Они, словно два правительственных скорохода, промчались по коридорам дворца, вспугивая слуг и служанок, потом стали спускаться по витой лестнице вниз, к сокровищнице Пресветлых. Раф-аль-Мон к этому времени уже задыхался и проклинал резвость казначея; тот чувствовал себя не лучше. Сзади бряцали оружием и доспехами стражники: но не отставали ни на шаг.
      Но вот дворцовый казначей остановился перед небольшой дверью, рядом с которой застыли очередные бдящие воины. Ключиком, висевшим на шее, Харлин отпер дверь, провернул несколько раз большое колесо, выпиравшее из стены справа от входа, и лишь после этого нажал на створку, отодвигая ее в сторону. Казначей, а за ним и торговец со стражниками вошли в сокровищницу.
      Она оказалась не такой уж большой, какими привыкли расписывать сокровищницы досужие сплетники. И содержимое ее не было разбросано по всему полу в изящном беспорядке. Скорее сокровищница напоминала кладовую бережливой хозяйки - и одновременно закрома деревенской колдуньи. К стенам ее было пристроено огромное количество широких полок с невысокой окантовкой по краю, чтобы содержимое случайно не скатилось на пол. В качестве содержимого здесь были представлены все мыслимые драгоценные камни мира, а также золотые и серебряные слитки; предметы искусства, изготовленные из благородных материалов; жемчужины и многое другое. Каждый предмет имел бирочку, на которой указывалась его стоимость, время и источник поступления и тому подобные важные сведения. Драгоценные камни и монеты лежали в специальных пакетиках, тщательно взвешенные и оцененные; к пакетикам также были пришиты бирочки.
      Раф-аль-Мон поневоле восхитился хозяйственным подходом дворцового казначея к своим обязанностям. Что не мешало торговцу чувствовать к Харлину одновременно и неприязнь. В особенности эта неприязнь усилилась, когда старик получил требуемую сумму (уже с вычетом "налогов и прочего"). Он недовольно скривился, расписался в получении денег и поспешил прочь из сокровищницы, прижимая к груди несколько мешочков.
      Стражники так же бесстрастно вышагивая позади. В результате Раф-аль-Мон заблудился. Он раздраженно обернулся и велел одному из "болванов" провести его к выходу.
      Шагая по лабиринту коридоров, торговец полностью погрузился в свои размышления, поэтому изумленный возглас, разразившийся, подобно весеннему грому, над самым ухом, заставил Раф-аль-Мона нервно вздрогнуть. Он чуть было не выронил мешочки и сердито обернулся, намереваясь высказать наглецу все, что думает по этому поводу.
      - Ты?! - гневно повторили у него над ухом.
      Рядом с торговцем стоял еще один старик, одетый в простой полотняный халат серого цвета и подпоясанный нарагом. Голова незнакомца напоминала череп, который обтянули загоревшей кожей; причем обтягивали тщательно и со вкусом. Светло-голубые глаза старика смотрели на Раф-аль-Мона с нескрываемым презрением, а правая рука поневоле легла на рукоять метательного ножа.
      - Ты?!
      Два возгласа прогремели почти одновременно.
      - Что ты делаешь здесь, презренный сын проклятых родителей? - свирепо вопросил старик у торговца, но тот лишь осклабился в ответ.
      - Ступай, куда шел, и не путайся у меня под ногами. Тебя это не касается.
      - Возможно, - процедил загорелый. - Но если ты до сумерек, - (он демонстративно взглянул в окно - там солнце уже опустилось так, что цепляло одним краем за стену дворца), - если ты до сумерек не покинешь столицу, боюсь, твое тело завтра утром найдут в какой-нибудь сточной канаве.
      - Жрецы Ув-Дайгрэйса замарают себя подобным деянием? - презрительно скривился Раф-аль-Мон.
      - Для этого всегда найдется кто-нибудь попроще, - ответил загорелый. Правда, узнай он, кого придется "обслуживать", пришлось бы платить больше - за грязь на руках.
      - Согласен, - кивнул торговец. - Платить пришлось бы больше. Но не за грязь, а за риск.
      - Пшел! - прорычал загорелый.
