Ишкариот молча вышел из комнаты, как от больного, коему поставил диагноз: не жилец. Вечером в лупанарии состоялось «свадебное» торжество. У двери висел красный фаллосоподобный фонарь, который ярче обыкновенного освещал вход в публичный дом. Фасад притона украсили лавровыми венками.

– Эти лавры оскорбляют общественную мораль, – поиграл желваками на скулах эфиоп. Он, подобно Иуде, не терпел узаконенных изнасилований. – Обычай этот, разрешенный эдилами в Риме, наносит кровную обиду обывательским нравам квиритов. Молодые новобрачные, особенно из среды простого народа, соблюдают вековую традицию увешивать лавровыми ветвями двери своего дома на другой день после свадьбы...

Появившаяся «невеста» уже не плакала, хотя (в не покрытых румянами местах) ее лицо соперничало своей бледностью со специальной свадебной – узкой, чуть ли не обтягивающей – белой туникой. Тарзия носила особую прическу, предназначенную только для новобрачных: шесть уложенных вокруг головы кос, которые перевивались красной лентой. Поверх был надет платок огненного цвета четырехугольной формы. С боков и сзади он спадал мягкими складками, оставляя лицо открытым. К нему была прикреплена желтая фата.

«Новобрачные» удалились в палату с «супружеским ложем», все остальные возлегли на пиршественные ложа. Спустя примерно час в комнату вошел увенчанный лавровым венком Гай. Музыканты из числа персонала публичного дома заиграли торжественный марш, гости зааплодировали, довольный легат раскланялся. Сертории вскочил и бегом побежал в «брачный чертог».

– Этот нечистый похититель девственности мнит себя блестящим триумфатором и прославляет свою викторию над несчастной рабыней. Он не просто разорвал гимен – он навеки разрушил чужую жизнь со свойственной всем квиритам эгоистической жестокостью, – прошептал Мнемон иудею прямо в ухо, чтоб никто не услышал.

Иуда к Тарзии не пошел, притворился слишком пьяным.

Похмелье после свадьбы оказалось двойным: у всех болели головы от выпитого вина и души. У еврея и эфиопа – от жалости к Тарзии, у римлян – от мысли о том, что денег не осталось не только на развлечения, а даже на пропитание. Все сестерции были потрачены на «свадьбу».

– И ведь надо еще купить провиант и фураж для коней в дорогу, подарки для Вара' и прочих друзей и знакомых в германской армии, подновить снаряжение, подремонтировать повозки, – бормотал Гай, озабоченно нахмурив лоб. – Где взять столько динариев?

– О чем же ты думал раньше, полководец? – не выдержал зелот. – У нас есть пословица: «Кто тратит, не считая, – оскудеет, не зная».

– А наша мудрость гласит: «Боги любят тех, кто не загадывает на будущее!» – огрызнулся Гай, бросая на еврея темный взгляд, который вдруг тут же посветлел. – А что, Иуда! Вот ты и заработай нам средства на путешествие!

– Моему сыну, всаднику, ты предлагаешь работать, как ничтожному рабу или жалкому ремесленнику? – взревел по-львиному Сертории; глаза его налились кровью. – Ты хочешь оскорбить род Луциниев, патриций?!

Гавлонит не понял, почему предложение легата так сильно разгневало центуриона. Нам, людям XX века, это тоже нужно специально объяснять. Потому что в своих воззрениях мы куда ближе к точке зрения древнего еврея, нежели квирита или грека античности.

Хотя Иудея, как полисы Эллады и Рим, представляла собой типично рабовладельческое государство, понятия о социальном бесчестии в них были разные и уж тем более отличались от современных демократических представлении, основанных на индивидуальной свободе личности.

«Центральной идеей» рабского общества в Европе, неоспоримой в то время и лежащей в основе социальных отношений, была мысль, что богатый человек, живущий за счет труда своих невольников, уже тем самым заслуживает уважения, а бедный, питаемый трудом рук своих, низок.

Все, что связано с активным трудом и добыванием денег, считалось у древних эллинов и римлян в социальном отношении низменным. Ремесленник, механик, торговец, купец, трактирщик, даже врач, поскольку он брал деньги за свою работу, пользовались презрением. Это делает понятной такую своеобразную – очень распространенную! – фигуру, как античный блюдолиз-«паразит», который, напротив, считался уважаемым гражданином. А термин «сибарит» приобрел негативное значение куда позже тех времен, которые мы описываем; современники относились к изнеженным обитателям полиса Сибарис с плохо скрываемой завистью.

