Они медленно приближались к мятежной драге, готовые на славу и смерть и ведомые великолепным ханом Марга, который, злобно сопя, уверенно маршировал впереди войска и яростно сжимал пистолет в кобуре. Солдаты шли уже тихо, и тревожно посматривали вдаль, где возвышались изборожденные тракторными гусеницами пригорки и сверкали грязные небольшие пруды. Ылдя, нагло улыбаясь, вразвалку шел позади всех, подталкивая перед собой Жукаускаса; Софрон вытянул вперед руки и шагал, широко раскрыв глаза, твердо и уверенно ступая по дороге и напоминая своим видом какого-нибудь истинного паломника, или психотерапевта. Тюмюк в коричневой пилотке постоянно вращал головой туда-сюда, как будто выискивая опасных незаметных врагов, и иногда внезапно отрывисто шипел, словно подстегивая свой боевой дух, устремленный к драге. Солнце все еще было на небе, но сумерки уже чувствовались в безмятежной атмосфере этого обманчиво-успокоенного места. Они свернули с шоссе и пошли по пыльной дорожке; и слева от них текла затхлая речушка, в вонючей воде которой валялись какие-то доски и шины.
      - Приготовимся!.. - крикнул Марга. - Идем врассыпную, тихо. Сними с предохранителя и взведи затвор!! Могут стрелять.
      Все смешалось; солдаты рассредоточились по обеим сторонам дорожки и начали производить некие действия со своими автоматами; Тюмюк достал пистолет и злобно потряс им, усмехнувшись. Откуда-то появилось розовое знамя, и щуплый солдат высоко поднял его.
      - Опусти, козлососина!.. - рявкнул Марга. - Они же нас обнаружат!
      Солдат медленно опустил. Ылдя, радостно посмотрев вверх, достал из внутреннего кармана своей желтой куртки небольшой револьвер и взвел курок.
      - А мне? - спросил Жукаускас, жалобно поглядев ему в глаза.
      - Я не верю! - отрезал Ылдя. - Будешь меня закрывать. И смотри, если что не так, я тебя чик-чик.
      - Но мне нужно обороняться! - убежденно возразил Софрон.
      - Ничего, увертывайся. Вообще, мы будем сзади: я - как царь, а ты - как раб.
      - Шагом марш... - полушепотом, но отчетливо произнес стоящий впереди Марга, и все пришло в движение. Тут же раздался скрип, ругань и шум, и оказалось, что большая розовая зенитка увязла в грязи.
      - Это что еще?! - недовольно воскликнул Тюмюк, устремляясь туда.
      Обескураженный офицер, ответственный за это орудие, растерянно стоял, взмахивая руками, словно дирижер, и выкрикивал отчаянные приказы, направленные на то, чтобы сдвинуть с места засасываемые жижей колеса зенитки. Шестеро солдат, напрягшись, толкали ее; седьмой стоял около них и задавал ритм возгласами <А-ах! А-ах! А-ах!>, шофер, управляющий машиной, яростно жал на газ. Разгневанный Тюмюк подбежал к офицеру, поднес свой оскалившийся рот к его лицу и выпалил:
      - Ну ты, овца, куда смотришь, свинина конская! Как фамилия, гусь ослиный?!
      - Уняны... - пролепетал офицер, сведя свои зрачки к переносице.
      - Ты что, эвенк?!!
      Все войско остановилось и смотрело на них.
      - Нет, нет, что вы, это - дедушка, бабушка, пращур... Я - вилюйский, я - коренной, мерзлотный...
      - Эвенк?! Как пролез, кто пропустил?! Саботируешь, псина?!
      - Да я... - роняя слезу, начал офицер, но тут Тюмюк выхватил пистолет и быстро застрелил его, попав в нос. Уняны упал прямо на одного из солдат, толкающих пушку; тот резво отскочил, и Уняны мягко осел в грязь, окровавив ее.