      Раф-аль-Мон хмыкнул и гордо зашагал дальше, сопровождаемый стражниками. Те за все время беседы не проронили ни слова, только прятали довольные улыбки в густых усах. Им тоже не нравился этот заносчивый старикашка, на их глазах нанесший урон сокровищнице Пресветлых - так что они не спешили вмешиваться.
      Загорелый постоял, провожая Раф-аль-Мона насупленным взором, потом продолжил свой путь. Правда, теперь он немного изменил направление и шел к сокровищнице, чтобы переговорить с Харлином.
      Дворцовый казначей как раз запирал двери хранилища. При этом он несколько раз путался в количестве поворотов колеса, чего раньше с ним никогда не случалось. Расписка, по которой он выдал сегодня драгоценные камни, произвела на Харлина сильное впечатление, в особенности же то, что она была настоящей. Он не мог представить себе, что кто-нибудь в состоянии подделать подобный документ и явиться с намерением получить по нему деньги, но еще меньше дворцовый казначей мог представить, что наследный принц способен выдать такую расписку на самом деле. "Боги, да что же такое этот Раф-аль-Мон продал Пресветлому?!" - ошарашенно думал Харлин, запирая дверь сокровищницы.
      Наконец он справился с замками, и обернувшись, увидел Тиели га - верховного жреца Бога Войны. Жрец застыл на последней ступеньке лестницы черно-серой фигурой и, сложа руки, наблюдал за действиями Харлина. Когда его заметили, Тиелиг приветственно кивнул казначею и сделал шаг навстречу:
      - Добрый день, Харлин. Да будут Боги милостивы к вам и вашему дому.
      - Добрый день, Тиелиг, - сдержанно ответил тот. - К сожалению, ваше пожелание немного запоздало.
      - Боюсь, что так, - согласился жрец. - По дороге сюда я встретил старика, который волочил в своих дрожащих лапах несколько мешочков с бирками сокровищницы. Но поскольку рядом с ним шагали стражники, я не стал останавливать его. Надеюсь, я не ошибся?
      - Нет, - покачал головой Харлин. - Думаю, не ошиблись. Что привело вас ко мне в этот предзакатный час?
      Тиелиг развел руками:
      - Тот вопрос, который я уже успел задать. Что же за услуги Ашэдгуну оказал этот старик?
      - Не имею ни малейшего представления, - признался Харлин, промакивая лысину скомканным платком. - Я получил расписку от принца и не имел ни малейших оснований не выплачивать денег.
      - Да? - удивился Тиелиг. - Странно, мне всегда казалось, что такой финансист, как вы, способен изобрести сотню-другую причин, если не найдет ни одной настоящей. Времена меняются.
      - Скорее уж меняюсь я, - пробормотал с ноткой горечи казначей. - Проклятье! Хотел бы я знать...
      Он замолчал и растерянно уставился на загнутые носки своих туфель.
      - Думаю, завтра узнаете, - заметил Тиелиг. - Завтра Талигхилл приедет в столицу.
      - С чего вы взяли?
      - Руалнир просил меня приглядывать за принцем и помочь в случае надобности. Он собирался говорить с ним лично, чтобы тот на время отсутствия правителя находился в городе, но наследник не приехал. А почти сразу же после отбытия Руалнира в усадьбу Пресветлых отправился Армахог с письмом к принцу. Думаю, завтра Талигхилла следует ждать во дворце.
      - Вы просто поразительно осведомлены, - слабо улыбнулся Харлин. Последние несколько часов вымотали его, в том числе и сумасшедший бег по коридорам.
      - Ничего поразительного, - пожал плечами Тиелиг. - В конце концов, я верховный жрец Ув-Да йгрэйса.
      Он развернулся и стал подниматься по лестнице вверх, а Харлин задумался. О том, почему жрец Бога Войны осведомлен о таких вещах, как переезд наследника в столицу. И еще о том, как Тиелиг станет п р и с м а т р и в а т ь за принцем, который на дух не переносит служителей и любых других упоминаний о Богах.
      Так ни к чему и не прийдя, дворцовый казначей отправился наверх вслед за верховным жрецом.
