И (в отличие от последующих тысячелетий) на заре своей истории евреи воевали очень (даже слишком!) много. Как у скифов, ассирийцев, эллинов, латинян тот, кого называли настоящим мужчиной, должен был носить оружие. В древности распознавали лишь два признака мужественности – пенис и меч!

Боговдохновленная Святая Книга полна примеров героических подвигов достойных представителей народа избранного. Как и свидетельств их незаурядных физических качеств.

На Востоке гонцы часто бежали перед лошадьми царских кортежей. Для иудеев бегуны и борцы – синонимы. «Как борцы бегут они...» (Иоиль 2:7).

«Асаил же был легок на ноги, как серна в поле» (2 Пар. 2:18).

«Саул и Ионафан... быстрее орлов, сильнее львов они были» (2 Цар. 1:23).

Это не пустая похвальба. Иудейки рожали своих детей так неожиданно легко и свободно, что младенцы выскакивали из чрева прежде, чем к ним приходили повивальные бабки (Исх. 1:19).

Самсон встретил на дороге у виноградников Фимнафских молодого льва[9]. «И сошел на него Дух Господень, и он растерзал льва, как козленка; а в руке у него ничего не было» (Суд. 14:6).

Впрочем, подвиги иудейского Геркулеса больше смахивают на миф, но немало и других достоверных случаев, касающихся известных исторических лиц. Юный Давид тоже поражал в схватке львов и медведей (1 Цар. 17:34– 36). Его военачальник Ванея, сын Иодая, «...сошел и убил льва во рве в снежное время» (2 Цар. 23:20). Ров сей предназначался для сбора дождевой воды, огромная желтая кошка пряталась там от снегопада.

Почему же столь замечательные воины в битвах и войнах побеждали сравнительно редко? Ответ на поверхности: им не хватало хороших полководцев. Моисей, Иисус Навин, Гедеон, Саул, Давид, Иоав, братья Маккавеи (трое из пяти), Иоханан Гиркан, Ирод Великий – вот, пожалуй, и весь список по-настоящему отличных военачальников за три с лишним тысячи лет, с XII века до н. э. до 1948 года, когда израильское ополчение было возглавлено новым поколением генералов, которые не посрамили славы своих далеких предков.

Есть и другая причина, не столь явная, зато куда более важная.

Религия и обычаи иудеев, которые сохраняли их как единый народ, одновременно разрушали их способность противостоять врагу на поле брани. Запрет сражаться в субботу, который принес столько поражений и горя потомкам Иакова в глубокой древности и не был полностью изжит даже в эпоху Христа, – еще не самое худшее. Имелись и другие святые традиции, мешавшие сформировать боеспособное войско.

Иуде на собственном печальном опыте пришлось убедиться в этом, когда он начал собирать ополчение для того, чтобы отбить Галилею у наследников почившего Ирода и его покровителей – римлян. Как и во всех поступках, которые совершал он в своей жизни, Сын Божий руководствовался исключительно Писанием. Расширяя небольшой отряд Ревностных до размеров малой армии, новоявленный полководец следовал четким указаниям последней книги Торы – «Второзакония» (20:1—91).

На войну не идут: тот, кто построил дом, но еще не вселился в него; кто посадил виноградник, но не собрал урожай; кто женился, но не привел супругу домой. Это не человеколюбие, не «гуманизм» в греко-латинском понимании, а результат глубокого проникновения в самую сущность веры отцов. Люди, которых выделяет Закон, находятся под воздействием божественных сил, контролирующих строительство, виноделие, брак. Провидение никогда не позволит оставить святые дела незавершенными! Человек, начавший их, не имеет права бросить эти занятия, пока не закончит. Ему нельзя становиться в воинский строй, он погибнет в первой же стычке с неприятелем и ослабит ополчение, вместо того чтобы укрепить его.

Еще одно важное указание: «кто боязлив и малодушен, тот пусть идет и возвратится в дом свой, дабы он не сделал робкими сердца братьев его, как его сердце» (Втор. 20:8).

Римляне, греки, да и все соседние народы, услышав такое, негодуют и ужасаются. Они и людишек с заячьей душонкой берут в армию и заставляют драться. Лекарство от боязливости известное и весьма радикальное. У греков – остракизм, изгнание из полиса, что приравнивается к смерти. У римлян, не знающих удержу в своей суровости, бегущих с поля боя ждет в лучшем случае наказание розгами, в худшем – децимация, обезглавливание каждого десятого в провинившемся подразделении – манипуле, когорте, легионе. Трус либо храбреет, либо гибнет!

