Радий Радутный. Когда смеется дьявол

И снова настало утро, и снова яркий солнечный свет разогнал предрассветную серость, и снова исчезли ночные призраки, похожие на клочья серого тумана, и вернулись тепло и свет, жизнь и радость.

И боль.

Боль, вечная привычная и непрерывная, вот уже сорок лет обжигающая с неослабевающей силой, разрывающая на куски сердце, душащая, ослепляющая, всепожирающая боль!

Он встал, несмотря на возраст, потянулся, подошел к окну.

— Доброе утро! — запищал будильник. — Сегодня двадцать восьмое марта две тысячи…

— Заткнись!

Обиженно пискнув, автомат умолк, затем, подумав, выключил свет и раздвинул жалюзи.

За окном буйствовала весна, над черным вспаханным полем таяли клубы пара, в полуметре от звуконепроницаемого стекла беззвучно надрывала горло серая неприметная птичка, и на какой-то неуловимый миг боль ушла, исчезла, и остались только спокойствие и умиротворение, и человек улыбнулся, а затем все вернулось.

Почтительно склонив голову, молоденькая, глупенькая, откровенно влюбленная секретарша пожелала доброго утра, напомнила о предстоящей встрече и про-между-прочим упомянула о том, что ночью звонил доктор Ковач, просил соединить, но так как время было позднее (или, скорее, раннее), то…

Она все еще приходила в себя от молниеносного увольнения, когда легкий самолет хозяина сделал круг над замком и исчез, набирая скорость, в лучах восходящего солнца.

Меньше получаса длился полет, и за это время более сотни раз боль успела одержать победу над надеждой, и надежда не меньше тысячи раз уничтожила боль, они пожирали друг друга, сгорали и воплощались, словно армии фениксов над опаленной, стерильной равниной со странным названием — Душа, и отблески битв вспыхивали и гасли в зрачках человека, но, как обычно, каменным было его лицо, и как обычно, вежливо и почтительно приветствовали его рабочие в серых комбинезонах, затянутые в серый кевлар охранники, строгие серопиджачные администраторы и ученые в традиционно-белых (с серым оттенком) халатах, и не менее вежливо здоровался и улыбался Хозяин, перебрасывался парой шуток с близкими знакомыми, невозмутимо отражал влюбленные взгляды секретарш и лаборанток, внимательно выслушивал стариковские жалобы вахтера, спокойно заглядывал в глазок оптического идентификатора, проходил через датчики металла, взрывчатки, отравляющих веществ, алкогольного и наркотического опьянения, радиоактивности — и все это время боль была рядом, она разрушала мозг и наслаждалась, не убивая его совсем, понимая, что не сможет и секунды прожить без носителя.

И все это время иннастр Хозяина горел ровным зеленым цветом — цветом спокойствия и стабильности, рабочего настроения с чуть заметным оттенком сексуальности, но любой электронщик, разобрав прибор, увидел бы вместо привычных датчиков настроения крохотную микросхему-фальшивку, но только Хозяин знал об этой хитрости, потому что человек, который ее устроил, был мертв уже полтора десятка лет — с момента введения закона об иннастрах, с момента, когда Хозяин сжег один за другим три прибора, каждый из которых едва успевал полыхнуть кроваво-рубиновой вспышкой — цветом боли и гнева, и один из разработчиков сделал маленькую модификацию — единственную в мире. Он был жадным человеком, и мир совсем немного потерял от его смерти.

— Привет! — сказал Хозяин.

— Привет! — сказал Ковач. — Садись, я сейчас.