      /смещение, неожиданное и яркое - как, впрочем, всегда/
      В парке была глубокая ночь, о чем свидетельствовали хоры цикад и одноглазая луна, наблюдавшая за игрой. На веранде зажгли свечи, а на столике рядом с принцем и старэгхом поставили вазочки с фруктами и печеньем. Здесь же отдавали последнее тепло ночному воздуху чашки с чаем - некогда горячие.
      Последняя атака захлебнулась. Талигхилл вывел резервы и добивал остатки Армахогова воинства.
      - Все, - неожиданно произнес тот, откидываясь в кресле и протягивая руку к остывшему чаю.
      - Что? - не понял сначала Талигхилл.
      - Я проиграл, - ответил старэгх, топорща усы и отхлебывая из чашки. Разбит полностью, и армия восстановлению не подлежит. Поздравляю, Пресветлый.
      Принц не сдержался и довольно улыбнулся, надеясь, что пляшущие тени скроют его улыбку - слишком уж мальчишечьей она могла показаться.
      - Ну что ж... - он тоже потянулся за чашкой. - А знаете, в чем ваша ошибка?
      - Нет, Пресветлый, не знаю, - покачал головой Армахог. Хотел было что-то добавить, но в последний момент все-таки промолчал.
      - Все дело в том, что вы... - принц запнулся, подбирая слова, - вы дорожите каждым своим воином, печетесь о части, а в результате теряете целое.
      "Звучит, как плохо заученная фраза", - почему-то подумалось Армахогу. Он развел руками:
      - Я поступаю так, как привык поступать в жизни.
      Талигхилл недовольно скривился, и на сей раз он не хотел, чтобы тени скрывали его мимику.
      - А махтас и есть одно из проявлений жизни, - заметил принц. - Разве не так?
      - Как будет угодно Пресветлому, - поклонился Армахог. - Уже поздно. Я могу идти?
      - Да, разумеется. Если желаете, вам постелят в гостевой, а нет - дадут эскорт до столицы. Но если останетесь, завтра отправимся вместе - я тоже еду в город.
      - Вряд ли мне потребуется эскорт, Пресветлый, - старэгх отставил чашку с чаем и поднялся. - Сомнительно, чтобы кто-нибудь решился напасть на меня, а если такое и произойдет - что же, в мире станет на несколько нечестивых душ меньше. Спокойной ночи.
      Принц проводил Армахога недовольным взглядом.
      Потом зевнул и потянулся за яблоком. Случайно заметил лист письма, которое привез днем старэгх.
      О т е ц у е х а л .
      Неожиданная тоска сдавила грудь, так что принц поперхнулся и с силой зашвырнул яблоко в темноту. Д е м о н ы ! ч т о п р о и с х о д и т ?!
      Но он знал, что происходит. Вернее, только догадывался. Догадывался, что это как-то связано с его снами, но думать о происходящим не желал.
      В с е о б р а з у е т с я .
      / Т ы ж е з н а е ш ь , ч т о э т о л о ж ь /
      В с е о б р а з у е т с я ! С н ы - ч е п у х а !
      / Н е т . И т ы з н а е ш ь э т о /
      Ч е п у х а ! Ч у ш ь ! Э т о в с е г о л и ш ь с н ы .
      / У д р у г и х л ю д е й э т о б ы л о б ы в с е г о л и ш ь с н а м и . Н о н е у т е б я . Н е у т е б я .../
      Трудно спорить с самим собой. Значительно проще пойти наверх, в спальню. Даже если ты знаешь, что там тебя ждут черные лепестки.
      /мельканье радужных перьев - смещение/
      Армахог горячил коня и ругал себя за собственную глупость. Он вполне мог остаться ночевать в усадьбе. Но последние слова принца о том, что махтас - это "одно из проявлений жизни", задели его сильнее, чем старэгх ожидал. Из-за этой проклятой игры наследник не приехал попрощаться с отцом. Из-за нее...
      Навстречу Армахогу из тьмы вылетела карета и, громыхая, пронеслась в противоположном направлении. В приоткрытом окне на мгновение появилось лицо, и это лицо показалось старэгху знакомым. Т о т с т а р и к а ш к а , ч т о в с т р е т и л с я с е г о д н я в у с а д ь б е П р е с в е т л ы х . С т р а н н ы е с о в п а д е н и я .