      - Вот так! - в экстазе прокричал Тюмюк. - Вы на войне, дорогие, и предателей нужно вычислять и отстреливать, как будто бы пушных зверей, или уток. Уберите его с нашего пути, и давайте же, быстрее доставайте орудие. - Он указал своим толстым коротким пальцем на коренастого солдата со смуглой кожей и сказал: - Отныне ты - командир этого отделения. Как фамилия?
      - Илья Эчик! - бодро откликнулся солдат. Тюмюк заулыбался, вытер пот со лба засмарканным носовым платком и засунул пистолет в кобуру.
      - Молодец, якут!.. - бросил он Эчику и быстро ушел на свое место.
      - А ну, навались! - крикнул новый командир. - Убери труп! Возьмись за колесо! И-раз, и-два!
      Ошарашенные солдаты немедленно выбросили куда-то в кусты тело Уняны и тут же вытолкали зенитку.
      - Чего уставились!.. - вдруг раздался громогласный голос Марга. - Команды <остановиться> не было! Вперед, овцы! До вечера драга должна быть нашей!
      - Уруй!.. - раздался нестройный ответ, и воины осторожно двинулись вперед.
      - Ну, как вам? - тихо спросил Ылдя, стукнув Софрона кулаком в спину.
      - Омерзительно, чего и говорить, - ответил Жукаускас, кинув задумчивый взгляд в сторону кустов, в которые забросили труп Уняны.
      - Все правильно, но моего приказа не было. Разошелся что-то этот Тюмюк; после боя поукорочу ему руки-то. Сейчас пусть ведет войско; они его боятся и любят.
      - Несчастное животное... - с сожалением пробормотал Со-фрон.
      - Это кто, Тюмюк?! - расхохотавшись спросил Ефим. - Да, он - зверюга страшная... Я его нашел в следственном изоляторе, он сидел за изнасилование старика.
      Тюмюк, идущий прямо перед Софроном, услышал свое имя и обернулся, презрительно посмотрев в глаза Ылдя.
      - Вы что-то хотите спросить, тойон Тюмюк? - строго сказал тот.
      - По-моему, это вы говорили нечто обо мне, ваше величие... И говорили какому-то странному пленнику, которого вы откуда-то знаете... Конечно, это не мое дело...
      - Вот именно! - властно воскликнул Ылдя. - Выполняйте свой долг!.
      - Слушаюсь... - горько усмехнувшись, проговорил Тюмюк, поклонился и отвернулся. Они пошли дальше вперед, обходя неглубокие овраги и переходя через нагромождения перерытой экскаваторами земли, почти целиком состоящей из песка. Везде были человеческие следы; кое-где валялись гильзы. Воины шли теперь медленно, осторожно, с опаской посматривая по сторонам и почти бесшумно ступая по дорожке. Идущий впереди Марга достал откуда-то бинокль, остановился и стал смотреть в него. Все замерли, выжидая, потом Марга обернулся, озабоченно проговорил: <Что-то ничего не видно...> и пошел дальше. Солдаты последовали за ним, преодолевая ужас, затопляющий их души, и вслушиваясь в каждый шорох или писк, готовые немедленно выстрелить.
