Он лежал на мостовой, жалкий и избитый хлыстами конусов, лежал, и за ушами, на руках и ногах было влажно и липко. "Разумеется, кровь. Разумеется"... Конусы проносились вверх-вниз (то есть, конечно, вправо-влево, но он лежал на боку и поэтому видел все немного иначе), проносились, по-прежнему лопоча что-то в пространство и не замечая человека. Впрочем, скорее, намеренно игнорируя. "Что же вас так напугало, ребятки?" Он пошевелил пальцами правой руки, и с отстраненным удивлением констатировал: двигаются. Потом проверил работоспособность левой, и убедившись, что переломов вроде бы нет ("а кровь что, кровь - ерунда, если задуматься"), человек попробовал подняться. Это далось с трудом и только наполовину. Он стоял на четвереньках, кусал нижнюю губу и выталкивал наружу воздух, чтобы мгновением позже, напрягаясь, словно рыбак, подцепивший на крючок рыбку-удачу, тянуть в себя следующий глоток. И тянул, и выталкивал, и снова тянул. И неожиданно испугался, что вот кто-нибудь сейчас подойдет сзади и отвесит смачного пинка под зад; вздрогнул и сделал над собой усилие, чтобы окончательно встать на ноги. Мостовая вздрогнула, как будто размышляла над тем, стоит ли выгибать спину или не стоит. Решила, что не стоит, улеглась и примирительно замурлыкала. Человек утвердился на ногах и даже сделал маленький шажок вперед. Это было трюком, потому что чертов шажок требовался не для самоутверждения или самоподтверждения неутраченной способности ходить; просто, позади ждало то, что напугало конусы. И он не горел желанием отблагодарить неведомого благодетеля. Даже видеть - не горел. "/Это же смешно! Просто развернуться и уйти/ Зато очень оригинально! К тому же, я не собираюсь разворачиваться. /Ладно, перестань. Тебе ведь интересно. И дорога к саду - там же/. Есть другие пути. /И другие очереди конусов?../" Конечно - да, конечно - нужно было оглядываться. Он это сделал, просто потому что другого выхода не существовало.
      9. Вероятно, именно так должны были выглядеть улицы Помпеи в тот час, когда всемирная слава хлынула на них потоком раскаленных вулканических мокрот. Если не обращать внимания на колонны (все-таки, они лишь колонностью напоминали своих древнегреческих тезок), картина точь-в-точь походила на воображаемые человеком Помпеи. В радиусе нескольких метров все вокруг отмечала печать разрушения. Колонны лежали, словно деревья на лесоповале, на котором вдруг забастовали зэки, и часть улицы, куда рухнули эти колонны, была измята - капот машины, попавшей в автокатастрофу. Картина потрясала своей неуместностью (это здесь-то, в городе! - городе, который человек никогда не видел разрушенным, ни на кирпичик!). Наверное, даже таракан в салате смотрелся бы естественнее, чем такое. "Кто? Кто же это сделал? /И где он сейчас?/" Но нет, ни одно живое существо не способно на подобное. Город попросту не впустил бы монстра этаких размеров... "...если бы не хотел меня спасти; только в этом случае... /Ладно, старина, какие монстры? Если город способен меняться, поверь, он способен и обрушить пару-тройку колонн, когда потребуется/". Что-то чернело между каменными (каменными ли?) обломками, и приглядевшись, человек понял: это что-то - несколько конусов. Они походили на вафельные стаканчики от мороженого, на которые ненароком наступили. Из раздавленных тел вытекал к небесам пустоцветный, почему-то вызывающий чувство гадливости дымок. "Город сделал это, чтобы спасти меня. Он убил своих Обитателей. Он разрушил самого себя. Он..." - Спасибо, - прошептал человек. - Я знаю, ты преследовал какие-то свои цели, но все равно - спасибо. Отряхнул с колен каменную крошку и пошел к саду, переступая через поваленные колонны и стараясь не запоминать деталей.
      10. Вот с тех самых пор.... вот с тех самых пор он стал относиться к городу по-человечески. ГОРОД. БИБЛИОТЕКА.