Оба были примерно одного возраста, один гладко выбритый, в строгом костюме, и другой, взъерошенный бородач в прожженном халате, они представляли собой странную пару, но были близки, и Ковач был одним из немногих, с чьей стороны Хозяин не опасался предательства… почти… и электронные клопы с острым взглядом и чуткими микрофонами притаились в лаборатории просто так, — на всякий случай, — мало ли что…

— Можешь меня поздравить, — бормотал тем временем Ковач из недр странного аппарата, ощетинившегося остриями антенн, затянутого в обтекаемый кокон из высокомолекулярной органики, более всего напоминающего самолет — если можно представить реактивный самолет с корпусом батискафа; или танк с короткими крыльями и килями; или ракету, слепую, могучую и беспощадную в своей ярости, — но с прозрачной жемчужиной явно авиационного фонаря и открытыми створками кабины; или… в общем, было в этой машине что-то хищное, боевое, яростное и непокорное, и неясно было, куда она сможет… взлететь? уплыть? уехать? — из глухого подземного ангара, но не было ни малейшего сомнения в том, что это машина — солдат, машина-убийца, и Хозяин знал, что сразиться ей предстоит с их общим врагом, и враг этот не должен быть убит, уничтожен полностью, а, напротив, должен быть взят живым, должен быть унижен и покорен, ибо имя ему — Время.

— Можешь меня поздравить, — бормотал Ковач из-под какого-то блока.

— Синхронизация возможна, и точность достигла — сколько бы ты думал?..

— двух-трех миллисекунд, этого хватит даже для вмешательства, остается вопрос энергозатрат — ну, ты в курсе — чем более масштабные последствия имело событие, тем больше нужно энергии; для убийства комара во вчерашнем дне — около сотни МэВ, а в палеолите — где-то около миллиона, но не МэВ, а ГэВ, примерно, как для ликвидации Манхэттенского проекта, а вообще-то твоя мысль насчет управления с помощью синхронизации воспоминаний — гениальна…

Хозяин хмыкнул — машина на четверть состояла из его «гениальных» идей — точно так же, как бесшумные орбитальные многоразовики и готовый к запуску «Высший разум» — кстати, интересно, что будет, если ему скормить какую-нибудь гениальную идею? — и еще кое-что гениальное, о чем подробнее могли бы рассказать кратеры в соседнем полушарии…

— Смотри, как просто — садишься, одеваешь шлем, и тебе не нужно следить за четырьмя сигналами, а нужно только вспомнить событие, и комп сам приведет Машину в нужную точку, а дальше я поставил обычно ментальное управление, как на «Грифонах», а в точке Вмешательства — синхронизация и… хм-хм… собственно, Вмешательство. Классно я придумал, а?

— Ну да, классно… ты придумал.

Оба захохотали, и Хозяин, сбросив пиджак, тоже забрался во внутренности Машины, и в этот день весь концерн и вся страна остались без руководства, и два важнейших договора не были подписаны, и обиделся по крайней мере один весьма важный посол довольно важной, хоть и относительно дружественной державы, и еще много случилось за это время, но к вечеру машина вздрогнула и приподнялась над полом, а к утру все кабели и световоды, питающие ее, были убраны, и бледный от недосыпания Хозяин с трудом влез в тесный скафандр и поудобней, насколько это было возможно, устроился в не менее тесной кабине, а совершенно обессилевший Ковач присел «на минутку» в кресле и мгновенно уснул, и боль ушла, исчезла, убралась снова в темные глубины сознания, чувствуя свое близкое и неминуемое поражение, и тогда Хозяин тихо закрыл массивную крышку входного люка, наскоро набрал программу и, зачем-то глубоко вдохнув, включил стартовый бустер.

И грянул гром!

И ударная волна, образовавшаяся от сжатия воздуха на месте столь внезапно исчезнувшего тела Машины, выбросила Ковача из кресла, он вскрикнул и грязно выругался спросонок, и, заметив слабо светящийся вихрь в центре зала, яростно заорал в темноту:

— Вернись! Надо же все проверить! Стой!

А затем плюнул, махнул рукой, хлопнул спирта из лабораторной мензурки и опять свалился в кресло.

А что же Хозяин?

