Стихотворения 1823-1836
ModernLib.Net / Поэзия / Пушкин Александр Сергеевич / Стихотворения 1823-1836 - Чтение
(Ознакомительный отрывок)
(стр. 2)
И как она пременчивы душою; И с розой сходны вы, блеснувшею весной: Вы так же, как она, пред нами Цветете пышною красой И так же колетесь, бог с вами. Но более всего сравнение с ключом Мне нравится — я рад ему сердечно: Да, чисты вы, как он, и сердцем и умом, И холодней его конечно. Сравненья прочие не столько хороши; Поэт не виноват — сравненья неудобны. Вы прелестью лица и прелестью души, К несчастью, бесподобны. ВИНОГРАД45
Не стану я жалеть о розах, Увядших с легкою весной; Мне мил и виноград на лозах, В кистях созревший под горой, Краса моей долины злачной, Отрада осени златой, Продолговатый и прозрачный, Как персты девы молодой. ФОНТАНУ БАХЧИСАРАЙСКОГО ДВОРЦА46
Фонтан любви, фонтан живой! Принес я в дар тебе две розы. Люблю немолчный говор твой И поэтические слезы. Твоя серебряная пыль Меня кропит росою хладной: Ах, лейся, лейся, ключ отрадный! Журчи, журчи свою мне быль... Фонтан любви, фонтан печальный! И я твой мрамор вопрошал:47 Хвалу стране прочел я дальной; Но о Марии ты молчал... Светило бледное гарема! И здесь ужель забвенно ты? Или Мария и Зарема Одни счастливые мечты? Иль только сон воображенья В пустынной мгле нарисовал Свои минутные виденья, Души неясный идеал? * * *48
Ночной зефир Струит эфир. Шумит, Бежит Гвадалквивир. Вот взошла луна златая, Тише... чу... гитары звон... Вот испанка молодая Оперлася на балкон. Ночной зефир Струит эфир. Шумит, Бежит Гвадалквивир. Скинь мантилью, ангел милый, И явись как яркий день! Сквозь чугунные перилы Ножку дивную продень! Ночной зефир Струит эфир. Шумит, Бежит Гвадалквивир. * * *49
Ненастный день потух; ненастной ночи мгла По небу стелется одеждою свинцовой; Как привидение, за рощею сосновой Луна туманная взошла... Все мрачную тоску на душу мне наводит. Далеко, там, луна в сиянии восходит; Там воздух напоен вечерней теплотой; Там море движется роскошной пеленой Под голубыми небесами... Вот время: по горе теперь идет она К брегам, потопленным шумящими волнами; Там, под заветными скалами, Теперь она сидит печальна и одна... Одна... никто пред ней не плачет, не тоскует; Никто ее колен в забвенье не целует; Одна... ничьим устам она не предает Ни плеч, ни влажных уст, ни персей белоснежных. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Никто ее любви небесной не достоин. Не правда ль: ты одна... ты плачешь... я спокоен; . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Но если . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ДРУЖБА
Что дружба? Легкий пыл похмелья, Обиды вольный разговор, Обмен тщеславия, безделья Иль покровительства позор. ПОДРАЖАНИЯ КОРАНУ50
ПОСВЯЩЕНО П. А. ОСИПОВОЙ.