      11. Мир не признаёт (и никогда не признавал) слова "справедливость" в человеческом понимании. Мир существует совсем по другим законам.
      Глава четвертая
      ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.
      1. Оказывается, быть псом не так уж и плохо. Особенно если у тебя есть преуспевающий хозяин, способный не только наказать, но и накормить, защитить... ну и так далее. Предупредить об опасности? - возможно, и это. Но ты не пес, ты нечто большее, чем просто пес. И поэтому там, где нужно вильнуть хвостом, - скалишь зубы и кусаешь руку, кормящую тебя... Нет, ты не пес. В последнее время все чаще убеждаешься в этом: не пес. Крыса.
      2. Он шел к городской стене, вернее, к вполне определенному месту в этой стене. И поскольку с одной стороны путь был хорошо знаком, а с другой смотри-не смотри, все равно, если город захочет тебя запутать, ничто не поможет, - человек и не смотрел себе под ноги с особенным вниманием. Наоброт, запрокинув голову кверху, он занялся разглядыванием домов и Обитателей. Многоглазые кучки по-прежнему звучали и расцвечивались, катаясь на лопастях каруселей. Человеку было видно сразу несколько домов по два-три этажа каждый, и везде Обитатели меняли цвет и форму по-разному. Вернее, меняли-то они их одинаково, но в разные промежутки времени, не синхронно. И поэтому человек очень сильно удивился, когда заметил две кучки, которые неожиданно начали пульсировать в такт. Раз. Два. Три... Он остановился и потер глаза рукой: может, показалось?.. Но подозревая совсем противоположное, человек стал внимательно приглядываться... да, вот оно! Еще две многоглазые кучки запульсировали в такт, а через некоторое время на миг исчезли со своих мест на вентиляторах; всего лишь на миг, а потом вернулись в видимый мир. Только... - разумеется, человек не был уверен, но... - в общем, когда кучки-многоглазки снова появились на лопастях, каждая оказалась на карусели своей напарницы. Они поменялись местами. И если первый раз такое произошло в общей комнате, на одном и том же этаже одного и того же дома, то во второй раз партнеры находились в противоположных зданиях. Теперь, когда он заметил это, картина жизни города и нынешних Обитателей несколько изменилась; точнее, изменилось восприятие этой картины человеком. Приглядевшись, он понял, что каждую секунду несколько десятков, а то и сотен кучек образуют перемещающиеся пары. И каждая такая пара пульсирует в такт, не переставая при этом звучать. Зрелище выглядело настолько величественным, что человек застыл и некоторое время созерцал весь город в его грандиозности и организованности: так часами можно смотреть на работающих людей или водопад, искрящийся на солнце, брызжущий во все стороны прохладной энергией потока. Если бы не срочное дело, человек, наверное, стоял бы еще очень долго, а так... постоял и отправился дальше.
      3. Стены города, всегда неизменные и непреодолимые, и раньше вызывали у него чувство собственной малозначимости, а сегодня - и подавно. Посреди целеустремленности и сплоченности кучек-многоглазок человек представлялся самому себе неким диковинным уродцем, который движется без цели и без смысла, просто потому что заведенные кем-то и когда-то пружины еще приводят в действие старинный механизм. Стены видны были издалека; да в общем-то, наверное, при нынешних Обитателях (и, соответственно, домах) они видны вообще из любой точки города. Высокие, под самые облака, сложенные /или - выросшие???/ из толстых кроваво-красных кирпичей, стены словно воплощали в себе идею абсолютной никчемности и преходящести бытия любого живого существа. В том числе - и двуногой крысы, к ним сейчас приближающейся. Дома отстояли от стен на довольно приличном расстоянии, и образовывался пустой промежуток, в котором Обитатели по неизвестной причине старались не появляться. Нынешние-то понятно, им, похоже, и не удалось бы подобное, даже пожелай они... - но ведь и прежние, те же таки конусы, избегали этой пустоты. Один лишь человек не испытывал никаких особых чувств, оказываясь здесь, в гулком бездонном промежутке, заполненном - вне зависимости от положения солнца на небе - тенями. Он вошел в этот сумрак - словно нырнул - и попытался решить: в какую же сторону идти. Дверь могла быть где угодно, хотя он знал, что это "где угодно" - неподалеку. Но если город пожелает застить твои глаза пеленой, ищи-не ищи, результат будет одинаковым. Итак... Человек хмыкнул и решил, что левая сторона в такой ситуации ничем не хуже, чем правая. "Ладно, если нужно будет, я обойду тебя по периметру, дойду до Врат - и дальше, по кругу. Ты же стены менять не можешь, ты только с домами гаразд шутки шутить. А значит, рано или поздно, дверь я найду". ...Но то ли город сегодня был не в настроении шутить те самые шутки, то ли еще по каким-либо причинам, но дверь обнаружилась неприлично быстро, где-то на сотом - сто десятом шаге. Человек снова хмыкнул, радуясь очередной победе, пускай даже это была скорее не его победа, а снисходительная подачка со стороны города. Так или иначе, вот она, дверь, тоже из красного кирпича, почти незаметная - лишь чернеет металлическая ручка. Как делал это уже не раз, человек отоворил дверь и вошел в библиотеку.