      Конь всхрапнул под ним, словно сетуя на нелегкую жизнь, но продолжал скакать в сторону Гардгэна. Армахог еще раз оглянулся, но карета уже исчезла в ночи, а гнаться за ней старэгху вовсе не улыбалось. Он дал коню шпор и покачал головой. Т я ж е л ы й д е н ь . Е щ е и п р о и г р а л с я в э т о т т р е к л я т ы й м а х т а с .
      Где-то далеко впереди показались огоньки часовых на башнях города.
      Когда Армахог въехал на улицы Гардгэна, предварительно выругав нерадивых дежурных, что стояли на страже у ворот, он заметил несколько серых фигур, вышагивающих по мостовой. Но стоило ли чересчур удивляться тому, что в эту необычную ночь, завершавшую столь необычный день, жрецы Бога Войны Ув-Дайгрэйса не спят? Наверное, не стоило.
      ДЕНЬ ТРЕТИЙ
      Я пошевелился, чувствуя, как болит затекшая шея. Да что там шея - все тело ныло, словно я просидел в кресле целый день. С т р а н н о , н о в п р о ш л ы й р а з я т а к и м р а з б и т ы м с е б я н е ч у в с т в о в а л . И в п о з а п р о ш л ы й т о ж е . Н а в е р н о е , т о г д а с к а з а л о с ь л ю б о п ы т с т в о в с е в н и м а н и е б ы л о с о с р е д о т о ч е н о н а т о м , ч т о п р о и з о ш л о , и о б о л и я с о в е р ш е н н о з а б ы л . А в о т с е г о д н я ... Д е м о н ы !
      - Господа, - бесстрастным, как обычно, голосом Мугид привлек к себе наше внимание. - Господа, боюсь, многим из вас сейчас нелегко. Не удивляйтесь. Сейчас - почти полночь. Как я и предупреждал вас, наше повествование заняло больше времени, чем предыдущие. Это связано с тем, что я не имею права разрывать его, не завершив до конца тот фрагмент, который вы внимаете. Постарайтесь размяться и отправляйтесь на второй этаж - там вас ждет ужин.
      "Академик" поднялся и недовольно спросил:
      - Скажите, господин Мугид, вы намереваетесь пересказать нам историю принца Талигхилла или же историю сражения в ущелье Крина?
      - Две этих истории слишком тесно переплетаются, господин Чрагэн, - холодно ответил повествователь. - Я понимаю, что вы все ожидали чего-то иного. Всего лишь иллюстраций к тому, о чем большинству из вас и так известно. Но если вы надеялись получить только это, тогда отсылаю вас к книгам. Здесь же вам предстоит встретиться с настоящей правдой о том, что происходило в те дни, и о том, что стало причиной случившегося. Подчеркну, н а с т о я щ е й п р а в д о й . Как уже говорилось, недовольные или же те, кто по различным причинам не способен внимать далее, вольны покинуть "Башню". Им возвратят деньги с вычетом стоимости тех дней, в течении которых они находились в гостинице.
      Он что-то сказал еще об ужине и о завтрашнем дне, но я прослушал. Меня занимали те слова, что касались ухода из "Башни". Г л у п о , к о н е ч н о , н о с д р у г о й с т о р о н ы ...
      Под боком ерзал от нетерпения Данкэн. Я свирепо взглянул на него, и журналист притих. Правда, ненадолго. И все равно косился на меня, как... Д д е м о н ы , ч т о м о г у т п о д у м а т ь о к р у ж а ю щ и е !
      Наконец Мугид закончил свою речь, и мы начали выбираться из повествовательной комнатки. Весьма, замечу, своевременно, так как некоторые уже столь откровенно поглядывали на выход, что оставалось только пустить слюну или облизнуться - тогда бы и идиот понял: сидящие здесь к р а й н е голодны. Я, кстати, в этом плане не особенно отличался от остальных.
      Но стоило мне шагнуть на первую ступеньку лестницы - проклятый журналист уже сопел под боком и громко кашлял. Может, он надеялся привлечь мое внимание, но оглядывались-то все остальные! А я наоборот старался не смотреть в его сторону и даже пошел быстрее. Данкэн не отставал.