      Они все были похожи на ползущего по-пластунски человека, незаметно продирающегося сквозь высокую жесткую траву, чтобы выполнить свою задачу. Чувство яростной жертвенности обуревало мужественные умы этих воинов, служащих величию якутскому, словно религиозная сладость истинного приобщения к вере. Каждая частичка их существа была начеку, как будто опытный дозорный с замершим лицом. Их родная земля несла их к битве, обволакивая их сапоги своей нежной песочной или травяной пуховостью, а их небо загадочно манило их пытливые сердца, обещая победу и вечность. Восторг тихого мига ожидания был упоителен, словно трепет пьяницы, сжимающего в руке любимый стакан; радость блаженного мгновения предчувствия боя казалась необъятной, как великая музыка. Это движение было неумолимым, прекрасным и каким-то нерукотворным; здесь будто страна встала на дыбы и приготовилась к своему судьбоносному прыжку. Костер войны пылал в крови любви к Родине, отцам и Богу. Золото святых недр притаилось во мгле Отчизны, и благородное негодование вскипало в воинских душах, устремленных к нему, ибо вражеские руки посягнули на его блеск и истинную принадлежность. Родное солнце сияло над смиренными макушками героических солдат, своими действиями сотворяющих новый мир на этой почве. Воодушевленное бесстрашие читалось в их очах; праведная сила сквозила в их точных жестах; великое будущее, словно ангел, вставало перед ними, указывая высший путь. Они были чисты,будто новорожденные девочки, и красивы, как лучшие девушки. Когда они шествовали по своей славной дороге, звезды выстраивались перед ними в одну парадную шеренгу, и месяц принимал горизонтальное положение и покачивал своими рожками туда-сюда. Реки салютовали им водопадами и фонтанами сверкающих брызг; море бурлило водоворотами и звенело льдами в честь начала бессмертных боев; лошади громко фыркали, радостно ржа, и заполняли всю эту реальность целыми табунами, предрекающими победу. Подвиг ожидал каждого воина, и гибель ждала некоторых; страх ран отступал перец счастьем долга; и зарево истины вспыхивало вдали. И они шли, как пророки, несущие в себе свет;автоматы их сверкали, как древние мечи, командиры их напоминали серафимов; и духовное пламя пылало над всеми ними, как нимб.
      Они вдруг остановились по знаку руки Марга, и там, вдали, был грязный прудик, за которым начинался чахлый лес, а да нем возвышался какой-то кривой плавучий деревянный домик, похожий одновременно на фабрику и на грузовое судно. Это была драга.
      Марга достал бинокль, недоуменно посмотрел в него, потом причмокнул и вытащил пистолет. Все замерло; солдаты присели на корточки и сжимали свои автомат, прижав указательные пальцы правых рук к спусковым крючкам.
      - Я никого там не вижу... - озабоченно пробормотал Марга и снова открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но тут же некая пуля, выпущенная из тайного укрытия, попала прямо в этот раскрытый рот, пробила горло и затылок, увязнув в мозгах, и прервала жизнь Марга, который упал ничком в лужу.
      - Вставайте, люди русские!.. - раздалось откуда-то слева, и тут же началось что-то невообразимое.
      Со всех сторон, словно воробьи на корм, налетели румяные солдаты в красной форме, бешено стреляющие по якутам. Начались какие-то взрывы, вспышки, хрипы, взвизги; кто-то куда-то падал, кто-то с кем-то боролся; якуты в конце концов тоже начали стрелять, но неожиданность оказалась слишком большой, и засада была четко организована: якутов полностью окружили. Их расстреливали со всех сторон прямо у драги под крики: <Мать твою, у, бля>.
      Золотоносная прекрасная земля покрывалась павшими телами. Зенитчики валялись около своих зениток с развороченными животами, пробитыми лбами или простреленными сердцами; шофер одной из зениток лежал в своей кабине грудью на руле, и из его глаза стекала темная кровь на педаль сцепления. Шофер другой зенитки выпрыгнул из машины, штыком ударил толстого блондина, бросившегося к нему, но тут же был зарезан в спину длинным ножом, который кто-то метнул. Ылдя и Жукаускас, крепко обнявшись, словно влюбленные педерасты, прижимались к земле, изображая мертвецов. Уши словно заволакивал какой-то ватный туман от беспорядочной отрывистой стрельбы, слух терялся в нем, вздрагивая от истошных звериных воплей торжествующих русских.Кто-то сопротивлялся, пытаясь прорваться из кольца; четверо высоких якутов, остервенело стреляя, пробились на берег прудика, но в них кинули гранату, и их расшвыр.-ю резким взрывом. Остатки войска прятались за зенитки и машины, отстреливаясь, но их становилось все меньше. Этот натиск был стремителен и мгновенен: уже через пятнадцать минут третья часть якутов была мертва, а половина корчилась от ран. Повсюду раздавалось:
      - За русь!
      - Да здравствуют щи!
      - Золото России - России!
