раз я вернулся в свой город. Я обещал матери, моей матери, что когда она будет умирать, — она взяла с меня это как обещание, - я приду. И вот я приехал. Я ходил по городу, чтобы встречаться с людьми, и увидел Баладжи. Он выглядел совершенно другим человеком. Я спросил его: «Что случилось?»
      Он сказал: «Тот вопль полностью изменил меня. Я начал жить страхом. Хорошо, если я трус, значит я трус; я не несу за это ответственности. Если есть страх, есть страх; я родился с ним. Но мало-помалу, по мере того, как признание этого углублялось, страх исчезал, исчезала трусость».
      «Я избавился от этого служки из храма, потому что если не была услышана моя молитва, то как может быть услышана молитва служки... служки, который каждый день обходит тридцать храмов?» - ведь в каждом храме он получает по две рупии. «Он молится за две рупии. Поэтому я отказался от него. И я совершенно спокоен, меня ничуть не волнует, есть Бог или Его нет. Это Его проблема, почему я должен волноваться?»
      «И в свои старые годы я чувствую себя совершенно свежим и молодым. Я хотел увидеться с вами, но не смог прийти, я слишком стар. Я хотел поблагодарить вас за то, что вы учинили ту проказу; иначе я продолжал бы молиться и умер бы, а все это было бессмысленным, бесполезным. Теперь я буду умирать как свободный человек, совершенно свободный». Он привел меня в свой дом. Я бывал там и раньше; все религиозные книги были убраны. Он сказал: «Я этим больше совсем не интересуюсь».
      Вы спрашиваете меня: если Бог не гипотеза, если Бог не идея, то что есть Бог?
      Это не гипотеза, потому что у науки нет способа открыть Бога. Наука не движется внутрь, она движется наружу, и там вы найдете мир вещей.
      Если вы хотите познать сознание, то этот центр внутри.
      Поэтому Бог - не гипотеза.
      Бог - не идея, потому что идея - это философская концепция, и лишь философы все время развивают мысли, идеи, рационализации - они создают великие системы мышления...
      Если вы посмотрите на их системы мышления, то вы получите огромное впечатление. Например, Гегель и Кант... если вы небдительны, вы будете изумлены тем, какие роскошные системы они построили, - но под этими системами нет базы, нет основания. И само это строение - вовсе не роскошный дворец; если подойти поближе, то можно увидеть, что сделан он из игральных карт. Легкий ветерок, и весь дворец рухнет, поскольку он лишен основания.
      Философия лишена основания.
      Она строит воздушные замки.
      Идеи — это всего лишь идеи. Вы можете представлять себе любую идею, какую только захотите, никто не может запретить вам. И коль скоро вы представили себе эту идею, вы можете найти все виды обоснований, чтобы поддержать ее. Это не трудно.
      Ко мне пришел один человек, он был американцем. Он был профессором в христианском теологическим колледже. В Джабалпуре есть один из величайших теологических колледжей во всей Азии, где готовят священников и миссионеров, которых посылают потом по всей Азии, чтобы обращать людей в христианство. Они там учат всему - если вы пойдете и посмотрите, вам не удержаться от смеха. Меня, бывало, приглашали туда поговорить по одному предмету.
      Этот профессор заинтересовался мною. Он провел меня по всему колледжу. На одном из занятий учили тому, как нужно стоять, когда вы проповедуете в церкви, на публике; в каких выражениях вы должны высказывать важные места, какие слова следует произносить громко, какие жесты нужно делать руками.
      Я был просто изумлен и сказал: «Что вы делаете? Вы делаете из этих людей актеров или священников?» И эти люди усердно проделывали свои движения - каждый священник потом будет играть точно так же. Все это лишь тренировка, род упражнения; в этом нет сердца.
      Если в ваших словах есть сердце, то подчеркивающая интонация придет сама по себе. Если есть что-то, что должно быть выражено руками, то сами руки позаботятся об этом, вам не нужно ничего делать. Если что-то достигает ваших ушей, оно достигнет. Вам самим ничего не нужно нести, иначе все это станет сплошным лицемерием.
      Он расположился ко мне по-дружески. Однажды он принес мне книгу, в которой было сказано, что в Америке, - я не знаю до какой степени это правда, - число тринадцать считается чем-то плохим. Он показал мне, что кто-то в его теологическом колледже провел это исследование, исследование о том, что число тринадцать действительно плохое. Автор исследования собрал всю информацию о том, как много людей умирают тринадцатого числа каждого месяца. Люди умирают каждый день, но он взял только тринадцатое число: сколько войн началось тринадцатого числа, сколько несчастных случаев, бедствий, землетрясений. Из всей истории он собрал тысячи фактов - все плохое, что случилось тринадцатого числа.
      Профессор сказал мне: «Этот человек проделал огромную работу. Он действительно доказал это». Этот профессор рассказал мне - я не знаю, потому что сам я никогда не останавливался в отелях, но профессор рассказал мне: «В Америке просто пропускают тринадцатый этаж, потому что на тринадцатом этаже никто не хочет останавливаться ». Поэтому после двенадцатого сразу идет четырнадцатый! Великая идея! Обмануть самого Бога, просто поменяв номера.
      Я сказал ему: «Сделайте одну вещь... Я хотел бы повстречаться с этим вашим студентом. Завтра, когда я пойду в свой университет, я зайду сюда к вам в это же время. Пусть этот студент будет в вашей комнате».
      Я спросил у этого студента: «А вы думали о числе двенадцать или одиннадцать? Перед тем как вы представили эту диссертацию... этот профессор, который был вашим руководителем при написании диссертации, он должен был бы быть достаточно разумным, чтобы подсказать вам, что следовало бы рассмотреть каждую дату, и только тогда доказывать, что число тринадцать плохое».
      «Если на пятое число пришлось только пять войн, а на тринадцатое - пятьсот, тогда это что-то докажет. Если второго умерло только пять человек, а тринадцатого - пять тысяч, тогда это что-то докажет. Считайте целый месяц; нужно представить тридцать один день и сравнивать все эти дни. Здесь же нет сравнения».
      «Вы просто собрали все плохое, что случилось тринадцатого числа. Я могу сказать кому-нибудь собрать факты относительно двенадцатого, или одиннадцатого, или десятого, и будут собраны те же самые факты, то же самое количество фактов. Это не диссертация, это просто глупость. Вы напрасно потратили свое время, и ваш профессор тоже напрасно потратил свое время». Он работал над этой диссертацией три года и получил за нее ученую степень.
      Коль скоро вы обрели идею, - это может быть и тринадцатое число, не имеет значения, - вы можете сделать из нее великую философию.
      Бог - это не идея, хотя философы и пытались... ведь философы - это просто люди, вторгающиеся в чужие владения; они просто не могут поверить, что любая территория - это не их территория. Они двигаются во всех направлениях, во всех измерениях, у них есть некоторые идеи по любому поводу. Философ никогда не скажет: «Я не знаю». Он знает! И он не только знает, он предоставит вам свидетельства и доказательства того, что его знание обосновано. Как же они могли оставить без внимания такую важную область как Бог?
      Они открыли четыре аргумента в пользу Бога. Христиане признали эти четыре аргумента, но ни один из этих четырех не имеет никакого обоснования. Все они фальшивы.
      Первый аргумент, о котором я говорил вам, заключается в том, что всему нужен создатель; поэтому необходим Бог. Теперь ясно, что это не аргумент. Немедленно вопрос возвращается обратно, - а кто создал Бога? И этому нет конца. Но этот аргумент считается самым важным из тех, которые выдвинули философы в поддержку Бога.
      Атеистам было легко смеяться над этими философами и теологами: «Что за аргументы выдвигают эти люди?» Но и атеисты не слишком отличались от них.