Для иудея неприемлемо насильно заставлять члена общины идти воевать или запрещать ему бежать с поля брани. Это противоречит всему, во что верует приверженец Закона.

Элохим обещал народу избранному: «Пошлю перед тобой шершней, и они погонят от лица твоего Евеев, Хананеев и Хеттеев» (Исх. 23:28). Перевод неверный, это не шершни, а депрессия, страх, отчаяние, эллинский панический ркас Он способен охватить любую армию. Сначала его чувствует один солдат, затем десяток; паника мгновенно передается всему человеческому стаду без единого сказанного слова. Как зараза, ужас охватывает ряды, пока не завладевает всеми душами и не лишает целые полчища способности драться и сопротивляться. Стая алчущих легкой крови и драки волков в мгновение ока превращается в тук мечущихся, обезумевших от страха ягнят. Даже римские легионы не раз страдали от этой чумы – и погибали почти полностью...

Вот что Адонаи насылает врагам Израиля и его защитникам, если те слабодушны, неискренни в вере своей или занимались плотской любовью. Во время войны бойцу нельзя иметь сношение с женщиной, ибо такое святотатство может отрицательно сказаться на конечном исходе боевых действий.

Лабы избежать подобного наказания Господня, слабых сердцем не берут или изгоняют из иудейского ополчения, не препятствуют им уйти из строя до начала битвы, не наказывают, если они бросили товарищей в разгар схватки.

Умирая, первый царь иудейский Саул не сказал ни слова осуждения своим воинам, побежавшим от луков и мечей филистимлян на горе Гелвуе.

Никто не проклинает и даже не презирает трусов. Их изолируют от смелых и достойных, как больных отделяют от здоровых.

Трусость у римлян и греков – слово уничижительное, обладатель ее заслуживает упрека. Трусость у иудеев – обреченность судьбой на смерть или несчастье, наделенный этим качеством заслуживает жалости. Военачальник-язычник труса наказывает или убивает. Полководец-еврей труса выявляет до начала военных действий и изгоняет, как паршивую овцу, чтобы не портил стадо.

Вот почему армии Израиля и Иудеи часто бывали хорошими и никогда – большими.

Трусы бросили Иуду бар Маттафию по прозвищу Маккавей перед семикратно превосходившими силами сирийцев, что стало причиной гибели героя и отбросило освобождение Иудеи на много лет.

Трусы не пошли в ополчение Иуды бар Иезекии, в те дни получившего псевдонимы Галилеянин и Гавлонит (по названию Гавлоны – селения, откуда он призвал к восстанию). Не взял он в свое войско и тех, кого запрещала вербовать Тора. И тем самым обрек себя на поражение задолго до того, как его меч покинул ножны для первой схватки с врагом.

А сначала казалось, что дела восставших идут отлично...

В своих тайных мечтах военный предводитель Ревностных даже примерил на себя нечто большее, чем шлем великого тезки Иуды Маккавея, – скипетр Мешиаха! То ли Сатана-искуситель, то ли Глас Божий шептал в душе: наверняка ты – Мессия, пришедший, чтобы освободить из плена народ израильский! То же самое после первых побед стали возвещать все ополченцы, оказавшиеся под началом Иуды.

Доставшееся Гавлониту в наследство от отца Иезекии войско зелотов, так и не оправившееся после ударов Ирода, было немногочисленно и не слишком опытно. «Ганна'им» поднаторели в разбойничьих набегах, ограблении караванов, нападениях на вражеские посты. Противостоять регулярным царским войскам, не говоря уже о римских легионерах, они и мечтать не смели.

Скованный требованиями Закона, Иуда не смел объявить, как говорят латиняне, тотальную мобилизацию, поэтому набрал мало мужчин, достойных носить оружие. Когда же он поневоле стал менее разборчивым и принялся принимать всех добровольцев, то обнаружил, что под его начало охотнее всего идут разбойники, дебоширы, беглые рабы.