      Ылдя, губами прижавшись к уху Жукаускаса, жалобно шептал:
      - Что это... Уя... Господи, господи, когда кончится... Нас убьют, уя...
      - Перестаньте, - жестко сказал Софрон, раскрыв левый глаз и осмотрев окружающее.
      - Лежите тихо, может быть, не обнаружат.
      Но тут вдруг мощный далекий взрыв потряс всех участвующих в битве. Это разъяренный Тюмюк, ухитрившись зарядить зенитку, выстрелил куда-то наобум вдаль. Русские недоуменно повернулись туда; Тюмюк, воспользовавшись замешательством, торжественно воскликнул:
      - За Якутию! За царя Софрона! Ко мне!!
      Оставшиеся в живых бросились к нему, создав отряд обороны, укрывающийся между зениток. Тюмюк подбежал вдруг к лежащему вместе с Жукаускасом Ылдя, своей рукой повернул его лицо, и сказал:
      - Ваше величие! Вставайте, вы нужны войску!
      - Я... - залепетал Ылдя, - передаю командование тебе, давай, ну...
      - Вы нужны войску! - твердо повторил Тюмюк и одним движением поставил Ефима на ноги. Софрон остался лежать.
      - С нами царь! - закричал Тюмюк, застреливая небольшого рябого паренька, с любопытством посмотревшего на Ылдя из-за машины.
      - Куй! - прокричали те, кто был жив и тут же начали вести сокрушительный огонь. Русские растерялись, их ряды несколько дрогнули, они спрятались в своих укрытиях и начали отвечать на стрельбу, не предпринимая атак.
      - Мой телохранитель! - вдруг вскричал бледный Ылдя. - Он там, он должен меня закрывать! Вставай, гад, а не то...
      Жукаускас, улыбаясь, поднялся, и, как будто бы совсем не боясь пуль, неторопливо подошел к Ефиму.
      - Я готов, - многозначительно проговорил он. - Смерти нет.
      - Готовимся к прорыву! - взревел Тюмюк. - Отступаем! По его команде оставшиеся якутские воины с диким криком:
      <Тыгын!> ринулись назад от драги, стреляя во все стороны. Несколько русских, вставших на их пути, были убиты. Якуты побежали по той же дорожке, по которой пришли, и тут же их начала преследовать небольшая разъяренная кучка русских.
      - Ура! - кричали они, стреляя. - Русь! Русь!
      Якуты неслись назад, отвечая огнем на огонь. Большой русоволосый русский, получив пулю в живот, громко ойкнув. Тяжело рухнул в песок, словно тюк муки. Жукаускас бежал за Ылдя, прижимаясь к его спине, чтобы защитить его, а Ефим пригнул свою голову, потому что был выше Софрона, и его вполне могли бы застрелить в затылок. Тюмюк организовал все это отступление, отрывисто ругаясь и производя одиночные выстрелы из своего пистолета, которые почтя всегда попадали в цель. Рядом с Софроном бежал худосочный задумчивый якут; он повернул голову налево, тут ему отстрелили ухо. Он вскрикнул, остановливаясь и закрывая рану ладонью, но Тюмюк ударил его ногой в зад, и этот якут превозмогая боль и шок, побежал дальше, роняя большие капли крови. Они так бежали и бежали, и никто не попадал, в Жукаускаса, которого словно несло вперед на божественных крыльях истинной веры и красоты. Ылдя бежал так быстро, что Софрон, чтобы не отставать, схватил его руками за плечи, и они вдвоем стали похожи на каких-то взбесившихся исполнителей еньки-еньки, или же на сросшихся таким образом близнецов, пытающихся удрать от внезапно возникшей опасности. Кого-то продолжало ранить, но выстрелы становились все реже. Обернувшись, Жукаускас увидел, что отряд русских их больше не преследует, а стоит возле небольшого неровного пригорка, иногда постреливая.
      - Вперед! - заорал Тюмюк, взмахнув рукой с пистолетом, словно комиссар на известной фотографии. - Они отстали! Со стороны русских раздался звучный писклявый крик:
      - Только суньтесь, чурбаныыыы... Идите назад к тюленю!