      4. Здесь пахло мудростью. Он понимал, что его восприятие субъективно, что знания не всегда подразумевают мудрость, что, в конце концов, мудрость не может пахнуть... И все-таки здесь пахло мудростью. Человек находился в длинном высокостенном зале, оба конца которого терялись в полумраке. Свет, падавший, как и в комнатке под улицей, из отверстий в потолке, выхватывал лишь отдельные фрагменты обстановки: многоэтажные стеллажи-небоскребы; столы, заваленные свитками и фолиантами; трубчатые чехлы, словно зонтики, торчащие из специальных корзин... И это только те предметы, о назначении которых он имел представление. А еще здесь были намотанные на жезлы длинные веревки с узелками; мелкие, с почтовую марку, пластинки, светящиеся изнутри; в террариумах носились по кругу невиданные зверьки - смесь мыши и бульдога. А еще - полые трубочки, которые покрывала тончайшая резьба; пузырьки, наполненные разноцветным дымом; страусиные (страусиные ли?) яйца, украшенные диковинными орнаментами... А еще... "Хватит!" - сказал он себе. "Ты каждый раз отвлекаешься. А ведь прекрасно знаешь, что пришел сюда не для забав. Иначе бы..."
      ЧЕЛОВЕК. ВОСПОМИНАНИЯ.
      5. Да, после того, как он обнаружил библиотеку, человек решил, что вот, хоть какое-то развл...
      ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.
      6. "Хватит! Ну-ка, займись тем, ради чего сюда явился". Он подошел к ближайшему столу, взял и развернул первый попавшийся сверток. Раньше это срабатывало. Сегодня - не сработало. На пергаменте не было ни строки, только темное жабоподобное пятно в правом нижнем углу. "Невероятно. Никогда прежде..." Он нарочито медленно, не торопясь, отложил сверток и поднял со стола книгу, толстую, в матерчатом переплете, с застежкой на обложке. Отстегнув застежку, человек распахнул фолиант наугад. Пусто. Страницы походили на переплетенные куски чистой простыни. Книгу он вернул на место и пошел дальше, к следующему столу. Впрочем, здесь не было ничего подходящего, одни лишь светящиеся пластинки на подставках; пришлось продолжить поиски у стеллажа с увесистыми томами, похожими один на другой, словно братья-близнецы. Братьев насчитывалось что-то около полутысячи, а то и больше. Человек протянул руку и выхватил из толпы книг первую попавшуюся. Открывая, он уже знал о том, что увидит, - и не ошибся. Чистые листы - словно некий злобный карлик трудился всю ночь, вымарывая строку за строкой, знак за знаком. Человек поставил книгу на полку и обреченно зашагал к ближайшему столу. Там находилось несколько террариумов, в которых раньше бегали по кругу, прыгали и повизгивали бульдыши. (Так он называл про себя миниатюрных зверьков, похоже, являвшихся, как и всё здесь, своеобразными хранителями знаний. Если бы получилось поднять прозрачные крышки или хотя бы снять террариумы со стола, человек обязательно прихватил бы несколько животных в свою комнатку - все же было бы веселее проводить время. Похоже, в корме бульдыши не нуждались - по крайней мере, в том, что называл кормом человек). Но крышки не снимались раньше, не снимались они и теперь. А зверьки, прежде такие бодрые и жизнерадостные, лежали и вяло моргали, уставившись тусклыми глазками прямо перед собой. "Что же происходит?! Что же происходит, Господи?! Что же с тобой происходит, город?!" Он пошел быстрее, замечая то, чего до сих пор /не хотел/ не удавалось замечать: намотанные на жезлы длинные веревки, где не было ни одного узелка; тусклые светящиеся пластинки; полые трубочки, поверхность которых стала ровной и блестящей, словно лысина древнегреческого философа; куски яичной скорлупы, не стоящие сейчас ровно ничего, ни гроша. Кладбище мыслей, кладбище эпох... Человек остановился. Идти дальше не имело смысла, он только выбьется из сил, пытаясь отыскать хотя бы единственную букву среди всего этого опустевшего мира. Нужно возвращаться и разбираться со всем самому. "/С чем "со всем"?!/ Со всем".