      Один знаменитый атеист, Дидро, говорил, обращаясь к аудитории: «Если Бог существует и вы говорите, что Он всемогущий, тогда пусть Он остановит часы в этот самый момент. Я подожду одну минуту». Он подождал одну минуту. Часы не остановились. Он сказал: «Ну вот, посмотрите, Он не является всемогущим. Он не может даже остановить часы. Он недостаточно смел, чтобы принять мой вызов».
      Но разве это аргументы? Какой-нибудь хитрец может так устроить часы, что они остановятся в девять. И когда время будет подходить к девяти, он встанет и скажет: «Бог, докажи себя. Если ты существуешь на самом деле, то пусть эти часы остановятся через минуту; иначе будет доказано, что ты не существуешь». И часы остановятся; Бог доказан... Разве это аргументы? Остановка часов или не остановка часов не внесет никакого существенного вклада в доказательство существования Бога.
      Отсюда я и говорю, что Бог - это не идея.
      Вы спрашиваете меня: тогда что же есть Бог?
      Это просто слово, бессмысленное слово, пустое внутри, лишенное субстанции в себе.
      Самуэль Беккет написал свой шедевр “В ожидании Годо”, очень маленькое сочинение потрясающей важности. Два человека сидят под деревом. Оба они бродяги. Один бродяга говорит: «Становится поздно, а он все еще не пришел».
      Другой говорит: «Я тоже думаю, что он, должно быть, подходит». Они ожидают Годо, который никогда не говорил им: «Я приду». Они никогда не встречали его, но просто, чтобы провести время, они изобрели эту идею Годо, ведь оба они бродяги, что им делать все это время? Поэтому они сидят, и ждут, и спорят: «Я не думаю, что он человек своего слова».
      Другой говорит: «Нет, я прекрасно знаю, что если обещал, он придет. Может быть, он немного опоздает, но он придет». Этот разговор продолжается, потом одному из них это надоедает и он говорит: «Я пошел. Довольно. Я не могу больше ждать».
      Другой говорит: «Тогда я тоже пойду с тобой; мы вместе будем ждать там, куда ты идешь. Кстати, что это за место? Как ты думаешь, мы найдем его там? Мы ведь не знаем, где он».
      Когда я впервые натолкнулся на эту маленькую книжку, я подумал, что Годо - это Бог по-немецки - эти немцы такие чокнутые, что могут превратить что угодно во что угодно, - они могли превратить Бога в Годо. Я навел справки у Харидаса. Харидас сказал: «Нет. На немецком мы называем Бога не Годо, мы называем его Готт».
      Я сказал: «Это не очень далеко: Г-о-т-т, Готт». Я сказал: «Вы подошли очень близко к Годо. Все в полном порядке. Мой вопрос не был абсолютно неправильным, я был на правильном пути, думая, что это какая-нибудь немецкая идея превратить Бога в Годо».
      Но называете ли вы Его Богом, или Готтом, или Годо, это не имеет значения, поскольку само слово ничего не значит — вы можете назвать Его как угодно. Это просто слово, лишенное всякого смысла, поэтому-то вы можете играть с ним. На самом деле, это и делал Самуэль Беккет. Он имеет в виду Бога. Он не говорит этого, но это совершенно ясно видно - в ожидании Бога; но если сказать так, то какая-то красота была бы потеряна. Когда он заставляет их ждать Годо, вы знаете, кто такой Годо, и вместе с тем вы не можете сказать, что говорите против Бога.
      Никто не видел Его.
      Никто не встречал Его.
      Никто не слышал Его.
      Тем не менее, все ждут Его... вот сейчас он должен прийти, самое время. Он должен быть здесь.
      Что делают евреи? Ждут, ждут. И они рассердились, когда Иисус сказал: «Я пришел». Он нарушил их ожидание. Только подумайте, что вы пришли к этим двум бродягам и сказали им: «Все в порядке, я пришел...» Они оба убьют вас: «Вы думаете, что это вы Годо? Да знаете ли вы, кто такой Годо? Вы пытаетесь обмануть нас? »
      Они бы убили... Даже если бы пришел сам Годо, они бы не поверили, что это Годо - как мог бы он доказать, что он Годо? У них нет ни одной его фотографии. Как можно опознать его? Они раньше никогда его не видели.
      Это должно быть ясно понято. Когда Моисей видит Бога, никто не спрашивает у него: «Как ты опознал Его? Ведь раньше ты Его никогда не видел». Для опознания нужно видеть Его раньше; иначе какой-нибудь шарлатан или кто угодно может обмануть вас. «Как, на каком основании...?»
      Когда Иисус слышит глас Божий или Мухаммед слышит его, как они распознают, что это глас Божий? Разве они слышали Его раньше? Их опознание лишено основательности. Может быть, они слышали какие-нибудь голоса, многие сумасшедшие слышат их. Они могли и видеть кого-нибудь, многие сумасшедшие кого-то видят. Можете пойти в любой дом для умалишенных и увидеть там сумасшедшего, который один разговаривает с кем-то другим, с кем-то, кого здесь нет, и не только говорит ему, но и отвечает на его вопросы.
      Есть карточная игра, в которую может играть один человек. В поездах время от времени я встречал людей... я ведь сам никогда не разговариваю в поездах. Это мое единственное время, когда я могу посидеть в молчании, а в городах по пять встреч в день... Так что только между городами, в поезде, у меня было время, когда я мог помолчать и отдохнуть. Но я видел людей, игравших в карты в одиночку. Я был озадачен: это была великая религиозная игра! У них по игре был партнер, они играли и за партнера; они знали обе стороны, они знали карты на обеих руках.
      Те два бродяги не делали чего-то нового. Все эти религии на протяжении столетий делали именно это: ждали Бога, ведь, ожидание сохраняет вам надежду, по крайней мере, на завтра... если не сегодня, то завтра, - но завтра никогда не наступает. И когда ждут так много людей, кто-то из них должен знать, кто-то из них должен слышать, кто-то из них должен видеть - с кем-то он должен разговаривать! И тогда найдутся люди, которые скажут: «Он разговаривал со мной».
      Я получал, бывало... даже и теперь получаю, но я не заглядываю в эти письма, потому что прекратил разглядывание всей этой чепухи. Я получал, бывало, письма - получаю и до сих пор, но сейчас Шила просто сообщает мне: «Пришло пятнадцать или двадцать писем этого типа, в них говорится, что они видели Бога и хотят встретиться с Вами, чтобы Вы могли понять правильным или нет является их понимание».
      «Они видели Бога, - говорю я, - они и должны спросить у Него. Зачем им беспокоить меня? Меня абсолютно не касаетесь ни вы, ни ваш Бог; почему вы должны беспокоить меня? Если вы видели Бога, тогда откуда это сомнение? Зачем вам нужен сертификат от меня?»
      Чистая галлюцинация, воображение, непрерывное слушание идиотских проповедей... миллионы людей ждут в великом ожидании - разгорается воображение: еще небольшое усилие, и можно увидеть Бога.
      Но помните, что бы вы ни увидели, это не вы.
      Все, что вы видите, — это некоторый объект.
      А основное дело религии не в объекте.
      Ее основное дело - ваша субъективность.
      Когда все видения исчезают, исчезают все голоса, исчезают все мысли... когда молчат все ваши чувства, в этом молчании до вас доходит нечто.
 

       17 декабря 1984 года
 
       Бхагаван,
       В чем разница между религией и культом? Ведь христиане все время называют нас культом. Кажется, что им трудно принимать нас как религию. Какая может стоять за этим причина?
 
      Это сложный вопрос. Вы должны понять многое перед тем, как получите ответ на этот вопрос.
      Религия - это индивидуальное переживание.
      Только индивидуум может быть религиозным.