      - Дерьмо!! - не выдержав, воскликнул Ылдя, выбегая из-под прикрытия Софрона, и вытаскивая пистолет.
      Он пробежал сквозь все поредевшее воинство, присел на одно колено, прицелился и быстро выстрелил. Ничто не произошло в стане отряда русских воинов. Кто-то там усмехнулся; взбешенный Ефим вскочил, сжав руки в кулаки, и тут случилось нечто неожиданное и непонятное: чье-то тело резко выпрыгнуло перед Ылдя, и тут же пало навзничь, сраженное вражеской пулей. Ылдя отскочил назад, смешавшись со своими солдатами и в ужасе посмотрел туда, где он только что был.
      - Это Тюмюк... - потрясение прошептал он. - Он спас мне жизнь, он закрыл меня от пули...
      - Войско! - рявкнул он. - Вперед! Отходим!
      Они вновь побежали, бросив застреленного в висок Тюмюка на дорожке, и Софрон снова бежал за спиной Ефима, и опять держал свои руки у него на плечах.
      Ылдя плакал, утирая слезы кулаками в грязи.
      - Я... несправедлив... Я... Он спас... он... Такой...
      - Так вы хоть тело его возьмите! - возмущенно сказал ему Жукаускас на ухо. - А может, он вообще жив?!
      - Точно!.. - ошарашенно проговорил Ылдя. -Воины! Стоять! Осипов! Чюппюю! Взять тело!
      Все опять остановились; вышел один рослый якут с печальным лицом.
      - Осипов погиб, ваше величие, - сокрушении доложил он.
      - Вечная память, - отозвался Ылдя. - А Борисов?!
      - Я! - выпалил маленький толстый солдат и, промаршировал к Ефиму.
      - Ваше величие! Воин Борисов по вашему приказанию прибыл! Айхал!
      - Добре. Вместе с воином Чюппюю, немедленно принесите тело наиславнейшего тойона Тюмюка. Ясненько?!
      - Приказ понял.
      - Все уяснили?
      - Наиточнейшим образом.
      - Старший - Чюппюю.
      - Конечно, - сказал рослый якут, приобннмая Борисова за плечо.
      - Выполняйте.
      Чюппюю и Борисов зигзагообразно побежали назад. Русские все еще стояли и беседовали о чем-то своем, громко смеясь. Якуты достигли лежащего бездыханного Тюмюка и осторожно наклонились над ним, направляя автоматы на русских. Но ничего не произошло; никто не собирался на них нападать.
      - Забирайте свою падаль!.. - раздался русский писклявый крик. - Нам не надо!..
      Там опять рассмеялись, и Борисов с Чюппюю резко схватив труп, помчались обратно, тяжело дыша.
      Их ждал грустный Ылдя, теребящий носовой платок. Перед ним положили Тюмюка, лицо его было бледным, глаза смотрели в темнеющее небо.
      - Вечная слава! - торжественно проговорил Ылдя, обращаясь к воинам. - Вот герой Якутии, спасший царя Якутии! В его честь я переименовываю город Алдан. Отныне Алдан будет называться Тюмюк! А он - герой - будет торжественно похоронен на главной площади, и его памятник будет стоять в ее центре, вместо лысого Ленина, который никого в своей жизни не спас! И рассказ о сегодняшней битве, а главное, о подвиге Тюмюка, займет свое почетное место в будущих наших олонхо. Пусть этот тойон станет примером для вас всех, ибо вот она - истинная жизнь за царя!.. Его дети, если таковые имеются, станут для нас любимцами, а его род будет вечно почитаем династией Софронов. И река <Алдан> будет рекой <Тюмюк>! Я учреждаю орден Тюмюка для особо храбрых, и выделяю деньги из казны на премию Тюмюка для особо талантливых. Воина Борисова я награждаю первым орденом Тюмюка!
      - Куй! - радостно воскликнул Борисов и поднял вверх три пальца. - Гоп-гоп, процветай, Якутия!
