Глава третья

Джентльмен из Кента

Спустя три ночи Салли снова приснился тот же кошмар. Приснился? Но она могла бы поклясться, что это был не сон, все происходило точно наяву…

Страшная жара.

Она не может пошевелиться, руки и ноги завязли, потонули в темноте…

Она слышит шаги.

И внезапный крик, так близко от нее!

Бесконечный крик.

Вдруг свет — мерцающий, приближающийся. За ним — лицо — два лица — белые саваны с жуткими распахнутыми ртами.

Голоса из темноты: «Смотрите! Смотрите на него! О боже…»

Она проснулась.

Вынырнула, как пловец выныривает из пучины, все еще помня смертельный ужас глубины. Ее сотрясали рыдания. Опомнись, сказала она себе, отца нет, никто тебе не поможет, надо быть сильной.

Невероятным усилием воли она задушила в себе плач. Отшвырнула в сторону душное одеяло, пропитываясь прохладным ночным воздухом. Только когда ее начала бить крупная дрожь, Салли поняла, что и кошмар, и жара, его наполнявшая, окончательно улетучились. Тогда она снова закуталась в одеяло, но еще долго-долго не могла уснуть.

Наутро пришло письмо. Как только закончился завтрак, Салли ловко ускользнула от миссис Риз и закрылась в своей комнате. Письмо было переправлено ей адвокатом, как и предыдущее, однако теперь марка была английская, а стиль и почерк выдавали образованного человека. Она разорвала конверт, развернула листок дешевой бумаги — и резко выпрямилась.

Форланд-Хаус

Суэлнес

Кент

10 октября 1872 года

Дорогая мисс Локхарт!

Мы с Вами незнакомы, Вы даже никогда не слышали моего имени. Могу только сказать, что много лет назад я хорошо знал Вашего отца и, надеюсь, это послужит извинением моему письму.

Я прочел в газете о несчастном случае в Чипсайде и тут же припомнил, что мистер Темпл из «Линкольнз-Инна» был адвокатом Вашего отца. Надеюсь, это письмо дойдет до Вас. Я знаю, что Вашего отца нет в живых; пожалуйста, примите мои глубочайшие соболезнования.

Но сам факт его смерти и некоторые обстоятельства, касающиеся моих собственных дел, вынуждают меня говорить с Вами с неотлагательной срочностью.

В настоящий момент я могу сообщить Вам лишь при важных факта. Первое: этот вопрос связан с осадой Лакноу. Второе: здесь замешан предмет чрезвычайной ценности. И наконец, третье: Ваша собственная безопасность сейчас под угрозой.

Пожалуйста, мисс Локхарт, будьте осторожны, помните о моем предостережении. Во имя моей дружбы с Вашим отцом, во имя Вашей собственной жизни — приезжайте как можно скорее и выслушайте то, что я должен Вам сообщить. Есть очень веские причины, почему я не могу приехать к Вам сам. Позвольте же мне подписаться моим собственным именем, несмотря на то, что оно Вам незнакомо: неизменно преданный Вам,

Ваш добрый друг

Джордж Марчбэнкс.

Салли прочла это дважды, удивленная сверх всякой меры. Если ее отец и мистер Марчбэнкс были друзьями, почему же она никогда не слышала его имени до того письма с Дальнего Востока? И что это за опасность, которая ей грозит?

Семь блаженств…

Ну конечно! Он должен знать, какое неожиданное открытие сделал ее отец. По

У Салли было немного денег в кошельке. Взяв плащ, она тихонько спустилась по лестнице и вышла из дома.

Она села на поезд с таким чувством, будто начинает военную кампанию. Она представляла себе, как хладнокровно спланировал бы отец все ее этапы, прокладывая линии сообщений, создавая опорные пункты и находя надежных союзников. Теперь этим предстоит заняться самой Салли.

