Нет, нет, я - человек времяпрепровождения, а не дела. Я - не стрела, пущенная в цель, и не камень, брошенный в воду. Август тоже - не стрела и не камень, но, и летя и падая, он предпочел бы знать, где и когда это с ним происходит. Поэтому, увидев выходящего из дверей дома грузного человека в бархатной академической шапочке и темно-зеленом плаще, он извлек из своей памяти два десятка керских слов и, поклонившись, спросил, прав ли он в своем предположении, что это Верхняя Площадка Покинутого Бастиона? "Нет, не правы,ответил человек по-французски,- как, я думаю, и в некоторых других ваших предположениях".- "Но позвольте, мсье, я же поднимался сюда с Нижней Площадки и за все время подъема не увидел ни одного ответвления, ни даже двери, калитки или окна, через которые живое существо могло бы выбрать себе другую дорогу?"
      "В вашем французском я слышу отзвуки двух географически противоположных диалектов, пиренейского и льежского. Что касается площадок и бастионов, о которых вы говорите, то ни о чем подобном я не имею ни малейшего представления, так же как и о способе вашего проникновения на территорию имения без всякого на то права или разрешения". "Способе! - вскричал Август.Так вот же ведущие сюда ступеньки, которыми завершается подъем от Нижней Площадки!" - "Где эти ступеньки, мсье?"
      Август застыл с вытянутой рукой. Никакого входа на площадку он не увидел. Была сплошная стена, а за ней два обращенных к площадке торцами дома, между задними стенами которых - в этом он был совершенно уверен - шли ступеньки, приведшие его сюда.
      "Заметьте, мсье,- бесстрастно продолжал грузный человек,- КАК вы сюда проникли - прошли по дну Оредо ныром, пролетели над ущельем или прокрались подземным ходом,- меня нисколько не интересует. Скорее могло бы представлять некоторый интерес, как вы будете отсюда выбираться, если, конечно, вас это заботит". "Пока нет,- сказал Август,- пока я бы хотел чашечку кофе, если мне будет позволено просить о такой любезности, но только если это никак не потревожит владельцев имения, на территорию которого я столь неосмотрительно вторгся". "Владельцы имения давно спят в своих гробах",- сказал грузный человек, игнорируя вопрос о кофе. "Давно? Как давно? До или после уничтожения керов ледами? Кстати, как ВЫ думаете, каким именно образом леды убили керов? Вы случайно не видели это своими глазами?" "Что касается кофе,- продолжал грузный человек, игнорируя вопрос об уничтожении керов,- то, я полагаю, нам его не придется долго ждать". И, резко повернувшись, он вошел в дом, оставив дверь открытой.
      Теперь грузный человек сидел в низком резном кресле с изогнутой спинкой и подлокотниками. Август стоял перед ним с чашкой в руке, выставив вперед левую ногу, как боец перед началом схватки. Немного поодаль, на низкой софе, покрытой клетчатым пледом, сидела, подобрав ноги, темноволосая молодая женщина, которую грузный человек представил как Александру Юнг из Цюриха. Августа он ей вообще никак не представил, как не представился сам ему. Август говорил по-английски тоном, решительно исключающим, что его перебьют или зададут вопрос.
      "Нет,- говорил он,- нет нужды изображать всю ситуацию, как если бы она была кем-то для меня специально подстроена, например, вами, Вебстер. Но также не вижу никакой необходимости относить ее целиком за счет моей нетерпеливости или опрометчивости. Я постараюсь держаться средней линии. Меня не интересует причинность событий или ситуаций, только их последовательность. Оттого я почти сразу сообразил, кто вы. А это уже - половина истории. И если вы не захотите отвечать на мои прямые вопросы об истории Города, ради ответов на которые я сюда приехал по вашему же приглашению, то у меня есть другие. Точнее, один вопрос, относящийся к факту, перед значимостью которого бледнеет история ледов и керов да и вся история вообще. Я говорю..."
      Не дожидаясь конца его фразы, Вебстер вышел из комнаты.