      Культ - это учреждение, это организация, он не имеет к религии никакого отношения. Он от имени религии занят эксплуатацией. Он притворяется религией и живет прошлым.
      Например, христиане скажут, что они имеют двухтысячелетнюю историю. Но прошлое мертво, оно - труп. Мы живем в очень странном мире. Когда жил Иисус, евреи не принимали его как религиозного человека: он и его последователи были «культом».
      Иисус - религиозный человек, и поэтому вокруг него был аромат религии, и всякий, кто был чувствителен, восприимчив, стремился приблизиться к Иисусу. Это стремление к Иисусу не имело ничего общего с убеждением разума; оно скорее походило на любовь. Люди просто влюблялись в этого человека.
      Религиозный человек никогда никого не обращает, но само его присутствие внушает многим людям стремление быть с ним вместе.
      У религиозного человека нет последователей, только попутчики - религиозный человек не в состоянии оскорбить кого-то, называя его своим последователем.
      Когда Иисуса распяли, произошла странная вещь, которая случается почти со всеми религиями. Люди того же типа, что распяли Иисуса, - раввины, священство... люди того же типа собрались вокруг мертвого религиозного явления, которое ушло, которого больше нет.
      Похоже на аромат цветка.
      Цветок уходит, аромат задерживается ненадолго - и затем теряется.
      Религия не может быть непрерывной.
      Она всегда, здесь и там, будет индивидуальной.
      Один индивидуум становится просветленным, и внезапно люди начинают ощущать притяжение к нему, как если бы он обладал магнетической силой.
      Иисус не интеллектуал; он даже не имеет образования. Он не теолог; он не может вести спор в поддержку Бога или религии. Во всех его поучениях нет аргументов, это утверждения, высказывания.
      Философ спорит, религиозный человек утверждает.
      Философ спорит, потому что он не знает; посредством аргументации он хочет прийти к заключению. А религиозный человек знает заключение. Он высказывает его, это декларация — и он также знает, что нет способа доказать эту декларацию. Ни один аргумент не подойдет в качестве поддержки доказательства.
      Но когда этот магнит исчезает...
      Священник - это самая хитрая часть человечества, и самая умная. Он бизнесмен, он видит возможность большого бизнеса. Пока жив Иисус, быть с ним опасно. Ни один бизнесмен не приблизится к нему - только азартные игроки могут решиться на это и быть с Иисусом. Быть с ним опасно: его могут распять, вас могут распять.
      Но коль скоро он умер, появляется великая возможность для бизнеса. Тогда начинают собираться люди нового типа: священники, папы, имамы, раввины - образованные, обученные, догматичные, имеющие запас аргументов для спора. Они создают догму, вероучение, кредо. Они создают культ.
      Культ создается на мертвом теле религиозного человека.
      Христианство — это культ.
      Фридрих Ницше говорил, бывало... и я чувствую, что он обладал потрясающим качеством видеть определенные вещи, мимо которых другие люди проходят. Этот человек был сумасшедшим, но иногда сумасшедшие люди обладают очень острым разумом. Может быть, в этом и причина того, что они сошли с ума. Фридрих Ницше говорит: «Первый и последний христианин умер на кресте две тысячи лет тому назад. С тех пор не было вообще ни одного христианина». И он абсолютно прав.
      Единственным христианином был Иисус, хотя он никогда и не знал слова христианин. Он знал только арамейский язык, язык, на котором он разговаривал, и немного древнееврейский, язык, на котором разговаривали раввины. Но у него не было понятия о греческом. Слово «Христос» - это греческое слово, а слово христианин происходит от слова «Христос». Иисус ни разу в жизни не слышал слов «христос» или «христианин». На древнееврейском для Христа есть слово «мессия», поэтому Иисус знал слово «мессия».
      Но когда он умер... И было очень странно, что, когда он был жив, жил переполненной жизнью, был готов делиться, отдавать, изливать свое бытие в их бытие, люди избегали его. Но когда он умер, священники не упустили своей возможности.
      Священники немедленно собираются вокруг мертвого тела Будды, Иисуса, Лао-цзы и немедленно создают катехизис.
      Они начинают на мертвом теле строить церковь.
      Если Иисус вернется, то папа будет первым человеком, который попросит снова распять его, ведь Иисус будет мешать всему бизнесу. Именно это он и делал, когда был здесь последний раз.
      Почему так рассердились раввины? Бизнес шел так хорошо, все установилось, все были довольны, и вдруг это человек, Иисус, приходит и начинает возмущать людские умы. Из-за него люди начинают думать, искать... Учреждение не может допустить такого человека, ведь если вы начнете искать и находить, то вскоре вы найдете, что учреждение стоит на мертвом теле.
      Я слышал о том, что как-то раз епископ Нью-Йорка позвонил папе, дальний звонок, и он был по-настоящему в очень трудном положении. Он сказал папе: «В церковь вошел похожий на хиппи человек, и когда я спросил его: "Кто вы?" - он сказал: "Вы не узнаете меня? Я ваш господь Иисус Христос". И трудность состоит в том, что он действительно в точности похож на Иисуса Христа. Что мне делать в такой ситуации?»
      Папа сказал: «Идиот! Сейчас же звоните в полицию. Если это просто хиппи, нет проблем. Если же он на самом деле господь Иисус Христос, то пусть его поскорее посадят в тюрьму, пока он не причинил никаких бед - и пошевеливайтесь. Если это господь, сразу же звоните в полицию, и побыстрее его в тюрьму».
      Та же неприятность будет и здесь. Иисус обещал в Библии: «Я вернусь», - но я могу авторитетно заявить вам, что он не придет, - одного переживания было достаточно. Кто захочет, чтобы его распяли еще раз? И в тот раз было, по крайней мере, одно утешение: там были евреи, ортодоксальные, традиционные; они могли и не понять той революции, которую он принес с собой. На этот раз не будет и такого утешения. Будут христиане, его собственный папа, и они распнут его.
      В прошлый раз Иисус молил Бога: «Прости этих людей, ибо они не ведают, что творят». Что он будет делать на этот раз? Он должен будет молить так: «Прости этих людей - они прекрасно знают, что творят». Но они сделают все то же самое.
      Культ - это бизнес, бизнес религиозного вида.
      В нем есть религиозный жаргон.
      В нем нет переживания.
      Да, когда-то в прошлом, может быть, был цветок, но его нет. Прошли столетия, и с тех пор священник продолжает притворяться, что это он представитель того аромата. Никто не может представлять аромат: он приходит вместе с цветком, вместе с цветком он уходит.
      Но священник может сделать искусственный цветок из пластика, может даже опрыскать его французскими духами. Именно этим он и занимался во всех религиях.
      Религия мятежна, обязана быть такой, поскольку религия начинает говорить вещи, противоречащие традиции, ведь может существовать только одно из двух: или масса, неразумная толпа-ум, которая создает традицию, или человек, подобный Иисусу, или Будде, или Махавире.
      Они одни.
      И то, что они говорят, может быть понято только немногими избранными.
      То, что они приносят с собой в этот мир, настолько из иного мира, что если вы не в состоянии войти с ними в сердечный контакт, то вы и не поймете их, - вы поймете их неправильно.
      Иисус понят неправильно.
      Сократ понят неправильно.
      Аль-Халладж Мансур понят неправильно.
      Всякий раз, когда вы находите религиозного человека, будьте уверены, что все вокруг него будет понято неправильно. Но когда он умирает, все устанавливается. Когда он умирает, священство начинает свой новый бизнес.
      Теперь евреи отстрадали почти как от сердечного приступа почти две тысячи лет по той простой причине, что упустили такой бизнес. Христианство теперь - самый большой бизнес в мире... а они упустили его. А евреи не те люди, чтобы промахиваться там, где есть бизнес; у них на него чутье.