Мистер Марчбэнкс претендует на роль союзника. По крайней мере, он сможет рассказать ей что-то важное. Нет ничего хуже, чем не знать о нависшей над тобой опасности…

Она разглядывала серые окраины города, неотличимые по цвету от сельского пейзажа, и море, появившееся слева от вагона. Было видно не меньше пяти, а то и шести кораблей, стремительно плывущих к устью Темзы с распущенными парусами или на всех парах идущих прямо навстречу ветру.

Суэлнес оказался довольно маленьким городком. Салли решила не брать кеб, экономя свои скудные сбережения, поэтому она пошла пешком, предварительно выведав у носильщика, что Форланд-Хаус находится совсем близко, не более километра — сначала вдоль побережья, а затем по тропинке вдоль реки, сказал он. Она сразу отправилась в путь. Городок оказался унылым и холодным, река — грязной речушкой, вившейся среди солевых гряд, за которыми виднелась отдаленная мутно-серая полоса моря. Как раз закончился отлив, побережье было пустынно; лишь одна человеческая фигура виднелась неподалеку.

Это был фотограф. Он установил свою камеру как раз посередине тропинки возле реки, а рядом с ней — маленькую палатку, служившую ему «темной комнатой», — в те времена так делали многие фотографы. Он выглядел весьма любезным молодым человеком, и так как Салли не могла обнаружить никаких признаков прибрежной косы, не говоря уже о доме на ней, она решилась спросить у него дорогу.

— Вы уже второй человек, которому туда надо, — ответил фотограф. — Дом — вон там, длинное такое приземистое здание. — Он указал на рощицу каких-то чахлых деревьев примерно в полукилометре.

— А кто был первым? — спросила Салли.

— Старуха. Ну в точности ведьма из «Макбета»!

Эта аллюзия осталась недоступной для Салли, и, видя ее недоумение, фотограф продолжил:

— Ну, такая морщинистая, знаете, совершенно отвратительная.

— Ага, понятно.

— Вот моя визитка, — сказал молодой человек. И ловко, как фокусник, вытащил откуда-то и протянул Салли белую картонную карточку. На ней было написано: Фредерик Гарланд, мастер художественной фотографии, и лондонский адрес. Она еще раз взглянула на него, уже с симпатией. Лицо Фредерика выдавало ум и чувство юмора, соломенные волосы частоколом торчали на голове, а манера себя вести была живая и располагающая.

— Простите мою надоедливость, — сказала девушка — А что вы сейчас фотографируете?

— Пейзаж, — ответил он. — Немножко уныло, не правда ли? Но я хотел чего-то унылого и мрачного. Я экспериментирую с химическими смесями. У меня появилась идея, как повысить чувствительность пластинки при таком освещении по сравнению с обычным покрытием.

— Коллодием?

— Верно! Вы фотограф?

— Нет, просто мой отец интересовался… Но, простите, мне надо идти. Спасибо, мистер Гарланд.

Он понимающе улыбнулся и занялся своей камерой.

Тропинка петляла, пробегая вдоль грязного берега реки, и в конце концов вывела ее к той самой рощице. Тут, как и сказал фотограф, стоял дом, покрытый штукатуркой, с несколькими проплешинами на крыше, откуда слетела черепица. Сад зарос и явно давно не чищен. Более заброшенного места ей еще не приходилось видеть.

Салли ступила на крыльцо и уже хотела звонить в колокольчик, когда дверь распахнулась и на порог вышел мужчина.

Он приложил палец к губам и притворил за собой дверь, стараясь сделать это как можно бесшумнее.

— Пожалуйста, — прошептал он, — ни слова. Сюда, быстрее…

Салли заинтригованно последовала за ним. Идти пришлось вокруг всего дома. В конце концов он привел ее на маленькую застекленную веранду. Еще с минуту он напряженно прислушивался к звукам, доносившимся снаружи, и только затем протянул ей обе руки.

— Мисс Локхарт, я майор Марчбэнкс, — сказал он.

Салли пожала его руку. Он был уже немолод, лет около шестидесяти, подумала она. Глубоко посаженные темные глаза лихорадочно блестели, но лицо было землистого цвета, и одежда висела на нем мешком. Его голос показался ей странно знакомым, но в выражении лица чувствовалась такая напряженность, что Салли почти испугалась — прежде чем поняла, что он испуган еще больше.