Сапожник, например, стоял в этом ряду немного выше проститутки или сводника. Это доказывает следующее характерное признание Крития у Платона: «Если он и назвал все то, что ты привел раньше, делами и деятельностью, то не думаешь ли ты, что он хотел этим сказать, что ни для кого не позор кроить сапоги, или продавать соленую рыбу, или заниматься профессиональным сводничеством? Нельзя же этому поверить, Сократ».

Общественное презрение к ремесленникам и представителям торговых промыслов было так велико, что порой исключало гражданина из числа членов ареопага. В Риме такое же правовое бесчестие клеймило и другие профессии, например: танцоров, актеров, гладиаторов.

В стране обетованной блудниц, жеманников[91] и наемных бойцов, закалывающих друг друга на арене за деньги или из страха перед римскими хозяевами, тоже за людей не считали. Тех, кто работал, напротив, уважали, пусть и не так сильно, как царей или левитов. Белоручки же одобрения не заслуживали:

«Пойди к муравью, ленивец, посмотри на действия его, и будь мудрым.

Нет у него ни начальника, ни приставника, ни повелителя;

Но он заготовляет летом хлеб свой, собирает во время жатвы пищу свою.

Доколе ты, ленивец, будешь спать? Когда ты встанешь ото сна твоего?

Немного поспишь, немного подремлешь, немного, сложив руки, полежишь:

И придет, как прохожий, бедность твоя, и нужда твоя, как разбойник...

Ленивая рука-делает бедным, а рука прилежных обогащает...

Что уксус для зубов и дым для глаз, то ленивый для посылающих его...

Благонравная жена приобретает славу, а трудолюбивые приобретают богатство...

Кто возделывает землю свою, тот будет насыщаться хлебом, а кто идет по следам празднолюбцев, тот скудоумен...

Ленивый не жарит своей дичи, а имущество человека прилежного многоценно» (Пр. 6:6—11; 10:4, 26; 11:16; 12:11,27).

Гавлонит был воспитан в духе Книги Книг и никакого оскорбления в предложении Гая не усмотрел. Приемный же его отец продолжал атаковать своего командира с тем же рвением, с каким обычно шел на штурм вражеского города.

– Может, мне сына гладиатором сделать? Или сдавать внаем как борца на палестре Венеры матронам, подобным той, которую он попытался обрюхатить в бане? Какие еще светлые идеи Юпитер послал в твою голову, досточтимый легат?

– Он мог бы лечить аристократов. Прослышав о чудесном спасении Лонгина, ко мне уже многие обращались с такой просьбой, а я всем отвечал: не видишь, мы отдыхаем?!

– Гм, – задумался Серторий, – врач и хирург-цирюльник – не весьма почетные профессии, но Иуда в своем деле подлинный чудотворец, равный самому Эскулапу. Его услуги можно и правда очень дорого оценить...

– Отец, – вмешался великовозрастный «сын», – я уже одурел от безделья, пьянства, обжорства и разврата и соскучился по настоящему делу. Для меня вовсе не зазорно целить людей, пусть даже моих бывших врагов.

– А вдруг тебя кто-нибудь опознает? – забеспокоился Лонгин. – Среди патрициев многие слышали про Галилеянина, кое-кто бывал в Иудее, немало в Риме и дружков Квириния. Опасно...

– Есть выход из лабиринта, клянусь божественными близнецами! – хлопнул себя по лбу легат. – Пусть лечит только матрон и «бон меретрис»! Они ничего не ведают об Иудее, а их мужья и любовники уж точно от женщин о посетившем их враче не узнают! – добавил он, смеясь.

– Я мало разбираюсь в болезнях обитательниц гинекеев, – предупредил Иуда.

– Ничего, у тебя будут мудрые и умелые помощницы и консультантки. Обменяетесь познаниями – и ты сможешь лечить лучше их, я уверен!

Идея нравилась Гаю все больше и больше.

– К тому же мы тут долго не задержимся. За неделю-две наберем деньжат – ив путь! За этот срок, надеюсь, ты никого не уморишь, всадник Иуда? Не зарежешь? Впрочем, римских мужей и жен ты привык пронзать разными мечами. Не дуйся, я шучу...