      - Вот так вот. И пусть не закончится слава этого дня, не стихнет музыка этих битв, не уйдет память этих дел. Пусть никто из потомков не забудет подвигов предков! Якутия - это все! Якутия - это мир! Якутия навсегда!
      Ылдя наклонился над телом Тюмюка, любовно посмотрел на него и закрыл Тюмюку глаза.
      - Спи спокойно, великий муж, мы отомстим за тебя и сложим о тебе песнь и торжественный рассказ! А теперь, воины, мы уходим. Шагайте вперед; мы отправляемся назад - в Тюмюк!
      Все двинулись; Жукаускас пошел рядом с Ефимом и похлопал его по плечу, утешая. Борисов подошел к телу Тюмюка, готовясь взять его за ноги, но тут, прямо над ним, выросла огромная фигура разгневанного Чюппюю.
      - А почему это тебе дали орден, а мне нет?! - злобно спросил он.
      - Не знаю, - безразлично ответил Борисов.
      - А я знаю, - сказал Чюппюю и вонзил длинный якутский нож Борисову между ребер.

      Чюппюю был тут же схвачен Семеновым и Чохухом, как только Борисов, сдавленно крикнув, замертво рухнул на Тюмюка. Он попытался вырваться, ударив ногой Чохуху в колено, но Семенов резко заломил ему руку, и Чюппюю злобно застонал.
      - Что там? - громко осведомился Ылдя, кладя свою ладонь Жукаускасу на голову.
      - Ваше величие! - немедленно ответил Хабырылла. - Он только что убил Борисова!
      - Как?! Что?!
      - Чюппюю убил Борисова!.. Кавалера вашего ордена!..
      - Мы вместе труп несли, - пожаловался Чюппюю, сопротивляясь цепкой хватке Семенова, - а орден только ему дали! Почему?!
      - А тебе какое дело?! - гордым голосом проговорил Ылдя, подходя к нему. - Ты еще будешь царя обсуждать?!
      - Нет-нет... - испуганно промолвил Чюппюю, задыхаясь, - я как раз не вас, а его, так просто вышло, не сдержался, это случайно, извините,, я смою кровь, мне ударило в голову, виноват, я не прав, я обиделся, надо быть смиреннее, отмотать бы минуточки две назад...
      - Поздно, дундучина!.. - сожалеющим тоном воскликнул Ылдя. - Омерзительное преступление! Гнуснейший поступок! Ты сам засунул свою душу в Нижний Мир! Ведь зависть - это самое вонючее, что есть под небом. Если ты режешь из-за зависти, то проклят будешь. И вот мой приговор: пожизненное заключение в ямке, среди дерьма. И имя твое будет обессмертено, чтобы никому неповадно было заниматься такими вещами, и пускай никто тебя не кончает, даже если попросишь сам, иначе твое место займет.
      - Да вы что!.. - ошарашенно крикнул Чюппюю. - Ни хрена себе!
      - А ты думал, - усмехнулся Ефим. - Вот так вот.
      - Да я ж только что за вас проливал...
      - Все! - громогласно заявил Ылдя. - Это - указ царя! Обсуждению и пересмотру не подлежит!
      - Да тьфу же!.. - сокрушенно вымолвил Чюппюю и смачно плюнул Чохуху на сапог.
      - Войско, идем! - скомандовал Ылдя. - Плечи вперед! Нас не сломят временные неудачи! Тюмюк ждет нас!
      - Марш!.. - раздались голоса старших, оставшихся в живых.