      7. Возвращаясь, он зацепился ногой за ножку стола и упал. Это незначительно происшествие вызвало только легкую досаду, и человек уже намеревался подняться, чтобы идти дальше, но некое белое пятно под столом привлекло его внимание. Стало интересно, и человек потянулся рукой к клочку бумаги, мятому и жалкому, как умирающая кошка-старуха. А потом, не веря самому себе, читал строки, пытаясь отыскать в них хоть какую-нибудь подсказку.
      ГОРОД. БИБЛИОТЕКА. КЛОК БУМАГИ.
      8. Когда заблудишься, не кричи. Встань, оглянись по сторонам, и поймешь, что ты здесь дома.
      Глава пятая
      ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.
      1. "Оглянись по сторонам..." - он стоял в тени кроваво-красных стен и пытался решить для себя: что же дальше. Казалось, нечто важное, совсем уж было ухваченное за локоть, скрывается за спиной, хихикает и строит рожицы; какая-то мысль не давала человеку покоя - но и не давалась ему в руки. Чтобы не стоять на месте, он не спеша побрел к центру города, рассеянно наблюдая за перемещениями кучек-многоглазок. Как это часто бывало и раньше, постепенно Обитатели переставали казаться ему одинаковыми, и человек уже мог более-менее различать их: конечно, не всех, но отдельные представители приобретали в его глазах свойственную им индивидуальность. Вот, например, та кучка, которая трижды за последние пару минут совершила перемещение из дома в дом. Она не похожа на остальные, прежде всего слишком короткими ресницами на глазах. К тому же, кажется, эта любительница путешествий звучит немного иначе, чем другие ее сородичи. Различие, по сути, очень незначительное, но на общем фоне его можно выделить. Потом человек на некоторое время отвлекся: достал из кармана найденный в библиотеке клочок с тремя строчками и снова, в который раз за последний час, перечитал их, силясь отыскать подсказку. Но наверное он слишком многого ждал от этих слов. Может быть, они спаслись - спаслись от чего бы то ни было - просто благодаря случайному стечению обстоятельств. И никакой подсказки. Человек спрятал бумагу в карман и зашагал по улице вдоль прозрачных домов с их многоглазыми Обитателями. Короткоресничная кучка снова начала перемещаться. Вначале он не поверил. Вернее, принял за совпадение, которое само по себе еще ничего не значит. И чтобы проверить, резко свернул в ближайший проулок. Потом еще пару раз поменял направление, убеждаясь: никакой случайности. Короткоресничная многоглазка следовала за ним. Или - следила?