Уже на следующий день еврейский рабби встретился с представительницами весьма экзотической профессии – лекарками. Эти достойные во всех отношениях дамы совмещали обычную медицину с обычным развратом. Наряду с официальными сводниками лекарки также были помощницами высших куртизанок и распутных матрон, которым они подавали советы и обеспечивали помощь в любовных связях.

Имели они три специальности: «медики», «обстетрисы», «саги».

Последние, выполняя роль современных гинекологов, еще и приторговывали лекарствами, лечили сильный пол от импотенции.

«Медики» являлись аналогами цирюльников-хирургов у мужчин.

«Обстетрисы» были, собственно говоря, акушерками. В качестве помощниц при них состояли «адстетрисы» – повитухи.

Все три категории лекарок присутствовали при родах и целили женские болезни. Те из них, с кем познакомился Иуда, оказались дамами невысокой нравственности, занимались они главным образом контрабандной торговлей, устройством абортов и сводничеством. Из их среды выходили чародейки, волшебницы, колдуньи, парфюмерши, парикмахерши.

На всех перечисленных занятиях лежала печать суеверия, они во многом были рассчитаны на кокетливость, развращенность и легковерие пациенток. В лекарках, особенно в «сагах», совмещались: сводница, врач-гинеколог, акушерка и продавщица нарядов. При их содействии бесследно исчезали незаконнорожденные дети; они же с помощью жертвоприношений подготавливали благополучную беременность и удачные роды.

На них лежала обязанность купать новорожденного младенца и ходить за роженицей в течение пяти дней. Их приглашали, когда новорожденный заболевал, и все лечение в этом случае заключалось в том, что туловище ребенка покрывалось амулетами и на помощь призывались Юнона, Люцина, Диана и божественные близнецы Кастор и Поллукс.

Целитель Искариот узнал у коллег-римлянок немало полезного для себя, особенно в области гигиены. В античности она носила совершенно другой характер, чем современная. Теперь центральное место во всех гигиенических мероприятиях занимают так называемые «заразные», в том числе венерические болезни.

Врачи же Эллады и Рима, отлично знавшие о передаче людьми друг другу различных заболеваний, в том числе кожных, не имели представления о заразности триппера и местных венерических язв. Мы находим в их рукописях только темные предположения и неясные указания относительно заражения и нечистоты гениталий. Не существовало понятия «половые болезни», то есть приобретенные путем сексуальных сношений, а только «болезни детородных органов».

В то время как при лишаях, скажем, медики предостерегали от поцелуев, они отнюдь не запрещали коитус для предупреждения венерических болезней. Этого нет даже в Библии, в которой, в противоположность медицинской классике древности, содержится так много предписаний об обособлении гонороиков.

Медицинский взгляд на секс в античную эпоху был иной в первую очередь потому, что худшая болезнь, сифилис, тогда еще не существовала (ее завезли в Европу из Америки в Новое время). Вторая по опасности, гонорея, несомненно, уже и в те времена представляла серьезную угрозу, но знание это будет приобретено человечеством лишь в последние десятилетия XIX столетия.

Словом, античная гигиена не покоилась, как наша, на ужасе перед заразными болезнями. В основу ее были положены страх и отвращение к грязи и недугам вообще. Прикосновение к неопрятным и больным людям внушало физическое отвращение. Последнее особо распространялось на физиологические и патологические болезненные выделения (трипперные отделения, бели и т. д.). Об этом неоднократно упоминается в Ветхом Завете. У Гиппократа описаны случаи, когда женщины не желали спать с мужьями вследствие слизетечения у них. Врач Аретаиос называл гонорею исключительно только «отвратительной», а не заразной болезнью.

Вот почему римские гигиенисты (они же медики и лекари) следили в первую очередь за физическими недостатками и болезненными состояниями свободных людей и некоторых рабов, предназначенных для блуда. Как панацею они рекомендовали пациентам, с чем Иуда был совершенно согласен, обмывания и купания до и после коитуса. Медицинские трактаты Эллады и Рима полностью соответствовали в этом случае религиозным предписаниям Востока.

Опрятность объявлялась главным требованием при любовном акте как для женщин, так и для мужчин в обеих культурах. Средством ее достижения было использование воды.