      "Садитесь, пожалуйста,- сказала Александра, принимая от него чашку.- Я вам налью еще кофе". Она склонилась над кофейным столиком, и упавшие волосы почти закрыли лицо. Он с удовольствием смотрел, как одним коротким движением она наполнила чашку темно-шоколадным мокко, бросила туда комок желтого сахара, брызнула полрюмки рома на маслянистую поверхность утреннего напитка, придвинула столик к Августу, села с ним рядом и зажгла неизвестно как появившуюся у нее в губах сигарету. "Вы долго этому учились?" - спросил он. "Чему?" - "А вот так, все делать тремя жестами в три секунды". "Нет,- она засмеялась,- я просто ненавижу тратить время на подготовку к получению удовольствия". - "Какое же удовольствие вы так спешите получить в настоящий момент?" - "Просто сидеть с вами, вас видеть и слышать". "Я удивлен скромности ваших желаний.- Он улыбнулся.- Последняя женщина, любовником которой я был, говорила, что много бы дала, чтобы меня не видеть и не слышать".
      Александра встала, чтобы налить себе кофе, но, словно неожиданно передумав, наклонилась к Августу и сильно поцеловала его в губы. Потом, резко выпрямившись, глубоко затянулась сигаретой и уже занялась кофейником, когда появившийся совсем не из той двери, за которой он только что исчез, Вебстер, широко разведя руками в золотых перстнях, сказал, что, видимо, его Александра (так он выразился) не пребывала в праздном безделии даже то короткое время, когда он отсутствовал.
      "Скорость, с которой фрейлейн Александра живет и движется, не оставляет никакой надежды ее когда-либо догнать, по крайней мере у такого пожилого и склонного к рефлексии одиночки, как я",- отпарировал Август. "Ни у кого не оставляет,- мрачно заметил Вебстер.- Она - спринтер, обгоняющий звук стартового пистолета. Но что при этом она делает? - спросил он как бы у самого себя.- Спит, соблазняет мужчин и читает. Больше ничего, если не говорить о редких "приступах возбуждения", когда она ходит по Городу часами, иногда сутками. Ну, пора! - грубо оборвал он себя.- Пошли, я вас выведу с другой стороны".
      "Надеюсь, что фрейлейн Александра разрешит мне сопутствовать ей хотя бы в одном из перечисленных выше занятий",- сказал Август, раскланиваясь.
      Вебстер повел его по низкому широкому коридору. Он не помнил, сколько они шли, пока коридор не закончился белой стеной с маленькой, едва выделявшейся на ее фоне дверцей. Вебстер вставил ключ в микроскопический черный глазок замочной скважины, сильно пригнул голову Августу, чтобы тот мог кое-как пройти под очень низкой притолокой (дверца открывалась наружу), и Август оказался... на широкой улице. Такой широкой, каких он, пожалуй, не видел. Мимо, со свистом разрезая воздух, неслись автомашины. "Осторожнее! - крикнул Вебстер, стоя по ту сторону порога.- Здесь нет ограничения скорости.
      И нет переходов. Да они вам и не понадобятся. Идите налево по тротуару до первого спуска, и через десять минут вы - в Южном Городе". "Что? - изумился Август.- Он же гораздо дальше и с другой стороны? Этого не может быть!" "Может. Буду у вас в "Таверне" завтра в десять утра".
      Что это? Южный Город был непохож на остальные части Города больше, чем тот на другие города или даже страны; он казался чужее уже знакомому ему Привокзалью, чем Лима Москве или Гамбург Цюриху. Александра - из Цюриха. Почему она не предложила поводить его по Южному Городу? Он остановился перед огромной витриной ресторана с французским названием "On y mange" ("Здесь едят") и вывеской на французском же: "Здесь едят, кто как хочет, сколько хочет и за сколько хочет. Цена обеда - от десяти городских франков до бесконечности. Время обеда - круглые сутки. Продолжительность обеда - от десяти минут до бесконечности. Не разрешается спать, петь, заниматься любовью и курить трубку, чируты и самокрутки". Надо же наконец поесть! Самое время для позднего завтрака - ведь сейчас вряд ли меньше одиннадцати. Он не пошел дальше первой из бесконечной анфилады зал, сел за единственный свободный маленький круглый столик, у которого стоял уже ждавший его официант, и заказал яйца, овсянку с грибами и минеральную воду. "Вы здесь впервые, мсье,- поклонился официант,поэтому я позволю себе вас предупредить. Здесь всё - обед, мсье, даже если время - четыре утра. Таким образом, имело бы смысл дополнить ваш заказ стаканом предвечернего бреро. И это будет как раз десять франков, наш минимум с персоны, мсье. Чаевых здесь не берут".