I51,
Клянусь четой и нечетой52 Клянусь мечом и правой битвой, Клянуся утренней звездой, Клянусь вечернею молитвой:53 Нет, не покинул я тебя. Кого же в сень успокоенья Я ввел, главу его любя, И скрыл от зоркого гоненья? Не я ль в день жажды напоил Тебя пустынными водами? Не я ль язык твой одарил Могучей властью над умами? Мужайся ж, презирай обман, Стезею правды бодро следуй, Люби сирот, и мой Коран Дрожащей твари проповедуй. II
О, жены чистые пророка, От всех вы жен отличены: Страшна для вас и тень порока. Под сладкой сенью тишины Живите скромно: вам пристало Безбрачной девы покрывало. Храните верные сердца Для нег законных и стыдливых, Да взор лукавый нечестивых Не узрит вашего лица! А вы, о гости Магомета, Стекаясь к вечери его, Брегитесь суетами света Смутить пророка моего. В паренье дум благочестивых, Не любит он велеречивых И слов нескромных и пустых: Почтите пир его смиреньем, И целомудренным склоненьем Его невольниц молодых54. III
Смутясь, нахмурился пророк, Слепца послышав приближенье:55 Бежит, да не дерзнет порок Ему являть недоуменье. С небесной книги список дан Тебе, пророк, не для строптивых; Спокойно возвещай Коран, Не понуждая нечестивых! Почто ж кичится человек? За то ль, что наг на свет явился, Что дышит он недолгий век, Что слаб умрет, как слаб родился? За то ль, что бог и умертвит И воскресит его — по воле? Что с неба дни его хранит И в радостях и в горькой доле? За то ль, что дал ему плоды, И хлеб, и финик, и оливу, Благословив его труды, И вертоград, и холм, и ниву? Но дважды ангел вострубит; На землю гром небесный грянет: И брат от брата побежит, И сын от матери отпрянет. И все пред бога притекут, Обезображенные страхом; И нечестивые падут, Покрыты пламенем и прахом. IV
С тобою древле, о всесильный, Могучий состязаться мнил, Безумной гордостью обильный; Но ты, господь, его смирил. Ты рек: я миру жизнь дарую, Я смертью землю наказую, На все подъята длань моя. Я также, рек он, жизнь дарую, И также смертью наказую: С тобою, боже, равен я. Но смолкла похвальба порока От слова гнева твоего: Подъемлю солнце я с востока; С заката подыми его! V
Земля недвижна — неба своды, Творец, поддержаны тобой, Да не падут на сушь и воды И не подавят нас собой56. Зажег ты солнце во вселенной, Да светит небу и земле, Как лен, елеем напоенный, В лампадном светит хрустале. Творцу молитесь; он могучий: Он правит ветром; в знойный день На небо насылает тучи; Дает земле древесну сень. Он милосерд: он Магомету Открыл сияющий Коран, Да притечем и мы ко свету, И да падет с очей туман. VI
Не даром вы приснились мне57 В бою с обритыми главами, С окровавленными мечами, Во рвах, на башне, на стене. Внемлите радостному кличу, О дети пламенных пустынь! Ведите в плен младых рабынь, Делите бранную добычу! Вы победили: слава вам, А малодушным посмеянье! Они на бранное призванье Не шли, не веря дивным снам. Прельстясь добычей боевою, Теперь в раскаянье своем Рекут: возьмите нас с собою; Но вы скажите: не возьмем. Блаженны падшие в сраженье: Теперь они вошли в эдем И потонули в наслажденьи, Не отравляемом ничем. VII
Восстань, боязливый: В пещере твоей Святая лампада До утра горит. Сердечной молитвой, Пророк, удали Печальные мысли, Лукавые сны! До утра молитву Смиренно твори; Небесную книгу До утра читай! VIII
Торгуя совестью пред бледной нищетою, Не сыпь своих даров расчетливой рукою: Щедрота полная угодна небесам. В день грозного суда, подобно ниве тучной, О сеятель благополучный! Сторицею воздаст она твоим трудам. Но если, пожалев трудов земных стяжанья, Вручая нищему скупое подаянье, Сжимаешь ты свою завистливую длань, - Знай: все твои дары, подобно горсти пыльной, Что с камня моет дождь обильный, Исчезнут — господом отверженная дань. IX