      Я поискал глазами, с кем бы заговорить, но все, как на беду, либо беседовали, либо торопливо поднимались на второй этаж и рассаживались за накрытым столом. Оставалось лишь последовать их примеру. Я весьма удачно примостился между господином Чрагэном и толстухой с крашеными волосами, едва удержавшись, чтобы не показать язык растерявшемуся Данкэну. Тот тяжело вздохнул и с видом мученика уселся по другую сторону от "академика".
      Мы занялись едой, и некоторое время в зале все разговоры прекратились стоял только тихий, но различимый хруст и чавк. Даже с самых элегантных господ слетает тонкий налет хороших манер, когда их (господ, разумеется) продержат целый день голодными.
      Первым утолил голод Мугид. Ничего другого я, признаться, и не ожидал. Он сообщил, что завтра всем нам предстоит не менее тяжелый день, и удалился. Я мысленно хмыкнул.
      - Спокойной ночи, Нулкэр, - произнес над моим ухом нежный голосок Карны. Вижу, вы чему-то неописуемо рады.
      - А? - не понял я. - Что вы имеете в виду?
      - Не знаю. Просто вы так улыбаетесь.
      - Разумеется, - я развел руками. - Меня держали целый день голодного, а потом таки-допустили до стола. Не плакать же мне.
      - Что же, приятного аппетита, - она ушла.
      Я покачал головой и выругал себя: н у ж н о д е р ж а т ь с о б с т в е н н ы е э м о ц и и п о д б о л е е ж е с т к и м к о н т р о л е м . Е с л и и М у г и д в и д е л м е н я у л ы б а ю щ и м с я ... Х о т я ... - н е п р и п и с ы в а ю л и я е м у с л и ш к о м у ж б о л ь ш у ю п р о н и ц а т е л ь н о с т ь ? Д а и п о т о м , я в е д ь н е з а в т р а с о б и р а ю с ь э т о с д е л а т ь . А , с к а ж е м , п о с л е з а в т р а . В к о н ц е к о н ц о в , о с т а н о в и т ь о н м е н я н е с м о ж е т - у ж я п о с т а р а ю с ь , ч т о б ы в с е в ы г л я д е л о п р а в д о п о д о б н о ...
      "Академик" тоже пожелал спокойной ночи и ушел. За столом стало свободнее, и проклятый журналист придвинулся поближе ко мне, отчаянно сверкая глазами. Я сдержался, но всерьез подумывал о том, чтобы заехать ему по наглой морде. Н у к а к о г о д е м о н а т а к н а м е н я с м о т р е т ь ?!
      - Заткнитесь! - велел я ему, стоило Данкэну только раскрыть рот. - До тех пор, пока я не доем - ни говорите ни слова.
      Он замер, боясь пошевелиться, кажется, даже задержал дыхание, но потом хрипло расхохотался и произнес:
      - Подайте мне, пожалуйста, вон тот салат.
      Наверное, я выглядел со стороны болезненно. Но сдержался и салат подал. П р о к л я т ь е ! И ч т о с и е о з н а ч а е т ?
      Он преспокойно наложил себе грибов и чего-то еще, потом с благодарностью вернул тарелку мне. Я поставил ее на место и удивленно уставился на писаку.
      - Что все это значит?
      - Потом, - он взмахнул вилкой. - Дайте же поесть.
      - Немедленно прекратите и объяснитесь! - прорычал я. К тому времени людей за столом уже не осталось, а слуги были слишком далеко... да и плевать я хотел на слуг.
      - А не пошли бы вы, - небрежно ответил Данкэн, ковыряясь в своей тарелке.
      Я, конечно, не пошел. Я смирился и стал жевать, дожидаясь, пока этот хлыщ соизволит заговорить. Д е р ж а т ь н о в о с т и в с е б е о н д о л г о н е с м о ж е т ; я же видел - его просто распирало от волнения.
      Наконец он завершил трапезу и повернулся ко мне. По лицу журналиста было видно, что он испытывает глубочайшее облегчение.
      - Не ожидали?
      - Да уж, меньше всего! - свирепо ответствовал я. - Ну и что сие значит?
      - Видимо, вы лишились своей... способности воздействовать на меня посредством голоса, - Данкэн развел руками. - А я... я приобрел другую способность.
      - Какую же? - все внутри почему-то похолодело и сжалось.