А Хозяин, ослепленный, оглушенный, ошеломленный внезапным переходом, вспышкой, грохотом и вибрацией, совершенно непроизвольно, повинуясь рефлексам, бросил Машину вперед, вперед и вверх — подальше от смертельно опасной земной поверхности, и лишь на высоте, где вспыхивают метеоры, опомнился, засмеялся, и во внезапном приступе эйфории послал аппарат еще выше! выше! выше! — стратосфера! ионосфера! космос!

Скорость росла, и зелено-голубой мир где-то там внизу, и звезды, привычные к подобным сюрпризам с крохотной беспокойной планетки, снова сжались в строгие, ханжески неулыбчивые точки, и Хозяин захохотал снова, направляя Машину вниз, и снова стало голубым небо, и с бешеной скоростью проскочил под брюхом город, а затем на пути оказалась гора, и пилот, побледнев, не стал отворачивать, и за миг перед столкновением он закричал и закрыл руками лицо, и проскочил гору насквозь, даже не заметив ее в своей стремительности.

Ибо был он сейчас нематериальным, бесплотным, принадлежа нормальному трехмерному миру только по четвертой координате, а четвертая координата — время — все время оставалась неуловимо малой, и Хозяин вместе с Машиной практически не существовали.

На пути попалась гора, еще одна, затем Хозяин глубоко вдохнул и наклонило Машину вперед, вниз и снова не удержал вскрика при виде несущейся в лицо поверхности, и снова ничего не случилось, а через несколько минут Машина вырвалась с противоположной стороны планеты, и Хозяин захохотал снова — дико и торжествующе, ощутив себя вездесущим и всемогущим, и погрозил кулаком пространству, выкрикнув что-то матерно-святотатственное, и только потом снизил скорость, осмотрелся, сориентировался, и продолжил полет над горами, морем, степью, лесом, пока не оказался перед темной громадой замка.

Он знал, что видел его последний раз, знал, что через короткий промежуток времени картина мира изменится, и на этом месте, скорее всего, останутся только древние, чуть ли не первобытные руины, но не задумался ни на секунду, и спикировал вниз, и завис над башней, а затем активировал шлем и вспомнил Серую комнату три дня тому назад.

Машину встряхнуло. Хозяин прикусил язык и выругался, а затем, осторожно пройдя двухметровой толщины стену, оказался вместе с носовой частью Машины у огромного, во всю стену, дисплея.

Где-то в глубине едва уловимо скользнул бледный и мерзкий червячок разочарования — настолько буднично и просто произошло самое великое в истории человечества событие.

У окна, в нише удобно расположился стол с небольшим терминалом. Сидящий за ним пожилой, но на удивление крепкий с виду мужчина, охватив голову руками, уставился в стену.

Этого человека все называли уважительной кличкой — Хозяин.

Человек, спрятанный под броней Машины, нажал несколько клавиш; сцепив зубы, выдержал толчки и бешеные перепады температур во время синхронизации, открыл люк и вышел из кабины, нос к носу столкнувшись с самим собой.

— Ну наконец-то, — недовольно пробормотал человек в кресле. — Что там у тебя?

— Управление, — улыбнулся Хозяин, — то, что тебе нужно, так?

— Угадал, угадал. И что же?

— Свяжи синхронизатор через шлемофон с областью памяти. То есть, ты вспоминаешь — а комп автоматически привязывает это дело к периоду. А дальше — обычное ментальное управление. Устраивает?

— Еще бы! — человек усмехнулся. — Раз ты здесь, значит работает.

Оба засмеялись.

— А сейчас — поспеши!

И Хозяин, все еще улыбаясь, снова влез в Машину, опустил люк и положил руки на клавиатуру.

А там, за толстым слоем бронестекла, человек беззвучно прошептал что-то и взмахнул рукой, то ли проклиная, то ли благословляя самого себя.

Человек в Машине знал, что он шепчет, ведь он сам прошептал это неделю назад.

— Удачи тебе!

— Удачи… мне! — и снова вспышки, вибрация и грохот, и Машина взмывала над городом, и опускалась прямо к приземистому ангару лаборатории и Хозяин диктовал самому себе — только моложе — правила и формулы, рисовал графики и чертежи, сообщал, где надо ожидать неполадок, а где и аварий, кого следует поставить главным, а кого и расстрелять, он был богом — всезнающим и вездесущим, потому что в свое время, раньше узнал все это от себя самого.