Всего через две недели после открытого призыва к мятежу против властей Гавлонит очутился во главе неорганизованной толпы плохо вооруженных, не признающих никакой дисциплины оборванцев, которые представляли собой армию исключительно по названию. Серьезные бойцы – бывшие солдаты и свободные наемники, которых немало толклось в галилейских селениях, – были готовы присоединиться к повстанцам только при условии, что им дадут оружие и деньги. В ответ на патриотические призывы вербовщиков, разосланных Галилеянином по всей округе, они неопределенно хмыкали, чесали в затылках и задавали множество вопросов, суть которых сводилась к одному: сколько мне заплатят и чем вооружат?

В «округе язычников» деньги и оружие в достатке имелись лишь в одном месте – Сепфорисе. Захватить этот город было необходимо и по стратегическим соображениям. Овладеть провинцией и расширять восстание за ее пределы удалось бы лишь при условии господства над дорогами – только по ним в горной местности можно провести более-менее солидную армию.

Столица Галилеи лежала на перекрестке двух важнейших торговых магистралей. Главная из них вела из порта Акра на Великом море к Тивериадскому озеру, подходила к Сепфорису с северо-запада, слегка уклонялась на север и шла на восток, затем раздваивалась. Нижняя ветвь пересекала Иордан, обходила южный конец озера и карабкалась вверх по горам до Гадары. Верхняя следовала до приозерного поселка, позднее разросшегося в город Тивериаду, поворачивала налево, огибая северную оконечность Геннисарета, и через Капернаум шла к Вифсайде – Юлии.

Оседлавший стык этих дорог военачальник мог в кратчайшие сроки перебросить своих солдат в основные населенные пункты провинции. Не будучи опытным стратегом, Иуда это прекрасно понимал. Знал он и то, что в Диокесарии, как называли эллины столицу Галилеи, помимо римских театров, школ, бань, ристалища, храмов и восемнадцати иудейских синагог, располагаются посты таможенников и сборщиков налогов, хранилища царской казны и продовольствия, оружейные склады. Золото и серебро, клинки и копья, съестные припасы и вино, контроль галилейских дорог – вот что сулит захват этого города.

Гарнизон Диокесарии насчитывал когорту царских наемников – германцев, что вожак повстанцев считал для себя особой милостью Господней. Благодаря своему учителю воинского ремесла – германцу Панд ере – он мог изъясняться по-германски, к месту вставлять в разговор отборные языческие ругательства, немало знал о гарнизонной службе, тактике боя, слабых и сильных сторонах вспомогательных войск Рима. Иуда даже несколько раз спасал себе жизнь, прикрываясь именем Панде-ры, когда приходилось скрываться от шпионов Ирода, рыскавших по земле обетованной в поисках зелотов. Тех, кто служил римлянам, тем паче иностранных вояк, сикофанты узурпатора ни в чем не подозревали.

Семена былых трудов дали бесценные всходы спустя много лет. Старая дружба с язычником, которой Иуда в глубине души стыдился, знания чужеземных обычаев и языков (он никогда не сомневался в их полезности) пригодились в суровый час.

В первых стычках с карателями, присланными новым царем Архелаем при получении известия о волнениях в Галилее, повстанцы набрали немало трофейного воинского обмундирования и оружия. Нарядив в доспехи воинов союзнических римских отрядов три десятка наиболее надежных и опытных в бранном деле «ганна'им», Иуда переодел сотню остальных солдат в рваные лохмотья, связал им руки (так, что они легко могли освободиться от пут, но постороннему взгляду это было незаметно) и ускоренным маршем повел свой необычный отряд к Сепфорису. Оружие для мнимых «пленников» (как бы взятое в бою) везли на нескольких повозках. Еще тысяча Ревностных следовали за ними на расстоянии часа пути, стараясь не отставать и не приближаться.

Воинская хитрость была единственной возможностью захватить вражеский город. Хотя германцев насчитывалось всего четыреста, на их стороне были выучка, опыт и невысокие, но крепкие стены Диокесарии.

Столицы провинции зелоты намеренно достигли как раз к тому моменту, когда верхушки крепостных башен еще краснели от последних лучей солнца, быстро проваливающегося за горизонт.

Гавлонит не хотел, чтобы караульщики подвергли инспекции его подозрительный отряд (многим Ревностным доспехи с чужого плеча шли, как волку хитон) при свете дня. Расчеты новоявленного полководца несли с собой определенную долю риска, ибо дежурные стражи могли попросту отказаться открыть ворота в темноте. Тогда пришлось бы ночевать под стенами до рассвета и уж потом прорываться в крепость либо отчаяться на безумный ночной штурм.