— Ваше письмо пришло сегодня утром, — сказала она. — Это отец попросил вас связаться со мной?

— Нет… — Он удивился.

— Тогда скажите, слова «семь блаженств» что-нибудь вам говорят?

Майор Марчбэнкс озадаченно поглядел на нее.

— Простите, — сказал он, — вы приехали сюда, чтобы спросить меня об этом? Разве он, ваш отец, не…

Салли рассказала вкратце о последнем путешествии своего отца, о письме с Востока, о смерти мистера Хиггса. Майор казался совершенно обескураженным и сбитым с толку всеми этими странными событиями.

На веранде стоял карточный столик и единственный деревянный стул. Спохватившись, он предложил ей присесть и снова заговорил.

— У меня есть враг, мисс Локхарт, теперь он и ваш тоже. Это женщина, и она — сущий дьявол. Сейчас она здесь, в доме, потому мы и должны прятаться. И поэтому вам надо уехать отсюда как можно скорее. Ваш отец…

— Но почему? Что я ей сделала? Кто она такая?

— Пожалуйста, мисс Локхарт… Я не могу этого вам объяснить сейчас, но я все обязательно расскажу, потерпите. Я не знаю причин смерти вашего отца и ничего не знаю ни о семи блаженствах, ни о Южно-Китайском море, ни о грузовых рейсах. Он не мог знать о том дьяволе, который в меня вцепился, который сейчас… Я не могу вам помочь. Я ничего не могу сделать. Его надежда на меня оказалась тщетной, он снова ошибся.

— Снова?

Она увидела, как безысходное отчаяние исказило его лицо, и это ее испугало. В его глазах, казалось, не было и проблеска надежды.

Но тут девушка подумала о самом первом письме.

— Вы когда-нибудь жили в Чатеме? — спросила она.

— Да, давным-давно. Но сейчас нет времени говорить об этом. Вот, возьмите скорей.

Майор открыл ящик стола и вытащил оттуда упакованный в коричневую бумагу предмет. Он был около пятнадцати сантиметров в длину, обвязан бечевкой и запечатан сургучом.

— Здесь все написано. Может быть, раз он ничего не сказал вам об этом, я тоже не должен… Вас ожидает страшное потрясение. Будьте, пожалуйста, к этому готовы. По крайней мере вы узнаете, почему ваша жизнь в такой опасности.

Когда Салли принимала сверток, ее руки тряслись; заметив это, он накрыл их своими ладонями и опустил голову.

И тут дверь отворилась.

Посерев, Марчбэнкс отскочил в сторону. На веранду заглянула немолодая женщина.

— Она в саду, сэр.

Женщина выглядела столь же подавленной, как и хозяин; от нее несло мощной волной спиртного духа. Майор Марчбэнкс кивнул Салли.

— В дверь, — шепнул он. — Спасибо, миссис Троп. Быстрее же, быстрее…

Миссис Троп неуклюже отодвинулась и попыталась улыбнуться Салли, когда та протискивалась мимо. Майор провел ее через дом, и она успела разглядеть всю отчаянность его положения: пустые комнаты, голые полы и насквозь отсыревшие стены. Его страх был заразителен.

— Пожалуйста! — воскликнула она, когда он потянулся к парадной двери. — Кто этот враг? Я же ничего не знаю! Скажите хоть ее имя!

— Ее зовут миссис Холланд, — прошептал он, открывая скрипучую дверь и оглядывая округу. — Прошу вас, уходите сразу. Вы пришли пешком? Вы молодая, сильная и быстрая — не медлите, идите как можно быстрее прямо в город. Простите меня, простите и — не медлите. Простите.

Он едва сдерживал слезы, когда говорил.

Она вышла, дверь закрылась. Вряд ли их разговор занял больше десяти минут. Салли взглянула на белую оштукатуренную стену дома: не следят ли за ней откуда-нибудь вражеские глаза?

Не медля ни секунды, она пустилась в обратный путь по обсаженной темными деревьями аллее и вышла на тропинку, бегущую вдоль реки.