Однажды еврейский врач оказался невольным свидетелем разговора нескольких рабов. Один из них, невольник знатной матроны, бойкий на язык малый, жаловался товарищам на свою нелегкую судьбу:

– С раннего утра и до позднего времени мы всегда заняты тем, что нужно мыть, растирать, причесывать щеткой, прикрашивать, чистить, стричь, гладить, наряжать! При том нам еще много помогают при купании две служанки. А двое приданных нам в помощь водоносов устают до смерти от ношения воды. Как же много доставляет работы одна женщина! Но если их две, то они – за это можно поручиться – могут весь день и всю ночь доставлять более чем достаточно дела целому народу, как бы ни был он велик! Вся их жизнь только в том, чтобы прикрашиваться, мыть, гладить, чистить! Одним словом, римлянки – такой народ, что они не знают ни меры, ни цели, никогда не перестают купаться и растираться, потому что если какая-нибудь из них выкупалась, но не принарядилась, то кажется, как будто она и не выкупалась... Хозяйки нуждаются в обилии воды, чтобы устранить запах мужского семени, от которого они никак не могут отделаться, – завершил он свой рассказ под дружный смех невольников.

В Вечном городе почти все жилища знати и публичные дома были снабжены проточной водой. Проститутки и куртизанки, шлюхи и порядочные женщины пользовались также теплыми купаниями и некоторыми неизвестными еврейской медицине предметами: тазами, губками для очистки гениталий, сидячими ваннами и небольшими умывальными сосудами, которые дамы возили с собой. Незнакомым оказался для Ишкариота и совсем уж необычный инструмент, применявшийся для местного очищения детородных органов после коитуса, а также при болезненных истечениях из матки, – маточный шприц[92].

Другая важная гигиеническая мера – втирание мазей и масел – производилась до сношения, а потому предупреждала заражение венерическими болезнями.

Обычай смазывания тела кажется нам теперь чрезвычайно странным, но у греков и римлян он являлся настолько обыденной жизненной потребностью, что античные юноши всегда имели при себе бутылочку с маслом, как мы – портмоне.

Тесная связь умащивания с гимнастикой и купанием всем известна. Но обильное втирание масла, по мнению римских медиков, значительно ослабляло и возможность перенесения заразы. Сводник Ликус описывал Гаю в присутствии Иуды наслаждения, которые якобы ждали легата в публичном доме:

– Ей-ей, там я могу доставить тебе прелестнейшее местечко, в уютном кабинете, на уютной постели, в объятиях хорошенькой девушки. Вином – левкадийским, фазийским, лесбийским, которое от старости уже перестало кусаться, – я увлажню твое тело, покрою всего тебя жидкой мазью. Но не будем тратить лишних слов: я распоряжусь, чтобы банщик, где ты будешь купаться, имел достаточно мазей для продажи.

И владельцы лупанариев, и клиенты боялись болезней проституток и стремились, чтобы «лупы» с явными хворями исключались из числа профессионалок. Недужные шлюхи, напротив, прилагали все усилия, чтобы скрыть свое состояние от посетителей и осматривавшего их еврейского рабби.

Одну из гетер по имени Филематион Иуда однажды никак не мог заставить раздеться. Ее коллега – «лупа» Трифена – дала следующее объяснение:

– Поведение Филематион имеет свои естественные причины, потому что она вся, от шеи до колен, покрыта отвратительными лишаями. Она носит также парик, чтобы скрыть свою лысину!

Посещения больных и контакт с римскими лекарками помогли профессиональному росту иудейского целителя. Он обогатил свои обширные медицинские познания новыми способами лечения некоторых болезней, например, с помощью свежей или высушенной менструальной крови, в частности, показанной для исцеления перемежающейся лихорадки и бешенства. Применялась она в виде втирания или простого прикладывания к коже (для этой цели ею смазывали серебряный медальон).

Секреты лекарок совпадали с волшебными тайнами Древних, что весьма укрепило Ушгуриуда во мнении о правильности трактовки Избранными Божественных откровений.

Главным консультантом иудейского доктора стала «сага» Лесбия – вольноотпущенница среднего возраста и посредственной наружности. Ее частная жизнь, как и жизнь ее товарок, проходила соответственно ее духовному невежеству (так считал рабби Иуда бар Иезекия). Лесбия свободное время предпочитала проводить в компании двух собутыдьниц – старых рабынь и нескольких мехов с домашним вином.