И путник усталый на бога роптал:58 Он жаждой томился и тени алкал. В пустыне блуждая три дня и три ночи, И зноем и пылью тягчимые очи С тоской безнадежной водил он вокруг, И кладез под пальмою видит он вдруг. И к пальме пустынной он бег устремил, И жадно холодной струей освежил Горевшие тяжко язык и зеницы, И лег, и заснул он близ верной ослицы - И многие годы над ним протекли По воле владыки небес и земли. Настал пробужденья для путника час; Встает он и слышит неведомый глас: «Давно ли в пустыне заснул ты глубоко?» И он отвечает: уж солнце высоко На утреннем небе сияло вчера; С утра я глубоко проспал до утра. Но голос: "О путник, ты долее спал; Взгляни: лег ты молод, а старцем восстал; Уж пальма истлела, а кладез холодный Иссяк и засохнул в пустыне безводной, Давно занесенный песками степей; И кости белеют ослицы твоей". И горем объятый мгновенный старик, Рыдая, дрожащей главою поник... И чудо в пустыне тогда совершилось: Минувшее в новой красе оживилось; Вновь зыблется пальма тенистой главой; Вновь кладез наполнен прохладой и мглой. И ветхие кости ослицы встают, И телом оделись, и рев издают; И чувствует путник и силу, и радость; В крови заиграла воскресшая младость; Святые восторги наполнили грудь: И с богом он дале пускается в путь. * * *
Лизе страшно полюбить. Полно, нет ли тут обмана? Берегитесь — может быть, Эта новая Диана Притаила нежну страсть - И стыдливыми глазами Ищет робко между вами, Кто бы ей помог упасть. * * *59
Ты вянешь и молчишь; печаль тебя снедает; На девственных устах улыбка замирает. Давно твоей иглой узоры и цветы Не оживлялися. Безмолвно любишь ты Грустить. О, я знаток в девической печали; Давно глаза мои в душе твоей читали. Любви не утаишь: мы любим, и как нас, Девицы нежные, любовь волнует вас. Счастливы юноши! Но кто, скажи, меж ими Красавец молодой с очами голубыми, С кудрями черными?.. Краснеешь? Я молчу, Но знаю, знаю все; и если захочу, То назову его. Не он ли вечно бродит Вкруг дома твоего и взор к окну возводит? Ты втайне ждешь его. Идет, и ты бежишь, И долго вслед за ним незримая глядишь. Никто на празднике блистательного мая, Меж колесницами роскошными летая, Никто из юношей свободней и смелей Не властвует конем по прихоти своей. ЧААДАЕВУ60
К чему холодные сомненья? Я верю: здесь был грозный храм, Где крови жаждущим богам Дымились жертвоприношенья; Здесь успокоена была Вражда свирепой Эвмениды: Здесь провозвестница Тавриды На брата руку занесла; На сих развалинах свершилось Святое дружбы торжество, И душ великих божество Своим созданьем возгордилось. . . . . . . . . . . . . . . . . Чадаев, помнишь ли былое? Давно ль с восторгом молодым Я мыслил имя роковое61 Предать развалинам иным? Но в сердце, бурями смиренном, Теперь и лень и тишина, И, в умиленье вдохновенном, На камне, дружбой освященном, Пишу я наши имена. АКВИЛОН62
Зачем ты, грозный аквилон, Тростник прибрежный долу клонишь? Зачем на дальний небосклон Ты облачко столь гневно гонишь? Недавно черных туч грядой Свод неба глухо облекался, Недавно дуб над высотой В красе надменной величался... Но ты поднялся, ты взыграл, Ты прошумел грозой и славой - И бурны тучи разогнал, И дуб низвергнул величавый. Пускай же солнца ясный лик Отныне радостью блистает, И облачком зефир играет, И тихо зыблется тростник. * * *
Пускай увенчанный любовью красоты63 В заветном золоте64 хранит ее черты И письма тайные, награда долгой муки, Но в тихие часы томительной разлуки Ничто, ничто моих не радует очей, И ни единый дар возлюбленной моей, Святой залог любви, утеха грусти нежной - Не лечит ран любви безумной, безнадежной ВТОРОЕ ПОСЛАНИЕ К ЦЕНЗОРУ65
На скользком поприще Тимковского66 наследник! Позволь обнять себя, мой прежний собеседник. Недавно, тяжкою цензурой притеснен, Последних, жалких прав без милости лишен, Со всею братией гонимый совокупно, Я, вспыхнув, говорил тебе немного крупно, Потешил дерзости бранчивую свербежь - Но извини меня: мне было невтерпеж. Теперь в моей глуши журналы раздирая, И бедной братии стишонки разбирая (Теперь же мне читать охота и досуг), Обрадовался я, по ним заметя вдруг В тебе и правила, и мыслей образ новый! Ура! ты заслужил венок себе лавровый И твердостью души, и смелостью ума. Как изумилася поэзия сама, Когда ты разрешил по милости чудесной Заветные слова божественный, небесный67, И ими назвалась (для рифмы) красота, Не оскорбляя тем уж господа Христа! Но что же вдруг тебя, скажи, переменило И нрава твоего кичливость усмирило? Свои послания хоть очень я люблю, Хоть знаю, что прочел ты жалобу мою68, Но, подразнив тебя, я переменой сею Приятно изумлен, гордиться не посмею. Отнесся я к тебе по долгу моему; Но мне ль