Биография С.Г. Пушкарева
      Сергей Германович Пушкарев родился в Старооскольском уезде
      Курской губернии 8 августа 1888 года. Его родители - Герман Иосифович (нотариус в Курске и
      землевладелец) и Александра Ивановна, урожденная Шатилова.
      Сергей Пушкарев окончил Курскую гимназию с золотой медалью и поступил на
      историко-филологический факультет Харьковского университета, где учился с 1907
      по 1910 год.
      В 1911-1914 годах был студентом Гейдельбергского и Лейпцигского университетов.
      Вернулся в Харьков в 1915 году и в 1917-м был оставлен при кафедре русской
      истории - по предложению профессора М. В. Клочкова - для подготовки к
      профессуре.
      С 1917 по 1919 год готовился к магистерским экзаменам.
      В июне 1919 года С. Г. Пушкарев поступил в Добровольческую армию, в пехоту. Был
      тяжело ранен, потом служил на бронепоезде и в ноябре 1920 года был эвакуирован с
      армией генерала Врангеля в Турцию.
      Оттуда он в конце 1921 года переехал в Прагу, где получил от Русской учебной
      коллегии стипендию для научной работы. Готовился к магистерским экзаменам под
      руководством профессора И. И. Лаппо. Выдержал их в 1924 году и получил звание
      приват-доцента.
      Был избран членом Русской учебной коллегии. Преподавал в Русском свободном
      университете в качестве доцента.
      Кроме того, был приглашен в члены Чешского славянского института (основанного
      при Чешской Академии наук). Был членом ученого совета Русского заграничного
      исторического архива в Праге, находившегося в ведении Чешского министерства
      иностранных дел.
      Пушкарев входил также в состав Научно-исследовательского объединения,
      издававшего свои "Записки".
      Принимал участие и в Русском историческом обществе в Праге. На заседаниях этого
      общества он прочел два доклада: "Принципы торговой и промышленной политики Петра
      Великого" и "Посошков и его значение в истории русской культуры".
      За эти и последующие годы Пушкарев напечатал целый ряд научных работ [1].
      2 сентября 1927 года Пушкарев женился на Юлии Тихоновне Поповой (скончалась в
      Америке 19 августа 1961 года). В 1929 году у них родился сын Борис.
      Весной 1939 года Прага была оккупирована немецкой армией. Чешский университет
      был закрыт. Русский свободный университет попал под немецкий контроль. Весной
      1945 года Советская армия подошла к Праге с востока, а американская приближалась
      с запада. Пушкареву с семьей удалось уйти в американскую зону.
      Во время пребывания в лагерях перемещенных лиц Пушкарев был директором и
      преподавателем средней школы для русских детей.
      В 1949 году УНРРА начала перевозку беженцев из немецких лагерей в Америку.
      Пушкаревы приехали в Нью-Хэвен 21 июля 1949 года. В 1950 году Сергей Германович
      был назначен преподавателем русского языка в Йельском университете
      (Yale University). Выйдя на пенсию в 1953 году, он продолжал при университете
      заниматься историческими исследованиями до 1976 года.
      С. Г. Пушкарев скончался 22 января 1984 года на 96-м году жизни.
      Печатается по: Записки Русской Академической Группы в США. Т. VIII.
      Нью-Йорк, 1974.
      Русские Академические Группы начали образовываться в разных странах Западной
      Европы, куда после перехода власти к советскому правительству судьба забросила
      профессоров и приват-доцентов русских высших учебных заведений: в Белграде,
      Праге, Берлине и Париже.
      Возникновение Русской Академической Группы в Америке относится к 1948 году, когда
      после Второй мировой войны сюда стали прибывать лица, работавшие в высших учебных
      заведениях и научных учреждениях России, Советского Союза и отдельных западноевропейских
      государств. Вначале Русская Академическая Группа являлась секцией Association of American Foreign Scholars
      (Объединения американских иностранных ученых), куда входили главным образом выходцы из стран
      за "железным занавесом".
      В настоящее время в состав Группы входят преимущественно лица, работающие в
      колледжах и университетах Америки и Канады, а также вышедшие на покой за
      выслугой лет, но все же продолжающие свою научную деятельность. Начиная с 1967
      года в Нью-Йорке ежегодно выходит сборник статей "Записки Русской Академической
      Группы в США".
      См.: Contemporary authors. Vol. 7-8. 1965, Gale Research Company: Detroit,
      Michigan.
      Пушкарев Сергей Германович
      Историография Русской Православной Церкви
      (отрывок)
      Предисловие
      ..."Скончавшийся в июне 1973 года профессор Георгий Владимирович Вернадский был
      поистине патриархом в области современной науки русской истории. Смерть не
      позволила ему закончить последний большой труд его жизни - очерки развития
      русской исторической науки. Среди последних оставшихся ненаписанными им глав
      была и глава об историографии Российской Церкви.
      В бумагах Г. В. мы нашли написанный им текст только о двух - наиболее выдающихся
      - историках Русской Церкви - о митрополите Макарии и профессоре Е. Е. Голубинском.
      Редакция "Записок" решила напечатать эти последние его страницы в
      том виде, как они вышли из-под пера его, а мне поручила написать общий очерк
      историографии Русской Церкви.
      Этот очерк мне пришлось писать самому, по своему плану и своему разумению,
      используя для этого свои ранее "накопленные" выписки из литературы и дополняя их
      из обширного книжного богатства библиотеки Йельского университета.
      Мой настоящий очерк имеет ограниченную задачу: я излагаю историографию Русской
      Православной Церкви и - вкратце - историографию старообрядчества (по-старому
      "раскола") и не касаюсь необъятного множества изданий первоисточников русской
      церковной истории, богословских сочинений, обширной области церковного искусства
      (архитектуры, живописи и пения) и истории русского сектантства (старообрядцы не
      включаются в понятие сектантов).... "
      Пушкарев Сергей Германович
      Историография старообрядчества
      Прежде чем представить читателю краткий очерк историографии старообрядчества,
      надлежит напомнить о тех религиозно-обрядовых разногласиях, которые раскололи
      Русскую Церковь в середине XVII века, и о религиозно-национальной психологии
      русского общества того времени, которая сделала этот раскол возможным (или
      неизбежным).
      Перечислим те богослужебно-обрядовые особенности, которыми отличалась старая
      вера от текстов и обрядов, которые были приняты Православной Церковью после
      исправления Патриархом Никоном (по греческим образцам) церковно-богослужебных
      книг.
      Двуперстное (а не трехперстное) крестное знамение. Сугубая, то есть двойная (а
      не тройная) "Аллилуия". Имя Христа Исус, а не Иисус. Литургия должна совершаться
      на 7 (а не на 5) просфорах. Во 2-м члене Символа веры: "...Иисуса Христа, Сына
      Божия, рожденна, а не сотворенна", союз "а" выпущен. В 7-м члене Символа веры о
      Сыне Божием: "...Его же царствию несть конца" (по исправлении "...не будет
      конца"). В 8-м члене Символа веры: "...в Духа Святаго, Господа истиннаго и
      животворящаго" (слово "истиннаго" выпущено). В пасхальной молитве: "...смертию
      на смерть наступи" ("...смертию смерть поправ"). В молитве о водосвятии:
      "...освяти воду сию Духом Твоим Святым и огнем" (слова "и огнем" выпущены).
      Богослужение должно совершаться только по старым (дониконовским) книгам. При
      хождении крестного хода вокруг церкви надлежит идти "посолонь", по солнцу, то
      есть с востока на запад, а не наоборот.
      Были еще некоторые отличия в числе поклонов при богослужении, в церковных
      облачениях, в иконописании. В области бытовой старообрядцы отрицали и порицали
      подражание западным обычаям и одежде - брадобритие, курение табаку и т. д. В
      области церковно-общественной жизни старообрядцы считали пороком господствующей
      Церкви назначение приходских священников епархиальной властью в отмену прежнего
      обычая выбора кандидатов во священство прихожанами.
      Для современного читателя может казаться странным: как могли столь
      незначительные различия в текстах и обрядах породить непримиримый раскол и
      вековую междоусобную вражду и борьбу в Российской Церкви и государстве? Здесь
      надо прежде всего указать на две особенности национально-религиозной психологии
      московского общества ХVI-ХVII веков.
      Русское благочестие этого времени, по признанию и церковных, и светских
      историков, носило более внешнеобрядовый, чем религиозно-нравственный характер.
      По выражению популярного историка середины XIX века Н. И. Костомарова,
      "Православие действовало на русского человека не в качестве учения, а в качестве
      обычая", и его бережно сохраняли как обычай, унаследованный от предков и
      неизменяемый ("во веки веков"). Или, по выражению выдающегося историка Русской
      Церкви Е. Е. Голубинского, "раскол старообрядчества возник у нас из-за того, что
      предки наши приравняли обряды и обычаи церковные к догматам веры", и на это
      "обрядоверие" как на характерную черту древнерусской религиозности постоянно
      указывают историки [1].
      Кроме обрядоверия весьма важной чертой религиозно-национальной психологии
      московского церковного общества в XVI и в первой половине XVII века было
      убеждение в величии и святости Русской земли. С середины XV века Русская
      Церковь, бывшая дотоле формально одной из митрополий под властью
      Константинопольского Патриарха, стала независимой от Церкви Греческой, а
      государство Московское переживало в ХV-ХVI веках полосу огромных
      внешнеполитических успехов: свержение татарского ига, объединение всех
      территорий Великороссии под властью Московского государя, завоевание огромной
      территории трех татарских царств - Казанского, Астраханского и Сибирского.
      Авторитет Церкви Греческой значительно упал в глазах Москвы после присоединения
      ее к Флорентийской унии (1439), а взятие Константинополя турками (1453)
      рассматривалось в Москве как Божие наказание Византии, впавшей в "латинскую
      ересь". Ныне все православные царства на Балканах стали провинциями Турецкой
      империи, а Восточные Патриархи - рабами турецкого султана. Тогда на Руси
      возникает гордая теория: после падения Второго Рима - Византии - Москва
      становится Третьим и Вечным Римом ("а четвертому не быть"), становится главою и
      покровителем всего Православия, а Русь признается и характеризуется как Святая
      Русь, как избранный Богом "новый Израиль" и как единственная хранительница
      истинного Православия во всей его непорочной чистоте (совокупность этих идей
      ярко выражена в писаниях основателя и апостола старообрядчества протопопа
      Аввакума).
      Связь Москвы с Православным Востоком не прекращается, но она получает совершенно
      иной характер: греческие иерархи и другие духовные лица часто приезжают в
      Москву, но не как наставники и учители, а как просители и получатели
      "государевой милостыни". Мало того, в Москве подозревают, что греческое
      Православие, и в частности богослужебная практика, "испорчены" под влиянием
      "латинской ереси" и турецкого порабощения. Естественно, пишет Н. Ф. Каптерев,
      что церковная реформа Никона (то есть исправление текстов и обрядов по греческим
      образцам) "должна была нанести смертельный удар исторически сложившимся
      представлениям русских о своем религиозном превосходстве над всеми другими
      народами, и в частности над греками", и "вызвала в приверженцах и поклонниках
      русской церковной старины сильный протест".
      Движение протеста возглавил, по выражению С. М. Соловьева, "богатырь-протопоп"
      Аввакум. То, что конфликт между реформаторами и их противниками с самого начала
      принял такой острый и резкий характер, объясняется помимо указанных выше общих
      причин личным характером вождей двух борющихся партий: Никон и Аввакум были оба
      люди с сильным характером, с неукротимой энергией, с непоколебимой уверенностью
      в собственной правоте, с несклонностью и неспособностью к уступкам и
      компромиссам.
      Патриарх Никон был преисполнен сознанием величия своей архиерейской власти,
      которая в его представлении была превыше всякой светской власти, включая власть
      царскую. Всякое сопротивление или хотя бы только неповиновение высшей церковной
      власти Патриарх рассматривал как преступление и готов был подавить его всякими
      средствами. По выражению Н. И. Костомарова, "с вопросом реформы Никон поступал,
      как военачальник с военным делом: приказано, и надо исполнять, а за непослушание
      следовала тяжелая кара".
      Между тем главный противник Никона, протопоп Аввакум Петрович (из города
      Юрьевца), был непоколебимо убежден в правоте своих старозаветных религиозных
      взглядов и не обнаруживал ни малейшего желания исполнять "нечестивые" приказания
      религиозных реформаторов. Патриарха Никона Аввакум считает и именует "борзым
      кобелем, отступником и еретиком", а "с еретиком какой мир? Бранися (т. е.
      борись) с ним и до смерти, не повинуйся его уму развращенному". При таком
      настроении двух противных сторон ни примирение, ни соглашение между ними не были
      возможными. Церковный Собор 1666-1667 годов (уже после падения Никона) проклял
      старообрядцев как еретиков и отлучил их от Церкви, светская власть пришла на
      помощь церковной для искоренения "ереси", и эта прискорбная междоусобная борьба
      омрачала историю Русской Церкви и русского народа в течение последовавших двух
      столетий.
      Весьма важным источником для истории возникновения раскола и для русской
      церковной истории вообще является автобиография протопопа Аввакума: "Житие
      протопопа Аввакума, им самим написанное". Это не только важный памятник
      церковной истории, но и замечательное литературное произведение, написанное
      живым и выразительным народным языком [2]. Житие Аввакума сохранилось во многих
      рукописных списках и в ХIХ-ХХ веках было многократно издано и переиздано. Ввиду
      важности Жития для истории Церкви и литературы я приведу ряд его изданий: Н.
      Тихонравов. Летописи русской литературы. Т. III. Отд. II. М., 1861. С. 117-173;
      Материалы для истории раскола за первое время его существования. Т. V / Под ред.
      Н. Субботина. С. 1-113, М., 1879; А. К. Бороздин. Протопоп Аввакум. 2-е изд.
      СПб., 1900. Приложение No 25. С. 71-116; Памятники первых лет русского
      старообрядчества / Под ред. Я. Л. Барскова. СПб., 1912. С. 163-228; Житие
      протопопа Аввакума, им самим написанное. Изд. Импер. Археографической комиссии /
      Под ред. В. Г. Дружинина. Петроград, 1916; Русская Историческая Библиотека. Т.
      39. Изд. Историко-археографической комиссии АН СССР. Ленинград, 1927: Памятники
      истории старообрядчества XVII в. Кн. 1-я. Вып. 1: Житие протопопа Аввакума в
      трех редакциях, с предисловием Я. Л. Барскова, столбцы 1-240; Протопоп Аввакум.
      Житие. Челобитные к царю. Переписка с боярыней Морозовой. Париж, 1951; Житие
      протопопа Аввакума и другие его сочинения / Под ред. Н. К. Гудзия. М., 1960 [3]<.
      В течение второй половины XIX и в XX веке было издано множество памятников и
      материалов по истории старообрядчества и сектантства под редакцией Я. Л.
      Барскова, Е. В. Барсова, В. Д. Бонч-Бруевича, В. Г. Дружинина, Н. Попова, Н. И.
      Субботина [4].
      При существовании строгой цензуры, то есть до конца царствования Императора
      Николая I (1855), авторы-старообрядцы (или сочувствовавшие расколу) не могли
      легально издавать свои богословские или исторические книги, и история раскола
      трактовалась только в исторических или полемических сочинениях православных
      авторов "духовного сословия".
      Начало этого рода литературе было положено трудом митрополита Ростовского
      Димитрия (Туптало, 1651-1709) под заглавием: "Розыск о раскольнической брынской
      вере, о учении и о делах их, в котором показано, яко вера их не права, учение их
      душевредно и дела их не богоугодны". Митрополит Димитрий окончил свой труд
      незадолго до своей смерти (1709), а издан он был впервые в 1745 году, а в новом
      издании книга эта (напечатанная в Mосковской Cинодальной типографии) вышла в
      1803 году. Заглавие книги митрополита Димитрия достаточно ясно говорит о ее
      содержании и цели.
      В течение первой половины XIX века появилось несколько сочинений духовных
      авторов, направленных на обличение раскола, а в конце этого периода (1855) вышла
      книга епископа Винницкого и ректора Петербургской Духовной академии Макария
      (впоследствии митрополита Московского и автора монументальной "Истории Русской
      Церкви"): "История русского раскола, известного под именем старообрядства"
      (СПб., 1855). В первой части книги автор рассматривает "семена и зародыши"
      раскола, то есть религиозные разномыслия, начиная с XV века, потом подробно
      излагает историю раскола, начавшегося в 1667 году. Книга полна фактического
      содержания, лишена острополемического тона и заканчивается молитвенным
      пожеланием о воссоединении раскольников с Православною Церковью.
      Книги духовных авторов трактовали раскол только с точки зрения религиозных
      разногласий между православными и раскольниками. Совершенно новый подход к
      истории раскола дается в книге казанского профессора А. П. Щапова: "Русский
      раскол старообрядства, рассматриваемый в связи с внутренним состоянием Русской
      Церкви и гражданственности в XVII веке и в первой половине XVIII века: Опыт
      исторического исследования о причинах происхождения и распространения раскола"
      (Казань, 1859). Я приведу несколько цитат из предисловия к книге Щапова, ибо
      книга эта послужила исходным пунктом для новой трактовки раскола в русской
      исторической и публицистической литературе. Автор признает, что "главным
      первоначальным источником раскола" была "суеверная привязанность" (московского
      общества) к одной внешней обрядности без духа веры, но указывает и иные причины
      успешного распространения раскола: "Церковно-гражданский демократизм раскола под
      покровом мистико-апокалиптического символизма, отрицание реформы Петра Великого,
      восстание против иноземных начал русской жизни, против Империи и правительства,
      смелый протест против подушных переписей, податей и "даней многих", против
      рекрутства, крепостного права, областного начальства и т. п. - это
      многознаменательное выражение народного взгляда на общественный и
      государственный порядок России, проявление недовольства низших классов народа,
      плод болезненного, страдательного, раздраженного состояния духа народного"
      (предисловие, с. II). Впрочем, раскол сам по себе не внушает Щапову особых
      симпатий: он есть "темная сторона нравственного и общественного развития нашего
      народа, плод и выражение крайней недостаточности нравственного влияния
      духовенства на народ и отсутствия народного просвещения и воспитания". Сила
      раскола, по мнению Щапова, заключается не в его внешнем характере как
      религиозно-обрядовой секты, "сила русского раскола заключается главным образом в
      его религиозно-гражданском демократизме", "когда он перешел из сферы собственно
      церковной в сферу гражданской народной жизни" (с. 55). При Петре Великом "раскол
      еще более усилился, осложнился и явно и окончательно принял характер
      религиозно-национально-демократический" (с. 103); "принял характер
      народно-демократической оппозиции против преобразования России в европейскую
      империю, против нового европейского устройства и направления внутренней жизни
      России" (с. 131). "Как отколок древней отжившей России раскол окончательно отпал
      от новой, Петром Великим устроенной России". И в предисловии к своему труду
      Щапов пишет: "В расколе сохранился, так сказать, окаменелый отколок древней
      России".
      В нескольких главах своего труда Щапов описывает исторически сложившиеся
      слабости и недостатки церковной, общественной и государственной жизни России,
      способствовавшие возникновению и распространению раскола.
      Однако, как видно из приведенных выше цитат, Щапов в это время не считал раскол
      положительным и прогрессивным явлением, а в споре Аввакума и Никона он явно
      стоит на стороне последнего: "Вселенские Патриархи все единодушно и единогласно
      одобрили и утвердили великое дело Патриарха Никона и самого его признали великим
      ревнителем Церкви Православной" (с. 53), Никон был "наш великий пастырь, истинно
      замечательный гений своего века" (с. 56), "строгий ревнитель правды" (с. 339),
      устроитель благолепия в церквах и благочиния в церковном богослужении (с. 320, 331 и др.).
      Если в 1855-1858 годах Щапов характеризовал раскол как "окаменелый отколок
      отжившей России", то в течение немногих ближайших лет его убеждения значительно
      передвинулись в сторону демократического народничества. В брошюре "Земство и
      раскол" (СПб., 1862) Щапов понимает земство в народническо-славянофильском духе,
      как всю народную массу, противопоставляемую правительству и высшим сословиям (на
      официальном языке XVIII-XIX веков эта масса называлась податными сословиями, в
      отличие от высших сословий, не плативших подушной подати). В ХVII-ХVIII веках
      "тяглые земские люди, - пишет Щапов, - чувствовали скорбь и тяготу от тягла
      государевой казны, от злоупотреблений государевых чиновников, от насилия бояр"
      (с. 3). Раскол есть "могучая, страшная общинная оппозиция податного земства,
      массы народной против всего государственного строя - церковного и гражданского"
      (с. 28). Расколоучители и последователи раскола "появились во всех слоях массы
      народной", включая богатых купцов, которые своими капиталами поддерживали,
      устраивали и усиливали раскольничьи общины (с. 35).
      Здесь раскол представляется уже не "окаменелым отколком древней России" (как в
      предисловии к книге, изданной в 1859 году), а могучим оппозиционным движением
      народной массы против политического, социального и церковного угнетения [5].
      Знатоком религиозной жизни и домашнего быта раскольников был известный
      писатель-этнограф Павел Иванович Мельников (Андрей Печерский) (1819-1883). По
      должности чиновника (для) особых поручений при нижегородском губернаторе (в
      царствование Николая I) он принимал непосредственное участие в правительственном
      надзоре над раскольниками и близко изучил их жизнь и характер и по
      документальным данным, и по личным наблюдениям. Будучи по должности одним из
      притеснителей раскола, Мельников по окончании мрачного николаевского
      царствования высказался (в официальной записке о состоянии раскола) за политику
      полной терпимости в отношении раскола и раскольников и в статье 1868 года писал,
      что при гражданском равноправии и при развитии народного образования раскол
      постепенно уничтожится: "...при том непременном условии, что система стеснений,
      оказавшаяся на опыте лишь способствовавшею к умножению раскольников и к усилению
      фанатизма раскола, никогда и ни в каком виде не будет восстановляема" (Полн.
      соб. соч. 2-е изд. 1909. Т. VII. С. 409).
      В 1864 году вышла монография П. И. Мельникова "Исторические очерки поповщины"
      (включенная в VII том его сочинений, изданных в 1909 году). Написанная в
      популярно-литературном стиле, она, однако, обильно документирована
      многочисленными примечаниями с обширными цитатами из официальных источников и
      раскольничьих сочинений. Особенно подробно излагает автор "искание архиерейства"
      старообрядцами-"поповцами" и историю Старообрядческого (Рогожского) кладбища в
      Москве, бывшего в течение первой половины XIX века духовным и экономическим
      средоточием "поповщины". Во главе стояла группа богатых московских купцов,
      владевших фабриками, заводами и торговыми предприятиями и придававших "старой
      вере" значительный социально-экономический вес и влияние в окружающей среде.
      Бережливые, расчетливые, осторожные, противники роскоши и мотовства, они
      приумножали свои богатства, и "дети их не превращались из купцов, ворочавших
      миллионами, в промотавшихся дворян" (с. 207).
      В 70-х годах П. И. Мельников выпустил в нескольких частях обширную серию бытовых
      очерков под заглавиями: "В лесах" и "На горах", содержащих, в беллетристической
      форме, подробное описание религиозных верований, быта и нравов старообрядцев и
      сектантов Поволжья ("В лесах") и Приуралья ("На горах"). В полном собрании его
      сочинений (1909) очерки "В лесах" составляют т. 2-3, "На горах" - т. 4-5. Тома
      эти были переизданы в 1963 году в московском (неполном) собрании сочинений П. И.
      Мельникова. (см. на нашей стр. ldn-knigi.narod.ru ldn-knigi.russiantext.com)
      Неразумные, неморальные и несправедливые преследования, которым подвергала
      старообрядцев государственная и церковная власть, вызывали интерес и симпатию к
      ним и тех кругов позитивистской, либеральной и революционной интеллигенции, для
      которых было совершенно чуждо крепкое религиозное ядро старообрядчества. В 1870
      году в Петербурге вышла книга В. В. Андреева "Раскол и его значение в народной
      русской истории". Автор начинает свое предисловие словами: "Последователи
      раскола - бесспорно, вместе и представители нашего земства, нашей народной
      массы. Представители раскола - самая трезвая, работящая, промышленная и
      грамотная часть нашего крестьянства. Представители раскола - бесспорно, вместе
      (и) представители ума и гражданственности в русской простонародной среде" (с. III).
      Религиозный элемент, по мнению автора, играл в возникновении раскола совершенно
      второстепенную роль: "Неужели оттого, что одни крестились двумя перстами, чтили
      старопечатные книги... и пели сугубую аллилуию, а закон других предписывал
      трехперстное (крестное) знамение и тройную аллилуию... неужели от этого 10
      миллионов народа отпали от прочей массы русского населения... Здравый смысл
      отказывается верить, чтобы раскол был следствием отступления во второстепенных
      подробностях религиозного догматизма и церковной обрядности. Нет, не эти
      отступления раскололи русский люд на две половины" (с. 1).
      В действительности, по мнению автора, раскол был движением народного протеста
      против политического и социального угнетения - против отнятия центральной
      властью земских прав и введения крепостного права: "Отмена земских прав,
      завершенная окончательным закрепощением крестьян, - вот где надобно видеть
      источник раскола" (с. 10). "Крепостное право было главною причиною зарождения
      раскола как народного протеста" (с. VII) [6], и в ответ на преобразования,
      произведенные в царствование Александра II, "раскол теряет свой прежний
      ожесточенно-оппозиционный характер" (с. 366).
      Оригинальный взгляд на характер раскола и раскольников высказал известный
      историк Н. И. Костомаров в статье "История раскола и раскольников", помещенной в
      No 4 "Вестника Европы" за 1871 год (и впоследствии перепечатанной в XII томе его
      монографий). Костомаров решительно отказывается от обычного взгляда, который
      видит в расколе только слепую любовь к старине, бессмысленную привязанность к
      букве, умственную неподвижность, невежественную враждебность к просвещению. По
      мнению Костомарова, наоборот, в расколе русский народ проявил "своеобразную
      деятельность в области мысли и убеждения. Раскол был крупным явлением народного
      умственного прогресса" (с. 469).
      В отличие от раскольников именно "простолюдин православного вероисповедания, как
      его деды и прадеды, очень часто отличался холодностью к религии, невежеством и
      безучастием к области духовного развития" (с. 498). "Мы не согласимся с мнением,
      распространенным у нас издавна и сделавшимся, так сказать, ходячим, будто раскол
      есть старая Русь. Нет, раскол - явление новое, чуждое старой Руси. Раскольник не
      похож на старинного русского человека; гораздо более походит на него
      православный простолюдин. Раскольник гонялся за стариною, старался как бы точно
      держаться старины, - но он обольщался; раскол был явлением новой, а не древней
      жизни. В старинной Руси народ мало думал о религии, мало интересовался ею
      раскольник же только и думал о религии, на ней сосредоточивался весь интерес его
      духовной жизни; в старинной Руси обряд был мертвою формою и исполнялся плохо
      раскольник искал в нем смысла и старался исполнять его сколько возможно свято и
      точно; в старинной Руси знание грамоты было редкостью - раскольник читал и
      пытался создать себе учение; в старинной Руси господствовало отсутствие мысли и
      невозмутимое подчинение авторитету властвующих - раскольник любил мыслить,
      спорить, раскольник не успокоил себя мыслию, что если приказано сверху так-то
      верить, так-то молиться, то, стало быть, так и следует; раскольник хотел сделать