      Август поднял глаза на псевдобарочные позолоченные часы на противоположной стене - половина шестого. Что?! Что он делал десять часов? Черт, его часы остались в отеле.
      "Вы уверены, что на этих часах правильное время?" - "Вне всякого сомнения, мсье, но взгляните на ваши".
      Часы, которые он всю жизнь носил на левой руке, неожиданно оказались на правой. Ну, конечно же, он столько раз смотрел на них во время своего утреннего подъема на "Площадку Вебстера" - так он теперь ее прозвал. "Тогда я изменяю заказ. Рыбный суп, бифштекс "Тартар", какие-нибудь фрукты. Да, минеральную воду и немного водки, пожалуйста".
      О непонятно куда исчезнувших десяти часах он решил пока не думать. Ну в конце концов если Валька считает, что история возможна без времени, то его собственная маленькая история еще одного бестолкового дня - и подавно. Но все же. А эта Александра, которая сейчас, по-видимому, спит с Вебстером или читает, хотя время - самое неподходящее. А почему, собственно, его кто-то должен обманывать? Ну хорошо, допустим, что сегодняшняя история - "урок выключения времени". Но какой же это урок, если он просто "попал" в не-время? Нельзя же назвать случай, когда человек попадает под машину, "уроком попадания под машину"? Если Валька прав и история возможна только при взгляде на нее из НЕ-ИСТОРИИ, то надо найти такую внеисторическую точку такого вневременного человека наконец, который и ОКАЖЕТСЯ Валькиным Древним Человеком... Хорошо бы удержать мысль о нем... ей так легко потеряться... А значит, надо скорее, сейчас же, снова пойти к Вебстеру другой, короткой дорогой, не дожидаясь его завтрашнего прихода.
      Он положил на стол тридцать франков, допил водку и быстро вышел на улицу. Теперь, конечно, это заняло немного больше времени - путь опять шел круто вверх,- и когда он свернул направо, то понял, что страшно, гнетуще устал. Опять свист проносящихся машин. Дом Вебстера смотрел на них невидящими зеницами слепых окон заднего фасада. Вот здесь - дверь. Никакой двери не было. Ну, конечно же, она открывалась наружу, и не было бы безумием предположить, что служила только для выхода, а вход был с площадки. Он провел пальцами по стене, стараясь нащупать очертания проема. Ничего не было. Скорее поймать такси и вернуться в "Таверну"!
      Превозмогая страстное желание усесться тут же, в холле "Таверны", в одно из глубоких мягких кресел и остаться там навсегда, он все-таки добрался до лифта. Последним усилием сознания вспомнил, что ему еще надо вставить ключ в замочную скважину, повернуть его четыре раза. В номере, сбросив одежду на пол, он забрался под одеяло и застыл в бездумной сладостной мечте о полной остановке ВСЕГО, в себе и вокруг.
      Ему захотелось курить, но он не решился, боясь, что заснет с зажженной сигаретой, и уже снова стал погружаться в божественное безмыслие, когда кто-то громко постучал в дверь. Господи, что это еще!
      "Тысяча извинений, сэр,- это был портье,- вам срочная электрограмма с пометкой: вручить лично и немедленно".