      2. Он не пытался избавиться от непрошенного спутника - собственно, это было и невозможно. Разве что спуститься в канализации, но прежде человек хотел поесть. Да и думалось в саду лучше, чем в унылой подуличной комнатке. После утреннего бунта город вполне мог "спрятать" сад, но он не стал этого делать. "Видимо, тебя сильно прижало. И тебе позарез нужна моя помощь. /А может, это очередной трюк?../" Трюк - не трюк, а человек приблизился к теплице, чьи стены и потолок покрывали голубые кружки, приблизился и взглядом поискал вход. Входа не было. "Очень мило. Этакая сюрреалистическая шутка в лучших традициях народных загадок: висит груша, нельзя скушать. Ну-ну..." Человек обошел теплицу со всех сторон, внимательно присматриваясь к ее прозрачным стенам. Нет, он не ошибся: входа на самом деле не было. "Ерунда какая-то. Я же не могу, как эти... - запульсировал и проскочил". Он уже подумывал, не прибегнуть ли к помощи меча, но в последнюю минуту отказался. Сам не знал, почему. Еще раз оглядел стены, различимые отсюда карликовые кусты с плоскими фиолетовыми стручками на них, коснулся рукой голубых кружочков. Кончики пальцев ощутили легкое покалывание - а в следующее мгновение человек уже стоял в саду. "Неплохо придумано". Человек справил естественные потребности, потом простирнул-таки курточку в ручейке, повесил ее сушиться, а сам устроился под одним из кустов и решил, что самое время перекусить. Он сорвал первый попавшийся стручок, вскрыл оболочку и с недоумением уставился на шесть ссохшихся ядовито-желтых горошин. Три следующих своим содержанием не отличались от предыдущего. Тогда человек обратил внимание на несколько опавших стручков; они, набухшие, лежали под кустами, и возможно, были съедобны... Он взял один из них в руки, но тот оказался мягким и, вскрытый, тотчас превратился в зловонную кашицу. "Да что ж это такое?!.." Сегодня, поистине, был день падения основ мироустройства. Сначала говорящая женщина, потом бунт против города, бунт, за которым не последовало наказания... а еще - сад с несъедобными плодами и библиотека, где вся информация водночасье оказалась уничтоженной. И если случившееся с садом можно было расценивать, скажем, как то самое наказание за бунт, если говорящую женщину можно списать на причуды города, то уж библиотека... Ни разу, с самого первого с ней знакомства, она не менялась. Ни разу.
      ЧЕЛОВЕК. ВОСПОМИНАНИЯ.
      3. ...зашагал по неестественно прямой улице, чтобы отыскать местечко поукромней и заночевать. Видит город, он сегодня заслужил часок-другой отдыха! Все эти дни человек спал, где придется. Все равно, кроме него, в городе не было ни души, а погода стояла теплая (только потом он поймет, что здесь всегда тепло и никогда не бывает дождей и уже тем более - снега). Но сейчас некое необъяснимое чувство (возможно, интуиция) не позволяло просто лечь и уснуть. Он шел по улицам, сворачивал в совершенно неожиданных местах и снова шел - словно ведомый инстинктом лосось, который спешит на нерест... Рывком, как упавший занавес, перед человеком встали кроваво-красные стены, и он остановился, чтобы не ткнуться лбом в их кирпичи. Стен не должно было быть, они остались где-то позади, за спиной... - они возвышались перед человеком и чего-то ждали. Понять бы, чего. Медленно и осторожно он вытянул перед собой руки и коснулся пальцами кирпичей, холодных и блестящих. Он ощупывал их, словно слепой - лицо нового знакомого. Кирпичи норовили брезгливо отстраниться и при этом не выказать той самой брезгливости. "Чего же ты еще хочешь, помесь борделя с отхожим местом?.." Город, разумеется, не отвечал. Да и кто бы на такое ответил? Человек пошел вдоль стены, пошел просто потому, что дальше щупать холодные кирпичи не было никакого желания, а идти... - не все ли равно, куда идти? "Слишком много вопросов. И ни одного ответа, даже намека на ответ - нету. И значит..." Он не додумал, что бы это могло значить. Потому что увидел ту самую дверь в стене. И сердце на несколько бездонных мгновений замерло, боясь спугнуть надежду. "Дверь. В стене". Человек шагнул и положил ладонь на незатейливую ручку...
      4. В прежней жизни он читал много книг - всяких, и хороших, и плохих, а все больше - никаких. Так уж получалось: хватал, что было в киоске, совал в карман и - дальше, на гастроли, съемки, интервью... И где-то в автобусе, втиснувшись в узкое кресло, открывал очередной "бестселлер" какого-нибудь многоизвестного Соловей-Разбойникова, и легко, страница за страницей, глава за главой, глотал. Чтобы так же легко забыть. Среди прочих, попадалась и фантастика. Конаны, звездолеты, волшебные порталы. Да-да, именно порталы... или двери, оные порталы заменявшие. Открываешь дверь - и оказываешься в другом мире. Человек никогда не допускал даже мысли о том, что подобные вещи способны реально существовать. Ну не верил, не верил он в то... Впрочем, ладно, речь не об этом. Не верил и все тут. Теперь же, стоя перед небольшой дверью в стене, держась за дверную ручку, он чувствовал, как глупая и восторженная надежда пушистым солнечным котенком плясала в душе. Сейчас он откроет дверь, а там... - там прежний мир. Ну же, открывай! Человек сглотнул и потянул ручку на себя.
      5. И целый мир находился за дверью. Но, разумеется, вовсе не тот, которого он ждал.
      6. Здесь не существовало ни потолка, ни стен - только пол и повсюду стеллажи со столами. И поэтому сначала человек решил, что сбежал-таки из города. "Вот оно! Удалось!" Потом разобрался, что к чему, и восторг поугас. "Всего лишь библиотека, пускай и не совсем обычная. Ничего особенного". Он чувствовал такое разочарование, что впору было разрыдаться, как обиженному пятилетнему мальчишке. Пнул ногой стеллаж, охнул, когда сверху посыпалась пыль и кто-то неподалеку заверещал. Потом выяснилось - верещали бульдыши, то ли напуганные резким звуком, то ли обрадованные появлением новой живой души в их ограниченном мирке. Немного простоял, согнувшись над террариумом и разглядывая зверьков. "Вот вам еще один способ оттягивать время. Нет, что за глупое словосочетание: "оттягивать время", - можно подумать... /Ладно! Стоп! Порыдал от разочарований жизни - и довольно. Теперь к делу. Здесь наверняка есть что-нибудь, что поможет разобраться, почему ты тут/. Как же, отыщешь в этих катакомбах нужное... /Ничего, в крайнем случае, здесь и жить можно/". Как позже выяснилось, жить в библиотеке все же было нельзя. А вот отыскать подсказку - пожалуйста. Человек еще немного понаблюдал за зверьками и отправился исследовать место, в котором очутился. Поначалу не решался что-либо трогать руками, потом осмелел и то и дело выхватывал из кипы свитков какой-нибудь один, чтобы просмотреть ("Что там у нас пишут...") и вернуть на место ("Ни черта не разобрать, пишут-то, гады, не по-нашенски"). С книгами получалось нечто подобное: или они были выполнены на незнакомых человеку языках, или же попросту не открывались (почти на всех фолиантах имелись изящные, но крепкие застежки). А на такое кощунство, как взламывание замков, он никогда бы не пошел. Что же касается веревок с узелками, узорчатых трубочек и прочих экзотических средств хранения информации, то к ним человек даже не прикасался - все равно ведь без толку. Так он провел не один час, хотя еще недавно чувствовал себя уставшим и опустошенным. Человек переходил от стеллажа к стеллажу, от стола к столу, разглядывая, притрагиваясь, вслушиваясь, пытаясь вообразить себе все то неисчеслимое количество мыслей, которые оказались собранными в сей не имеющей границ комнате. Иногда он узнавал те или иные буквы чужих алфавитов: вот древнегреческий, а это - иероглифы, правда, не понять, китайские, японские или еще какие (с восточными языками знаком только по титрам из каратешных фильмов); а здесь, похоже, касалась папируса рука египетянина... Немного утомившись от нескончаемых рядов стеллажей, человек присел на стул у стола, где стояли очередные террариумы с бульдышами. Зверьки, завидев пришельца, стали тихонько повизгивать и бегать по кругу. Небольшие, с обыкновенную мышь, но с мордочками французских бульдогов и круглыми смешными ушами, они самозабвенно гонялись друг за другом, как будто желали развлечь гостя своей незатейливой игрой. Человек слабо улыбнулся, наблюдая за зверьками, и отстраненно спросил себя, чем же они питаются. И питаются ли вообще. По крайней мере, рядом с террариумами не было ничего, даже отдаленно напоминающего корм. Но с другой стороны, если город способен несколько раз в день "сообразить" для человека сад, то уж для бульдышей каких-нибудь там... а кстати, что должны есть такие звери?.. - одним словом, что бы они ни ели, город их голодать не оставит /если они ему нужны, конечно/. Посидел, поклевал носом. В библиотеке было хорошо, прохладнее, чем в городе, а уж уютнее - во сто крат. Человек зевнул и решил, что пора отправляться на покой. Завтра... то есть, уже сегодня... - он поищет что-нибудь написанное на нормальном языке. Обязательно поищет. Что-нибудь, что, возможно, прольет свет на то, почему он здесь. Да, было бы очень неплохо во всем этом разобраться. Просто необходимо. Тогда и... Взгляд человека упал на соседний стол. Там лежала тетрадка - мятая такая, тоненькая тетрадка с зеленоватой обложкой. Очень похожая на привычные человеку еще по той жизни тетрадки с зеленоватыми обложками. Он поднялся со стула и подошел к своей находке. Взял в руки, удивляясь тому, какая же она родная на ощупь, эта мягкая, чуть шершавая бумага. Дрожащими пальцами ухватился за уголок, потянул, но тот выскользнул, - и так несколько раз. Наконец открыл - и с разочарованием увидел: на разлинованном листе чернели корявые, написанные от руки три строки. И все. И больше ничего.
      7. ..."Отыскать подсказку"? - пожалуйста. Только пойми ее.
      ГОРОД. БИБЛИОТЕКА. МЯТАЯ ТЕТРАДЬ.
      8. Чужая ночь в чужом городе должна стать твоей ночью. Как же иначе услышать голос звезд?
      Глава шестая
      ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.
      1. Он прошелся по саду, давя сапогами опавшие стручки и косясь на выстиранную куртку. "Теперь придется ждать, пока высохнет. А жрать-то охота!" Ну ладно, ну черт с ней, с библиотекой. В конце концов, все подсказки (если их вообще можно так назвать) он получал именно в такой трехстрочной форме. И глубина, а также понятность подсказок не особенно менялись от случая к случаю. Философская абракадабра, которую можно трактовать как угодно. "/Ну, в результате-то ты трактовал их с наибольшей для себя пользой/". Что было - то было. Но сегодня, похоже, не тот случай. Итак, черт с ней, с библиотекой. Он и не ожидал... Одним словом, не будем расстраиваться. Не будем расстраиваться. Не будем. А что будем?
      2. От нечего делать человек оборвал почти все стручки, - убедившись, что ни одного съедобного на вид здесь, в саду, нету. Воду, правда, пить можно было. Хоть и с непривычным привкусом вода, а нормальн... Человек почувствовал, как в животе в буквальном смысле закипело. Едва успел стянуть штаны. И сидя на корточках, проклиная все и вся, опять увидел необычную кучку-многоглазку. "Хоть бы отвернулось, бесстыжое животное". Обитатель пялился на него своими несчетными глазами и звучал, - кажется, даже чуть-чуть насмешливо. По крайней мере, человеку так показалось.
      3. Управившись с результатами воздействия на организм местной воды, человек решил, что больше не останется в саду ни на секунду. Он сдернул с веток /хр-русть! - черные обрубки падают на землю обломанными пальцами/ невысохшую куртку и приблизился к стене. Коснулся голубых кружочков и "/Ничего не случится. Ты же знаешь. Все сломалось. Ничего не слу.../" почувствовал легкое покалывание. В следующую минуту он уже стоял по ту сторону. Вечерело. Жирные маслянистые тени змеями вползали в щели между домами, ворочались, устраиваясь там поудобнее; Обитатели звучали теперь сонно и умиротворяюще. Кажется, они стали даже меньше перемещаться из дома в дом. Человек бросил прощальный взгляд на сад (заодно посмотрел на многоглазого преследователя) и зашагал к фонтану. Сейчас больше всего на свете он желал избавиться от соглядатая, даже если тем руководило обыкновенное любопытство. "Довольно на сегодня игр. Домой, домой! - забиться в нору и забыться во сне". Тогда он еще не знал, что "игры" лишь начинаются.