      Я слышал одну историю... на протяжении столетий происходило так, что каждый год, в определенный день, в Ватикане главный раввин города приходит со свитком в руках на площадь Святого Петра, где его ждет папа. Собираются тысячи евреев и христиан, чтобы посмотреть на встречу папы и главного раввина, но что происходит между ними, никто не знает. Раввин кланяется, передает свиток папе. Папа кланяется - вот и все.
      На следующее утро свиток отсылается к раввину обратно, чтобы он хранился там до следующего года. На протяжении двух тысяч лет ни один папа не побеспокоился заглянуть в него, но этот папа-поляк проявил любопытство: что это такое? Что это за обычай, который продолжается так много лет? Каждый раз раввин передает свиток папе и на следующее утро его отправляют обратно, церемонно, - но тот же свиток возвращается обратно. Что на самом деле содержится в нем? Он развернул свиток. Свиток был очень древним - две тысячи лет. И знаете, что он в нем нашел? Это был счет за последнюю вечерю! Евреи все еще спрашивают: «Хотя бы заплатите за это». И конечно, Иисус умер, не заплатив, так что...
      Религия, как правило, восстает против мертвой традиции, бессмысленных обычаев.
      Дать рождение новому человеку, новому сознанию - это революция.
      Культ не касается нового человека. Культ не хочет, чтобы новый человек родился вообще когда либо, поскольку со старым все так просто, зачем создавать себе неприятности? Кто знает, каким будет этот новый человек?
      И они правы. Новый человек будет источником неприятностей. Он не будет просто так принимать всякие идиотские концепции; он будет задавать вопросы. Он не будет человеком, исполненным веры. Он будет в основном человеком, который спрашивает. Он будет сомневаться - он не будет верить.
      Религиозный человек сомневается, но не верит. Он спрашивает, к этому ведет его сомнение; и он спрашивает до тех пор, пока сам не находит ответ. После этого нет места для веры - он знает.
      Если вы спросите у него: «Вы верите в Бога?» - он скажет: «Нет». Вы будете удивлены - религиозный человек, и говорит «нет»! Если же вы спросите его: «Вы религиозный человек, и говорите, что не верите?» — он ответит: «Да, я повторяю снова: я не верю, потому что знаю; вера - это для тех, кто слеп. Слепой верит в свет, человек с глазами знает. Вы верите в свет?»
      Верующие покорны, готовы к подчинению, готовы покориться любой идиотской концепции.
      Теперь спросите христианина: «Что вы имеете в виду под рождением от девственницы?» А в это верит каждый христианин; если вы не верите в это, вы в большой степени не христианин. Всего лишь несколько дней назад одного епископа в Лондоне выгнали с его епископства за то, что он сказал: «Я не верю в девственное рождение».
      Если вы не верите в девственное рождение, тогда вы не христианин, так какое же право вы имеете быть епископом? Вы распространяете в умах людей опасные идеи. Завтра вы скажете: «Я не верю в Святого Духа». Обязательно случится так, что вы спросите: «Кто этот парень, этот Святой Дух? Делает такие не святые дела, сделал беременной девственницу Марию, и все еще остается Святым Духом!»
      И если вы сомневаетесь в девственном рождении и Святом Духе, то как долго вы сможете верить в Бога? Ведь из всей троицы вы уже сомневаетесь в двоих. Этого третьего вы не видели, и вы не встретите человека, который видел его. Будут цитировать писание, но писания не могут удовлетворить религиозного человека. Он хочет сам ощутить вкус истины. Но для культа это создает трудности.
      Культ может быть любым: индусским, мусульманским, христианским, еврейским; это не имеет значения - все это культы.
      Может быть, в начале его был религиозный человек. Я говорю «может быть», потому что священники настолько хитры, что могли построить церковь даже без мертвого тела реального религиозного человека; в этом нет такой уж большой необходимости.
      Мне вспоминается одна небольшая история. Молодой черт вбегает к главному черту и говорит: «Быстро сделайте что-нибудь; только что один человек нашел истину. Я прямо оттуда. Нужно что-то делать. Его истину нужно уничтожить, иначе он погубит все наше дело».
      Это очевидно, ведь если люди становятся истинными, если люди начинают открывать истину, то какой бизнес останется у чертей? Но старый черт рассмеялся и сказал: «Ты еще слишком молодой, ты новичок в бизнесе. Наши люди уже там».
      Он сказал: «Но я никого не видел».
      Старый черт сказал: «Тебе нужно потратить немного больше времени, чтобы понять. Ты видел священников вокруг этого человека?»
      Он сказал: «Да».
      Черт сказал: «Это наши люди. Они не позволят истине никуда разойтись. Они сделают из нее догму, и они не оставят человека, нашедшего истину. Пусть себе находит. Они окружат его; они станут посредниками между ним и массами, они наши агенты».
      Все священники - агенты дьявола.
      Они не заинтересованы в истине, не заинтересованы в поиске предельной реальности. Их интерес заключается в том, как эксплуатировать страх человека, жадность человека.
      Они эксплуатируют ваш страх, создавая ад.
      Они эксплуатируют вашу алчность, создавая небеса.
      Они эксплуатируют ваше беспомощное состояние, создавая Бога.
      Они дают вам писания, мантры, молитвы и говорят: «Вот это спасет вас; вы под защитой. Вам не нужно беспокоиться, вы не беспомощны. И мы всегда между вами и Богом - вы можете положиться на нас».
      Они совсем не знают Бога.
      Они не имеют к Богу никакого отношения.
      Но Бог - прекрасная концепция для того, чтобы эксплуатировать людей, которые чувствуют себя психологически больными, испуганными, - и в этой ситуации находится все человечество.
      Всякий раз, когда приходит религиозный человек, он начинает преобразовывать вас, не утешать, поскольку утешением не уничтожить ваши болезни.
      Только путем преобразования вы можете стать абсолютно самими собой, вы можете быть абсолютно удовлетворены собой и всем существованием.
      Но священник не хочет, чтобы вы были удовлетворены. Он хочет, чтобы вы оставались недовольными; иначе зачем вам отправляться к священнику? Для чего? Он не хочет, чтобы вы становились смелыми. Он хочет, чтобы вы оставались трусами навсегда, потому что только трусы будут приползать к его ногам. Зачем смелому человеку приходить к нему? Нет необходимости.
      Религиозный человек разрушает необходимость в культе; поэтому всякий раз, когда появляется религиозный человек и вокруг него образуется атмосфера религии, все культы будут против него.
      Вот вам и странная ситуация - христиане называют культом нас! А культ - это они. Индусы называют нас культом; культ - это они, поскольку их религиозные люди умерли две тысячи, три тысячи, пять тысяч лет назад. И никто не знает, был ли на самом деле в начале какой-нибудь религиозный человек вообще, или с самого начала все это был лишь вымысел.
      Георгий Гурджиев, один из самых проникновенных интеллектов этого столетия, говорил: «Иисуса Христа никогда не было. То было всего лишь театральное представление; а потом, постепенно, священники поняли, что это представление можно использовать: "Сделаем из него историю"». Одно верно, что за исключением христианского Нового Завета нигде больше нет упоминания об Иисусе Христе, ни в одном священном писании.
      Если бы был человек калибра Иисуса, то невозможно представить себе, чтобы где-нибудь в еврейских писаниях не встретилось его имя, - особенно когда он был распят. Распятие делает его имя историческим. На самом деле, сейчас мы знаем историю только по Иисусу: до рождества Христова, после рождества Христова... вот так мы знаем историю. Этот человек становится центральной точкой во всей нашей истории. Такой важный человек - и нигде не упоминается: ни в еврейских писаниях, ни в римских текстах - Иудея ведь находилась под правлением Римской империи.