Иуда подошел к бревенчатым створкам огромных ворот и заколотил в них тупым концом копья.

– Кого это демоны ночи прислали к нам? – послышались сверху греческие слова. Их произнес гнусавый тягучий голос из бойницы привратной башни.

– Я, центурион Пандера, командир отряда фугитивариев, веду пойманных бунтовщиков. Имею с собой срочное письмо к вашему наместнику, – закричал Иуда тоже на койне. – Впустите нас именем великого принцепса Августа!

– Вы прибыли слишком поздно, ночью мы не открываем ворота никому. Нарушать устав я из-за вас не намерен. Придется подождать до рассвета. Письмо можете перебросить через стену, мы тотчас доставим его. – В речи караульного слышалась явная издевка.

Гарнизонные служаки завидовали представителям давно появившейся в Риме и успевшей прижиться в Иудее профессии фугитивариев – «ловцов беглых».

Настоящие мужи охраняют горожан, тянут повседневную солдатскую лямку за горстку монет, всего-то три с половиной тяжелых или пять легких римских асов в месяц. Всякие же привилегированные бездельники бродят туда-сюда на свежем воздухе, наслаждаются жизнью вдали от придирчивого начальства – а главное, всегда имеют возможность хорошо заработать, так как получают и награды от хозяев пойманных беглецов, и обычное жалованье.

– Послушай, ты! – Иуда заговорил по-германски, окрасив свой голос в злобные тона. – В нескольких стадиях за нами большой отряд мятежников. Если они настигнут нас под стенами, то перебьют, пока вы успеете вызвать подмогу. Послание не отдам, мне приказано вручить его лично секретарю наместника, да я надеюсь и получить награду за добрые вести, как это принято. Устав разрешает в подобных случаях открывать ворота и ночью, так что ты мне не ври! Если с моим отрядом или письмом что-либо случится, твой командир, благородный Думнориг из племени убиев, лишит тебя головы. И после этого не надейся попасть в Вальгаллу, в обитель мертвых героев Тивас[10] никогда не допустит глупца и труса! Если даже мы отобьемся от взбесившейся черни или иудеи вообще побоятся напасть на нас, словом, если даже все окончится благополучно, все равно я тебя не прощу за то, что ты, да откусит Мировой Волк твой увядший член по самый корень, лишишь своих братьев по оружию заслуженной пирушки в кабаке и ночлега в теплой казарме! А может, ты – тайный пособник этой вот еврейской нечисти, кою мы привели сюда в цепях?! Эй, стражники, узнайте новость! Ваш начальник не хочет, чтобы беглые рабы очутились в здешнем эргастуле[11]! Ну, послушай же меня! Ты такой же, как я, старый служака. Окажись я на твоем месте, я бы ради земляка оторвал свою задницу от насиженной скамьи в караульной. Отклей от деревяшки и ты свои ягодицы! А не то, клянусь Воданом-странником[12], твою прямую кишку, как затычка, закупорит сучок Мирового Древа-Ясеня! А забьет его туда сам Донар[13] громовым молотом!

Обозленный, обеспокоенный не на шутку тем, что задуманная им хитрость не срабатывает, Иуда продолжал лить на упрямого собеседника поток грязных германских ругательств и оскорблений. Услышь их Пандера, большой умелец в таких речах, он бы прищелкнул языком в восхищении от красноречия своего бывшего ученика. Но старый наемник уже давно отправился на заслуженный отдых к себе на родину[14], а потому не мог высказать похвалы.

Начальника стражи не смутил явный еврейский акцент центуриона-сквернослова. За долгие годы службы в различных уголках огромной республики (римским союзникам и наемникам не разрешалось воевать поблизости от дома) германцы, галлы, самниты, фракийцы, иберы и прочие народы, исправно поставлявшие боеспособных мужчин в армию италиков, забывали родную «мову».

А многие из них и рождались-то на чужбине, от солдатских подруг-иностранок, и говорили на наречиях матерей лучше, чем на языках отцов. Родным для них становился койне – в таком варианте, который заставлял настоящих уроженцев Эллады корчиться от смеха.

Выглядели гневный фугитиварий и его подопечные, насколько позволял рассмотреть сверху, с высоты семи локтей, колеблющийся свет факелов, вполне обычно. Таких отрядов проходило в город по нескольку в месяц. Кроме того, столь виртуозно ругаться мог только подлинный воин-германец благородных кровей, никакому имитатору такое деяние не под силу, кишка тонка!