      Они уверенно пошли обратно в места своего расположения, неся с собой два мертвых тела. Некто командовал: <Раз-два, раз-два>, и ноги уставших солдат четко ступали по неровной песчаной дорожке, как будто бы это было репетицией победного парада, или же смотром строя. Грусть и острое желание взять реванш вызревали в душах воинов в качестве единственных сильных эмоций, заглушая смятение, сожаление и страх; странная решимость обуревала их, словно страсть. Они были оскорблены и разозлены быстрым поражением и утратой зениток, но какая-то высокая вера в свое предназначение и незыблемость своего будущего грела их болящие сердца, как будто хорошее известие или доброе письмо. Они буквально колотили ступнями по дорожке с остервенением офицера, избивающего ногами партизана. Никто не хотел ничего говорить; все были подавлены и обескуражены; и никакой песни не слышалось от этого яростного шествия; никто их не преследовал, и это было оскорбительно и неприятно. Софрон понуро шел рядом с надменно шагающим Ылдя, и, как ни странно, тоже был опечален и смущен, и иногда задумчиво вздыхал, бормоча про себя неясные звуки.
      - Я, конечно же, совершенно не согласен с вами! - сказал он, обращаясь к Ефиму.
      - Но я переживаю ваше поражение, почти как крах моей собственной партии; словно крушение идеалов свободы и жары!
      - Не говорите: <поражение>! - немедленно отреагировал Ылдя. - Это просто небольшая стычка, по которой нельзя судить о нашей мощи и потенции! Сейчас мы их недооценили, но завтра они попляшут у нас присядку!..
      - Точно, ваше величие!.. - хохотнув, согласился солдат, идущий в первом ряду, услышав беседу.
      Ылдя строго посмотрел на него и сказал:
      - Вам слова не давали! Соблюдай дисциплину!
      Солдат осекся и стал нарочито безразлично смотреть перед собой.
      И они продолжали свой безрадостный путь по родной земле, которую собирались захватить, и они вышли по шоссе, ведущее вперед и назад, и сапоги их зацокали набойками по асфальту, словно подковы на лошадиных копытах, а солнце уже стало катиться к закату и краснеть, как варящиеся креветки в закипающей воде, и свежий предсумеречный ветер ласково подул на них, будто какой-то утешительный дух этих мест. Они прошли мимо креста с Ырыа, на котором он повис в жалкой позе, прибитый руками и ногами, и Жукаускас кинул всего лишь один взгляд в сторону этого мучительно умеревшего поэта. Ылдя, ни на что не обращая внимания, вел войско за собой и выглядел воплощением какого-то высшего самодовольства. Они дошли уже почти до начала первых строений Алдана, переименованного в Тюмюк, но тут им дорогу преградил рослый человек в странной военной форме абрикосового цвета. В руках он держал карабин с длинным Стальным штыком.
      - Стой! Кто идет?! - мрачно рявкнул он.
      Ылдя изумленно посмотрел на него, потом поднял вверх правую руку и отчетливо проговорил:
      - Ты кто тут, овца?! Я - царь Якутии Софрон Первый, это - мое войско, мы возвращаемся из похода! Как ты смеешь здесь стоять?! На колени, несчастный! Человек отошел назад, поднял вверх левую руку, засмеялся и громко сказал, обращаясь к кому-то:
      - Вот они, эти козоньки. Сейчас я с ними разберусь; а вы пока тихо.
      - Чего это?! - взревел Ылдя, вытаскивая пистолет.
      - Спокойно-спокойно, - тут же проговорил человек, взводя затвор карабина. - На вас наведено в пять раз больше орудий отовсюду, поэтому не рекомендую выступать. Пока вы там играли в войну, в Алдан вошла национальная армия Якутии вместе с царем Семеном Первым. Вы, как самозванцы и негодяи, все приговариваетесь к ужасной смерти особым якутским способом, но царь настолько велик и добродушен, что он прощает всех и приглашает присоединиться к своей славной армии, чтобы сражаться за Якутию! Все, кто согласен, следуйте за мной, я проведу вас к царскому балагану и приведу к присяге.
      - Чего?.. - пораженно воскликнул Ылдя.
      - Чего слышал! С тобой разговаривает младший тойон Марга, понятно?!
      - Какой еще Семен Первый?.. - ошеломленно спросил Ылдя, опуская пистолет. - Погоди... Подожди... Ах, блин, это ж Ваня Инокентьев, мы вместе учились в институте связи, вот гад, точно, мы пили, и он назвал себя Семеном Первым... И блевал потом, и икал, и рыгал...