      В римских записях Иисус должен был бы упоминаться. Если вы распинаете человека, он, по крайней мере, заслуживает места где-нибудь в бюрократических книгах. Но нигде, кроме этих четырех Евангелий, написанных четырьмя его учениками... он просто не существует. Если потерять эти четыре Евангелия, то Иисус становится просто слухом. Гурджиев настаивал на том, что он был просто слухом, сплетней, а хитрые люди использовали основанное на этом театральное представление и сделали из него исторический факт - и конечно, это великий бизнес!
      Так и должно быть: пока я здесь, никто не будет воспринимать вас как религию.
      И вы - религия, только пока я здесь.
      В тот момент, когда я уйду, лучше всего - распространиться подобно аромату.
      Хуже всего - стать культом. .
      Тогда эти люди - христиане, и иудеи, и индусы, и мусульмане - также признают вас как религию. Они признают вас как религию только в том случае, когда вы станете культом. Вы видите странную логику мира? Когда вы потеряете контакт с жизненным переживанием, тогда, конечно, вы так же мертвы, как и они, и, конечно, мертвые люди не спорят. И один мертвый человек уважает другого мертвого человека - это просто вежливость, хорошие манеры.
      И могут ли мертвые люди испытывать уважение к живому человеку? Они мертвы; это задевает их. Они не знают; это задевает их. Они имеют лишь верования - и кто знает, являются ли эти верования истинными или нет. На земле три сотни религий, три сотни различных догм, вероучений. Как вы думаете, могут ли быть все три сотни истинными?
      Истина может быть только одна.
      Ее можно высказать по-другому, но из нее нельзя сделать двух вероучений. Языки могут быть разными. Концепции могут быть разными, но любой может увидеть, что эти концепции касаются одной и той же истины.
      Вы должно быть слышали рассказ о пяти слепых людях, которые пришли посмотреть на слона. Прежде всего, слепому не следует ходить смотреть на что-либо; это абсурд. Но им было очень любопытно, вся деревня была в напряженном ожидании, поскольку слон приходил в эту деревню впервые. Поэтому они тоже решили: «Пойдем».
      Видеть они не могли, но сказали: «По крайней мере, мы можем его ощупать и тогда увидим, какой этот слон». И все впятером они ощупали слона, конечно, в разных местах. Кто-то ощупал ноги слона и сказал: «Я нашел его. Слон похож на столб, такие же столбы есть у нас в храме, в точности как мраморный столб ».
      Другой человек сказал: «Ты идиот, ты, наверное, ощупываешь какой-то столб, потому что я вижу совершенно другое». Он ощупывал ухо слона и сказал: «Он похож на веер».
      В Индии, жарким летом, до того, как появилось электричества, использовались веера, подвешенные к потолку. И один человек, бедный человек, должен был целыми днями тянуть за веревку, привязанную к вееру, тогда веер давал вам, по крайней мере, богатым людям, прохладный воздух. Или же по обеим сторонам от вас стояли люди с двумя большими веерами в форме слоновьего уха и овевали вас.
      Поэтому второй человек сказал: «То, что ты говоришь, невозможно ».
      Третий возразил им обоим, а четвертый возразил всем троим. Тогда пятый сказал: «Вы идиоты; не надо было идти с вами, потому что это не что иное, как кисточка», - он держался за хвост. «И так много шума из ничего; просто кисточка, подвешенная к чему-то... Я не знаю, к чему она подвешена, потому что не вижу». Весь обратный путь домой они спорили друг с другом.
      Но как вы можете найти решение, если слепы? Вы должны воспринять вещь, которую не видите. Если вы не воспримете ее, то тогда будут неприятности.
      У этих культов нет глаз. Я спрашивал епископов, раввинов, шанкарачарьев, джайнских монахов, буддийских бхикку: «Вы пережили это? И будьте хотя бы раз искренними и правдивыми?»
      И все они говорили мне: «В частной беседе мы можем сказать, что не переживали этого, но на публике, если вы спросите нас, мы будем абсолютно отрицать, что когда-нибудь говорили что-нибудь подобное. Ведь на публике мы должны притворяться. Мы научились...»
      Когда я впервые выступал в Бомбее в 1960 году, вместе со мной выступал один джайнский монах. На этой встрече мы выступали вдвоем. Он выступал передо мной, потому что был хорошо известной личностью; я же был абсолютно неизвестен. Когда он закончил и поднялся я, люди начали уходить из зала, потому что меня никто не знал. Я вынужден был сказать этим людям: «Всего лишь пять минут, остановитесь там, где вы есть. Через пять минут можете или оставаться, или уходить». Конечно, они остались, потому что я просил всего пять минут, и выглядело бы не очень хорошо, если бы они ушли просто так.
      Я сказал: «Всего на пять минут- посмотрите на часы и через пять минут вы освободите зал; оставаться здесь не будет нужды. Но за эти пять минут я хочу высказать несколько вещей. Первое: этот человек, который говорил до меня, ничего не знает; он просто неумный человек!» Многие из тех, что стояли, сели. Я сказал: «На пять минут встаньте! Постойте пять минут, потом вы можете или сесть, или уйти».
      Этот человек говорил о Махавире, основателе джайнизма. Первоначальным именем Махавиры было Вардхамана. Имя Махавира была присвоено ему потом. «Махавира» означает очень смелый, великий воин, - потому что в джайнизме истина должна быть завоевана. В этом точный смысл слова «джайна»; джайна означает завоеватель. Джайнизм означает: религия, которая учит, как завоевать истину, - и Махавира завоевал ее, поэтому и изменили его имя с Вардхамана на Махавиру. Теперь имя Вардхамана почти забыто.
      Тот монах говорил: «Вардхамана родился сыном царя», и «Вардхамана отрекся от дворца, от царства», и «Вардхамана понял». Он использовал оба имени - Вардхамана и Махавира -без всякого затруднения, и все присутствующие в зале были джайнами, поэтому понимали его.
      Но я сказал: «Этот человек не понимает, что он говорит о двух разных людях, он совершенно запутался». Люди посмотрели на меня. Я сказал: «Вардхамана - это один человек; Махавира - совершенно другой. Когда умер Вардхамана, тогда родился Махавира; они никогда не встречались». Этот человек говорил так, как будто они были на самом деле одним человеком, и он говорил, что Махавира родился, чтобы спасти всех вас от страданий, от несчастий.
      Я сказал: «Это ложь, потому что сам Махавира сказал: "Никто не может сделать вас несчастными и никто не может сделать вас счастливыми, кроме вас самих". Поэтому как может он спасти весь мир? Он не может спасти даже одного человека. Сам он говорит истину: "Это вы причина ваших страданий. Если вы поймете причину ваших страданий, вы прекратите их". Ваша природа - это восторг. Страдание - это ваше усилие, ваше великое завоевание, ваш успех».
      «Чтобы быть страдающими, вам нужно встать на голову, ногами кверху. Вам нужно быть совершенно неестественными, плыть против течения. Чтобы быть восторженными, блаженными, вам нужно всего лишь плыть вниз по реке. Вы просто в состоянии всеприятия - вы просто позволяете своей природе быть такой, какая она есть. Махавира говорит: "Никто не может заставить вас страдать. Никто не может сделать вас счастливыми", - а этот бедный парень говорил, что Махавира родился, чтобы спасти весь мир».
      Я сказал: «Пять минут прошли, теперь вы можете решать: или вы садитесь, или вы уходите». Все они сели, монах же был очень потрясен. Зал был снабжен системой кондиционирования воздуха, но он начал покрываться потом. Он все-таки был искренним человеком, и когда я кончил, он прошептал мне на ухо: «Можете ли вы всего на десять минут зайти в мой храм? Я не могу прийти к вам, - иначе я сам пришел бы, - потому что мои последователи не разрешат мне никуда пойти»... такой великий монах, с таким большим числом последователей, и собирается встречаться с каким-то неизвестным человеком, который, к тому же, сделал из него посмешище, который критиковал его со всех сторон.