Поэтому начальник стражи, поворчав и поломавшись для приличия, приказал отодвинуть засов. Он не обижался на сквернословие: согласно обычаю, новоприбывший, дабы искупить свою грубость и отблагодарить караульных за лишние хлопоты, сегодня же утром[15] после окончания смены пригласит стражников в таверну и поставит им выпивку и угощение за свой счет.

Человек предполагает, боги располагают. Ожидания германского десятника не оправдались.

Как только сандалии и босые ноги новоприбывших всколыхнули пыль на обычной для восточных поселений площади у ворот, повстанцы по команде вожака обнажили мечи, прикончили доверчивых стражников, быстро развязали «пленников», раздали им оружие и, отбиваясь от набежавших германцев, удержали доступ в город открытым до прибытия остального войска Ревностных.

Зелоты и примкнувшие к ним местные жители-евреи быстро и радостно расправились с вражескими наемниками, а заодно и с латино-эллинским населением Диокесарии, проявив торопливость и кровожадность хорьков, дорвавшихся до курятника.

Именно так завещал Элохим!

«Если услышишь о каком-либо из городов твоих, которые Господь, Бог твой, дает тебе для жительства.

Что появились в нем нечестивые люди из среды тебя и соблазнили жителей города их, говоря: «пойдем и будем служить богам иным, которых вы не знали».

Порази жителей того города острием меча, предай заклятию его и все, что в нем, и скот его порази острием меча.

Всю же добычу его собери на средину площади его и сожги огнем город и всю добычу его во всесожжение Господу, Богу твоему; и да будет он вечно в развалинах, не должно вновь никогда созидать его» (Втор. 13:12—13; 15—16).

Подобно горному орлу, Иуда устроил в Сепфорисе свое постоянное гнездо и принялся скликать туда орлят. После крупной победы его клекот звучал куда убедительнее и был благосклонно услышан немалым числом людей, в мгновение ока превратившихся из мирных равнодушных обывателей в воинствующих патриотов. Наконец-то в ряды повстанцев влились и профессиональные солдаты. Их носы почуяли запах крови и дым горящих жилищ; глаза увидели блеск награбленных серебряных шекелей; уши услышали звон оружия, скрежет отпираемых сундуков, крики о пощаде; чресла напряглись в предвкушении беспомощных женщин и дев, готовых к изнасилованию.

Согласно обычаю, соблюдавшемуся во всех странах, которые лежали по берегам Великого моря, где основой календаря служил трехчастный годовой цикл земледельческих работ, Иуда набрал наемников на четыре месяца. Заплатил деньгами, сознавая с болью в душе, сколь мало вознаграждение, сколь бессильно оно заставить воина с рвением сражаться за нового хозяина. Наемник, как правило, – человек без родины. Наивысшая награда для него – приобщение к общине, принятие в род или племя, присвоение гражданства. Хитрые римляне пошли еще дальше: их наемные солдаты, помимо предварительной и повременной оплаты, присвоения высокого звания «римский гражданин», получали после ухода в отставку со службы и право на земельный участок в какой-нибудь завоеванной провинции.

А что мог предложить Гавлонит своим наемникам? Иудеям и деньги сойдут, а вот гои обрезаться вряд ли пожелают, это считается позором и в Греции, и в Риме! Земельные наделы он пожаловать не сможет, Палестина и так перенаселена. Остаются лишь серебряные еврейские шекели и италийские динарии[16]. Верность за них не купишь, разве что видимость послушания...

Но даже такие трезвые мысли не лишили Иуду пьянящего, счастливого настроения. Он, сын покойного Иезекии, добился-таки всего, чего хотел с детства и чего не смог достичь покойный отец, – власти над целой иудейской областью, освобожденной от римлян!

Под защитой стен Сепфориса, поглощая в себя капли, струйки, ручейки, ручьи – малые, средние и крупные отряды мятежников, – войско Ревностных из небольшого горного потока разлилось в солидную реку. По численности ополчение, набравшее почти шесть с лишним тысяч воинов, превысило регулярный римский легион. Да и вооружением почти не уступало настоящей армии – так, по крайней мере, казалось его предводителю. Правда, он сознавал, что выучкой и дисциплиной его солдаты превосходили разве что банду разбойников с большой дороги.

Божьи воины слушали командиров лишь тогда, когда находили это выгодным или удобным. Пользуясь отсутствием крупных вражеских военных формирований, они под пение «Халлел» нападали на галилейские города и села, всласть грабили и жгли, убивали всех подряд.

Иуда не возражал, ибо к себе относил слова Адонаи: «Я пошлю его против народа нечестивого и против народа гнева Моего, дам ему повеление ограбить грабежом и добыть добычу и попирать его, как грязь на улицах» (Ис. 10:6).

Как дитя невинное, радовался Сын Божий, когда в промежутках между убийствами, мародерством и поборами, отдав дань потребностям тела, правоверные уделяли силы и время спасению души: благоговейно слушали проповеди своего главаря, воспевавшего Осанну Господу и предвещавшего скорое пришествие царства Мессии.

Иуда свято верил в его приближение, и в этом мнение Галилеянина укрепил старый знакомец Иешуа бар Ионафан, вновь прибывший из Иерусалима с известиями.

...Проконсул Публий Квинтилий Вар, наместник провинции Сирия, в которую входили Иудея и Галилея, предвидел скорую смерть Ирода и возможные волнения, так как было ясно, что народ не останется в покое, когда избавится от тирана. Поэтому он специально посетил Иерусалим, расквартировал там один из взятых в Сирии трех легионов и возвратился обратно в Антиохию.

Произвол легата Сабина, оставленного им у кормила власти в Иудее, вызвал взрыв недовольства и дал аборигенам повод к восстанию даже раньше, чем рассчитывал предусмотрительный проконсул. Сабин с беспощадной суровостью требовал от населения столицы выдачи царских сокровищ. При этом он опирался не только на оставленных Варом легионеров, но и на многочисленную толпу собственных рабов, которых вооружил и превратил в орудие своей алчности.

Так как приближался праздник пятидесятницы, несметные массы людей устремились в столицу из Галилеи, Идумеи, Иерихона и Переи Заиорданской.

В числе и решительности жители собственно Иудеи превосходили всех других. Они разделились на три части и разбили тройной стан: один на северной стороне храма, другой на южной, у ипподрома, и третий на западе, близ царского дворца. Таким образом они полностью окружили римлян и держали их в осадном положении.

Сабин, устрашенный многочисленностью и грозной решимостью восставших, посылал в Антиохию одного гонца за другим с просьбой о скорейшей помощи. Если проконсул промедлит, говорили послы, весь гарнизон Иерусалима будет истреблен.

Поборов нерешительность, легат взошел на высочайшую башню крепости Антония, где квартировал римский гарнизон, – Фазаелеву, названную по имени погибшего в парфянской войне брата Ирода, и оттуда дал знак легиону к наступлению; испытывая сильный страх, Сабин побоялся сойти к своим.

Солдаты, повинуясь его приказу, протеснились к храму и дали иудеям жаркое сражение, в котором благодаря своей воинской опытности сперва получили перевес над необученной толпой.

Когда же многие иудеи взобрались на галереи и направили свои стрелы на головы римлян, те стали гибнуть массами, ибо защищаться против нападавших сверху они так легко не могли. Да и против тех, которые бились с ними грудь в грудь, они с трудом могли дальше держаться.

Стесненные с двух сторон римские солдаты подожгли колоннады храма. Многие из находившихся наверху были тотчас же охвачены огнем и погибли. Другие падали от рук неприятеля, когда соскакивали вниз. Некоторые бросались со стены в противоположную сторону, а иные, приведенные в отчаяние, своими собственными мечами предупреждали смерть от огня. Те же, наконец, которые слезали со стены и схватывались с римлянами, находились в таком состоянии, что их легко было победить.

После того как одна часть повстанцев погибла, а другая от страха рассеялась, легионеры набросились на неохраняемую храмовую казну и похитили оттуда около 400 талантов. Все, что не было украдено ими, забрал для себя Сабин.

Гибель колоннад и огромного числа соплеменников вместе с ограблением святилища до такой степени возмутили иудеев, что они противопоставили римлянам еще более многочисленное и храброе войско. Повстанцы окружили дворец и пригрозили латинянам поголовным истреблением, если те тотчас не отступят. Если Сабин уйдет с легионом, они обещали ему безопасность.

Большинство царских солдат перешло на сторону восставших, но к италикам примкнула храбрейшая часть войска числом 3000 человек, так называемые себастийцы. Во главе их стояли Руф и Грат; один – предводитель всадников, другой – царской пехоты. Оба благодаря своей энергии и осмотрительности оказали большое влияние на исход войны.