      Он усмехнулся:
      - Не бойтесь, Нулкэр. Просто я могу видеть сквозь стены.
      - "Просто"! - возмутился я. - "Просто видеть сквозь стены"! Да вас подобными пустяками не удивишь, верно?
      - Оставьте этот тон! - неожиданно твердым голосом велел мне Данкэн. - Если вы думаете, что я нахожусь от счастья в краях Богов, то вы ошибаетесь. Это очень неудобно... иногда. Крайне трудно заснуть, знаете ли, когда одна из ваших стен... когда там, вместо камня - пропасть.
      - Так вы обнаружили это не теперь?! - воскликнул я. - И молчали все это время?!
      - Я пытался вам объяснить, но вы же не давали мне и слова сказать!
      Следовало признать его правоту.
      - Простите, - промямлил я. - Ну так что же вы намерены делать теперь с этим своим умением?
      - Не знаю.
      Он усмехнулся:
      - Кажется, именно такой ответ вы давали мне не так давно.
      - Тем более, - напряженно добавил журналист, - что я уже... я снова вижу все, как нормальный человек.
      - Д-демоны! - прошептал я. - Кажется, начинаю понимать...
      - Что?
      - Ничего, - ответил я, чувствуя, как все внутри обрывается. В е щ и е с н ы , в и д е н и е с к в о з ь с т е н ы , у п р а в л е н и е г о л о с о м ... А е с л и - у б и й с т в о о д н и м в з г л я д о м ?..
      Я внимательно посмотрел на него:
      - Послушайте, Данкэн. Вы никому не должны говорить об этом ни слова. Слышите?
      - Слышать-то я слышу, - проговорил он. - Но почему?
      - Завтра, - пообещал я ему, - завтра все объясню. Если доберусь до библиотеки. И...
      - Да?
      - Будьте осторожны, - с этими словами я встал из-за стола и почти бегом отправился в свою комнату.
      Х о т е л о с ь б ы з н а т ь , к т о с л е д у ю щ и й ? И ч е м в с е э т о з а к о н ч и т с я ?
      Работать было невозможно, но пересиливая усталость и испуг, я сел за диктофон. Писать не стал, разделся и забрался под одеяла, предчувствуя, что не смогу заснуть. Но заснул.
      ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
      Когда все собрались за завтраком, я прежде всего изучил лица внимающих. Но ничего не обнаружил. Только у Данкэна под глазами чернели круги - видимо, ему плохо спалось этой ночью.
      После завтрака, спускаясь по лестнице, мы успели переброситься с ним парой фраз.
      - Ну что? - спросил он, приглушая голос.
      - Пока ничего, - ответил я. - А почему вы выглядите так, словно вам приснился дурной сон?
      - Демоны, это не мне приснился дурной сон! - возмущенно прошептал журналист. - Моя соседка всю ночь кричала, как будто к ней в постель забрались все мыши из "Башни". Впрочем, нет - думаю, даже в этом случае она не кричала бы т а к о г л у ш и т е л ь н о .
      - Стены здесь толстые и звук пропускают плохо, - заметил я. - Вы что, обрели способность слышать сквозь стены?
      - Да нет же. Я вам серьезно говорю, а вы не верите! Между прочим, ее с нами нету.
      - Кого?
      - Моей соседки. Может помните, такая полная женщина с крашеными кудрявыми волосами?
      - Помню, - кивнул я. - Ну и что...
      - Не имею ни малейшего представления, - предвосхитил мой вопрос Данкэн. По любому поводу - ни малейшего. Оставим это на потом, хорошо?
      Мы уже сидели в комнатке повествований.
      Я кивнул:
      - Хорошо, но только...
      ПОВЕСТВОВАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
      - Хорошо, но только позаботься о том, чтобы каждую фигурку запаковали отдельно, - принц критически осмотрел слуг, которым предстояло этим заняться. Домаб, будь добр, проследи за этим лично. Все остальное, думаю, они соберут и без твоей помощи.
      Управитель низко поклонился, и вепри на его халате изогнулись, словно готовясь к прыжку.
      - Как прикажет Пресветлый.