Начался прилив, волны неспешно накатывали на берег. Фотограф куда-то исчез, и все вокруг выглядело еще более мрачно, голо и уныло.

Девушка поспешила дальше, непрерывно думая о свертке, лежащем в ее сумке. На полпути вдоль берега Салли остановилась и посмотрела назад. Она не поняла, что ее заставило это сделать, — как вдруг увидела маленькую фигурку, мгновенно спрятавшуюся за деревом: женщину в черном. Старую женщину. Она находилась слишком далеко, чтобы разглядеть ее получше, но было ясно, что она спешила вслед за Салли. Эта черная точка была единственным, что нарушало серое однообразие пустынного побережья.

Салли ускорила шаг и ускоряла его до тех пор, пока не вышла на главную дорогу. Здесь она снова оглянулась. Черная фигурка была уже не в отдалении, как раньше, но приближалась с неумолимостью прилива. И скрыться было негде.

Дорога в город теперь слегка поворачивала от моря, и Салли пришло в голову, что, если она сойдет на придорожную тропинку в тот момент, когда ее не видно, она сможет…

И тут она снова увидела фотографа. Он стоял лицом к морю, рядом со своей палаткой, и выстраивал композицию. Она еще раз посмотрела назад: черная фигурка была скрыта краем ряда прибрежных домов. Салли припустила что есть духу, в этот момент он заметил ее и радостно ухмыльнулся.

— Это опять вы, — сказал он.

— Пожалуйста, помогите мне!

— Охотно! Что нужно сделать?

— Меня преследует старуха, она очень опасная, и я не знаю, куда мне от нее спрятаться.

Его глаза весело заблестели.

— В палатку, быстро, — сказал он, откидывая шторку. — Не двигайтесь, а то все переколотите. И не обращайте внимания на запах.

Салли нырнула внутрь и оказалась с кромешной темноте; фотограф тем временем задернул полог и крепко его зашнуровал. Запах внутри был сногсшибательный — будто гремучая смесь нюхательных солей.

— Не разговаривайте, — тихо сказал он. — Я скажу, когда она уйдет. Черт возьми, вот и она! Пересекает дорогу… Идет прямо к нам…

Салли застыла; ей были слышны крики чаек, цокот подков, скрип проехавшей повозки, и вдруг — отчетливый, быстрый стук пары подбитых гвоздями ботинок. Они остановились не более чем в трех шагах от нее.

— Извините, сэр, — раздался голос, в котором одышка и хрип смешивались с каким-то странным пощелкиваньем.

— Что-что? Я вас не слышу. — Голос Фредерика звучал приглушенно. — Погодите минуточку. Я же выстраиваю композицию. Не могу вылезти, пока не закончу… Ну вот, готово. — Тут фотограф вынырнул из-под покрывала. — Я вас слушаю, мэм.

— Здесь не проходила молодая девушка, сэр? В черном?

— Проходила. Чертовски быстро. Необыкновенно хорошенькая, блондинка. Она?

— Уж конечно, такой пригожий молодой человек не пропустит красотки! Да, это она, сэр. Вы приметили, какой дорогой она пошла?

— Собственно говоря, она спросила меня дорогу на Суон. Мол, хочет успеть на рамсгейскую почтовую карету. Я сказал ей, что у нее осталось десять минут, не больше.

— Суон? Где это?

Фотограф стал подробно объяснять, старуха нетерпеливо поблагодарила и припустила в погоню.

— Не двигайтесь, — тихо сказал Фредерик. — Она еще не завернула за угол. Боюсь, вам придется еще немного потерпеть это зловоние.

— Спасибо, — вежливо ответила Салли. — Хотя вам и ни к чему было так расхваливать меня.

— О боже мой! Хорошо, беру свои слова обратно Вы такая же уродина, как она! Но объясните мне: что тут вообще происходит?

— Сама не знаю. Я запуталась в какой-то ужасной истории. Я даже не могу рассказать вам, в чем дело…

— Ш-ш-ш!