Следующий временной прыжок был длинным, очень длинным, и тот, кто его встретил, был намного моложе, и произошло это в воздухе, и Хозяин приказал пилоту — себе — прыгать, и тот прыгнул, а «Грифон» — грозный, мощный, вооруженный до зубов и бронированный, как линкор, аппарат, бессильно полыхнул в утреннем небе, затмив на мгновение восходящее Солнце, исчез, обратился в пар, уничтоженный изнутри подло притаившейся миной, а Хозяин откликнулся серией репрессий, а Машина уносила его все дальше и дальше, и наконец, противоположное полушарие снова расцвело жуткими черно-багровыми термоядерными грибами, а затем снова вспыхнули огни городов, и снова замелькали в небе «Сфинксы» — еще те, самые первые и «Валькирии», и снова планета собрала хороший урожай ядерных грибов, и Хозяин вел войну, повинуясь подсказкам самого себя — но более старого, и война близилась к началу, и все более наглыми становились морские пехотинцы из другого полушария, и так продолжалось, пока Земля снова не познала мир, а Хозяин стал, как и раньше, неплохим инженером, средним политиком, удачливым бизнесменом — но не более.

А затем снова был длинный, длинный, длинный прыжок.

«…В ходе тяжелых и продолжительных боев город был взят. Преодолевая упорное сопротивление врага, наши войска вынуждены были применить некоторые виды оружия массового поражения, в том числе боеприпасы объемного взрыва. Городу нанесен значительный материальный ущерб…»

Здесь стоило остановиться.

Впрочем, и без этого Хозяин помнил все с ужасающей ясностью.

«Грифон» завис на высоте около километра. С десяток дымов возвышались над южной частью раздавленного города, внизу изредка потрескивали автоматные очереди, время от времени над кварталом взлетала ракета, ближайший штурмовик опускал нос и аккуратно укладывал несколько очередей в подозрительный дом. Обычно этого хватало, и пехотинцы со смехом вытаскивали из подъезда (или выбрасывали из окна) очумевшего захватчика (или то, что от него оставалось).

Впрочем, эта война с самого начала была странной.

Хозяин знал этот город. Слишком хорошо знал.

По странному стечению обстоятельств знал он и дом, из которого вылетел этот злосчастный «Стингер». Естественно, его расстреляли еще на подъеме. Естественно, на бывшую гостиницу с узкими, словно бойницы, окнами, свалились сразу две «Валькирии», а вот дальше…

— Все назад!

Штурмовики послушно вернулись в строй, а «Грифон» Хозяина, опустив нос, круто понесся вниз. Два «Скорпиона» из охраны бросились следом и тут же сконфуженно ушли обратно — судя по всему, получив по секретке не только приказ, но и хорошую порцию эпитетов.

Первая же ракета разворотила пол-этажа, следующая ударила рядом, и ударная волна подбросила крутившийся рядом штурмовик, и на месте злосчастного здания уже зияла воронка, а Хозяин пикировал снова и снова, и с диким, безумным наслаждением жал на гашетку. Туча густого дыма накрыла квартал, на дисплее мелькали контурно очерченные скелеты домов и руин, но Хозяин видел другое — видел, видел с поразительной ясностью, то, что происходило в одной из комнат столько лет назад; видел — хотя никогда не видел этого на самом деле. Он видел это, видел и жег, убивал, беспощадно разрушал прошлое — но не мог изменить и уничтожить.

Несколько ракет взлетело одновременно, и штурмовики на миг замешкались, разбирая цели, и тогда шлемы каждого рявкнули резким, знакомым всем голосом, и приказ был страшен и невыполним, но…

— Ну! За чем остановка? Стреляйте!