      Боже! Кто опять хочет найти его, чтобы опять запугать или прельстить новой кабалой свободы и страха? Или это опять Валька со своими последними соображениями и уточнениями? Он вскрыл хрустящий конверт с эмблемой отеля и прочел: "Доктор Андрей фон Потапофф имеет честь пригласить Вас на открытие первой в Городе (и в мире!) выставки поздней византийской миниатюры. Ваша супруга Виктория только что звонила из Нью-Йорка в отчаянии, что не успеет прилететь к открытию, и буквально умоляла разыскать Вас и послать Вам приглашение. Вы, разумеется, окажетесь в чрезвычайно узком кругу тех из
      бранных, которые примут участие в банкете после открытия..."
      Он слабо застонал, бросил электрограмму в корзину, сел на край постели и закурил. Виктория никогда не была его женой и умерла семнадцать лет назад в Филадельфии от скоротечной чахотки. Это был редкий случай, и о нем писали в газетах. Ей было тогда двадцать пять лет. Он пытался учить ее испанскому. Но Виктория тянула за собой еще что-то. Что - он не мог вспомнить. Оно цеплялось снизу за поверхность памяти, но не могло продраться сквозь пленку забвения или рассеянности. Чье-то имя, наверное...
      Нет, он уже не хочет спать. Надо принять душ, переодеться и, может быть, даже прогуляться немного вокруг отеля, размышляя, на этот раз без всяких мистических или эротических отвлечений, о когда-то живших здесь керах и их наследниках псевдокерах, не знающих или скрывающих, что они - леды. Накануне историк-бармен дал ему ключ от бокового выхода из отеля, так что можно будет выскользнуть, не проходя через холл. Было без четверти одиннадцать вечера. Он кончил одеваться, закурил и уже искал глазами шляпу, когда в дверь снова постучали. Ладно, он все равно уходит. Перед ним стояла Александра.
      В этот момент он вспомнил. Пленка забвения прорвалась.
      "Великолепно, фрейлейн Александра,- целуя ей руку, сказал он,- мы пройдемся немного вокруг отеля, а потом предадимся простым утехам скромного ужина". "А-а-а,- тихо произнесла Александра, запирая дверь,- в самом деле, какая женщина устоит перед таким многообещающим предложением? Но я решительно предпочитаю более сокращенную версию первого свидания". Быстрота и краткость последующих ее движений, не оставлявших промежутков, чтобы вставить не то что слово, а вдох, служили бесспорным доказательством непререкаемости ее решения.
      Когда, бездыханный и ошалелый от непредвиденной и не совсем еще утоленной страсти, он приподнялся на постели и посмотрел ей в глаза, то понял, что пытаться думать о случившемся - поздно.
      "Хочешь немного коньяка?" - "Не знаю, никогда не пила так рано".
      На часах было полвторого. Он встал, чтобы пройти к бару в противоположном конце комнаты, но она обхватила его сзади и прижалась губами к его спине. Было три, когда, поднявшись во второй раз, он повторил свой вопрос о коньяке.
      "Чуть-чуть, и закури мне сигарету, пожалуйста". Он вернулся с двумя стаканами и зажженной сигаретой и увидел, что она спит, решительно и бесповоротно.
      Что ж дальше? Почти стертая заметка в вечной записной книжке памяти: Виктория вытянула из подпола, забитого мусором прошлого, одно имя - Сергей Селиверстов. О нем он принялся вспоминать, лежа рядом с неслышно дышавшей во сне Александрой.
      "Проснись, дорогой мой. Вебстер появится ровно через полчаса, а тебе еще надо одеться. Бриться необязательно. Вот кофе". Она наклонилась, поцеловала его в уголок рта и поставила на столик серебряный поднос с двумя чашками кофе и круассанами. "По-моему, моя версия первого свидания себя вполне оправдала". "Пусть будет так, я не самолюбив,- сказал Август.- Я только не понимаю, почему ты называешь это свиданием. Ведь ни я тебе, ни ты мне свидания не назначали". "Что?! - Он увидел, что ее удивление было неподдельным.- Но ты же оставил мне на софе у Вебстера ключ с названием отеля для входа в боковую дверь".- "Он, видимо, просто выпал у меня из кармана, когда мы сидели рядом. Я бы горько пожалел, если бы этого не случилось!"