Когда Гавлонита привели в ее каморку, «сага» принимала пациентку – только что родившую молодуху. Сделав беглый осмотр, лекарка прописала молодой мамаше горячую ванну и велела съесть четыре яичных желтка. После чего обрушила на гостя град вопросов, призванных уличить мужчину-конкурента в шарлатанстве и невежестве. На койне «сага» болтала бегло, так что помощь Мнемона не требовалась. Убедившись почти сразу, что имеет дело с подлинным мастером-целителем, Лесбия умерила гонор и взяла быка за рога: стала расспрашивать чужеземного коллегу о том, что ее действительно интересовало, то есть имело коммерческую ценность.

– Известны ли тебе способы предотвращения нежелательных беременностей, о всадник Иуда?

Еврей поморщился:

– Наша вера запрещает препятствовать зачатию. В Египте для этих целей женщины применяют маточное кольцо слонихи и крокодилий навоз...

– В древних легендах есть описание схожего способа! – вмешался Мнемон. – Некая Прокрис от стыда покинула некоего Цефалуса и бежала к Миносу, критскому царю. Так как она нашла его бездетным, то дала ему известные обещания и стала поучать его, как ему поступить, чтобы иметь детей. Дело в том, что у Миноса вместо семени выделялись змеи, скорпионы и сколопендры – и все жены, жившие с ним, умирали. Пасифая же, являясь дочерью Гелиоса, была бессмертна. Прокрис устроила следующее: она вложила пузырь козы в женщину. В этот пузырь Минос сначала опорожнил змей, а затем вступил в сношение с Пасифаей. После того у них родились дети...

– Это не пойдет! Если римлянки даже и согласятся заталкивать себе в вагины такую гадость, ни один квирит с ними не возляжет. А для мужчин способы предохранения есть?

– Опять же в Александрии я видел устройство из тонкой кожи, кое надевается на член перед эякуляцией, – оно похоже на овальный мешочек, прикрепленный к фартучку. Говорят, им пользовались еще фараоны целых две тысячи лет назад! – опять блеснул эрудицией эфиоп.

– Для квиритов применять такие штуки – все равно что гладить женские груди, надев перчатки. Кстати, как именно женщины в твоей стране, всадник Иуда, подвязывают титьки, чтобы они при ходьбе меньше колыхались и болели?

– Иудейки такого не делают. Гречанки носят страфион – полоску материи, которую...

– Да знаю я, знаю! В Вечном городе подобная повязка называется строфиум или мамилларе. Как они у вас удерживают волосы?

– Как и здесь – гребнями из дерева и слоновой кости. Или стягивают сеткой на затылке.

– Кто в Иудее промышляет зубным промыслом?

– Как и в Италии – брадобреи-хирурги.

– То есть ты не знаешь, как ухаживать за зубами?

– Мои предки делали это за тысячу лет до того, как римляне прогнали этрусков с семи холмов над Тибром, где теперь бушует твой Рим! Бедняки издавна применяют веточки деревьев, лучше ароматных. Богатые используют порошок из пемзы и винного уксуса или винной кислоты, а также грызут ладан. Существуют также полоскания, пластинки для жевания из различных смол...

– Выходит, мы у варваров этому научились? – недоуменно пробормотала лекарка. – У нас-то пролетарии чистят зубы собственной мочой!

Подумала, явно не решаясь задать какой-то важный, но опасный для нее вопрос, – и как в омут с головой кинулась:

– Не ведаешь ли ты, как сделать выкидыши и вытравливание плода безопасными для женщины?

– Это мерзость перед Адонаи! – вспылил Иуда. – Кроме того, я не сторонник прятать следы грехов распутниц. Подумать только! Ваши матроны бесстыжи настолько, что иные сами отрекаются от прав и достоинств своих знатных родов, объявляют себя проститутками, чтобы уйти от кары закона! И их за это не наказывают!

– Закон считает достаточной карой для развратниц открытое признание в своей порочности. – Эфиоп получил возможность снова встрять в беседу профессионалов.

– А наша Тора велит не потворствовать блудницам! Пусть хоть страх беременности удерживает их от разврата!