На дороге послышались шаги; они медленно приблизились, миновали палатку и затихли вдали.

— Толстяк с собакой, — объяснил Фредерик. — Ушел.

— А ее вы видите?

— Нет, она скрылась. Отправилась в Рамсгейт, и скатертью ей дорожка.

— Можно мне теперь выйти?

Он расшнуровал полог и откинул его.

— Спасибо, — сказала Салли. — Сколько я вам должна за использование палатки?

Фотограф широко раскрыл глаза и едва не расхохотался, но вежливость победила. Салли почувствовала, как краска стыда и смущения заливает ей щеки: она не должна была предлагать ему деньги. Она быстро отвернулась.

— Не уходите, — сказал Гарланд. — Я ведь так и не знаю вашего имени. Оно и будет мне наградой.

— Салли Локхарт, — ответила она, пристально глядя на море. — Сожалею, если я вас обидела. Я не нарочно…

— Вы меня нисколько не обидели. Только, знаете ли, не за все в жизни можно расплатиться деньгами. Что же вы сейчас намерены делать?

Салли почувствовала, что с ней обошлись как с ребенком. Это было не очень-то приятно.

— Вернуться в Лондон, конечно. И не попасться ей на глаза. До свиданья.

— Может быть, вы разрешите составить вам компанию? Я уже закончил и, если эта старая проныра опасна…

— Нет, благодарю вас. Мне надо идти.

И она пошла прочь. Ей было бы приятно ехать вместе с ним в поезде, но признаться в этом она не могла — даже себе. Она почувствовала, что маска беззащитности, которая так хорошо действовала на других мужчин, в данном случае не сработает. Вот почему она предложила ему деньги: чтобы быть с ним на равных. Но это тоже оказалось неправильным. И теперь Салли чувствовала свою полную беспомощность. И одиночество.

Глава четвертая

Мятеж

Никаких следов старухи на станции не было. Разнообразили пейзаж только пастор с женой, три или четыре солдата и дама с двумя детьми. И Салли без помех нашла себе пустое купе.

Она подождала, пока поезд миновал станцию, и распаковала сверток. Он был перевязан веревкой и к тому же крепко запечатан сургучом, так что она сломала себе ноготь, пытаясь соскрести его. Но все-таки ей это удалось, и она достала книгу.

Это было что-то вроде дневника, довольно толстого и очень убористо написанного. Он был грубо переплетен в серый картон, но прошивка частично истлела, и некоторые листки выпадали. Салли осторожно вставила их на место и начала читать.

На первой странице была надпись:

Повесть о событиях в Лакноу и Аграпуре в 1856—1857 годах, включая отчет об исчезновении рубина Аграпура и о роли, которую сыграло в этом дитя по имени Салли Локхарт.

Так это же она! И рубин…

Миллион вопросов заметался в ее голове, как мухи над столом с объедками, смущая ее и сбивая с толку. На секунду она закрыла глаза и собралась с мыслями, затем начала читать.

В 1856 году я, Джордж Артур Марчбэнкс, состоял на службе в 32-м полку легкой пехоты герцога Корнуэльского в городе Аграпуре, в провинции Оуд. За несколько месяцев до вспышки мятежа я имел случай посетить махараджу Аграпура вместе с тремя моими лучшими друзьями-офицерами; это были полковник Брэндон, майор Парк и капитан Локхарт.

Этот визит был якобы частным и чисто развлекательным. На самом же деле нашей главной задачей было проведение некоторых серьезных политических переговоров с махараджей. Суть этих переговоров не имеет отношения к моему рассказу, за исключением того, что они давали новую пищу подозрениям, питаемым к нему частью подданных — подозрениям, которые привели, как я покажу, к его гибели во время ужасных событий следующего года.

На второй вечер визита в Аграпур махараджа давал банкет в нашу честь. Стремился он или нет поразить нас своим богатством, но ему это вполне удалось: мне никогда еще не доводилось видеть такого блеска и такой расточительности, как в тот вечер.

Вдоль всей пиршественной залы высились колонны из мрамора самой изысканной отделки, на их капителях были высечены изображения лотоса, сверкающие яркой позолотой. Пол был сложен из ляпис-лазури и оникса; из фонтана била струя благоуханной розовой воды, и придворные музыканты махараджи наигрывали свои странные томные мелодии за ширмой из инкрустированного красного дерева. Блюда были из чеканного золота, но центром внимания был рубин, невероятной величины и необыкновенной чистоты, сиявший на груди махараджи.

Это был знаменитый рубин Аграпура, о котором я был весьма наслышан. Я не мог от него оторваться; что-то в глубине и красоте этого камня, в кроваво-красном переливающемся огне, которым он полнился, настолько завораживало и очаровывало меня, что я погрузился в его созерцание, забыв о приличиях. Махараджа заметил мой интерес и рассказал нам историю рубина.

Он был найден в Бирме шесть столетий тому назад и в качестве дани отдан Балбану, королю Дели, от которого он перешел в княжеский дом Аграпура. В течение этих веков его теряли, крали, продавали, давали вместо выкупа, но он всегда возвращался к своим царственным хозяевам. Он стал причиной сотен смертей: убийств, казней, самоубийств; а однажды явился поводом к войне, в которой было вырезано население целой провинции. Меньше пятидесяти лет назад рубин был украден одним французским искателем приключений. Бедняга! Он думал скрыть кражу, проглотив камень, но тщетно: ему, живому, вспороли брюхо, и рубин еще теплым вывалился наружу.

Рассказывая эту историю, махараджа пристально смотрел мне в глаза.

— Не желаете ли увидеть его поближе, майор? — спросил он, закончив. — Поднесите камень к свету и загляните внутрь. Но держитесь, чтоб не упасть!

Я осторожно принял Рубин и сделал так, как он посоветовал. Когда свет лампы упал на камень, случилось что-то странное: красное мерцание в его глубине вдруг заклубилось и распалось на части, как дым, обнажая ряды каменистых уступов и провалов — фантастический пейзаж из ущелий, гор и ужасающих бездн, не имеющих дна. Только однажды я читал о подобном пейзаже — но то был бред и ужас курильщика опиума.

Результатом этого необычайного зрелища было то, что и предсказывал махараджа. Внезапное головокружение заставило меня пошатнуться. Капитан Локхарт поймал мою руку, уже готовую разжать пальцы; махараджа, смеясь, взял камень обратно, и все происшествие общими усилиями обратилось в шутку.

Вскоре наш визит закончился. С тех пор я не видел махараджу год или более, и в следующий раз мы встретились уже во время того ужасного события, которое и представляет собой кульминацию моего рассказа, — события, принесшего мне больше стыда и горя, чем я мог себе представить. Да подарит мне Господь (если нашими судьбами правит Он, а не сонмище беснующихся демонов) прощение и забвение! Да будет так, аминь!

Год, который прошел с тех пор, как я впервые увидел камень, был временем знаков и предзнаменований — знаков смертоносной бури, готовой уже разразиться над нами, того самого мятежа, приближение которого никто из нас не смог распознать. Это не мое дело — останавливаться на его ужасах и жестокости. Пусть другие, куда более красноречивые, чем я, расскажут историю того времени, с его подвигами, встающими, как маяки, над морем отвратительной бойни; достаточно сказать, что, пока сотни гибли, я выжил, я и трое других, в чьих судьбах рубин продолжает играть главенствующую роль.

Теперь я обращусь ко времени осады Лакноу, незадолго до того, как мятежники были отброшены Хавелоком и Оутрэмом.

Мой полк квартировал в городе, и когда…

Салли подняла голову. Поезд подъезжал к станции, вывеска над перроном гласила «ЧАТЕМ». Она захлопнула книгу, в ее голове кружились странные образы: царский банкет, зловещие смерти, камень, опьяняющий, как опиум… «Трое других» выжили, сказал майор; ее отец и она сама, это понятно. Но кто же третий?

Она снова раскрыла книгу — и тут же захлопнула ее, потому что дверь купе отворилась и вошел мужчина.