Хищные крылатые тени дружно свалились вниз, послышались выстрелы и взрывы, а голос, так внезапно оживший в шлемофонах, все выкрикивал, захлебываясь, выплескивая ярость, боль, ненависть и безумие:

— Стреляйте! Бомбите! Пускайте ракеты! Убейте их всех! Убейте! Убейте! Убейте!

…А затем был тяжелой бомбардировщик прошел над городом, оставив за собой бурое облако, оно спускалось все ниже и ниже, и была вспышка, и был удар, подобный землетрясению, и на несколько сот километров вокруг неделями шли черные дожди, а в ясные дни с неба сыпался пепел, пепел, пепел…

Хозяин встряхнул головой. Он не любил вспоминать этот год. Все кончилось, и момент, когда нужно было высвободить все свое безумие, уничтожить, разрушить, убить — этот момент прошел и никогда больше не повторялся.

По странному стечению обстоятельств, эскадрилья, штурмовавшая город, была полностью уничтожена при неудачно спланированном налете.

Ему не было смысла задерживаться в этом времени.

Следующий момент он с удовольствием проскочил бы без остановки. Это был один из немногих эпизодов, которыми даже его весьма покладистая совесть была не совсем довольна.

Девушку звали… впрочем, это не важно, и была она… впрочем, это тоже не интересно. Важно другое — она любила его, жила ради него, стремилась угадать любое его желание — и ничего не требовала взамен. Им было хорошо вместе, и если бы встреча произошла раньше, возможно и не случилось бы всей этой истории, — но увы! — история, собственно, и состоит из таких вот «если бы», а потому в один прекрасный вечер, когда оба были вполне счастливы, и даже извечная боль временно отступила, хоть и не ушла совсем, у женщины проскочила мысль, еще раз подтвердившая старую истину — выслушав женщину, потупи наоборот.

К тому времени энцокибернетика уже достигла некоторых результатов; первыми появились, естественно, парализаторы и нейробичи, а затем потребительский рынок проглотил и более мирную игрушку под красивым названием — инвертор.

В тот вечер раскрасневшаяся, довольная, все еще дрожащая, она прижалась к сильному плечу Хозяина — собственно, она называла его иначе, но это не важно, — обняла, и закрыв глаза, прошептала что-то о том, как он ей нравится, как ей с ним хорошо, и еще что-то, всегда приходящее в голову в таких ситуациях, в том числе и о том, как ей нравится доставлять ему удовольствие, и наконец, о том, как бы ей хотелось самой почувствовать то, что чувствует он.

Ловушка была расставлена, нить натянулась, и Хозяин не замедлил сунуть голову в петлю.

— Да, это было бы интересно. Я бы тоже хотел побыть на твоем месте. Женщина, наверное, получает больше удовольствия.

— Почему? А мне кажется, мужчина.

Он улыбнулся.

— Женщина — штука намного более сложная. У тебя, например, чувствительных мест намного больше, правда? — он осторожно провел кончиками пальцев вдоль спины — женщина вздрогнула и нервно облизала внезапно пересохшие губы. — А у мужчин — одна, да и то… Ну, ну, не увлекайся!..

Петля затянулась, ловушка захлопнулась, и снова хохотал и танцевал лезгинку на радостях дьявол, и весь ад довольно потирал когтистые лапы.

Черт бы побрал склонность женщин к приятным сюрпризам! Инвертор, дорогая, сложная и идиотская игрушка, позволяющая обмениваться ощущениями во время… гм… в любое время, позволяющая довести партнера чуть ли не до потери сознания и упасть самому (гм… самой…) рядом; это дьявольское изобретение оказалось на висках у Хозяина в самое неподходящее время и на один короткий миг он задохнулся от давно забытого ощущения — света, радости, любви и тепла, а в следующий момент женщина отчаянно завизжала, приняв в себе почти смертельный заряд боли и ненависти, скорчилась в дикой, немыслимой судороге и бессильно обмякла.

А когда сознание вернулось в ее обожженный чудовищным ударом мозг, женщина с ужасом и омерзением взглянула на помрачневшего Хозяина, взглянула с явным вопросом, и он понял этот безмолвный крик, понял — и ответил:

— Да, да, я все время это чувствую.

— Но теперь… теперь я знаю…

— Да. Теперь ты обо всем знаешь.

Странная искра снова вспыхнула в его глазах, и теперь, ТЕПЕРЬ она знала, что это значит.

— Ты сумасшедший!

— И это правда, — он пододвинулся ближе.

— А я… я теперь — лишний свидетель? Но я же никому… Впрочем, ты сам об этом знаешь.

— Знаю, — он привлек женщину к себе, обнял.

— И все же…

— Что поделаешь… Я не смогу жить, зная, что кто-нибудь еще знает об этом. Увы, кто-то из нас лишний в этом мире.

Хозяин поцеловал губы женщины и осторожно дотронулся серым непрозрачным камнем на перстне до ее затылка.

— Все равно, — успела прошептать женщина.

Возможно, она хотела сказать «все равно люблю». Впрочем, скорее всего ей стало все равно — жить или умереть.

Отступив на несколько дней назад, Хозяин снял с пальца и передал себе — молодому — перстень с нейропистолетом, вмонтированном в серый непрозрачный камень.

— Это зачем?

— Узнаешь.

— А долго еще?

— Долго.

Машина снова двинулась вниз — вниз, в проклятое прошлое, и Хозяин останавливался еще несколько раз, тщательно синхронизировал поле и передавал себе — себе, но более молодому, — знания и инструкции, и каждый раз с ужасом поглядывал на счетчик, который упорно не желал замечать огромной энергии, затраченной на каждую коррекцию, и насмешливо дрожал в районе нуля, а скорость росла, и тело, неплохое тело, верой и правдой прослужившее столько лет, на глазах превращалось в дряхлую развалину, и когда Машина остановилась в каких-то полутора годах от цели… нет, от Цели — Хозяин не сразу собрал силы, чтобы выйти.

Но вышел.

В сверкающем серебром скафандре он довольно дико смотрелся в маленькой комнатушке с убогой мебелью, но хозяин комнаты — молодой парень, чем-то отдаленно напоминающий пришельца, смотрел без особого удивления, приписывая, должно быть, неожиданного гостя действию очередной бутылки, подрагивавшей в руке. На столе, рядом с другой твердо и неподвижно тускло поблескивала вороненая сталь.

— Привет! — просто сказал хозяин. — Пить будешь?

— Привет, — отозвался гость. — Наливай.

Они опрокинули по стакану, гость взял в руки револьвер, крутнул барабан и, презрительно хмыкнув, бросил оружие на место.

— Что, — безразлично буркнул хозяин. — Не одобряешь?

— Не одобряю.

— А м-м-мне — н-н-начхать!

Это глубокомысленно замечание потребовало определенных усилий и парень снова потянулся к бутылке.

— А ты знаешь, кто я такой?

— Н-ну, и к-кто же? Вр… Вп… Впрочем, мне н-начхать!

Он задумался, потом внезапно захохотал:

— Зззнаю! Ты — глюк! Гггалюник! Угадал?

— Не совсем. Я — это ты. Ты, который в будущем.

Парень снова задумался, затем тряхнул головой и немного трезвее выдал:

— А вот и врешь! Вот смотри. Вот я есть? Есть! А через минуту меня не будет, — он потрогал револьвер. — Значит, и тебя не будет! Ппонял?

— Отдай пушку.

— Не отдам! И вообще… Вот я сейчас тебя убью, — он приставил ствол к своему виску. — Ты даже знаешь, почему.

— Знаю.

— Так вот… — парень щелкнул курком.

— А если я уничтожу причину?

— Как это?

Хмель, если и не вышел полностью, то по крайней мере отступил. Странный огонек вспыхнул и погас в глазах парня.

— Я сейчас вернусь в прошлое и с делаю так, чтобы… Ну, ты знаешь, что нужно сделать.

— И тогда?..

— Тогда все пойдет по-другому. Так, как ты хочешь.

— О, Господи!

Парень взглянул на револьвер, вздрогнул, и поспешно отвел руку.

— Я готов. Что надо сделать?

— Ты должен стать мной. Ты должен сделать карьеру, добиться моего положения, построить Машину и вернуться.

— Я готов.

— Здесь инструкции. Список акций, которые ты должен завтра же купить. Чертежи нового клапана к газотурбинному движку. Исходники программы…

Хозяин говорил и вспоминал, как много лет назад он сам слушал все это. Как проснулся утром, разбитый, с дикой болью в затылке, мокрый от холодного пота, и злой, бешено злой из-за нелепого и невозможного сна, который помешал обрести, наконец, покой; он клял его — и себя, за то, что не нажал курок, и так было, пока он не ткнулся носом в пакет с инструкциями на странном, чуть поблескивающем материале, который рассыпался в прах после прочтения… Но все это было потом, потом, — деньги, богатство, большое богатство, слава… — все потом, потом…

— Ты понял?

— Понял.

Он усмехнулся и влез в кабину. Оставалось еще два вопроса.

— Подожди! А ты? А как же ты? Ты же исчезнешь.

— Конечно.

— И…

— Я буду очень рад этому. Все?

— Нет, не все. Скажи… а когда это произойдет? Скоро?

— Нет.

Он закрыл люк, выключил синхронизацию и снова запустил двигатель.

Этот прыжок был последним.

Он вернулся в странный мир, когда все вокруг было знакомым — но не совсем, потому что слабая человеческая память не сохранила подробностей; все было известно — но не до конца, из-за тех же мелочей; все было предсказуемым — но только в общих чертах…

Он усмехнулся — известно, когда начнется война, но черт его знает, чем в следующий момент займется вот эта, например, парочка…

Его интересовала тоже парочка — но другая.

Они шли молча, не глядя друг на друга. Черт знает, из-за каких мелочей ТОГДА упало настроение, чем-то был недоволен парень, и не слишком счастливой была девушка, а может погода была не та, в общем-то, так и осталось навсегда неясным, почему ей взбрело в голову прогуляться одной, а потом зайти в церковь, а потом…

Боль, острая, жгучая, невыносимая неистовой волной затопила мозг, и в приступе слепой ярости он бросил Машину вниз, чуть не нажал гашетки… но не нажал.

Смуглый усатый мужчина подошел к девушке, что-то спросил, что-то сказал, через пару минут они уже сидели на одной лавочке, и усатый рассказывал что-то интересное…

Руки Хозяина тряслись, и он заблокировал пусковые механизмы, а затем вообще передал управление компьютеру, а сам корчился в кресле, пожираемый невидимым мозговым червем-паразитом, садистом и палачом.

Стемнело, похолодало, и совершенно естественно парочка оказалась в комнате с узкими окнами, а на столе неизвестно откуда возникла бутылка какого-то вина, а всего в нескольких километрах тот, другой, расспрашивал соседей — не знает ли кто, куда ушла…

А рядом, в двух шагах, высунув острый нос из глухой стены, висела Машина, и полуослепший от небывалого приступа Хозяин не отрывал глаз от первоисточника боли… и всей этой истории.

И наконец, дело закончилось тем, чем и должно было закончиться… и чем уже закончилось раз — столько десятилетий назад. И девушка словно опомнилась, когда усы оказались рядом с ее губами, и попыталась остановить… и остановиться, а Хозяин, стиснув зубы до скрежета, включил синхронизацию, и вывалился в комнату, окутанный облаком огня из-за температурных перепадов, темпоральных флуктуаций и прочих пост-эффектов незавершенной синхронизации.

Пахнуло озоном и почему-то серой.

— Что это? — вздрогнула девушка.

— Где? — не понял усатый. — Ничего. Тебе показалось.

И Хозяин взвыл, натолкнувшись на невидимый и непреодолимый барьер, и истерически заверещала сирена, предупреждая о перегрузках, и Машина

— сама Машина, грозное, непревзойденное и непобедимое чудо-чудовище, порожденное то ли разумом человеческим, то ли его сном, — медленно отступила, отрываясь, насколько возможно, от реального мира.

Это была первая неудача. Первая за весь период проекта.

А время все шло. И Хозяин, лихорадочно перебрасываясь потоками цифр с компьютером, перегружая сенсоры, видел, как в другом конце комнаты усатый стаскивал с девушки брюки и свитер.

А когда примерный результат был готов, на кровати тоже все было готово.

— Не может этого быть!!! — Хозяин взревел, как раненый зверь, и в бессильной ярости сдавил гашетки, выбросив из-под куцых крыльев Машины две молнии, способные испепелить по большому городскому кварталу каждая.

И они вернулись, отраженные все той же невидимой темпорально-энергетической стеной, и находясь в одной временной плоскости с Машиной, ужалили ее, и Машина вздрогнула и затряслась, защищаясь от собственного удара.

Энергий, необходимая для малейшей коррекции — даже просто для появления в комнате — оказалась огромной. Неземной. И даже не звездной. Не меньше десятка звезд можно было бы потушить этой энергий.

— Этого не может быть!!! — с какой-то странной, просительной интонацией бормотал Хозяин. — Это же не Манхэттенский проект. Это же просто маленькая, незаметная коррекция личной жизни ничем не прославившейся незаметной девушки… Ты ошибся, компьютер. Ты врешь, проклятый ящик!!!…

И в ярости разбив кулак о панель, он понял, что жизнь эта не была личной и незаметной — это была ЕГО жизнь, жизнь хозяина планеты, и все развитие человечества находилось в прямой связи с этой ночью и с этой девушкой, и что все это было предопределено заранее, а все, что он мог теперь сделать — это бессильно смотреть, как усатый — впрочем, он знал, конечно, его имя, фамилию и основные анкетные данные — тем временем уже…

Из противоположной стены комнаты вывалилось что-то огромное, крылатое, страшное, и сенсоры взбесились, предупреждаю о том, что ЭТО находится в той же временной плоскости, а, следовательно, МОЖЕТ представлять опасность, и все рефлексы и программы странного монстра, образованного связью мозга с компьютером, взмолились:

— Убей!!!

Сработали все системы бортового оружия, и неизвестный пришелец оказался в самом центре ослепительной пламенной сферы, и исчез, растворившись в облаке элементарных частиц.

Машину подбросило, двигатели брызнули искрами в разные стороны, и Хозяин потерял сознание от чудовищной перегрузки.

А очнулся от едкого запаха горящей пластмассы, сильного жара где-то за спиной и истерического визга сенсоров — это компьютер пытался доложить о куче неисправностей и повреждений. Кабину заполнял азот, а из двигательного отсека сквозь трещины сочилась пена — Машина всеми силами пыталась бороться с пожаром.

А там, ВНИЗУ?

А там уже все закончилось, и девушка, почему-то всхлипывая, смывала следы прошедшего водой из графина, и мужчина, тоже не очень-то довольный, угрюмо смотрел куда-то в сторону.

Вот и все…

Все?!

И как будто и не было груза десятилетий, и Хозяин, снова увидев то, что узнал столько лет назад, лихорадочно заработал головой и руками, спасая Машину — и себя, а затем, стабилизировав ситуацию, снова выдавил полный форсаж из поврежденного реактора и бросился вниз, еще глубже в океан прошлого, в надежде найти критическую точку, где с меньшим расходом энергии он смог бы своротить историю на другой путь…

— не дать им встретиться,

— отвлечь внимание,

— сообщить тому, другому, где она,

— убить ее до знакомства, в конце концов!!!

Синтез-блок мозга с компьютером работали на грани перегрузки, искали и отбрасывали варианты, а руки делали свое, и когда Машина уже падала в черную бездну прошедшего, сработала логика, и компьютер успел подбросить сознанию еще одно понятие — петля.