      Я сказал: «Нет проблем; я приду».
      Я пришел туда. Собралось около тысячи людей, потому что люди узнали, что я собираюсь прийти, и они видели, что произошло утром. Но монах сказал: «Я хочу поговорить с ним с глазу на глаз, поэтому, пожалуйста, останьтесь снаружи; мы удалимся в маленькую комнату». Мы вошли внутрь. Он закрыл дверь и начал плакать, рыдать, лить слезы... ему было, наверное, лет семьдесят.
      Я сказал: «Но почему вы плачете?»
      Он сказал: «Я плачу, потому что впервые почувствовал, что ничего не знаю. Пятьдесят лет, - ведь когда я стал монахом, мне было двадцать, - пятьдесят лет я учил людей так, словно бы знал. Я позвал вас, чтобы просто покаяться в том, что я ничего не знаю. Я не могу сказать этого перед людьми, - я недостаточно смелый, - ведь если я скажу это перед людьми, меня выбросят вон».
      «Пятьдесят лет я не работал. Пятьдесят лет мне поклонялись. За мной ухаживали; тысячи людей считали меня своим Учителем, и если я скажу, что не знаю, они убьют меня. Они скажут: "Зачем же вы пятьдесят лет обманывали нас?" Им я ничего не могу сказать, но я хотел облегчить свое сердце перед вами - я не знаю. Сначала я был потрясен, разгневан тем, что вы сказали утром, но когда я начал думать об этом, я понял, что все правильно».
      «Сначала я думал встать и начать спорить с вами, но я ясно увидел, что ни один аргумент не поможет мне - ведь я не спорю; то, что я говорю, - я просто утверждаю». Он сказал: «Я хотел бы познать себя. Хватит верить - пятьдесят лет потрачены напрасно; а я все еще стою на том же месте, с которого начал».
      Такое случалось со многими религиозными лидерами, когда они общались со мной. В одиночестве они признавали то, что я говорил, но на публике они имели другое лицо, другую маску. Эти люди, - они могут быть христианами, они могут быть иудеями, они могут быть индусами, - они не знают... ведь знание - это не функция толпы. Я вижу, вы видите, но нет никакой возможности для того, чтобы мы оба видели с одного и того же места.
      Вы не можете видеть через мои глаза. Я не могу видеть через ваши глаза.
      Я не могу стоять в вашем пространстве, там, где стоите вы, и вы не можете стоять в моем пространстве, там, где стою я. Точно так же и религия абсолютно индивидуальна. А когда вы организуете ее, ее тут же забирает священство. Если человек, который ощутил переживание, жив, он может попытаться удостовериться, что религия не становится культом.
      В этом состоит все мое усилие.
      Поэтому, пока я с вами, религия не станет культом. Но когда я уйду, избежать этого будет очень трудно, ведь до сих пор в мире было так много религий, но успех не сопутствовал никому.
      Кришнамурти старался изо всех сил. Никто не сделал так много против того, чтобы превратиться в культ, но кажется безуспешно. В 1925 году он распустил организацию. Для него была создана организация «Звезда Востока», имевшая целью распространение его истины и его переживания по всему миру. Он распустил организацию. Он вернул первоначальным владельцам замки, и деньги, и земли, и все, что было пожертвовано на его организацию. И он сказал: «Мне не нужны последователи».
      С того времени он непрерывно говорил: «Никто не является моим последователем», - но есть люди, которые говорят: «Мы - последователи Кришнамурти». Что теперь поделаешь? И он еще жив, и каждый день он говорит: «Никто не является моим последователем, я не лидер вам, не Учитель, никто». Но люди повторяют эти слова и говорят: «Мы - последователи Кришнамурти».
      Когда Кришнамурти умрет, они снова соберутся вместе, потому что Учитель умер и нужно что-то сделать в его память - построить храм, построить церковь, построить мемориал, построить организацию, - чтобы его истина продолжала жить.
      Истина - это не какая-то вещь.
      Это не вещь, которую можно сохранить, законсервировать. Она исчезает вместе с человеком, который пережил ее.
      Можно ли сохранить любовь? Могут быть двое великих влюбленных, и вы видите, как происходит между ними великая любовь; но можете ли вы сохранить, законсервировать это явление? Эти двое влюбленных умрут; можете ли вы сохранить их атмосферу, то преображение, которое случалось между ними? Можете ли вы? Это не вещь; ее нельзя держать в руках, ее нельзя положить на депозит. Вам не удастся построить из нее храм, или церковь, или вероучение.
      Любовь случается между двумя людьми - с истиной еще сложнее: она случается единственному отдельному человеческому существу. В любви есть хотя бы двое, и есть в ней что-то видимое и снаружи. Наблюдатель может заметить что-то неуловимое, но все-таки постижимое, что протекает между двумя людьми. Это можно увидеть в их глазах, в их лицах.
      Однажды я ехал на поезде, и со мной была одна пара, очень старая пара, испанская пара. Они приехали в Индию, чтобы путешествовать. Мужчине было, наверное, около восьмидесяти, женщине - около семидесяти пяти; им полагалось бы быть уже в могилах. Но я был удивлен, видя их любовь, - ведь мы вынуждены были пробыть вместе двадцать четыре часа, - во всем, что они делали, в самой маленькой вещи. Свою любовь нужно показывать не в больших вещах, но в самых маленьких... я же мог почти дотронуться до их любви. Она была настолько явной, что ее можно было видеть. Я спросил этого старого человека: «Это редкое явление; как долго вы вместе?»
      Он сказал: «Если считать по годам, то мы пробыли вместе, по крайней мере, шестьдесят лет, - ей было пятнадцать, когда я встретил ее впервые, - но эти шестьдесят лет не кажутся мне шестьюдесятью годами; все они пронеслись как одно краткое мгновение, сконденсированное мгновение, мгновение здесь и сейчас. Я никогда не думаю обо всех тех мгновениях, которые прошли, потому что это мгновение содержит все остальные».
      Но когда эти люди уходят, вы не найдете того аромата, той ауры, того чувства. Оно уйдет тоже; оно так тонко.
      С истиной даже еще труднее, потому что отдельная индивидуальность переживает свое собственное бытие и настолько полно восторгом, что если вы позволите, она может переполниться; если вы доступны, она может войти в вас.
      Если вы колеблетесь и сопротивляетесь... это явление настолько деликатно, что небольшое сопротивление с вашей стороны, - и вы упускаете его.
      Поэтому всякий, кто приходит сюда с определенным предубеждением, с определенным умонастроением, с определенной идеей, упустит меня.
      Если человек приходит сюда открытым, уязвимым, тогда он ощутит вкус чего-то религиозного, он почувствует запах чего-то религиозного.
      И вот единственный путь познать религию: быть в тесной близости к религиозному человеку. Это как инфекция.
      Но вы не добьетесь ее, даже если крепко обнимете этого папу-поляка. Ничего не будет... поляк - это просто поляк. Он тоже может крепко обнимать вас, он может сокрушить ваши кости, ведь объятия поляка немного тяжелы для ребер. Но вы не найдете ничего.
      Я встречал тысячи людей, которые были известны как великие религиозные учителя и наставники. Индия настолько полна мудрецов и праведников, что вы можете встретить их повсюду. Их не нужно искать. Это они ищут вас и сражаются за вас: «Вы принадлежите мне, не себе», - кто схватит вас первым. Но все они - часть определенного культа, повторяют как попугаи, - точно как попугаи, или вы можете сказать, как компьютеры, - священные писания, великие слова. Но слова обозначают только то, что имеетчеловек.