исправить вас? Нет, ведаю, кому Сей важной новостью обязана Россия. Обдумав наконец намеренья благие, Министра честного наш добрый царь избрал69, Шишков наук уже правленье восприял. Сей старец дорог нам: друг чести, друг народа, Он славен славою двенадцатого года70; Один в толпе вельмож он русских муз любил, Их, незамеченных, созвал, соединил71; Осиротелого венца Екатерины72 От хлада наших дней укрыл он лавр единый. Он с нами сетовал, когда святой отец73, Омара да Гали прияв за образец74, В угодность господу, себе во утешенье, Усердно задушить старался просвещенье. Благочестивая, смиренная душа Карала чистых муз, спасая Бантыша75, И помогал ему Магницкий76 благородный, Муж твердый в правилах, душою превосходный, И даже бедный мой Кавелин77-дурачок, Креститель Галича78, Магницкого дьячок. И вот, за все грехи, в чьи пакостные руки Вы были вверены, печальные науки! Цензура! вот кому подвластна ты была! Но полно: мрачная година протекла, И ярче уж горит светильник просвещенья. Я с переменою несчастного правленья Отставки цензоров, признаться, ожидал, Но, сам не зная как, ты, видно, устоял. Итак, я поспешил приятелей поздравить, А между тем совет на память им оставить. Будь строг, но будь умен. Не просят у тебя, Чтоб все законные преграды истребя, Все мыслить, говорить, печатать безопасно Ты нашим господам позволил самовластно. Права свои храни по долгу своему. Но скромной истине, но мирному уму И даже глупости невинной и довольной Не заграждай пути заставой своевольной. И если ты в плодах досужного пера Порою не найдешь великого добра, Когда не видишь в них безумного разврата, Престолов, алтарей и нравов супостата, То, славы автору желая от души, Махни, мой друг, рукой и смело подпиши. * * *
Тимковский царствовал79 — и все твердили вслух, Что в свете не найдешь ослов подобных двух. Явился Бируков, за ним вослед Красовский: Ну право, их умней покойный был Тимковский! * * *
Полу-милорд, полу-купец80, Полу-мудрец, полу-невежда, Полу-подлец, но есть надежда, Что будет полным наконец. * * *
Певец-Давид был ростом мал81, Но повалил же Голиафа, Который был и генерал, И, побожусь, не ниже графа. * * *
Не знаю где, но не у нас82, Достопочтенный лорд Мидас, С душой посредственной и низкой, - Чтоб не упасть дорогой склизкой, Ползком прополз в известный чин И стал известный господин. Еще два слова об Мидасе: Он не хранил в своем запасе Глубоких замыслов и дум; Имел он не блестящий ум, Душой не слишком был отважен; Зато был сух, учтив и важен. Льстецы героя моего, Не зная, как хвалить его, Провозгласить решились тонким... * * *
Вот Хвостовой покровитель83, Вот холопская душа, Просвещения губитель, Покровитель Бантыша! Напирайте, бога ради, На него со всех сторон! Не попробовать ли сзади? Там всего слабее он. * * *
Охотник до журнальной драки84, Сей усыпительный зоил Разводит опиум чернил Слюнею бешеной собаки. * * *
Лихой товарищ наших дедов, Он друг Венеры и пиров, Он на обедах — бог обедов, В своих садах — он бог садов. 1825
СОЖЖЕННОЕ ПИСЬМО85
Прощай, письмо любви! прощай: она велела. Как долго медлил я! как долго не хотела Рука предать огню все радости мои!.. Но полно, час настал. Гори, письмо любви. Готов я; ничему душа моя не внемлет. Уж пламя жадное листы твои приемлет... Минуту!.. вспыхнули! пылают — легкий дым Виясь, теряется с молением моим. Уж перстня верного утратя впечатленье, Растопленный сургуч кипит... О провиденье! Свершилось! Темные свернулися листы; На легком пепле их заветные черты Белеют... Грудь моя стеснилась. Пепел милый, Отрада бедная в судьбе моей унылой, Останься век со мной на горестной груди... * * *
Лишь розы увядают, Амврозией дыша, В Элизий улетает Их легкая душа. И там, где волны cонны Забвение несут, Их тени благовонны Над Летою цветут. ОДА ЕГО СИЯТ. ГР. ДМ. ИВ. ХВОСТОВУ86
Султан87 ярится88. Кровь Эллады И peзвocкачет89, и кипит. Открылись грекам древни клады90, Трепещет в Стиксе лютый Пит91. И се — летит продерзко судно И мещет громы обоюдно. Се Бейрон, Феба образец. Притек, но недуг быстропарный92, Строптивый и неблагодарный Взнес смерти на него резец. Певец бессмертный и маститый, Тебя Эллада днесь зовет На место тени знаменитой, Пред коей Цербер днесь ревет. Как здесь, ты будешь там сенатор, Как здесь, почтенный литератор, Но новый лавр тебя ждет там, Где от крови земля промокла: Перикла лавр, лавр Фемистокла; Лети туда, Хвостов наш! сам. Вам с Бейроном шипела злоба, Гремела и правдива лесть. Он лорд — граф ты! Поэты оба! Се, мнится, явно сходство есть. - Никак! Ты с верною супругой93 Под бременем Судьбы упругой Живешь в любви — и наконец Глубок он, но единобразен, А ты глубок, игрив и разен, И в шалостях ты впрям певец. А я, неведомый Пиита, В восторге новом воспою Во след Пиита знаменита Правдиву похвалу свою, Моляся кораблю бегущу, Да Бейрона он узрит кущу94, И да блюдут твой мирный сон95 Нептун, Плутон, Зевс, Цитерея, Гебея, Псиша, Крон, Астрея, Феб, Игры, Смехи, Вакх, Харон. КОЗЛОВУ96
Певец, когда перед тобой Во мгле сокрылся мир земной, Мгновенно твой проснулся гений, На все минувшее воззрел И в хоре светлых привидений Он песни дивные запел. О милый брат, какие звуки! В слезах восторга внемлю им. Небесным пением своим Он усыпил земные муки; Тебе он создал новый мир, Ты в нем и видишь, и летаешь, И вновь живешь, и обнимаешь Разбитый юности кумир. А я, коль стих единый мой Тебе мгновенье дал отрады, Я не хочу другой награды - Недаром темною стезей Я проходил пустыню мира; О нет! недаром жизнь и лира Мне были вверены судьбой! ЖЕЛАНИЕ СЛАВЫ97
Когда, любовию и негой упоенный, Безмолвно пред тобой коленопреклоненный, Я на тебя глядел и думал: ты моя, - Ты знаешь, милая, желал ли славы я; Ты знаешь: удален от ветреного света, Скучая суетным прозванием поэта, Устав от долгих бурь, я вовсе не внимал Жужжанью дальному упреков и похвал. Могли ль меня молвы тревожить приговоры, Когда, склонив ко мне томительные взоры И руку на главу мне тихо наложив, Шептала ты: скажи, ты любишь, ты счастлив? Другую, как меня, скажи, любить не будешь? Ты никогда, мой друг, меня не позабудешь? А я стесненное молчание хранил, Я наслаждением весь полон был, я мнил, Что нет грядущего, что грозный день разлуки Не придет никогда... И что же? Слезы, муки, Измены, клевета98, все на главу мою Обрушилося вдруг... Что я, где я? Стою, Как путник, молнией постигнутый в пустыне, И все передо мной затмилося! И ныне Я новым для меня желанием томим: Желаю славы я, чтоб именем моим Твой слух был поражен всечасно, чтоб ты мною Окружена была, чтоб громкою молвою Все, все вокруг тебя звучало обо мне, Чтоб, гласу верному внимая в тишине, Ты помнила мои последние моленья В саду, во тьме ночной, в минуту разлученья. П. А. ОСИПОВОЙ99
Быть может, уж недолго мне В изгнанье мирном оставаться, Вздыхать о милой старине И сельской музе в тишине Душой беспечной предаваться. Но и в дали, в краю чужом Я буду мыслию всегдашней Бродить Тригорского кругом, В лугах, у речки, над холмом, В саду под сенью лип домашней. Когда померкнет ясный день, Одна из глубины могильной Так иногда в родную сень Летит тоскующая тень На милых бросить взор умильный. * * *
Храни меня, мой талисман100, Храни меня во дни гоненья, Во дни раскаянья, волненья: Ты в день печали был мне дан. Когда подымет океан Вокруг меня валы ревучи, Когда грозою грянут тучи, - Храни меня, мой талисман. В уединеньи чуждых стран, На лоне скучного покоя, В тревоге пламенного боя Храни меня, мой талисман. Священный сладостный обман, Души волшебное светило... Оно сокрылось, изменило... Храни меня, мой талисман. Пускай же ввек сердечных ран Не растравит воспоминанье. Прощай, надежда; спи, желанье; Храни меня, мой талисман АНДРЕЙ ШЕНЬЕ101
ПОСВЯЩЕНО Н. Н. РАЕВСКОМУ.
Ainsi, triste et сарtif, mа lyre toutefois
S'eveillait...
Меж тем, как изумленный мир На урну Байрона взирает, И хору европейских лир Близ Данте тень его внимает, Зовет меня другая тень, Давно без песен, без рыданий С кровавой плахи в дни страданий Сошедшая в могильну сень. Певцу любви, дубрав и мира Несу надгробные цветы. Звучит незнаемая лира. Пою. Мне внемлет он и ты. Подъялась вновь усталая секира И жертву новую зовет. Певец готов; задумчивая лира В последний раз ему поет.102 Заутра казнь, привычный пир народу; Но лира юного певца О чем поет? Поет она свободу: Не изменилась до конца! "Приветствую тебя, мое светило! Я славил твой небесный лик,
Страницы: 1, 2, 3, 4
|
|