      Талигхилл покинул веранду и направился в парк, дабы не путаться под ногами у слуг. Они готовились к переезду принца в Гардгэн, и сегодня с самого раннего утра весь дом был поставлен с ног на голову.
      А ночью Талигхиллу опять снились черные лепестки. Он догадывался, что это как-то связано с... Нет, думать о подобном было невозможно!
      Принц прошелся по мягким хрустящим дорожкам, наблюдая то там, то здесь всеобщее увядание. Воду в усадьбу возить слишком накладно - в тех количествах, которые требовались для поддержания жизни в засыхающих растениях. Поначалу все же пытались это делать, но потом перестали - когда поняли, что затея бессмысленна.
      Он спустился к пруду и снова присел на корточки, как делал это несколько дней назад, перед своей поездкой на рынок и покупкой махтаса. Как сделает это, наверное, еще не раз. Карпы тяжело ворочались где-то в центре пруда, порождая мощные волны. Пару раз квакнула лягушка, но потом замолчала, испугавшись собственного одиночества, и нагло плюхнулась в воду.
      Тоскливо. Талигхилла мучила необходимость вести себя с Домабом так, как с обычным слугой. Он слишком привык к другому, он считал управителя своим вторым отцом. Но тот не имеет никакого права вмешиваться в жизнь принца. Тем более, с этими своими беспредметными разговорами о Богах и вещих снах. Сны у Талигхилла, конечно, необычные - на то он и Пресветлый - но уж никак не вещие. А то, что цветки сохнут и роняют на землю черные от солнца лепестки - это и так ясно.
      / Н о о н и л и п л и к т в о и м т у ф л я м /
      Д а ! П о т о м у ч т о р а н о и л и п о з д н о п р о л ь е т с я д о ж д ь .
      Внутренний голос, преследовавший его последнее время, замолк.
      Карпы лениво шевелили плавниками и ждали, пока к ним сверху упадет муха. Желательно, пожирнее.
      Вот одна упала - и мгновенно спокойная вода пруда превратилась в дрожащее сумасшествие. Схватка за муху была отчаянной и безрассудной.
      Через несколько минут все успокоилось. Предмет сражения был всеми забыт и утерян. Лягушка, выбравшаяся к тому времени на одинокий лист кувшинки, задумчиво посмотрела на сучащую лапками муху и пошевелилась. Муха исчезла.
      Талигхилл мысленно поаплодировал лягушке и поднялся, чтобы идти в беседку от долгого сидения на корточках затекли ноги. Он прошагал по дорожке, усеянной разноцветными камешками, но на полпути к беседке свернул и пошел в дом. Мысль о том, что неуклюжие слуги могут случайно уронить и разбить одну из фигурок махтаса, тревожила, и Талигхилл решил лично проследить за тем, чтобы игру запаковали, как следует.
      К тому времени, когда он пришел, на веранде уже лежали готовые свертки, слуги постепенно выносили их и грузили в специальный паланкин. Второй паланкин стоял рядом и предназначался для принца. Остальные вещи перевезут в карете.
      Талигхилл потянулся, зевнул и вошел в дом, чтобы в последний раз проверить, не забыл ли чего в своих комнатах. Он прошелся по ним, отмечая то там, то здесь мелкие изменения в интерьере. Но не более того. Ч т о б ы л т ы з д е с ь , н а с л е д н ы й п р и н ц , ч т о н е б ы л - о д и н д е м о н !
      Пресветлый иронически хмыкнул, потешаясь над собственной философичностью. И ш ь т ы - с о п л и р а с п у с т и л , с л о в н о м а л о е д и т я . Н е о ж и д а л , с т а р и н а , н е о ж и д а л . Т ы е щ е п о й д и , п о п л а ч ь с я Д о м а б у в е г о ц в е т а с т ы х в е п р е й - у ж о н т о ч н о о ц е н и т и в с е п р о с т и т .
      В п р о ч е м , с к о л ь к о н а с е б я н е х м ы к а й , н а с т р о е н и е э т и м н е п о д н я т ь .
      Сзади шумно задышали. Можно было не оглядываться - и так ясно, что пришел Джергил и старается как можно деликатнее обратить на себя внимание господина. Но принц, разумеется, обернулся, вопросительно поднимая правую бровь.
      - Все готово, господин, - сообщил телохранитель.