      Когда Иисус говорит «истина» или Будда говорит «истина», это слово имеет значение. Когда буддийский монах говорит «истина», значения нет в нем; это пустое слово, в нем нет содержания.
      Вы спрашиваете, почему они не могут воспринять вас как религию. Это очевидно: они же на рынке; каждый продает и торгует навынос своим собственным товаром. Теперь приходите вы как конкурент и начинаете продавать новые вещи, более привлекательные, поскольку они более живые.
      Они пугаются, что их молодые люди, их маленькие мальчики, их юные дочери могут быть привлечены вами - и они действительно привлечены, и они правы. И это побуждает их к таким причудам: они должны были бы ходить в церковь или в синагогу - что они делают здесь в Раджнишпураме? Они должны слушать раввина, священника - что они делают здесь?
      И конечно, когда они видят вас, они не могут себе этого представить. У них есть определенная идея: вы должны соответствовать этой идее, тогда вы религиозны. И конечно, я стараюсь делать все, что в моих силах, чтобы вы не могли соответствовать ничьей идее - включая и мою! - чтобы вы могли быть только собой.
      Весь мой религиозный подход заключается в том, чтобы вернуть вас к себе.
      Вы были украдены.
      Вы были закрыты, вы были всеми возможными способами обусловлены. Вам закрыли все двери к себе.
      Вся же моя работа заключается в том, чтобы проделать в вас двери и окна.
      И если я смогу устранить все эти стены и оставить вас прямо под открытым небом, то тогда вы узнаете, что такое религия.
      Но вы не должны соответствовать ничьей религиозной идее.
      Они назовут вас всевозможными именами. Для них культ — это вещь, достойная осуждения, поэтому они называют вас культом.
      Как раз на днях я видел дискуссию по телевидению с участием одного раввина и двух христианских священников, - один, наверное, был католиком, другой протестантом, или что-то вроде этого, различных вероисповеданий, - которые обсуждали меня и то, что происходит здесь. И раввин сказал: «Это культ».
      Ведущий передачи спросил его: «Что такое культ и в чем разница между культом и религией?» И с тем, что сказал раввин, я полностью согласен, но совершенно по другой причине.
      Раввин сказал: «Культ - это там, где есть харизматическая личность, обаятельная личность, и люди оказываются загипнотизированными, магнетизированными этой личностью, собираются вокруг него; а когда этот человек умирает, люди рассеиваются — не создается никакой традиции. Вот что такое культ».
      Когда он говорит это, я говорю в точности то же самое, но по другим причинам. Он говорит: «Если культ переживает смерть своего основателя, тогда он становится религией». Пока жив Иисус, это культ, потому что из-за его харизматической личности... Когда Иисус умирает, культ становится религией... очень странная идея: религия рождается из культа. Культ не должен быть вещью, достойной осуждения; он является матерью религии, религия исходит из его чрева. Он является потенциалом религии.
      Но он говорил: «Культ обязан исчезнуть, потому что он связан лишь с харизматической личностью, с ее харизмой, с ее обаянием, с ее магией, которая удерживает людей вокруг него. Когда он уходит, тогда больше не за что держаться. Тогда люди рассеиваются и культ умирает». Я говорю, что это в точности определение религии.
      В более разумном мире не будет традиции. Будут рождаться религиозные люди, и с религиозными людьми будет случаться и религия. Придет гораздо больше людей, подойдут близко к нему и будут пить из его колодца. Иисус говорит: «Ешьте меня, пейте меня». Да, они будут есть, они будут пить и они преобразуются во всем этом процессе. А когда религиозный человек уйдет, не будет, конечно, необходимости создавать религию, потому что традиция умрет.
      Да, вы любили своего отца, но когда он умер, вы положили его в могилу. Вы не сказали: «Он был моим отцом, как могу я класть его в могилу или на погребальный костер? Я буду хранить его в своем доме. Я любил его, он любил меня...» Нет, когда ваш отец умирает, это печальное, но естественное явление. Каждый, кто родился, умрет. Вы говорите ему до свидания со всей своей благодарностью. То же должно быть и с каждым религиозным учителем.
      Иисус совершенно здоров, но христианство - это болезнь. Моисей совершенно здоров, но иудаизм - это заболевание. И то же самое справедливо по отношению ко всем религиям. Люди, стоявшие при самом источнике, были по-настоящему прекрасны, но всякий прекрасный цветок умирает. Даже прекрасные звезды умирают или исчезают и не оставляют за собой ни единого следа. Так в чем же необходимость каждому религиозному человеку оставлять после себя традицию?
      Я не собираюсь оставлять после себя традицию.
      Пока я здесь, наслаждайтесь мгновением.
      Празднуйте мгновение.
      Зачем беспокоиться о будущем?
      И помните одно: каждый, кто после меня попытается создать традицию, есть мой враг, не мой друг и не ваш друг тоже.
      Он принадлежит дьяволу.
      Он создает церковь - и тогда придут папы и все такое. Тогда начнется бизнес, и придут бизнесмены, и религия полностью исчезнет.
      Лучше, если она исчезнет во вселенной, чем станет частью религиозного рынка.
      Поэтому, когда люди спрашивают меня: «Что случится с вашей религией, когда вас не будет?» - я говорю: «Почему вас должно это волновать? Я здесь, этого достаточно». И будут люди... кто-то расцветет, и снова будут религии. Люди все время будут расцветать, но не создавайте традиций, потому что эти традиции не дают людям цвести. Оставьте место для цветения. Если бы вам не говорили быть иудеем, или индусом, или мусульманином, или христианином и для вас было бы оставлено место, вы, возможно, расцвели бы прямо сейчас.
      Но с самого начала вас начали цеплять, обрезать, калечить. ..
      В Пуне моим садовником была Мукта. Она постоянно ходила с ножницами, а когда видела меня, то прятала эти ножницы. Я сказал: «Не делайте этого. Зачем вам без необходимости обрезать деревья?» Одно дерево она особенно считала уродливым, поскольку постоянно хотела обрезать его. Так что сначала вы должны назвать что-то уродом, а потом становится легко обрезать это.
      Сначала вы даете плохое имя - например, имя «культ», а потом уничтожение его становится добрым делом. Это был урод... А дерево было таким красивым, оно так обширно разрослось, но всякий раз, когда я не следил, она обрезала его. Если это урод, то пусть будет урод; такова природа этого дерева. Кто вы такой, чтобы уничтожать его или придавать ему форму по вашей собственной идее? Мукте было трудно со мной, потому что она была гречанкой и следовала традиции Аристотеля — логической, математической. Она хотела создать вокруг моего дома европейский сад.
      Я сказал: «Это невозможно». Европейский сад, особенно английский сад, это настолько против природы, ведь где в природе вы найдете симметрию? Но в английском саду симметрию вы найдете. Они обрезают деревья симметрично, делают симметричные лужайки, рассаживают симметрично растения...
      Симметрия неестественна, природа асимметрична.
      Вот в дзэнском саду в Японии вы не найдете никакой симметрии. Даже если она есть, то люди дзэна не допустят ее; они уничтожат симметрию - что-то пошло не так.
      Природа дика, и когда она дика, она свободна.
      Религиозный человек тоже дик.
      В его дикости лежит его свобода.
      И в своей свободе он находит истину.
      В своей свободе он находит себя.
      В своей свободе он находит все, что должно быть найдено в существовании.
      А человек культа остается полным хлама и мусора, заимствует пустые слова; может быть, великие слова - Бог, душа, истина, - но все они пустые, потому что он не живет ни одним из них.
      А если вы не живете этим словом, оно пусто.
      Только жизнь дает значение.