      4. Ему предстояло преодолеть довольно приличное расстояние, и поэтому человек торопился. Он совсем не был уверен ни в том, взойдет ли на небе луна, ни в том, станут ли светиться Обитатели, когда окончательно стемнеет. Не исключено, что очень скоро придется искать дорогу в темноте. О, разумеется, он давно уже вышел из того возраста, когда можно признаться самому себе в страхе перед темнотой /и тем, что в ней таится/, но искать путь к фонтану в преобразившемся городе - нет уж, увольте, господа хорошие! Это сомнительное развлеченьице оставим для кого-нибудь с более крепкими нервами. К тому же события последнего дня... Что бы человек не испытывал к городу а это чувство совсем не походило на обожание; разве что, отчасти, на обожествление, - он понимал: отсюда не сбежать. Без толку прыгать с тонущего корабля, когда находишься посреди бушующего океана. Лучше уж притащить в зубах кусок пакли и заткнуть им дыру. Авось удастся доплыть до порта. Другой бы отвернулся. Сказал себе: "Даст Бог, все обойдется". Человек не мог позволить себе иметь подобные предположения. Хотя, если обойдется, он первым восхвалит имена забытых богов. "/Но ты знаешь: не обойдется/". Да, он знал. Все в городе пропиталось этим: в предощущении катастрофы извивались улицы и умирал свет, чернели в полумраке стены и гасли звуки. До сих пор то, что происходило здесь, напоминало игру с глиной; глину мяли, из нее изготавливали нечто, а потом снова мяли и снова изготавливали, и снова... И глина эта лежала в некой миске. Теперь же, похоже, кое-кто намеревается мять миску, а не только глину, - и изготавливать из них нечто, и снова мять, и снова... Что чувствует муха, угодившая в такую миску?.. Кажется, человек готов был ответить на этот вопрос.
      5. Он не стал задерживаться у фонтана, как сделал это прошлой ночью. На сей раз человек чувствовал голод, замешанный на тревоге; он спешил в комнатку. Но звук чужого дыхания услышал издалека. "Что сегодня?" Человек стал передвигаться плавнее, старясь не шуметь. Конечно, до сих пор никто никогда не угрожал ему здесь, но теперь все переменилось, не так ли? Он подошел к двери своего убежища и на мгновение замер, чтобы секундой позже рывком распахнуть ее - словно отчаянно рвануть на груди рубаху. Темнота. И... - Да будет свет, - молвил во тьме чей-то спокойный голос. Его обладатель, похоже, совсем не испугался столь драматичного появления хозяина комнатки. И свет воспылал.
      6. Горела свеча, обыкновенная свеча в обыкновенном закапанном воском глиняном подсвечнике - ничего особого. Подсвечник стоял прямо на полу ("а где ж ему еще стоять? - мебели-то в комнатке не...") и поэтому освещал все несколько необычно, снизу вверх. Вследствие этого в глаза человеку прежде всего бросились ноги, обутые в высокие темно-зеленые сапоги, и алые брюки. Своей верхней частью ноги сидели на стуле, которого еще утром здесь не было. Стул тоже не представлял собой ничего особенного - в отличие от персоны, его попиравшей. "Гость", - мрачно подумал человек. "Предусмотрителен, ходит со своей мебелью". Почему-то именно стул раздражал его больше всего. - Люблю удобство, - верхняя часть туловища "гостя" из-за необычного расположения свечки пребывала в тени. - И показуху, - добавил он. - Но согласитесь, было эффектно. Ничего не отвечая, человек подошел к одному из импровизированных постаментов, на котором покоилась голова мертвой женщины, снял ее, а взамен поставил свечку.