      - Хорошо. Ждите, я скоро буду.
      Он вернулся в гостиную и поднялся на второй этаж, остановившись у двери, за которой последние несколько лет бывали лишь слуги. Талигхилл положил дрогнувшую ладонь на дверь и нажал. С легким скрипом та отворилась.
      Прежде, чем перешагнуть через порог, принц еще подумал, что дверь должна была быть заперта. И пришел сюда Пресветлый, повинуясь лишь минутному алогичному импульсу, потому что пожелай он н а с а м о м д е л е попасть внутрь, ему бы пришлось искать управителя и брать у того ключи.
      Потом он вошел.
      Домаб сидел на постели матери, обхватив голову ладонями. На звук шагов он оглянулся, и на лице управителя принц увидел страдание напополам с удивлением. Хотя удивляться, вообще-то, следовало как раз Талигхиллу.
      Он и удивился. Но удивление было легким, оно притулилось на краешке сознания, а все остальное сейчас заполнил собой праведный гнев. Как смеет этот человек сидеть вот так запросто на постели его матери?! Завтра же - на рудники! Окунать в Ханх до тех пор, пока крокодилы не насытятся, а потом, то, что останется, - на рудники!
      Неизвестно, каких пределов достигло бы разгоряченное воображение принца; Домаб прервал мысли Пресветлого совершенно неожиданными словами:
      - Как хорошо, что она не видит всего этого!
      Принц опешил от такой наглости. Ч т о и м е е т в в и д у э т о т н е д о с т о й н ы й ?!
      - Я имею в виду то, что иногда люди меняются. И не всегда - к лучшему. Поэтому предпочтительнее помнить их такими, какими они были до... этих перемен.
      - Изволь выражаться пояснее! - приказал Талигхилл. - И поторопись, если не желаешь сегодня же попробовать рудничной пыли.
      - Именно об этом я и говорю, - печально произнес Домаб. - Ты изменился. Стал заносчивее и бесчеловечней. Страшные слова, но кто-то должен их тебе сказать, ведь так? Конечно, рудники и все такое... - но кому-то нужно раскрыть тебе глаза, заставить посмотреть на самого себя со стороны. П о п ы т а т ь с я заставить, - поправил себя управитель.
      - А почему же именно ты "раскрываешь мне глаза"? - поинтересовался принц. Ты что, самый совестливый в этом доме?
      - Нет, пожалуй, - покачал головой Домаб. - Есть и посовестливее меня. Но у них - семьи. А у меня остался только сын.
      - Сын? - искренне удивился Талигхилл. - Я никогда не слышал...
      - Сын, - с нажимом повторил Домаб. - И потом, кто же еще должен раскрыть тебе глаза на происходящее, как не твой собственный отец?
      - Ну он-то далеко... - начал Пресветлый.
      И замолчал.
      До него дошел наконец смысл сказанного Домабом.
      - Что? - тихо прошептал Талигхилл. - Что ты сказал?
      - Эта история стара и давным-давно всеми забыта, - вздохнул Домаб. - И правильно сделали, что забыли. Ничего в ней хорошего нету, в этой и с т о р и и . Да и знало о ней не так уж много людей. Когда Руалнир женился на твоей матери, он был молод и горяч... как ты сейчас. Он не думал о супруге, а предпочитал мыслям о жене охоту и другие развлечения. Опять-таки, наложницы. Брак-то изначально был политическим, не более того. И мать твоя переехала сюда, в усадьбу. Чтобы не путалась под ногами. А я здесь уже тогда работал - только не управителем, а садовником.
      - И ты ее утешил, - выговорил принц ровным голосом.
      - Я ее полюбил, - покачал головой Домаб. - И она меня. Тоже. И, между прочим, Руалниру на все это было глубоко наплевать. Он как раз ездил то ли на север, то ли на юг - охотиться, - когда мы поняли, что скоро должен появиться ребенок... Ты, то есть. Приехал Руалнир. Узнал, естественно. Расхохотался и сказал, что, мол, вместо него неплохо постарались. И ладно, главное чтобы у ребенка имелся дар Богов. А поскольку мать твоя была из Пресветлых, из дальней ветви, у нее, как ты знаешь, такой дар существовал.