      Поэтому верно, что вас не воспринимают как религию, - но зачем беспокоиться из-за этого? Кого это волнует? Я не заинтересован в том, чтобы нас воспринимали как религию. Мы не нуждаемся в том, чтобы кто-нибудь воспринимал нас, признавал нас, давал нам удостоверение. Кто они такие?
      Те трое человек на дискуссии решили под конец: «Теперь время нам вступить с ними в диалог. Мы должны пойти к этим людям, к людям Раджниша, мы должны вступить с ними в диалог». Я просто рассмеялся над этой идеей — сидит еврей и с каждой стороны сидит христианин.
      У евреев не хватило смелости вступить в диалог с Иисусом — или вы считаете, что диалогом было распятие? Какой диалог они могут вести со мной?
      Если они знают, им не нужно приходить сюда. Если они не знают, тогда это будет монолог. Я буду говорить, а они вынуждены будут слушать. Диалог невозможен.
      Если и вы знаете, и я знаю, нет необходимости в диалоге — достаточно молчания.
      Если вы не знаете, и я не знаю, тогда тоже не будет смысла в диалоге, потому что это не будет диалогом, это будет состязанием по борьбе.
      Я говорю, что я знаю. Поэтому со мной возможно только одно — монолог.
 

       18 декабря 1984 года
 
       Бхагаван,
       Разве нет возможности каким-нибудь образом сохранить Вам Вашу живую религию и не позволить ей опуститься до культа, подобно христианству? Сама мысль о том, что Ваша религия сведется со временем к культу, невыносима.
 
      Почти невозможно сохранить религию как религию. До сих пор никому не удалось сделать так.
      Но я сказал, что это почти невозможно, не абсолютно невозможно, поскольку нам повезло в том, что мы можем видеть все неудачи прошлого: все, что помогает религии превратиться в культ, может быть отброшено с самого начала. Мы знаем многих людей, которые пытались сделать это раньше. Их попытки полезны нам.
      Невозможность религии оставаться религией не присуща ей внутренне. Причины, сводящие ее к культу, не являются самыми фундаментальными.
      Прежде всего: это не моярелигия.
      Я не имею к ней никакого отношения. На самом деле, она начнет существовать, когда я прекращу свое бытие. Это первое, что следует запомнить, - это поможет религии оставаться живым потоком.
      Не делайте из нее религию определенного типа - христианство, индуизм, буддизм - нет, пусть это будет чистая религия. Пусть она будет религиозностью.
      Никто не может свести религиозность к культу.
      Это абсолютно невозможно.
      И то, что я делаю непрерывно, - это устраняю все возможности, все потенции, которые могут свести ее к культу. Например, я устранил Бога. Когда нет Бога, очень трудно свести религию к культу. Вот почему христианство - в большей степени культ, чем буддизм.
      Это наше благословение, что мы можем оглянуться назад на всю историю. И только дураки говорят, что история не повторяется; она повторяется непрерывно, если вы не препятствуете ей повторяться. Если вы приняли идею о том, что история повторяется, вы не станете препятствовать ей повторяться, в этом нет необходимости. Я говорю вам, что она постоянно повторяет себя, если кто-нибудь сознательно не препятствует ей.
      Иудаизм, христианство, мусульманство, индуизм — все они ориентированы на Бога. Джайнизм, буддизм, даосизм, конфуцианство - все они не ориентированы на Бога. И разница видна тут же. Религии, ориентированные на Бога, немедленно становятся культами.
      Бог - это очень опасная концепция, потому что с именем Бога приходит священство.
      Если нет Бога, очень трудно создать священство. В джайнизме священства нет. Для своих мирских ритуалов, например, для бракосочетания, они вынуждены заимствовать священников у индусов. У них нет никаких священников, их религия против брахманизма. А вот у индусов величайшее и самое древнее священство; самое изощренное, культурное, весьма солидно установленное.
      Когда женился мой первый дядя... в то время я осознал одну странную вещь - то, что для церемонии бракосочетания вызвали брамина. Я спросил отца: «Джайнизм ведь против брахманизма, джайнизм восстал против браминского ритуала, против магической религии. А бракосочетание совершается брамином? С самого начала брак становится неправильным. Можно ли сделать так, чтобы бракосочетание проводил джайн?»
      Он сказал: «Ты поднимаешь неудобный вопрос, но я должен признать, что твой вопрос всегда был правильным. Мы, может быть, не сможем ответить на него, у нас могут быть практические трудности при ответе на него, но это действительно наша проблема - и мы сердиты на тебя! Вот сейчас начнется ритуал; все готово - невеста и жених, все гости и брамин пришли, - все готово к началу, а ты начинаешь задавать такие неприятные вопросы».
      Я сказал: «Женится мой дядя. Я имею полное право проявить заботу о том, чтобы все прошло правильно».
      Мой отец хотел, чтобы я замолчал. Он сказал: «Можешь взять несколько рупий, но уходи».
      Я сказал: «Еще не время - никакие взятки не помогут. Я собираюсь устроить здесь неприятности; я не позволю этому брамину совершать брачную церемонию. Просто сама мысль... Он ваш враг; брамины постоянно осуждают джайнизм, все их священные писания полны такого осуждения. Джайны постоянно осуждают браминов, вся их философия против браминов. Я не допущу этого. Или бракосочетание должно проводиться джайном, или я устрою скандал».
      И я устроил скандал. Я встал и спросил всех джайнов, — там присутствовали все старейшины общины, - я спросил у них: «В чем смысл всего этого? Может мне кто-нибудь ответить?»
      Один старик сказал: «Этот вопрос вставал у меня всю мою жизнь - ведь я был, наверное, на тысячах бракосочетаний. И каждый раз возникал этот вопрос, но у меня не хватало смелости задать его. Этот мальчик прав. Кто-то должен начать однажды».
      Я сказал своему дедушке: «Помогите мне. То, что делает этот брамин, может делать любой человек. Если вы позволите мне, я смогу сделать это».
      Они сказали: «Это будет уже слишком. Пусть это сделает кто-нибудь постарше».
      Я сказал: «Очень хорошо».
      Тот же самый старик и выполнил ритуал. Это было первое бракосочетание в Индии среди джайнов, совершенное джайном. Я сказал: «Не беспокойтесь. Все, что брамин говорит на санскрите, вы скажете на хинди. На самом деле, говорить на хинди лучше, потому что тогда и невеста, и жених поймут то, что вы говорите. То, что говорит брамин, все чепуха - все греческий да латынь! Он просто говорит какую-то невнятицу, а вы думаете, что он говорит какие-то великие вещи. Все, что требуется, это обещание, клятва, слово, данное перед общиной в том, что вы будете заботиться друг о друге. А все остальное несущественно ».
      И этот старик выполнил ритуал на хинди. Брамин был очень зол, потому что он потерял свой заработок... и это было только начало. После этого бракосочетания в моем городе ни одно бракосочетание джайнов уже не проводилось браминами.
      У джайнов нет священства, потому что, когда нет Бога, в чем функция священника? Эти вещи взаимосвязаны. Бог абсолютно необходим для создания иерархии - тогда мессия, тогда папа, тогда кардиналы, тогда епископы, тогда священник... И это все продолжается; от самого подножья до вершины, ступеней так много. Но все эти ступени возможны только в том случае, если вы признаете вершину, а вершина-то вымышлена. Бог-то вымышлен.
      Если бы я встретил Иисуса, я сказал бы ему: «Бог - это вымысел. Я не отказываю тебе ни в чем; я просто говорю, что если ты не докажешь Бога как факт, твое мессианство не считается — поэтому-то и нет нужды отказывать тебе в нем, как это делают евреи, которые отказывают тебе в мессианстве, говоря, что ты не мессия, не истинный мессия».