– Разве иудеи не желают иметь только хорошее потомство? Что, если женщине грозит рождение урода? Или несчастная жертва хочет вытравить плод изнасилования? Или пожилая не может больше рожать из-за многочисленности семьи, больная – по состоянию здоровья? Ведь даже богоравный Гиппократ в своем сочинении «Мышцы» пытался добиться раннего вытравливания плода у гетер, а его нельзя обвинить в дурных намерениях! – мягко возразил Квинтилий, и Лесбия благодарно ему кивнула.

Иуда запнулся: те же думы волновали и его сограждан. Потом вернул Мнемону вопрос, как бросают перехваченный дротик:

– Неужели есть кто-то в мире, кто не хочет иметь детей? Ну, те же проститутки...

– Не от тебя ли я слышал, что блудницы – прототип бесплодия не столько вследствие мертворождений, сколько из-за предупреждения зачатия искусственными средствами? Не ты ли сравнил шикарный бордель с кладбищем – как и это последнее, лупанарий является местом смерти, ибо там погибает много человеческого семени?

Не ты ли назвал выращивание детей самым трудным делом для гетер, от которого они часто избавляются, подкидывая своего ребенка? Чего же их приводить в пример? Да и иные проститутки, даже очень занятые, имели нескольких детей. Скажем, знаменитая Неэра родила двух сыновей и дочь. Во многих греческих полисах и в Риме мнения о допустимости изгнания плода весьма расходятся. В Элладе практикуют до сих пор добровольную бездетность. Ее рекомендовали, например, философы Демокрит и Фалес, из которых последний остался холостым, потому что «слишком любил детей».

– Бездетность и бесплодие – наихудшие из проклятий Адонаи! – ужаснулся потрясенный до глубины души иудей. – Как может нормальный человек добровольно призывать такие напасти на себя и свою семью?!

– Ты же мне рассказывал, будто у египетских терапевтов и их единомышленников – ессенов, живущих у Асфальтового озера, то есть и твоих же соплеменников, тоже существуют схожие воззрения?

Рабби (что случалось с ним чрезвычайно редко) не нашел ответа.

...Расово-гигиеническая идея о хороших качествах потомства настолько господствовала в эпоху античности, что вопрос о количестве детей уже сам собой отходил на второй план. С другой стороны, у древних проявлялись настоящие мальтузианские взгляды из-за страха перенаселения, которое для маленьких греческих государств-полисов действительно было нежелательным.

Особенно этого опасался господствующий класс, получавший свои доходы от земельных владений. Многочисленное потомство приводило к дроблению и без того невеликих наделов, а оставление наследства старшему отпрыску (будущий средневековый майорат) вело к лишению всяких благ остальных детей и к родственным распрям. Этим объясняется, почему различные формы практического мальтузианства нашли отклик и одобрение и в Греции, и в Риме, хотя объективно полисы и республика были заинтересованы в интенсивном деторождении для пополнения армии.

Вот почему с предотвращением беременности эллинские и латинские власти не боролись, в отличие от еврейских левитов. Отрицали они, правда, и другие крайности – добровольную бездетность, кою отстаивали эллинские лишенцы, философы-аскеты; соитие только для деторождения, которую практиковали египетские терапевты и еврейские ессены.

– По букве римского закона изгнание плода карается очень строго. Текст установления гласит буквально следующее. – Квинтилий процитировал по памяти: «Кто примет плодогонное средство, даже без преступного намерения, ссылается в рудники, если он беден. Богатые ссылаются на остров, и часть их имущества конфискуется. Если же результатом выпитого лекарства является смерть матери и ребенка, то виновный наказуется смертной казнью». Тем не менее вытравление плода – вполне обычное дело для римских нравов и производится открыто. Многие говорят о нем, как об обычае, который терпится законом и к которому высшая знать и патрицианки прибегают из различных соображений. Одна из возлюбленных Овидия сделала выкидыш с целью уничтожить доказательства своей связи с поэтом: «Коринна, как и многие другие женщины, увидела, что спокойствие ее жизни будет нарушено появлением на свет свидетеля ее проступка и, подобно многим другим, старалась уничтожить своего ребенка, угрожавшего ее покою и красоте». Вот так великий поэт, который не был соучастником преступления, выразил возмущение поступком своей любовницы, но потом просил все же богов даровать ей прощение. При этом он посылал проклятия женщине, которая впервые подала пример такого злодеяния: «За борьбу против природы она заслуживает смерти, ей хотелось избежать появления нескольких складок на животе... И она рисковала сойти в могилу... Женщины, зачем вводить в свое чрево смертоносное орудие, зачем давать яд ребенку, который еще не жил? ...Она умирает, погубив свое дитя, и, когда ее с разметавшимися волосами укладывают на ложе смерти, все окружающие говорят: «Это справедливо, это разумно, она этого вполне заслужила!» Желание ускользнуть от неприятностей беременности, родовых мук, материнских забот, сохранить свое очарование, чтобы нравиться любовникам, – такова мораль римской матроны в нашу эпоху упадка!