Иудеи усердно продолжали осаду, вместе с тем нападая на стены цитадели и приглашая людей Сабина удалиться и не мешать им, когда они после долгого терпения хотят, наконец, возвратить себе свободу. Охотно бы легат отступил втихомолку, но не верил их обещаниям и боялся, что подобное великодушие только заманит его в западню. Вместе с тем он надеялся на скорую помощь Вара. Римский предводитель решился поэтому выдержать осаду...

Гонцы со всех концов страны все прибывали и прибывали к Иуде с обнадеживающими вестями.

В Идумее взялись за оружие две тысячи царских ветеранов и открыли войну с приверженцами Ирода. Ахиаб, двоюродный брат покойного царя, боролся с ними, скрываясь в сильнейших крепостях, но избегая столкновения в открытом поле.

В Перее нашелся некто Симон, один из царских рабов, который, надеясь на свою красоту и высокий рост и, видимо, вообразив себя вторым Саулом, напялил на себя корону. Собрав разбойников, он рыскал по открытым дорогам, сжег царский дворец в Иерихоне, многие великолепные виллы и сильно нажился на этих пожарах.

В другом восстании, вспыхнувшем в Перее, были обращены в пепел царские дворцы возле Вифарамата, у Иордана.

Простой пастух по имени Афронг тоже дерзнул посягнуть на корону. Его телесная сила, отчаянная храбрость, презрение к смерти и поддержка четырех братьев внушали ему надежду на успех. Каждому из братьев он дал вооруженную толпу, и теперь они служили ему как бы полководцами и сатрапами во время его набегов.

Надев на себя диадему, Афронг вместе с братьями опустошал страну. Преимущественно убивал римлян и царских солдат, но не щадил и иудеев, если те попадались к ним в руки с добычей. Раз, возле города Еммауса, они даже осмелились окружить когорту римлян, подвозивших легиону провиант и оружие. Центурион Арий и сорок наиболее храбрых солдат пали под стрелами. Та же участь угрожала остальным, но тут появился Грат с себастийцами и спас их.

Предводитель Ревностных, который в годину войны благодаря своим победам превзошел авторитетом самого Гавриила, не сомневался, что все до единого восставшие евреи признают его вторым Иудой Маккавеем, встанут под его водительство и повергнут в грязь орлов римского легиона и знаки воинской доблести полчищ Архелая. Десятки раз его пересохшие губы шептали слова Шаддая:

«Не бойся, ибо Я с тобою, от востока приведу племя твое и от запада соберу тебя. Северу скажу: отдай; и югу: не удерживай; веди сыновей Моих издалека и дочерей Моих от концов земли, каждого, кто называется Моим именем, кого Я сотворил для славы Моей, образовал и устроил» (Ис. 43:5—7).

Он заигрывал с повстанцами в Перее.

Он слал письма Афронгу.

Он гнал одного ангела за другим с посланиями Симону.

Иешуа бар Ионафан и немногие зелоты-иерусалимцы уговаривали земляков встать под знамена вождя восставших галилеян.

Их призывы остались гласом вопиющего в пустыне.

Были глухи к доводам разума жители столицы.

Посланники к перейцам возвратились ни с чем.

Ангелы, проделавшие путь в Идумею, привезли обратно лишь пустые обещания.

Вся земля обетованная славила Гавлонита. Никто, кроме галилеян, однако, не согласился встать под его начало.

Все благие намерения канули в зыбучие пески. Мечта умирала в зародыше, скипетр Мешиаха, уже было ощущаемый пальцами, вдруг начал таять в руках подобно ледяной сосульке.

Отчаявшись, преступил Иуда через гордыню свою и публично объявил о готовности запеть любым голосом. Пусть не заказчик музыки. Пусть не автор мелодии. Пусть не музыкант. Пусть не глава хора. Пусть не запевала. Пусть не главный солист. Кем бы ни быть, лишь бы петь со всеми сообща в унисон!

Лишь бы вместе хоть с кем-нибудь крушить необрезанных римлян да недобитых иродовых слуг!

Предупреждал Адонаи: «...огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтоб Я исцелил их» (Ис. 6:10).

Ни один из вожаков восставших и пальцем не пошевелил – даже для того, чтобы взять в подчинение мятежников из «округи язычников».