      "Черт знает что! - продолжал Август, выходя из ванной.- Ключи, незамеченные, выпадают из карманов, приглашая на непреднамеренное свидание, десять часов пролетают как час, нет, Город навевает беспамятство. И не служит ли здесь crime amnesiac ("преступление, совершенное в беспамятстве") таким же основанием для оправдания преступника, как во Франции crime passionel ("преступление, совершенное из страсти")? Кстати, о страсти. Надеюсь, ты не исчезнешь при появлении Вебстера?" "Разумеется, нет. Да он, я думаю, расстроился бы, не найдя меня здесь. Чуть не забыла тебе сказать. Я дала твой телефон моему другу, чтобы в случае необходимости он мне сюда позвонил. Вчера он плохо себя чувствовал, и я за него очень беспокоюсь".- "Другу в смысле любовнику?" - "Нет, другу в смысле бывшему любовнику".- "А Вебстер настоящий?" - "Какой ты идиот! Настоящий - ты. Вебстер никогда не был моим любовником. Он - друг, и уж тут действительно настоящий".- "А тот, бывший, он давно перестал быть настоящим?" - "Вчера утром. Не притворяйся ревнивым. Ты по натуре не ревнивец, а педант. Но ты мне все равно страшно нравишься".- "Это не педантизм, а историческая любознательность..." - начал он, но тут постучали в дверь, и появился Вебстер.
      "За работу, за работу,- ни на кого не глядя, проговорил Вебстер, грузно усаживаясь в кожаное кресло перед письменным столом.- Начнем с археологии, разумеется. Нельзя же заниматься этим до бесконечности". "Это зависит от точки зрения,- добродушно возразил Август,- но уверяю вас, Вебстер, никакие археология и секс не спасут вас от моих вопросов о Древнем Человеке"."Хорошо, но начнем все-таки с археологии. Александра, первое дуновение теплого весеннего ветра в зимней пустыне моей души, кофе, много кофе! И еще круассанов, тоже много, пожалуйста".
      "Хорошо, начну с археологии. Я проштудировал последние карты стратиграфии культурных слоев Северной Трети Города и обнаружил престранную вещь. Культура "В", то есть относящаяся ко второму культурному слою, повторяется, почти точно в том же составе, в пятом и девятом слоях, а потом еще раз, хотя не полностью, в тринадцатом. Я не археолог и даже не геолог, а простой геофизик, но трудно удержаться от фантазии, что какое-то племя пожило здесь лет так четыреста пятьсот, потом, будто устав от однообразия, ушло себе преспокойно, чтобы, прожив лет триста в другом месте и при этом практически ничего не изменив в своем образе жизни, возвратиться - не от ностальгии ли? - на старое пепелище. А затем, в течение последующего тысячелетия, повторить это еще два раза. Не превратилось ли это у них в своего рода "культурную привычку"? Не понимаю, как это могло не стать очевидным любому дураку при первом взгляде на стратиграфию Северной Трети!"
      "Важно не то, на ЧТО ваш дурак смотрит, а ОТКУДА, из какого места он это делает,- сказал Вебстер убежденно.- В тот момент, когда ВЫ на нее посмотрели, карта перестала быть тем, чем она была до того момента, и стала ДРУГИМ СОБЫТИЕМ - назовем его "вы посмотрели на карту". То есть вы оказались местом, в котором карта СНОВА СЛУЧИЛАСЬ, а смотрящие на нее дураки - местом, где она осталась такой, какой была раньше, иначе говоря, местом, где НИЧЕГО не случилось. Может быть, так оттого, что вы - ЧУЖОЙ, как и Валентин Иванович и даже тот сумасшедший аристократ с Севера по прозвищу Студент".
      "Ох, какая тоска была с этим недоделком! - не совсем своевременно вставила Александра.- Тот профессор, Каматэр, кажется, тот хоть замечал, слушаешь ты его или нет, хотя тоже, конечно, недоделок..." "Неблагородно спать с человеком, а потом называть его недоделком..." - наставительно произнес Вебстер. "Боюсь, мне придется испытать все это на себе,- Август намазывал круассан маслом,- но я безумно хочу, чтобы прекрасная Александра меня слушала, и буду безумно несчастен, если она не будет этого делать или, слушая, будет думать о ком-нибудь другом, хотя бы и недоделке".
      "Бывали и исключения",- начала Александра, но в этот момент Вебстер, хлопнув себя по лбу, сказал, что забыл заплатить за отель и что сейчас же вернется. "Теперь - быстро! - Александра сбросила туфли.- У нас десять минут".
      "Какие бывали исключения?" - спросил Август, застегивая верхние пуговицы рубашки и допивая холодный кофе. "Последний, с которым я вчера решила больше не спать".- "А он знает о твоем решении, этот последний?" - "Нет. Я решила уже после того, как ушла от него рано утром".
      Вебстер вошел без стука и сказал, что завтрак принесут в номер. "Вернемся к археологии. Состав культурных слоев говорит не только о повторении, но и о почти полном отсутствии так называемых "катастрофических перерывов" землетрясений, наводнений, пожаров, разрушений, причиненных войной, и так далее. Город действительно долго, очень долго не воевал..." "Странная археология,- заметил Август.- Не будет ли полным безумием предположить, что все специально происходило так, чтобы запутать нас, случайно и беспардонно лезущих не в свое дело?" - "Кто знает, кто знает,- скороговоркой произнес Вебстер, но тут же, как если бы испугался, что именно эти его слова и послужат для бестактного собеседника удобнейшим предлогом спросить: "Да, в самом деле, КТО знает?", добавил голосом опытного докладчика, твердо намеревающегося не отходить от рутины семинара.- Но раз уж мы договорились насчет нашей общей позиции, то ни о каком случайном вмешательстве и вообще ни о чем случайном не может быть речи..."
      Принесли завтрак.
      Августу не хотелось есть. Он с удовольствием смотрел, как Александра и Вебстер наслаждаются бараньими почками в соусе из помидоров и укропа, а сам удовольствовался булочкой и земляничным компотом. Нет, пока он ничего не добился от Вебстера. Но есть еще время. Немного, но есть. Зато (он несколько раз повторил про себя это слово) он получил Александру, не успев даже начать ее добиваться. Потом может возникнуть нужда во времени, бесконечном, непонятно каком, чтобы быть с ней... Ход этих соображений был прерван телефонным звонком. Он взял трубку. "Александра, звонит какая-то дама с очень взволнованным голосом". "Случилось самое плохое,- сказала Александра, положив трубку.- У моего друга, о котором я тебе говорила, приступ грудной жабы.
      С ним сестра из больницы, она умоляет меня приехать. Говорит, что он тогда успокоится и не надо будет вызывать "скорую". Я сейчас же еду".- "Я тоже".
      "Опять авантюры! - ворчал Вебстер, провожая их до такси.- Не забудь на обратном пути завезти его ко мне". "Он давно готовился к этому, если сам не наслал это на себя,- быстро говорила Александра, сжимая его пальцы в такт речи.- Избегая называть это своим именем, все время давал понять, что оно - в нем. Нет, он не трус. Он слишком хрупок для своего тела. Он сказал, что не может быть один, когда это придет, и что его мать и обе ее сестры умерли от того же, когда с ними никого не было".- "Господи, от чего - ТОГО?" - "От аневризмы сердечной аорты, их семейного проклятия".- "Но почему же тогда сразу не отправить его на "скорой" в больницу?" - "Ничего проще, только это будет ему стоить таких денег, каких он и в год не зарабатывает, поскольку у него нет городской страховки, а никакая другая здесь недействительна. Купить же городскую страховку безумно дорого".- "Сколько?" - "Сейчас объясню. Страховка на всю жизнь для человека в возрасте от одного до пятидесяти лет стоит столько тысяч долларов, сколько ему лет. Если тебе один год, то твои родителя платят одну тысячу на всю твою жизнь и больше ни цента. После пятидесяти страховка стоит пятьдесят тысяч плюс полторы тысячи за каждый год, а после семидесяти плюс две".- "Боже милостивый, значит, моя будет стоить около восьмидесяти! И жители Города добровольно идут на такой грабеж?" - "С радостью, только не забывай, они-то платят всего лишь одну тысячу. Тогда это самая дешевая страховка в мире. И еще одно: имея страховку, ты из любой точки земного шара, будь то Аляска или Огненная Земля, прилетаешь за счет страховой компании в Город и остаешься в нем за ее же счет, пока не вылечишься или не умрешь. Похороны тоже за счет компании".
      Машина остановилась у огромного дома с фасадом из выкрашенного белой краской кирпича и широкой стеклянной дверью с надписью "Пансион Акараф". Сестра, ждавшая в маленькой приемной, провела их на второй этаж и, не постучав, первой вошла в небольшую, ярко освещенную комнату. На узкой постели, вытянувшись, лежал человек с длинным, худым лицом и длинным хрящеватым носом, смотревший на них узкими выцветшими глазами. Это был Сергей Селиверстов.
      Сергей Селиверстов был двумя выпусками моложе Августа по Льежскому политехникуму. Никто точно не знал его возраста; говорили, что он поступил пятнадцати лет и был самым молодым студентом в истории этого знаменитого учреждения. О нем было также известно, что он не ходил в бордели, не пил пива, не курил анаши, не был гомосексуалистом и перерешал все задачи по теоретической механике, которые мог найти в факультетской библиотеке. Что-то около двадцати тысяч. Некоторые считали, что именно последнее обстоятельство полностью исключало все другие возможные привязанности и предпочтения. Он подошел к Августу в курительном салоне технологического корпуса летом 1950-го и сказал: "Глупо, что мы с тобой до сих пор не познакомились, русские же все-таки". "Очень относительно",- срезонировал Август и протянул ему руку, но разговор продолжал на французском.
      Они говорили и говорили. В салоне, в комнатке Августа в студенческом пансионе, в огромной квартире отчима Сергея, куда тот повел Августа обедать. Вспоминая позднее эту их первую беседу, они решили, что она продолжалась минимум двенадцать часов. Тогда Сергей, еще до окончания Политехникума, стал работать у Ильи Пригожина и "шел вверх" на жаргоне льежских студентов (говоря это, они закатывали глаза и, подняв левую руку, почему-то отводили ее далеко в сторону). Сергей объяснял, а потом, устав, стал кричать, что он ничего не хочет, ровно ничего. Август думал, что сам он, без истерики и умеренно, хочет все и почти от всего получает какое-то удовольствие. При чем тут Освенцим с его жертвами и палачами или колымские лагеря? Или все это зловонное миллиардоголовое скопление сгустков генетически сформированной материи с ее садистами, праведниками, дебилами и гениями? Куча, нашедшая свое осознание в переразвитых мозгах молекулярных биологов, биофизиков, теоретических физиков и других бывших и будущих нобелевских уродов. Тогда водородная бомба - именно то, что надо. И пусть мы все пойдем на... (они давно перешли на русский). Тут, однако, согласно Сергею, начнутся сложности (Август это предвидел еще в начале разговора). Ведь идти на... вместе со всеми - так же вульгарно, как делать водородную бомбу, выступать против нее или стать Нобелевским лауреатом (впоследствии судьба жестоко отплатила Сергею, сделав его одним из них). И одно, и другое, и третье - всегда будет ОНИ, а не ОН. Даже если он останется последним на Земле. (Последнее предположение Август, к тому времени успевший прочесть два десятка буддийских текстов, не мог не счесть непростительной крайностью.) Отсюда следует необходимость ОТДЕЛИТЬСЯ. Полностью и совершенно. Тогда он сможет продолжать делать все, что он не хочет, но уже без омерзения по отношению к себе и к миру. Он знает, как это трудно, если принять во внимание его любовь к матери и сестре и неутолимое влечение к женщинам (что, разумеется, вовсе не означает, что он их хочет,- просто ничего не может с собой поделать)...
      "Здравствуй, мой мальчик.- Сергей чуть приподнялся, чтобы дать Александре себя поцеловать.- Рад тебя видеть, а в такой великолепной компании - в особенности. Начинаю опасаться, что нарушу семейную традицию и умру не в одиночестве". "Немедленно перестаньте разговаривать и закройте глаза! - Сестра выключила верхнюю лампу, оставив маленький ночник над кроватью.
      Я вернусь через полчаса, а пока оставляю вас на попечение фрейлейн Юнг". "Проститутка",- сказал Сергей, когда она вышла.
      Август падал в забитую клочьями серого тумана расщелину прошлого. Еще до обеда, в квартире отчима Сергея, он стал различать за осатанелым индивидуализмом Сергея (куда уж там Максу Штирнеру до него!) особенное направление его личности - стрела, пущенная своей же рукой. Но куда? "Не куда, а откуда,- продолжал объяснять Сергей.- Главное - прочь от всего этого, а там посмотрим".
      Нет, из лука стреляют, чтобы попасть, а не ради удовольствия натянуть тетиву. Сергей был - тогда по крайней мере - камнем, брошенным куда попало, единственным желанием которого было избавиться от бросившей его руки. Весь обед отчим, барон Леконтэр,- тихий, маленького роста, с красивыми, слегка подкрученными на концах усами, в коротком элегантном смокинге с матово-пепельными отворотами и огромной сверхкоротко остриженной по-штрохеймовски головой,- говорил о явно обожаемом им пасынке. Позднее, за кофе и коньяком, раскуривая давыдовскую сигару, он рассказал, как, когда его пришли арестовывать в 1943 году ("под занавес"), маленький Сергей стал стрелять в гестаповцев из игрушечного маузера, и они побоялись смеяться. "Потому что,- заключил свой рассказ барон,- в глазах мальчика была не ненависть - к ней они привыкли,- а ОДНА ХОЛОДНАЯ СИЛА".
      Когда же Август, желая сказать приятное барону, заявил, что судьба или природа одарила его нового друга редчайшим инструментом - феноменальным интеллектом, барон печально улыбнулся и заметил, что инструменты тоже предают.
      "У тебя привычка такая - раз в тридцать лет появляться, притом именно тогда, когда я наконец нахожу нужную женщину. Не так ли, мой мальчик?" Сергей чуть приподнялся на подушке.
      Немного позднее, в еще не завершенной юности, работая в Перу, Август случайно напал на одну задачу - чистая механика, ничего особенного,- решить которую он был совершенно не в состоянии. Он уже стал сомневаться в возможности ее положительного решения, когда один его коллега, прикладной математик из Филадельфии, сказал, что она давно решена его товарищем по курсу. Через три дня Август, просмотревший все дипломные работы выпускников факультета механики Филадельфийского технологического колледжа за три выпуска и твердо установивший, что именно эта, одна-единственная, здесь была, но неизвестно куда исчезла, сидел на ступеньках факультетской библиотеки и размышлял в своей несколько отрешенной манере, стоило ли лететь три тысячи километров из Лимы в Филадельфию, чтобы еще раз убедиться, что ты идиот. Кто-то тронул его за плечо.
      "Простите, пожалуйста, вы не могли бы дать мне сигарету?" - Это была необыкновенно худая девушка лет двадцати пяти с крашенными в цвет платины, начесанными надо лбом волосами, в очень короткой черной юбке и жакете с накладными плечами. Они спустились в сквер покурить.
      "Откуда вы? Вы не похожи на американца".- "В настоящее время я - из Перу".- "Вы не похожи на перуанца, но определенно похожи на человека, у которого я бы решилась попросить взаймы пять долларов. Я их вам верну завтра, в одиннадцать утра, на этом же месте". "Я охотно предоставлю в ваше распоряжение эту гигантскую сумму,- улыбнулся он, протягивая ей десятидолларовую бумажку.- Но со своей стороны пригласил бы вас поесть со мной где-нибудь. Только выберите место сами, я впервые в этом городе".