– Ты для чего передо мной речь держишь, Мнемон?

– Дабы ты уяснил: вопросы, заданные тебе Лесбией, имеют огромное практическое значение. Их решение сулит неисчислимые заработки! Поэтому отнесись к этой беседе серьезнее, а то из тебя, кроме слова «нет», ничего не выдавишь!

– Я стремлюсь не к богатству, нажитому неправедным путем, а к строгому соблюдению отечественных законов! Наш пророк Самуил завещал: «...неужели всесожжения и жертвы столько же приятны Господу, как послушание гласу Господа? Послушание лучше жертвы и повиновение лучше тука овнов» (1 Цар. 35:22).

Все это время Лесбия сидела, полузакрыв глаза, в позе дремлющей кошки и чуть ли не мурлыкала, слушая, как ученые мужи-теоретики обсуждают женские дела. Текущие в ее голове мысли были гениально сформулированы великим грузинским поэтом Шота Руставели две надцать веков спустя: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны».

Именно они, «саги», главным образом и занимались производством выкидышей. В Риме, как и в Афинах, акушерки были ответственны не только за аборты и детоубийство (преступления эти фактически допускались законом и общественной моралью), но и за укрывательство и подбрасывание младенцев, что каралось весьма строго.

«Саги» уносили новорожденного, от которого родильница хотела избавиться, на берег Велабра к подошве Авентинского холма. К этому ужасному месту приходили бесплодные или потерявшие детей женщины, которым мальчики или девочки, обреченные на смерть, были необходимы для получения какого-нибудь наследства, или как страховка против одинокой старости, или же как средство избежать развода по обвинению в неспособности производить потомство.

– Всадник Иуда, а ваши акушерки не применяют месячные очищения для изгнания плода? Или горящие женские волосы? – спросила Лесбия.

– Да нет же! Их используют при маточных страданиях.

– В таком случае из всех выгодных дел тебя можно использовать только для лечения обычных болезней. Впрочем... Не знаешь ли ты средств, способных перебить запах тела? Римлянки с этой целью мажутся кремом из козьего жира и древесной золы, а это грязно и неопрятно.

И Квинтилий, и Гавлонит оценили важность темы. Избавление от пота пахнет очень большими деньгами!

...Римские женщины с огромной охотой пользовались косметикой. Каждая богатая дама имела специальный ящичек – «женский мир», который содержал все необходимое для ухода за лицом. Во времена Августа модницы тратили на это немалые средства. На рынках можно было купить любые косметические товары, но особенно ценились египетские мази и порошки, которым приписывали различные магические свойства. Квириты и сильного, и слабого пола густо белили лицо, шею, грудь, руки, наводили при помощи охры и винных дрожжей румянец на щеках, не заботясь об их естественном цвете. Глаза и брови подводили сажей.

Очень популярными среди населения Вечного города были рецепты для окраски волос в рыжий цвет, порошок для чистки зубов из мелкотертого рога и пемзы, свинцовые белила для лица, лосьоны из миндального масла и молока, средства от морщин из льняного масла и животных жиров. Вместо духов использовали пахучие мази, например мазь телиум, которую изготовляли из цедры апельсинов и оливкового масла.

Употреблять косметику и парфюмерию могли не все.

Куртизанкам это было строго запрещено. Едкие сатиры поэтов Горация и Катулла высмеивали страсть модниц, доходивших в излишествах до карикатуры. Запретный плод сладок!

Именно «лупы» всех рангов и мастей жаждали этого товара больше всего, ибо дурные запахи во время амурных схваток отвращали клиентов и снижали их заработки. В лупанариях Иуда не раз слышал встревоженные крики блудниц в спину уходящего посетителя, например: